"Всё-таки не зря Совет назвал Нас Премудростью. Не всем тогда это пришлось по вкусу, но история Нас, в конце концов, оправдала, — удовлетворенно подумала Триединая Премудрость, глядя на вводимого в залу, опутанного сетью с ног до головы, как рыба, Золотого Рыцаря.
— На колени, смертный, когда стоишь перед светлейшим Ликом Их Премудрости! — резко, но без гнева и пристрастия произнесла фея-конвоир их "ЖАЛА".
Принц исподлобья посмотрел на Премудрость, потом на фею, но не подчинился приказу.
— Оставь его, сестра! — мягко сказала Вторая и Трех. — Ты же видишь — он невменяем. Злая магия Непобедимого Солнца отравила его разум, он нуждается в лечении и перевоспитании, а не в наказании, не так ли?
— Это совершенно очевидно, — согласились Первая и Третья Премудрости, одновременно кивнув головами в роскошных золотых диадемах.
— Значит, мы сохраним ему жизнь, Ваша Премудрость? — недоуменно спросила другая фея-конвоир.
— Я думаю, он это заслужил. Ведь он сдался добровольно, да и жена его у Нас об этом просила. Думаем, и она заслужила Нашу милость сполна, — снисходительно произнесла Вторая из Трех. — Разве вы забыли, сестры, что мы поставлены Создателем, чтобы в первую очередь миловать, а потом уже карать? Не в этом ли мы клянемся при посвящении в сан? Не в том ли, чтобы зло побеждать добром?
Феи "ЖАЛА" из числа охраны стыдливо замолчали, ужаснувшись своей так неожиданно всплывшей откуда-то из глубины души кровожадности.
— Война, даже самая справедливая, все-таки развращает участвующих в ней, даже тех, кто участвует в ней невольно, — задумчиво произнесла Вторая. — А потому наш долг поскорее прекратить эту войну раз и навсегда!
Молчаливое согласие присутствовавших фей было совершенно предсказуемо.
5.
А в это время Непобедимое Солнце не отрывала пристального взгляда от светящегося шара-визатора. Она не могла поверить глазам, когда увидела, как за считанные минуты вся её партия была проиграна. Нет, Непобедимому Солнцу совершенно не жаль гибели сотен золотых драконов — это пустяки. Наделает ещё. Тем более, что и без драконов феям не взять её цитадели. Но Принц...
При мысли о Принце тяжелый, невыносимо тяжелый груз лег на её сердце. То, что казалось раньше таким желанным — месть, власть, величие — показалось ей таким мелким, таким ничтожным и неважным!
В самом деле, зачем эта власть, зачем величие, зачем этот высокий трон, попирающий всю вселенную, если ты одна, если ты вечно обречена на одиночество — одиночество бесплотного призрака в золотой клетке.
Тоска черной змеей сдавила сердце колдуньи и от полного боли стона жалобно задребезжали золотые зеркала в её Чертоге, словно сострадая своей создательнице.
— Ви-ж-ж-жу, ви-ж-ж-ж-жу, зас-с-с-с-с-скучала ты, Ж-ж-ж-ж-ж-желтая Королева, без Принцс-с-с-с-са, да-ссс?
Из вентиляционной отдушины, той самой, в которой несколько дней назад сидел Котенок, вылезла отвратительная мразь — трехголовое паукообразное с тремя парами холодных, фасеточных глаз. Деловито, как черный жирный таракан, оно сползло по стене и, не спрашивая разрешения, залезло на один из стульев, что стояли вокруг малахитового стола, почти как человек положив две передние лапки на поверхность.
Непобедимому Солнцу стало не по себе. Ещё недавно это место занимал Принц, чьи руки соединялись с её невидимыми руками, с ним были связано сладострастные воспоминания о минутах величайшего блаженства, а теперь здесь сидело это жирное отвратительное чудовище.
— Да уж-ж-ж-ж-ж, кхе-кхе-кхе... Неравноценная, ска-ж-ж-ж-жем, прямо, з-з-з-замена, — гадливо хихикнул, угадав её мысли, Азаил.
— Чего ты хочешь от меня, Азаил? — перебило его Непобедимое Солнце, чтобы уйти от обсуждения болезненной для неё темы.
