Конечно, в устоявшихся передвижениях и в размеренном ходе жизни государя и его семейства, бывали исключения. Но чаще всего они носили запланированный характер: поездки за границу с частными и государственными визитами (по большому счету все это были посещения многочисленных венценосных родственников в Дании, в Германии, в Англии), путешествия по России, увеселительные прогулки.
Приготовления к путешествиям по железной дороге затруднялись еще и тем обстоятельством, что все поездки Их Величеств окружались с некоторых пор великой таинственностью. Царь, не любивший длительных отлучек из Москвы или из Больших Вязем, но вынужденный часть времени проводить в дороге, терпеть не мог отвечать на вопросы о том куда поедет, кто и когда будет ему представляться, кого он будет принимать. Генерал Болтин, один из немногих людей, входивших в число самых доверенных и ближайших к государю лиц (он умел глухо молчать о делах монарха, но при этом собирал массу всяких полезных и интересных слухов и сплетен; был всегда собран, точен, неутомим, скрупулезен, держал в своей цепкой памяти все указания и пожелания государя, безошибочно угадывал настроение Федора Алексеевича. Всякий раз, зная какую и в каких пределах следует проявить инициативу, какие бумаги приготовить, кого и к какому времени вызвать, он ничего не забывал, не терял, следил за ходом дел государя, за его распорядком дня. И при этом он не был назойлив, заметен, словно бы его и не существовало вовсе) зачастую не знал во сколько будет назначен отъезд. Поддерживая 'дружеские отношения' с дворцовой челядью, лакеями, горничными, скороходами, гоф — курьерами, Дворцовый Комендант узнавал от них, что государь или государыня 'изволили сказать' относительно предстоящей поездки. Само собой, разумеется, подобные 'дружеские' услуги не были бескорыстными: Болтин платил 'своей агентуре' золотом. Это обстоятельство позволяло ему слыть при дворе наиболее осведомленным лицом, его расторопностью нередко был удивлен и доволен государь, его дружбой дорожили, его расположением стремились заручиться, с ним считались.
В эту поездку генерал Болтин был достаточно взволнован. Посещение Новгорода вызывало крайне серьезную обеспокоенность человека, отвечавшего за жизнь государя и его семьи. Так называемые шведские активисты, которых сплотила в свое время борьба против независимости Финляндии и полученное военное образование, отождествляли себя с правыми радикалами и подчеркивали важность достижения целей активизма по сравнению с соблюдением статей закона. Активисты предпочитали действовать напрямую и в то же время не забывали заручиться поддержкой шведских властей и шведской политической элиты. Шведские активисты были заклятыми врагами России. Они презирали Россию, безусловно считали ее азиатской страной, которой не место в Европе. Они мечтали ослабить Россию и отбросить ее куда — нибудь за Урал или в Восточную Сибирь. Радикалы считали, что русские будут угрожать безопасности Швеции до тех пор, пока пограничная река между Россией и шведской Финляндией протекает по Карельскому перешейку. Главный страх активистов заключался в том, что Россия могла помешать планам существования Великой Швеции. Россия имела огромное влияние в автономной шведской Финляндии, которую некоторые даже рассматривали как русское вассальное государство. Несмотря на то, что Россия так и не вторглась в Швецию через Финляндию, планы подрывных актов шведских активистов не остались теоретическими проектами, а время от времени воплощались в жизнь.
Еще в 1919 году шведская партия Активного Действия сформулировала новую программу. В ней провозглашалось следующее: 'Нужно стремиться спасти Ингерманландию и захватить Приневье. Так или иначе, Ингерманландия будет присоединена к Швеции. Мы должны также ослаблять политическую значимость Москвы любыми способами, избегая при этом поспешного завоевания'.
Шведские активисты придерживались в отношении России 'бомбовой тактики'. Самой громкой их акцией была серия взрывов в Спасске — на — Неве в июле 1922 года. В планах было взорвать посреди ночи две водопроводные станции, электростанцию и несколько промышленных зданий. Таким образом, шведские активисты хотели парализовать подачу воды и погрузить стопятидесятитысячный город в темноту, а затем поджечь улицы и наиболее значимые здания. По их мнению, тушение пожаров в городе, лишенном света и воды, было абсолютно невозможно.
В этом отношении жестокость террористического акта раскрывалась в полном объеме: шведским активистам было ясно, какие человеческие жертвы повлечет за собой отключение питьевой воды в многотысячном промышленном центре, который благодаря пожарам должен был погрузиться в сплошной хаос. Речь шла о сознательной террористической политике, с помощью которой группа шведских радикалов хотела добавить к хаосу и пожарам Спасска — на — Неве многочисленные жертвы.
