— А я не думал, что ты, мой сын, в столь взрослые годы станешь вести себя как пятнадцатилетний мальчик, нуждающийся в хорошей оплеухе! — совсем другим тоном сказал он. — И я отвешу ее тебе, если ты забыл, с кем говоришь и как себя следует при этом держать!

Их взгляды встретились, и некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Не выдержал Элендил — он отвел взгляд, вздохнул и резко поднявшись, вышел из комнаты.

Именно тогда он твердо решил поехать в Арминалет.

Гимилхиль открыла глаза, пробуждаясь. Всю ночь шел дождь, и только под утро ветер начал рвать покрывало тяжких туч, местами освобождая небо и солнце. Опочивальня принцессы была залита кружащимися и перемешивающимися солнечными лучами.

Подняв руку, Гимилхиль как будто попыталась поймать лучи света, и они тут же обвились вокруг тонких пальцев, пронизывая узкую руку и заставляя кожу сиять нежным белым светом... Принцесса рассмеялась.

"Есть ли в Арде существо более совершенное и прекрасное, чем я?" спросила она себя. "Вряд ли!"

Глубоко вздохнув, она выгнулась, проводя руками по своим волосам, а потом одним движением вскочила на пол, не переставая при этом думать где-то в глубине сознания, как красиво это смотрится со стороны.

Ее свита ждала ее за дверями покоев. Принцесса никогда не вставала рано, но ее дамы и девицы с восьми часов утра ожидали ее высочество, чтобы госпоже было кому прислужить, если ей, да хранит ее Мелкор, угодно будет попросить чего-либо утром. Где-то в десятом часу подходил оруженосец принцессы, рыцарь Отважных Тандар дин-Эрнтайн, тогда же и подтягивались первые просители, или придворные, желающие переговорить о чем либо с принцессой. Они толпились в коридоре, а Тандар и пятеро фрейлин ждали около самой двери покоев, в узком повороте коридора. Там было тесно и негде присесть, но фрейлины и оруженосец все равно ждали, женщины — вздыхая украдкой и заводя глаза к потолку, молодой человек — с невозмутимым лицом, время от времени выходя в большой коридор глянуть, кто пришел к принцессе, и коротко разговаривая кое с кем.

В одном часе до полудня из господских покоев раздался звонок колокольчика, и все встрепенулись, вставая и оборачиваясь. Звонок был один, и это означало, что принцесса хочет видеть Тандара. Подхватив свои свитки и сразу растеряв всю свою невозмутимость, дин-Эрнтайн подбежал к двери из красного дерева и одним махом проскользнул внутрь. Гимилхили не было в передней комнате, и это значило, что она ждала его в спальне. Это или чрезмерная гладкость начищенного пола заставили рыцаря оступиться и едва не выронить один из свитков — но все же сохранить равновесие. Успокоившись и слегка пригладив короткую шапку волос, оруженосец Великого Капитана Отважных повернул ручку и вошел в спальную часть покоев.

Гимилхиль не была обнажена — она успела надеть нижнюю шелковую рубашку без рукавов, доходящую до середины бедер, а также умыться, что было видно по двум каплям воды, задержавшимся на ее щеке. Светлые волосы принцессы волнами ниспадали до ее тонкой талии.

Услышав хлопок двери, принцесса обернулась.

— Утро доброе, Тандар...

— Моя принцесса, — рыцарь склонил голову. Уже то, что она пожелала первым увидеть его, наполняло его радостью.

— Кто там пришел и хочет увидеть нас?

Дин-Эрнтайн заглянул в один из своих свитков.

— Лалаит, княгиня Хиарнустара, стоит под дверью почти уже час. Ювелиры Брегор и Индуран ждут ваше высочество с какой-то коробкой. Зенамар фон-Молле пришел, как ему и назначалось, к полудню. Фарамир, сын Бреголаса, хочет видеть ваше высочество по какому-то важному делу. Агладан из Эмериэ начал ожидать одним из первых, почти с рассветом. Какой-то стражник, назвавшийся Асгоном, сыном Борона, утверждает, что может сообщить вам что-то очень вас интересующее. Князь Халлакар пришел последним, но хочет вас видеть сильнее многих.

При упоминании последнего ожидавшего принцесса усмехнулась.

