— Да. Три раза мы посылали самых крепких воинов, и о них не было никаких известий... Горы есть горы, но всё-таки не верится, что все три отряда погибли случайно... Да, верно, изменники могли помешать им достичь цели.
— Вот видишь, Наконечник, если мы не вырвем измену с корнем, то мы не сможем вам помочь. Я здесь именно затем, чтобы найти корни измены, ибо они далеко стелятся. Но, конечно, твоё известие я передам, если пройду по горам.
— Через наши земли ты пройдёшь, я дам тебе пропуск, Саири. Хотя измена может подстеречь и тебя...
— Я знаю и потому буду осторожен. Подозреваю, что главная ошибка ваших послов была в том, что они доверяли первому встречному тавантисуйцу....
— Скорее всего. А как же им было быть иначе?
— Верно.
— Хорошо, а как мы узнаем, достиг ли ты цели?
— Вот что: в течение ближайшего года произойдут такие события, весть о которых не может не докатиться и до ваших краёв. Я узнал, что одни из главных изменников — это Жёлтый Лист. Так вот, или в скорости он будет разоблачён и казнён, тогда ждите помощи. Но если этого не случится, то... мне страшно даже самому представить, что может быть, если этого не случится. Наша страна может погибнуть... Мне очень страшно и горько говорить об это, но это, увы, возможно...
— Скажи, разве в сердцах сынов солнца стало меньше огня, чем раньше? — удивлённо спросил Наконечник.
— Увы, мой брат. Солнце на закате светит не столь жарко как на рассвете, но за закатом приходит новый рассвет. Потому измена и запускает свои корни в Тавантисуйю, что после поражений там поселились страх и уныние. А они — лучшая почва для семян измены, хоть и не сами эти семена.
— Скажи, неужели Инти бессилен? Ведь мы знаем, он не совсем человек, он — полубог.
— Инти не всесилен. Он смертен. И Тавантисуйю очень уязвима и всё время пытается удержаться на краю пропасти. Впрочем, даже в случае её гибели не отчаивайтесь. Тавантисуйю будет всё равно жить в сердцах, и память о ней приведёт к новым победам. Я уверен, что вы даже и без нашей помощи сможете одолеть Корону, пусть не завтра, но когда-нибудь, ибо мечту о свободе и справедливости никакие христиане не смогут выжечь из сердец до конца!
— Благодарю тебя, Саири. Тлевшая во мне надежда разгорелась отныне ярким пламенем! Я верю, что пока на твоей земле есть люди, подобные тебе, она будет стоять несокрушимой твердыней.
— Ты тоже всколыхнул в моём сердце надежду, что когда-нибудь правда восторжествует на всей земле.
— Вот тебе пропуск, — Наконечник достал из кармана деревянную фигурку, которая изображала человечка, у которого на голове вместо волос были солнечные лучи в виде завитков. — Это портрет Инти. Стоит его показать, как все наши тут же вас пропустят.
Инти вгляделся в фигурку. Хотя в темноте разглядеть черты лица человечка было трудно, кажется, он был лишён индивидуальных черт.
— Похож? Резчик, правда, живого Инти, никогда не видел...
— Ну не так важно, насколько похож, сколько то, что его узнают. От всей души благодарю тебя.
— Скажи, а как ты умудрился проникнуть сюда? — спросил Коралл, до того молчавший в темноте, — как тебе удалось обмануть бдительность хозяина?
— С хозяином мы договорились. Тимотео готов нам помогать за клятву сохранить ему и его семье жизнь после победы. Положение у него незавидное, после того как Корона запретила инкам торговать с вице-королевствами, они и очень многие такие как он на грани разорения. Потому иные, такие как Тимотео, согласны даже на индейскую власть. Так что он наш союзник, но союзник не самый надёжный. Если ветер переменится, кто знает... Но полно, время моё истекает. Мне пора, скоро уже станет совсем светло. Не забывайте того, что я говорил вам.
Быстро попрощавшись, новый знакомый скрылся за дверью.
