И, снова опустив глаза, чуть слышно:
-И хочу родить ребенка от тебя.
Мунэмори стоял, как оглушенный, и не мог вымолвить слова.
А потом, снова обретя дар речи, попробовал он урезонить эту девочку.
-Как зовут-то тебя?
-Вайка.
Медведь вздохнул.
-Выслушай меня, Вайка! Твое желание — великая честь для меня! Но ты ведь так молода! А я уже давно не юноша. Ты уверена, что это у тебя любовь, а не простое увлечение, свойственное юности? Не обижайся, девочка, но не получилось ли так, что ты влюблена не в меня, не в Мунэмори Ватанабэ, а в Медведя, полководца и князя, знаменитого на весь мир?
-Уверена, мой князь. Я и люблю медведя, мой князь. Не полководца, не князя — медведя.
-Но подумай, Вайка! Если я позволю тебе остаться, ты ведь наутро пожалеешь, что пришла. И мне никогда не простишь, что я тебя оставил!
-Не пожалею, мой князь.
-Вайка! Ты еще так молода! Ты, наверно, не понимаешь, что любовь должна быть взаимной? Ты очень красивая девушка, Вайка! Но я тебя не люблю! И я не могу, не имею права обойтись с тобой так!
-Я понимаю, мой князь. Но я — не ребенок. Я долго думала, прежде, чем прийти... Я знаю, что ты не любишь меня. Но таков мой выбор. Такова моя воля.
Мунэмори выдвигал все новые и новые аргументы. Совершенно неоспоримые аргументы. Вайка отвергала их один за другим. И князь начал терять терпение. Он должен ее убедить! Обязан! Он ведь в самом деле не любит ее! Но он же не каменный! Ну зачем калечить жизнь девочке?
Ничего не помогало.
И тогда Мунэмори применил способ, за который потом всю жизнь себя корил.
-Хочешь остаться? Ребенка хочешь? — рявкнул он.
Девушка молча кивнула.
-Ну, что же! — широким жестом указал он на кровать. — Тогда раздевайся и ложись. На спину!
Вайка отшатнулась, как будто он ее ударил.
-Нет! — беззвучно прошептали ее губы. Расширились от обиды ее чудесные глаза. Целое мгновение, такое долгое мгновение глядела девушка на своего любимого, не в силах поверить, что он такое сказал ей! И, повернувшись, она бросилась к двери.
Мунэмори поймал ее у порога и потянул к себе.
-Постой, Вайка! Прости меня и не сердись, — тихо и ласково заговорил он. — Послушай! Я не смог тебя переубедить. Но все-таки считаю, что я прав. Пусть же время нас рассудит. Согласна?
Вместо ответа девушка уткнулась ему в грудь. Плечи ее вздрагивали. И Мунэмори чувствовал, как промокает его рубашка от ее слез. Он осторожно обнял девушку за плечи.
-Я дам нам обоим год на раздумья. Ровно год. Если ты не передумаешь — приходи. Это будет твой ответ "да". А если не придешь, это будет твоим отрицательным ответом. Если я буду дома в тот день, значит, я ответил тебе — "да". Согласна?
Вайка кивнула, не отрывая лица от его груди. Потом отстранилась, вытерла слезы.
-Спасибо, мой князь. Я пойду.
-Проводить тебя? Время-то позднее!
-Не надо, — печально улыбнулась она. — Ничего не может грозить гостям Длани закона, мой князь.
Иногда он встречал ее, в лесу или в деревне, куда изредка заглядывал. Они перекидывались несколькими фразами по-соседски. Вайка не стремилась к нему, но и не избегала встреч. Она неизменно была приветлива и доброжелательна, но никак не выделяла его среди других мужчин, даже если оставалась с ним наедине. И не видел князь в ее живых оленьих глазах ни обиды, ни любви. Только покой. Ни разу она не заговорила о той истории. И он решил, что время вразумило ее. Он порой уходил, на неделю, на месяц. И опять возвращался.
Только однажды он снова почуял ее запах за дверью. И вспомнил, что прошел год.
А он уже забыл про свои слова! Он забыл, что обещал уйти в знак отказа или остаться, если согласится принять ее любовь! Девушка стояла за дверью, не стуча и не говоря ни слова.