— А он видел свою мать?

— Никак нет, ваше высочество. Княгиня Лалаит сразу же закуталась в плащ и накинула на лицо капюшон, едва только господин Халлакар приблизился.

Принцесса опять усмехнулась.

— Хорошо. Кто там еще?

— Регана Мар-Тарн желает выразить вашему высочеству свое почтение. И... там еще Израматан дин-Хантор тоже хочет с вами говорить.

Лицо Гимилхили не изменилось, хотя Тандар произнес последнее имя не без волнения. Подойдя к резному деревянному столику перед зеркалом, принцесса взяла один из стоящих на нем пузырьков, слегка наклонила его и, смочив указательный палец ароматической водой, начала медленно водить им по плечам и шее.

Тандар, не отрываясь следил за движениями ее руки, ожидая, пока госпожа не заговорит с ним.

Это случилось через некоторое время.

— Зови сюда этих дур из нашей свиты — пусть оденут нас! Потом войдет князь Халлакар... нет, лучше сначала госпожа Лалаит. Выкажем ей уважение... хотя бы из-за ее возраста! Халлакар войдет за ней. Остальные пусть ждут — мы позже скажем, кого еще хотим видеть. Фарамир, сын Бреголаса, пусть сразу же идет по своим делам и не беспокоит нас. Мы не найдем для него времени.

При звуках ее голоса Тандар моргнул, будто возвращаясь в реальный мир из мира грез.

— Да, как прикажет моя принцесса. Но... это все? Больше вам... ничего не нужно?

Гимилхиль посмотрела на него, и под ее взглядом он, рыцарь Отважных, смутился до красноты и захлопал глазами, как девчонка.

— Нет, Тар, ничего, — произнесла она необычайно нежным и мелодичным голосом. — Пока ничего. А как только мы что-либо от тебя захотим, мы тебе скажем.

Он поклонился и вышел, все так же прижимая к себе свои свитки. Гимилхиль коротко засмеялась, но, стоило войти ее свите, как лицо ее вновь стало надменно-непроницаемым.

Вошедшие женщины низко поклонились, и Гимилхиль слегка кивнула в ответ. За этим последовал легкий взмах руки — и одна из женщин тут же метнулась назад, придвигая для госпожи кресло, а вторая подбежала к светлому вделанному в стену и почти незаметному шкафу и, еще раз кланяясь, распахнула створки.

— Третье черное, шелковое, — сказала Гимилхиль, и женщина тут же поднесла требуемое платье. Еще одна поставила у ног принцессы туфли.

Гимилхиль смотрела на них и в то же время сквозь них. Она с трудом выносила других женщин, кроме себя, считая их чем-то вроде дойных коров, главная задача которых — отелиться и родить для Острова как можно больше воинов. Никто из них не мог и приблизиться к ней в красоте и уме, а по положению выше ее стояла только Королева Ар-Зимрафель, ее мать, первопричина ее презрения и неприязни к женщинам. Женщины были столь ничтожны для нее, что она даже не считала нужным быть с ними приветливой, как не считала нужным быть приветливой с рабами на Малене. Она обошлась бы без их помощи, и в Гауринхалле, ее любимом замке, ей служили рыцари Отважных. Но то, что допустимо между рыцарями, смешавшими свою кровь, считалось недопустимым в Арминалете, и она должна была выбрать себе свиту и из женщин. Это были дочери знатнейших родов Эдайн, но она все равно продолжала смотреть сквозь них. Ведь они были не более чем женщины.

Фрейлины затянули на спине принцессы шнуровку холодящего кожу платья, две девицы опустились на колени и обвили вокруг лодыжек принцессы тонкие ремешки, удерживающие туфли. Ей расчесали ее длинные светло-белые волосы, и, подняв их к макушке, завязали в роскошный доходящий почти до середины спины хвост, перевив его нитями жемчуга. Жемчужные же серьги, похожие на градины, вдели в уши повелительницы, а еще одну нить приложили к шее. Гимилхиль отвела руку прислужницы и указала себе на пояс. Глаза девушки расширились от удивления, но она покорно обвила ожерельем тонкую талию Наследницы Короля, и ожерелье застегнулось, даже не прилегая плотно. Гимилхиль улыбнулась. Получилось очень красиво — белые жемчужины на черноте шелка отлично сочетались с белыми полосами, оторачивающими рукава и низ платья, где превращались в змеящиеся молнии.

