Беспризорный князь

В гриднице закричали и зашумели. Святослав сидел молча. Дело повернулось неожиданным образом, причем, так, что и хотел бы помыслить, да испугался. Набеги из Поля — обычное дело, в другой год по три-четыре случается, но этот превосходил все, раньше виданные. Тьма — это десять тысяч воинов. Пусть даже половец приврал, и на самом деле у ханов по семь-восемь тысяч войска, но и это многократно больше, чем может выставить Русь. Поганые сумели сговориться, и обложили города. Взять их, не возьмут, не умеют этого половцы, но дружины русские за стенами заперли. Пока те будут сидеть, половцы ограбят земли. Угонят скот, уведут людей, сожгут веси. Помешать трудно. Ударишь на одного из ханов, тот отскочит и закружит вокруг невеликого русского войска, пощипывая быстрыми наскоками. Не даст отбить добычу. Разделить войско на три части, чтоб ударить по всем — сложить головы. Половцы задавят числом: засыплют войско стрелами, разрежут части, после чего кого высекут, кого полонят. Как ни крути, а вывод грустный: земля обезлюдеет на годы. А обвинят в том великого князя — и только его. Иван написал верно. Вместо того чтоб хранить земли, Святослав затеял усобицу. Поддался обидам, забыл, зачем возвели его на киевский стол. Господь напомнил...

Гомон в гриднице, наконец, затих. Князья и воеводы смотрели на Святослава. Решение было за ним. Святослав встал.

— Все слово сказали?

Ответом было молчание.

— Тогда — в Софию!

Лица собравшихся выразили изумление. Великий решил помолиться? Известно, что князь набожен, но сейчас? Молебен — благое дело, но попы и сами справятся. Не до этого!

— Зачем? — не удержался Ярослав.

— Крест целовать! Прилюдно. Чтоб весь Киев видел!

— Кому? — удивился Давыд.

— Князю Ивану! — ответил Святослав.

6.

В Звенигород пришлось возвращаться спешно: обстоятельства требовали. По уму следовало пробыть во Владимире седмицу-другую: вникнуть в состояние дел, разобраться с боярами и осколками княжьих родов, прикинуть, на кого можно опереться, а на кого — нет. После чего первых возвысить, а вторых — задвинуть куда дальше. Не вышло. Все испортил Войцех. На другой день после взятия Владимира он явился в хоромы и потребовал встречи с князем.

Иван предполагал, что воевода станет просить за ляхов (ему позволили оставить из прежней дружины малую часть), однако Войцех заговорил о другом.

— Киев готовит поход на Галич! — сказал, едва переступив порог.

— Почем ведаешь? — насторожился Малыга, переглянувшись с Иваном.

— У Болеслава в Киеве свой человек! — пояснил лях, присаживаясь на лавку. — Был, — поправился тут же. — При Великом князе состоит.

— Кто?

— Горыня.

— Первый воевода! — ахнул Малыга. — Вот стерво!

— Серебро любит! — пояснил лях, улыбнувшись уголками губ.

"Это он нас уел! — понял Иван. — Дескать, у вас даже воеводы продажные. И ведь не возразишь!"

— Как разумеешь, княже, Болеслав Великого опасался, — продолжил Войцех, согнав с лица улыбку. — Не простил бы тот захват Волыни. Болеславу знать следовало, что в Киеве замышляют. Не жалел серебра. У него и другие люди в Киеве имелись. Донесли, что Великий собирает войско. Снеслись с Горыней; а тот успокоил: не на Волынь, а в Галич намерились. Потому и вышло у тебя, княже, с осадой — не ждали.

"Оправдывается! — понял Иван. — Не может успокоиться, что город отняли".

— Кого Великий призвал? — спросил Малыга.

— Князей смоленского, черниговского, белгородского, новгород-северского и курского.

— Три тысячи конной дружины, — прикинул Малыга, — если не более. А ежели и бояр собрали... Спаси тебя бог, воевода! — он поклонился Войцеху. — Не забудем!

Лях с достоинством откланялся и вышел. По его уходу в гриднице воцарилась тишина. "Твою мать! — думал Иван. — Никак не угомонятся! А чего ты хотел?! — одернул он себя. — Безродному позволят властвовать? Да их кошмары замучают! Рюриковичи княжат более двухсот лет, потомков наплодили — девать некуда, а тут смерд расселся на Галицком столе. Костьми лягут, железо грызть будут, но не успокоятся".

