Демон шарлатана. Часть первая.

Я поднялся с постели и убрал руку растерянной демоницы с компьютерной мыши, после чего приложил свою ладонь к манипулятору.

— Теплая, — заключил я. — Как после человеческой руки. Ты гораздо теплее окружающей среды. Я не видел, чтобы ты чем-то питалась, но чувствовал твоё дыхание, и оно было довольно горячим. Сначала я отнёс это на счет демонической страсти... да, в глубине души я романтик, но теперь думаю, что это просто способ избежать перегрева. Полагаю, внутри ты раскалена ещё сильнее.

Демоница хранила молчание. Я снова улегся на кровать.

— Откуда ты можешь брать энергию? Хм. Ты ничего не ешь, так что химические способы получения отпадают: неоткуда брать сырье. — Я почесал лоб. — Нет, думаю, я подошёл к вопросу не с той стороны. Сначала надо понять, как организм вроде тебя вообще мог возникнуть. Обо всём надо судить, опираясь на историю, и биология не исключение... да, биология, я буду условно считать тебя живой, раз уж ты способна говорить... не благодари, мне просто неприятна мысль, что я мог заниматься сексом с механизмом. Хм... впрочем, я не до конца уверен, что у нас был секс, я плохо помню, что ты со мной делала последние две ночи. Однако совокупление укладывается в теорию, так что буду верить в него, пока не возникнет какого-нибудь противоречия.

Я снова умолк, мысленно перебирая все свои знания о живой природе.

— Нет, — сконфуженно признался я, спустя некоторое время. — Ничего не получается. Не могу даже представить форму жизни, от которой ты могла произойти эволюционно. Либо ты вообще не с этой планеты, а из какого-нибудь безумного мира, где условия невообразимо отличаются от земных, либо была сконструирована искусственно. Поскольку в инопланетян я не верю, то склоняюсь ко второму варианту. С другой стороны, моих познаний в технике также не хватает, чтобы объяснить каким образом обеспечивается связь между моим мозгом и твоим телом, плюс материал, из которого ты сделана, какой-то нечеловеческий. Если бы люди могли так легко манипулировать материей, то сначала сделали бы танк или что-то вроде него, но никак не секс-робота. У нас считается более благородным утешать либидо через войну, нежели через соитие.

— Значит, всё-таки инопланетяне?

— Едва ли... зачем им делать безупречную земную женщину? Свои уже надоели? Ох, это какая-то бессмыслица.

— А как тебе версия, что я демон, пришедший из глубин ада, чтобы ввергнуть тебя в порок и сделать слугой князя тьмы? — Моя собеседница почти смеялась.

— В этом случае ты, во-первых, опоздала, — саркастично заговорил я, — ибо мою душу давно вычеркнули из списка приглашенных в рай, а во-вторых, вся эта мистическая ахинея недоказуема. Но пойдем от противного: Сатана есть, и ты его агент. Почему я, а не, скажем, президент? Впрочем, нет, это очевидно: он и так за вас. Я перефразирую: почему именно одинокий, никому не известный шизофреник, а не кто-нибудь, обладающий влиянием в мире?

— Потому что крест нашёл ты, а не кто-то другой.

— Тогда это не похоже на козни дьявола. Как-то непродуманно.

— Было продуманно, пока не вмешались ангелы. Например.

— Не плоди лишних сущностей, — фыркнул я. — Так мы целый пантеон сочиним вокруг тебя, чтобы объяснить все нестыковки. Конечно, соблазнительно прибегнуть к спасительной черной магии, дабы закрыть глаза на непонятное, но я слишком умелый лжец, чтобы поверить в такую чушь. Если хочешь успокоить меня сказкой, придумай что-нибудь изящное, без логических костылей.

— А почему бы тебе просто не спросить меня? — Суккуба явно забавляла наша беседа.

— Потому что это ничего не даст, — пояснил я. — Если ты кочуешь из разума в разум, то нельзя поручиться, что ты не переносишь за собой предрассудки прежних хозяев. Более того, маловероятно, что с таким образом жизни ты вообще обладаешь долговременной памятью. Эти два возражения вместе означают...

