Алрина закрыла глаза совсем, но в следующий миг оказалась притянута к его горячим сухим губам. Ну кто бы мог вообразить, что этот ходячий кадоровый монумент способен на такую трепетную и всепоглощающую нежность! Девушка растаяла, словно снежинка, падающая в огонь, и лишь рука возлюбленного удержала её голову на весу ещё несколько бесконечно сладких мгновений.
Наречённый Смерти, тренированная машина убийства, так бережно уложил голову Алрины обратно на свою руку, что у неё подступил к горлу ком. Хотелось что-то сказать, но не вмещалось это чувство в слова. Её порыва хватило лишь на то, чтобы облизнуть мгновенно пересохшие губы. Видно, вся влага вышла из их тел потом, и только после этого поцелуя она осознала, как хочет пить.
Кларед сам кратко закусил губы, чтоб смочить, и легко усмехнулся. Он понял желание возлюбленной и встал за своей флягой. Боги, такое впечатление, что он читает её мысли! Получается, им и слова не нужны, чтобы друг друга понять! Разве бывает подобное счастье в этом мире скорби и войн? Алрина ни за что бы не поверила, если бы так остро не испытывала его сама в данный момент.
Вода разбудила чувство голода, и стало ясно, что пора выбираться из постели. Они доели вчерашнего зайца с остатком амахагских лепёшек, запив его заваренным Алриной "тинче". И хотя травы были собраны по случаю, Клареду показалось, что он в жизни не пил настолько вкусного отвара. Правда, иголочки аклила из Края Восьми Озёр действительно придавали напитку интригующий оттенок даже на вкус кочевницы.
Вслед за этим неизбежно встал вопрос что же делать дальше. Для Клареда цель была ясна — забрать Меч. Только как? Он начал выспрашивать у Алрины, нельзя ли выкрасть оружие повторно. Она ведь уже однажды сбежала из Сагатдома, где сейчас, несомненно, и находилась реликвия.
Но девушка категорически отвергла эту идею:
— Наверняка, Морена теперь с ним даже спит. Да и дорожку ту либо завалили, либо охраняют. Повторных ошибок она не допускает. Мы легко ушли лишь потому, что никто не ожидал побега. Попасть же обратно... Нет, меня знает чуть ли не вся Орда, ведь я в последние годы была её хедивегом.
Попытки заставить её вспомнить какое-нибудь другое слабое место не привели ни к чему. Алрина даже думать не хотела о том, чтобы снова оказаться среди нартов. Похоже, жизнь с кочевниками оставила у неё много болезненных воспоминаний. Она вся напряглась при этом разговоре, в глазах отразилась боль. И сердце Клареда дрогнуло, когда она умоляюще сказала:
— А мы не можем просто побыть немного вместе? Пожалуйста! Я никогда в жизни не была так счастлива. Пускай это продлится ещё немного, можно? Когда тебе надо решать, возвращаться ли в Орден?
— Следующей весной. Но если я до этого времени добуду Меч, то мои дальнейшие планы на жизнь изменятся, — он задержал следующую мысль, пугаясь её поспешности, но потом понял, что всё правильно: — И я хочу надеяться, что ты разделишь их со мной.
Голос его всё же дрогнул немного. Эти самые дальнейшие планы, которые подразумевали, что он вернёт себе владения и станет дальше охранять реликвию, всегда оставались эфемерными, непродуманными, а теперь внезапно обрели плоть и обросли подробностями в виде семьи с любимой женщиной... А потому стали очень соблазнительными.
— Но долг перед родом прежде всего! — отрезал он.
Алрина даже замерла при словах о возможном совместном будущем. Если совсем недавно она вообще не знала, что ей дальше делать со своей жизнью, то теперь перед ней вдруг нарисовался неожиданный и такой манящий вариант... Сердце забилось испуганной птичкой, боясь слишком обрадоваться. Опасаясь, как бы это не оказалось сном...
Но Кларед прав. Причём, насколько она понимала, долг этот был даже не перед родом, а, возможно, и перед всеми людьми Свободных Княжеств — не дать распространиться злу...
