— Ты тоже колдунья, — восхищенно выговорил Ланс. — Я не открою твоей тайны, но поведай мне, что ищешь ты в этих краях. Как давно ты скитаешься по миру и не бывала у родных морийских берегов?
— Я покинула Морию очень давно. В те дни, когда после нашествия гарунов на колдунов обрушились сами моряне, позабыв, что благодаря нашей опеке, а не живой воде, их деревни обходили стороной засухи и неурожаи, эпидемии и наводнения. Уже много лет я скитаюсь по землям около Гор Солнца, а до этого исходила всю Эрлинию. Лишь в Ал-Мира у меня до сих пор нет желания соваться, хотя гаруны создали империю достойную преклонения, пусть ныне она разрушена.
— Ты блуждаешь уже более трехсот лет?! В Деревне Молох отчаялся верить, что хоть кто-то из самых древних и мудрейших чародеев остались в живых. Может быть ты была рождена еще в Прибрежном краю и именовала себя наравне с другими Владыками, почти богами? — Ланс был поражен столь нежданной встречи, и слова о своей собственной участи потекли из его рта в надежде обрести у колдуньи помощь и поддержку, хотя немного ранее он глядел на неё с нескрываемым подозрением. Была ли навалившаяся на него откровенность результатом её чародейства или всего лишь желанием самого графа познать истину, так и осталось в безвестности, ибо он был уверен, что колдунья в своих ответах также ему не лгала. Поэтому Ланс лишь полагался на тот дар, который получают все колдуны — счастливую случайность, когда внезапно и неожиданно самые потаенные желания чародеев сбывались. — Если ты столь могущественная, Клата, то помоги и мне вернуть былые силы, хотя я ощущаю новые пределы своих знаний и умений с каждым новым днем. Я жил много лет назад, но память о тех днях померкла. Ныне я возродился в новом теле, не будучи способным узреть прежние деяния и замыслы... Как мне быть?! В Деревне чародеи даже не могут помыслить о таком, но ты мне не откажешь в совете?
Женщина с изумлением выслушала его слова, а после еще раз оглядела парня с ног до головы.
— Ты очень молод, но я также обрела свои силы не в старческом возрасте, а еще будучи во цвете лет. Однако я не принадлежу к тем вечно юным, кто когда-то покинули благодатный край во след глупым людям, уверовавшим в безразличных к их страданиям и мольбам богов. Я родилась во времена, когда государь Касий II отправился за горы покорять пелессов, боровшихся за свою независимость и все-таки отстоявших её. О Владыках Прибрежного края я слыхала в легендах, древних песнях и рассказах своего учителя об его наставнике. Раньше колдуны не знали единого прибежища и по негласному закону брали в ученики любого, в ком разглядывали способность к чародейству. — Клата бросила беспокойный взгляд на округу и, удостоверившись, что их спутники далеко ушли вперед по открытой дороге через крестьянские поля, продолжила рассказ. — Знаешь ли ты хоть что-то о Калаваргане? — Ланс отрицательно покачал головой, и колдунья сама ответила на вопрос. — Говорят, что это было удивительное сооружение из громоздких каменных глыб высотой в десятки этажей, площадью сотни квадратов. Оно знаменовало торжество человеческой и колдовской мысли над низшими верованиями убогих племен, что прежде населяли эти земли. Но и в этих краях в другие времена люди засомневались в колдунах, прогнали их прочь и разрушили их творения. Калаварган был выстроен вблизи реки, теперь на его обломках стоит величественный город фезов Шафри. А сам этот народ считается одним из самых мудрейших за счет наследия, что оставили его предкам изгнанники. Вблизи города, там, куда люди боятся ступить ногой, поищи колдуна, что сможет тебе помочь. Потому как он несомненно принадлежит к одним из Владык Прибрежного края. Полстолетия тому назад я заходила в те места и увидела его. Имен у него много, вряд ли они подскажут тебе что-то из забытого прошлого, но сила его знаний и опыта неимоверна, потому как в одиночку он поднял из руин часть Калаваргана, в которой уединился на долгие годы. Он выбрал жизнь отшельника, дабы добиться того, к чему стремился уже многие столетия. Я знаю лишь, что он дал обет о том, что не покинет вновь заселенные каменные ложи, покуда не обретет желаемого знания, но он может выслушать тебя и помочь... Хотя я впервые слышу, чтобы колдун сумел воскреснуть после своей смерти.
— Не воскреснуть, а возродиться, — поправил Ланс. — Прежде мое тело было совершенно иным, и ежели до сей поры остались в живых чародеи, которых я знавал и звал друзьями или врагами, учителями или учениками, то даже им не опознать во мне прежнего лица, они не смогут ни огорчиться, ни возрадоваться моей жизни. Но если мое возрождение связано с явлением колдовских чар, то значит и воспоминания прошлой жизни можно вернуть, иначе я бы не пожелал никому такой участи: томиться о том, что было раньше, незаконченное, незавершенное до конца, что кого-то не долюбил, а кому-то не воздал по заслугам...