— Пора начинать, госпож-ж-ж-ж-а, как запланировано, да-ссс. Время не ж-ж-ж-ж-ждет-с-с-с-с. Другой возмож-ж-ж-ж-ности мож-ж-ж-ж-ж-ет и не быть — белобры-с-с-сые летуньи крайне ос-с-с-с-с-слаблены, да-ссс, я чую это, чую... А меня мое чутье-с-с-с-с никогда-ссс, не подводит, да-ссс!
— Никакого удара не будет, Азаил, я не пойду на это, — медленно, но решительно произнес Голос.
— Шш-ш-ш-што, Королева, не слы-ш-ш-ш-шу?
— Что слышал, Азаил, — тихо, но твердо ответил Голос. — Без Принца никакого удара не будет. Все кончено. Я сойду вниз, распаяю крышку контейнера и погружусь в море солнечного сока. Его концентрации достаточно, чтобы даже моя бесплотная душа распалась на кварки — и больше на свете не будет Непобедимого Солнца, никогда...
— Ты ш-ш-ш-што, с-с-с-с-с ума со-ш-ш-шла, что ли, глупая? Погубить вес-с-с-сь на-ш-ш-ш З-з-з-з-з-замыс-с-с-с-сел из-за мальчиш-ш-ш-шки!.. — из пастей трехглавого Азаила брызнула отвратительно пахнущая зеленая слюна — прямо на идеально отполированную поверхность малахитового стола.
— Не только из-за него, Азаил... — печально ответил Голос. — Магия Зеркала Правды оказалась сильнее твоих проклятых лживых колдовских зеркал, которые могут только разрушать, только обманывать, только сеять злобу и ненависть... Зеркало Правды пробудило во мне то, что больше не желает засыпать... Я уже не то Непобедимое Солнце, что раньше. Я уже не хочу быть красивее и величественнее всех. Я больше не хочу разрушать. Я хочу жить так, как живут Фея и Принц! Я хочу счастья, хочу любви, хочу мужа, семьи, маленьких детей, сына и дочку! Я не хочу больше воевать, Азаил! Я хочу сказать всему миру — "Прощай, оружие!"
— Замолчи-с-с-с-с-с, замолчи-с-с-с-с-с! Ты ничего не понимаеш-ш-ш-шь, ничего-с-с-с-с-с! — чуть не подавился ядовитой слюной Азаил.
— Оставь меня, Азаил, в покое, оставь... Я только сейчас чувствую, насколько я стара! Силы покидают меня... Оставь меня... — и до Азаила донесся еле слышный, как дуновение легкого ветерка, печальный вздох.
— Глупая-с-с-с-с, глупая-с-с-с-с девчонка, да-с-с-с-с-с! — не выдержав, закричал Азаил. — Влюбленная глупы-ш-ш-ш-шка! Разве ты не понимаеш-ш-ш-ш-ш-ь, что пророчес-с-с-ства мурин не могут ош-ш-ш-ибаться, да-ссс! Ты мож-ж-ж-еш-ш-ш-шь получить Принца назад, мо-ж-ж-ж-ешь — как и твое тело! Я кляну-с-с-сь тебе, да-ссс!
Несколько минут длилось напряженное молчание. Непобедимое Солнце явно было озадачено. Оно пыталось проникнуть в сознание Азаила, но тщетно — мурины не поддавались магии волшебных зеркал. В конце концов, женское любопытство победило:
— Что ты хочешь этим сказать, несчастный?
— Только то-сссс, что у меня е-с-с-сть план... Хорош-ш-ш-ш-шенький планец-с-с-с-с-с! Мы им вс-с-с-с-сем ещ-щ-щ-щё покаж-ж-ж-ж-ж-жем, вс-с-с-с-сем, вс-с-с-с-с-сем-с-с-с-с-с-с!
И Азаил замолк, сосредоточившись на передаче мыслеобразов в сознание Непобедимого Солнца.
Глава 20. Правосудие превыше всего!
1.
Принц лежал на толстом, набитом соломой, матраце, положенном прямо на голый пол, в подвале Зала Собраний на Летучем Острове. Хотя подвалом его можно было назвать с определенной натяжкой. Это была просторная, хорошо проветриваемая и освещенная, чистая комната, с полом и стенами из голубого стекла. Через прозрачные стены за Принцем наблюдали сотрудницы второго отдела "ЖАЛА", специализирующиеся на лечении особой категории "помешанных", т.е. всех тех, кто выступает против Священных Принципов Порядка и Процветания, а, как совершенно очевидно для всякого члена Сообщества, против них может выступать только психически больные существа.
