Выглядя смущенным, он аккуратно зачерпнул порцию серо-фиолетового крема и сделал, как я сказала. Маленькие голые ступни Лиззи почти скрылись между его огромных ладоней.
— С ней все будет в порядке, как ты думаешь, тетя? — он взглянул в ее лицо, выглядя обеспокоенным. Ее вид обеспокоил бы кого угодно — лицо, цвета сыворотки, и тело настолько расслаблено, что ее нежные щеки вибрировали от озноба.
— Скорее всего. Закрой глаза, Йен, — я расстегнула ее одежду и теперь стащила с нее платье, нижние юбки, мешочек для мелочей и корсет. Перед началом работы я набросила на нее плохонькое одеяло и сняла рубашку через голову — у нее имелось только две рубашки, и не хотелось, чтобы эта была испорчена запахом мази.
Йен послушно держал глаза закрытыми, но по-прежнему методично втирал мазь в ее ноги. Маленькая морщинка свела его брови вместе, озабоченный вид придал ему на мгновение краткое, но поразительное сходство с Джейми.
Я подтащила банку к себе, зачерпнула немного мази и, просунув руки под одеяло, начала втирать ее в нежную кожу подмышек, затем в спину и живот Лиззи. Я отчетливо чувствовала очертания ее печени — большую, плотную массу под ее ребрами. Припухшие и болезненные — судя по тому, как она поморщилась от моих прикосновений, — несомненно, там продолжался воспалительный процесс.
— Могу я теперь открыть глаза?
— О... да, конечно. Пожалуйста, втирай выше в ее ноги Йен, — подвинув банку обратно в его сторону, я мельком уловила движение в дверном проеме. Один из близнецов Бёрдсли находился там, ухватившись за косяк, темные глаза сконцентрировались на Лиззи. Это, должно быть, Кеззи: Йен сказал, что за помощью обратился "тугоухий Бёрдсли".
— С ней все будет хорошо, — сказала я ему, повышая голос, и он лишь кивнул, затем исчез, бросив на Йена горящий взгляд.
— Кому это ты так кричала, тетя? — Йен поднял на меня глаза, больше для того, чтобы сохранить благопристойность Лиззи, чем из вежливости ко мне. Одеяло отогнулось, и его большие руки втирали мазь в кожу над ее коленом, большие пальцы нежно огибали маленькую округлую выпуклость коленной чашечки, ее кожа была такой тонкой, жемчужная кость казалась почти видимой сквозь нее.
— Кому... о. Манфреду МакГилливрею, — сказала я, внезапно вспомнив. — Черт! Кровь! — я подскочила и торопливо вытерла руки о передник. Слава Богу, я закупорила бутылочку: кровь внутри по-прежнему оставалась жидкой. Хотя долго это не продлится.
— Не мог бы ты обработать ее руки и кисти, Йен? Я должна быстро разобраться с этим.
Он послушно переместился, чтобы сделать, как я сказала, в то время как я спешно капнула по капле крови на несколько предметных стекол, проводя по каждому чистым стеклом, чтобы получился мазок. Какой маркер может сработать на спирохетах? Никто не знает: я попробую их все.
Я сбивчиво объяснила Йену, в чем дело, пока вытаскивала бутылочки с маркерами из шкафа, делала растворы и помещала в них предметные стекла.
— Сифилис? Бедный парень: он, должно быть, сходит с ума от страха, — он убрал блестящую от мази руку Лиззи под одеяло и осторожно укутал ее.
На мгновение я была удивлена таким проявлением симпатии, но затем вспомнила. Йен подвергался опасности заражения сифилисом несколько лет назад, после его похищения Гейлис Дункан: я не была полностью уверена, что он был болен, но пролечила его остатками моего пенициллина из двадцатого века, на всякий случай.
— Ты не сказала ему, что можешь вылечить его, тетя?
— У меня не было возможности. Хотя я не совсем уверена, что я могу, если быть честной, — я уселась на табурет и взяла другую руку Лиззи, проверяя ее пульс.
— Не уверена? — его пушистые брови поползли вверх. — Ты говорила мне, что я исцелился.