— Давай подумаем, не спеша, что можно сделать. Нужен действительно хороший план, который с кондачка не родится. А пока просто побудем вдвоём? — повторила она свою мольбу.
Клареда не пришлось долго уговаривать. Если бы не Меч... Он и сам сейчас мечтал лишь о том, чтобы сгрести любимую в охапку и по возможности никогда не отпускать. Но надо было позаботиться и о дальнейшем пропитании.
— Ладно, если мы пока остаёмся здесь, я попробую расставить силки на дичь, чтобы было, чем питаться завтра. А вообще надо сделать ревизию запасов, на сколько нам двоим хватит остального. И лошадей тоже надо чем-то кормить.
Обрадованная тем, что трудные планы пока отложены и можно насладиться жизнью хоть разок, Алрина с радостью пошла помогать.
Они всё делали вместе: объединили и рассортировали припасы, поискали утварь, правда, без особого успеха, осмотрели и прочистили колодец, пошли на прогулку и расставили силки. Заодно подстрелили тупаря прямо в гнезде и получили в придачу несколько яиц к столу. Правда, отвлекались пару раз в лесу на поцелуи и потом, смывая пот в речушке, не устояли перед прекрасной наготой друг друга. В конце концов, они были одни! И казалось, что мир принадлежит только им вдвоём.
Даже быт вот так, на пару, радовал. И удивлял. Что Кларед, что Алрина раньше наблюдали у других пар только строгое разделение труда на женский и мужской, а тут... Наречённый Смерти, благодаря монастырской жизни, знал о хозяйстве не меньше, если не больше, чем Алрина, а кочевница по воспитанию также весьма неплохо понимала в охоте и лошадях. Это было похоже на смесь любви и боевого братства. Между ними действительно не возникало границ, от чего где-то на донышке ума таилось изумление, которое не вытаскивали "ближе к свету", чтобы не спугнуть удачу.
К вечеру оба так умаялись, что уснули в обнимку на ложе, обогатившемся старой периной и парой импровизированных подушек из обёрнутых в ветхую ткань половинок другой, совсем изорванной. Получились этакие "калачики" — круглые и продолговатые.
На рассвете Алрину разбудила жаркая истома: Кларед прижался к ней сзади возрадовавшимся новому дню естеством, одну жгучую руку положил на бедро, а ладонью второй, на которой она лежала, легонько прихватил сосок. Как только она, охнув распрямилась, он приподнял её верхнюю ногу и протиснулся в жаркое лоно, к которому успел примериться заранее.
У Алрины вырвался тихий стон. Какое прекрасное пробуждение! Она повернула лицо назад, и возлюбленный немедля накрыл её губы смачным влажным поцелуем, одновременно прижав сосок одной рукой и запустив вторую между ног спереди. Девушка растворилась в неге, пока любимый неспешно мял все её самые чувствительные места. Казалось, целовались не только их губы, но и интимные места. Где-то у неё в глотке сами по себе рождались звуки беспомощного наслаждения, вторя его такому же утробному мурлыканью, и заставляя парня всё глубже погружаться в оба поцелуя.
Кларед так первобытно, безотчётно жаждал поглотить возлюбленную целиком, что впору было проснуться Зверю, но вместо этого птица в груди рвалась защитить возлюбленную, накрыть её своими крыльями и спрятать от остального мира.
Он нащупал одну из подушек, подтащил её под бёдра Алрины и перевернул её на живот. Теперь Кларед действительно накрывал её всем телом, глубже проникая в святая святых, и снова прильнул к её губам, осторожно повернув голову на бок. Вторая рука, оказавшаяся под туловищем девушки, продолжала мять оба соска её умопомрачительной груди, собрав их в одну жменю. Любимая так податливо растекалась под ним, а её влажное лоно так радостно встречало его, подрагивая и затягивая дальше вглубь, что сознание меркло от безумного восторга. И стоило большого труда не дать телу ускорить ритм, но продлить это блаженство хотелось не меньше.
