| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
VII. Великанова арфа
Они подошли с закатной стороны — темные фигуры, прорехи в сияющем диске солнца. Вечерний воздух цветом напоминал янтарь. Как мушки, мы увязли в этом расплаве на противоположных краях долины, словно на двух чашах гигантских весов. Кощунством казалось проливать кровь среди окружающей нас красоты и сонного покоя, но выбора не было — чаши весов пришли в движение.
Костяная тварь на рукояти дареной сабли нетерпеливо подрагивала в моей ладони. Кровь стучала в висках. Пульсация крови передалась твари, и она рвалась в бой. "Доверьсссся, — шипела тварь, — я не ссссолгу". Я поглаживал ее и шептал в ответ: знаю, знаю, что не солжешь. Мои спутники были предельно собраны. Глядя на них, я думал о бесчисленных схватках, из которых они вышли победителями, и эти мысли странно успокаивали меня.
Когда вечерняя тишина раскололась звоном стали, я отбросил сомнения и начал действовать. Мой противник был намного крупнее меня, лицо его прорезали морщины, знаменуя опыт и прожитые годы. Мне следовало испугаться, но на меня нахлынул тот самый азарт, который одновременно служил моей удачей и проклятьем. Мой умудренный опытом враг не ждал такой прыти. Он привык к заученным схемам боя, а я до отчаяния хотел жить. Сначала я защищался, испытывая пределы своих возможностей. Уличный вор, сын шлюхи, я сражался против настоящего воина, и это придало мне уверенности. От защиты я перешел к нападению.
Клинки наши столкнулись и разошлись. Я взмахнул саблей. Он отразил удар и ответил серией коротких быстрых атак. Всей кожей я чувствовал его ярость. Он был немолод, любил поесть и запить трапезу вином. Он злился оттого, что надежды на легкую победу не оправдались, злость подгоняла его, выматывала, заставляла ошибаться. А я напротив любил его, своего врага, и любовь придавала мне сил. Он не сделал мне ничего плохого, не считая желания убить меня, но это было не в счет, ибо все-таки я убил его первым.
Я едва успел обернуться, чтобы заметить падающий сверху меч. Вытащить увязшую в мертвом теле саблю не хватало времени. Ведомый инстинктом, я рухнул навзничь. Ладонь сама нащупала верный кинжал. Когда меч взрезал землю в волоске от моей головы, я выпрямил руку и отпустил кинжал на свободу. Узкое лезвие прорвало кольчугу и плоть нападавшего, позволяя мне выиграть время.
Я был окрылен своей первой победой в бою. Звон клинков звучал для меня сладчайшей музыкой. Движения были легки и стремительны. Сабля становилась на пути летящей смерти, обращая ее вспять. Как в виденном сне, я подстраивался под ритм противника и в какой-то момент слился с ним воедино. Я словно бы стоял перед зеркалом и говорил сам с собой на языке звенящей стали. И когда сверкающее острие вонзилось мне в грудь — о, неизбежный акт самоубийства! — я почувствовал, как воспламенились и выгорели дотла мои внутренности, и сердце зашлось от боли, и победный крик мой был криком агонии.
— Подменыш, Подменыш, очнись!
— Он ранен?
Голоса терялись в тумане. Стайка бабочек порхнула у меня над головой, пощекотав крылышками, — порхнула и устремилась прочь.
— Сомневаюсь. Крысы живучи.
Раздался звонкий шлепок, и туман немного рассеялся. Еще шлепок. Так это же бьют по моим щекам! Я потянулся, ухватил нечто, доставлявшее мне беспокойство, и дернул изо всех сил.
— Но-но, полегче! Я его, можно сказать, с того света вызволил, а он в благодарность меня калекой оставить удумал!
Ворчал как всегда Браго. Однако и тяжелая же у него рука! А то, что показалось мне бабочками, это Сагитта. Судя по голосу, колдунья не на шутку взволнована. Если для привлечения ее внимания требуется всего-навсего умереть, то я готов умирать хоть по дюжине раз на дню.
— Я в порядке, — пробормотал я.