— Ты — да, — согласилась я с ним. — Если ты вообще изначально был заражен, — я бросила на него острый взгляд. — У тебя ведь никогда не было язв на половых органах? Или чего-то еще?
Он молча помотал головой, темная волна крови залила его бледные щеки.
— Отлично. Но пенициллин, который я тебе давала, — он был из партии, которую я привезла из... в общем, из своего прошлого. Тот был стерильным, очень сильным и, конечно, эффективным. Когда я использую этот материал, — я махнула в сторону мисок с плесенью на стойке, — я никогда не знаю, достаточно ли он сильный, чтобы подействовать, и даже правильная ли это концентрация... — я потерла тыльной стороной руки под носом: мазь из желчных ягод имела всепроникающий запах. — Это не всегда работает.
У меня здесь были пациенты с инфекцией, которая не реагировала на мой раствор пенициллина — хотя в большинстве случаев я побеждала со второй попытки. Несколько раз больные выздоравливали самостоятельно, прежде чем был готов второй раствор. Один пациент умер, несмотря на применение двух различных пенициллиновых микстур.
Йен медленно кивнул, глядя на лицо Лиззи. Первый приступ озноба прошел, и она лежала тихо, одеяло едва двигалось над хрупкой окружностью ее груди.
— Если ты не уверена, тогда... ты же не дашь ему жениться на ней, правда?
— Я не знаю. Джейми сказал, что поговорит с мистером Вемиссом, чтобы понять, что он думает по этому вопросу.
Я поднялась и вытащила первое из предметных стекол из их розоватого раствора, стряхнула прилипшие капли и, вытерев стекло снизу, осторожно поместила его на платформу своего микроскопа.
— Что ты ищешь, тетя?
— Частицы, которые называются спирохеты. Это особенный вид микробов, являющийся причиной сифилиса.
— Ну, да, — несмотря на серьезность ситуации, я улыбнулась, услышав нотку скептицизма в его голосе. Я показывала ему микроорганизмы раньше, но, — как и Джейми, и практически все остальные, — он попросту не мог поверить, чтобы что-то такое, практически невидимое, было способно наносить вред. Единственной, кто всецело принял эту точку зрения, была Мальва Кристи, но я думаю, согласие было обусловлено только ее доверием ко мне. Если я ей что-то говорила, она верила мне, что очень освежало после нескольких лет среди шотландцев, таращившихся на меня с разной степенью недоверия.
— Как думаешь, он направился домой? Манфред?
— Я не знаю, — я говорила рассеянно, медленно двигая предметное стекло туда-сюда, изучая его. Я могла различить красные кровяные тельца, бледно-розовые диски, которые проплывали в поле моего зрения, лениво двигаясь в разбавленном водой маркере. Не было ни одной смертоносной спирали, но это не означало, что их нет, только лишь, что маркер, который я использовала, не нашел их.
Лиззи пошевелилась и застонала, и я обернулась, застав ее веки трепещущими.
— Все, девочка, — мягко сказал Йен и улыбнулся ей. — Теперь лучше?
— Лучше? — слабо переспросила она. Между тем, уголки ее рта немного приподнялись, и она выпростала руку из-под одеяла, ощупывая себя. Он взял ее руку в свою, поглаживая.
— Манфред, — сказала она, поворачивая руку туда-сюда, с полуприкрытыми глазами. — Манфред здесь?
— Эм... нет, — ответила я, обмениваясь быстрым взглядом ужаса с Йеном. Как много она слышала? — Нет, он был здесь, но он... он ушел.
— О, — казалось, потеряв интерес, она снова закрыла глаза. Йен опустил на нее взгляд, по-прежнему поглаживая ее руку. Его лицо выражало глубокую симпатию с легким оттенком размышления.
— Наверное, я должен отнести девочку в ее кровать? — спросил он тихо, как будто она могла спать в этот момент. — А потом, возможно, пойти и найти?.. — он качнул головой в сторону открытого окна, приподняв одну бровь.
— Если тебе не сложно, пожалуйста, Йен, — я заколебалась, и его глаза встретились с моими: глубокого цвета лесного ореха, с мягкой заботой и тенями от воскрешенных в памяти страданий. — С ней все будет в порядке, — сказала я, пытаясь наполнить слова ощущением уверенности.
