Омегаверс Путь наверх (неполный вариант)

Геральда начал охватывать немой ужас. Совсем скоро его любимый наставник... умрёт.

— Неужели совсем ничего нельзя сделать???

— Ничего. Это было предопределено тогда, когда меня продали на рудник. Если бы Ирдис вызволил меня пораньше, то я бы протянул подольше, однако Деймос, старый плут, завернул одну дорожку совсем в другую сторону и задержал его. Таков уж замысел Светлейшего, и не нам, простым смертным, с ним спорить. Мы можем лишь выбирать из того, что есть.

— И что... теперь?

— Не будем терять зря время. Да и мне больше нечему тебя учить. Ты готов. В ближайшем же городе я дам тебе вольную, потом пойдём в какой-нибудь бордель, и там ты себе мужа выберешь. Как только мы его выкупим, я дам вольную и ему, вы побыстрее поженитесь... Я должен успеть. И не забывай, что война с Альхейном неизбежна. Начинай думать, как будешь косить от армии, если и сейчас не хочешь с ними воевать.

— Не хочу, — яростно скрипнул зубами альфа.

— Вот и думай. Всё, мне получше стало. Идём.

Геральд с болью дал наставнику глотнуть из фляги ещё, после чего обнял, как когда-то в детстве.

Неужели уже скоро??.

Ближайшим городом оказался Ажан, и Геральд тут же вспомнил свой первый настоящий бой. Интересно, как поживают Шеринфорд и Сигурд? Всё ли у них хорошо? И не придирается ли к Шеринфорду отец, как раньше? Как бы изловчиться и узнать?.. Нет, на это не будет времени. А жаль. Хотелось бы увидеть, как изменился Сигурд за эти годы. Наверняка похорошел!

Первым делом Резенхайм снял комнату с двумя кроватями в доходном доме, а потом прямо с утра потащил своего воспитанника в городскую управу.

Здешний чиновник, ведающий паспортным столом, потрясённо уставился на покашливающего старика и молодого статного альфу в рабском ошейнике. Судя по его глазам, он узнал посетителей.

— Го... господин Резенхайм? — привстал бета.

— Доброе утро, господин Лори, — небрежно кивнул старик, стараясь сдержать очередной приступ кашля. Перед выходом Геральд заставил его выпить полагающуюся порцию лекарства, и настой частично помог. — Я хочу дать вольную своему рабу.

Господин Лори с лёгким беспокойством переглянулся с тихо сидящим в уголке писарем.

— Вольную? Вы... уверены?

— Да... — Резенхайм всё же раскашлялся. Геральд торопливо вцепился в ближайший стул, придвинул ближе и усадил наставника. Заметил, как дёрнулось свинячье лицо чиновника — презренный раб своевольничает. — И, если можно... побыстрее. У меня очень мало времени.

— Но... почему?

— Он заслужил. — Резенхайм отдышался. — Вы готовы выписать все необходимые бумаги?

— Да-да... конечно... — закивал чиновник, нервно потирая руки. Геральду он откровенно не нравился — толстый, с землистым лицом. Наверняка все омеги носы воротят! Вот ведь не повезло беднягам... — И как зовут вашего... подопечного?

Ага, а вот и первый знак, что всё серьёзно — сменилось обращение.

Резенхайм кивнул своему воспитаннику, и альфа выпрямился, по-прежнему держась рядом с ним.

— Меня зовут Геральд, — сказал он, стараясь не давить — писаря было откровенно жалко. Видно, что мужик не самый плохой. Может, даже женат и при детях.

— Геральд... — повторил чиновник. — Очень хорошо. — Как же противно смотреть, как он свои ручонки потирает... — Чтож, не будем тянуть...

Резенхайм полез в свою сумку, достал бумагу Геральда о рождении, купчую, плату за паспорт и ещё серебрушку сверху, которая тут же исчезла в кармане господина Лори. Мзда. Всё ясно. Чиновник самым внимательным образом пересчитал остальные деньги, проверил предъявленные бумаги и удивлённо уставился на Геральда.

— Прошу прощения... Э-э... молодой господин... один из сыновей... Агора и Киррэна? Тех самых?

Ого, уже господа пошли! Неужели это из-за родителей?

— Да, младший. Господин Лори, я очень спешу!

