— Но...— Сташинский попытался возразить. Явик отнёсся к этой попытке спокойно:
— Они — и выжившие, и погибшие, останутся на базе. Там достаточно места. — Явик решил пока не говорить профессору о том, что на планете находится и протеанский корабль. — Поэтому кроме меня никто из оставшихся на поверхности людей — и не только людей — других протеан — не увидит.
— Понимаю, — кивнул Сташинский.
— Рад, что понимаете. — Явик обсудил с профессором некоторые детали предстоящей работы. — Это — то, что касается нашей с вами части работ. А главное — мы очень надеемся на то, что вы нам поможете скоординировать деятельность ваших коллег.
— Не со всеми, — осторожно заметил профессор.
— Ясно, что не со всеми, Тимур Лаврович, — сказал Явик, обойдясь без улыбки. — И пока мы с вами работаем, а работать, уверен, мы будем вместе очень долго, называйте меня по имени. Оно — простое и для вас, думаю, приемлемое.
— Охотно, Явик, — облегчённо вздохнул руководитель археологической экспедиции.
Несколько десятков минут продолжалось, теперь уже с участием турианцев, Андерсона и меня, обсуждение Явиком и Сташинским деталей предстоящей работы по поиску входа в пределы протеанской базы.
Профессор слушал, кивал и всё острее понимал: его новые знакомые, а теперь уже, вполне возможно, и коллеги, подготовились хорошо, полно и профессионально. Что не могло не радовать. Археология без порядка, без анализа, без прогноза, без плана — невозможна. А тут — такая находка может быть... Конечно, мало кому о ней профессор и его коллеги смогут рассказать, но самому знать это — очень ценно, а понимать — ещё ценнее.
Дэйна решилась уехать из квартиры, занимаемой Шепардом, далеко не сразу. Несколько дней она провела в этой квартире. Что-то удерживало её там. А потом... потом — как-то сразу отпустило. Она проснулась утром, привычно потянулась, сбрасывая сонливость. И поняла, что теперь сможет вернуться к себе в личную квартиру. А квартира Джона... что ж, ей не впервой оставаться пустой и ждать своего владельца и хозяина декадами и месяцами.
Войдя в свою личную квартиру, Дэйна с тоской посмотрела на экран настольного инструментрона. Да, Джон ей пишет. И она ему пишет. Вроде бы всё нормально. И всё равно чего-то не хватает. В первую очередь ей не хватает Джона. Не его писем, нет, она прекрасно понимает, что там, где сейчас находится Шепард, вполне возможно, нельзя использовать ни аудиоканалы, ни, тем более, видеосвязь, но ей сейчас так хочется увидеть или услышать Джона, что слёзы сами наворачиваются на глаза, а ноги предательски слабеют.
Она понимает, что Джон сейчас очень занят. В своих коротеньких текстовых письмах он ничего не говорит о том, чем он сейчас занимается. Секретность, конечно же. Дэйна согласна, что он не может многое написать, даже намекнуть не может. На простые операции десантников уровня Джона не посылают, не назначают и не направляют. Значит, там — очень всё сложно. И, тем не менее, он находит возможность написать ей несколько строчек. Написать так, что у неё потом несколько дней прекрасное настроение и появляются новые силы. Он, конечно же, любит её, любит по-настоящему. Любит так, что Дэйна чувствует себя счастливой, едва только подумает о своём Джоне.
Всё же она уехала из квартиры Джона. Вернулась в свою "берлогу", где могла быть самой собой тогда, когда рядом не было Джона. Может быть, это и малозначащая деталь и обстоятельство, но Дэйна отметила: так быстро она покинула квартиру Джона впервые.
Дэйна размышляла о своих взаимоотношениях с Джоном в будущем. И понимала, что не хочет его отпускать. Хоть он ни разу не заикнулся о свадьбе и детях, но они оба это подразумевали. Лет через десять — двадцать. Когда её карьера завершиться. И она уйдет в тренеры.
