Если бы Ингритт не убила его сразу, то потом, наверное, смеялась бы над ним до следующей зимы. А может быть, и нет. Ингритт была загадкой — временами она проявляла истинные чудеса сочувствия и понимания и относилась к Олрису с какой-то почти материнской нежностью. А потом, без всякой видимой причины, снова делалась холодной и язвительной.
— Мне кажется, я заболел, — смущённо сказал он.
— Что значит "кажется"?.. — Ингритт решительно направилась к его кровати. Она потрогала его лоб и озабоченно нахмурилась. — Ого... ты весь горишь! Давно ты мучаешься?
— Нет. Я только что проснулся. Извини, что разбудил.
— Ты все правильно сделал, — возразила Ингритт. Она словно стала старше и серьёзнее — как и всегда, когда вопрос касался лекарского дела. Олрис сглотнул, боясь признаться самому себе, что такой она нравилась ему еще сильнее, чем обычно. Пальцы девушки скользнули по его щеке и прижались к живчику на шее. — Пульс слишком частый... но это, наверное, от жара. Горло не болит?
Олрис помотал головой.
— Что-то мне не нравится твой вид, — сказала Ингритт, сдвинув брови. — Может, разбудить леди Гефэйр и попросить послать кого-нибудь за ворлоком? Это не очень-то похоже на обычную простуду. И вчера вечером, когда мы фехтовали в галерее, ты совсем не выглядел больным.
— Не надо никакого будить! — запротестовал Олрис, испугавшись, что с Ингритт и в самом деле станется поднять на ноги весь дворец. — Я простудился, потому что ночью вышел на балкон и долго стоял там в одной рубашке, — соврал он, вспомнив вечер, когда он подслушал разговор мессера Ирема и Крикса.
— Тогда, может быть, тебе достать лекарство не от жара, а от размягчения мозгов?.. — спросила Ингритт, вскидывая бровь. — Ну ладно, полежи пока. Я спущусь в кухню и найду там все необходимое.
— Да ну, зачем?.. — вяло возразил Олрис, которому совершенно не хотелось, чтобы Ингритт уходила. Девушка прищурилась.
— Не знаю, на что ты рассчитывал, но я — не Меченый, и не умею исцелять людей одним прикосновением. При лихорадке поступают так: дают больным настой из ивовой коры, а еще заставляют их побольше пить и лежать под тёплым одеялом. Если жар не спадает несколько часов подряд, а самочувствие больного ухудшается, обычно делают кровопускание. Но, если у тебя обычная простуда, то до этого, скорее всего, не дойдет.
И, успокоив Олриса подобным образом, она накинула на плечи его теплый плащ и вышла в коридор.
Должно быть, несмотря на все насмешки, Ингритт в самом деле беспокоилась о нем — во всяком случае, вернулась она быстро. Олрис за такое время точно не успел бы отыскать на кухне ничего полезного — особенно если учесть, что в такой час Ингритт наверняка пришлось расталкивать спавших прямо на кухне поварят, чтобы узнать, где что лежит. Ингритт открыла дверь ногой, поскольку её руки были заняты подносом. От кувшина на подносе пахло чем-то умопомрачительным — Олрису показалось, что он различает запахи сушёных яблок, меда и гвоздики.
— Я попросила повара сварить тебе оремис и нашла на кухне уксус для компрессов, — сообщила Ингритт.
Кривясь от горечи, Олрис заставил себя проглотить вяжущий ивовый настой и запил его несколькими кружками оремиса. От уксусных компрессов ему ненадолго полегчало, но не успел он обрадоваться, что дело идет на лад, как жар опять усилился. Озноб и боль в костях сделались почти нестерпимыми, а в довершение всего Олриса начало отчаянно тошнить. Ингритт меняла влажные, прохладные компрессы у него на лбу и казалась все более встревоженной. Наверное, выглядел он действительно паршиво, потому что Ингритт сделалась непривычно ласковой — сидела на краю его кровати, гладя его по руке, а когда он, решившись, сжал горячими пальцами её ладонь, не стала отнимать свою.
