Под небом голубым

Почему — то Элеоноре ни разу не случалось задумываться об этом.

— Моим долгом было дать Акедонии нового императора,— тревожно-горькое понимание стало вдруг отчётливым знанием.— Мы с тобой думали лишь о себе, Тиний. Твоё проклятие обездолило Акедонию. Это мучает тебя, верно?! Но чего же ты ждёшь от меня? В том нет моей вины, Боги не дают нам с Клинием ребёнка.

-Боги и твоя ненависть, -слышит Элеонора внутри себя голос, пробуждающегося сердца.

-Мне трудно не ненавидеть его, — пытается защититься от себя самой, но уже знает, что если ненавидеть, то и себя тоже.

"Он любил тебя,"— сказал Алькадо.

-Как это возможно?— шепчет Элеонора.— Неужто я была так слепа? Клиний казался мне всегда равнодушно-холодным, а я не хотела принести себя в жертву, став нелюбимой женой, и даже не попыталась узнать его ближе, понять, что же за человека судили мне в мужья Боги. Да и сейчас, что знаю я о нём?!

Ветер донёс до слуха императрицы тихий шелест накатывающихся на песок волн. Элеонора спустилась к берегу моря и, сняв обувь, подошла к самой кромке воды. Солёные брызги коснулись её пылающих щёк, прибой омыл ступни.

Как вечное море, посылало сердце Элеоноры свои волны, что бы омыть её душу, излечить от губящей ненависти. И она потянулась навстречу, пробуждавшемуся в ней, непонятому ещё до конца, тихому зову. Внутри неё рушились спасительные иллюзии и жизнь предлагала ей, не лукавя, принять её такой, какова она есть, если хватит на то смелости, конечно.

Клиний Проклятый нуждался в дружеском участье, которое неожиданно нашел в своей жене. Она стала мягче и терпимей к нему. Сперва принуждая себя, потом всё охотней слушала императрица о державных заботах, занимавших её мужа.Прошло время и они оба поняли почему Боги благословили некогда их союз, как лучший для Акедонии. Они дополняли друг друга. Теперь, став реальным, их союз приносил благие плоды. Акедония оставила позади мрачные времена страха и гнетущего оцепенения, когда тень надвигающихся бед и несчастий угнетала людей, потерявших веру в справедливость и мудрость своего императора.

Элеонора, день ото дня лучше узнавая Клиния, должна была признать всю ошибочность своих прежних суждений о нём. Вопрос "почему?",возникнув однажды, с каждым днём всё больше не давал ей покоя.

-Почему глупая девчонка оттолкнула руку улыбавшегося ей Счастья? Зачем обручилась с Горем и Болью?

Ответ был не сложен, до обидного прост.Ей было чем гордиться, умница и красавица сама знала, что для неё хорошо, а что нет. И своей судьбой собиралась распорядиться только сама, как вдруг обрушилась на неё "Воля Богов".

Боги, в мудрости своей, позволяют человеку ослушаться. Жизнь полна разнообразных возможностей. Выбирай, человек! Выбор сладок, труден, коварен. И редко, кто спросит у Сердца совета, всё больше у Разума, гордого своим умением всё рассудить по своему.

Вот только боль последствий опустится потом всей своей тяжестью на Сердце, которое не стали слушать. А Разум, по прежнему гордый собой, всё так же скор и щедр на советы, что подталкивают растерявшегося человека к краю не замечаемой им пропасти.

Хорошо ещё, что рядом с Элеонорой оказался Алькадо, спасший её гибнущую душу от последнего страшного шага!

Угрызения совести мучили императрицу, не позволяя ей стать счастливой. Рождавшуюся в ней радость она испуганно гнала прочь, искренне считая, что не имеет на нею права.

Клиний, от которого не укрылись душевные терзания Элеоноры, не позволил ей запутаться в них окончательно. Поборов собственные сомнения и страх быть отвергнутым,Клиний Проклятый появился в покоях жены, порог которых не переступал после возвращения с Тихого острова.