Одевание было закончено, и женщины, низко кланяясь, вышли.

Не все.

Одна из них так и застыла в поклоне, не двигаясь с места, будто превратившись в изваяние.

Гимилхиль удивленно приподняла брови. Обратиться первой к Наследнице Короля и Великому Капитану Отважных могли только Король или Королева, но сейчас фрейлина явно хотела, чтобы принцесса к ней обратилась, и это было так же странно, как если бы с Гимилхилью заговорила одна из гончих ее отца.

— Что случилось? — спросила принцесса.

Девушка распрямилась, избегая, однако, поднимать на госпожу глаза.

Она была молоденькой и миловидной, слегка, быть может, полноватой в груди и бедрах на взгляд Эльфа, с круглым личиком, ямочками на щеках, большими темными блестящими глазами и выбившимися из кос и рассыпавшимися по щекам и лбу светло-русыми кудряшками. По сравнению с совершенной красой Гимилхили ее лицо терялось и казалось никаким, но рядом с принцессой поблекла бы любая женщина, кроме, быть может, Лютиэн Тинувиэль. А так девица была вполне мила. Как помнила Гимилхиль, ее звали Инзилхиль дин-Халнет, и она происходила из Дома Халет, как и можно было понять из ее фамилии. Но большим богатством она похвастать не могла, и во фрейлины ее взяли потому, что ее мать, Йордис дин-Халнет, когда-то делила ложе с Ар-Фаразоном. Дама бросилась в ноги Королю, и его величество, добрый к бывшим любовницам, не нашел повода не исполнить эту просьбу. Гимилхиль подчинилась воле отца, да у нее и не было повода придраться к девице — слишком мало значения она придавала своим фрейлинам. И вот теперь Инзилхиль стояла перед ней и мучительная краснота заливала ее лицо. Кусая губы, она попыталась ответить на вопрос госпожи, но смогла лишь закрыть лицо руками и упасть на колени.

Ее можно было бы заподозрить в притворстве, но Гимилхиль видела, что девушка искренна.

— Итак, быть может, вы прекратите плакать и скажите нам, что у вас случилось?

Для Гимилхили это был очень сочувственно заданный вопрос.

Девушка слегка подняла голову, не поднимаясь, однако, с колен.

— Сударыня, я... хочу попросить вас о великой милости... О, простите меня, ваше высочество, что беспокою вас просьбой... но мне больше некого просить! Мне, несчастной, можете помочь только вы!

— Если вы не перестанете ныть и скулить, то нам никогда не узнать, что же у вас за просьба.

Всхлипнув, девушка начала говорить. Слова выходили из ее горла будто с трудом, но Гимилхили все же удалось понять, что фрейлина беременна и теперь просит принцессу помочь ей вступить в брак с отцом ребенка.

Светлые брови Наследницы приподнялись, становясь еще идеальней в изломе. Инзилхиль дин-Халнет не славилась развратом. Халлакар что-то говорил о том, что спал с ней, но для двора Короля Ар-Фаразона один любовник было почти ничто, а Халлакар спал едва ли не со всеми особами женского пола, которые попадались ему на глаза и не имели на голове седых волос. Инзилхиль никогда ни с кем не заставали — иначе Гимилхиль давно прогнала бы ее, никто из вельмож или князей не слал ей украшений, а если и пытались прислать поначалу, то она их все отправила назад. Даже шпионы Гимилхили, доносящие ей обо всем, что происходило при дворе, даже вечно клевещущие друг на друга рыцари и дамы не обвиняли Инзилхиль в преступной связи с кем-то. Если бы не те слова Халлакара, Гимилхиль даже посчитала бы ее больной, как считала больной всякую женщину, не интересующуюся мужчинами. И вот теперь самая непорочная из ее фрейлин стояла перед ней на коленях и, пряча в ладонях горящее от стыда и слез лицо, признавалась, что беременна.

Это было интересно.

— Вас изнасиловали? — спросила принцесса.

Инзилхиль отняла от лица руки.

— Нет, — сказала она несколько удивленно, но твердо.

