"Пенитель морей", под залпы салюта, первым вошёл в реку, а уж за ним потащились и лодьи каравана, облепив собой немногочисленные городские вымолы, и практически сразу приступив к разгрузке новых колонистов и товаров, столь необходимых для них и города. Андрей же, прихватив жену и детей, отправился в дом местного главы с визитом.
Сам голова встречал наместника ещё в порту, а тем временем в его доме спешно готовились к встрече дорогого гостя.
Когда сенная дверь отделила их от толпы зевак, женщины тут же удалились на женскую половину дома, забрав с собой и детей, а мужчины поднялись в горенку, обсудить насущные дела. Впрочем, даже при беглом взгляде было заметно, что дворянин вполне справлялся со своими обязанностями: город строился и укреплялся. Торговля с Лапландией, затихшая было в ходе краткосрочной войны, судя по увеличивающемуся товаропотоку, вновь росла и крепла, а земли, пригодные под пахоту, постепенно, по мере прибытия новых крестьян, вводились в оборот. Правда, лучше всего тут росли овёс да ячмень, так что хлебом город богат не был. Но это была проблема всего наместничества и решалась она просто: завозом зерна в обмен на богатства местных земель. Ну и, разумеется, не забывали тут и об образовании. Ведь для бурного роста провинции нужен был достаточно большой пласт грамотных людей. Кадровую же проблему учителей решили, как всегда, за счёт соседа. И в Овлу и в Торнио привезли тех, кого похолопили в своё время в Литве, с обещанием отпустить на волю с возможностью уехать куда угодно, но только после того, как они смогут оставить за себя достойную смену. А в помощь для налаживания учебного процесса от князя-наместника передавали новообразованным школам в дар учебники, отпечатанные за его счёт в камской вотчине.
Однако больше всего местный голова порадовался, конечно, новым людям. Городку очень сильно требовались рабочие руки, а лопари предпочитали кочевать со своими олешками по дальним кочевьям, ну а саамы — жить своей жизнью в лесах, лишь изредка заезжая на торг, дабы обменять свои поделки на нужное им. Да и просто разбавить местных свеев русскими людьми тоже было неплохо. А то вместо нормальной речи в округе уже какой-то суржик из двух языков складываться начал...
Покидал Торнио князь спустя трое суток и в хорошем расположении духа, твёрдо пообещав голове в следующем году подбросить ещё колонистов. Теперь же его путь был на юг, к тамошней границе русских владений.
— Прости, муж, но я не поняла, зачем ты про путь на север спрашивал?
Варвара, быстро приноровившаяся к крену, умело накрывала стол для ужина. В каюте, обшитой желтой финской сосной, её стараниями был наведён определённый уют, и Андрею даже начинало казаться, что она умудрилась перенести сюда кусочек дома. Скинув мокрый от брызг кафтан, он ополоснул руки под рукомоем и рухнул на стул, что стоял возле раскрытого кормового окна, через которое вместе с воздухом врывались в помещение крики чаек и шум струящейся воды.
— Как Настюша? — поинтересовался он.
— Спит, — вздохнула Варя.
Увы, у старшей дочки обнаружилась самая настоящая морская болезнь. Её укачивало даже на малой зыби и поэтому "Пенитель" сейчас шёл прямиком в Овлу, дабы высадить семью на берег. Морская прогулка удалась на славу, детям, да и жене понравилось, но дальше мучить ребёнка не хотелось. Правда, вторая дочурка качку переносила отлично, бойко ползала по любой поверхности и капризно дула губки, если её укладывали спать в колыбельку, а не качали на ручках, желательно папка, напевая при этом колыбельные песенки. Варвара, давно привыкшая, что у них многое отлично, чем в других семьях, только улыбалась, видя, как грозный муж изображает из себя няньку. Однако сейчас обе дочурки уже посапывали в кроватках, так что уйти разговору в сторону жена не дала:
— Опять куда-то сбежать задумал.
