| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Позади шатра, то есть с севера, стояли две юрты самого Бату-хана, юрты его слуг и чиновников, а так же многочисленные повозки. Весь этот "правительственный квартал" окружало кольцо из юрт и повозок, принадлежавших воинам личной охраны Батыя — его кешиктенам. Дальше по широкому неровному кругу были разбросаны юрты других чингизидов, каждая из них была окружена кольцом юрт их собственной охраны.
Князь Олег Ингваревич был поселен в маленькой юрте, стоявшей как раз между жилищами ханских жен и юртами батыевых слуг и рабов. Коловрата с его спутниками монголы не решились разместить внутри последнего кольца охраны Бату-хана. Им выделили место снаружи, между ханскими кешиктенами и охраняемыми куренями других царевичей.
На указанном им месте, рязанцы распрягли лошадей, которым две последние версты пришлось тащить сани не столько по снегу, сколько по грязи. Потом одни воины занялись установкой шатров, а другие под присмотром монголов повели лошадей к реке.
Евпатий, тем временем, наблюдал за необычной суетой в лагере. Вскоре к русским шатрам приблизились пятеро монголов в сопровождении толмача Махмуда. Один из них тащил на веревке барана, трое несли бурдюки, а пятый монгол всеми ими командовал.
— Подарки от Бату-хана, — перевел Махмуд короткую фразу старшего монгола.
На этом разговор закончился. Монголы привязали барана к саням, сложили на них бурдюки и отбыли восвояси. По какому поводу их одарили, рязанцам никто не объяснил.
— Ну, что ж, как говорится: дают — бери, — заключил Коловрат, — режьте барана. Да еще кому-то надобно за дровами сходить.
При последних словах Евпатий указал рукой на юго-восточную часть острова, заросшую лесом.
Подошедший позднее Олег Ингваревич, объяснил причину ханской щедрости. Оказалось, что монголы решили отметить встречу войск праздником и пиром, приготовления к которому уже шли полным ходом. По всему лагерю резали овец и баранов, ставили на огонь котлы, разносили бурдюки с кислым пенным кумысом и крепким молочным вином — архи.
— Я все вызнал, — сообщил князь Олег и поведал следующую историю:
Монголов пришло из Хорезма тринадцать туменов — сто тридцать тысяч всадников. Сначала они побили приволжских и донских половцев, часть из которых во главе с ханом Котяном сбежала на запад, а другая часть под предводительством хана Бачмана отступила куда-то на юг. Куда именно направилась орда Бачмана, монголы точно не узнали — толи в Нижнее Поволжье к Каспию, толи еще дальше к предкавказским аланам.
Потом монголы повоевали булгар и разорили всю их землю. Летом прошлого года часть монголов под началом ханов: Батыя, Орды, Берке, Гуюка, Кадана, Бури и Кюлькана воевала с мокшей, буртасами и арджанами, тогда как другая часть монгольских войск во главе с ханами Менгу и Бучеком сражалась с половцами и аланами в низовьях Волги и на Северном Кавказе. Аланов монголам удалось привести к покорности, а вот, хан Бачман скрылся со свой ордой где-то, среди многочисленных речных рукавов и озер широкого волжского устья.
К осени 1237 года восемь монгольских туменов собрались у Воронежа на Рязанских рубежах. Первым туменом командовали сыновья Джучи: Бату и Орда. Второй тумен возглавляли сыновья Великого кагана всех монголов Угэдэя: Гуюк-хан и Кадан. Третьим туменом командовал сын Толуя Менгу-хан. У четвертого тумена было аж три командующих: Кулькакн, Бури и Аргасун.
Кроме отрядов, номинально возглавляемых чингизидами, в нападении на Рязанское княжество и в походе на Москву принимали участие два особых корпуса, каждый из которых состоял из двух туменов. Одним корпусом командовал старый, прославившийся в многочисленных войнах Субэдэй. Командиром другого корпуса был молодой, но уже отличившийся в Китае, Бурундай.