И это было правдой: мир виделся четко, в ушах не шумело, руки-ноги сгибались и даже зубы были целы. Мне мечталось лишь, чтобы меня оставили в покое — при своем ремесле я привык избегать лишнего внимания.
— Напрасно вокруг него суетитесь. Упал мальчишка в обморок от страха, с сопливыми юнцами еще не такое случается. А, Подкидыш, порты сухие?
Данко так и не простил мне подаренной Альхагом сабли и при каждом удобном случае норовил зацепить. Сам-то воин выглядел безупречно: прическа — волосок к волоску, на лазоревом сюрко ни прорехи, ни пятнышка. Смотрит сверху вниз, насмехается, оглаживает рукоять меча, торчащую из филигранных ножен.
— Это не обморок, — неожиданно вступился в мою защиту колдун. Он тоже разглядывал меня, и его прищур сулил очередные расспросы. — Идти можешь?
Позади колдуна сокрушенно зацокал Ирга:
— Ай-яй-яй, благородные господа, припозднились мы, ой-ей-ей припозднились. Ирга чаял к Каменным воротам вас нонече вывести, а теперь придется утра поджидать.
Слова горца были встречены ропотом:
— Какого еще утра?
— Это что же получается, мы трапезничать подле мертвецов должны? И спать при них?
— Весьма справедливо: пусть неупокоенные хранят наш покой.
— Да не хорошо оно. Схоронить бы...
— Может, еще и молитву над ними прочесть прикажешь?
Ирга терпеливо дожидался, пока страсти утихомирятся. За кажущейся угодливостью этого маленького человечка скрывалось огромное чувство собственного достоинства. Переубедить его в чем-либо было ой как непросто.
— День уходит, ночь скрывает пути. До темноты как есть не поспеем, а в темноте по горам бродить — верная погибель.
Ему ответил Альхаг:
— Твое дело вести. Свет будет.
Отчего-то я ждал, что по слову колдуна солнце остановится на небосклоне. Но этого, разумеется, не случилось. Огненный диск, как ему и было положено, скрылся за горами. Однако в наступивших сумерках и упавшей следом за ними тьме окружавшие нас предметы сохранили свои очертания, хотя и абсолютно утратили цвета. Земля, камни, деревья и кустарники, высохшие листья на ветках и подернутые инеем травы точно подернулись искрящейся серебристой дымкой. В этом зыбком сиянии мы продолжили путь. Горец уверенно вел нас по каким-то ведомым ему приметам, и я бросил ломать голову над странностями освещения.
Каменными воротами Ирга называл крепость, выстроенную в скале. Наружная и единственная стена ее вздымалась на недоступную взгляду высоту, чернильным пятнами темнели окна и стрельницы. Ко входу пришлось подниматься, но это уже не вызывало удивления. На вершине подъема лежал огромный камень, которым мы завалили входное отверстие.
В крепости было два зала: узкий и вытянутый внешний с рядами прорезей-окон напоминал галерею, в нем явно прослеживалось участие человека; внутренний, округлый и гулкий, глубоко вдавался в толщу скалы, его плавные своды выдавали естественное происхождение. Судя по всему, прежде это была обычная пещера, которой воспользовались создатели крепости. Там и затеплили костер. Воины собрались вокруг, хвастаясь своими победами:
— Нет, ну как я его разделал!
— А не он ли прежде разделал тебя?
— Выдумаешь тоже — он меня! Право, Данко, не все тебе на собственное отражение в ручьях заглядываться, иногда не мешало бы и по сторонам посмотреть. У него был воо-от такой палаш, но все-таки я его...
Показывая длину вражеского клинка, Браго широко развел руки, и тень его на своде пещеры повторила это движение, образовав разинутую пасть. Заметив это, Данко тотчас наградил пасть витым рогом из рукояти своего меча, а Драко дополнил ее парой загнутых клыков. Взрослые мужчины дурачились, как дети, беззаботно заигрывая с тенями: приделывали друг другу огромные носы и уши, собирали крылатых змей и гончих псов с горящими глазами, а после дружно охотились на порожденных чудовищ.
