А в поселении от понаехавших было теперь шумно и многолюдно. Тут же стихийно образовался и торг, ведь местным для жизни тоже нужны были многие товары. Но Никитку больше прельщали корабли, тем более что телега с заповедными мешками поставлена была недалеко от берега. Так что, не сходя с неё, он мог спокойно любоваться, как готовили к спуску острогрудый корабль, опутав его верёвками и подложив под днище толстые жерди. Это было большое судно новоманерного лада, вместительное, с высокой мачтой, годное для далекого хождения. И именно на нём и предстояло плыть Никитке с дядькой Чертилом. Тот, кстати, долго ругался с местными мастерами, так как надеялся, что к его приезду все работы будут закончены. Мастера же отнекивались, сваливая всё на то, что от татарского погрома много старых лодий погорело, оттого и работы им привалило более обычного. Мол, обычно-то не все сдают свои суда на слом по возвращении, многие рачительные хозяева эксплуатировали их по три-четыре года (а больше они не выдерживали, разваливались), и уже потом продавали остовы на дрова. И ободряли тем, что скоро спустят судно на воду и купец успеет погрузиться до выхода всего каравана.
И верно, на второй день люди большой толпой окружили готовый корабль, разом налегли на тяжи и тот, вздрогнув и покачнувшись, словно нехотя тронулся с места. Разогнавшись на коротком спуске, он, клюнув носом, шумно вошёл в воду, покачался из стороны в сторону, словно примеряясь к новой стихии, потом выпрямился и, удерживаемый на тяжах черными от смолы руками мастеровых, плавно повернулся грудью против течения.
Под радостные крики и крёстные знамения, судно подтащили к берегу и надёжно привязали канатами.
— На ходу будешь пробовать, али сразу грузиться станешь? — спросил мастер у Чертила.
— Буду, — буркнул тот. — Опосля обеда сходим, а то ну как тяжка будет.
— Дело твоё, — вроде как обиделся корабел. — А мои кораблики все ходкие.
— Вот и спытаем, — не поверил ему на слово Чертил.
После обеда струг и вправду пробежался по речке, но Никитку на прогон не взяли, он так и оставался доглядчиком за клятыми мешками. Зато после прогона Чертил был весел и честно отсыпал мастеру положенное серебро, а сверху не поскупился и на баклагу мёда, чем скрасил былое недоверие.
А потом началась работа: нанятые грузчики принялись заносить на корабль тюки, закатывать бочонки, затаскивать рогожные кули и лубяные коробы. Никитка сам не носил, но был при деле: учился у дядьки умению погрузки. Работа спорилась, так что судно загрузили довольно быстро, и у парня появилось время для праздного ничегонеделания.
Крайний день он провёл на реке, вдоволь накупавшись и наевшись наловленной им же самим и запечённой в песке рыбы. А ещё он подолгу смотрел вдаль, туда, куда утекало течение. Там, впереди, были дальние страны и чужие города, о которых мужики-возницы без конца толковали дорогою. Но для них они так и останутся сказкой, чужими рассказами, а он завтра сам отправится в эту неохватную даль. И вот глядя вслед утекающей воде, он вдруг ощутил неизведанное ранее чувство того, что то, что было с ним до сей поры, осталось где-то там, далеко и уже даже будто и теряется в отдалении. А впереди ждёт нечто, что трудно описать словами.
А поутру корабли, отталкиваясь багром от берега, один за другим стали выходить на стремнину и там, подняв желтоватые холстинные паруса, они выстраивались друг за другом и медленно уходили вниз по течению. Долгая дорога в низовья Дона началась...
Почти месяц плыли суда по Дону. Возле устья Воронежа соединились с московскими купцами-сурожанами и дальше шли уже одним, сильно разросшимся караваном. В этом году по сухому шляху желающих ехать торговать не нашлось. На реке купцы всё же как-то уверенней себя чувствовали.
