Квантунская рапсодия

Каждое слово произнесенного доклада целебным бальзамом падало на душевные раны наместника и, исцеляясь от темных страхов, он не мог сдержать своих чувств.

— Дорогой ты мой подполковник Ранцев, дай я тебя от всей души обниму и расцелую! Молодец! Орел! Герой! Вот такие люди как ты и смогут защитить землю русскую от врагов! Да за твой подвиг, тебе орден полагается!— источал восторженные эпитеты Евгений Иванович. Расцеловав ловкача подполковника, Алексеев грозно глянул на начальника конвоя, и властно ткнув в его сторону пальцем, произнес голосом нетерпящим отлагательств: — Капитан, запишите, чтобы по прибытии в Мукден подполковник Ранцев был немедленно представлен к награде за мужество и героизм в борьбе с вражеским десантом!

Сказав эти слова, наместник с чувством исполненного долга хлопнул по плечу Ранцева и, не задерживаясь ни на минуту, устремился к пофыркивающему парами экспрессу.

— Едем, немедленно! — обретший голос и уверенность прокричал начальник конвоя машинисту, и все пришло в движение. Не прошло и пяти минут, как поезд наместника двинулся на север, уверенно набирая скорость.

С дрожью в сердце смотрел адмирал Алексеев на поваленные неприятелем столбы, в любую минуту ожидая появления из-за густых придорожных кустов японских солдат со штыками на перевес. Однако минута шла за минутой, но никто не появлялся. Поезд шел сноровисто и быстро, и страшное место несбывшейся засады противника удалялось все дальше и дальше.

Окончательно страх перед вездесущим врагом у генерал-адъютанта прошел только на станции Гай-Чжоу. Убедившись, что японцы теперь не в состоянии перехватить его литерный поезд, во время короткой остановки для заправки паровоза, Алексеев почувствовал сильный приступ голода и потребовал себе водки и еды. Сидя за обеденным столом, он торопливо поглощал гастрономические творения своего повара, справляя толи поздний завтрак, толи ранний обед.

Поезд мирно катил по равнинам Маньчжурии когда, насытив свое чрево и выйдя из-за стола, обессиленный от переживаний наместник рухнул на диван и моментально погрузился в сон без сновидений. Пробуждение состоялось только в Вафаньгоу где, позабыв недавние страхи и сомнения, генерал-адъютант стал прежним человеком.

Воспользовавшись восстановлением телеграфной связи, он направил в крепость срочное послание генералу Стесселю и Витгефту. 'В связи с временным отъездом из Порт-Артура по государственной необходимости, на время болезни вице-адмирала Макарова, передаю командование эскадрой контр-адмиралу Витгефту. Обращаю особенное внимание на угрозу высадки японского десанта в Бицзиво. Для противодействия неприятельским транспортам в интересах крепости, приказываю провести против них немедленную атаку посредством наших миноносцев'.

Одновременно с этим, в штаб Куропаткина наместником была направлена реляция о награждении подполковника Ранцева орденом Станислава II степени с мечами. Вот, что значит вовремя сделанный бравый доклад высокому начальству и оказаться в глазах высоких персон их спасителем.

Глава III. Аз воздам.

Стремительный отъезд из Порт-Артура наместника, нарушение телеграфной связи с Мукденом, и поступившая затем из Вафаньгоу телеграмма вызвали среди генералитета крепости сильный переполох. Командующий войсками Квантунского укрепрайона генерал-лейтенант Стессель был ярости и негодовании.

— Что за подлая манера поведения! Оставить крепость якобы для выяснения вопроса о возможности высадки японского десанта, а затем, известив о появлении врага в нашем тылу, давать всяческие рекомендации, которые совершенно запоздали — жаловался своей жене генерал, встревоженный столь стремительным развитием событий.