— Придётся. Уж больно там места важные. Норвеги это давно поняли, отчего и поставили там свой городок Вардегуз. Я же хочу чуть южнее русский городок поставить. Есть там такое местечко удобное — Киркенес прозывается.
— И что там хорошего? — Варя давно поняла, что муж ничего просто так не делает. И главное, везде выгоду для себя найти пытается. Как с той же Камской вотчиной, что ныне главный доход в семейную казну приносила. А если окружающие не понимали его замыслов, так это от того, что знали куда меньше мужа. И не видели того, что видел он. Вот и сейчас, она верила, не просто так в том месте он городок ставить пожелал. И муж не подвёл:
— То, что на Руси большим спросом пользуется. Железо. А так же дичь, меха и рыба. Но железо — главное! Тамошние саамы знают, где в их горах руда прячется, но на наше счастье, не обладают необходимыми технологиями для их добычи. Там ведь горные шахты рубить надобно. У нас, правда, тоже таких мастеров мал-мала-меньше, но зато под боком есть немцы. У которых вот-вот любимое занятие начнётся — резать друг друга. Так что мастеров мы наберём, а вот железо то всё нам достанется. Заодно и север осваивать начнём лучше. Да и сам по себе тот городок удобен будет.
— Опять про то в мудрых книгах вычитал?
— А как же иначе. А ещё от людей слыхивал, — привычно отшутился муж. Хотя Варя просто чувствовала, что знает он про те места куда больше, чем рассказал, но откуда — никогда не сознается. Лишь привычно отшутится: "не задавай мне, дивчина, неудобных вопросов, не получишь на них уклончивых ответов". И понимай, как знаешь.
А вот Андрей после разговора с женой, задумался. Про Киркенес он знал в основном из книг про Отечественную войну. Ведь увлекающиеся историей флота просто не могут пройти мимо действий Северного флота в ту войну, включая Петсамо-Киркенесскую операцию. А во многих работах прямо указывалось, что этот норвежский городок был не только базой снабжения немецких войск, но и являлся одним из ключевых поставщиков сырья для германской промышленности. И раз так получилось, что ныне эти земли находились в двоеданстве Руси и Дании, владевшей Норвегией, то почему бы ему, как наместнику, в пику норвегам, с их Вардегузом, не поставить свой острожек на том месте, дабы, пользуясь свои послезнанием, закрепить окрестные места за Русью? Однако, оценив масштаб дел в наместничестве, он вынужден был признать, что нельзя охватить необъятное. Так что с закладкой Киркенеса придётся обождать, главное — не забыть об этом. А вот мастеров горного дела нужно уже начинать подыскивать. Потому как будущий Киркенес должен стать надёжной базой для русского севера.
Высадив семью наместника в Овле, "Пенитель морей" не стал долго задерживаться в городке и уже с утренним бризом вышел в море, быстро догнав неспешно двигавшийся к югу караван. И уже вместе с ним достиг устья пограничной реки Патоеки, от которой к югу отходили уже земли шведского наместничества. И если тут и жил кто, то разглядев подходящую к берегу армаду, благоразумно предпочёл скрыться в густых прибрежных лесах...
Летописная Патоеки была довольно крупной и достаточно протяженной рекой, вытекающей из озера Пюхяярви, расположенного близко к северной части области Саволакс. Река была заметным водным путем из внутренней части страны, из того же Саволакса и Северного Тавастланда к Ботническому заливу, так что оседлать её устье было выгодно как с точки зрения обороны, так и с точки зрения экономики. Кстати, за прошедшие века река успела сменить своё название, и ныне была известна как Пюхяйоки (Святая река).