— Не стоит вновь и вновь погружаться в прошлое, каким оно было или каким могло бы быть,— сказал он, протягивая к ней руки.— Иначе мы рискуем упустить настоящее и породить новые сожаления.

Эти простые слова разрушили остатки разделяющего их отчуждения. И, казавшееся невозможным, случилось само собой, оказавшись таким естественным, правильным, искренним....

Оглушенные глубиной внезапно пережитых чувств и ощущений, двое в ночной тишине всё никак не могли поверить, что жизнь может быть так щедра к ним, отверженным. Удивляющееся самому себе счастье немым вопросом светилось в устремлённых друг на друга глазах. Клиний легко рассмеялся и, прижав к себе, смущённую жену, тихонько прошептал:

"Ничего не поделаешь, мир устроен так, что из всех человеческих добродетелей, Мудрость приходит к нам последней".

Как— то ночью Элеоноре снова привидился Тиний. Он легко коснулся её во сне своим мимолётным присутствием. "Спасибо"-уловила она его ускользающий голос. Проснувшись с рассветом молодая женщина долго лежала, вспоминая отголосок своего сна.

Прошло ещё немного времени и Элеоноре стало понятно, что значил её недавний сон.

Похоже, у Акедонии будет наследник! Проклятия Тиния больше не существовало.

Что может быть щедрее радости, её не удержать, ею не запастись впрок. Она рвётся к людям, которые всегда готовы откликнуться на неё. Живыми искорками летит радость в мир, даря мимолётную улыбку тоскующей душе, неожиданную легкость -измученной тяжестью забот.

Вскоре радостная весть стала известна всем. Акедония жаждала этого ребёнка не меньше императорской четы. Шумное веселье всколыхнуло страну. Все с нетерпением ждали урочного дня.

Ждал и Гнидий. Глупая суета акедонцев вокруг своего предполагаемого наследника, то несказанно раздражала его, то смешила. Гнидий знал— час его торжества близок.Недолго осталось Элеоноре тешить себя надеждами, упрямая девчонка, что сумела ускользнуть из так умело расставленных им сетей, не надолго переживет своего мертворождённого младенца. Рано заговорила Акедония о том, что нет больше над ней проклятия.Никогда им не избавиться от проклятия Гнидия! Он наследник Акедонского престола! И другого не будет!

Алькадо боролся. Он питал силы Элеоноры своими. Час родов приближался, и только Хранитель знал, что загубленное колдовством Гнидия дитя нельзя спасти. Но Алькадо не собирался опускать в бессилии руки. Ещё у постели умирающего Тиссия, предвидел он подобное и ещё тогда решил, что следует делать.

Выход был. Ведь всё возможно во Вселенной.Но и всё имеет свою цену. Была в Акедонии сила, способная противостоять Гнидию. Старший из сыновей Тиссия унаследовал от своих предков всю глубину преданной любви к вверенной его заботам земле. Нет силы сильней, чем любовь. В ней был залог благоденствия Акедонии, престол которой в течение последних веков не занимал человек с равнодушным холодным сердцем. Этой любовью будет и сейчас спасена Акедония. Алькадо не сомневался в своем племяннике. Но он любил его, как родного сына, и предстоящее было для Хранителя безмерно тяжело, так же тяжело, как и неизбежно...

Побледнев, выслушал император Клиний Алькадо.

-Ты никогда не сдаешься, дядя,— сказал он твёрдо, пристально глядя в усталые глаза волшебника.-Что мне следует делать? Чем я могу помочь тебе, что я могу сделать для Акедонии?

-Есть только одна возможность дать этой земле наследника, погубить которого не сможет Гнидий. Жизнь младенца можно выкупить. Боги примут эту жертву, у каждого есть право жертвовать собой ради тех, кто ему дорог.

-Плата за жизнь принца — моя жизнь. Я верно понял тебя, Алькадо?

— Да, ты всё правильно понял, император.

-В таком случае, да будет так, -просто сказал Клиний. И не было ни пафоса, ни сомнения, ни страха в его голосе.