Он удивительно хорошо и полно умеет довольствоваться малым. Ему вполне достаточно, что Дэйна — рядом, что она может прилететь, приехать, придти к нему в любое время дня и ночи, на любой срок и быть рядом с ним самой собой. Делать, говорить всё так, как она хочет. Только она. А сейчас...
Что-то очень неспокойно на душе у Дэйны. Не за Джона, нет. Слава богам, сейчас она не боится за Джона. Нет ни предчувствия, ни тягостного ощущения, что с Джоном или уже что-то случилось плохое или это плохое может случиться с ним в самое ближайшее время. Неспокойно на душе так, как никогда раньше.
Пальцы девушки, склонившейся над рабочим столом, надавили несколько сенсоров на клавиатуре ноутбука. Большой настенный экран осветился. Включились записанные в облачных хранилищах Интернета Земли новостные выпуски.
Слушая голоса дикторов — кибернетических и органических — Дэйна распаковывала вещи, тасовала мелочёвку по полкам и шкафам, вешала на плечики платья и комбинезоны. Порядок должен быть. У неё скоро выезд на тренировки, там и до сборов недалеко, а там — соревнования. Нельзя, собираясь в путь, терять время на поиски необходимого.
Дикторы весьма скупо говорили о многом сейчас важном для Дэйны. Об "Арктуре", куда улетел Джон, о колониальных новостях, о решениях Совета Цитадели и Совета Альянса Систем.
В другое время Дэйна бы не стала тратить время и силы на ознакомление с такой информацией. Как-то было спокойнее без этих общих текстовок. Но сейчас, когда в душе нарастало волнение, с которым она не знала, как справиться... Ей почему-то показалось необходимым обратиться к этим архивным записям. Хотелось повнимательнее взглянуть на события, происшедшие за несколько дней, что прошли после отлёта Джона на станцию "Арктур".
Явных настораживающих моментов вроде бы не было. Ни одна из колонизированных землянами планет не замолчала наглухо. Ни на одной из колоний не происходило ничего из ряда вон выходящего. И, тем не менее, Дэйна, занимаясь приведением вещей, привезённых из квартиры Джона, в порядок, слушала голоса дикторов и пыталась понять, что же её насторожило.
Удивительное дело, насколько же всё же стандартна жизнь любого разумного органика. Ничего нового не происходит. Всё обычно и вполне предсказуемо. Никаких особых крайностей. И всё же, всё же.
Приготовив себе чай с диетическими тостами, Дэйна устроилась в кресле перед экраном и теперь уже могла не только услышать, но и увидеть многое, что происходило на колонизированных людьми планетах. Она очень надеялась, что теперь не только на слух, но и, глядя на экран, она сможет что-то почувствовать, выделить, отметить, ощутить. Такое, что поможет поточнее определить, почему ей так неспокойно. А неспокойно ей было. И Джон тут не виноват. Он честно выполняет сейчас свой долг и ей не в чем его упрекнуть и обвинить. Сама она не склонна к тому, чтобы видеть проблему только в нём. Они и были рядом и вместе столько времени, в том числе и потому, что никто из них двоих не винил только другого в проблемах, вопросах и неурядицах, которыми, бывает, так богата человеческая жизнь.
Джон любил Дэйну, а она любила его. Они не говорили много о любви, но они знали, понимали и чувствовали, что именно любят друг друга.
Да, Джон долгое время был не у дел, мотался только по земным и редко когда — солнечносистемным полигонам и Центрам переподготовки, но... Эта новая командировка... Дэйна не могла и не умела сформулировать это яснее, но считала, что она, эта командировка — странная.
С каждым днём, проведённым без Джона, она всё острее и полнее понимала это. Таких командировок у Джона раньше не было. А теперь ещё это непонятное чувство... всеобщей опасности. Дэйна и раньше догадывалась, может быть, даже знала, что Джон в своей работе может столкнуться с проблемой, имеющей галактический характер, но... никогда не думала всерьёз о том, что это может произойти настолько скоро. Да он говорил о будущем вторжении Жнецов, но это воспринималось как паранойя и это событие казалось таким далеким.