Руки и ноги Принца были прикованы цепями к стене, впрочем, достаточно длинными, чтобы он мог свободно передвигаться по периметру. Дверь в подвал была запечатана охранными заклинаниями, ключ к которым знали только феи-охранницы. Доступ к Принцу был строго-настрого запрещен даже для Феи, его жены.
Сначала Принц даже обрадовался этому обстоятельству — возможности побыть наедине с самим собой, без свидетелей. За последние дни произошло столько событий, что от них буквально кружилась голова. Надо было хоть как-то попытаться разобраться в них, понять...
Но уже через несколько часов, после того, как он лег на свой матрац, с ним стало происходить что-то совершенно невероятное. Все тело Принца стало ломать и жечь изнутри. Он не мог спать, не мог есть то, что ему приносили охранницы, не мог даже спокойно лежать. Все тело горело, горела душа, даже мозг, казалось, был объят жгучим пламенем. В голове пульсировала одна мысль: "Солнце, солнце!" Потом мысли переросли в навязчивые голоса: "Приди! Приди ко мне! Влейся в поток! Стань солнцем"! или "Она — Совершенство, Совершенная Мудрость, Совершенная Красота, Совершенная Доброта, Она — Само Совершенство" — и так без конца, до боли в голове. А потом мысли приобрели навязчивую визуальную форму солнечного диска в виде круглого лица с пустыми глазницами, из которых лились потоки солнечного света, которые невыносимо жгли душу Принца.
Но самое худшее началось тогда, когда заболела буквально каждая клеточка его тела, настойчиво требуя блаженства Потока, и эта жгучая боль вместе с навязчивыми голосами и видениями сводила его с ума. Эту боль ни с чем нельзя было сравнить. Даже голодающий, который не ел несколько дней подряд, испытывает жжение только в желудке, а жаждущий — в горле, а Принца выворачивало наизнанку, жгло всего — от пяток до макушки. Его тело настойчиво просило только одного — ещё одного прикосновения к нему Непобедимого Солнца...
Сначала он терпел, первые часа два, а потом... Сначала застонал, замычал, а через некоторое время он уже кричал, кусал до крови губы и руки, бился головой о стену и об пол. Его судорожно стошнило, а потом он упал и стал в истерике кататься по полу. На теле выступила горячая испарина, он рвал руками остатки одежды и ревел как раненый бык.
Сколько продолжалось это мучение, он не знал, но внезапно почувствовал, как кто-то навалился на него сверху, а потом острая игла пронзила его вену и по телу разлилось блаженное чувство покоя. Тогда он смог, наконец, открыть глаза. Он увидел двух фей в белоснежно-белых туниках с медальонами на груди в виде рассерженной пчелы, с такими же белыми бесстрастными лицами.
— Что с ним, сестра?
— Не знаю. Такого у нас ещё не было. Надо связаться с пятым отделом, пусть пришлют специалистов по медицине. Случай явно уникальный.
— Надо поторопится. Если он умрет, нам сильно влетит от Её Верности, ведь предстоит показательный судебный процесс...
— Знаю, сестра...
О чем феи говорили дальше, Принц уже не помнил, погрузившись во тьму беспамятства.
Очнулся Принц в какой-то белоснежно-белой комнате без окон и без дверей, чем-то напомнившей ему лабораторию Золотого Чертога. Он лежал на белом столе-каталке на колесиках, в белой рубашке с длинными рукавами, завязанными вокруг его тела так, что он не мог свободно двигать руками. Над ним — две феи в салатного и оливкового цвета туниках (таких цветов Принц ещё не видел у фей), а рядом — одна в белоснежно-белом. У всех — медальоны и нарукавные повязки "ЖАЛА".
— Что скажешь, сестра? — спросила белоснежно-белая.
— Большое содержание солиума в крови, интоксикоз. Организм перестроился на потребление солиума и требует его. Может умереть... — бесстрастно ответила салатная, сосредоточенно рассматривая предмет, который она держала в руке.