Лежать, держась за руку Ингритт, было горько, и одновременно — удивительно приятно. Он ни на мгновение не забывал о том, что она влюблена в дан-Энрикса, а её ласковое отношение к нему сродни тем чувствам, которые вызывает заболевший младший брат, но это не мешало наслаждаться этим ощущением случайной, мимолетной близости, даже наоборот — придавало ему какое-то щемящее очарование.
Олрис задумался — правильно ли он поступил, не сказав Ингритт о своих кошмарах. До сих пор он никогда не жаловался на здоровье; например, когда он в восемь лет из глупой лихости полез на тонкий речной лед, доказывать другим мальчишкам, что тот выдержит его вес, и с головой провалился в ледяную воду, он не заболел — хватило растираний и сидения перед огромным кухонным очагом в теплом плаще и кусачих шерстяных носках. И все-таки сегодня был не первый случай в его жизни, когда Олрис слег с жаром и ломотой в костях. Но до сих пор его болезни никогда не сопровождались жутким и необъяснимым ощущением, что этой тошнотой и жаром его тело противится не болезни, а чьей-то сосредоточенной, недоброй воле. В городе, где со дня на день ожидали нападения Безликих, это начинало выглядеть особенно зловеще. С другой стороны, какую ценность могут иметь предчувствия человека вроде Олриса? Он же не маг, не член Династии, даже не воин вроде сэра Ирема. Просто мальчишка из чужой страны, не успевший толком овладеть ни боем на мечах, ни даже местным языком. А тут еще и лихорадка, от которой его страхи начинают выглядеть, как горячечный бред...
Олрис внезапно осознал, что что-то говорит, но сам не понимает, что — слова слетали с языка как бы сами собой, помимо его воли. Попытавшись проследить за ходом своей мысли, он мгновенно сбился и растерянно взглянул на Ингритт. Его окатило запоздалым ужасом при мысли, что он мог случайно проболтаться о своей влюблённости и о своей печальной, безнадежной ревности к дан-Энриксу.
— О чем я сейчас говорил?! — испуганно стискивая её руку, спросил он.
— Не знаю. Ты болтал какой-то вздор про Крикса и Безликих. Ты уверен, что вчера ты просто вышел на балкон в одной рубашке? Судя по твоему состоянию, ты должен был, самое меньшее, заснуть там прямо на полу.
Олрис отвёл глаза и промолчал.
— Я иду к Лейде, — решительно сказала Ингритт, поднимаясь на ноги. На этот раз Олрис не спорил — кроме всего прочего, еще и потому, что точно знал, что Ингритт его не послушает.
На самом деле, Олрис не имел ничего против орденского ворлока. Мэтр Викар, по крайней мере, не станет смеяться над его страхами и говорить, что ему просто померещилось. Но больше всего Олрису хотелось поделиться собственной тревогой с Криксом. Хотя Меченому, вероятно, даже не пришлось бы ничего рассказывать — он бы понял все гораздо раньше, чем Олрис успел бы открыть рот. Иногда Олрису казалось, что Крикс видит других людей насквозь и всегда знает, о чем они думают. Раньше это смущало Олриса, а теперь он внезапно ощутил, как ему этого недостает. От Меченого всегда исходило ощущение надежности, доброжелательности и спокойной силы. Без него мир казался Олрису холодным, неуютным местом, словно комната с потухшим камином.
Он прерывисто вздохнул — и на мгновение прикрыл глаза, вспомнив тот день, когда дан-Энрикс рассказал ему об Олварге.
Случилось это на второе утро после их прибытия в Адель. Хотя накануне они с ворлоком и Ингритт обошли весь город и устали до гудящих ног, Олрис проснулся ни свет ни заря и, не успев даже открыть глаза, подумал, что так и не рассказал дан-Энриксу всей правды о Драконьем острове. Олрис почувствовал себя встревоженным и очень виноватым. Нужно было побеседовать с Меченным раньше, чем он встанет и опять исчезнет на весь день, но выходившие на галерею окна были заперты, а дверь в покой принца охраняли два гвардейца в одинаковых синих плащах. Олрис попробовал заговорить с тем, который показался ему чуточку приветливее, но гвардеец покачал головой и жестом показал ему, чтобы он отошел. Вид у него при этом был такой, как будто бы он отгонял назойливое насекомое. Мысленно понося упрямую охрану Крикса самыми последними словами, Олриc метался по неотличимым друг от друга коридорам, гулким пустым залам и безлюдным галереям, пока случайно не наткнулся на широкую мраморную лестницу, ведущую в дворцовый парк.