— Да-да, простите...

Чиновник повернулся к писарю, который уже был готов и даже занёс перо над чернильницей, и начал диктовать. Геральд очень цепко за всем наблюдал и запоминал. Пригодится. Не успел писарь — а красивый у него почерк! — дописать первую бумагу, как в кабинет вошёл здешний клерик-бета в чёрной зимней рясе с большим капюшоном, из-под которой выглядывал пышный белый воротничок. Он тоже уставился на посетителей. Узнал.

— Господин Лори... что здесь происходит?

— Ничего особенного, преподобный Карлос. Господин Резенхайм решил дать вольную своему... воспитаннику. — Чиновник покосился на Геральда, который старательно делал вид, что занят заботой о наставнике, который снова начал надрывно кашлять. Надолго лекарства не хватило. И на платке снова капли крови алеют. Значит, старику совсем плохо становится. — Предупредите, пожалуйста, преподобного Гауди, что скоро нам понадобятся его услуги.

Геральд мысленно ругнулся. Помимо чиновника и писаря, вольную бумагу должен засвидетельствовать и служитель Церкви чином не ниже каноника. Поскольку бесправный раб получает свободу и настоящее имя, он теперь считается полноценным человеком и должен быть внесён в церковные книги. А это означает очередной глупый и бессмысленный обряд. Ведь рабы не допускаются до них и по умолчанию попадают после смерти в Ад!

При управе была своя часовня — маленькая и неказистая. Пол заметно грязен, попахивает пылью. В часовне был только маленький служка, который обмахивал пыль с образов и статуй перьевой метёлкой. Мальчику-омеге было не больше десяти лет, и он не дотягивался до некоторых мест, где успел скопиться внушительный слой пыли. Одет в слишком длинную для него чёрную рясу, подол которой волочился по полу и заметно путался в ногах, голову окутывает чёрное покрывало, из под которого виднеется только край белого платка, но ни единого волоса. Едва преподобный Карлос увидел мальчика, как его вполне себе благообразное лицо исказил гнев, в один миг сделав это лицо пренеприятнейшим.

— Неряха! Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не пачкал подол?!!

Омежка вздрогнул, отшатнулся, едва не выронив метёлку, наступил на край своей рясы и упал на пол. За что тут же получил новую порцию гнева на свою голову.

— Ах, ты, бестолочь неуклюжая!!! Встань немедленно!..

Геральд едва сдержался, чтобы не броситься мальчику на помощь. Нет, не сейчас, иначе его вольная не будет подписана, как полагается!!! Лучше потом сказать бедному ребёнку пару добрых слов.

Омежка робко попытался возразить:

— Но преподобный... моя одежда слишком длинн...

— Ты ещё смеешь подавать голос без разрешения??? — Клерик бесцеремонно отвесил мальчику увесистую затрещину, и Геральд стиснул зубы, мысленно начав считать от одного до десяти. Сволочь! Сам что ли не видит, что мальчишка ни в чём не виноват?!

Омежка заморгал часто-часто, рвано дыша — на его глаза наворачивались слёзы.

— Простите... — чуть слышно пролепетал он, опуская голову.

— И не смей реветь, позор рода человеческого! Ты в храме божьем, а не на базарной площади!

— Да, — едва слышно выдохнул бедный мальчик, утёрся краем широкого рукава, за что заработал новую оплеуху.

— Опять?!! И что с тобой делать, а? Останешься без ужина.

Поразорявшись ещё немного, в том числе и по поводу пыли, до которой омежка достать не мог, клерик послал мальчика за каноником, велев потом как следует вымести и вымыть пол. Геральду хватило одной попытки представить себе, как это будет выглядеть, и он мысленно попросил Деймоса при случае как следует помучить этого глупца. Весна ещё толком не вступила в силу, на улице хватает снега и грязи, в часовню то и дело заходят... Что он творит???

Обряд крещения и наречения с поясняющими разглагольствованиями и поучающими цитатами из толстенной книги Геральд едва вытерпел. Обряд был нелеп, как и тот, кто его проводил, однако преподобному Гауди это было ещё хоть как-то простительно — он был изрядно в годах, подслеповат, и его маленький служка боялся меньше, чем клерика. Когда все нужные обряды были проведены, бумаги подписаны и поставлены печати, Резенхайм собственными руками снял со своего воспитанника рабский ошейник и вложил в его чуть трясущуюся руку.