— До чего наивны эти дикари, — сказал Коралл, когда Наконечник ушёл. — Стоит наговорит им красивых слов и они готовы верить всему.
— Наивны, но надёжны, — ответил Инти. — Да, их легко обмануть красивыми словами, но если они поверили кому— то и чему-то, они уже не разувериваются. А за то, во что верят, стоят насмерть.
Вздохнув, Инти продолжил:
— После такого разговора поймёшь, что мы воевали там не зря. Это только Золотой Слиток считает, что раз мы там потерпели поражение, значит, выбросили деньги на ветер и понапрасну угробили людей. Золотой Слиток меряет пользу по финансовым отчётностям, но пламя надежды и вот такие наивные фигурки в финансовые отчёты не запихнёшь... Думаю, то и скверно, что мы стали придавать финансовым отчётам такое внимание, утратив душевный жар... Я буду нести эту фигурку возле сердца, пусть напоминает мне о том, о чём нельзя забывать никогда. Если все наши приключения закончатся благополучно, она будет напоминать мне на старости лет, что я прожил свою жизнь не зря.
Дорога по джунглям и горам прошла не то чтобы совсем без приключений, но с куда меньшим их количеством, чем можно было ожидать. На территориях, где сохранялась власть Короны, прокатывала поддельная королевская грамота, на территориях, контролируемых повстанцами, помогала фигурка "солнечного бога". Торговля шла так себе. Из-за общего разорения, вызванного необъявленной войной, денег у людей было негусто, потому меднокожим собратьям Инти спускал многое по дешёвке, пару раз вообще только за провиант, а вот с белыми людьми он предпочитал торговаться. Из-за этого он даже поспорил с Вороном, который едва ли не в единственный раз решился поднять голос:
— Саири, объясни мне, зачем ты строишь из себя мелочного торгаша? Ведь и у белых людей ничего почти нет. Не все же рабовладельцы.
— Ошибаешься, насчёт ничего нет. Они порой ведут себя даже, хуже чем рабовладельцы. Раб-негр денег стоит, его кормить надо, а индейцев они порой и забесплатно заставляют на себя работать. А что ему надо и на себя работать, чтобы с голоду не помереть, так это белых господ не волнует. Знаешь, я как раз специально иногда цену на хлопок задираю, если мне кажется, что покупатель его на панцирь себе покупает. Не удивляйся, белые люди тоже хлопковые панцири используют, в железках по жаре не очень-то походишь.
— Раз так, то непонятно, зачем наше государство вообще в торговлю ввязывается. Не лучше ли поднять восстания по всему континенту?
— Может, и лучше. Но средств на такую масштабную войну у нас никак не хватит.
— Хватит! Если бы носящие льяуту и прочие привилегированные не во дворцах бы жили, а в обычных домах, то хватило бы на всё!
— Нет, и тогда бы не хватило бы, — вздохнув, сказал Инти. — Экономия на этом ничтожна.
— Ну, может и так. Но знаешь, Саири, как простой народ косится на дворец, в котором живёт наместник? Ну, скажи, зачем тому же Старому Ягуару такая роскошь? Ведь мог бы и в своём старом доме жить...
— Наместник должен находиться под охраной, — ответил Инти, — да и жить рядом со своими кабинетом, чтобы его в случае чего среди ночи можно было разбудить, и он мог бы за дело приняться. Это — необходимость.
— Я за все пять лет не помню случая, чтобы кто-то на него покушался.
— Это тебе повезло. Видимо, его враги надеются пережить его из-за его старости. Был бы наместником кто помоложе, дело было бы иначе. Смерть Алого Мрамора ещё не успела забыться.
— И помогла ему охрана?