Принц не принимал участия в веселье. Он все больше и больше походил на куклу, которую дергают за ниточки, и она безучастно бредет вперед, послушная воле кукловода. Мне стало жаль его. Сложно читать в людских душах, но как знать, вдруг надменность Ариовиста была лишь личиной, под которой таилось неизбывное одиночество, замешанное на невозможности сделать первый шаг навстречу тому, кто ниже тебя по рождению. Тем более, когда тебе служат, повинуясь вассальной клятве, но не торопятся одарить простым человеческим теплом.
Под влиянием минутного порыва я отсел от костра и пристроился на груде камней возле выбранного Ариовистом места. Принц не пошевелился.
— Эй, Подменыш, чего сгинул во мрак? — забеспокоился Браго. По отношению ко мне он вел себя словно мамаша-наседка — зорко следил за любыми отлучками и клевал за малейшую провинность.
— Жаром в лицо пышет.
— Ну и шут с тобой! Так я и говорю, разделал прямо под орех... — в театре теней клыкастая пасть ухватила голову Данко и та, откушенная, покатилась прочь.
Вне круга тепла и света оказалось неприютно. Я не ждал, что Ариовист оценит мою жертву и примется изливать душу. Не знаю вообще, чего я ждал. Возможно, я разглядел тоску в глазах наследника престола и попытался дать ему почувствовать, что он не одинок. Или во всем было виновно наше ошеломляющее внешнее сходство, при котором не протянуть руку двойнику было все равно что предать самого себя.
Ариовист зашелся кашлем. Кашляя, он прикладывал к губам кружевной платок. Вот ведь голубая кровь — как среди всех перипетий он умудрился сохранить сей бесполезный клочок ткани! А когда Ариовист отъял платок от губ, я разглядел темные пятна, отпечатавшиеся на кружевах.
— Ты зачем здесь сел? Поди прочь, — хрипло сказал принц, перехватив мой взгляд.
Я не стал спорить. У костра Ирга присоединился к игре. Горец рассказывал очередную сказку про любовь и верность, сопровождая свои речи мельканием теней. Я завернулся в плащ и задремал. Сон — самое подходящее прибежище для сказок.
Время покоя миновало. Преследователи поджидали нас под стенами крепости. Можно было подумать, будто они обладают волшебным ларцом, из которого по зову владельца становится армия! Воины, числом втрое против виденных нами прежде, расположились в долине. Они чувствовали себя хозяевами положения: начищали мечи, прохаживались между разведенными кострами, непринужденно смеялись. Человека-тени среди них не было, но я не сомневался, что он где-то поблизости.
— Подменыш! Куда полез?! Стрелой промеж глаз захотелось?! — окрикнул меня Браго.
На пару с Драко они заняли позиции у нижнего ряда стрельниц. Браго ругался на чем свет стоит, Драко по своему обыкновению был молчалив и бесстрастен. Вооруженный арбалетом Данко по каменному завалу поднялся к стрельницам второго ряда.
Даже у меня, мало смыслящего в воинском деле, исход осады не вызывал сомнений. Помощи нам ждать неоткуда, разве что герцог Орли появится, грозно потрясая бумагами об отречении. Прочные стены хороши, но есть их не станешь. А без пищи и воды мы долго не продержимся.
— Коли доблестные господа рыцари дозволят молвить старому Ирге...
— Не до болтовни! — оборвал горца Браго. — Дай только выбраться из этого каменного мешка...
— Каменных ворот, доблестный господин.
— Ну, я и говорю, каменного савана. Если выберемся, я готов слушать тебя денно и нощно. Клянусь своим клинком!
— Так Ирга об чем толкует? Коли почтенные господа смерти пытают, тогда Ирга запрет уста на замок. Но уговор-то каков был? Уговор-то был вести доблестных рыцарей через горы да поскорее, ибо они имеют во времени нужду. А Ирга своему слову верен, — невозмутимо продолжал горец. — Изволили ли вы заприметить лазы в стене? То не драконьих когтей следы и не гигантских червей ходы. Глупый старый Ирга откроет страшную тайну, которую передал ему отец, а отцу — дед, а деду — дедов дед. Веками хранил ее род Ирги.
