В общем, не было такого гротеска, который обычно рисуется перед глазами стоит упомянуть "казнь грешников" — просто еще одна деталь новой жизни Миттельт, на которую можно было не слишком сильно обращать внимание... И продолжать свою спокойную жизнь, как будто бы ничего подобного и не произошло.
Калаварнер также быстро приняла эти правила игры, ухватившись за мысль о том, что у них в любом случае не было выбора — зажатые между Левиафаном и Азазелем, падшие не то, чтобы рассчитывали на долгую и счастливую жизнь, стоит им покинуть пределы церкви. Ну а Рейналь и вовсе неожиданно стала демонстрировать верность, если даже не пиетет перед Отцом. Хотя, тут Миттель могла предположить, что если бы она лично пронаблюдала смерть Великого Красного и Красного Императора, получив вместе с тем новую пару крыльев — она бы не слишком отличалась от Рейналь в этом плане.
Что нельзя было сказать о Донашики, что решил заострять меньше внимания на предоставляемых социальных гарантиях и больше внимания на факте человеческих жертвоприношений. Насколько понимала сама Миттельт — он даже планировал сбежать из церкви — но в его дела Миттельт предпочитала не лезть. Не то, чтобы она обладала какой-то особой любовью к падшему, но и доносить на него почем зря — понимая, что скорее всего в этом случае расплата будет быстрой и жестокой — Миттель не планировала. А вместе с тем предавать лорда Демиурга и покрывать планы побега Донашики — из смеси какого-никакого, но все же уважения к Отцу — и страха перед лордом Демиургом — Миттель также не планировала, а потому просто предпочитала не касаться этой темы для того, чтобы в будущем у нее всегда оставался простор для маневра. В конце концов, если она действительно не знала деталей плана Донашики — она не могла рассказать их, а значит и судить перед Его оком ее было не за что.
В общем, жизнь Миттельт была неожиданно далека от той, что, по крайней мере в ее представления, должна была вести "вестница Апокалипсиса" — рабочие будни, мелкое общение с офисными коллегами — Калаварнер вчера даже установила кулер в их рабочем месте! А сегодня Миттель отправилась в командировку!
Назвать это командировкой, правда, было полноценно нельзя, ввиду того, что Миттельт отправилась туда практически тайно, и не покинула даже пределов города — но даже так она отправилась на встречу новенькой "сотрудницы" — еретической монашки, изгнанной из ее церкви...
Хотя, можно ли было продолжать называть "еретичкой" ту, кого приняли в качестве монашки лично по указанию Господа?
Не то, чтобы Миттельт беспокоил этот вопрос или интересовал ответ на тот — вне рамок праздного любопытства. У нее была неплохая работа, неплохие жизненные условия — и, как показали ей ее прошлые жизненные перипетии, просить о большем стоило далеко не всегда.
Вместо этого иногда стоило сконцентрироваться на меньшем для того, чтобы не пропустить большое — например, чашка охлажденного кофе в ее руке и осознание того, что она все же смогла покинуть пределы церкви — пусть и только для того, чтобы вернуться обратно, спустя несколько часов и в компании новичка.
Учитывая, что при этом Миттельт не должна была опасаться за свою жизнь со сторону Азазеля, лидера всех падших ангелов, чье слово являлось законом среди клик падших, и Левиафана. одного из сильнейших демонов Ада?
Именно так — Миттельт нужно было обращать внимание на приятные мелочи жизни.
Так что, сделав глоток кофе и увидев маленькую фигуру светловолосой девушки — едва ли выглядевшей старше возраста средней школы — Миттельт только помахала той рукой, и, получив в ответ ее неожиданно искреннюю улыбку и поспешный неумелый бег, едва не заставивший девчонку растянуться на полу запутавшись в своей рясе монашки, поддержала ту, задав ей вопрос, ответ на который был совершенно очевиден,— Асия Ардженто?
-Д-да! — чуть запнувшись со своим ответом из-за едва не приключившегося с ней падения на перрон, Асия подняла к Миттельт лучезарную улыбку,— А вы — госпожа Миттельт?
-Не стоит называть меня госпожой,— Миттельт представила на секунду, что лорд Демиург услышит о том. что Асия обращалась к Миттельт — и то, как Миттельт спокойно приняла это — "госпожа" — и содрогнулась, прежде чем сменить тему,— На всякий случай я все же уточню — что конкретно ты знаешь о месте, куда ты направляешься сейчас.
-Эм... — после этих слов Асия запнулась на мгновение, чуть нахмурившись, высказав Миттельт все, что ей нужно было знать о текущей ситуации Асии, прежде чем ответить,— Ну, я знаю, что госпожа Рейналь попросила меня прибыть в ее церковь — судя по всему, падшие ангелы в этом городе находятся не в лучшем положении...
