— Я поэтому тебе и сказала о том, что сегодня обе мои самые проблемные воспитанницы нас не потревожат, — хихикнула она, снова беря Чезаре за галстук.
Усмехнувшись в ответ, он снова поцеловал ее. Мельком подумав при этом, что если бал в ближайшее время не начнется, он рискует не сдержаться и перейти к чему-то большему прямо тут...
— Так, — шутливо-ворчливо потянула она, едва короткий поцелуй прервался, — Нам надо что-то с этим делать, а то у меня шея так заболит.
— Ну, в данный момент я вижу два варианта, — заметил стратег, — Мы можем присесть на одну из скамеек... Или же я могу поднять тебя на руки.
— Я думаю, в долгосрочной перспективе второй вариант лучше, — ответила девушка.
Чезаре улыбнулся и одним движением поднял ее на руки.
— Удобно? — поинтересовался он с той же интонацией, что и в прошлую сегодняшнюю встречу.
— Вполне, — хитро улыбнулась она, а затем чуть прищурилась, — Но мы ведь ещё не пробовали целоваться.
— Досадное упущение с нашей стороны, — хохотнул Чезаре, целуя ее.
— Эй-эй-эй, народ, — возмутился Феликс, незамеченным проскользнувший в зал, — Соблюдайте правила приличия... ну, хотя бы, на моём уровне.
Чезаре невозмутимо продолжил поцелуй и только завершив его, обернулся к вновь прибывшему.
— Поистине, это неправильная школа, — весело ответил он, — Раз тут ученики следят за соблюдением приличий учителями!
— Ты забыл девиз этой школы? — хихикнула Мария, — Сделай это неправильно же!
Тем временем народ постепенно прибывал. Близнецы Алистер и Алиса Брайсы, глуповатая ведьмочка Хлоя Фьюри, даже дующаяся на весь белый свет Элли Хатунен... Последняя, вероятно, переоделась в свой особый бальный наряд — черную футболку и почти не рваные джинсы.
— Почему же забыл? — ухмыльнулся Чезаре, снова глядя в глаза возлюбленной, — Как раз-таки вспомнил и согласился.
— Упоминание девиза школы в таком контексте выносит мой несчастный мозг, — вздохнул Феликс, — Есть в этом какой-то отголосок падения принципов морали, авторитета науки и учителей... Пойду поем.
— Иди-иди, — помахала ему вслед Мария, — Ты нам тут не нужен.
Священник и паладинка снова остались одни... Насколько применимо это слово посреди бального зала.
— Так на чем мы остановились? — осведомился Чезаре.
— Кажется, мы целовались, — хихикнула девушка.
— Ну так продолжим, — ухмыльнулся он. И продолжил, что характерно.
А народ все прибывал. Балу Гриллс был в своем репертуаре: одет он был в белый смокинг, но при этом с панамкой на голове, и к тому же первым делом с криком 'О, хавчик' кинулся к столам. А следом за ним под ручку вошли Альберт и Светлана, непривычно выглядящая в платье вместо мужского костюма.
— Знаете, если вы поменяетесь костюмами, будет гармоничнее! — мигом нашел себе новые жертвы Феликс.
Чезаре и не обратил бы внимание на эту шуточку (скучноватую, на его взгляд), но Марии она показалась достаточно смешной, чтобы захихикать, досрочно прервав поцелуй.
— Да я сейчас его в пунше утоплю! — Светлана аж покраснела от злости.
— Стой! — остановил её Альберт, — Это невежливо... дай я!
Мария уже не хихикала, а откровенно смеялась.
— Студенты есть студенты, — выдавила она.
Тем временем ушастый 'нэк', как нашкодивший кот, стремглав кинулся прочь от разозленного голландца. Пробегая мимо Алистера, он резко толкнул его навстречу преследователю.
— Думаешь, стоит вмешаться? — спросила Мария.
— Зачем? — удивленно переспросил Чезаре, — Он его все равно не догонит... А у нас с тобой есть более важные дела.
— Просто когда придёт Норма, она вполне может отжечь напоследок, — хихикнула она, — Я слышала, плазменный огнемёт был побочным продуктом её экспериментов.
— Да... Куда там Джокеру и Тюльпану до Нормы в гневе, — засмеялся шпион, впрочем, явно не собираясь отпускать девушку и идти разнимать ссору.
