Октавиан, Ганимед и Канут пока лишь опасались, и только Оскар ЗНАЛ, что так будет. Он стоял рядом с ними и в то же время был им чужой.
Следя взглядом за Авророй, я заметила фигуру в чёрном плаще, оказывавшую ей подозрительные знаки внимания: то за руку возьмёт, то плечом заденет. А когда в символическом поединке меч Оскара слегка задел руку Авроры, таинственная особа кинулась накладывать повязку. Чутьё подсказало: уж не Дези ли? Когда она откинула капюшон, догадка подтвердилась. Эта дрянь прямо во время ритуала так и подбивала клинья, так и липла к Авроре... То ли от своей постоянной озабоченности, то ли выполняя какое-то задание своего шефа Октавиана. Вот это и нужно было выяснить.
Аврора клюнула на её уловки, приняв их за чистую монету, и выбрала её для ночи с другом. Уж так повелось в Ордене: кого бы ни выбрал новичок, "друг" был промывателем мозгов, шпионом и стукачом. Он охмурял неофита, опутывал сетями, оказывая знаки дружелюбия, и растерянный новичок, почти ни с кем из окружавших его опытных хищников не знакомый, неизбежно попадался. Шансов на то, что Аврора выберет меня, почти не было: приблизиться ко мне ей мешал комплекс вины, ощетинившийся у неё в душе, а мне мешала боль в груди. И она меня не выбрала, но я не собиралась так просто отдавать её в цепкие лапки Дези — несмотря на боль.
Лунная ночь у водопада — это прекрасно, без сомнения, но только если рядом близкая душа. Что можно было сказать о душе Дези? Холодная пустота, сгусток мрака. Потому-то Аврора и чувствовала себя неуютно, хотя сама не отдавала себе отчёта, почему. После недолгой трепотни о пустяках Дези пошла в атаку — попыталась завалить Аврору на травку, но потерпела фиаско, и пришлось ей для восстановления испорченного настроения прогуляться на охоту, оставив Аврору в одиночестве. Вот тут я её и подкараулила.
Дези выбрала жертву и кралась за ней по тёмной улице, а я — за Дези. Сверкнули клыки, и красавица вмиг превратилась в чудовище. Я подождала, пока она до отвала насосётся крови: тогда её, осоловевшую, будет легче прищучить. И вот, когда она плелась, пошатываясь и сыто облизывая измазанные кровью губы, я схватила её за горло и уволокла в кусты.
— Ну что, тварь, попалась? — прошипела я, наваливаясь на захваченную врасплох хищницу всей тяжестью и вжимая её затылком в землю. — Запомни, похотливая сука: тронешь её хоть пальцем — пущу твою шкуру на ремни... Симпатичные ремешки получатся! Или сумочка! Не хуже, чем из змеиной кожи. Хотя нет, до змеиной твоя не дотягивает, качество подкачало. Ну ничего, сойдёт за третий сорт.
Дези, придушенная моей рукой, могла в ответ только хрипеть. Да меня, собственно, и не слишком интересовали её ответы, мне нужно было её лишь хорошенько припугнуть.
— Я слежу за тобой, сучка, поняла? Держись от неё подальше!
Я отпустила её, и Дези, вскочив на ноги, принялась отряхиваться и откашливаться.
— Да пошла ты, — прохрипела она.
Она вернулась к Авроре, но вела себя, как пай-девочка. Её словно подменили: больше ни одного намёка, ни одного лишнего движения и прикосновения.
А через пару недель, тихой осенней ночью, когда я охотилась в одном портовом городке, ко мне подошли, подкараулив меня на пустынном пляже, трое ребят в шляпах — из тех, кого называют "шкафами". На каждом из их плеч, обтянутых чёрной тканью дорогих пальто, могло уместиться сидя по паре человек. Вопрос был до смешного стандартный:
— Есть закурить?
Доставая зажигалку, я оценила противников. Мда... Пожалуй, драться с ними — всё равно что пытаться грудью остановить поезд. Один из них легонько шлёпнул меня по руке со словами:
— Ты тупая? Тебя не спрашивают, есть ли у тебя огонь. Тебя спрашивают, есть ли у тебя закурить!