Вода в реке тихо всплескивалась, голубела и легко несла вдаль переполненные товаром и людьми корабли. Весла враз взмывались из неё, роняя сверкающую бахрому прохладных капель, и враз же опускались обратно, разбивая волну. Чем дальше уходили корабли, тем жарче становились дни, но вот на двадцать девятый день пути слева в воздушном мареве открылись, наконец, валы и стены Азова. Здесь уже можно было вздохнуть свободно: город принадлежал османам, а те не поощряли грабежа купцов.
Азов поразил Никитку прежде всего протяжными голосами муэдзинов, что в разных концах города с балконов высоких минаретов распевали свои молитвы, простирая руки к востоку. А так же огромным количеством разнообразных фруктов и восточных сладостей в торговых рядах. Удержаться от соблазна было очень трудно, но деньгами ведал дядька Чертил, так что попробовать, конечно, кое-что попробовал, но разгуляться душе сильно не дали. Да и стояли-то в Азове недолго. Ровно столько, сколько понадобилось на перегрузку товаров со своих кораблей на турецкие. И уже на них тронулись дальше, в море.
Несмотря на сравнительное мелководье, Азовское море, более известное ныне на Руси как Сурожское, бурливо и опасно. Сорвется легкий ветерок и уже сталкиваются остервенелые волны, бросаются на берега. А уж если сильные ветры задуют со степей и с гор, то Азовское море вмиг превращается в кипящий котел! Но повезло: добрались без приключений до крымского побережья. Тут дороги многих купцов расходились. Большинство плыло торговать в Сурож или Кафу, и лишь небольшое количество торговцев собиралось идти дальше, через всё Чёрное море в сказочный Царьград. Но среди таких смельчаков были и Чертил с Никиткой, к которым в компанию присоединился ещё и московский купец Олексий. Из письма князя Чертил знал, что тот должен был помочь им сориентироваться в новом для них месте, потому что уже не раз ездил в столицу Порты. Он был чем-то обязан князю, потому и согласился помочь новичкам, а то ведь многие вели дела по поговорке "торг дружбы не любит". Им, правда, в султанскую столицу недолго хаживать, только до той поры, пока волжская торговля опять не восстановится, но и терять деньги от незнания местных реалий тоже не хотелось.
Османское судно оказалось довольно ходким. Не успели русичи по-настоящему насладиться изумрудно-зелёными водами Чёрного моря, как оно уже входило в бухту Золотого Рога, и перед глазами Никитки раскинулся подымающийся по холмам роскошный многолюдный и шумный Царьград.
Город встретил русичей нестерпимым зноем и султанским запретом на вывоз благовоний. Как ни странно, но купцы на это отреагировали сдержано. Оказывается, такое уже бывало на их памяти не раз, но проходил год или два, и запрет снимался. Так что сильно переживать не стоило, хотя кое-кому пришлось срочно пересматривать планы покупок.
Стамбульский торг поразил Никитку до самых глубин его юной души. Разноликая, шумная толпа запрудила всё огромное пространство, и при этом бурливая людская волна умудрялась переливаться через край площади и растекаться по узким прибазарным улочкам, где так же шла торговля, и стоял просто дикий шум. Ступив на край этого Вавилона, парень почти сразу же замер возле лавки, заглядевшись на дивные морские раковины, тонко отделанные позолотой. Но дядька быстро вернул его в чувство, ведь они прибыли сюда не любоваться, а продавать и покупать.
Зато именно тут Никитка и узнал, что везли в тех странных мешках. Алатырь-камень — вот что привезли складники в столицу одной из богатейших империй мира. И не прогадали. Янтарь был куплен даже раньше, чем раскупили такой ходовой в этом жарком климате товар, как меха. Причём шкуры более дорогой чернобурой лисицы расхватали быстрее, чем более доступной по цене куницы. Не меньшим спросом пользовался на местном рынке и "рыбий зуб", большую партию которого доставили зимой княжеские данники. А вот воск хоть и купили, но в самую последнюю очередь.