В центре зала уже образовалась куча-мала с Альбертом в эпицентре. Феликс куда-то исчез — безо всякой магии, что интересно. В общем, подошедшие Фрея и Адам застали самое веселье.
— Есть в этом всём... что-то до дрожи мирное и спокойное, — произнесла Мария, положив голову на плечо Чезаре.
— Это верно... — кивнул он, гладя ее по волосам, — В конце концов, мы имеем право иногда побыть не спасителями мира, а просто влюбленной парой, не так ли?
Он попытался снова поцеловать ее, но в этот момент к студенческой сваре присоединилась созданная Эрлом кукла и начала читать участникам курс хороших манер. Мария снова захихикала.
— Я так не могу, они меня постоянно смешат, — пожаловалась она кавалеру.
— С такими помехами поневоле станешь мизантропом, — шутливо заметил Чезаре, 'сурово' оглядывая участников дискуссии, — Ну, давай в таком случае поговорим... Пока, — он подмигнул.
Какое-то время шпион молчал, просто слушая стук сердца прижавшейся к нему девушки. Затем поинтересовался:
— Когда ты впервые осознала это?..
— Ну... я об этом начала думать, когда... — начала было Мария, смущённо отводя взгляд и краснея, и тут...
— А вот и я!!! — выбивая прочь настроение конфликтовать и ломая романтическую атмосферу, в бальный зал вошла Жанин, одетая одновременно и в чёрный костюм, и в белое платье. Точнее, её левая половина была одета в платье, а правая — в костюм. Этакая двуликая маска, только в кросспольной вариации.
Мария, уткнувшись Чезаре в плечо, тихонько похрюкивала от смеха.
— В фантазии им не откажешь, — сумела она выдавить из себя.
— Уж в чем-в чем, а в фантазии тут никому не откажешь, — хохотнул мужчина, не торопясь напоминать девушке про свой вопрос.
— Я впервые об этом задумалась, наверное, через месяц после того, как мы начали работать в школе, — с улыбкой сообщила Мария, впрочем, не глядя на него. Шпион понял, что она лжет, но даже эта ложь казалась ему невероятно милой.
— До меня дошло, что происходит... в Риме, когда ты умирала, — поделился в ответ Чезаре, — Я тогда чуть не рехнулся от осознания того, что могу потерять тебя навсегда...
Кардинал погрустнел, вспомнив те сумасшедшие несколько минут. Однако почти сразу снова рассмеялся:
— Так что, учитывая, что тебе тогда было семнадцать, можешь считать меня гадким педофилом.
Мария хихикнула и мотнула головой:
— В Ватикане вообще-то возраст согласия считается с четырнадцати. А у вас, кажется, вообще с тринадцати.
— Это уже незначительные детали, — усмехнулся Чезаре, — Особенно в сравнении с тем, что в тот момент ты сидела у меня на голове.
Крайне редко он шутил на эту тему, и сейчас упоминал ее с большой осторожностью. С тем, чтобы немедленно дать задний ход, если ему покажется, что упоминания об этом причиняют Марии боль...
Однако она не обиделась. Напротив, весело рассмеялась.
— А почему не на шее? Кажется, Элли именно так носит наушники.
— Ну так у меня на шее ушей нет, — резонно возразил шпион, — Так что я бы тебя толком не услышал... Вдобавок ко всему.
— Да ты меня и так не особо слушал!
Чезаре удивленно посмотрел на ехидное лицо девушки у себя на плече:
— Как это? Ничего подобного!
— Да ладно тебе, чего же ты там услышал? — хихикнула Мария.
— Ну, к примеру... — Чезаре ехидно ухмыльнулся, — Что я чудовище, тварь и ублюдок?
Паладинка только фыркнула.
— Ты мне это постоянно напоминаешь, но больше ничего вспомнить не можешь.
— Просто этот монолог был самым запоминающимся. Могу припомнить еще лекцию на тему 'Как поладить с Лилит', совет обкуриться перед схваткой с Джокером, заявление, что в облике Патриджа я выгляжу противно... Ах да, еще ты говорила, что похожа на компьютерную мышку!
— Я не говорила этого! — возмутилась девушка.