Кроме названных сил, в походе на Владимиро-Суздальское княжество должны были принять участие еще два тумена, возглавляемые сыновьями Джучи: Шибаном, Тангкутом и Берке. Последний единолично командовал одним из туменов и возглавлял весь Приволжский корпус, который должен был, сначала покорить мордовские земли, а потом наступать на Владимир. Но, встретив упорное сопротивление, Берке застрял в мордовских лесах, где его нашли гонцы Батыя, сообщившие хану, что с походом на Владимир, он может не спешить.
Многие воины, отправившиеся в Западный поход, собирались осесть на завоеванных землях. Они вези с собой семьи, юрты, коров, овец и коней, которые следовали в монгольских обозах. Тумены Бату, Орды и Берке, должны были вместе со всем имуществом и домочадцами переселиться на Волгу в принудительном порядке. Еще в самом начале похода, Батыю приглянулись земли в низовьях Волги, и он твердо решил основать здесь новую столицу своего улуса.
Сейчас на месте этой будущей столицы раскинулись кочевья переселенцев из Монголии и Хорезма. Для охраны всего этого многолюдства от половцев хана Бачмана, Батый выделил три тумена. Одним из них командовал сын Чагатая Байдар. Два других возглавлял сын Толуя Бучек.
Всех захваченных в Булгарии и на Руси рабов, Батый распорядился сгонять в низовья Волги. Они должны были строить дома и дворцы для владык всего мира, ковать для них оружие, ткать ткани, создавать украшения. Красивые пленницы должны были ублажать победителей в гаремах. Свою будущую столицу Батый решил назвать Сарай Бату.
Выслушав рассказ князя, Коловрат призадумался. По всему выходило, что планы боярина Олега рассыпаются, как вязанка хвороста, у которой перерезали веревку, и теперь он, Евпатий должен действовать по собственному разумению.
— А тебя-то, княже, на пир позвали? — внезапно спросил Коловрат у Олега.
— Позвали, — кивнул тот.
Евпатий помолчал, задумчиво потер подбородок, а потом спросил снова:
— А ханши такоже на пиру будут?
— Они завсегда на пирах рядом с Батыем сидят, — ответил князь, не понимая, причем здесь ханши. — Только они надолго не засиживаются, — уточнил он. — Как царь мунгальский захмелеет изрядно, так они тихонечко уходят. Он, бают, бывает буйным во хмелю, так жены опасаются ему под горячую руку попасть.
— Это хорошо, — покивал Евпатий больше своим мыслям, чем собеседнику.
— Что хорошо? — не понял Олег Ингваревич. — Что царь во хмелю буен?
Коловрат усмехнулся вопросу князя, а потом ответил:
— Тебе бы, княже, такоже надоть с пира тихонечко уйти, вслед за ханшами.
— Это зачем? — поинтересовался Олег, которому Евпатий многое рассказал, но кое-что и утаил.
— Дык похмелье с нынешнего пира будет больно тяжелым, — ответил Коловрат с нехорошей ухмылкой. — Тебе оно, княже, ни к чему.
Олег Ингваревич внимательно посмотрел на собеседника.
— Может расскажешь, чего задумал? — спросил он, склонив голову набок.
— Может и расскажу, — согласился Евпатий. — Только не так чтоб сразу.
Глава 12
По монгольским обычаям праздник начался со скачек. Четыре десятка лучших наездников на отборных конях промчались по замерзшей реке от конца острова до его середины, где их ожидали, сидя в седлах, ханы и темники, окруженные охраной в блестящей пластинчатой броне. Толпа зрителей растянулась вдоль всего берега, они азартно вопили и свистели, когда мимо проносились в бешеном галопе великолепные кони разных мастей.
Победитель скачек получил от Батыя лисью шубу крытую аксамитом — одну из тех, что привез Коловрат. После этого все важные персоны монгольского войска поехали верхом к золотистому шатру. Ходить пешком по куреню было позорно для знатного монгола. Ханы и, следовавшие за ними командиры туменов и тысяч, войти в шатер не спешили. У входа для них полукругом были разосланы войлоки. Как только облеченные властью расселись, слуги бросились разносить кумыс в чашах и пиалах.
Дальше начиналась вторая после скачек любимая забава кочевников — борьба. Хрипло заревели длинные трубы и глашатаи, прохаживаясь перед плотной толпой, окружавшей шатер Бату-хана, стали выкрикивать:
— Выходите на борьбу без страха! Покажите вашу силу! Проявите удаль!