В другое время это место наверняка произвело бы на Олриса сильное впечатление. Несмотря на осень, сад выглядел так, как будто на дворе по-прежнему стояла середина лета. В каменных чашах фонтанов журчала вода, тянувшиеся вдоль дорожки ряды розовых кустов были усыпаны цветами, и только вылетавший изо рта парок напоминал, что на дворе уже октябрь. Но в то утро Олрису было не до того, чтобы смотреть на окружающую его красоту. Он вспоминал бахвальство Бакко, утверждавшего, что с помощью магических обрядов на Холме Олварг способен захватить Адель, и, постоянно ускоряя шаг, летел по ровным парковым дорожкам, раздраженно обрывая попадавшиеся на своем пути цветы и оставляя за собой цепочки алых, розовых и белых лепестков.
Покрытая мелким речным песком дорожка приглушала звук шагов, и Олрис далеко не сразу осознал, что за ним следом кто-то идет. Он быстро обернулся, думая, что его выследил какой-нибудь садовник, который будет ругать его за обезглавленные розы, но это оказался их вчерашний знакомый, мэтр Викар. Ворлок, похоже, не привык залеживаться на кровати допоздна.
— Я увидел тебя из окна, — пояснил он в ответ на его удивленный взгляд. Олрис поспешно выбросил последний сорванный цветок и принял беззаботный вид, как человек, который вышел прогуляться перед завтраком.
— Знаешь, в твои годы это кажется неочевидным, но совсем не обязательно пытаться разрешить любой вопрос своими силами, — мягко сказал мэтр Викар. Олрис нахмурился.
— Какой вопрос?..
Ворлок повел плечом.
— Не знаю. Тот, который беспокоит тебя со вчерашнего утра.
— Вы обещали, что не станете применять к нам свою магию! — возмутился Олрис.
— А я и не применяю. Просто я заметил, что вчера твоя подруга любовалась городом без всякой задней мысли, а ты ходил с отсутствующим видом и все время думал о чем-то своем. А сейчас Ингритт крепко спит, а ты вскочил с утра пораньше, бродишь тут один и обрываешь ни в чем не повинные цветы... Не обижайся, но не нужно быть великим магом, чтобы догадаться, что тебя что-то тревожит. Может, я могу чем-то помочь?
Олрис вынужден был признать, что ворлок прав. Пока они гуляли по Адели, он не мог отделаться от мысли, что, пока они шатаются по площадям и рынкам и глазеют на дома и статуи, городу угрожает страшная опасность. Постоянные попытки Ингритт обратить его внимание на ту или иную редкость и втянуть его в беседу действовали Олрису на нервы, но он силился вести себя естественно. Ингритт не виновата в том, что он не рассказал дан-Энриксу о том, что знал, и было бы нечестно перекладывать свои заботы на нее и портить ей все удовольствие.
— Мне надо поговорить с лордом дан-Энриксом, — сказал он ворлоку. — И чем скорее, тем лучше. Это очень важно. А охрана у дверей меня не пропускает.
Олрис боялся, что Викар захочет знать, к чему такая спешка, и начнет расспрашивать о том, что именно он хочет сообщить дан-Энриксу, но ворлок смерил Олриса внимательным, оценивающим взглядом и кивнул.
— Понятно... Вообще-то принцу бы не помешало для разнообразия нормально выспаться, но, видимо, придется все же его разбудить. Пойдем.
Олрис не слишком верил в то, что охранявшие дан-Энрикса гвардейцы станут слушать ворлока, но, обменявшись с магом парой фраз, охранники безропотно позволили ему войти.