Мунэмори понял, что выбора у него нет. И распахнул дверь.
-Здравствуй, Вайка, — без улыбки сказал он. — Входи!
Она осталась.
В чем-то он все-таки оказался прав: он не любил ее. И это было особенно мучительно для него. Вайка, похоже, искренне не понимала этого — она любила и считала, что ее любви хватит на них обоих. Мунэмори знал, что так не бывает. И, не имея сил подарить ей любовь, был он с ней особенно ласков, нежен и заботлив. Днем он относился к ней, как к внучке или к дочери. А ночью... Ночью было все по-другому. Вайка становилась совсем иной, незнакомой — переменчивой и порывистой, как пламя, свободной и неудержимой, как ветер.
Как он боялся поначалу! Как сдерживался, чтобы не потерять голову, и не обернуться медведем! Он в ужасе просыпался на рассвете, и первым делом смотрел на нее. Жива ли? Все было нормально. Она спала, уткнувшись в его плечо.
Однажды, пробудившись поутру, он все-таки обнаружил себя медведем.
Резко вскочив, он огляделся. Вайки не было. Крови — тоже! И все — таки он ощутил ужас. Впервые в жизни.
-Вайка! — взревел Мунэмори.
Открылась дверь. И вошла Вайка, обнаженная, еще не обсохшая после купания в озере, счастливая.
-Доброе утро, мой князь! — воскликнула она, протягивая ему миску с малиной.
Постепенно хижина стала походить на жилье. Вайка, бережно сохраняя обстановку и стиль дома, навела порядок, обзавелась хозяйством. По ее просьбе за хижиной, у ручья, Мунэмори построил кухню.
Хижина осталась хижиной отшельника, но теперь в ней чувствовалась умелая и заботливая женская рука.
-Вот! Навела порядок! Теперь не найдешь ничего, — шутливо ворчал иногда Мунэмори.
Он учил ее читать и писать. Открыв как-то его свитки, Вайка была очарована причудливыми и непонятными значками, заполнявшими белую бумагу. И она упросила князя научить ее еще и этому. И через полгода она уже говорила с Мунэмори на его родном языке.
Медведь смеялся над ее ошибками, но непроницаемое его лицо оживлялось, а глаза немного теплели.
Вот только ни разу не назвала его Вайка по имени.
Зов Боргильдсфольда
Как-то под утро в его дверь постучали.
-Открывай, хозяин! — раздался незнакомый голос.
Мунэмори открыл. На пороге стоял рыжий парень, ничуть не уступающий по габаритам ему.
-Чего тебе? — не очень любезно спросил Мунэмори.
Парень коротко ответил:
-Я — Моди Торсон! Слышал про такого?
Мунэмори слышал. Он посторонился, пропуская гостя в хижину, внимательно окинул взглядом окрестности, и закрыл дверь. Вайка, уже одетая и причесанная, хлопотала на кухне, потом накрыла на стол. Она приветливо кивнула богу и тот улыбнулся ей в ответ.
-Так что нужно сыну могучего Тора от скромного отшельника? — еще раз спросил Медведь.
Ответ Моди потряс Медведя.
-Мунэмори! Один погиб!
-Как?!!
-Рагнарекк! Великан Сурт привел армию из Муспельхейма. Йотуны частью поддержали его, сторонники Мимира пришли к нам на помощь, но их немного. Ванахейм, как всегда, в стороне. Договор выполнять они не собираются! Нифльхейм... с ними и так все ясно. Отец еще держится, Тюр тоже. Погибли Фрейр и Хеймдалль, Сиф и Идунн... Нам нужна помощь. Я прошу тебя, капитан Ватанабэ! Очень прошу. Ты, конечно, можешь отказаться...
-Зачем же? Игг был моим другом. Я — буши. Кодекс чести воина требует отомстить за гибель друга! Идем, Моди. Только мне надо кое с кем попрощаться.
Вайка уже стояла у двери, протягивая ему на вытянутых руках его мечи. У ее ног стоял туго набитый рюкзак. А у входа в хижину заметил Мунэмори узел с ее вещами.
-Спасибо, маленькая, — кивнул одними глазами князь, принимая мечи. — Ты уходишь?
-Да, мой князь. Вернусь в деревню. Я... буду ждать, мой князь. Я буду ждать твоего возвращения.