И снова он увидел себя тонким, высоким и гибким, на этот раз в искусно расшитом камзоле, каких не найдётся в этом мире даже у князей, а в том это была всего лишь офицерская униформа. Он только что вернулся из далёкого плавания и всей душой стремился к своей любимой после слишком долгой разлуки, которая стёрла горечь вынужденного прощания. Он совсем забыл о том, что она отвергла его. Не потому, что не любила, а из своих дурацких убеждений и верности долгу. Он думал только о том, чтобы прижать её к себе и больше никогда не отпускать. И словно его воля стёрла все запреты, она бросилась навстречу, заключив его в объятии, которое, казалось, не под силу разомкнуть даже богам...
Алрина же, оказавшись со всех сторон окружённой возлюбленным, проникшим в самые сладкие места, совсем потерялась в пространстве и времени. Ей чудилось, что сердце стукнуло в рёбра, возвещая приближение любимого, и она, забыв об утренней молитве и о том, что прогнала его сама тогда, при последней встрече, спорхнула невесомым гибким зверем по храмовым ступенькам навстречу и, даже не задумываясь о том, что скажет мать-настоятельница, сжала его до боли в объятии, словно желая навсегда впечатать в себя...
Но вскоре эту картину смысл незаметно подкравшийся экстаз, который снова расплескал их восприятие по всем земным и небесным сферам, давая ощутить схожий восторг всех тварей и разумных, которые в тот момент тоже предавались любви.
А следующие несколько часов просто выпали из действительности. Похоже, они так и заснули, не разделившись. И лишь спустя какое-то время Алрина во сне задёргалась, пытаясь вдохнуть поглубже, и Кларед полубессознательно скатился на бок, привлекая её к себе за талию обеими руками. Даже во сне он не желал её отпускать, чтобы не случилось непоправимого...
* * *
В эти первые дни им было трудно оторваться друг от друга. Кларед постоянно находил какие-то новые позы, чтобы заняться с Алриной любовью.
Мадлен тоже любил разнообразие, но у того всё выходило как-то механистично, от ума, словно он искал угол, под которым удобней строгать деревяшку, порой утомляя своими выкрутасами, тогда как девушке достаточно было, чтобы он попадал в определённую точку внутри. Чего с его чересчур утончённым, как и всё тело, детородным органом не всегда легко было добиться. Впрочем, там трудно было даже сказать, стремился он скорее побаловать её или "почесать свою дубинку".
Кларед же не просто каждый раз находил эту точку, словно кончик его прекрасной, как будто специально для неё созданной плоти, обладал каким-то особым чутьём — возлюбленный в то же время стремился обласкать и обнять её со всех сторон, даря ощущение защиты и размягчая так, что лоно каким-то непостижимым образом открывалось ещё глубже. И вот там, за последними вратами, было совсем уж невыносимо сладко.
Особенно её заставляли млеть позы, в которых он сжимал её потеснее, словно ребёнка в утробе или умудрялся воздействовать сразу и на лоно, и на губы, и на соски. Он быстро смекнул, что последнее место у неё особо чувствительно и ласково приминал их шершавыми пальцами так, что подпёртая "жезлом Кернуна" утроба дёргалась в ответ, как бы целуя его там, в глубине. Потом достаточно было пары сильных толчков, чтобы тело взорвалось приступом счастья. Но чаще он дотягивал, не шевелясь, пока её чрево само не зайдётся в конвульсиях, вызывая мгновенную разрядку и у него.
За такую близость не жалко и душу отдать...
Кларед же, в отличие от прежних упражнений в Красном доме, даже не думал о том, что делает. В него словно вселялся поэт, художник, который каждым штрихом, каждым жестом стремился доставить наслаждение любимой. Всё, что он раньше осваивал чисто технически, теперь стало просто кистью или пером в его руке, которыми он двигал, не задумываясь, чтобы щедрыми мазками запечатлеть свою любовь. Безумно чувственная и отзывчивая, такая близкая и родная женщина вдохновляла его снова и снова. Казалось, век бы не отрывался...