Иван глянул на Малыгу. Тот задумчиво водил пальцем по столу, рисуя какие-то фигуры, и, похоже, не спешил давать воспитаннику советы. "Хорошо, что взяли Волынь и переманили Войцеха, — подумал Иван. — Не то Великий свалился бы сполохом. Отбиться отбились бы, да большой кровью. Это тебе урок! — сделал вывод. — Разведку надо ставить! Как у Болеслава и лучше. Дядя Саша не раз говорил: разведчик спасает тысячи жизней. В двенадцатом веке или двадцать первом — без разницы".

— Великому надо послать грамоту! — прервал думы князя Малыга. — Пусть ведает, что умысел раскрыт. Поостережется.

— А коли нет?

— Встретим на рубежах. Следует немедленно лететь в Галич. Созвать ополчение, собрать смоков. Дружина пойдет сама: сторожиться некого. Худо, что уходим так скоро, да выбора нет. И еще, — Малыга усмехнулся. — Гонцом к Великому следует отправить волынянина, и выбрать самого говорливого. Пусть поведает, как Владимир брали...

Остаток дня прошел в суете. Бояре и волынская дружина целовали крест новому князю, получали посты новые посадники, воеводы и сотники, менялись огнищане и тиуны. Решающее слово было за Доброславой: на кого указывала, того и ставили. Привередничать времени не было, как и нужды. Судьба княгини отныне была намертво повязана с судьбой "сына". Станет тому худо, "матери" не сдобровать. Иван на всякий случай честно предупредил назначенных, что их должности временные. Служите, дальше посмотрим. Его поняли и заверили, что не пощадят живота. Спать Иван лег за полночь, но проснулся с рассветом. Вернее, его разбудили.

— Княгиня просит перемолвиться! — сообщил охранник, растолкав Ивана. — Не серчай, княже!

Князь серчать не стал и торопливо оделся. Доброславу впустили, как только застегнул пояс. Иван невольно отметил, как разительно изменилась княгиня за последние два дня. Лицо ее порозовело, глаза горели, в движениях появилась степенная властность. Княгиня по-прежнему была в рясе, но любой, кто глянул бы на нее сейчас, понял: это больше не монашка. Правительница.

— Убегаешь? — спросила Доброслава, поздоровавшись.

— Великий собрался на Галич, — вздохнул Иван.

— Слышала, — кивнула княгиня. — Не пойдет.

— Почему? — удивился Иван.

— Остережется. Побоится великую кровь лить. Старый он, а к старости даже висельники мудреют. Не тревожься. Если все ж посмеет, то знай — Волынь за тебя! Ударим им в спину: не раз пожалеют, что пришли!

— Спасибо, матушка! — поклонился Иван.

— Да хранит тебя Господь!

Доброслава подошла ближе.

— Знаю, что ты не мой, — сказала, не отводя взор от лица Ивана. — Но все мнится: не так. Лик, стать, разум — все как будто мое. Какая мать тебя родила?

— Нет ее! — ответил Иван, мрачнея. — Убили. Давно...

— Ну, так я заменю! Хочешь?

Иван подумал и кивнул. Доброслава шагнула ближе и приникла к груди названного сына. Иван обнял худенькие плечи, и они стояли так какое-то время. Доброслава отстранилась первой.

— Вишь, какая я хитрая! — сказала, глядя в пол. — Первая догадалась. А то набежали бы мамки...

Доброслава повернулась и вышла. Ивану показалось, что он расслышал при этом всхлип, но, скорее всего, ему почудилось. Исторгнуть слезы у Доброславы казалось невозможным. И в час официального прощания, княгиня держалась строго. Церемонно поцеловала обретенного сына и отступила, давая возможность боярам приложиться к княжьей руке. Стены города заполнил люд, те, кто не поместился, высыпали за вал; те и другие стояли, пялясь на смоков. Змеи сидели на забороле и, будто чувствуя момент, горделиво тянули шеи. Лететь так посоветовал Малыга: пусть видит Волынь, кого приобрела! Прощание завершилось, Иван забрался на спину змея. Олята, обернувшись, ждал, пока князь привяжется. Тем же занимался и Зых, наблюдавший за Малыгой. Князь и воевода справились одновременно. Смоки расправили крылья, и сиганули вниз. Люди на стенах ахнули. Воздушный поток подхватил змеев, и они замахали крыльями, набирая высоту. Оглянувшись, Иван увидел взметнувшиеся ввысь руки, и ощутил, как защипало глаза. Подишь ты! Ничего доброго не сделал этим людей, а они сожалеют о его отъезде.

"Посадника во Владимир все же пришлю! — думал Иван, сердясь на себя за слабость. — Бабе в городе править невместно. Тем более инокине".

