Клинок перестал поддерживать Гиру, и журналист от неожиданности чуть не уронил голову на грудь. Вскинувшись, он быстро посмотрел на Блейк, уже сократившей половину расстояния между ними; без следа прежнего колебания, она скользила над землей, пригнувшись к земле, как разгоняющаяся пантера.
— Тебе решать, котенок, как им вос... — еще успел сказать Адам, прежде, чем Блейк исчезла.
Возвращения Гира не увидел. Клинки лязгнули где-то сзади, прогремел выстрел... и Блейк оказалась прямо перед ним, протянула руку... он даже успел встретиться с ней взглядом — решительным и... безнадежным. А потом Блейк смялась, как бумага в кулаке, когда пуля из ружья Адама разорвала тело фантома.
Все смялось в круговерть двухцветных аурных вспышек, лязг клинков и злой грохот выстрелов, бивших по ушам с такой силой, что перед глазами поплыли черные пятна от боли в затылке. Блейк каждый раз появлялась где-то поблизости, но не вплотную — так, чтобы дать себе время поднять ауру, Адам — держал ее далеко от Гиры; словно играясь, он смеялся над Блейк каждый раз, когда разбивал очередного клона.
И внезапно все стихло. С трудом отогнав боль, грозившую расколоть голову пополам, Гира открыл глаза, с трудом сфокусировав взгляд. Блейк стояла перед ним в нескольких метрах в той же позе, что и раньше, словно и не было этого взрыва насилия. Пригнувшись к земле, как бегун в низком старте, она покачивала клинками, словно выбирая, куда нанести удар.
А еще она почему-то не смотрела Гире в глаза.
— Видишь, котенок? — с, казалось, искренним сочувствием спросил Адам. Холодное лезвие вновь прижалось к горлу, и Гира подавил желание сглотнуть. — Ты все еще трусишь. Ты пытаешься спасти его, вместо того, чтобы сражаться со мной. Если продолжишь так, то умрете вы оба. Не сомневайся, рука у меня не дрогнет. И дай догадаюсь... Дьявол не придет, и твоя сука Шни тоже. Ты сама запретила им, потому что знаешь — я не единственный враг, и даже не самый страшный... и потому, что никому не позволишь встать между нами. Все в порядке — я тоже здесь один по очень эгоистичным причинам.
Гира встретился взглядом с Блейк и мгновенно все понял. Он постарался улыбнуться своей дочери окровавленными сухими губами, пытаясь помочь ей принять решение... и зная, что нет способа, которым мог бы облегчить это для нее.
— Я все равно уже старый, маленькая...
Единственное, о чем сожалел, встретив блестящий от слез взгляд дочери — тупое письмо, которое написал пару дней назад, на всякий гребанный случай, в котором рассказал обо всем, и даже тест на отцовство вложил, сделанный с волоса, который нашел на расчёске. Когда все это закончится и Блейк узнает, КОГО отказалась спасать...
— Но Адам не прав, — продолжил он, собираясь говорить так долго, как ему позволят. — Ты не...
Удар по затылку заставил его замолчать. И без того раскалывающаяся голова взорвалась болью, отправив журналиста в объятья красного от боли тумана. На какое-то время Гира потерял всякую ориентацию в пространстве, сохраняя сознание только усилием воли, осознанием того, насколько важно происходящее вокруг — не только для него и дочери, но и всего Вейл.
Если Адам сможет вложить в голову Блейк то, что хочет, то даже его смерть обернется поражением.
Страшный удар швырнул его сторону, легко опрокинув и бросив в воздух, протащил по осколкам и щепкам и слава Близнецам, что главный удар приняла на себя спинка роскошного кресла из крепкого дуба. Разлепив слезящиеся глаза, Гира смог различить лишь сумасшедше стремительный шторм сиреневого и алого, и только багровый меч Адама, с каждым мигом горевший все ярче от накопленной энергии, словно отпечатанный на сетчатке, отсчитывал последние секунды жизни Гиры Белладонны.