Переступив порог, Олрис растерянно замедлил шаг. Хотя совсем недавно в его обязанности входило подниматься в Ландес-Баэлинд каждое утро, ему никогда еще не приходилось будить Меченого — тот всегда успевал подняться до его прихода. Но на этот раз Крикс спал так крепко, что не пошевелился, даже когда Олрис подошел к его кровати и окликнул спящего по имени. Ему пришлось еще несколько раз позвать дан-Энрикса и даже потрясти его за плечо, прежде чем тот перекатился на спину и посмотрел на Олриса. Рубец подушки отпечатался у него на щеке, а глаза были мутными и налитыми кровью. Так обычно выглядел Мясник из Брэгге, если сильно напивался накануне. Олрису пришлось напомнить самому себе, что предыдущей ночью, пока они с Ингритт отсыпались после утомительного путешествия, Меченый вынужден был оставаться на ногах, хотя устал ничуть не меньше их.
— В чем дело? — хрипло спросил он. — Как ты сюда попал?..
Олрис замялся, осознав, что, хотя он уже не раз обдумывал, что именно сказать дан-Энриксу, он все равно не представляет, как начать подобный разговор.
— Меня впустил Викар, — ответил он, поскольку ответить на второй вопрос Меченого было куда проще, чем на первый.
Меченый яростно потёр глаза, как человек, который изо всех сил старается проснуться, но никак не может до конца прийти в себя.
— Понятно. А зачем?
Олрис сглотнул, почувствовав, что в горле у него внезапно пересохло.
— Я должен был давным-давно сказать вам одну вещь... Я с самого начала знал, что это очень важно, но молчал. Только, пожалуйста, не думайте, что мне теперь вообще невозможно доверять. Хотите, поклянусь, что всегда буду говорить вам только правду?..
Судя по виду Меченого, с каждым новым словом Олриса он изумлялся все сильнее.
— Все мы иногда чего-нибудь недоговариваем, — осторожно сказал он.
— Но не такое! Олварг обещал отдать Адель своим гвардейцам. Те, кто прошёл воинское Посвящение, могут ходить между мирами, как адхары. Так что они могут появиться здесь в любое время. Нужно что-то предпринять, пока еще не поздно! — Олрис ухватился за запястье Крикса, словно в самом деле собирался силой поднимать его с кровати.
Меченый аккуратно высвободил руку из его захвата.
— Спокойнее... Думаю, если эта новость как-то дотерпела до сегодняшнего дня, то она вполне может подождать, пока я встану и умоюсь. А ты пока что сядь на это кресло и, будь добр, расскажи все по порядку.
Олрису это казалось бесполезной и почти преступной тратой времени, однако, по опыту зная, что возражать бесполезно, он с надрывным вздохом сел и начал торопливо и, пожалуй, несколько сумбурно излагать подробности своей поездки на Драконий остров, опуская все ненужные подробности, чтобы скорее перейти к самому важному — то есть к рассказу Бакко. Но в конце, не удержавшись, все-таки сказал :
— Я думал, они взяли меня для того, чтобы я сторожил их лодки, но потом узнал, что это было Испытание Молчанием.
Ему хотелось, чтобы Крикс, который слишком часто обращался с ним, как с маленьким ребенком, знал, что в Марахэне его посчитали достаточно взрослым для воинского Посвящения. А ведь тогда он был по меньшей мере на год младше, чем сейчас.
Меченый, сидевший на краю кровати и натягивавший сапоги, задумчиво кивнул.
— Думаю, он велел тебе посторожить вместо него, а сам улегся спать, взяв с тебя слово, что ты не пойдешь на Холм.
Олрис едва не подскочил.
— Откуда вы об этом знаете?!
— Да ниоткуда, — отозвался Меченый, вставая на ноги и поведя плечами так, что хрустнули суставы. — Просто это часть первого испытания. Тебя нарочно подбивают посмотреть на что-нибудь запретное и смотрят, как ты себя поведешь... Олварг не слишком-то изобретателен. Однако он довольно ловко смешал местные традиции и то, что знал о подготовке кандидатов Ордена.