— Да, будет, — решительно подтвердил он и склонился, чтобы поднять ее, обернув одеялом. — Насколько я могу судить.
Глава 46. В КОТОРОЙ ВСЕ СТАЛО ЕЩЕ ХУЖЕ.
МАНФРЕД МАКГИЛЛИВРЕЙ так и не вернулся. Зато вернулся Йен, с подбитым глазом, ободранными костяшками пальцев и с кратким отчетом, что Манфред заявил о твердом намерении умереть, и идет вешаться. И скатертью дорога этому блудному сукиному сыну, и пусть его гниющие кишки лопнут как у Иуды Искариота — вероломный, вонючий мерзавец. Затем он потопал по лестнице, чтобы в тишине постоять рядом с кроватью Лиззи.
Услышав это, я надеялась, что заявление Манфреда было просто решением, принятым в состоянии временного отчаяния — и ругала себя за то, что не сказала ему сразу и в самых сильных выражениях, что он может быть исцелен, даже если это было неправдой. Он ведь не решится...
Лиззи находилась в полубессознательном состоянии, истощенная горячкой и лихорадочным ознобом малярии, она была совершенно не в состоянии слышать как о самом побеге своего суженого, так и о его причине. Однако мне стоило бы деликатно расспросить ее, как только она поправится, потому что была вероятность, что она и Манфред опередили свои брачные обеты, и тогда...
— Ну, есть у этого и другая сторона, — мрачно заметил Джейми. — Близнецы Бёрдсли готовились выследить нашего сифилитика и кастрировать его, но теперь, когда они услышали о его намерении повеситься, они великодушно решили, что этого вполне достаточно.
— Слава Господу за эти маленькие радости, — сказала я, тяжело опустившись к столу. — Они ведь действительно могли это сделать, — братья Бёрдсли, особенно Джосайя, были превосходными следопытами — и слов на ветер не бросали.
— Можешь не сомневаться, — заверил меня Джейми. — Они самым серьезным образом натачивали ножи, когда я нашел их и велел не утруждать себя излишними хлопотами.
Я подавила невольную улыбку, вообразив братьев Бёрдсли, склонившихся бок о бок над точильным камнем, их тощие, смуглые лица, одинаково нахмурившиеся в предвкушении мести, но вспышка сиюминутного веселья мгновенно испарилась.
— О, Боже. Мы должны рассказать МакГилливреям.
Джейми кивнул, побледнев от этой мысли, но сразу отодвинул скамью.
— Мне лучше отправиться туда немедленно.
— Нет, пока не подкрепитесь, — миссис Баг твердо поставила перед ним тарелку с едой. — Вам же не хочется иметь дело с Ютой МакГилливрей на пустой желудок.
Джейми колебался, но, очевидно, нашел ее аргумент заслуживающим внимания, так как взял вилку, и с мрачной решимостью принялся за свиное рагу.
— Джейми...
— Да?
— Может быть, тебе стоит позволить Бёрдсли выследить Манфреда. Я имею в виду, не для того, чтобы навредить ему — но потому, что мы должны найти его. Он ведь умрет от этого, если не будет лечиться.
Он остановился, задержав полную вилку рагу на полпути ко рту, и взглянул на меня исподлобья.
— Ага, а если они найдут его, он точно умрет, — он покачал головой, и вилка добралась до своей цели. Он прожевал и проглотил рагу, очевидно, в процессе дорабатывая свой план. — Джозеф в Бетабаре, сватается. Ему нужно сообщить, и по справедливости, я должен взять его с собой к МакГилливреям. Но... — он задумался, по-видимому, представляя себе мистера Вемисса, этого самого мягкого и робкого из мужчин, и по всеобщему мнению, самого бесполезного союзника. — Нет, я сам пойду и скажу Робину. Может случиться, что он уже начал поиски парня самостоятельно — или Манфред передумал и уже побежал домой.
Эта мысль ободряла, и я проводила его в дорогу с надеждой в сердце. Но он вернулся около полуночи, молчаливый и угрюмый, и я поняла, что Манфред домой не вернулся.
