Но собеседник грустно покачал головой.
— Сейчас семнадцатое марта. А пятнадцатое вы назвали потому, что эту дату я назвал вам в прошлый раз.
Даже сейчас, когда он находился в своей камере, воспоминание об этом разговоре приводило его в бешенство. Чего от него хочет этот человек?.. Если он постоянно отвечает невпопад, то почему бы старику просто не прекратить терзать его своими идиотскими вопросами?..
Он проворочался в постели втрое дольше, чем обычно, но в конце концов все же заснул. Обычно он не помнил своих снов, но на сей раз ему приснился шедший под багряным парусом корабль, на носу которого стоял светловолосый человек. Стоявшая с ним рядом девушка негромко напевала себе под нос какую-то мелодию без слов, причем во сне эта мелодия казалось узнику до странности знакомой.
Он проснулся с ощущением, что вспомнил что-то очень важное. Песня, звучавшая у него в голове, казалась частью более реальной, более значительной, ну, словом, настоящей жизни. Он внезапно осознал, что у него действительно была какая-то другая жизнь — давным-давно, возможно, еще до того, как он оказался здесь.
Узник почувствовал смутное беспокойство. Ему вдруг захотелось встать и куда-то идти... Чувство было непривычным и довольно глупым, потому что он отлично знал, что идти ему некуда. Если он встанет, то сможет сделать всего несколько шагов от койки до стены. Дальше, за дверью, есть еще коридор и лестница, ведущая в подвал. Туда ему идти определенно не хотелось.
Но странное напряжение не проходило.
Сев на койке, он продолжал прислушиваться к обрывкам мелодии, вертевшимся у него в голове. Слова возникли в памяти не сразу, но в конце концов он все же смог припомнить пару строчек из припева, и стал тихо напевать ее себе под нос. Одни слова, как сеть, тянули за собой другие. Следом за припевом ему вспомнился целый куплет, а после этого — еще один.
Придя в восторг от своего открытия, узник повысил голос. Звуки собственного голоса, громко и сильно разносившегося по унылой камере и гулко отражавшегося от холодных, гладких стен, вызвали у него приятное волнение. Воздух и звук вибрировали в легких, позволяя чувствовать себя живым. Крикс вдруг почувствовал, что до смерти устал от постоянного молчания.
Окошечко в двери открылось.
— В чем дело? — спросил мрачный мужской голос. — Не шумите. Заключенные должны соблюдать тишину.
Узник, прищурившись от света, посмотрел на яркое квадратное окошко, за которым угадывался темный силуэт. Один из тех людей, которые приносили ему пищу и входили в его камеру, когда его водили на вниз. "Стражники", вспомнил он внезапно. Сколько узник себя помнил, он всегда беспрекословно делал то, что ему говорили — "Встаньте", "Следуйте за нами", "Отойдите от двери", "Возьмите миску"...
Но сейчас он был слишком занят, чтобы размышлять, чего от него хочет этот человек.
"Как же там было дальше?.." — думал он, наморщив лоб от напряжения. Казалось, нужные слова вертятся где-то рядом, ускользая в самую последнюю секунду.
Он спел припев еще раз, и слова последнего куплета всплыли в памяти сами собой. Это открытие привело узника в восторг. Теперь он помнил песню от начала до конца, а его голос, сделавшийся сиплым из-за многодневного молчания, окончательно окреп.
Узник поджал под себя ноги, устроился поудобнее и начал песню с самого начала, собираясь на сей раз исполнить ее целиком. Но не успел он пропеть первую пару строк, как дверь открылась. В позе замершего на пороге человека ощущалось напряжение и смутная угроза.
— Вы что, оглохли? Прекратите петь. Это запрещено, — с нажимом сказал он.
Узник нахмурился. В нем зрело ощущение протеста. Почему он должен замолчать и оставаться здесь в темноте и тишине?
— Оставь, — угрюмо посоветовал второй охранник первому. — Не лезь к нему. Завтра доложим коменданту, а сейчас — пускай поет. Все равно он не понимает, что ты говоришь.