Алрину же время от времени покалывала мысль о том, что Петра не зря так за ухватилась за этого парня. Уж если он впечатлил такую прожжённую потаскуху... Но в то же время ей было трудно поверить, что с Отступницей её возлюбленный обходился так же трепетно и нежно. Эти сомнения её так донимали, что в конце концов она решилась спросить:
— Слушай, а вот вы с Петрой...
— Там всё было иначе, — отрезал Кларед.
— Как иначе? — настаивала Алрина.
Он отстранился, не желая даже вспоминать о той поре, но любимая налегла сверху — в прямом смысле.
— Пожалуйста, не заставляй меня вспоминать, — пришлось встать и начать одеваться.
— Не могу. Меня это грызёт. Мысли о том, что с ней ты был так же нежен... — призналась Алрина, прищуриваясь отчасти стыдливо, отчасти просительно.
Кларед, уже натянувший штаны, вздохнул, сделал над собой усилие и снова сел рядом, обняв её за плечи:
— Я тебе так скажу. Сейчас я понимаю, почему ты тогда смотрела на меня с осуждением. Там была просто похоть, звериная похоть, подогретая Тёмной Матерью. Для меня это было почти нормой — просто сбросить напряжение. Нас заставляли это делать с семнадцати лет. С тобой же моя душа поёт. Словно там я барахтался в грязи, а сейчас летаю. Понимаешь? Я никогда даже не думал, что это может быть так... — он умолк, не находя слова.
— Я тоже, — уткнулась она ему в живот.
От её дыхания было немного щекотно. Алрина лизнула пупок, и Кларед дёрнулся. Тогда она стала игриво хватать кожу ртом, мыча и делая вид, что хочет загрызть его. Парень засмеялся и опрокинул её обратно на ложе. Навалился сверху, зажал руки, продев пальцы между её. И решил отомстить:
— Теперь ты расскажи мне про своих любовников.
— Ну... — заколебалась Алрина.
— Нет, я передумал. Не хочу ничего знать.
— Нет уж, я скажу, раз ты спросил! — хитро прищурилась девушка. Он попытался заткнуть ей рот поцелуем, но она отвернулась и протараторила, уворачиваясь от его губ: — Ты лучше всех! Ты просто бог! Мой бог... — закончила она тихо, видя, что его напор после этих слов угас. И сама нежно поцеловала его в губы.
У Клареда захватило дух от таких слов. Когда любимая женщина говорит тебе такое... Пожалуй, он готов был отдать за неё жизнь. Но не честь... Впрочем, если она его любит, то не потребует такой жертвы. Он посмотрел в её чистые, как озёра Долины, глаза, и решил, что нет — не потребует. Склонился к её уху и прошептал:
— А ты — моя богиня. Моя Дана. Нет... Тива.
— Тогда ты — мой Раген, — шепнула она в ответ.
Упоминание богини Луны и бога Солнца тронуло души неожиданной ноткой печали. Ведь этим небесным возлюбленным не суждено быть вместе до конца времён. И чтобы смыть это впечатление, доказать что единение им доступно, Кларед стянул штаны и снова вошёл в возлюбленную. Правда, позу наитие подсказало не такую тесную, как прежние. Словно он хотел доказать, что и на расстоянии они могут быть едины.
Он закинул ноги любимой себе на плечи, а сам взял её за руки, чтобы притянуть к себе и проникнуть поглубже. Они перехватили друг друга за локти, как в воинском рукопожатии, и он стал потихоньку толкаться в донышко лона, пока ему снова не открылась утроба, тесно обхватив головку в самом сладком месте.
Тогда он почти замер, глядя любимой в глаза. Он пытался взглядом выразить то, что едва ли смог бы сформулировать словами: как далеко бы они ни были, он всегда сердцем с ней. И казалось, Алрина понимала — она смотрела на него с тем же выражением беззаветной преданности. Казалось, из глаз её бил свет, омывавший его душу и дававший силы светить самому.