От его "лёгкого" шлепка моя рука повисла плетью, отбитая, а зажигалка улетела в темноту, но моё чуткое ухо уловило её мягкое приземление в песок. Да, начало разговора было многообещающим. Уже стало понятно, что драки не избежать, но я старалась хоть немного потянуть время, чтобы придумать какой-нибудь выход.
— Какие вы нервные, ребята... Так бы и сказали, что нужна сигаретка...
Но и пачка сигарет была выбита из моей руки тем же макаром.
— Мы такую марку не курим, — последовало объяснение.
— Ну, и чего вам в таком случае надо? Может, потанцуем под шум прибоя? — сморозила я.
Самый большой "шкаф" хмыкнул.
— Короче, привет тебе от старшего магистра Октавиана, — сказал он. — Велено передать: если будешь лезть не в своё дело, лишишься башки.
— О чём это вы? — спросила я, готовясь к худшему.
— Щас поймёшь, — пообещали мне.
Удар в спину, боль. Ноги подкосились, и я рухнула на колени, зарывшись пальцами в холодный песок, а один из шкафов, глумясь, облизывал широкое окровавленное лезвие ножа. Слизывал мою кровь, гад! По телу потекли струйки...
— Это тебе, так сказать, для закрепления урока!
"Шкафы" заржали, и я получила ещё один удар — ногой в живот. Из-под необъятных пальто появились бейсбольные биты... Ну, и вы понимаете, что за этим последовало. От удара в солнечное сплетение из меня вылился весь мой ужин.
Выплюнув на песок дюжину зубов, я прошепелявила окровавленным ртом:
— Дешёвые у вас приёмчики, ребята... Как у уличной шпаны.
— А тебе больше и не надо, — последовал невозмутимый ответ. — С тебя хватит. Больно много чести для такой швали!
А вот это он зря сказал... Разрушительный ураган гнева зарождался в моей груди, ища выхода. Пальцы сжались, загребая песок, взмах — и "шкаф" отшатнулся, пытаясь протереть кулаками глаза. Подскок — и его челюсть хрустнула от удара моей ноги. Вы когда-нибудь видели, как падают шкафы? Грандиозное зрелище, а главное — очень много шума, особенно если шкаф с посудой! Здесь, правда, падение смягчил песок, но упал громила очень эффектно — только туфли сверкнули. Двое других попытались схватить меня сзади, но одному из них я двинула каблуком по яйцам, а второму ткнула пальцем в глаз. Глазное яблоко лопнуло, по щеке заструилась кровь. Оба "шкафа" взвыли почти одновременно и с одинаковой громкостью.
— Ну, сука, я тебя сейчас порешу! — заорал одноглазый.
Они бросались на меня, как разъярённые быки, но получали всё новые и новые травмы — мелкие, но неприятные. Перелом пальцев — и "шкаф" уже не мог держать биту, песок в глаза — и он слепнул. Может, у меня и был шанс выйти победительницей, если бы не очнулся громила со сломанной челюстью. Занятая боем с другими двумя, я пропустила этот момент, а поняла, что мои дела плохи, лишь почувствовав адскую боль в бедре: в него вонзился нож. Гад знал, куда бить: из повреждённой артерии кровь ударила фонтаном. От такого кровотечения человек умирает через три минуты, но мы, хищники, от кровопотери не умираем. Но рана сделала своё дело — я упала на песок. В глазах потемнело, кровь покидала моё тело ужасающе быстро. Я изо всех сил уткнула кулак себе в пах и максимально согнула ногу. Одноглазый "шкаф" занёс надо мной биту, чтобы размозжить голову, но рука товарища удержала его от удара.
— Обожди, убивать приказа не было.
— Да хрен с ним, с приказом, — рыкнул одноглазый. — Я хочу раскидать по песку мозги этой дряни!
— Не, брат, ты не перебарщивай. Сказано было — отметелить для острастки, что мы и сделали. А о мокрухе речи не шло. Я на себя лишнее брать не хочу! Нас же крайними и сделают.
Единственный глаз громилы горел ненавистью, клыки кровожадно скалились. Он рычал всё громче, стоя надо мной с занесённой битой, и его плечи сотрясались от неукротимой ярости, а потом оглушительно рявкнул и отшвырнул орудие избиения.