— Это исключено, сестра. Он не должен умереть, по крайней мере, до процесса. Сверни мне горы, но он должен у нас выжить, понятно?
— Мы сделаем все возможное, старшая сестра.
— И невозможное тоже. Приказ Её верности, понятно?
— Так точно.
А потом Принц опять провалился во тьму забвения.
Когда он вышел из неё снова, то обнаружил, что сидит на каком-то стуле, прикованный к нему металлическими обручами. Жар усиливался во всем теле, по коже забегали мурашки, появился пот, пересохло во рту, руки и ноги затряслись мелкой дрожью. Опять появились назойливые голоса и видения, от которых раскалывалась голова.
Салатная внимательно посмотрела на него, деловито подняла веко, провела рукой по щеке, слегка потрепала по ней пальцами, потом одела анализатор и внимательно сканировала все тело.
— Ну что? — спросила её Оливковая.
— Пора начинать. А то он может не выдержать этого приступа. Начнем с электрошока — он сожжет в нем какую-то часть солиума, надеюсь...
— Как так — "надеюсь", сестра? — удивленно подняла брови Оливковая.
— А так, что я впервые в жизни сталкиваюсь с такой формой отравления и буду действовать по интуиции. Другого выхода у нас все равно нет. Приступаем к очистке, сестра, времени на разговоры у нас нет.
Оливковая подошла, направила свой анализатор на кресло, в котором сидел Принц, и его начало бить током, да так, что от тела пошел пар и волосы встали дыбом. Его трясло как куклу, и только обручи удерживали его на кресле от того, чтобы не упасть на пол. Сколько длился этот кошмар, определить было невозможно, но когда, казалось, что сердце Принца остановится, Оливковая вдруг махнула рукой и удары прекратились, обручи разжались и он мешком рухнул прямо на пол.
Когда Принц пришел в себя, он снова лежал спеленатый на белом столе с колесиками, и опять перед его взором возникли лица все тех же фей, но только они постоянно двоились и троились и даже летали над ним. Словно откуда-то издалека он слышал их голоса:
— ...Пока бить больше нельзя, а то сердце остановится. Приступим ко второму средству.
Оливковая понимающе кивнула и ввела в вену Принцу какие-то вещества. Какая-то сила тут же ударила ему в мозг, и голова сильно закружилась. Ему казалось, что он не лежит на горизонтальной поверхности, а летит куда-то в пропасть. Потолок, лица фей, стены — все поплыло перед глазами. Принц застонал и у него начались сильные рвотные позывы.
— Эй, сестра, кажется, его сейчас будет тошнить!
— Замечательно. Чем больше его будет рвать, тем быстрее организм очистится. Развяжи его, а то он нам тут всю простыню замарает, — как обычно бесстрастно сказала Салатная.
Оливковая быстро развязала Принца и он упал мешком на пол. Его стало мучительно выворачивать в наскоро подставленный Оливковой тазик. Казалось, что сейчас даже желудок и все кишки его вылезут изо рта. Все внутренности мучительно болели, изо рта лезла какая-то желтая блестящая жижа с кровью, а потом рвота закончилась опять глубоким обмороком.
— Так, ну что там у нас?
— Количество солиума упало на четверть, но похоже, что рвать ему уже нечем.
— Приступаем к третьему способу, сестра...
Дальше Принца раздели догола и запихали в какую-то очень горячую, ароматно пахнущую жидкость. Находиться в ней было очень приятно, но долго поблаженствовать ему не дали. Его вытащили оттуда, не позволив вытереться. А, немного погодя, вся кожа Принца начала жутко чесаться, пошло сильное потоотделение, да такое, что феи только и успевали снимать с него мокрую — хоть выжимай — одежду, всю покрытую каким-то золотистым налетом. Принц же вырывался из их рук и, крича, разрывал одежду руками, расчесывая до крови кожу.
— Проклятье! Да он же сейчас себе сосуды порвет, ты что, не видишь?! Быстро свяжи руки, быстро! И ноги тоже!
— Ай! Он пинается!
— Дай, я сама...
Принц бился на полу как рыба, которую вытащили на сушу из воды, а пот так и лил с него градом. В результате, на полу образовалась лужа какой-то золотистой жидкости. Когда же мучение стало невыносимым, он опять провалился в пустоту.