— Теперь ты сам себе хозяин.

Эти слова сказали парню куда больше, чем священникам, которые следили за ними. Похоже, что его освобождение, пусть уже сугубо формальное, кого-то серьёзно обеспокоило. Как и предвидел Резенхайм.

Выйдя из часовни, Геральд заметил стоящего неподалёку служку. Мальчик придерживал край рясы одной рукой и утирался другой — всё-таки расплакался. Поскольку теперь Геральд был свободен, он уверенно подошёл к мальчику.

— Ты как? — Омежка испуганно отскочил, и альфа придержал его за плечо. — Тихо-тихо, не обижу! Я так понял, что подрезать рясу нельзя?

— Угу... — кивнул омежка и снова хлюпнул носом.

— А подшить? Ты ведь умеешь?

— Чем? Я всегда всё теряю... и мне так просто не дадут. — Омежка уже почуял запах чужака и удивлённо моргал своими большими глазёнками. А он миленький! И пахнет неплохо! — Преподобный Карлос говорит, что от меня одни убытки...

— Вижу я, почему ты такой растеряха, — улыбнулся Геральд и начал подтягивать его рясу в талии повыше. — Сейчас всё сделаем... Втяни-ка живот...

Геральд просто подогнул настолько, насколько было нужно, расправил под верёвочным поясом, который подтянул для верности. Попутно убедился, что башмаки у мальчика очень старые и заметно великоваты. Вот почему он упал!

— Вот, и всё! Теперь по полу волочиться не будет, а там ты подрастёшь. Тебя как зовут?

— Иво... — Омежка несмело улыбнулся. — Спасибо...

— Не за что. — Геральд понизил голос до шёпота и доверительно склонился к уху мальчика: — А ваш преподобный Карлос дурак набитый. — Иво улыбнулся шире. — Ты вольный?

— Сирота. Меня держат здесь из милости.

— Хороша милость — шпыняют по каждой ерунде! — фыркнул Геральд. — Вот баран!.. Ладно, мне пора идти. Удачи.

Иво снова едва не пустил слезу — ему явно хотелось побыть с добрым чужаком подольше — но задерживать не посмел.

— Да пребудет с вами благословение предков.

— Оно и так всегда со мной, — хмыкнул Геральд, пожал его маленькую холодную ладошку и поспешил вернуться к наставнику, который стоял неподалёку и ждал.

— Этот? — Резенхайм промокнул губы своим платком, и Геральд снова учуял кровь. В груди в очередной раз ёкнуло.

— Нет, он вольный. И маловат ещё. Хотя жалко бросать здесь. Когда подрастёт...

— Да, бедный мальчик, — согласился старик, убирая платок в карман. — Но всех, кого жалко, не спасёшь... увы. Приходится выбирать. Где тебе омегу выкупать будем?

— Я ещё в прошлый раз запомнил, что тут неподалёку какое-то заведение было...

— Дом Фаулера? Да, я помню — бывал там при прежнем хозяине. Ничего себе гнёздышко! Тогда пойдём вечером — я как раз добуду нам одежду поприличнее и отдохну. Ты только выбирай внимательнее — тебе с этим парнем жить и детей растить.

— Я знаю. Надеюсь, что Деймос привёл нас сюда не просто так, и нужный найдётся сразу.

Геральд бережно взял наставника под руку, и они неторопливо зашагали по улице.

С виду дом Фаулера выглядел не слишком броско. Изнутри доносятся звуки фривольной музыки, голоса, окна озаряет яркий свет, сам дом окружают высокая ограда и маленький садик, а при парадном входе стоят два дюжих привратника, держащие на прочных цепях двух грозного вида крупных псов. При виде новых гостей псы предупредительно зарычали. Геральд так же негромко рыкнул в ответ, и псы, почуяв сильного человека, попятились, подобострастно прижимая уши. Привратники настороженно переглянулись, но гостей пропустили.