Скажи она "да", Гимилхиль тут же вышвырнула бы ее вон. Но девушка сказала "нет", и это пришлось по нраву Гимилхиль. Поэтому принцесса взмахом руки поманила ее за собой, направившись из спальни в переднюю комнату, где села в одно из обитых красным бархатом кресел с высокой спинкой и устремила взор своих больших светло-зеленых глаз на девицу.

"Надо же, а у этой шавки есть какая-то гордость" подумала Гимилхиль, а вслух сказала:

— Ваша просьба очень дерзновенна.

Инзилхиль опять упала на колени. Они начали наливаться болью от долгого стояния на полу, но девушка знала, что вставать нельзя, иначе она погубит все дело. Как она успела узнать, от нижестоящих Гимилхиль требовала полного подчинения. Втаптыванием себя в пыль можно было надеяться заслужить внимание госпожи. Нет, вернее сказать — надеяться не заслужить наказание.

— Вы знаете, что за распутство полагается суровое наказание. Ваш отец может приказать обрезать вам косы и выгнать из своих земель вон подыхать с голоду, и никто и слова против не скажет. Не о замужестве вы должны просить, а о том, чтобы мы соизволили скрыть вас на время родов в каком-нибудь замке с тем, чтобы ваш позор остался бы в тайне.

Девушка побледнела.

— О, сударыня, но в таком случае мне придется оставить свое дитя, а я не хочу оставлять его! Нет, ваше высочество, прошу вас! Мысль о нашем с вами родстве придает мне сил настаивать, отдавая вам в руки свою судьбу!

Сказанное было так нелепо, что даже не вызвало в Гимилхили гнева — только насмешило.

— Если брак Галдора с Харет внушил вам идею о нашем родстве, то тогда мы только надеемся, что кроме вас, больше ее никто не разделяет — иначе нам придется выслушивать безумные просьбы трех четвертей рыцарей Йозайана!

Теперь удивилась Инзилхиль.

— Как, сударыня, вы не знаете... о, прошу меня простить за дерзость! Но я думала, что вы-то уж должны знать... наше родство гораздо более близкое.

Лицо Гимилхили не изменилось — она отлично владела собой, и никто, тем более Инзилхиль, не смог бы сказать, что подумала принцесса при этих словах.

— О чем вы?

— Девичья фамилия моей матери, сударыня — Йордис фон-Горев. А за рыцаря фон-Горева вышла замуж Мейвис Мар-Броган, Мейвис, дочь Улдора, сестра Кеменбет, жены принца Гимилхада и матери его величества нашего Короля. Таким образом, моя мать и его величество — двоюродные брат и сестра.

Гимилхиль молчала, обдумывая услышанное. У Кеменбет, ее бабки, и впрямь была сестра Мейвис, которую Гимилхад выдал замуж за своего оруженосца рыцаря Отважных Арведуи Мар-Брогана. Арведуи скоро умер, был убит, защищая своего господина Великого Капитана Гимилхада, а Мейвис куда-то пропала, не появляясь ни при дворе, ни в землях мужа, ни в замке отца. Потом выяснилось, что она вышла замуж за какого-то мелкоземельного рыцаря из Андустара и живет в его замке, но об этом никогда много не говорили. На Мейвис распространялась та неприязнь, которую Гимилхад испытывал к своей жене Кеменбет, а сын его Фаразон не испытывал желания искать виденную им только в раннем детстве тетку. О Мейвис просто забыли, что она, надо признать, заслужила своим позорным браком с человеком куда ниже себя по положению. И теперь Гимилхиль видела перед собой внучку Мейвис и, вглядываясь ей в лицо, находила незамеченное ранее, но явное сходство с портретами Кеменбет и Мейвис — в овале лица, прищуре глаз, даже фигуре. Портретов Кеменбет во Дворце Короля не висело, да и в других замках тоже, Гимилхиль с трудом нашла их, когда гостила в Орростаре у Авалэ, теперешнего главы Дома Алказара, сына младшего брата Кеменбет. Ар-Фаразон и его дочь ничего во внешности не взяли от Кеменбет, поэтому никто не заметил сходства Инзилхиль и Мейвис. Конечно, можно послать Отважным в Андустаре приказ найти подтверждение в бумагах, но Гимилхиль не думала, что Инзилхиль лжет. Однако разрешения подняться с колен девице не дала.