— Это конечно высшая степень непорядочности к тебе со стороны наместника, но ты не должен падать духом Анатоль. Срочно собери совещание штаба, пригласи всех генералов и поставь вопрос о противодействии японцам. Пригласи так же Витгефта, ведь именно ему наместник приказал атаковать японские транспорты — голосом опытного стратега подавала приказы-советы Вера Николаевна. За долгие годы службы мужа, она лучше его выучила, что нужно делать в той или иной ситуации.

— Ах, Верунчик и так все ясно. Японцы полностью повторяют свой план китайской войны. Высаживаются в Бицзиво, берут Кинчжоу, а затем стремительным броском направляются к Артуру, а у нас на сухопутных укреплениях конь не валялся. Только-только приступили к возведению фортов и батарей — продолжал изливать душу, Анатолий Михайлович — а этот хитрец Алексеев, оказывается ещё пятнадцатого апреля, испросил разрешение у государя в случаи необходимости покинуть крепость. Вот прохвост, все успел сделать. И орден получить и удрать с чистой совестью.

— Прекрати причитать, Анатоль. Лучше подумай, что нам делать, чтобы избежать быстрого падения Артура. Если это случиться только ты будешь в этом виноват перед государем. Ни наместник, Белый, ни Фок, никто, только ты один — жестко встряхнула генерал жена.

— Я уже говорил об этом с полковником Рейсом. Самый верный ход, чтобы задержать японцев на дальних подступах к Артуру, это встретить их у Кинчжоу. Согласно стратегическому плану генерала Куропаткина от 1902 года, там должны были быть возведены защитные укрепления, но как всегда мы не успели это сделать. Если послать на перешейк часть войск то, возможно, мы сможем задержать неприятеля и успеем укрепить Артур.

— Ты совершенно прав Анатоль, но вот кого следует послать под Кинчжоу? Надеин — стар, Никитин — глуп, Смирнов слишком умный и обязательно что-нибудь начудит, Белый — артиллерист и ничего не смыслит в полевых сражениях — перебирала Вера Николаевна всех артурских генералов — остается только Фок и Кондратенко.

— Думаю, следует отправить Александра Викторовича. Он умен, расчетлив и никогда не требует большего количества войск, чем нужно. Кондратенко же обязательно потребует послать к Кинчжоу все наши силы. Два дня назад, он уже говорил об этом.

— Как весь корпус!? — ужаснулась генеральша, прекрасно осведомленная о тех бесчинства, что творили японцы при захвате Порт-Артура в китайской войне.

— А кто будет защищать крепость от вторжения японцев!? Вдруг они высадятся в Дальнем и тогда все пропало. Нет, этого никак нельзя допустить — решительно заявила Вера Николаевна. — Пусть уж лучше в Кинчжоу поедет Фок.

— Вот и я думаю, что туда следует послать Фока, а там уж как господь повелит и карта ляжет — философски рассудил генерал.

— Да, а как состояние здоровья адмирала Макарова? Что говорят врачи? — спросила мужа генеральша — как долго после отъезда наместника флотом будет командовать этот размазня Витгефт?

— Честно говоря, не знаю. Три дня назад я говорил с Добровольским о здоровье адмирала и спросил, когда Макаров покинет госпиталь. Так он категорически отказывается говорить о дате его выписки. 'Адмирал болен, и его нельзя тревожить' — передразнил врача Стессель.

— Я думаю, что доктор только выполняет приказ Макарова, а сам он внимательно следит за всем, что у нас происходит. Вот уж кому сам черт ворожит. Два миноносца потопил, 'Петропавловск' на мине подорвался, сколько народу погибло, а с него как с гуся вода. Народ за него молебны служит, государь доброе слово высказал, а он болеет, и при этом ни за что не отвечает. Очень удобная позиция у этой столичной штучки. А ведь каким приятным и обходительным человеком он мне казался вначале — безапелляционно вынесла вердикт адмиралу Вера Николаевна.