-Ясно,— Миттельт кивнула. Сообщать в данный момент о сложной системе договоров и оказываемых услуг, что Рейналь использовала для того, чтобы достать Асию и перевести ту в ее церковь и о том, что когда-то давно Рейналь просто планировала извлечь [Священный Механизм] Асии для собственной выгоды — что привело бы к гибели Асии — Миттель все же не стала — по крайней мере не через голову своего непосредственного командира, Рейналь, и не в текущих условиях. Однако...
-Что же, предлагаю нам обоим отправиться вперед в таком случае,— Миттельт взглянула на Асию и кивнула. Юной монашке предстояло усвоить несколько крайне важный меняющих все ее мировосприятие сведений на пути к церкви, если та планировала пережить первые несколько секунд столкновения с лордом Демиургом, а значит...
-Асия,— Миттель, приняв из рук Асии небольшой чемодан с багажом, едва ли оттягивающим руку падшей, пристроилась рядом с ней и направилась медленным шагом, подстраиваясь под маленькие шаги своей новой знакомой,— Если ты не против моего странного и личного вопроса, однако... Как именно ты пала — и каково твое отношение к Богу?
* * *
Кокабиэль отложил от себя донесение, прежде чем усмехнуться.
Многие считали Кокабиэля безумцем — среди падших и не только — но Кокабиэль не считал себя ни безумцем, ни дураком. Даже его сила не смогла бы вечно удерживать его на верху общества, если бы не существовало других причин, почему он должен был оставаться лидером — не в среде падших.
Со времен первого падения из рая, когда Кокабиэль последовал за Азазелем из личной верности к тому, падшие не меняли своей природы. Рожденные из отрицания божественной воли и божественного предназначения, поставившие собственное суждение выше божественных заповедей, падшие были и остаются по сей день существами греха. Гнев, похоть, алчность... Что не означало, конечно же, что все падшие являлись карикатурными изображениями этих грехов — гнев мог быть праведным, похоть могла произрастать из любви, а жадность быть проявлением желания быть оцененным по достоинству. Грехи падших назывались таковыми потому, что они шли вразрез с указаниями господа — не из-за того, что они всегда являлись абсолютным злом.
Однако, в любом случае, падшие были порождениями греха — или, скорее, свободной воли, прочно связанной с этими понятиями. Бездумная машина не может грешить — в отличии от разумного, что осознает себя свободным.
Однако свобода не дается легко, и когда Кокабиэль покинул рай — еще тогда желая лишь жить согласно собственной воле, не убив ни одного ангела на своем пути прочь — еще тогда, когда в его спину ударило [Копье Света] серафимов — тех, кого он не так давно считал своими братьями — тогда Кокабиэль понял, что свобода ценна лишь настолько, насколько ценны были кровь, пот и слезы, пролитые в попытке ее отстоять.
И никто не пролил в попытке отстоять ее больше тех, чем сам Кокабиэль. Ни Азазель, проводивший больше времени среди объятий женщин и своих лабораторий, чем на поле боя, ни другие Кадре, сразу же погрузившиеся в свои мелочные интриги и завоевания собственных феодальных царств вместо борьбы за свободу, ни любой другой падший. Он, Кокабиэль — вот, кто сражался за них всех.
Он скрещивал клинки с Отцом и с Люцифером, с демонами и ангелами, с драконами и эльфами, все ради того, чтобы однажды сказать о том, что он был свободен — чтобы однажды иметь право самому судить, что было верным для него, а что — лишь навязанным извне приказом чужака...
Он потерял столько крови, крыльев и конечностей, сколько нельзя было найти в природе — а отправившись на больничную койку, подвывая от боли, лишь возвращался обратно сразу же, когда получал вновь возможность ходить. Все ради падших, что последовали за ним, ради общего будущего всего его народа...
Разве он не имел права чувствовать себя обманутым тогда, когда Азазель объявил о том, что они отказываются от своего сражения? Он видел, какова была цена, уплаченная за право сказать, что они были свободны... И он не желал повторения той трагедии.
Но война никогда не была завершена. Бог погиб в бою, как и Люцифер — но финальная точка так и не была поставлена в этой великой войне. Падшие так и не смогли доказать свое право на свободу. А если это было так... То значит ли это, что война прошлого, жертвы Кокабиэля, жертвы всех остальных падших, повервших ему, поверивших Азазелю, возжелвыших свободы, были бессмысленны?
Нет.
У затянувшейся войны должен был быть финал. Падшие должны были навсегда закрыть вопрос своей свободы. Ни один вопрос не мог оставаться в подвешенном состоянии вечно — однажды тот должен был быть решен. И сейчас, пока демоны и ангелы собирали силы — падшие, слабейшие из всех фракций, должны были нанести свой удар — до того, как враг соберется со своими силами для собственного.
Конечно же другие Кадре не поддержали его — трусы и идиоты. Пока они делали вид, что мир был вечен и что война была окончена — враг становился сильнее, драгоценные секунды утекали сквозь их пальцы — и ситуация становилась лишь еще более и более плачевной...
И Кокабиэль не мог мириться с этим.
Ему требовался всего один удачный удар, одна искра — если Азазель не видел мудрости в его совете — Кокабиэль заставит его присоединиться к нему все равно. Не оставив ему выбора.