На обратный путь Чертил закупил несколько тюков бурского бархата. Эта затканная золотом и серебром ткань со своим геометризованным растительным орнаментом была очень декоративна и пользовалась на Руси большим спросом. Из неё шили праздничные одежды, её употребляли для убранства хором и изготовления покрывал, чепраков и сёдел.
Так же купили несколько тюков хлопка, который на Руси употребляли в качестве тёплой подкладки для одежды и одеял, и, разумеется, самых разных специй. Ещё прикупили несколько голов сахара, ведь Порта была в это время самым главным поставщиком этого продукта в окружающие её страны, включая и Западную Европу. Не забыли закупить и несколько мешков риса, который пользовался неплохим спросом у лекарей, и кофе (для князя и его гостей). Ну и краску, чья цена так поразила молодого княжича лет десять назад, тоже не забыли. В общем, неплохо расторговались купцы-складники, теперь оставалось лишь в целости и сохранности добраться до родного дома. А то глухие слухи про заварушку в Крыму как-то не способствовали купеческому спокойствию.
* * *
*
Овла встретила своего наместника шумом одной большой стройки. Строился порт, строились кварталы нового города, строился замок. И везде нужны были люди и материалы. Многое он привёз с собой на кораблях, но многого ещё не хватало. И самое главное — не хватало денег.
Да, государь выделил кое-какую сумму, но её, мягко говоря, хватило лишь на крепость и несколько строений впридачу. А на остальное у тебя наместник пятилетняя льгота по налогам. Ну и мысли кое-какие. Тут ведь недалече скоро такая драка начнётся, что не попытаться на ней заработать просто грешно. Если будущий шведский король позволил себе разграбить Фалун с его медными приисками, который для казны являлся одним из столпов, то почему бы, э, например, "датским наёмникам" не разграбить Евле, где эту медь готовят к транспортировке? Или вон Або уже полностью оправилось от разорения, что устроили датчане в 11 году. Почему бы "шведам" не напомнить подлым датчанам, чьи это города? Ну, или ещё как поправить свои делишки за счёт воюющих сторон. В общем, тут было над чем поразмыслить молодому наместнику, но сначала хотелось просто увидеться с семьёй, от которой был оторван столько месяцев...
Первая ночь прошла предсказуемо бессонно от жарких объятий и сдавленных стонов жены. А поутру, проведя по его щеке прохладными пальчиками, Варя ткнулась лицом в грудь и пожаловалась:
— Совсем всю измял, медведь.
И Андрей, улыбнувшись, обнял жену, наслаждаясь мгновениями домашнего уюта, и понимая, что это ненадолго и скоро вновь придётся куда-то бежать, рвать жилы и что-то делать. И тут же крамольная мысль — "а оно тебе надо?" — холодной змейкой проползла через разум, испугав самого попаданца. Он ведь уже проходил такое в иной жизни: стоит раз дать послабление и вернуться назад будет очень трудно. Особенно ему, ведь по натуре он был достаточно ленив, почему и старался не бросать начатое дело на полпути, зная, что потом к нему вряд-ли вернётся. За что окружающие, что самое смешное, считали его трудоголиком.
И всё же они ещё некоторое время просто лежали, обнявшись, и наслаждаясь обществом друг друга, пока домашние хлопоты не заставили Варю выпорхнуть сначала из его объятий, а потом и из спальни. Вздохнув, Андрей развалился на постели, мысленно решив, что один день роли точно не сыграет. В конце концов, и господь про выходные не забывал, так что не стоит ему быть святее папы...
Но больше одного дня понежиться в безделье не получилось. Дела провинции требовали его присутствия.