Записи новостей подошли к концу, мигнула и высветилась заставка. Дэйна нажатием нескольких сенсоров погасила настенный экран, подпёрла рукой голову, прикрыла глаза, задумалась, помешивая ароматный чай в большой, почти литровой чашке.
Оставшись рядом с Джоном после выхода из детдома, она не воспользовалась правом отдалиться от него. Осталась рядом с Шепардом. С тех пор многие считали её невестой бравого коммандера ВКС Альянса Систем.
Людям нужна определённость, нужна ясность. Вот внешне всё и соответствовало этому требованию ясности. Но невеста — это будущая жена, а жена, это, прежде всего — мать.
Джон... Да, он никогда не ставил Дэйну перед необходимостью соглашаться на беременность от него, никогда не торопил её с таким решением. Понимал, что она сейчас не может себе позволить забеременеть. Ведь восстанавливаться придётся по спецпрограммам, а это может быть вредно и для карьеры в спорте, и для самой Дэйны.
Не всё в этой жизни можно просчитать. Даже если Джон и хотел детей, он никогда не ставил Дэйну перед выбором. Никогда не настаивал на том, что она что-то должна решать в этом направлении. Он предоставлял ей право действовать так, что её действия и были выбором, сделанным только ею. Ею, а не им, Джоном Шепардом.
Он, конечно же, как любой нормальный мужчина, боготворил её, свою женщину и подругу. Единственную, кстати. Он умел быть верным. И он был верным ей. Но никогда ею, своей Дэйной, не руководил и не командовал. Она была свободна. Она отдавалась спорту, отдавалась своей жизни, своему кругу знакомых и друзей. А сейчас, когда он улетел на "Арктур", а оттуда, конечно же, куда-нибудь, но очень далеко, Дэйна почувствовала страх. Не за себя, а за Джона. И — за многих других людей. Что-то надвигалось такое, что интуиция Дэйны буквально вопила о совершенно реальной, но неопределяемой, сколько нибудь чётко, опасности. И Дэйна понимала — скорее всего, Джон улетел навстречу этой опасности. И он уж точно, даже если вернётся — не будет ничего ей пояснять. Потому что не хочет волновать, не хочет беспокоить, не хочет её старить. Профессиональный спорт... выматывает. Век профессионального спортсмена, его карьерный век — короток. Ещё несколько лет, не больше двадцати — и она сможет завершить свою спортивную стезю, уйти в обычную гражданскую жизнь. И тут... такое ощущение. Словно и нет этих нескольких десятков лет впереди.
Дэйна осторожно поднялась с кресла, шагнула к шкафу, открыла дверцы. Может быть, Джон... хочет, чтобы она... родила ребёнка от другого мужчины? Он, вполне возможно, понимает, что ей очень хочется стать мамой. Даже если придётся досрочно завершить свою спортивную карьеру, что-ж. Она её завершит. Спорт очень многое ей дал, он ей помог. Очень помог. Во многом помог. Но... если на Землю надвигается что-то очень тёмное, то... это значит, что Джон... может и не вернуться. Он ведь такой, он не возвращается из боя, не завершив этот бой победой над врагом. А если он... если он не вернётся и этот бой... будет крайне сложен и труден даже для него, профессионала-десантника высшего класса, то... это ведь может быть причиной, хотя бы одной из причин того, что он неявно её, свою Дэйну, отпускает от себя?
Он ведь понимает, что через несколько лет Дэйна будет ещё более старой, её организм будет ещё более изношен... А ребёнок... его нужно выносить и родить так, чтобы он был здоровым и нормальным. И если нет у неё этих нескольких ближайших лет, нет этих спокойных лет, значит... Значит, Джон не вернётся в ближайшие годы на Землю и он, отпуская Дэйну, даёт ей возможность полюбить, выйти замуж, забеременеть и родить ребёнка от другого мужчины. Он даёт ей, своей Дэйне, выбор. Гораздо больший, чем раньше.