Несмотря на тщательную подготовку, операция шведских радикалов прошла сумбурно. Это произошло и из — за неисправностей нескольких часовых механизмов, которые не сработали в нужный час, и из — за ошибок при планировании, когда террористические группы не смогли вовремя выйти к назначенным для атаки объектам. Две бомбы все же взорвались. В час ночи 30 июля в окрестностях Невского казенного судостроительного завода жители проснулись от сильного взрыва. Исполнителя взрыва удалось быстро поймать. Через час на Главной водопроводной станции города на Александропольской улице, в котельной, также произошел взрыв, выбивший свыше пятисот окон. Негодяй, устроивший этот взрыв, оказался определенно неопытен и поэтому не смог осуществить должным образом задуманную подлость. Всего от двух взрывов убиты были два человека и пострадало свыше пятидесяти. Взрыв электростанции не удался, так как террористическая группа не появилась в назначенном месте.
Русские власти пришли в ярость после этих происшествий. В Спасске — на — Неве были арестованы девять шведских террористов, в Нарве на следующий день заарестовали трех ингерманландских 'автономистов', в Ямгороде взяли с поличным еще троих, и в их числе одного из лидеров Партии Активного Действия Рудольфа Вальдена, оказавшегося близким родственником шведского военного министра Ханнеса Вальдена. В Сестрорецке были задержаны Хенрик Ларссон, сотрудник шведского консульства и бывший сотрудник Третьего отдела шведского генерального штаба Рагнар Хайкель по кличке 'Моряк', у которого была изъята копия приказа военного министра 'Об организации известных актов саботажа на Востоке'.
Скандал был грандиозный. Шведское правительство немедленно начало биться над вызволением родственника военного министра и его подельников. Швеция отрицала всяческую причастность к террористическим актам, министр иностранных дел Швеции пытался заполучить международную поддержку. Но Москва предъявила неопровержимые улики и пригрозила столь суровыми карами, что Стокгольм поспешил отмежеваться от своих подданных, провел собственное расследование и даже вынужден был произвести аресты причастных среди партии шведских активистов. Шпионский мир, открывший путь шведской активистской политике в отношении России, придал ей ту силу, без которой она была бы совершенно банальным явлением. Под покровительством шведской разведки активистам и их приспешникам удалось осуществить тайные операции, которые в общественных интересах не стоило предавать и малейшей огласке. Активисты пытались повлиять на политические события с помощью интриг, провокаций и диверсионных актов, но действия России по стабилизации обстановки и вынужденное усиление контроля за Партией Активного Действия в Швеции уничтожили авторитет правых шведских радикалов. Военный министр Вальден подал в отставку, партия была запрещена...
Судебный процесс, прошедший в октябре того же года, в Спасске — на — Неве, и получивший международный резонанс, был громким: представшие перед судом шестнадцать террористов (сотрудник консульства Ларссон ранее был объявлен persona non grata* и выслан из России в двадцать четыре часа) были приговорены к длительным срокам каторжных работ...
Тем не менее, в последующие годы шведские праворадикалы пытались продолжать свои тайные террористические операции и провокации. Лишь после 1928 года они больше не предпринимали попыток террористических актов в России, но напряженность на Северо — Западе продолжала сохраняться...
Для своих путешествий и поездок по железной дороге царь располагал двумя поездами, внешне неотличимыми друг от друга — восемь вагонов синего цвета с гербами и вензелями Их Величеств. Государь с семьей и чинами свиты передвигался в одном из поездов, второй служил в качестве камуфляжа. Он шел пустым либо впереди, либо позади царского поезда. Даже начальники пассажирского отдела не знали, в каком из них едет царская семья.
В первом вагоне размещался конвой. Во втором помещались: кухня, оборудованная тремя плитками, ледник, винный погреб, купе для метрдотеля и поваров. Третий вагон служил гостиной и вагоном — рестораном — с тяжелыми драпировками на окнах, обшитый панелями из красного дерева, обитыми бархатным штофом. Одна треть вагона была оборудована под столовую. Здесь же стояло и пианино. Столовая была рассчитана на шестнадцать кувертов.
Государь с государыней располагались в 'своем', четвертом, вагоне. Первое купе, двойного размера, представляло собой рабочий кабинет государя. В нем стояли письменный стол, пара кресел и маленький книжный шкаф, в которой помещалась небольшая, 'походная', как ее называл царь, библиотека, собранная им лично. Составлена она была, главным образом, из всевозможных статистических справочников, подшивок 'Нового Времени', 'Русского Инвалида', 'Гражданина', 'Биржевых Ведомостей', 'Морского Сборника' и 'Вестника Европы'. Имелись и заграничные газеты, преимущественно немецкие. Художественной литературы было мало.
Федор Алексеевич, начиная с ранней юности, пожалуй как никто другой из царской семьи, стремился узнать все, что его могло бы заинтересовать в тот или иной момент, и поэтому читал очень много, даже не читал, а изучал то, что было написано в книгах (он и сам 'пописывал' — отметился несколькими 'бытовыми', очень живописными очерками о своем, почти что кругосветном плавании на крейсере 'Азов' в 1921 году, еще будучи наследником престола; очерки были написаны в подражании стилю известно морского беллетриста Харитоненко и даже имели некоторый успех у романтически настроенной флотской молодежи). Царь слыл человеком литературно грамотным, даже в своем роде стилистом, хотя и допускал иногда элементарные грамматические ошибки или описки. В придворных кругах его звали 'недурно пишущим царем' — преподносились его гибкий слог и чувство стиля.