— Ладно, хрен с ней!
— Вот и правильно, — одобрил его товарищ. — Уходим.
Напоследок одноглазый бросил мне:
— Ты! Запомнила урок? В следующий раз будет так же, только хуже!
Похоже, с мозгами у него было совсем плохо. Либо так же, либо хуже — одно из двух, но никак не то и другое сразу... Впрочем, для меня сейчас не было большой разницы. "Шкафы" ушли, а я осталась лежать на пустынном пляже. Спасибо, что хоть ноги не залили бетоном и не сбросили в воду.
Крови в песок впиталось прилично — и моей собственной, и той, что выплеснулась из моего желудка. Минут через двадцать я разогнула ногу. Всё-таки хорошо, что я была хищником... Будь я человеком, мне бы давно пришёл конец. Рот был непривычно беззубым. Ничего... Вырастут новые.
Ну что, хватит с вас моих злоключений на пляже в духе гангстерского кино? Пожалуй, хватит. К счастью, убить хищника, даже избив и изранив его тело так, как было избито и изранено моё, невозможно, и уже через пару дней я была почти как новенькая — сидела у Оскара под домашним арестом.
— В общем, так, — заявил мне он. — Больше ты ни во что не лезешь, поняла?
— Но... — заикнулась было я.
— Без "но"! — рявкнул Оскар. — Я твой наставник или кто?
— Да, ты мой наставник, — подтвердила я. А что оставалось отвечать?
— Тогда изволь прислушиваться к моему мнению! — сердито воскликнул он. — Если тебе плевать на себя, то мне — нет!
— О да, тебе никогда не было на себя плевать, — угораздило меня глупо пошутить.
Честное слово, я никогда не видела Оскара таким разгневанным. Для него, всегда такого сдержанного и дипломатичного, это было просто что-то из ряда вон выходящее. На его лбу вздулись жилы, и он закричал:
— Я о ТЕБЕ беспокоюсь, дурочка! И не смей мне тут... молоть всякую чушь!
— Прости, — только и смогла сказать я.
Что случилось с Дези, вы знаете. Аврора снесла ей голову, и за это её посадили в Кэльдбеорг. Правда, Октавиан, подстроивший для неё и эту ловушку, рассчитывал на смертный приговор, и если бы присяжные вынесли его, он избавился бы от белокрылой наследницы. Но ему опять не повезло, и Оскару удалось добиться замены смертной казни на тюремное заключение.
Оставалось только молить Леледу, чтобы Аврора выжила в Кэльдбеорге.
"Спи, малышка, баю-бай,
Поскорее засыпай..."
Часть 6
Если Октавиан надеялся, что, подослав ко мне своих громил, напугает меня, то он ошибся. Боль, причинённая мне избиением на пустынном пляже, не шла ни в какое сравнение с той, что выхлопотала себе постоянную прописку в моей груди. Если прочие раны на теле заживали бесследно и не беспокоили больше, то эта рана оставила после себя фантомную боль, терзавшую меня днём и ночью. Временами она слабела, но полностью не затихала никогда. Я была даже рада испытывать физическую боль: она заглушала боль призрачную.
Между нами, моя судьба, образовалась связь, которую я не могла разорвать или ослабить, сколько ни пыталась. Эта невидимая нить была прочнее металлического троса. Так уж вышло, что она причиняла мне мучения... А я хотела наконец глотнуть свободы. Свою миссию я завершила — нашла тебя, и пусть в мир хищников тебя ввёл Оскар, а не я, но задачу можно было считать выполненной. Так я тогда думала.
И я бежала от тебя, даже не зная, приведёт ли это бегство меня хоть куда-нибудь. С увеличением расстояния между нами боль ослабевала, но я хотела заглушить её совсем. Как это сделать? Разорвать связь, как я уже сказала, у меня не получалось; тогда мне было просто неизвестно, что такие связи не рвутся вообще. И я попыталась вытеснить её другой, новой, которая, как я надеялась, будет приносить мне радость, а не муки.
Так я нашла Юлю.
Она была чем-то на тебя похожа. Нет, не внешностью и даже не характером, а чем-то... Не могу точно сказать. Она была как-то с тобой СВЯЗАНА. Это сейчас я знаю, что такое паутина, а тогда я просто ощутила, как натянулись и запели какие-то невидимые струнки, и я поняла, что ещё вернусь к этой девушке.