— Говорила-говорила, — ехидно ответил он, — Сразу после того, как я самым романтическим образом отыскал тебя на дне...
— Я говорила это с сарказмом. Совсем как 'Тогда я балерина', — уверено ответила она и показала мужчине язык.
Чезаре напустил на себя показной, театральный пафос.
— Вот так вот, — 'печально' вздохнул священник, — Живешь, понимаешь, в чужой стране, под чужим именем, втайне от всех, а стоит впервые за шесть лет открыться другому человеку, как что слышишь в ответ? Сарказм! А потом и вовсе оскорбления на расовой почве...
Итальянец столь 'сокрушенно' покачал головой, что казалось, она сейчас отвалится.
— А я что, виновата, что из тебя японец, как из меня — компьютерная мышка?
— Я приму это за комплимент, — хохотнул Чезаре, — Кстати, помнишь наш разговор про беспалевность в беседке?
С этими словами он выразительно посмотрел на свою руку, самым предосудительным образом придерживавшую ее за бедро.
— Если честно, от меня ускользнул смысл отдельных слов и целых предложений, — хихикнула девушка, прикрывая рот ладошкой, — Я больше поцелуи запомнила.
— И это я тоже приму за комплимент, — ухмыльнулся он и огляделся, — Кстати, тебе не кажется, что студенты перестали нас постоянно смешить?..
Послушница подозрительно прищурилась:
— Ты на что это намекаешь, старый развратник?
— И вовсе я не старый, — возразил священник, — А намекаю я... вот на что.
Прокомментировать шесть лет разницы в возрасте у Марии не было никакой возможности. Вместо этого она прикрыла глаза, отвечая на поцелуй, и крепче сжала объятия. Возможно, даже чересчур крепко: будь Чезаре немного слабее, и это было бы даже болезненно. Мария была сильна, и даже более чем. Что, впрочем, не удивляло. Но несмотря на всю силу сигма-зомби и всю выучку паладина, она оставалась хрупкой. Нежной. Как цветок, у которого есть шипы, чтобы защитить себя, но который легко сломается от чьей-то слишком грубой хватки.
Сейчас ей, впрочем, это не грозило. Сейчас Чезаре обнимал ее крепко, но при этом бережно. Так, словно хотел закрыть ее своим телом от всего мира.
Ну, и насладиться моментом — куда же без этого?..
Войдя в общий зал с Соней, Тадеуш оглядел зал и чуть улыбнулся:
— Кажется, веселье уже идет вовсю, не находишь, пани Соня? — он посмотрел на свою даму и подмигнул.
— Не то чтобы, — ответила она, — Кажется, народ только подтягивается.
В этот момент Кристиан помахал им рукой и телекинезом отправил в их сторону несколько колбасных канапешек. Двоедушник протянул одну из них Соне, но та только отмахнулась:
— Да нет, спасибо. Я что-то наелась.
Тадеуш понимающе кивнул и оставил угощение на ближайшем столе, после чего внимательно посмотрел на девушку, явно думая о чем-то своем. Перехватив трость, в образе которой он носил нынче протез Джейка, и заведя её на секунду за спину, он сказал:
— Вы очаровательны, пани Соня... Если позволите... — и Сикора, переложив трость на локоть, протянул колдунье свежий цветок, в котором знаток бы узнал фиолетовый крокус.
Девушка мягко улыбнулась, осторожно выглядывая из-за собственной чёлки.
— Спасибо.
— Он очень тебе идет, — добавил двоедушник.
— Куда он идёт, я же его ещё даже не решила, куда закрепить? — неловко рассмеялась она.
Сикора улыбнулся и мягко, даже нежно положил свою руку поверх ладошки Сони, сжимавшей цветок:
— Он лишь подчеркивает вашу красоту, пани Соня... Вопрос только в том, какую её грань вы желаете подчеркнуть.
— Я слушаю ваши предложения, — гордо вскинув подбородок, произнесла Дьявол.
Тадеуш, не выпуская руки Старки, направил цветок немного за голову девушки, второй рукой завивая её волосы на макушке в локоны, которые должны были зафиксировать стебель. Как только локон получился, Сикора аккуратно вложил в него стебель, позволяя волосам обхватить цветок, после чего чуть отстранился, оценивая, насколько хорошо крокус смотрится, будто бы смущенно выглядывая из-за виска Сони.