— Если бы не было охраны, то таких случаев было бы десятки. Кто бы тогда согласился высокие посты занимать — вчера принял должность, а сегодня уже лежишь обряженный для погребения? Жизнь бы тогда походила на довольно глупую легенду, которую я слышал в детстве. Якобы один колдун заколдовал фигурку Пачакамака и спрятал её в кабинете дворца наместника некоего города. Так вот, стоило очередному наместнику задержаться там до полуночи, как фигурка выходила из стены и душила несчастного. Но только всё это легенды, в жизни такого способа убийства не припомню, больше банально яд подсыпают.
— Ну а против яда охрана бессильна.
— Как сказать. Если на кухню не пускать посторонних... Да и если бы не было охраны, то в ход шёл бы не яд, а иные виды оружия. Как будто не помнишь из истории, как Манко чуть погиб от рук вероломных убийц. После этого он скрепя сердце согласился на охрану...
Ворон, кажется, хотел что-то возразить, но тут Видящий Насквозь вдруг крикнул:
— Саири! Случилась беда с Изабеллой! Беги скорее.
И побледневший Инти помчался выяснять, в чём дело.
Как оказалось, Морская Волна хотела набрать воды из небольшой речки, на берегу которой они расположились временным лагерем, но увидела в воде подплывающего крокодила, в испуге бросилась назад и случайно напоролась на ядовитую колючку, ядом которой здесь было принято смазывать стрелы. При должном лечении рана была не смертельна, но Видящий Насквозь знал о таких ранах только теоретически и никогда не имел с ними дело на практике. Хорошо Инти помнил о таких вещах по Амазонии. Вдвоём они извлекли отравленную колючку, вырезали мясо возле ранки, а потом Инти объяснил, что больной нужно пробыть несколько дней в покое без еды и почти без воды, можно только губы смочить. Иначе любой раздражитель мог вызвать лишние судороги.
После того, как всё необходимое было сделано и Изабелла заснула в палатке, Инти вдруг заплакал как ребёнок. Отплакавшись, он сказал:
— Как хрупка человеческая жизнь, и как бы я жил, если бы она умерла.
Лекарь ответил:
— Я думал, что вы просто два одиноких человека, нашедших друг друга, но теперь я вижу, что в ваших отношениях скрыта какая-то тайна. Скажи, вы знали друг друга до того, как встретились в поместье Ловкого Змея?
— Неужели это видно? Я думал, что нам удастся это скрыть...
— А ну-ка признавайся, кто тебе эта женщина?! — спросил Лекарь, тряся Инти за плечо.
— Моя жена. Больше ничего сказать не могу.
— То есть я понимаю, что теперь жена. Или раньше тоже?
— Да. Я думал, что он её убил, а оказывается, похитил.
— И как же ты ей простил?!
— Простил?! Да я её и виноватой не счёл. Во всём эта сволочь виновата — украл, изнасиловал, держал в рабстве... А она все эти годы меня любила, как же мне было оттолкнуть её? Сказать ей — "ты стара, изуродована и опозорена, живи, мол, одна, а я себе молодую и красивую найду"? Нет, я бы никогда не смог совершить такой жестокий поступок.
— Спать-то ты с ней как спишь? Без коки?
— Как видишь, сплю, без коки. И даже удовольствие при этом получаю, и тут меня жалеть нечего.
— Я не жалею, я восхищаюсь. Много всякого я в жизни видел, и немало высоких песен о любви слышал, но о столь высоких чувствах не слышал никогда. Легко любить молодую и красивую деву, но суметь заставить себя полюбить женщину не просто немолодую, но опозоренную и изуродованную... не знаю, кто на это ещё способен кроме тебя.
— Человек на многое способен, если умеет думать не только о себе любимом, — проворчал Инти, — жаль, что в Тавантисуйю стали об этом слишком редко вспоминать.