Тем временем, предмет её гнева и негодования лежал в постели и вел беседу со старшим офицером крейсера 'Диана'. Адмирал хорошо знал Семенова по службе на Балтике и считал его близким себе по духу человеком. Вспыльчивый и жесткий, не привыкший прогибать спину перед высоким начальством, Владимир Иванович был отличным моряком. Во время службы на крейсере 'Дмитрий Донской', в ответ на слова капитана корабля, что он не может терпеть у себя на службе столь заносчивого офицера, Семенов с достоинством ответил. 'Я вместе с вами служу Государю и Отечеству. А нанять меня, у вас денег не хватит'.

От таких слов капитан пришел в ярость и, несмотря на то, что служба у лейтенанта была поставлена на отлично, добился его перевода из Артура. Прослужив несколько лет на Балтике, с помощью адмирала Рожественского Семенов вернулся на Тихий океан, на вспомогательный крейсер 'Ангара'.

По своему прибытию в Порт-Артур, Макаров сразу предложил опальному лейтенанту должность при штабе, но тот категорически отказался, желая служить только на боевом корабле. Теперь же, после гибели многих офицеров штаба, Макаров пригласил Семенова для разговора.

Состояние больного пошло на поправку. Благодаря хорошему уходу и питанию угроза пневмонии отступила, и Степан Осипович стал настойчиво настаивать на выписке, однако доктор Добровольский был глух ко всем его словам.

— Поймите доктор, мне очень надо поскорее вернуться в строй. Это важно для эскадры и для Артура — пытался достучаться до врача адмирал, но все было напрасно.

— Для флота и Артура, вы Степан Осипович нужны исключительно здоровым человеком. А если вы через три дня вновь заболеете, это будет с моей стороны преступленной халатностью. И никто кроме японцев от этого выгоду не получит. Нет, не для того вас судьба спасла на 'Петропавловске', чтобы забрать потом от банальной простуды — говорил врач, внимательно изучая температурный листок адмирала, прикрепленный к изголовью кровати. О том, что смертельная болезнь только отступила и затаилась, говорила субфебрильная температура, регулярно донимающая Макарова каждый вечер.

— Так, что о выписке говорить еще слишком рано. А вот заниматься флотскими делами, вам не возбраняется. Принимайте своих посетителей, но в меру. В меру, Степан Осипович — вынес свой вердикт медик, закончив осмотр больного. Макаров двумя руками схватился за разрешение доктора и раз в день принимал по одному, двум визитером.

Большие чины эскадры во время присутствия в Артуре наместника опасались посещать адмирала и потому, в основном его посетителями были капитаны кораблей. Чаще других были капитаны Эссен и Васильев, благодаря рассказам которым, Макаров был в курсе всех дел эскадры. Однажды у адмирала побывали Витгефт и Ухтомирский, но это были скорее визиты вежливости. Недремлющее око наместника зорко следило за дверями больничной палаты, пополняя записями страницы своего кондуита.

Лейтенант Семенов был приглашен к адмиралу Макарову на чашку вечернего чая, именно в тот день когда, бросив все, адмирал Алексеев стремительно покидал Артур.

— Рад видеть вас, Владимир Иванович в добром здравие. А я как видите, остаюсь заложником в руках медиков и без их разрешения, не могу ступить и шагу — шутливо жаловался Семенову адмирал.

— Вся эскадра с нетерпением ждет того момента, когда вы Степан Осипович покинете эти стены и приступите к командованию эскадрой! — пылко заверил Макарова собеседник.

— Кстати о командовании. Я собственно ради этого и пригласил вас. Мы знаем, друг друга много лет, так что позвольте сразу без обиняков перейти к делу. Я хочу предложить вам место флаг-капитана в моем штабе. Рад бы был видеть вас начальником штаба но, увы — с сожалением произнес адмирал, намекая на невысокое звание Семенова.

Старший офицер 'Дианы' на несколько секунд опешил от столь неожиданного предложения адмирала, а затем ответил категорическим отказом.