— Но ты получил второй шанс. Люди веруют, что им доступно множество жизней, только колдунам этого не достичь никогда. Хотя ты воистину был величайшим из нас, если обрел подобное могущество, — Клата совершенно по иному посмотрела на молодого морийца, которого и до этого принимала за чародея, ибо уже наслышалась об его подвигах при взятии столицы велесов Дерявы, но не представляла насколько загадочен и таинственен его лик даже для него самого. — Я с трудом, но все-таки верю тебе, Ланс де Терро.
— Благодарю тебя, воительница. Отныне мне понятно, как столь хрупкая девушка так умело одолевает здоровяков и наводит ужас на местные банды злодеев, — усмехнулся Ланс. — Однако, кем бы я ни был, до поры мне осталось лишь пытаться вернуть расплату за свою жизнь — самого себя. Может другой колдун, один из тех вечных мудрецов, что уже десятки столетий скитаются по бренной земле, сумеет подсказать, возможно ли заглянуть за пределы своих снов, ибо кое-что из прошлого все-таки оживает в смутных видениях ночи. Я найду каменные палаты древнего Калаваргана, — чародей замолк, ибо название, впервые услышанное из уст униатки, оказалось знакомым для того, кто прежде был бестелесным узником солонки и сохранил некоторые знания и умения. Он не заметил, как Клата подстегнула коня и помчалась вперед догонять ушедший караван. А в голове у графа завертелись мысли о колдуне, что был одним из богов родины далеких предков морян, а также он вспомнил о книге, что так волновала царицу Антею и чародея Сарпиона. Ежели книга морийской колдуньи скрывала секреты древнего колдовства, то она должна была раскрыть перед ним путь к прежней жизни. Ланс уже слышал в придорожных кабаках на пути к тинголам, что в Черноморье окончательно улеглись волнения, и торговля с южной державой под властью прежней царицы вновь возрождалась. Он знал, что ведьмочка достигла своей цели, и с горькой ухмылкой предполагал, что колдовская книга вероятно уже уничтожена и не сможет ему ничем помочь. Хотя сожаление было мимолетным. Задумчивое лицо Марго и её голубые глаза заполнили его сознание. Ланс завертел головой желая оторваться от наваждения — он хотел не думать о возлюбленной чародейке. Пусть вернуть память прошлых лет было за гранью его возможностей, но забыть недавнюю любовь должно было оказаться ему по силам.
Путешественники распрощались на берегу тихой Гаи. Ведимир принял решение далее продолжить путь на одной из широкопалубных барж, что перевозили товар в самые южные воды Золотого моря. Брин Дагул тронулся в дорогу по крепкому мосту и, пожелав успехов велесам, согласился исполнить последнюю просьбу князя — доставить в ближайший город фезов, ныне управляемый кетаном, ставленником атана, послание о прибытии послов от велесов в земли за рекой для того, чтобы быстрая птица прилетела с этими вестями в палаты самого Атуба. Купец тоже направлялся в столицу Хафеза, так что друзья понадеялись на скорую встречу среди великолепных домов Шафри, хотя волич по дороге должен был посетить и иные города фезов, чтобы продвинуть вперед собственное дело по сбыту лекарственных эликсиров и мазей, изготовленных северянами из жиров животных. Но купец утверждал о божественном происхождении своих товаров.
Сплав по реке занял два дня. Князь щедро заплатил хозяину судна за скорую дорогу. Ярким летним днем, когда воздух мерцал от жары и зноя, небольшой отряд велесов сошел на деревянную пристань Шафри, города, выраставшего каменными громадинами из земли на восточном берегу Пенной, в которую в этом месте сливались воедино два её притока — Белу и Гая. Едва воины оказались на твердой земле, к ним приблизились вооруженные стражники во главе с чернобровым тинголом, который говорил на ломанном языке униатов. Он представился Самканом и был послан самим Атубом для встречи гостей из далеких земель.
Город Шафри окружали ровные высокие стены из красного кирпича, за которыми поднимались в небо или расширялись по земле разнообразные по формам здания. Улицы был вымощены грубым камнем, а между домами почти не виднелось проходов, лишь главные широкие дороги тянулись к центру, где находились самые величественные и красивые постройки зодчих. Поэтому прогулка по городу оборачивалась проходом через аркадные двери самих домов, жилые комнаты и небольшие сады. Воздух накалялся до невыносимой духоты от пылавших лучей, на улицах почти не было деревьев, их спасительной тени и зелени. В пределах крепостных стен, отделявших столицу от реки, не протекало ни одного водного источника, лишь глубокие колодцы, из которых с помощью мощных насосов поднимали воду, украшали голые пейзажи. Однако монументальность Шафри отступала перед взглядами усталых путешественников, которые замечали лишь бедноту и истощенность горожан, шатавшихся по улицам в поисках пропитания или подгоняемых тинголами на соорудительные работы. После захвата многие дома и здания лежали в руинах, осколки валунов и щебенки пылились под ногами, темные пятна от пережитых пожаров и запах гари до сих пор уродливым пятном лежал на лице прежде светлой и прекрасной столицы фезов.