Что люди любят в городе? Парки, театры, широкие проспекты, скверы, клумбы? Или, может, фонарные столбы? Неоновые вывески? У каждого свой вкус. Что касается меня, то мне всегда больше всего нравились крыши. Улицы — это душное и тоскливое дно, небо оттуда почти не видно, а вот крыши... Свобода. В звёздную ночь там бывает очень красиво. Вокруг мерцает море городских огней, окна соседних домов гаснут одно за другим, и нет в городе лучшего места для размышлений. Крыша — для кошек, птиц и таких одиночек, как я.
А ещё, как оказалось, для несчастных, изнасилованных своим отчимом и игнорируемых матерью девушек.
Облюбовав себе уютную крышу, я опустилась на неё и устроилась, чтобы посчитать звёзды, как вдруг учуяла запах человека. На крыше я была не одна: моей соседкой оказалась печальная и поникшая девичья фигура с распущенными волосами. Она ещё не видела меня, а я уже знала о ней всё.
Разговор начался банально.
— Привет.
— Привет...
— Что ты тут делаешь?
— Сижу... А ты?
— Тоже.
Мы обе засмеялись: как будто то, что мы сидим, и так не видно! Исходящее от неё тепло уменьшило боль в груди, и я придвинулась к ней ближе.
Да, общением с Юлей я пыталась заглушить боль, которую мне причиняла связь с тобой, и мне это удавалось, пока ты снова не появилась на горизонте. От Юли начало пахнуть тобой, и в груди заныло сильнее. Как это сводило меня с ума! Она перестала приносить мне радость, и то, от чего я сбежала, снова нашло меня. В этот момент я ненавидела тебя.
Звучит невероятно? Да, моя белокрылая судьба, я ненавидела тебя и хотела от тебя освободиться, я хотела в кои-то веки жить своей жизнью, видеть свои сны, ждать не тебя и искать не тебя. Я столько лет жила ожиданием твоего прихода, что, кажется, потеряла саму себя... Где оно, моё "я"? Растворилось? Стало твоей тенью? Придатком?
А я хотела быть СОБОЙ, понимаешь?
Это сейчас я осознаю, что пыталась бороться с тем, что победить нельзя, но тогда мне хотелось наконец оторваться от тебя и зажить собственной жизнью... Я уже и забыла почти, как это — жить ею.
Я пыталась мечом отсечь себя от тебя. Мы встретилась в моём любимом фьорде, и я бросила тебе оружие.
— Брось, Эйне, мы не в средних веках, — сказала ты.
Дело было не во времени, в котором мы находились. Ты испортила Юлю, и она перестала быть моим обезболивающим. То и дело её мысли, устремлённые к тебе, кололи мне душу, как раскалённые спицы, и я стискивала зубы, чтобы сдержать стон. В том поединке я проиграла, хотя моя нога стояла на твоей груди, а мой меч касался острием твоей шеи. Ты оставила Юлю, но она перестала быть моей. Она была уже не той, что раньше, и я не видела смысла в том, чтобы ещё и породниться с ней кровью, превратив её в хищницу, когда она попросила меня об этом. Зачем мне ещё одна связь, ведущая в никуда? И я перепоручила Юлю Оскару, а сама осталась одна.
Я хотела летать вольной птицей, и небеса раскрывали мне объятия, но невидимая нить держала меня, как бумажного змея. Я рвалась на свободу, мечтая вырезать у себя сердце, так как мне казалось, будто именно к нему один конец этой нити и привязан. А потом ты попала в Кэльдбеорг.
Однажды я проснулась без боли в груди. Точнее, она так ослабела, что почти не ощущалась. Я должна была бы радоваться... Не поверишь, но вместо этого я испугалась! Связь пропала... Я не чувствовала тебя больше, и страшная догадка засела ледяным комом в моих кишках. Это могло означать одно из двух: либо тебя нет в живых, либо ты в анабиозе. Кэльдбеорг возвышался на туманном острове среди океана тёмной холодной громадой и запросто мог погасить в своих стенах тёплую искорку твоей жизни. И значит — Октавиан победил?
