Между скалами, в складках-ущельях, на полочках, на вырубленных балконах и мостиках, дающих хоть какую защиту от гриммов — жилища. Ближе к центру из граненого белого камня, и тут город что мясо с прожилками. Дальше от центра просто беленые. А потом уже из чего придется: из плиток сланца, из досок внахлест, из местного кирпича, пережженого до фиолетово-черного цвета. Крыто все именно тем, о чем сейчас подумано. Вроде как жилье высыпали с дирижабля, и оно застряло в складках местности.
Не о том беспокоюсь.
Я посмотрел на Гиру Беладонну. Живая легенда. Воплощение "Белого клыка", только не убивающего. Понятно, что резкие и активные персонажи типа Тауруса и Синдер оттерли его в тень. А только война не вечна. И война идет за что? Чтобы однажды с победой вернуться домой.
Если, конечно, его кто-то построил.
Вот, Гира Беладонна выбрал строить. Пока герои геройствовали, Гира бумажки по столу перекладывал. А мир изменил ничуть не слабее пистолетчиков. Тоже легенда.
Я поморщился: легенд уже две пережил, могу шевроны нашивать. За Тауруса, за Синдер.
Мощный дядька. И умный, раз до сих пор не свихнулся городом править. Помню, как плющило Капитана...
О чем он думает?
* * *
О чем он думает, пацан!
Ремнант?
Единый?
Ага — от голиафа рога.
Впрочем, правда ли гости из "города Ноль" инопланетяне, либо всего лишь исключительно хитрое семейство? Кто там по документам главный — Кот-Мистраль? — неважно!
Важное Лось выдал, сам не заметив. Отношение к фавнам.
Лось не поморщился ни разу. Он хорошо и спокойно чувствовал себя в том городе. Хотя, с его же слов, пришельцы поголовно люди.
Раз так, можно расколоть отщепенцев, фавнов-радикалов из боевой ветви "Белого клыка". Таурус который год не появляется; видимо, с ним покончено так или иначе. В неудачном нападении на Вейл убита Синдер, а уж ее харизма... Вон как Лось о ней вспоминает, чуть не плачет. А вроде бы от нее дезертировал. Если, конечно, и в этом не врет.
А если врет, смысл какой настолько сложно его сюда подводить? Внедрить намного проще с переселенцами. Подвести к нему, Гире — проще некуда. Приехал какой важный-богатый фавн, пожелал выразить благодарность идейному лидеру. Попробуй не принять, оскорблением сочтут. А на приеме место-время известно, выбор средств огромный. Хоть стреляй, хоть бомбу подноси, хоть выпивку трави, хоть снайпера сажай, хоть минометами накрой.
Просто они тут на задворках мира. Кому надо Менажери? Мало ли, что в земле месторождения, тут на сто лет работы строить рудники-дороги-порты, и потом из тех портов еще за половину мира везти. Дешевле убирать контрагентов на своей стороне, снимать биржевые сливки перепродаж — а копают пусть гордые независимые фавны. Добровольно и с песней!
Будь ненужен, и в тебя не станут стрелять.
Итак, решение. Парня наградить. Щедро, с помпой, чтобы все видели. Медаль какую-нибудь нарисовать, завтра озадачить монетный двор. Карабин огромный козырь. Просто как свидетельство, что и у нас есть информация "оттуда". Чтобы другие источники цену не заламывали.
Наградить, выкачать сведения и отправить покамест обратно. Скажем, проводником послов. А то еще промахнутся мимо Вейла. Если он засланец, так он приложит усилия тут зацепиться, и поднимет местных агентов, заодно и увидим, кто ему помогать станет.
А если не засланец, так позвать в Менажери никогда не поздно. Почетное гражданство оформить вообще прямо сейчас, при нем. Сделать жест, произвести впечатление. Да, бумажка, да, мишура — на которой, однако, стоит мир вообще и управление людьми в частности...