Под одобрительный гул толпы в широкий круг начали выходить известные силачи из разных отрядов. Каждого сопровождали несколько друзей, которые в схватке подбадривали своего борца и следили за соблюдением правил.
— Кюлькан-багатур! — громко выкрикнул Батый, уже успевший хлебнуть архи. — Почему не выходишь? Не хочешь сегодня бороться?
Кюлькан сделал вид, что не услышал обращенных к нему слов, благо, шум вокруг стоял такой, что немудрено было и не расслышать, сидевшего довольно далеко Батыя.
— Ойе, Кюлькан-багатур! — не унимался Бату. — Я спрашиваю, почему бороться не выходишь? Ты же у нас знаменитый силач!
— Я не хочу отнимать награду у простых нукеров, — нашел, наконец, что ответить Кюлькан.
— Хорошая отговорка! — крикнул Бату, которому очень хотелось увидеть, как этого, ненавидевшего его змееныша, вываляют в грязи. — Я начинаю бояться, что этот урусут Олег, которого я считаю демоном-мангусом, лишил тебя мужества своим колдовством, пока ты был у него в плену.
В этот миг Кюлькан остро пожалел, что поведал ханам все подробности своего пленения. У него не было настроения бороться, к тому же, здесь присутствовала пара опытных борцов, каждый из которых мог его одолеть. Кюлькану не хотелось падать в грязь на глазах всего войска, но он уже понял, что пьяный Бату не уймется. Поэтому младший сын Чингисхана поднялся и вышел в круг. Гуюк-хан и Кадан тоже встали с войлоков и последовали за ним.
Всего вышло бороться шесть пар. Борцы сняли пояса и халаты, передали их друзьям, и обнаженные до пояса двинулись к центру круга особым шагом. Переваливаясь с ноги на ногу и хлопая себя руками по бедрам, они изображали орлов, готовых вступить в схватку за добычу.
В центре круга добровольные судьи разбили борцов на пары. В этот раз среди судей оказались ханы Гуюк и Кадан, поэтому обошлось без обычных пререканий.
Борцы застыли друг перед другом в ожидании. Довольный Бату взмахнул рукой.
— Начинайте! — крикнул один из глашатаев.
Соперник Кюлькана резко нагнулся и попытался обхватить его под колени, чтобы, затем, толкнув плечом, повалить на спину. Хан успел отскочить и хорошо опереться на отставленную назад правую ногу. Кюлькан схватил левой рукой за плечо противника, а правой уперся в его темя. Руки у хана были длиннее, поэтому соперник не смог дотянуться до его коленей. Кюлькан сначала остановил бросок, а потом сильно толкнул соперника назад, тот подался вперед, чтобы устоять и, внезапно, ткнулся лицом в грязь, потому что, в этот момент Кюлькан шагнул в сторону и, ухватив неудачливого противника за загривок, резко придал ему ускорение вперед и вниз.
Шесть борцов, оставшиеся на ногах после первой схватки, под восторженные вопли зрителей, прошлись по кругу "орлиной походкой", переваливаясь с ноги на ногу, подпрыгивая и "хлопая крыльями".
Когда в кругу остались только трое, судьи бросили жребий. Кюлькану выпало ждать, а потом бороться с победителем.
В финальной схватке перед ханом оказался немолодой уже, смуглый нукер с большим животом и могучими руками. Ростом он был ниже Кюлькана, но много шире в плечах и груди. Его массивная, оплывшая фигура напоминала грубо вытесанного из камня идола. Хан сразу понял, что если противник обхватит его своими ручищами, схватка сразу будет проиграна. Этот багатур без труда приподнимет противника и легко швырнет на землю. Кюлькан не позволил сопернику проделать с ним это, увернувшись от захвата, он качнулся сначала в одну сторону, потом в другую, сбивая его с толка. Когда смуглый багатур снова ринулся на хана, тот в последний момент, каким-то чудом, опять сумел увернуться от его могучих рук и, оказавшись сбоку, резко пригнулся, подцепил соперника под колено, а потом, выпрямляясь, изо всех дернул захваченную ногу вверх. Противник не устоял и тяжело рухнул на спину.