Дорога привела послов и сопровождавших их вооруженных воинов атана к самому центру города на открытую, огромную по площади территорию, испещренную возвышениями в виде окружностей, где велся торг, читались указы правителя, устраивались представления и наказания преступников. Униаты объехали публичные арены разной величины и приблизились к главному высокому кругу, внутрь которого вели строгие ряды арок, державшихся на опорных колоннах. В этом месте было тихо и мрачно, шум и гам обыденной жизни остался в стороне от покоя, которым окружил себя глава города и повелитель тинголов. Поднявшись по пологим выступам вверх к самому солнцу, странники узрели большой каменный трон, на котором восседал атан Атуб. По бокам загорелые рабы обмахивали владыку широкими листьями южных деревьев, а около каждой колонны стояли охранники с закутанными лицами и повязанными на голову темными платками. Они были готовы по первому же жесту пронзить грудь широкими саблями любому нарушителю воли властелина. Из-за спинки трона вставало подобно грозной тени самое высокое здание в Шафри. Его было видно от первых ворот города — дворец-башня, украшенная белыми гипсовыми скульптурами, колоннами и лепкой. Остроконечные крыши четырех боковых башенок терялись в облаках. Требовалось много усилий, чтобы взобраться по многочисленным лестницах на самую верхнюю балюстраду сооружения, ибо там в прежние времена каждые день и ночь мудрецы фезов наблюдали за явлениями небесных светил — солнца, луны и звезд, предвещая по ним грядущее своего народа. Это здание ныне облюбовал атан, однако не для продолжения наблюдений и выслушивания воли богов, которые являли по вере фезов им знаки в далеких небесах, а для свершения воли и отдыха в его роскошных стенах. Хотя не менее изысканным и богатым был дворец правителя фезов, хафа, располагавшийся на другом холме старинного города.
Очутившись перед грозным лицом атана Ведимир, а следом и его люди, у которых еще при въезде в город отобрали оружие, позволив лишь князю оставить при себе меч его отца, низко склонился до самой земли, приветствуя хозяина этих краев.
— Я признаться не ожидал приезда столь высоких гостей в свой чертог, князь, — Атуб отвечал на языке фезов, который был немного знаком и правителю велесов, поэтому помощь советников из городских ученых для беседы двух вождей не понадобилась. — С чем пожаловал, князь Ведимир? Неужели самое главное твое сокровище, на которое я уже давно желаю взглянуть — княжну Милару — ты спрятал под платьями одного из этих воинов?
Атан говорил низким хрипловатым голосом, привыкшим отдавать приказы огромному войску, а не отпускать шутки, поэтому в его взгляде читалось не столько усмешка и удивление, сколько злобное презрение к гостям.
— Велесы пришли в великий город Шафри с заверениями мира, — ответил Ведимир. — Я по праву вернул себе престол отца, великого князя Ведимира, и теперь посылаю тебе, Атубатан, дары, чтобы искупить вину, которую по незнанию униаты посмели нанести тинголам, а также надеюсь возвратить в отчий дом своего меньшого брата — княжича Сигиря, дабы прекратить безутешные слезы его матери.
Никогда Ланс не слышал, чтобы Ведимир говорил неправду, слова князя были сильнее камня, весомее писанных законов, однако ныне велес даже не пошевелил бровью, произнося речи, что несомненно доставляли боль его честолюбию и сердцу, но были необходимы для его победы. С врагом всегда надо бороться его оружием, нередко повторял советник Элбет своим юным подопечным. Но что значило забыть о чести для колдуна, которому чары позволяли затуманить взор собеседника и лишить его воспоминаний об этих минутах лжи и падения?! Иную муку приносило сознательное бесчестие человеку, непривыкшему заключать сделки с совестью, губившему свою жизнь, ибо отныне она становилась противной ему самому: без доверия, без правды, без надежды. Колдун знал, что эти вопросы мучили его молодого брата, принявшего бразды правления. Но для вождей был более высокий долг, чем собственная жизнь и честь.
— Какими же дарами богата велеская земля?
По кивку атана несколько стражников из тех, кто проводили приезжую процессию по улицам Шафри, стали разгружать телегу, которую наполняли сундуки и деревянные лари. Перед тинголами раскрылись тюки с дорогими тканями, огромные сосуды с ароматным медом, большая шкатулка, доверху набитая переливавшимися самоцветами. Но подарки, которым действительно стоило позавидовать и восхититься из тех, что князь вез на поклон к атану — мечи и доспехи, выкованные умелыми мастерами велесов, сгинули в ульских лесах.
— Это всего лишь часть всех тех богатств, что я послал в твой великолепный город, атан Атуб, — заметил Ведимир. — К сожалению, нынче на дорогах в униатах даже князь не может быть спокоен за свою безопасность. Полно сброда, готового ограбить и нищего простака, и богатого вельможу. Вожди уже давно не могут примириться для того, чтобы решить, кому из них следует карать и излавливать плутов и мошенников, а попросту преступников. Уверенность в будущем надолго покинула наши сердца, и только вашей мудрости по силам её вернуть, — в этот момент Ведимир был по-настоящему жалок.