— Ты рассказал им обоим? — спросила я, приподнимая одеяло, чтобы дать ему залезть внутрь рядом со мной. От него пахло лошадью и ночью, едкий и холодный запах.
— Я попросил Робина выйти со мной на улицу, и рассказал ему. У меня не хватило смелости рассказать обо всем Юте в лицо, — признался он. Он улыбнулся мне, уютно устраиваясь под одеялом. — Надеюсь, ты не думаешь, что я жалкий трус, Сассенах.
— Нет, конечно же, — заверила я его, и наклонилась затушить свечу. — Главное достоинство храбрости — благоразумие.
* * *
ГРОМОВОЙ СТУК в дверь разбудил нас прямо перед рассветом. Ролло, спавший наверху лестницы, метнулся вниз с угрожающим ревом. За ним тотчас последовал Йен, находившийся у кровати Лиззи, наблюдая за ней, пока я спала. Джейми выпрыгнул из кровати, схватил заряженный пистоль с верхней полки платяного шкафа, и поспешил присоединиться к переполоху.
Шокированная и удивленная — я спала менее часа — я села, сердце бешено колотилось. На мгновение, Ролло перестал лаять, и я услышала, как Джейми крик во входную дверь: "Кто там?".
В ответ на этот вопрос раздались повторные стуки в дверь, отдававшиеся эхом вверх по лестнице, и казалось, расшатывающие весь дом, в сопровождении повышенного женского голоса, который сделал бы честь Вагнеру в одной из его наиболее мощных арий. Юта МакГилливрей.
Я стала выбираться из постели. В это время снизу доносилось смешение голосов, возобновленный лай, поднятие дверного засова — затем еще более спутанные голоса, ставшие намного громче. Я подбежала к окну и выглянула наружу — Робин МакГилливрей стоял в дверном проеме, очевидно, только что спешившийся с одного из двух мулов.
Он выглядел заметно постаревшим, осунувшимся, словно из него вытрясли всю душу, отняли все силы и оставили вялым и дряблым. Он отвернул голову от всего гама, раздававшегося на крыльце, закрыв глаза. Солнце только что поднялось, и ясный чистый свет отобразил все черты и тени измождения и отчаянной грусти на его лице.
Казалось, он почувствовал, что я наблюдаю за ним сверху, потому как открыл глаза и поднял голову в сторону окна. Он был взлохмаченный, с красными глазами. Он увидел меня, но не отреагировал на мой неуверенный жест приветствия. Вместо этого, он отвернулся, вновь закрыл глаза и остался стоять в ожидании.
Переполох внизу переместился внутрь, и видимо, продвигался вверх по лестнице, сопровождаясь шотландскими увещеваниями и немецкими выкриками, перемежавшимися энергичным лаем Ролло, всегда готовым внести свою лепту в продолжение веселья.
Я сдернула халат с гвоздя, но едва засунула в него одну руку, как дверь в спальню широко распахнулась, и грохнулась о стену с такой силой, что отскочила и ударила ее в грудь. Нимало не смутившись, она снова распахнула дверь настежь, и двинулась на меня как многотонный грузовик, со сверкающими глазами и чепцом набекрень.
— Ты! Weibchen! Как смеешь ты, такое оскорбление, такая ложь говорить о мой сын! Я тебя убить, я повыдергивать тебе волосы, nighean na galladh!
Она набросилась на меня, и я увернулась в сторону, едва избежав ее хватки за мою руку.
— Юта! Фрау МакГилливрей! Послушайте ме...
Вторая попытка оказалась более удачной: она ухватилась за рукав моей ночной рубашки и вырвала его, стаскивая одежду с моего плеча с раздирающим треском рвущейся ткани, в то время как свободной рукой она вцепилась мне в лицо.
Я отпрянула, закричав изо всех сил, в памяти всплыл ужасный момент, когда рука ударила меня по лицу, руки потянули меня...
Я ударила ее, продолжая истошно кричать, сила страха переполнила мои конечности. Некоторые крошечные остатки разума в моем мозгу находились в полном потрясении — но были совершенно неспособны остановить эту животную панику, беспричинную ярость, гейзером выплескивающуюся из очень глубокого и неожиданного колодца.