— Извините, Степан Осипович за откровенность, но я никогда не гнался за высоким местом и всегда предпочитал работе в штабе службу на боевом корабле, независимо в каком звании и ранге. Не могу сказать, что я навел на 'Диане' образцовый порядок, но твердо могу заверить вас, что сейчас она не является 'плавучей казармой'. Я очень уважаю штабную работу, однако считаю, что от меня будет больше пользы на боевом корабле — чуть наклонив голову вперед, произнес Семенов.

— Честно говоря, заранее знал ваш ответ Владимир Иванович, но не мог не предложить. Да, не берет вас время. Остались таким же неисправимым, хоть брось! — с укоризной усмехнулся адмирал — Что же хорошо понимаю вас, и на вашем месте ответил бы так же, но боюсь с 'Дианой' вам придется расстаться. Я намерен перевести вас на броненосец 'Цесаревич', на должность старшего офицера. Очень надеюсь, что с капитаном Васильевым вы быстро создадите из него лучший броненосец эскадры. Он мне будет нужен к концу мая, чтобы опробовать насколько крепки бока моего друга Того.

Адмирал говорил быстро и четко тоном, не допускающим возражений. Семенову было очень, жаль расставаться с командой крейсера, которая из сборища призванных деревенских мужиков стала превращаться в боевой единый экипаж. Однако, отказав Макарову один раз, он не посмел перечить ему вторично.

Адмирал мгновенно уловил перемену в офицере и улыбнулся про себя. Степан Осипович хорошо знал ершистую натуру моряка, но вместе с тем и его слабые стороны. Поэтому, выждав некоторое время, он деловито произнес.

— Значит, возражений нет. Вот и прекрасно. Готовьтесь сдавать дела Владимир Иванович. Приказ о вашем переводе, я отдам сразу, как только вернусь к исполнению обязанностей командующего эскадрой. Как обещает доктор Добровольский, это будет через полторы две недели, но не будем загадывать. Ведь загад не бывает богат.

Адмирал не зря выказывал опасение относительно своих планов на ближайшее будущее. Как показало будущее, у госпожи судьбы на них были свои взгляды.

Телеграмма наместника, полученная вечером двадцать пятого апреля, поставила перед контр-адмиралом Витгефтом неразрешимую дилемму. С одной стороны, ему как командующему эскадрой предписывалось оказать противодействие высадке врага посредством миноносцев, но с другой стороны его руки по-прежнему связывала 'сберегательная стратегия' по сохранению кораблей. О необходимости её соблюдения, генерал-адъютант успел известить Витгефта перед самым отъездом, несмотря на всю спешку.

Оказавшись в столь затруднительном положении, Вильгельм Карлович промучился всю ночь, и так и не прейдя к решению, к утру следующего дня отправился в госпиталь к Макарову.

Известие о высадке врага заставило адмирала вновь потребовать от Добровольского скорейшей выписки, но врач был непреклонен.

— Единственное, что я могу для вас сделать, это выписать через два дня, но с категорическим запретом на выходы в море. Поймите, Степан Осипович, как бы хорошо вы себя не чувствовали, как бы не было крепко ваше здоровье, но любой сквозняк или простуда, нанесут вам такой удар, что я не берусь предсказать его последствия — говорил врач, скрестив руки на груди. Макаров, хорошо узнавший характер доктора за время болезни, не посмел противоречить ему. Добрый и отзывчивый человек, Добровольский был категоричен и непреклонен, когда стоял вопрос о здоровье пациента.

— Я не могу позволить дать шанс болезни, чтобы уничтожить плоды моего труда — говорил медик, и было отлично видно, что это его жизненная позиция, а не высокий пафос.

— Хорошо, доктор. Два дня я согласен пробыть в госпитале, но не более. Время не ждет — согласился с Добровольским адмирал, и врач поспешил откланяться.