— Есть, что сказать — не томи, а нет — так помолчи! — топнула ногой Сагитта. Болтовня Ирги кого угодно могла свести с ума.
Горец понизил голос до шепота:
— Две створки у ворот, две твердыни с незапамятных времен берегут горы. Одна стоит здесь, у Ледяной скалы, а ее родная сестра расположена в двадцати днях пути на севере, у подножия Белой вершины. Но с дозволения Хозяина подземных чертогов Ирга проведет господ тайной тропой, и три шестидневья обернутся четыремя днями.
— Ты брешешь? — не поверил Браго.
— О, Ирга покажет!
Горец проворно побежал в зал без окон, который я принял за пещеру, по-паучьи вскарабкался по стене вверх и исчез.
— Сын летучей мыши! — выругался Альхаг.
Вместе с Сагиттой он последовал за горцем и стал свидетелем его исчезновения. Текли минуты. Когда я уверился в том, что наш проводник трусливо сбежал, из-под свода упала лохматая веревка.
— Ирга держит слово!
Колдуны замерли в раздумьях. Они не привыкли доверять безоглядно, слишком многое было поставлено на кон. Я вспомнил подслушанный разговор и слова Альхага о предательстве, вспомнил речи герцога Орли и невысказанные сомнения колдуна в принце. Никем не понукаемый, я ухватился за веревку и принялся карабкаться наверх.
Проныра рассказывал, как в детстве он находился в услужении у одного важного господина. Господин тот имел огромный парк, в котором — неслыханное чудо! — били фонтаны. Вода в них поступала по трубам, проложенным под землей, и перетекала от одного к другому. Вот только трубы частенько засорялись, и тогда диковина делалась дикостью, вонючей и безобразной. Чтобы чистить фонтаны, господин посылал в трубы мальчишек, ибо взрослому человеку в подземные ходы было не пролезть.
Я глядел на черный лаз, в глубине которого исчез Ирга, и вспоминал Проныру. Я не отличался его тщедушием. Лаз же выглядел чрезвычайно тесным, будто действительно был проложен червями для своих червивых нужд. Но внизу ждали Альхаг и Сагитта, а под стенами крепости начищали мечи враги.
Я помянул Госпожу Удачу и принялся протискиваться.
Камень плотно спеленал меня. Я ерзал, крутился и извивался всем телом, отвоевывая каждую пядь пространства. Мое дорогое платье трещало по швам. Ножны до синяков впечатались в бедро. Несмотря на царивший в крепости холод, я взопрел. В какой-то момент мне почудилась, будто мне не выбраться уже никогда, зажатый между каменными сводами, я навсегда останусь в этой червоточине, обездвижусь и пропитаюсь холодом. Стараясь не поддаваться панике, я выдохнул и отчаянно дернулся вперед. Хрустнули кости. Словно пробка из бутылки, я вылетел в маленькую пещерку, взметнув нерастревоженную вековую пыль.
— Ох, не бережетесь вы, доблестный господин Подменыш! Ох, не бережетесь! — услыхал я знакомый голос.
Надо мною стоял Ирга. В руках проводника потрескивал факел. Целая груда их валялась тут же в пыли. Веревка, за которую я цеплялся, была привязана к железному кольцу, вбитому в стену. Предусмотрительными людьми были предки горца!
Я сидел на наклонном уступе шагов десяти шириной. Влево и вправо уступ сужался, постепенно сходя на нет. Сверху, покрытая инеем, нависала скала. Из трещин ее свисали древесные корни и тянулись дальше, в темноту. Интересно, что за деревья вырастают, питаясь не водой, а самой полночью? Какие она способна давать живительные силы? Нам предстояло это узнать, ибо в полночь лежал и наш путь.
— Здесь проход, — крикнул я, поскольку на той стороне ждали моего ответа, а повторно ползти через червоточину мне не улыбалось. — Только очень тесный.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