Что-то блеснуло в красном аварийном свете, ударилось о паркет, блеснуло снова, покатилось по полу и замерло прямо перед животом Гиры. С трудом сконцентрировав взгляд, журналист различил тонкое клиновидное лезвие метательного ножа, и судя по тому, что двухцветных вихрь не остановился, Блейк удалось швырнуть его незаметно от Адама.
До крови закусив губу, Гира перекатился вместе с креслом спиной к вихрю, рыча сквозь зубы от боли в избитом теле, и слепо зашарил по полу связанными руками. Как на зло, под руку попадались одни щепки, и каждый сантиметр проверенного пространства отдавался в ушах безжизненным щелчком метронома, кусок за куском отсекая секунды.
Боль в изрезанных пальцах, когда Гира наконец нашарил бритвенной остроты лезвие, была самой желанной болью, которую он когда-либо чувствовал. Торопливо перехватив клинок за рукоять, журналист одним движением рассек веревки на запястьях, не тратя время на оглядывание по сторонам, перерезал те, что связывали локти и бедра...
— НЕТ!
Аварийное освещение умерло. Подняв голову, Гира еще успел увидеть, как неестественно медленно, словно мазут, стягивается свет к багровому клинку, сиявшему сейчас, словно солнце. Когда в мире не осталось ничего, кроме темноты и меча, вспыхнули алым волосы, трепеща на незримом ветру, как жаркий костер засиял тонкий красный узор на плаще... Когда, за мгновение перед взрывом, загорелись глаза, Гира наклонился, чтобы освободить ноги, трясущиеся руки вонзили нож в голень, но ему было так страшно, что вместо того, чтобы выть и корчиться от боли, журналист лишь ударил еще раз, на этот раз — по веревке.
Блейк закричала — отчаянным безумным воплем без слов, который быстро потонул в сухом треске освобожденной энергии, шелесте испаряемой древесины и бетона, беззвучно-оглушительном стоне реальности, что пыталась вместить слишком многое в слишком маленький клочок себя.
Гира прыгнул — как был, из положения сидя, умудрившись оттолкнуться одновременно и руками, и ногами, и каждой частью тела, в которой была хоть какая-то мышца. Это, наверно, был лучший прыжок в его жизни, но даже так животный, не рассуждающий инстинкт, который всегда умнее сознания в таких ситуациях, зашелся в истерике: "Поздно!!!" Багровый, пышущий энергией полумесяц стремительно приближался... Гира просто НЕ УСПЕВАЛ.
Ударная волна, перенасыщенный силой воздух, сухо потрескивающий багровыми молниями, словно грозовой фронт, накрыл его с головой, как игрушку, отшвырнул назад... и чуть в сторону. Жар, пришедший следом, обуглил брови и волосы, ослепил багровым светом, тысячи крохотных иголочек статических разрядов пронзили измученное тело. Страшный удар в спину вышиб воздух из легких, прижал к стене и не было больше ничего, что могло бы оттянуть конец еще хотя бы на мгновение.
И все, что осталось в этом океане боли, в одной секунде до смерти, было сожаление и стыд. Стыд перед двумя женщинами, которых он окончательно и бесповоротно подвел, больше чем один раз и одним способом: был слишком пьяным и тупым, бросил, уехав в другой город и не искал, как должен был, променяв женщину своей мечты на тупую войну за тупое равенство... в которой все равно проиграл. Не узнал, не убедил, не уберег, оставив дочь сиротой в приюте, откуда лучший выход — к убийце и радикалу, который будет ей лучшим отцом, чем настоящий. И плевать, что Блейк сделала больше всех остальных в попытке остановить Адама: пусть хоть весь этот гребанный мир сгорит к Близнецам, лишь бы дочь была жива и счастлива.
И внезапно все кончилось.
Неодолимая сила, прижавшая его к стене, внезапно иссякла, он упал на пол, с трудом устояв на коленях. Холодный ветер ударил в спину, прошибив его до костей. В попытке найти опору Гира оперся ладонью о стену, чтобы сохранить равновесие.
В первый миг, разлепив слезящиеся, ослепленные вспышкой глаза, Гира ничего не увидел. Несколько раз панически моргнув, он наконец различил то, на что отчаянно надеялся — сиреневый свет, самого прекрасного и теплого оттенка на свете: цвета ауры его дочери.