— ...что я сама могу ошибаться на свой счет, — продолжила за меня демоница. — Не надо всё разжевывать, я не дура. Хотя, конечно, допустить, что абстрактные умозаключения одного могут быть ближе к истине, чем четкие воспоминания другого, мог только полный псих.

— "Ха" три раза, — отмахнулся я. — Мир полон людьми, четко помнящими своё общение с духами, пришельцами или иными неведомыми тварями. Память — это процесс, вроде течения реки: направление воды остается прежним, но русло постоянно меняется. Нельзя доверять ей безоговорочно.

— Тогда вообще ничему нельзя доверять. Память — это всё, чем ты можешь оперировать.

— Именно!

Мне всё-таки удалось довести суккуба до смеха.

— С тобой даже демон свихнется. Так что же, мы в тупике?

— Нет, — улыбаясь, возразил я. — Безоговорочное доверие и допущение — это не одно и то же. Поэтому я могу выслушать твою версию, допустив, что ты можешь знать некоторую часть истины. Ты ответишь на мои вопросы?

Веселье демоницы затихло.

— Нет, милый, — она говорила с грустью, — ещё не время. Но обещаю, ты всё постигнешь позже. Просто не обо всём можно поведать словами. И, если честно, я удивлена, как много ты понял всего за два дня.

— Так значит, мои предположения не были полным бредом? — удивился я в ответ. — Надо же. Я ведь почти не думал над этим. Это было... как вдохновение — да, вот верное слово — вдохновение. Мои мысли будто подхватило ветром и понесло вверх.

— А прежде такое случалось?

— Да, бывало. В четвертом классе я вычислил, что наша классная руководительница спит с учителем физики, и рассказал об этом её мужу.

— Да ладно?

— Серьезно. Это оказалось правдой, так что я разрушил их брак. То был первый случай, когда я использовал свою супер-силу во зло. Хм, хотя измена тоже считается злом... неужели я тогда восстановил справедливость? О нет, какая гадость, не хочу об этом думать.

— Думаю, у тебя потом возникли проблемы с учебой.

— А вот и нет. Кроме обманутого мужа, никто не узнал о моей роли в той истории. Взрослые вообще редко принимают детей во внимание, и совершенно напрасно.

Я потянулся.

— Знаешь, мне ужасно наскучило сидеть в четырех стенах. Ощущаю сильную потребность выйти на воздух и бродить по улицам.

Демоница страдальчески поморщилась.

— И куда ты хочешь пойти?

— Всё равно. Стены давят на меня, хочу просто убраться из-под их гнета. Такое впечатление... — я задумался, подбирая слова, — что из меня наружу рвется нечто, спавшее всё время.

— Значит, началось. Это моё влияние на тебя: твои страсти становятся сильнее, их будет трудно сдерживать. Постарайся не поддаваться эмоциям.

Демоница встала и подала мне руку. Это было одновременно мило и забавно.

— Да я просто монстр самоконтроля. Не волнуйся, — обещал я, — всё будет в порядке.

И солгал, потому что проблемы начались ещё на лестничной клетке. Мой сосед, жуткий тип из разряда тех, кому медицина Третьего Рейха предписывала делать воздушную эмболию, трясущимися руками пытался отпереть дверь своей квартиры. Вид сего жалкого существа с подгибающимися коленями пробудил во мне вспышку странного холодного гнева. Полностью отдавая отчет в своих действиях, я тихо подошёл к алкоголику со спины и занёс над его головой кулак, намереваясь ударить.

— Стой! — сердито воскликнула демоница, схватив моё запястье. — Успокойся!

Я не сопротивлялся, и она просто увела меня, держа за руку.

— Это было неожиданно, — смущенно произнёс я, когда мы вышли на улицу. — То есть, конечно, он давно мне не нравился, но бить его я ещё не пытался...