Книги сопровождали Федора Алексеевича всегда и везде. Государь, однако, не был коллекционером книг, он не собирал, а отбирал их: в его библиотеках, и в 'походной', и в личной, и в Царскосельской, в Звенигороде, в дворцовой, в Больших Вяземах, были только те книги, которые он предполагал как — то использовать в будущем (Это обстоятельство, впрочем, не мешало заведующему Собственной Его Величества библиотекой Василию Васильевичу Щеглову представлять царю каждый месяц, по крайней мере двадцать интересных книг, вышедших в этот период. Такой порядок Федор Алексеевич установил самолично. Не все книги он прочитывал, иные и вовсе не брал в руки, возвращал в библиотеку с неразрезанными страницами).
Следом за кабинетом Его Величества шли ванная и спальня, отделанная по желанию государя в восточном, китайском стиле. Мебель в спальне была из красного дерева, покрытая темно — зеленым сафьяном. Белокафельная ванная комната была оборудована искусно сделанной купальней, вода из которой не выплескивалась даже на крутых поворотах.
Наконец, еще тройное купе представляло собою гостиную государыни Анастасии Федоровны. Мягкая мебель и стены гостиной были обиты ее любимым светлым кринолином.
В пятом вагоне помещались: великая княжна, трехлетняя Ольга Федоровна, годовалый великий князь Александр, обер — гофмейстерина Высочайшего Двора, статс — дама Ее Величества, Елизавета Алексеевна Нарышкина, воспитательница великой княжны Дарья Федоровна Тютчева и любимая фрейлина государыни — грузинская княжна Софья Орбелиани, двадцатидвухлетняя красавица, веселая и независимая девушка, совсем недавно занявшая место штатной фрейлины и еще не вовлеченная в придворные интриги. Она была прекрасной наездницей, отличалась веселым и открытым характером. Подобно многим молодым аристократкам, Соня прекрасно владела иностранными языками, хорошо рисовала, отлично танцевала и была богато одарена в музыке: играла на пианино, прелестно пела. Орбелиани была большой спортсменкой, она чудно ездила верхом и великолепно играла в теннис. Это был настоящий живчик, веселый, вечно в движении, всегда готовый на все, где можно было показать свою ловкость и лихость.
Шестой вагон по обыкновению отводился ближайшей свите государя. Он был разделен на девять купе, из которых одно, двойного размера, в середине вагона, предназначалось для министра Государева двора барона Владимира Борисовича Нольде. В остальных купе помещались самые необходимые придворные: начальник Собственного Его Величества Конвоя барон Александр Егорович Мейендорф (бывший 'дирижер' придворных балов, сумевший завоевать благодаря своему веселому и общительному характеру симпатии государыни, чрезвычайно симпатичный; все его любили, но никто с ним серьезно не считался), флаг — капитан Его Величества контр — адмирал Николай Николаевич Ломен, флагманский штурман ВВС Свиты Его Величества генерал — майор Андрей Федорович Челяднин, лейб — медики Иван Алексеевич Ронге и Сергей Петрович Федоров, Дворцовый Комендант генерал Болтин, главноуправляющий Собственной Его Величества Канцелярией, обер — гофмейстер, почетный член Академии Наук, Сергей Сергеевич Танеев. Девятое купе обычно не занималось, оставалось свободным. В нем располагались лица, представлявшиеся Их Величествам в пути и почему — то оставленные в царском поезде.
Все купе по уровню комфорта не уступали международным вагонам, имели на дверях таблички со вставленными в них типографски напечатанными карточками с именами лиц, их занимающими.
Седьмой вагон предназначался для багажа. В нем же, как могли, помещались канцелярия Двора и походная канцелярия. В восьмом вагоне следовали инспектор высочайших поездов, комендант поезда, свитская прислуга и походная аптека.
...Едва поднявшись в вагон, Федор Алексеевич поспешил пройти на свою половину. В кабинете горел тусклый свет настольной лампы.
Поезд тронулся так плавно, что государь этого и не заметил. Только когда открылась дверь в коридор вагона, он услышал глухой рокот колес. В дверном проеме возник генерал Болтин.
-Разрешите, Ваше Величество?
Государь кивнул, но глянул на Болтина настороженно — неужели он с какими — нибудь неотложными делами?
-Разрешите доложить, Ваше Величество. Поезд отошел согласно намеченного графика, в пять часов пять минут.
-Хорошо. — равнодушно сказал царь.
Он подошел к письменному столу, взял коробку папирос, спички, закурил, неторопливо затянулся, пододвинул папиросы поближе к краю стола