Она может выбирать. Может. Теперь — может. Всегда — могла, а теперь — особенно. Да, Джон ничего такого ей не написал в своих письмах. Но она ведь слишком хорошо знает истинного Джона. Своего Джона. И она может выбрать между ожиданием и своей полной реализацией как женщины-матери, женщины-жены другого мужчины. Которому не придётся вот так улетать далеко и надолго с Земли.
Джон не делает за неё этот выбор. Он даёт ей полное право самой сделать этот выбор. И она знает, что он поддержит любое её решение. Так или иначе, но — поддержит. Даже если она выберет жизнь с другим мужчиной, выберет беременность от другого мужчины — он поймёт и поддержит. Останется на позиции друга. А дружить он... умеет. Это Дэйна хорошо знает, не раз в этом убеждалась.
У неё есть возможность изменить свою жизнь или оставить её такой, какая она сейчас. Несмотря на то, что это ощущение надвигающейся беды, опасности, катастрофы — не пропадает, не исчезает и не становится слабее. Есть такие радости, которые одни на всех. И есть такие беды, которые одни на всех. Что-то подсказывает Дэйне, что приближающаяся тёмная "полоса" несёт с собой беду для всех землян. А значит, и для неё, Дэйны — тоже.
Она не будет торопиться с решением. У неё есть минимум несколько дней. Может быть — декада. Возможно — месяц. А там она обязательно примет решение. И уже сейчас она благодарна Джону. За понимание. За любовь. И за верность.
Профессор Сташинский не любил бездельничать. Он собрал своих ассистентов и, представив их нормандовцам, коротко и чётко поставил каждому из помощников задачи. На лицах молодых исследователей читалось удовлетворение и сдержанная радость: период "ничегонеделания" наконец-то подошёл к концу, начиналась работа. Пусть её результаты и были до конца не просчитаны и потому неясны, но это была работа интересная, полезная и — сложная. А Сташинский, как знали очень многие его коллеги, именно с такой работой и справляется лучше многих других специалистов его профиля.
Когда ассистенты, завершив приём на свои инструментроны файлов с документами, разбежались по домикам, чтобы осуществить подготовительные работы, профессор Сташинский, проводив их взглядом, обернулся ко мне:
— Похоже, они будут рады. Наконец-то мы не будем впустую рыть землю только для того, чтобы убедиться — здесь ничего интересного нет. А уж как будут рады местные районные чиновники. Я хоть и археолог, но понимаю: теперь можно будет не беспокоиться о том, что вывод из сельхозоборота всё новых и новых земель. Они будут отдаваться для проведения масштабных и, уверен, длительных раскопок. Это нанесёт ущерб экономике планеты и, хм, снизит столь желанные прибыли от продажи и ресурсов и продуктов за пределы планеты и звёздной системы. Похоже и в самом деле жизнь продолжается, она становится ярче и разнообразнее.
— Вы правы, Тимур Лаврович, — я поднял взгляд от своего инструментрона — Мы теперь будем работать точечно. Но для начала нам предстоит обеспечить поиски в базе и поиски во втором районе.
— Теперь программа уточнена не только для моих помощников, но и для многих других археологических экспедиций, — отметил Тимур Лаврович. — Они будут довольны, что им не придётся копать впустую. А сроки... Сроки будут существенно сокращены. И мы теперь многое успеем. Я рад. Пойду, надо переговорить по видеосвязи со многими моими коллегами. — Сташинский встал.
Я едва заметно вздохнул, провожая уходившего профессора взглядом. А что делать? Доверять больше никому нельзя. Явик прав, ограничив круг доверенных лиц, посвящённых в тайну, только Сташинским и его коллегами, членами подчинённой профессору археологической экспедиции. Пусть там, "наверху", что хотят, то и думают, а здесь... Здесь, как всегда, очень и очень многое видится и воспринимается по-другому.