— Не беспокойся об этом. Если бы ты действительно хотел причинить ему серьезный вред, мне бы не удалось тебя остановить.

Я не стал возражать, хотя был уверен, что намеревался убить несчастного пьяницу. Злоба часто посещала моё сердце, но крайне редко ударяла в голову, подчиняя мышление; и сейчас произошло именно последнее: за тот миг, пока демоница не успокоила меня, мой разум уже успел придумать план сокрытия трупа.

— Я потомок людей, считавших совершение убийства необходимой частью процесса взросления.

— Да, а ещё ты потомок рыб, — возразила демоница. — Но где твои жабры?

Я мысленно усмехнулся. Меня не так просто было сбить с мысли.

— Уши, гортань и челюсть — вот мои жаберные дуги. Они выглядят иначе, но никуда не исчезли.

— Умник. Я говорила об органе, а не части скелета.

Я досадливо нахмурился, в уме перебирая прочитанные страницы и стыдливо убеждаясь в правоте суккуба.

— Ладно, это была неудачная аналогия, признаю, — великодушно сообщила демоница. — Но всё равно тебе следует прекращать поиски оправданий. Если хочешь убить — убей, но делай это с умом, чтобы не сожалеть впоследствии.

— Да не хочу я его убивать! — я слегка растерялся от советов суккуба. — То было краткое помешательство. Оно не повторится.

— Хорошо, — согласилась демоница, положив мне руку на плечи. — Просто помни: я на твоей стороне.

— Я ценю это, — сарказм в моем голосе был почти неуловим, поэтому моя собеседница сделала вид, что не опознала его.

В наступившем молчании мы двинулись к парку. Жаркий воскресный полдень радовал меня пустующими улицами. От безделья я разглядывал развешанные на зданиях плакаты и вывески: реклама, объявления, агитация. Проходя через призму моего восприятия, многие из них обретали весьма причудливый вид. Например, надпись на вытянутом плакате, оставшуюся после недавнего бурного празднования Дня победы, на которой черным по оранжевому были написаны впритык по вертикали два слова "помню" и "горжусь", мой мозг упорно читал как "гпоормжнуюсь". Несколько секунд я даже думал, что это на старославянском.

Осознание забавной ошибки не развлекло меня. Память об этом религиозном культе нового времени слишком раздражала. Массовая истерика, провоцируемая правительством ради накала патриотизма, лишь плодила бездумных фанатиков, не знающих ничего о причинах войны, но твердо уверенных, что уважение следует выражать воплями и агрессией в адрес инакомыслящих. По своей популярности культ победы давно обставил Христа с Аллахом: если я примусь кричать на улице, что Иисус и Магомед — болваны, свидетели просто назовут меня идиотом; но если я начну проповедовать, что "деды воевали не за тех", то одними лишь оскорблениями отделаться будет сложно. Агрессия адептов — вот истинный показатель популярности веры, а не количество храмов.

В парке оказалось довольно людно. Дети и взрослые шумными стайками бродили по тенистым аллеям и занимали лавки. Я никогда не понимал, что заставляет людей собираться вместе ради безделья, но и не осуждал: по крайней мере, это не несёт очевидного вреда.

Сторонясь людей, я нашёл нам пустующую лавку под прутьями скорбной ивы, удаленную от основного шума, и расположился там, раскинув руки. Демоница уселась рядом, обняв за пояс и склонив голову к моему плечу. Если кто-то мог видеть обоих, то он принял бы нас за обычную парочку.

— А у тебя есть имя?

Демоница звонко рассмеялась.

— Не прошло и трех дней.

— Да, неловко, — согласился я, сдержав улыбку. — Но всё же?

— Я всегда позволяю хозяину придумать мне имя. Так я лишний раз даю понять, что являюсь покорной рабой.

— Разумно. Хм. Что-то ничего на ум не приходит.

— Просто назови своё любимое женское имя.

— Если честно, я вообще не люблю имена. Есть что-то унизительное в них: откликаться на имя — это значит выработать у себя тот же рефлекс, которой заставляет собаку в лаборатории истекать слюной по звонку.