Однако первым его посетил Бажен, всё так же исполнявший роль городового приказчика, хотя за последний год испомещённых дворян в округе значительно прибавилось. Но занимать ответственную должность в строящемся городе никто из них не пожелал, что, впрочем, Андрею было только на руку. Тут ведь не просто сабелькой махать нужно было или бумаги подмахивать, тут, прежде всего, нужно было вопросы решать. И Бажен, судя по отчётным документам, да и просто тому, что городок явно разрастался, с этим делом справлялся неплохо, хотя, по его словам, в городе было всё не так хорошо. И главной бедой, вставшей перед ним, было снабжение. По речному пути полноценно снабжать пока что не получалось, потому что слишком уж хорошо порезвились на нём поместные, уничтожив не столько людей, сколько инфраструктуру, и теперь каждый пуд груза поставлялся с большими трудностями. Конечно, восстановление его шло достаточно быстро и велось сразу с двух сторон, от Овлы и от Озёрска, но до полноценного использования было всё-же ещё далеко. А Овле своего хлеба не хватало, хотя окрестная земля и родила неплохо, но беда в том, что рабочих рук было весьма мало, а большинство местных самоедов к хлебопашеству были непривычны, правда, стабильно снабжая горожан мясом и рыбой. А потому зерно перед прибытием каравана горожанам пришлось поэкономить.
Но Андрей, и сам знавший узкие места своего наместничества, решительно прервал этот поток из переплетённых жалоб и славословий, сообщив, что этот вопрос уже решён и в ближайшее время земли по Овле-реке будут заселены крестьянами довольно густо. Ведь только с ним для этих целей прибыло почти две сотни семей.
— А остальные? — удивился Бажен, собственными глазами видевший, что на кораблях прибыло куда больше народа.
— А остальные будут селиться в других местах, — усмехнулся князь. — Мне ведь не только Овлу поднимать надобно.
Разобравшись с делами города, он занялся инспекцией многочисленных строек, начав с таможенной избы и мерных весов. По здравому рассуждению, государь отменил-таки для тех овловских купцов, кто собирался плыть в немцы, обязательное захождение в Ивангород и отныне взимание с них положенных пошлин будет проводиться прямо в Овле местными дьяками, контроль над которыми был возложен, разумеется, на наместника. Старший таможенный дьяк — Пятой Волк — прибыл в город вместе с княжеским караваном, так что на изучение нового подчинённого у Андрея было достаточно времени. Как, впрочем, и у дьяка — приглядеться к новому начальнику. Само же строительство шло сноровисто и ладком, не то, что строительство собора, инспирированного овловским епископом.
Отец Варсонофий, занявший эту должность, был человеком своеобразным, но при этом достаточно умным и начитанным. Коротконогий толстячок, на тучном лице которого пушистая и окладистая борода скрывала тонкие губы, он непроизвольно вызывал у Андрея ассоциацию с суровым дедом, возможно, из-за пристального взгляда блеклых глаз из-под седых, кустистых бровей. Своё служение новоиспечённый епископ начинал в пермских лесах и прославился тем, что не только нёс пермякам свет истинной веры, но ещё и изучал языки тех народов, среди которых проповедовал. Вот только в развернувшейся церковной борьбе он поставил на иосифлян и после Собора 1518 года, наблюдая, как одного за другим его былых соратников отстраняют от власти, ссылая в дальние монастыри, не ждал для себя ничего хорошего. И уж тем более вовсе не гадал примерить наряд епископа. Однако митрополит имел на него свои виды. Так что, едва образовав новую епископию, он тут же рукоположил отца Варсонофия возглавить её, чем разом решал несколько задач. Во-первых, удовлетворял пожелание молодого наместника прислать грамотного специалиста, которому не нужен меч для крещения инородцев. Во-вторых, показывал, что не сводит ни с кем счёты, а лишь раздаёт каждому по делам его: кого в холодную келью, а кого и в епископы. Ну и, в-третьих, пытался тем самым перетянуть на свою сторону Варсонофия, уже успевшего хорошо зарекомендовать себя и как проповедник, и как администратор. Возможно, у московских старцев были и ещё какие резоны, но Андрею за глаза хватало и этих трёх. Потому что епископ Варсонофий, при всех своих положительных качествах, был в общении отнюдь не белый и пушистый, особенно если вопрос касался дел Церкви.