Гира нажал кнопку и велел вскочившему секретарю:
— Документы на оформление гражданства. Хемуля и Сигварта ко мне. Буду им в нос тыкать: почему такие вещи, — кивок на дареный карабин, — приносят не те, кто получает от нас деньги? Лось... Тебе лично от меня будет награда, большое дело сделал. Не отнекивайся, не маленький уже. Прими, заработал. Но потом. Сейчас подойдет пара симпатичных девушек. Расскажешь им еще раз подробно, под запись. Все с самого начала, с той встречи в Мантле. А прежде всего небольшой вопрос, Лось.
— Слушаю.
— Ты говоришь, они из иного мира. Допустим — пока допустим! — что так оно и есть...
Седоусый фавн-тигр наклонил голову, в желтых глазах на миг отразилось море. Потом Гира достал трубку, но не закурил, ответив на вопросительный взгляд:
— Бросил, как Блейк пропала. Загадал: пока не курю, с ней все хорошо. И вот видишь, сработало. В руках верчу, успокаивает... И что в том мире такого страшного, из-за чего ты поскакал через пол-мира?
Лось поглядел на серые волны, на кашу скал-крыш-стен Кио Ку Ванны, выдохнул и объявил, как бросаясь в холодную воду:
— А там вообще... Абзац. Там коммунизм!
* * *
— ... И что же такое коммунизм? — Косыгин смотрел устало, да и мало кто в совещательной комнате оставался свеж после двухчасового спора. — Нам, так или иначе, придется давать определение. Иначе мы запутаемся и утонем под лавиной мест, времен и понятий. В каждый новый мир мы должны входить с четкой собственной линией. Иначе аборигены нас живо перекрестят в собственную веру. Просто потому, что они тверды в своих убеждениях, а мы третий день цель сформулировать не можем!
— Чем не устраивает вариант Оксигена? — Тан Линь возвышался как цитадель над битвой, и гремел впору крепостным пушкам:
— Человечество как мозаика Проектов, свободно и безопасно конкурирующих между собой, в том числе и на общих территориях. Эволюция сообщества мирно конкурирующих социально-экономических Проектов.
Перевел дух и продолжил:
— Под каждым Проектом понимается образец общественного устройства, правила которого добровольно принимаются некоей группой людей. Проекты конкурируют по достаточно простому набору правил, обеспечивающих сохранение жизненного потенциала и совокупного знания человечества. Общеобязательного для всех нет ничего, за исключением этих самых правил... У нас работает!
— Сложно, сложно, — поморщился не только Устинов, но и сам Хрущев.
— У вас там поголовно все академики, а у нас еще по аулам девок взамуж продают. Нам бы такой лозунг, чтобы как в семнадцатом году. Земля крестьянам!
— Слишком упрощаете, Никита Сергеевич. Тогда все строилось на Прудоне и Кропоткине. А Кропоткин стоял за экспроприацию собственности, подразумевая, что взамен отнятого личного у всех будет равный доступ к общей кассе.
— Уранивловка есть в любой артели, и любая артель работает "по худшему". Потому что: "чего это я буду вкалывать больше Васи, если получу столько же?"
— Но почему-то уравниловка не возникает в бригаде коммунистического труда. Там тоже деньги поровну, а люди так не думают.
— Сытые, товарищ Косыгин, вот и не жмутся за копейку. И потом, в бригаде комтруда люди не только деньгами получают, почетом и уважением берут не меньше. Значит, на хваствовство новой машиной или там платьем им столько уже не надо. Их уже замечают и уважают.
— ... Тот же Кропоткин считал: когда в общей кассе всем хватает всего, то и не нужно продавать свой труд.
— Тогда уже вспомним, что при Кропоткине под "всего" понимались еда и одежда. Ни образование, ни медицина, ни наука, ни городская инфраструктура, ни жилье тогда не мыслились необходимыми вещами. А они стоят побольше чарки-шкварки, и не в разы, на порядки.
— Товарищи, а есть ли какой-то зарубежный опыт? Вот колонии филантропов Беллами там, других — идея, что называется, не взлетела. Но на Беллами не кончается мир.
Серов потер веки, зевнул:
— Допустим, наши знакомые сообщают с Кубы. Они там двинули в Южную Америку. А та вся почти вся испанская и очень сильно христианизированная. Там есть, к примеру, христианские коммунисты.