— Ты слишком серьезно относишься к подобной ерунде.

— Это не ерунда. Подключать к самому себе кнопку, позволяющую кому угодно переключать моё внимание, это совсем не ерунда. Это связано с моим мышлением, а ведь только оно делает меня мной. Это всё чертовски серьёзные вещи.

Суккуб слегка отстранилась и хмуро заглянула мне в лицо.

— У тебя вообще были женщины до меня?

— Ты имеешь в виду секс или романтические отношения? — уточнил я.

— Второе.

— Нет.

— Неудивительно, — проворчала демоница, возвращая голову на моё плечо. — Стоп. — Она снова приподнялась. — А как же тот твой злобный рассказ на кладбище?

— Ну... — я задумался. — Там не было ни капли романтики. Она верила, что я влюблен, а я верил, что смогу притвориться нормальным человеком. Двойная ошибка.

— Расскажи подробнее.

— Это скучная история... но раз ты настаиваешь. Я не всегда умел отделять свои собственные желания от тех, что были навязаны мне социумом. Поэтому, когда я стал жить отдельно, то полагал, что следующий этап — завести отношения с девушкой. Я даже не задумывался, хочу ли этого на самом деле, шаблон поведения, наблюдаемый мною повсеместно, решил всё за меня. Довольно скоро я встретил Лизу — тот, кто ищет, всегда находит. Никаких чувств я к ней не питал, но она была симпатичной и, как мне казалось, умной. Впоследствии я научился отличать настоящий ум от эрудиции, но тогда был готов признавать умным любого, кто способен цитировать Кафку в контексте беседы о школах европейской философии. В общем, я купил хорошие духи, пару белых рубашек, побрился и покорил её сердце. Мир заполнен нытьем половых неудачников, но правда в том, что достаточно приятно пахнуть и красиво говорить, чтобы заполучить почти любую женщину. Почти, да. С Лизой сработало. Не знаю, что там творилось в её голове на самом деле, но она много раз говорила, что любит меня. Я тоже так говорил, но точно врал, так что мои сомнения на её счет оправданны — как может притворщик доверять людям? Однако меня не утомляло притворяться постоянно — я занимаюсь этим практически с рождения, и мы вполне могли бы удовлетворять друг друга на протяжении очень долгого времени.

— И когда же всё пошло не так?

— Когда она решила, что имеет надо мной власть. Так вышло, что она противопоставила своё присутствие подле меня моим взглядам на реальность. Лиза ожидала, что реальная девушка для меня важнее "фантазий". Однако я могу лишь притворяться покорным, но не быть им. Заметив, что моя внутренняя свобода превращается просто в средство самоутешения, я взорвался.

— Но что конкретно вас поссорило?

— Да так...

— Ну же, милый, — с предвкушением настаивала демоница. — Скажи!

— Ладно. Как-то я обмолвился, что ненавижу своих родителей, обрекших меня на смерть.

— Жестко, — оценила демоница. — Но справедливо: все рожденные умирают. Полагаю, девочка не обрадовалась такому откровению?

— Угу. Она заявила, что, цитирую, нельзя даже думать таким образом. Нельзя. Думать. В общем, после этого всё стремительно рухнуло. Я понял, что моя маска треснула, и сбросил её, и моё настоящее лицо Лизе совсем не понравилось. Она твердила, что я очень изменился, хотя я просто перестал притворяться. Выгнав её из своего дома, я почувствовал себя так, словно снял наручники. Примечательно, что она так и не поняла, почему я вдруг так "изменился". Очевидно, я очень хороший лицемер.

— Бедная Лиза, — вздохнула демоница.

Я улыбнулся, но вместо ответа мягко взял суккуба за подбородок и прильнул к её устам. Поцелуй вышел долгим.

— А ты, мой демон, хороший лицемер? — спросил я, разомкнув наши губы. — Чувствуешь ли ты то же, что и я, или всего лишь играешь?