Разглядывая через оптику безлюдное побережье, князь от нетерпения покусывал собственную верхнюю губу, ожидая, когда уже лодья-пынзар двинется вслед за мелкосидящими бусами, что успели приткнуться к галечному берегу и с которых уже выгружали людей и припасы. Наконец, тронулся и "Пенитель морей", однако, не пройдя и кабельтова, судно неожиданно качнулось, и из-под днища раздался сильный глухой удар, а над головой громко хлопнул и заполоскался парус. Тут же по всему кораблю засвистели свистки, посыпались дикие маты, и поднялась суматошная беготня.
Глядя на эту вакханалию, Андрей побагровел от злости. Как мог мореход, лотом промеряющий глубину, пропустить банку, на которую сейчас ветром вытаскивало корабль? Плетей мерзавцу, как всё закончится! И боцману с вахтенным офицером, раз недосмотрели!
— Крепко сели, князь! — вид подошедший командир имел бледный и жалкий. Кто бы не был виноват, а за всё на корабле отвечает он, первый после бога.
— Потом разберешься, кто виноват, а пока думай, как корабль будешь с мели тягать. И шлюпку мне, поеду на берег.
Тур пару раз кивнул головой, и поспешно начал отдавать приказы. Вскоре небольшая разъездная ёла, креплённая на корме, была спущена с ростр и подведена к подветренному борту. Окинув ещё раз взглядом палубу лодьи-пынзара, на которой деловито суетились мореходы, Андрей покинул корабль. А вы как думали? Как сняться с мели, голова должна болеть у командира, а не у адмирала. А потому, закутавшись в плащ от холодного ветра, он и съехал на берег.
Большой совет по его требованию собрался на берегу, прямо на голых, нагретых солнцем камнях. Розмыслы сидели спиной к морю, слушая его ровный плеск да крики чаек. От берега несло запахом гниющих водорослей. Где-то в зарослях уже раздались первые удары топором, захрустели ветви падающих деревьев. Со стоянки, укрытой от пронизывающего ветра, донеслись запахи костра, а на полянке один за другим стали вырастать палатки и шалаши, в которых предстояло жить поселенцам в первое время.
— Ну что, определились уже, где лучше острожек ставить, а где пристань разбивать? — спросил князь разом у всех.
— Да как не определиться-то — пожал плечами Кудим — ражий мужик с проседью в бороде. С раннего детства начал он работать на вымолах: где-то ставил новые, где-то чинил старые. Вот и тут его задачей было соорудить вначале временный, а потом и постоянный причал для нового поселения. — Вон за мыском хорошее место.
— Ага, — поддакнул ему Мишук. — А на мыске том можно и острог поставить. Отсюда пушками своими аккурат всё русло и перекроешь, княже. Ещё можно чуть далее вглубь пройти и там, на острове, отстроиться. Но тут уж тебе, князь, выбирать.
Андрей кивнул, задумчиво разглядывая кроки, наспех набросанные учениками картографов, которых, как и гардемаринов, тоже иногда брали на корабли для практики. Судя по рисункам, места были и вправду выбраны удачно, но было тут одно "но". Медленный, но неотвратимый подъём земли в следующие столетия заставил немало финских поселений устраивать этакие забеги за отступающим морем. Так что, наверное, лучше всё же поставить острог вот тут, на мысу. По крайней мере, тут он ещё долго будет граничить с морской стихией.
— Что же, други-розмыслы, этот мысок и мне нравится. Ставьте тут острог и пристань. И уж коли стоять он будет на границе земли русской, то и прозванье ему дадим Пограничный.
Розмыслы согласно закивали головами, в уме уже прикидывая, что и как делать в первую очередь. Работы впереди было много.
А на пострадавшем судне весь день и всю ночь кипела бурная деятельность. Поначалу его попытались стянуть с мели, воспользовавшись приливом, но не получилось. А потому пришлось потрудиться всю ночь, разгружая прямо так...