Собрание переглянулось; Ефремов и Тан Линь оба заметили тоненькую пленку выдоха на стеклянных витринах моделек. Зал высоченный, теплый выдох должен подниматься к потолку. Не успевает: больно яростный спор.
— И как же "христианские коммунисты", — Афанасьев произнес два слова с интонацией энтомолога, подбирающего клеточку для диковинной бабочки, — понимают? У них что, Маркс прямо в Евангелии?
Серов покрутил головой:
— Там наука. Теология освобождения. Мы с ними плотно работаем, даже в университет к ним пролезли. На сходстве тезисов.
Ефремов покривился:
— Вот почему вы попа на Осколок заслали. Думали, и там прокатит?
— Иван Антонович, мы туда не попа вкинули, а идейный вирус, вроде вот компьютерного, — Серов глянул на старшего брата, и тот сказал осторожно, явно чувствуя себя неуверенно в столь важном собрании:
— Да, товарищ Серов, очень точная аналогия. Там религия страшненькая, безжалостная. Будь хорошим или сдохни, третьего не дано. А христианство требует всего лишь усердия, что под силу каждому. Конфликт мнений. При том, что христианство куда сложнее шаманизма индейцев или всякого примитивного культа. Там и ученым людям найдется, о чем поспорить.
— А потом я им туда еще гностиков зашлю, — проворчал Серов негромко, но достаточно ясно для всех, — и альбигойцев. И будет им такая осада Монсегюра, что...
— Вернемся к нам, — Хрущев снова утер вспотевший лоб. Лысина его покраснела, над нею поднимался тоненький пар. — Иван, ты закончи про Латинскую Америку. Что за теология, от чего освобождает? Я, положим, знаю, но товарищи не все осведомлены. У христианских коммунистов цель есть?
— Есть. Называется "ортопраксис", — бодро отрапортовал Серов, не глядя ни в какие бумаги. — Суть ее: движение к свету путем совершения благих дел.
Хрущев крякнул и замолчал, опять утираясь, и почти все, собравшиеся в комнате, повторили жест.
— Хорошо. А что говорит о цели наука?
— То же, что и вы, — Келдыш проснулся, как судно-ловушка откидывает орудийные щиты, внезапно и тревожно. — Коммунизм и все вообще необходимо для улучшения жизни людей. В том сходятся цели наук естественных и гуманитарных, технарей и социальщиков, лириков и физиков.
Афанасьев почесал нос:
— То есть, вы полагаете, что универсальное мерило, Высшая Мораль из произведений Замятина — возможны?
Келдыш сделал пальцами жест, как будто три кнопки нажал:
— Эйнштейн оперирует "независимым временем", чтобы показать разницу в движении его подопытных систем. Но сам же Эйнштейн говорил...
Услыхав слово: "Эйнштейн", собравшиеся на миг притихли, и в паузу свои два клика попробовали вщемить часы. Но Келдыш не палеонтолог, а физик, он продолжил цитату:
— ... Нет часов, чье тиканье слышно во всей Вселенной и считается временем!
Ну, часы обиделись и с тех пор в сюжете не появлялись.
Хрущев поглядел на братьев прямо:
— Хорошо. И что говорит о цели наука сверхдальнего прицела? Мысленные эксперименты ваши, фантазия? Они как цель находят?
Поднялся младший и отчеканил:
— Товарищ Хрущев, мне известно теперь по личному опыту. При стрельбе ракетой на сверхдальние дистанции ракету надо подвести на радиус уверенного захвата боеголовкой. И потому мы не можем уверенно рассуждать о деталях.
— Рассуждать можем о чем угодно, — буркнул старший брат, — но ничего не можем утверждать уверенно. Понимаете, товарищ Хрущев, наша ракета начинает в районе цели. Силой фантастического допущения. Раз, и мы в сказке. Там уже все понятно, вот наш гость, — старший показал на Тан Линя, — объяснил. Но как пролететь девять десятых пути?
Старший брат прижмурился на отблески стеклянных витрин.