Геральд снова заставил Резенхайма перед выходом выпить приличную порцию лекарства, хотя уже было ясно, что это почти бесполезно — бета слишком стар, чтобы настой помог одолеть глубоко засевшую с детства хворь. Сейчас он почти не кашлял, но дышал тяжело и хрипло, что очень тревожило. Стоит поторопиться, чтобы наставник ушёл вместе с Безмолвными Стражами со спокойной душой, подумал Геральд, раздражённо поправляя пышный воротник, который, казалось, давил на шею. Альфа постоянно видел людей в подобных нарядах, но ему и в голову не приходило, что это настолько неудобно! Особенно сапоги — они были слишком узкие. Как в них вообще ходить можно?! Геральд понимал, что он просто не привык к такой одежде, а ноги никогда не знали прежде таких сапог, однако это ничего не меняло.

Дом Фаулера принадлежал к заведениям среднего класса, однако, переступив порог, Геральд сразу понял, что на обстановке хозяин не жадничает, стараясь обустроиться не хуже, чем в заведениях подороже. Вот только всё это попахивало откровенной подделкой, совершенно не стоящей своих денег. Правда, пахло неплохо — по углам стояли маленькие курительницы, окутанные лёгкой дымкой. Отдавая свои плащ и шляпу пожилому бете-мажордому на входе, Геральд повёл носом и вздрогнул, уловив слабый, но такой знакомый аромат. Он напоминал запах погибшего Роя, пусть и не во всём.

— Что-то не так, сынок? — насторожился Резенхайм, заметив, как изменился в лице его воспитанник.

— Пахнет... Роем. Чем-то, что было только у него.

— Может, здесь живёт один из его братьев? — предположил Резенхайм.

— Да... может быть...

— Тогда смотри и нюхай внимательнее, — понимающе кивнул Резенхайм. — Если решишь забрать именно его...

Геральд на это промолчал. Его короткая и невероятно яркая первая любовь до сих пор не изгладилась в памяти полностью. Уж сколько омег он перевидал и переимел за прошедшие пять лет, среди них было немало славных и ароматных — один или два были и вовсе на отличку по части запаха! — но ни один из них так и не смог заставить образ Роя хотя бы поблекнуть. Геральд это чувствовал, когда разговаривал со своими случайными любовниками, когда спал с ними... Всё это было не то. Рой до сих пор оставался в его жизни единственным.

Большая гостиная уставлена множеством разномастных кресел, столиков и диванчиков, стены увешаны картинами с образами, которые крайне не одобряла Церковь, под потолком висят огромные люстры со множеством свечей и маленькими круглыми зеркалами из полированной меди, которые отражали и рассеивали свет, позволяя видеть всю комнату. Переняли от гонимых альхейнцев, недовольно подумал Геральд. Стены и потолок украшены лепниной и фресками, что-то облито позолотой, колонны и перила уходящей наверх лестницы увиты ненастоящими плющом и виноградом. За соседней дверью тоже веселились гости, но уже не просто сидели, а играли в карты. Здесь просто расслабленно сидели и угощались вином и фруктами, которые разносили те же "пташки", что и развлекали гостей.

Омеги не только обносили вином и лёгкими закусками, но и подносили на кончиках лучин огонь для трубок, позволяли себя оголять, хотя их наряды и так были почти условными, лапать и всё прочее, пока гость не выберет одного, чтобы подняться вместе с ним в комнаты наверху и не заняться тем, ради чего, собственно, сюда и пришёл. Выбор был достаточно большим и разнообразным, все омеги хороши собой, превосходно пахли... Кому-то могло показаться, что "пташки" весьма довольны жизнью, да только Геральд ясно чуял, что это лицедейство для них только часть работы. К тому же самому юному среди них, большеглазому мальчишке с русыми кудрями, было не больше двенадцати лет. Наряды для омег шились из достаточно дорогих тканей с таким расчётом, чтобы показать товар лицом. И чтобы их легко было сорвать, когда гость уже был распалён вспыхнувшей страстью. Помимо прочего, все омеги были увешаны украшениями из золота и серебра. У одного чеканные браслеты с крохотными бубенчиками, сделанные по образцу привезённых из далёкого королевства Агни, были даже на ногах! А когда на глаза попался хорошенький рыжий омега с глубокими синими глазами, в груди молодого альфы болезненно заныло — узоры на его наряде напоминали альхейнские. Сразу вспоминался прекрасный господин Рамиль, погибший на эшафоте по совершенно гнусному и лживому обвинению Церкви.