Пару минут первый охранник сверлил арестанта неприязненным, тяжелым взглядом, но потом шагнул обратно в коридор и закрыл дверь.
Крикс улыбнулся, наслаждаясь ощущением победы.
В его памяти как будто распахнулось наглухо закрытое окно. Следом за первой песней ему вспомнилась вторая, потом третья. Это была, наверное, самая лучшая ночь из всех, которые он провел в этой камере. Слова врывались в его память вихрем ярких красок, позабытых ощущений, даже запахов. Он пел и наслаждался звуком собственного голоса.
А потом дверь открылась снова.
— Да замолчишь ты или нет? — сердито спросил все тот стражник, входя в камеру. Крикс видел, как мужчина решительно направляется к нему. Вид у него был донельзя рассерженным. Узник почувствовал, как нависший над ним человек хватает его за плечо и крепко стискивает пальцы. Это было неприятно. Крикс поморщился и попытался отодвинуться, но вцепившийся в его плечо стражник не позволил ему это сделать.
— Ты совсем рехнулся? Или притворяешься?.. Замолкни, говорю! — прорычал он, грубо встряхнув его.
Крикс сам не понял, что случилось дальше. Кажется, одна его рука сомкнулась на запястье стражника, а другая перехватила его локоть. Стражник завопил от боли и от неожиданности, рухнув на одно колено и, похоже, здорово ударившись об пол. "Пусти!.." — прохрипел он, вцепившись в ногу узника второй рукой. Голос звучал сердито и испуганно.
Крикс озадаченно умолк, оборвав песню прямо посреди куплета.
— Отпустите...те, монсеньор, — в голосе стражника прорезались просительные нотки.
Крикс запоздало осознал, что локоть и запястье стражника согнуты под каким-то совершенно противоестественным углом, и выпустил его. Стражник попятился к дверям, растирая помятую руку и глядя на арестанта с плохо скрытой злостью.
— Я же тебе говорил — оставь его в покое, — заметил его товарищ укоризненно.
— "В покое"? Ну уж нет, — мужчина яростно сверкнул глазами, все еще сжимая пострадавшее запястье. — Зови ребят.
— Зачем?.. Что ты собрался делать? — в голосе второго стражника явственно слышалось неодобрение.
— То, что положено в подобных случаях. Надеть ему наручники и вставить кляп. Или ты предлагаешь слушать, как он воет, до тех пор, пока ему не надоест?
— Да он и так уже молчит, — досадливо напомнил его собеседник.
Первый стражник с ненавистью посмотрел на арестанта.
— У него была возможность замолчать, пока его просили по-хорошему. Но вместо этого этот ублюдок едва не сломал мне руку.
Его собеседник мотнул головой.
— Но не сломал же! А вот если вы ворветесь туда всей толпой и попытаетесь надеть ему наручники, добром это наверняка не кончится. Охота было связываться с сумасшедшим?.. — раздраженно спросил он. — Брось, Гарт, не лезь в бутылку! Он же не в себе. Можно подумать, что он пел тебе назло. Да и с твоей рукой... Вряд ли он в самом деле собирался тебя покалечить. Думаю, он просто испугался, когда ты начал его трясти.
"Я не хотел" — подумал Крикс.
Он едва не сказал об этом стражникам, но слова замерли у него на губах. В горле внезапно пересохло. Крикс задрожал, охваченный странным ощущением, что когда-то, в прошлой жизни, уже говорил об этом. Тошнотворное воспоминание мелькнуло на поверхности сознания, как скользкая, чешуйчатая рыбина, всплывшая к солнцу из темных морских глубин.
Он вспомнил ледяные пальцы, прижимающиеся к его вискам, и слезы, вытекавшие из глаз и попадающие ему в уши.
— Я этого не хотел. Это была случайность. Я не убивал Килларо, — произнес он медленно, как будто пробуя эти слова на вкус.
Стоявшего за дверью человека его замечание как будто бы обрадовало.
— Я же говорю, он не в себе, — сказал он так, как будто слова узника доказывали какую-то важную мысль. — Чего ты вообще от него хочешь?.. Выходи оттуда.