Эпизод с колючкой был самым неприятным из всех, которые с ними случилось за границей. О другом эпизоде Инти потом вспоминал с радостью. Они зашли в столь глухие места, где дорога была завалена буреломом, который было неизвестно как обойти. Разгрести его всемером было и подавно не под силу. Нужно было искать дорогу в обход, и путешественники как раз решали, кого послать в разведку, когда их окружили какие-то воины с луками. Фигурка с лучами на голове на них не произвела никакого впечатления, ни один из языков, которые знал Инти, они тоже не понимали. Дело грозило обернуться серьёзными неприятностями. Тогда Инти как можно более громко и чётко произнёс два слова: "Манко" и "Тавантисуйю", и неведомые воины вдруг склонились перед ними в почтительных позах. Потом они кинулись расчищать завал, и вскоре дорога была свободна.
— Видите, — сказал Инти, — кое-где есть племена, которые не являются союзниками Отравленного Наконечника, может, даже вообще не знают о нём. Но слова "Манко" и "Тавантисуйю" также священны для них. Жаль, нельзя было потолковать с ними подробнее. Я вот думаю, почему у нас так осторожничают. Неудача Амазонии, конечно, важна, но, как это ни странно, больше ею аргументируют те, кого она напрямую не коснулась. Те же, кто в ней участвовал, как раз считают, что надо делать ещё попытки. Может, Амазония лишь предлог, а всё дело в том, что нами слишком завладел страх ошибки? Ведь многие не без оснований видят причину войны между Атауальпой и Уаскаром в том, что наше государство расширилось слишком быстро и не сумело адаптировать планирование под расширение, и в силу этого мы стали нового расширения подспудно бояться? Но недостойно сынов Солнца быть столь трусливыми!
Вскоре джунгли сменились горами. Инти был счастлив после душного и парного воздуха джунглей вдохнуть всей грудью чистый горный воздух. Жаль, что нельзя помчаться по горам вприпрыжку — ведь после долгого пребывания в долине к горам необходимо привыкать даже ему, потомку горного народа. Что уж говорить о его спутниках, которым пришлось смириться и терпеливо переносить слабость, которая всегда нападала на тех, кто приходил в горы из долин. Именно из-за этой слабости приходилось идти медленно, чтобы постепенно привыкнуть и дождаться того момента, когда она пройдёт. Больше всего Инти боялся, что на них нападут кто-нибудь разбойники, привыкшие грабить таких вот не успевших привыкнуть к горам путников. Конечно, частично проблема решалась кокой, но её надо будет успеть ещё принять перед боем, а на ночь её никто принимать не будет, после неё не уснёшь. Да и женщинам кока запрещена. Впрочем, Утеша и без коки адаптировалась к горам лучше всех, перескакивала с камня на камень подобно дикой викунье и вообще чувствовала себя в своей тарелке. Инти выполнил своё обещание и обучил девочку владеть оружием, но сказал ей, что пользоваться им надо будет в крайнем случае, а в случае нападения на лагерь ей лучше пересидеть в палатке, потому что для бандитов такая хорошенькая девочка — крайне желанная добыча.
— Отец, скажи мне, кто построил эту дорогу?
— Дороги через горы были испокон веков для торговли между народами. Ещё до того, как в нашу землю нагрянули испанцы, инки проложили эту дорогу, чтобы сообщаться с землями, по которым мы только что прошли. И некогда тут шла весьма активная караванная торговля. И первые известия об испанцах, которым тогда не придали большого значения, были от гонцов из этих земель. Хотя уже тогда были планы распространить на эти земли инкские порядки. Знаешь, если бы мы тогда серьёзнее оценивали долг по отношению к нашим братьям, может быть, завоеватель не ступил бы на нашу землю... Но случилось то, что случилось.
Девочка внимательно посмотрела на отца:
— Ты так говоришь, как будто ты жил в то время и сам решал. Но ведь ты тогда ещё не родился...
— Верно, не родился. Но, читая старые книги, я порой чувствовал себя так, как будто сам бы на месте предков и должен был принимать решение.... Я знал, почему они приняли то или иное решение, знал, что последовало после... Знал, кому и во что обошлись его ошибки... Иные из-за них окончили свои дни на виселице... Но не ошибается лишь тот, кто не принимает решений, а лишь наблюдает жизнь как бы со стороны. Но такой человек и не живёт в полной мере.