-Если есть возможность защитить Акедонию, нет за то непомерной цены,— проговорил император.— Когда и как это должно случиться? Я готов, жаль только не смогу увидеть его, взять на руки сына, который, наперекор злу, останется жить и хранить великий дар Богов, нашу землю.

-Ты увидишь его. Тебя позовут в покои императрицы, едва дитя появится на свет. Не пугаясь, возьми на руки его бездыханное тело, и со всей силой твоей любви, в напряжении воли, пожелай ему жить. И, без сожаления простясь с этим миром, вверь мне свою душу, я поведу её за собой. Его первый вдох и твой последний сольются воедино, и никто не сможет отнять жизнь, за которую заплачено подобной ценой.

— Ты воспитаешь моего сына, Алькадо. Знаю, что не должно, но...я тебе завидую.

Файна прибыла во дворец. Люди почтительно и робко сторонились её. Верховная жрица выглядела на много моложе своего седого сына. Просветлённая, над которой и время оказалось не властно, пугала их своей тайной. Она была так же далека от людей и так же недоступна, как и её Тихий остров, таинственный и запретный.

Вот их Хранитель— совсем другое дело! Акедонцы любили Алькадо, о нём ходили легенды, порой мало соприкасающиеся с действительностью. Каких только чудес ему не приписывали! Акедонцы верили во всемогущество своего Хранителя, но, при этом, совсем не боялись его. Когда он ходил по Альту, любой мог обратиться к нему за помощью, Алькадо никого не гнал прочь, но видел человека насквозь, потому любое лукавство оказывалось перед ним бессмысленным.

Появление Просветлённой в Альте -событие само по себе исключительное. Императоры, нуждаясь в помощи или совете из Храма Судеб, не призывали Верховную жрицу, а отправлялись сами на Тихий Остров, в её обитель.

Элеонора встревожено пыталась понять причину этого необычного визита. Что— то было не так! Вот и Клиний стал вести себя необъяснимо странно: приступы задумчивой грусти, совсем не свойственные императору, резко приходили на смену его пронзительной нежности. Тоска прощанья мерещилась Элеоноре в глазах мужа. И императрице становилось страшно. А вот теперь Просветлённая, почтившая их своим посещением! Зачем Алькадо призвал её в Альт ?

Хранитель посвятил Просветлённую в подробности того, что собирался предпринять.

-Не знаю, сын, есть ли смысл в том, что ты задумал?— усомнилась Жрица, выслушав Алькадо.— Ты ведь не можешь быть уверен в том, кого приведёшь из немыслимого далёка. В нашем мире он будет чужим. Гнидий не смирится, он доберётся до него, пусть и не сразу. Что если все жертвы и усилия окажутся напрасны?

— Действие всегда лучше пустых сомнений! А я всё хорошо взвесил. И выбор мой не случаен. Можно жить в любом из миров, и заниматься любым делом, но если ты Человек, то и останешься им везде, при любых жизненных обстоятельствах. Выбранный мной из породы сильных, только сам он едва догадывается об этом. В его мире человеку гораздо сложней осознать до конца свою сущность, чем в благословенной Богами Акедонии. В нашем мире он будет чужим лишь наполовину.В первые годы его жизни, непроницаемая пелена сокроет от него память о прошлом. А потом Акедония станет ему родной, и ни какое знание не сможет этого изменить. Ты и я поможем Элеоноре воспитать сына истинным императором. А в остальном, да помогут нам Боги!

-В тебе нет страха, мой сын!

-Мы сможем, мама.

-Да, конечно.

-Гнидий загубил, проклял душу нашего принца, и она уйдёт в небытие, этому нельзя помешать.Но когда начнутся роды, ты поможешь Элеоноре, а я позабочусь об остальном. В далёкой от нас реальности не уйдёт в страну развоплощенных душ сущность человека о котором я тебе говорил. Ему не возможно избежать там гибели, но благодаря жертве Клиния Проклятого, я смогу увести за собой его, лишившуюся тела, душу, и она наполнит жизнью бездыханную плоть Клиния III, новорожденного императора Акедонии.