Заработало, пару раз с треском мигнув, аварийное освещение. Две черные тени замерли в неподвижности в центре самого роскошного банкетного зала страны. Та, что повыше, в черном плаще и стальной маске, безвольно повисла на горящем сиреневой аурой клинке, торчащем из глаза и полностью закрывая от Гиры вторую, маленькую и тонкую.
— Б... Блейк! — прохрипел журналист.
Это словно сломало пузырь безвременья. Медленно-медленно тело Адама опустилось на колени, следуя за опускающимся мечом — так естественно, словно тот был еще жив. Звякнул о паркет выпущенный из ослабевших рук багровый клинок. Все с той же ужасной величественной неспешностью Адама склонило вперед, голова скользила вдоль лезвия; с влажным, оглушительно громким в полной тишине звуком тонкое острие вышло из затылка, оставив самого известного убийцу Вейл сгорбившимся на коленях.
Казалось, будто он просто очень-очень устал.
Блейк стояла за его спиной, столь же тихая и мертвенно бездвижная, как Адам. Узкое изогнутое лезвие ее меча, медленно угасая, освещало ее лицо, не скрытое маской, мягкими сиреневыми сполохами.
— Блейк...
Ее губы дрогнули в непонятной, уродливой гримасе, словно она пыталась одновременно заплакать и засмеяться. Отпустив меч, Блейк подняла дрожащую ладонь к лицу, натолкнулась на маску и сорвала ее, отбросив в сторону. С силой провела ладонью по лицу, чуть ли не когтями сдирая с кожи слезы, текущие по щекам.
— Доченька...
Содрогнувшись всем телом, Блейк издала странный звук: то ли смешок, то ли рыдание. Пошатнулась на подгибающихся ногах, она опустилась на колени, уткнулась лицом в спину мертвеца.
— Ублюдок... я ведь любила тебя...
— Блейк!
Без ответа. Обняв Адама, Блейк прижалась к нему и, казалось, забыла вообще обо всем.
— Ну почему тебе всегда надо быть любой ценой правым?!
Гира, держась за стенку, попытался подняться, но все тщетно — израненное тело едва было способно оставаться в сознании.
— БЛЕЙК!!!
Это, наконец, сработало. Подняв голову, вторая самая известная террористка в стране посмотрела на него поверх еще теплого плеча убитого ее рукой пустыми невидящими глазами.
— Нам надо идти. Маленькая, не время горевать. Вставай, пожалуйста!
Бесполезно. Самая сильная и отважная девушка из всех, что Гира когда-либо видел, даже не пыталась утереть слезы с лица и унять крупную дрожь, колотившую тело, словно вознамерилась и умереть вот так, оплакивая утраченную любовь.
Внизу, за толстыми аварийными дверями, кто-то закричал — тревожно и зло. За первым криком последовали другие, сплетаясь в симфонию гнева и страха, женских и мужских, молодых и старых голосов...
А потом прогремел выстрел.
Гира содрогнулся. Единственные, у кого было оружие — бойцы БК, единственные в кого они могли начать стрелять так быстро...
Но это вернуло Блейк к жизни. Пустой взгляд мгновенно потерял выражение слепого, не рассуждающего горя. Осознав, кого обнимает, она вздрогнула и отшатнулась, едва не упав, вскочила на ноги, торопливо подобрала оружие.
— Нам надо бежать, — повторила она ровно то же самое, что кричал ей Гира десять секунд назад.
— А...
— К черту их, — отрубила Блейк. — Я здесь, чтобы вытащить тебя.
Гира открыл было рот, собираясь оспорить это... но, встретившись взглядом с дочерью, передумал, узнав взгляд: "если ты сейчас возразишь мне, я убью тебя сама". Вместо этого он наконец оглянулся.
Куска стены просто не было. Прямо за его спиной, едва в нескольких сантиметрах от плеча, абсолютно чистый срез, обугленный и до сих пор дымящийся по краям, окаймлял высокий и узкий, как змеиный зрачок, пролом в стене. А за ним...