На следующий день, вновь воспользовавшись приливом, основательно облегчённое судно попробовали стянуть с мели вновь. Несчастный корабль, тяжко шурша днищем по грунту, дёрнулся несколько раз и... свободно закачался на волнах. Буксирные команды тут же отверповали его ближе к берегу, чтобы в отлив осмотреть возможные повреждения. А пока что плотникам велено было постоянно смотреть за обстановкой в трюме. Но, по счастью, корабль, построенный Виколом, оказался очень крепок и большого ремонта не потребовал, чему Андрей был несказанно рад.
* * *
*
В кремлёвской спальне стояла необычная тишина, лишь потрескивала в серебряном подсвечнике толстая восковая свеча, наполовину уже сгоревшая. Впрочем, её света было вполне достаточно для глаз одинокой женщины, неподвижно лежащей на широкой постели под навесом из тяжкой парчи на четырех точеных позолоченных столбиках. Государь ныне изволил выехать на охоту, а, впрочем, и в иные дни он всё реже посещал семейное ложе. Не был бы он постоянно окружён свитой, подумалось бы, что полюбовниц завёл себе Василий Иванович.
Душно, мрачно... и полутьма царит в обширной спальне. Но взор государыни устремлён в тот угол, где висела икона, написанная для государева обихода молодым богомазом. На ней богоматерь склоняла голову к своему младенцу, прижимая его к груди...
Увы, скоро уже двадцать лет, как женаты Василий и Соломония, а вот так, как на иконе, прижать к себе свою кровиночку, у них до сей поры не получилось. И оттого с каждым годом муж отдалялся от неё всё дальше и дальше и добром это кончиться не могло. Ведь недаром церковный собор неожиданно поднял вопрос развода для православных венчанных. Нет, недаром! Это всё происки её явных и скрытых недругов, желающих потеснить её на семейном ложе. И один из них, с ликом ангела, но чёрной душой, в последние годы всё больше входил в силу при дворе её мужа. А она? А она опоздала. Когда брат поведал обо всех слухах, что ходили о юном князе, муж уже не так яро прислушивался к её ночным нашёптываниям. Хотя Андрейка скорее ширма, за которой прячется кто-то другой, более умудрённый. Ведь у князя, да и всего рода Барбашиных, нет ни юной сестры, ни дочери, годных для замужества, так что не прав Иван, не сам князёк ведёт сию партию, стоит за ним кто-то. Кто-то из клана Шуйских. Возможно и сам Немой, хоть и не женат до сей поры. Знать бы, кого ей в пику противопоставляют, догадалась бы. А так только гадать и приходится.
Соломония тяжко вздохнула. Думала ли она, что жизнь государыни будет для неё невесела и гораздо хуже, чем жизнь до замужества, с относительной свободой в родительском доме? Там она могла сходить погулять с подругами или даже покататься верхом в дальней вотчине (отец, хоть и был древнего рода, но многое позволял детям). А в Кремле она всё больше и больше чувствовала себя затворницей. Окружавшие её мамки да свита уже не казались подругами, а больше напоминали надзирателей. Из посторонних мужчин никто не мог входить в её терем, кроме митрополита, духовника да ближайших сродников, отца и брата. А после смерти отца лишь брат и остался. Остальные же, ища её милостей и заступничества, обращались лишь через жён да матерей.
Вот только не верилось, что кто-то из тех, чьи судьбы она спасла от опалы своим заступничеством, заступятся за неё, когда Василий решится на развод. Нет, были и у неё заступники. Тот же Семён Курбский считал, что нельзя гнать от себя кроткой, святой женщины, ничем не повинной перед мужем. Да и старец Вассиан не забывал, изредка навещая её и поддерживая, как только мог.
Чёрные прекрасные глаза государыни взирали на икону, с которой скорбно улыбалась Матерь божья, словно подтверждая истину, что здесь, на земле, нет ей помощи, ни от кого. Ведь даже любовь, что вела её все эти годы, ныне почти затухла. От этой мысли хотелось реветь белугой, словно она простая баба, а не великая княжна. Но не было слёз.