-Клиний -не счастливое имя! Его отец и дед не были счастливы.

-Ты уверенна в этом, мама? Если ты из породы сильных, то разве пристало сетовать на судьбу за посылаемые ею испытания?

Файена наблюдала за императором, пытаясь понять владеющие им мысли и чувства.

Клиний прощался со всем, что любил, это было для неё очевидным. Он стремился запечатлеть в душе дорогие сердцу образы, зная -это единственное, что сможет взять с собой, отправляясь в предстоящую ему дорогу.

Нет, страха в нём не было, только жадная тяга к жизни, для усмирения которой императору приходилось порой прилагать немалые усилия.

И Просветлённой вспоминался её последний разговор с Алькадо.

Он тогда сказал ей: "Есть нечто, ещё не известное тебе, мама. Клиния Проклятого ждёт впереди новая реальность."

Ей, посвящённой в тайны Мирозданья, была не только очевидна дерзость Алькадо, но и не понятна причина, побудившая его совершить подобное.

-Он знает?— спросила сына Файена.

-Нет, он должен слепо довериться мне.

-Глупо напоминать тебе о принимаемой на себя ответственности. Скажи, почему ты решаешься на это?

Глаза её сына отразили владеющие им чувства. Просветлённая растерялась. Она, оградив себя от каких бы то ни было привязанностей, лишилась и сильных эмоций, которые толкают человека на совершение всяческих безумст. То, что задумал Алькадо, было безумием.

— Ты так и не сумел стать над миром человеческих страстей! Для облечённых силой -это не допустимая слабость!

Её седой сын улыбнулся светло и мягко. За этой улыбкой угадывалась та, неподдающаяся объяснению, мудрость, что, вопреки всех её усилий, так и осталась для Просветлённой недоступна. У Файены исчезло всякое желание обсуждать принятое Хранителем решение.

Завершая их разговор, Алькадо произнёс слова, в справедливости которых всё больше теперь убеждалась Просветлённая:

"Знаешь, мама, Клинию предстоит прожить жизнь в не лучшем из миров. Но, мне думается, он предпочёл бы жизнь, пусть и сложную, покою небытия."

Алькадо вернулся на Тихий остров.День, только один день, и он снова сможет противостоять Гнидию!

Просветлённая осталась во дворце, приняв на себя заботу об Элеоноре. Из темноты Печального леса тянулось зло к своей, ни о чём не подозревающей жертве. Завесой на его пути встали Алькадо с Файеной, ослабляя направленное против императрицы воздействие Гнидия.

Жрицы Храма Судеб, подготовив всё необходимое, оставили Алькадо одного у алтаря, вспыхнувшего священным огнём.

Хранитель говорил с Богами, просил благословить задуманное.Он провёл у священного огня всю ночь.

Нет ничего невозможного во Вселенной, если сердце не знает страха и душа способна дерзать. Величайшая из вселенских сил— Любовь. Для неё не существует преград.

К тому времени, как солнечные лучи, отразившись в витражах, осветили Храм Судеб, утомлённый человек у алтаря был готов сразиться со злом и победить.

Воды отошли ночью, но и к полудню ребёнок всё ещё не родился. Просветлённая не отходила от Элеоноры. Императрица лежала на постели бледная, обессиленная, волны боли и всё нарастающего страха, накрывали её одна за другой, не давая измученной женщине передышки.

Когда в комнате появились Клиний и Алькадо, Элеонора даже не взглянула в их сторону.

Хранитель кивнул Файене и отошёл к жарко горящему камину. Он стоял отрешенный, смотрел напряженно на игру пламени в камине, будто не было ничего важнее, потянувшегося к нему навстречу огня.

Просветлённая, тем временем, подошла к роженице и, коснувшись её щеки, заставила смотреть себе в глаза. Элеонора почувствовала прилив сил и напряглась в последнем решительном усилии. Через минуту новорожденное дитя было принято повитухой.