"Твоего возвращения!" — отметил про себя Мунэмори. И снова эта девочка умудрилась прочесть по его лицу то, что он не решился спросить.
-Я же говорила, мой князь. Я ни на что не претендую. Ты всегда любил только одну женщину, — указала она на портрет, висевший на стене. — И она достойна твоей любви.
-Прощай, Вайка. Я буду помнить тебя. Если кто обидит, скажи, что я вернусь и оторву голову. В самом прямом смысле.
-Скажу, мой князь, — улыбнулась она.
Девушка глядела, как уходили они оба, бог и оборотень. Ее любимый, который никогда ее не полюбит, единственный на всем белом свете оборотень-медведь.
"Пока еще единственный! — подумала она, сложив руки на животе. — Вернись, жизнь моя, сердце мое! Пусть не ко мне, но вернись..."
-Дядя Медведь, не уходи! — повторил Берт, обнимая рыдающую сестренку.
-Я бы рад, парень. Но я должен идти. Там, — Мунэмори неопределенно махнул рукой куда-то вверх, — гибнут мои друзья.
Мальчик вздохнул. И, серьезно посмотрев на Мунэмори, как взрослый, сказал:
-Ну, что ж! Прощай, друг! Удачи тебе в бою! Победы в Последней Битве! Мы будем ждать тебя.
...У ворот столицы оба вернули человеческий облик.
-Эй, стража! Открывай!
Молодой стражник высунулся в оконце и подозрительно посмотрел на пришельцев.
-Чего вам? До утра никак нельзя обождать?
-Нельзя, — отрезал Моди. — Дело у нас спешное к князю!
-К князю? — заржал стражник. — Он, верно, заждался вас! Пить — есть не может!
-А ну, отпирай! А не-то вынесу ворота! Тогда задницами будете закрывать вход! — заорал Мунэмори.
Стражник обозлился и свистом вызвал начальника караула.
Тот мгновенно выскочил из караулки и выглянул наружу. И, повернувшись к стражнику, зарычал:
-Ты кто? Стражник или коровья задница? Не видишь — кто перед тобой? А ну, отпирай!
Ворота открылись. Начкар поклонился гостям:
-Добро пожаловать домой, княже! Добро пожаловать и тебе, друг!
-Ну, вот. Мы и дома, — сообщил князь своему спутнику. — Жаль, что ненадолго. Пойдем, Моди. Надо с Киемори поговорить.
Киемори принял их в библиотеке, где по традиции, заложенной еще в первый год Победы, князья вейрмана принимали "конфиденциальных" гостей.
Он молча слушал отца, затем спросил:
-Меня возьмешь?
-Нет, сын! Это не твое дело.
Киемори помолчал. А затем так грохнул кулаком по дубовому столу, что стол развалился на куски.
-Не мое дело? — зарычал он. — Ты уверен, отец? А ты знаешь, что сегодня богиня Хурзарин открыла путь, по которому уходит в Асгаард царь Сослан Нерто? Что с ним идет моя дочь Вильма? Ты знаешь, что круг жрецов южного материка прорвал небо и вождь вождей Твала с дружиной тоже идут в бой по радужному мосту? По тому мосту, который больше не охраняет Хеймдалль. Ты знаешь, что над островом-Рыбой снова развевается знамя восстания с радугой? Что вождь черных братьев точит черные клинки, чтобы идти к вратам Асгаарда? Что белые волки с огненного архипелага рвут друг другу глотки, потому, что живьем им не попасть в Асгаард? Что по всему миру воины собираются в Последнюю Битву?
Мунэмори повернулся к Моди:
-Ну, и как тебя понимать? Почему я узнаю это в последнюю очередь?
Моди ответил:
-Очень просто! Ут-Рестские птицы дали знать всем! Только к тебе был послан я, ибо так приказал отец!
Мунэмори подумал, прошелся по библиотеке. Его порадовало обилие новых книг на книжных полках. Сколько вечеров он просидел тут когда-то! На мгновение ему показалось, что сейчас войдет его Арьерэ и, как обычно, сердито напомнит, что он женат на ней, а не на дурацких книгах! Медведь вздохнул.
К этому времени вызвали княжича Арвира и его детей: Рейнара и Лайни.