Первый стражник вышел, бормоча себе под нос какие-то неясные угрозы. Дверь захлопнулась, и узник снова очутился в полной темноте.
Утро следующего дня значительно отличалось от всех предыдущих. Поначалу он долго лежал на своей койке, ожидая, пока ему принесут позавтракать, но в камеру никто не заходил, и в животе у узника бурчало все сильнее. Потом дверь наконец открылась, и ему велели встать и собираться, как в те дни, когда его водили на допрос.
Крикс очень удивился. До сих пор его еще ни разу не водили вниз до завтрака. И еще никогда у двери его камеры не собиралось столько людей сразу. Стражников, стоявших в коридоре, наверняка хватило бы, чтобы заполнить его камеру.
— Я хочу есть, — с досадой сказал Крикс.
— Еду доставят вниз, — заверил его человек, который приказал ему подняться и следовать за ними. — По приказу господина коменданта, вы временно будете находиться там. Это не так уж плохо. Разве вам не надоело каждый день ходить вверх-вниз по этим лестницам? Особенно, когда у вас нет сил после допроса.
Несколько секунд Крикс размышлял над сказанным. Ходить по лестницам ему определенно надоело. И после лежания на гладкой ледяной плите он каждый раз едва переставлял ноги, так что сопровождавшим его стражникам обычно приходилось под руки тащить его наверх. Но мысль о том, чтобы целыми днями находиться там, внизу, и не иметь возможности подняться на поверхность, выглядела еще хуже.
— Мне это не нравится, — нахмурившись, заметил он.
Лица у стражников застыли.
— Монсеньор, не усложняйте ситуацию, — глухим и странно напряженным голосом сказал их капитан. — Я должен выполнить приказ и проводить вас вниз. Так что либо вы подчинитесь добровольно, либо нам придется вынудить вас силой. Мне хотелось бы этого избежать.
Крикс вопросительно взглянул сначала на него, потом на хмурых, настороженных мужчин, толпившихся у двери. Их было так много, что казалось совершенно непонятным, чего они, собственно, боятся. Тем не менее, он ясно ощущал их страх.
— Хорошо, — сказал он вслух и потянулся за стоявшими у койки сапогами.
Но у собравшихся, должно быть, совершенно сдали нервы, потому что в тот момент, когда он наклонился, чтобы натянуть сапог, что-то тяжелое ударило его по голове, и он свалился на пол прямо под ноги охране. Тренированное тело снова среагировало прежде разума — он быстро перевернулся на бок и даже успел пнуть нападающего в пах, но сверху, прижимая его к полу, уже навалилось несколько человек, и Крикс почувствовал, что его запястья, локти, ноги стягивают прочными ремнями. Впрочем, если не считать удара по затылку, от которого у узника по-прежнему болела и кружилась голова, больше его никто не бил. Удостоверившись, что он надежно связан, они подняли его с пола, держа за ноги, за локти и за плечи, и вынесли в коридор.
— Если об этом кто-нибудь узнает, Ирем нас убьет, — пропыхтел стражник, державший его за плечи.
— И правильно сделает! — не удержался Крикс, хватая воздух ртом, чтобы избавиться от подступавшей к горлу тошноты. Плывущие мимо стены коридора плохо сочетались с головокружением после удара. — Вы что, с ума сошли? Я и так собирался идти с вами, зачем вам понадобилось на меня бросаться?..
Стражник вздрогнул, посмотрев на Крикса с таким удивлением, как будто до сих пор он полагал, что узник не умеет говорить. И обернувшись к своему товарищу, пробормотал:
— Когда он так ругается, то кажется, что он совсем нормальный.
— Как же!.. Ты сегодня руку Гарта видел?
— Это было недоразумение! — сердито сказал Крикс, почувствовав, однако, нечто вроде запоздалых угрызений совести.