Батый, не дождавшийся поражения Кюлькана, вынужден был с кислой физиономией вручить ему заранее назначенную награду — серебряный кубок.
После состязаний борцов начался всеобщий пир. Простые нукеры ели и пили, рассевшись кружками у своих юрт. Все монгольские царевичи, темники и, даже все тысячники были приглашены в парчовый шатер Бату-хана.
В походе Батыя сопровождали несколько кыпчакских ханов из Хорезма. Их единственной обязанностью было пить вместе с Джехангиром и радовать его льстивыми речами. А так же, произносить на пирах пышные юролы — здравницы, превознося безмерно, как реальные достоинства своего "патрона", так и мнимые.
Кюлькан, задетый Батыем еще до пира, едва держал себя в руках, слушая, как льстецы наперебой перечисляли несуществующие достоинства и добродетели "милостивого Саин-хана Бату", который слушал их, раздуваясь от важности.
"Надутая жаба! — начал перечислять про себя "достоинства" Батыя Кюлькан. — Суслик, который мнит себя тигром! Пьяный тушкан! Вздорная баба с бородой!".
— Да, скоро я покорю урусутов, — донесся до Кюлькана голос Бату, отвечавшего на очередную похвалу. — Потом мы повернем коней на запад, и все народы падут ниц передо мной!
"С меня довольно!" — решил Кюлькан, потихоньку отодвигаясь назад.
У самой стенки шатра он поднялся на ноги и, ссутулившись, стараясь не привлекать к себе внимания, прошел за спинами галдевших гостей и вышел на улицу.
* * *
* * *
* * *
**
Воинам, охранявшим Коловрата и его спутников, тоже принесли кусок бараньей туши, объемистый бурдюк и кожаную флягу с деревянной затычкой.
— Маловато будет для двадцати человек, — сразу смекнул Евпатий.
Монголы порубили мясо на куски и бросили в котел вариться. Русские своего барана нашпиговали чесноком, посыпали солью с перцем, насадили на вертел и начали жарить над углями. Когда мясо стало подрумяниваться, а капавший жир зашипел на багровых углях, над русской стоянкой поплыл такой запах, что сидевшие в десяти шагах монголы, только слюнки глотали. Беречь припасы было больше незачем, поэтому рязанцы затеяли варить в одном котле горох, а в другом гречку, от которых тоже шел аппетитный дух.
Когда еда доспела, Евпатий подошел к монголам и знаками пригласил их к накрытому столу. Завоеватели излишней застенчивостью не страдали, прихватив котел с мясом и бурдюки, монгольские воины расселись вперемешку с русскими. У Коловрата еще оставался порядочный запас доброго меда, даденного в дорогу князем Юрием Всеволодовичем по просьбе боярина Олега. "На всякий случай, — сказал он тогда и добавил, — запомни Евпатий, монголы выпить любят и пьянеют быстро. Их Чингисхан сурово боролся с пьянством, да так и не победил сего змия".
Как только гости расселись, Коловрат вышиб пробку из дубового бочонка, отлил во вместительный кувшин и стал разливать по чашам темно-янтарный пахучий напиток. Монгольский "старшой" подозрительно обнюхал свою чашку и уставился на Коловрата.
— Не бойсь, не отравлено, — усмехнулся Евпатий и отпил из своего, только что наполненного кубка.
Монголы осторожно попробовали незнакомый напиток, нашли его вкус приятным и осушили чаши, которые русские, тут же, снова наполнили. "Пейте, пейте, гости дорогие!" — ликовал Коловрат. Он-то хорошо знал, как коварен хорошо выдержанный мед. Когда сидишь за столом и пьешь его, то, кажется, что и не пьянеешь вовсе. Напротив, от доброго меда кровь играет, ты бодр и весел так, что хочется вскочить и пуститься в пляс. Но вот когда, осушивши несколько кубков, ты и вправду попробуешь встать, тут-то и выяснится, что ноги тебя вовсе не держат, а палаты вокруг, прямо-таки, ходуном ходят.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