— Мы подглядели ответы в конце задачника. Так ведь ответы описывают, в лучшем случае, десяток-другой примеров. Окажется наш случай вне рамок, и что? Поэтому поиск цели мы не описываем, напортачить боимся.
— А что искать, вы как определяете? Хотя бы для себя?
— Мир, каким он должен быть, — спокойно и решительно сказал Ефремов.
— Мир, в котором нам хотелось бы жить и работать, — ответил младший брат после мгновенной переглядки со старшим.
— Построим общество, где человек получит все, — прибавил Ефремов. — Будем реалистами, по совету французских товарищей, и потребуем невозможного.
— Получит-то получит, — снова вздохнул старший брат, — но вот как человек будущего справедливого мира распорядится полученным счастьем, здоровьем, всемогуществом?
— Товарищи, — хмыкнул Афанасьев, — мы присутствуем на эпохальном событии. Фантасты подписывают свой Тордесильясский договор!
Истомившиеся в напряжении спорщики грохнули смехом.
— Я сам не прочь пожить у вас, там. — Ефремов опустил голову со вздохом. — Но как бы не при переходе не подстрелили.
— У вас, не в обиду, — осторожно сказал Устинов, — люди-эталоны. Мне бы таких на производство, я бы в месяц танковую армию снаряжал, а в полгода Байконур строил.
Переждав еще одну волну смеха, председатель Военно-промышленной комиссии кивнул на братьев:
— А вот у товарищей герои текстов почти коллеги. Приземленные, но потому и понятные. Работаем вместе, вместе горюем и вместе радуемся. Вот как этот ваш... Быков... Полез в радиационный могильник по незнанию? Жизненно!
Вздохнул:
— Зато мне бы Дар Ветра на сборку "Алмаза" туда, на орбиту.
— И Мвена Маса в Иваново на швейную фабрику... — проворчал Косыгин. — А то местные Чары Нанди затопчут скоро.
Устали, понял Хрущев, глядя, как мужики бьются лбами в стол, как ржут заливисто, бездумно.
Устали все. Кому-то надо сказать, кому-то надо взять и определить понятие. А тут не царская россия, тут все свои вокруг. И значит, найдут непременно, куда бы не сбежал. Не сейчас, так потомки на могилу навалят, и нюхай потом, пока ветер истории все не развеет...
Но ведь это ж, пойми — потом!
А сейчас надо закрыть совещание. Решить, выбрать.
Почему я, думал Хрущев. Я недобрый, нездоровый, немолодой... Без ноутбука Веденеева, присланного мне из будущего — чем черт не шутит, вдруг этой рыжей, как ее... Ну Хоро же, да! — ну вот, без посылки Веденеева столько наворотил; в той истории все осталось, читал — плакал.
Но даже и с посылкой Веденеева: Курчатова потеряли, четырех парней все-таки унесло в море на барже, в Луну попали с девятого раза, в Азербайджане творился форменный крездец по части закона и права, а в Грузии то же самое с выпуском "Колхиды" и с качеством работы вообще.
Даже с присланными нотами я играю не в такт и пою невпопад.
Но я факт.
И я не могу спрятаться за последнюю страницу книги, выйти из кинозала. Караул, значить, устал. Пора, значить, кончать.
И сейчас мне нужно выбрать. По Тан Линю, по Ефремову, по нашему с Келдышом представлению — стрелку на карте начертить обязан, хотя и ясно заранее, что она обречена в первые жертвы боя.
Хрущев поднялся и протянул обе руки перед собой и так держал, пока установилась тишина, и тогда сказал:
— Предлагаю итог сформулировать следующим образом. Если не можем выбрать один, берем все. По очереди. Расположим наши коммунизмы на оси времени. Простой и четкий, по Кропоткину-Тириану, "отнять и поделить", мы миновали. Затем принимаем наш — как рабочую схему, карандашный контур на сигаретной пачке — улучшение жизни людей. А детализацией станет схема Ефремова — Оксигена. Множество команд, как вы говорите, Проектов. Неважно, какого цвета сто цветов, ловили бы мышей. Конкуренция там, но в рамках.