Лестница скоро осталась позади, и Меченый, сообразив, что впереди только подвал, отчаянно забился в руках стражников. Никакой пользы это, разумеется, не принесло — разве что продвижение вперед слегка замедлилось, а проклятия и ругательства уставших стражников стали еще затейливее. Но через несколько минут его внесли в подвал и с явным облегчением свалили на лежак — оказывается, сюда уже успели принести топчан, который должен был служить ему кроватью.
Сняв с него ремни, стражники быстро удалились. То ли в самом деле опасались, что он может неожиданно на них наброситься, то ли испытывали смутную неловкость от того, что сделали. Крикс вновь остался в полном одиночестве.
Примерно с четверть часа узник напряженно размышлял о том, кем был тот Ирем, которого походя упомянул тащивший его стражник. Там, на лестнице, упоминание этого имени казалось удивительно естественным, но сейчас Крикс не мог бы объяснить, о чем шла речь. Воспоминания, которые будило это имя, казались смутными, как давний сон. Тяжелый, темно-синий плащ. Светлые волосы... или все же седые?.. Наверное, он знал этого человека раньше, в прошлой жизни, от которой теперь не осталось ничего, кроме опасных и неуправляемых воспоминаний, внезапно и без всякой видимой причины проникающих в его сознание.
Он тяжело вздохнул и отогнал чужие, вызывающие беспокойство образы как можно дальше. Хватит с него неприятностей — хотя бы на сегодня. В его положении разумнее всего заснуть и отрешиться от гудящей головы и тошноты.
* * *
Олрису снилось, что он снова оказался посреди ночного леса, по которому он блуждал после нападения Безликих. В этом сне он продирался сквозь заснеженный валежник и колючие кусты, едва не плача от отчаяния и чудовищного перенапряжения. Он помнил, что ему необходимо отыскать в этом тумане Меченого, но никак не мог его найти. И что-то темное, опасное и злое шло по его следу и дышало ему в спину, и он кожей ощущал, что у него осталось совсем мало времени, чтобы отыскать Крикса и спастись. В разгаре этих поисков Олрис внезапно вспоминал, что Меченый в тюрьме, а сам он вовсе не в лесу, а всего-навсего в своей постели во дворце. Это воспоминание из раза в раз вплеталось в спутанную вязь его мыслей, и каждый раз казалось отвратительным и страшным откровением, от которого по коже продирал озноб. Олрису чудилось, будто широкая дубовая кровать, на которой он спал, проваливается сквозь пол, и от ощущения свободного падения в кромешной темноте у него перехватывало дух. После одного из таких "падений" Олрис окончательно проснулся и внезапно ощутил, что ему очень холодно.
Сначала он подумал, что его трясет из-за того, что дрова в камине прогорели и уже не согревают спальню, но пару секунд спустя его скрутило от такого сильного и неожиданного приступа озноба, что он тихонько застонал и съежился под одеялом. Еще с четверть часа он терпел, глупо надеясь, что все как-то обойдётся, и начавшаяся было хворь пройдет сама собой, но потом осознал, что заболел всерьез, и, если ничего не сделать, завтра утром он будет лежать пластом.
Олрису очень не хотелось даже мысленно, перед самим собой, признаться в том, что ему просто страшно оставаться в одиночестве и темноте. Он сам не знал, что с ним творится, но сегодняшняя ночь была особенной, наполненной какой-то чужеродной жутью, от которой у него сжималось сердце.
— Ингритт! — позвал он хрипло. — Ингритт!..
Ингритт, похоже, спала крепко. Он успел отчаяться, что сможет её дозваться — но потом за занавеской все-таки послышались шаги, и бледная, заспанная Ингритт заглянула в его спальню. Темные косы были расплетены, волосы в беспорядке рассыпались по плечам.
— Чего тебе? — спросила она хмуро. По ее лицу сразу же становилось ясно, что ему не поздоровится, если окажется, что он поднял ее с постели без причины. Олрис вдруг представил, как бы она отреагировала, вздумай он сказать — "мне все ночь снились кошмары про дан-Энрикса, а теперь у меня такое чувство, будто в комнате кто-то есть. И этот кто-то хочет причинить мне зло. Пожалуйста, можешь немного посидеть со мной?".