К счастью самого Кокабиэля, он все же не был одинок в своих мыслях — падшая ангелица из Куо, логова демонов на территории Японии, смогла выйти на контакт с его доверенными — и сообщила ему о том, что из-за появления неизвестного бога на территории города — несколько сильнейших бойцов демонов должны были покинуть их обитель на краткий момент — идеальное окно для нанесения своего удара...
И Кокабиэль должен был воспользоваться этим шансом — более удачной возможности ему может больше никогда не представиться.
А потому Кокабиэль и усмехнулся всего секунду назад, прочитав донесение от Галилея, что уже практически прибыл на заданную позицию — вместе с украденными осколками Экскалибура.
К сожалению, у Кокабиэля не было в подчинении экзорцистов, способных управляться с теми... Однако даже так это было неплохим подспорьем для его планов.
Ведь церковь не могла так просто пропустить мимо себя пропажу столь ценных своих игрушек. А это в свою очередь значило...
Что спустя столетия, в Трехсторонней Войне наконец будет поставлена последняя точка. И падшие либо станут жить свободными...
Либо не станут жить вовсе.
* * *
Сазекс Люцифер был не только сильнейшим демоном в истории — что можно было еще худо-бедно оспорить примером Аджуки, что, может быть, не был столь же сильным в прямом бою, но точно не менее опасным противником — но и был одним из сильнейших существ в мире. То есть — вообще.
Он, он определенно не был сильнейшим существом во всем мире — Офис, Великий Красный, Тримурти Индийского Пантеона — Сазекс находился ниже тех — но учитывая, что большая часть из них представляли из себя в прямом смысле передвижные катаклизмы апокалиптического масштаба — быть включенным в первую десятку, среди подобных существ, было само по себе достижением.
Даже глядя с исторической перспективы, во времена, когда Боги древности находились на пике своего могущества, сотрясая землю от своих сражений в небесах — так, что до сих пор не устоялась единого мнения даже на тему того, существовала ли когда-то Атлантида и Гиперборея, или это действительно было не более чем выдумкой ошибавшихся исследователей людского мира — Сазекс не затерялся бы среди остальных пантеонов прошлого. Нет, даже во времена Эпохи Богов Сазекс встал бы во главе великих народов, на равных сражаясь с могуществом Одина и Зевса — что же говорить сейчас, когда старые пантеоны ослабли настолько, что древние иерархии божеств и пантеонов существовали только на бумаге — Тор давно был сильнее своего отца, а Аид своего брата?
Именно так, Сазекс Люцифер находился на абсолютном острие боевой мощи существ этого мира — и об этом знали все. Враги, которым было необходимо демонстрировать мощь для того, чтобы отвадить их от бесперспективных попыток надавить на фракцию демонов. Союзники, обретающие в невероятно могущественной фигуре Сазекса утешение и надежду на будущее. И даже нейтральные стороны, вынужденные танцевать вокруг факта того, что Сазекс Люцифер — в прошлом Гремори — мог в одиночку уничтожить половину их пантеона до того, как они бы вообще смогли на это отреагировать — не говоря уже о том, что Сазекс Люцифер был сильнейшим, но не единственным козырем в руках демонов.
Но лучше всего это знал Сазекс.
Придерживаясь скромности исходя как из его естественного характера, так и из его политического титула, Сазекс тем не менее не позволял его скромности перейти в банальные попытки напроситься на комплименты, прекрасно понимая, что он был могущественен — и что этот факт было необходимо не только признавать, но и использовать себе на благо. И Сазекс использовал.
То есть, конечно же, отвечая за внутреннюю политику всей фракции демонов, Сазекс не использовал свою боевую мощь для подавления недовольных и уничтожения оппозиции — не говоря о банальном человеческом нежелании заниматься подобным, как минимум Сазекс помнил пример Старых Владык, и то, что подобный путь неизбежно приводил только к радикализации оппозиции... Но иногда достаточно было просто сказать, что наиболее могущественный демон всех времен поддерживал этого кандидата или не одобрял действия этой группы — как демоны правильно улавливали суть его послания и следовали за его примером.
Поэтому Сазексу было странно — непривычно даже — чувстовать себя отстающим, вынужденным не действовать, проявляя свою силу, а ожидать действия своего противника, стараясь подготовить ответные планы вместо того, чтобы действовать первым.
Конечно же Сазекс не был настолько наивен чтобы считать, что текущая эпоха "вечного мира" была идеальным временем пацифизма, где все конфликты решались исключительно путем договоров и обсуждений, но это было, безусловно, несравнимо с прошлой эпохой, например с Гражданской Войной демонов, где каждый день являлся сражением, что могло поставить точку на сотнях тысячей жизней и определить, безо всякой патетики, дальнейшую историю мира. И Сазексу всегда, как минимум на уровне его внутреннего убеждения и желания, казалось, что прошлая эпоха бессилия, постоянной тревоги, конфликтов и тяжелых решений, ушла в прошлое...