Багровое солнце, наполовину спрятавшись за горами, бросало последние лучи солнца на неправильно спокойный, ярко горящий огнями город, и громаду Гантригора, парящего чуть ниже и в стороне — как раз у воздушной пристани Башни.
Но не это заставило журналиста замереть, чувствуя, как рвется где-то внутри последняя ниточка надежды. За темным силуэтом Бикона, освещенным навигационными огнями, прямо на глазах вспухала изменчивая область сошедшей с ума физики, сломанной Прахом: огонь мешался с холодом, гравитация странно искажала молнии, и даже само время шутило со взрывом, превращая шар в бесформенную неравномерную массу запоздалых и опережающих эффектов.
А потом что-то ударило его в спину, швырнув в пустоту. Сильные руки обхватили за шею, прижалось к спине тонкое горячее тело:
— Только не дергайся, отпущу — разобьешься! — прорычала на ухо Блейк.
____________________________
*— термины из игры в кости. "Глаза змеи" — две единицы, "вагоны" — две шестерки.
Часть 2. О предателях замолвите слово
За свою долгую жизнь Лео Лайонхарт, директор Хейвена, видел много улыбок: счастливых, злых, злорадных, насмешливых, презрительных... разных. Он видел, как его жена улыбалась, держа в руках крошечный комочек новорожденной жизни — их дочь, Салли: это была нежная улыбка, полная любви и заботы. Он видел, как Охотники улыбаются Гримм — обнажая клыки и обещая смерть.
Сегодня он увидел самую страшную улыбку из всех. Прямо на его глазах, всего в десятке километров, расцветал фантасмагоричный, одновременно прекрасный и уродливый, взрыв, сверкая всеми цветами радуги, льдом и пламенем, молниями и кусками бетона развороченной оборонительной стены Королевства. В этом взрыве, должно быть, погибли сотни людей: солдаты, стерегущие границы и экипаж взорвавшегося транспорта, его систершипов, которым не повезло оказаться поблизости. Из-за этого взрыва погибнут десятки, сотни тысяч: Гримм за стенами роились уже не первый месяц, выжидая и кружа за пределами дальности орудий, постоянно пробуя оборону на зуб. Малые и большие, молодые и древние — они ждали своего шанса и, наконец, дождались: едва взрыв исчерпает свою силу в пролом ринется первая волна тварей, за ней — вторая, третья... а когда придет пора девятого вала, волна пойдет дальше, сметя волноломы солдат и кораблей, разобьется о Бикон, огибая несокрушимую преграду — и покатится вниз по склону, к стенам города, впервые за последние восемьдесят лет.
Но не это было причиной того, почему кровь застыла у него в жилах, проморозив до самых костей, обжигая изнутри вены и сердце. Причиной была та самая улыбка — спокойная и гордая: он сам смотрел так на своих студентов, вручая дипломы.
Она стояла рядом с ним на балконе комнаты, предоставленной Биконом на время фестиваля, как всегда безупречно красивая, в строгом деловом костюме, идеально отглаженных черных брюках и пиджаке, белоснежной блузке и красном галстуке. Она катала в пальцах высокий стакан с красным вином и улыбалась алыми полными губами, глядя на дело своих рук. Ни злобы, ни гнева, ни единой отрицательной эмоции.
Она смотрела на взрыв, из-за которого умрут сотни тысяч людей и улыбалась так, словно видела красивый закат.
И самое страшное...
— Не туда смотришь, Лео, — промурлыкала Синдер Фолл и, перегнувшись через парапет, кивнула в сторону города. — Сейчас будет сюрприз, я тебе об этом не рассказывала.
...она еще не закончила.
Он медленно, через силу, повернул голову, куда сказано: самое малое, что он был должен этому городу — не прятать глаза.
Вейл, такой же мирный и сверкающий, как и в любую другую ночь, блистал под ногами морем огней, вытянувшись вдоль побережья, как толстый ленивый кот у огня. Лео мгновенно нашел глазами башню ССТ — ярко-красные навигационные огни делали ее самым заметным ориентиром. Фолл не сказала ничего конкретного, но легко было догадаться, куда смотреть — о захвате башни уже успели сообщить в новостях. Сейчас к экранам приникло, наверно, все население Вейл.