Вообще, логичнее было бы сделать шаг назад, но поляк отчего-то не стал этого делать; вместо этого его руки плавно опустились на плечи девушки, лишь слегка коснувшись её щек по пути.
Шаг назад сделала уже сама Соня, сразу развернувшись к нему затылком.
— Не смущай меня, глупый двоедушник! — как-то чересчур эмоционально отреагировала она.
Тадеуш слегка улыбнулся и обошел ее, заглядывая в красное, как вареный рак, лицо. Он понимал, как ей тяжело. И понимал, что не может больше молчать. Тихо, едва слышно, он прошептал:
— Я... люблю вас, пани Соня... — Сикора внутренне выдохнул, готовый к чему угодно. Даже к тому, что его тело сейчас придется отскребать от стенки.
Соня неожиданно рванулась в сторону и, замахав руками, закричала:
— Как ты можешь говорить такое? Глупый-глупый-глупый двоедушник!
— Да, глупый. Да, я многого на этом свете не понимаю, но...
Тут Тадеуш понял, что слов-то у него собственно и нет, так что он просто подошел и, приобняв девушку, прижал её к себе. Без принуждения, как будто самими движениями давая понять, что не собирается держать её силой...
— Знаешь, что, — сурово произнесла она, поджимая губы на паузах, — Я иду обратно в свою комнату.
Вывернувшись из объятий, она направилась к выходу.
— Не вздумай за мной идти.
Выдохнув, Тадеуш решил все-таки сделать шаг следом за Соней, прекрасно понимая, что, если та дойдет до выхода, то в лучшем случае все придётся начинать сначала. Он заметил каверзную улыбку и характерный жест Криса за мгновение до того, как девушка вдруг будто запнулась о воздух и начала падать. Чуть-чуть ускорив свою реакцию, он кинулся к ней и перехватил у самой земли.
— У тебя сегодня был тяжелый день, — сказал он, — Может, стоит скрасить его хотя бы этим балом?
В его голосе не было ни тени насмешки или сарказма; Тадеуш просто хотел дать понять Соне, что он искренне беспокоится за нее и хочет помочь. Впрочем, если она могла видеть души, то вполне могла бы увидеть и это мягкое, теплое желание уберечь и защитить. Во всяком случае, Сикора очень на это надеялся.
— И каждую секунду думать о том, что ты сказал? — спросила Соня, отцепляясь от Тадеуша и оправляя платье резким движением, — Ну уж нет, спасибо. Завтра я выполняю свою часть контракта, и на этом мои дела с тобой закончены.
Слова Сони хлестнули его, будто плети. Казалось, он физически ощутил, как они вонзаются в сердце и проворачиваются, подобно кинжалам. Хотелось выть волком, не обращая внимания на окружающих его людей. 'Больно... как же... больно...' — мелькнула на границе сознания мысль. Хотелось прямо здесь выпрыгнуть, покинуть это тело и нестись, очертя голову, подальше от этой боли, из-за которой слезы вот-вот грозили навернуться на глаза. А ведь избавиться от этой боли было так просто... надо было просто убить в себе любовь. И тогда... ничто не будет обременять его существование.
Но именно такой путь выбрал Джейк — человеческая душа, которая не хотела плакать от боли. Человеческая душа, убившая в себе любовь. Человеческая душа, ставшая демоном. Теперь Сикора понимал — пусть Соня и переживает трансформацию в дьявола, пусть она и мучается от этого неестественного процесса — пока она способна любить и пока способна терпеть боль от того, что любит, она не перестанет быть человеком. И он, душа, которая никогда не должна была стать человеком, понял это и принял это. Дух, никогда не ведавший, что он не человек, дух, который просто верил в то, что он — человек, казалось, только сейчас понял, что это значит на самом деле — быть человеком. 'Господи, не знаю, слышишь ли Ты меня, — мысленно взмолился Тадеуш, — не знаю, есть ли Тебе хоть какое-то дело до нас, никогда не бывших в твоей пастве. Ты видишь своих агнцев, овладевших силами за границами нашего понимания. Они столько добились, так далеко зашли... но, Господи, как же нам всем порой не хватает... чуда!'