Киемори уже собрался, проинструктировал сына, попрощался с внуком и внучкой.
Три воина собрались уходить. Арвир и Рейнар провожали его в облике волков, Лайни приняла облик медведицы. По ее щекам текли слезы.
-Прощай, Медведеда! Победы тебе в Последней Битве! Да не устанет твоя лапа, не затупятся когти, не сломается клинок! Если ты победишь, мы еще встретимся! Я надеюсь еще положить тебя на лопатки! — крикнула ему вслед девочка.
И Мунэмори, повернувшись, крикнул ей в ответ:
-Лайни! Ради этого стоит победить даже в Рагнарекке! Я вернусь, малышка! Обязательно!
"Вам не понять..."
(53 год Победы)
Возвращались с Боргильдсфольда победители. Возвращались, не чувствуя радости, торжества, гордости... Слишком многих им пришлось потерять на этом поле. Даже уход проигравших только добавил горечи — ведь уходили те, кто мог быть их сподвижниками, братьями, друзьями. Уходили те, чья вина, в сущности, была в том, что они слепо подчинились Предначертанию.
Единственной светлой стороной Рагнарекка явилось воскрешение многих и многих погибших, встречи через столетия, новые надежды.
Среди них, вернувшихся, была добрая половина княжеского рода с самого дня Нашествия.
И князь Арвир потерял покой. Нет, он не волновался за свое право на власть! Наоборот! Он счел, что, как один из самых младших членов рода, не имеет морального права занимать трон.
К его немалому изумлению его идея уступить власть ни у одного из его родичей и предков поддержки не встретила. Арвир доказывал, просил, убеждал.
Пока его недоумение не рассеял Варно, княживший свыше полутораста лет назад.
-Пойми, парень! — сказал он. — Никого из нас не прельщает власть. И даже долгом правителя ты нас не усовестишь. Мы этот долг выполнили до конца. Каждый из нас хочет жить. Просто жить, понимаешь? Ходить в гости к друзьям, звать их на дни рождения к себе, устраивать пикники на лоне природы. Просыпаться утром, проспав всю ночь, завтракать за столом, накрытом льняной скатертью, и уставленном сервизом из лучшего фарфора. И не ждать, стиснув сердце в кулаке, страшных и горестных вестей! Ты даже не представляешь, Арвир, какое это блаженство — уйти на целый день на прогулку, и попросить всех не беспокоить тебя, гулять по морскому берегу, кидая в воду камешки, или лежать в цветах, вглядываясь в синее небо. Тебе не понять, какое это, наверно, счастье — встретить жену у ворот родильного дома, принять из ее рук вопящий сверток — своего сына, завернутого в белое атласное одеяло, и бояться при этом причинить ему боль неловким движением! Каким чудом будет видеть своих детей каждый день, видеть, как они растут, провожать их в школу, воспитывать. И не спешить вкладывать в их руки меч. Я ведь, Арвир, мечтал быть художником. Мне по ночам снилось, как я стою на холме, и рисую горы, заснеженные их вершины, дорогу, сбегающую с перевала, и петляющую, как заяц, между холмами. Тебе этого просто не понять.
Но Арвир понял.
Мунэмори с Арьерэ поселились в южной княжеской резиденции, возведенной лет семь назад на морском берегу, в устье реки Горбатой, в красивейшем месте побережья. Красот природы, впрочем, они не замечали — они переживали второй (и первый настоящий) медовый месяц. Они ведь встретились вновь на Боргильдсфольде — Мунэмори и воскресшая Арьерэ дотКатерина, молодая, красивая...
И медовый месяц их затянулся на целых полгода. До тех пор, пока им, живо интересующимся переменами, случившимися в мире за время их отсутствия, не рассказали о паре оборотней-медведей, живущих где-то на востоке.
И они поняли все.
Мунэмори, разумеется, рассказывал жене о влюбленной девушке, которой он не смог сказать "нет".
Тогда Арьерэ — волчица — не нашла причин обижаться или, тем более, учинять скандал. Но теперь все изменилось: Мунэмори снова помрачнел, он подолгу молчал и часто бродил один по берегу. Теперь Арьерэ увидела мужа таким, каким его знал весь мир тогда, после ее смерти.