Он был зол на княгиню: Градиславу не следовало убивать. В день, когда это случилось, он набросился с упреками на Малыгу, но выяснилось, что батько не причем. Градиславу закололи волыняне, а вот кто, выяснить не удалось. Доброслава наверняка знала, но секретом не делилась. Более всего Ивана мучила мысль, что убийц отблагодарили. Если не деньгами, так должностями: вон как лихо раздавали их по указке княгини! Монашка, туды ее в качель!

"И монастыри у них неправильные! — растравлял себя князь. — Где это видано, чтоб монахов челядь обслуживала!"

Насчет челяди было чистой правдой. Монастыри в этом времени были сплошь ктиторские. А кто ктитор? Князь! Князья ставили монастыри не только ради спасения души. Имелся и другой расчет. По обычаю на смертном одре князей постригали. Дабы простились им грехи, вольные и невольные, а душа направилась прямиком в рай. Случалось, однако, что постриженный выздоравливал, после чего вставал вопрос: что делать? Снять схиму нельзя, а жизнь в постах и молитвах князю не по душе. Вот и селились новоиспеченные иноки за монастырской стеной, но в отдельных хоромах и со штатом прислуги. Ясен пень, что в монастыре князь желал иметь окружение, как и в миру, то есть из бояр и дружинников. Смердам одеть схиму ктитор не позволял. Оттого у Доброславы имелись служанки, которые и спасли ее, приняв яд, предназначенный княгине.

Другой особенностью монастырей был их смешанный состав. Проще говоря, за одной стеной служили Господу и жили бок о бок монахи и монашки. Было это не везде, но часто. Нередко разделению обителей препятствовали ктиторы. Почему? Простая логика. Князя постригли на смертном одре, а он выжил. Переселился в монастырь, но без жены ему скучно. Супруга, следуя примеру мужа, принимает схиму. Брат и сестра во Христе живут и молятся, укрепляя друг дружку духовно и телесно. Грех? Так венчанные же!

"Найти посадника в Волынь будет не просто, — размышлял Иван. — Княжество не меньше Галицкого, десятки городов, тысячи весей... Волынцы воинственны и горделивы, держать их в узде трудно. Боярин с таким не справится — слушать не станут. Пригласить князя? Посадником не согласится — невместно. Вот если дали б в удел... Счас! Натащит родни, рассадит по городам, глянь — и Волынь уже не твоя. Вышибай затем с насиженного места!"

После первых лет княжения Иван ясно осознавал: главной его проблемой стал дефицит управленцев. Здесь их звали князьями, посадниками и тиунами, что не меняло дело. Управленцы должны проводить в жизнь затеянные преобразования, а как быть, если не умеют? Или, что того хуже, не хотят? Они привыкли, что князю нужна дань, остальное его не волнует. Посадники грабили люд, отстегивая князю положенное, не забывая, естественно, про свой карман. При этом мало заботясь:, сыт ли смерд, хватит ему хлеба до нового урожая и сыщется ли зерно, чтобы засеять ниву? Иван грабеж запретил. Велел люд не обижать, и следить, чтоб бояре этим не баловались. Как справиться, если обучен другому?

Нерадивых посадников Иван менял. Новые грабить опасались (смерды пожаловаться могли), зато крутили дела с купцами. Брали мзду, взамен освобождая от дани. Купцы, ясен пень, не жаловались. Мздоимцев ловили за руку, уличенные, они кидались в ноги, вопя, что бес попутал. Мольбы на Ивана с Малыгой не действовали, жулики получали пинка и лишались имущества, нажитого непосильным трудом. Не помогало. Вновь назначенные посадники начинали правление с разведки мест, где можно поживиться. Честные встречались редко. Галицких бояр, а именно из их среды рекрутировались посадники, Иван с Малыгой знали плохо. Князьям они не доверяли. Оставалась ватага и ближняя дружина. Только Господь, даровав братьям по оружию умение владеть мечом, копьем и луком, не озаботился наделить их управленческими способностями. Пробовали... Получались хуже, чем у бояр. Те хоть дело знали.

Управленцев следовало готовить, но как? Школа сирот, затеянная Иваном, работала успешно, но учились в ней отроки. Когда еще войдут в зрелость! Посадники требовались здесь и сейчас. Где взять?..

Пока Иван думал, смоки летели, то взбираясь ввысь, то сваливаясь в планирование. Груз, который они несли, был легок, змеи летели быстро. К вечеру отряд пересек границу княжеств.

Заночевали на речном берегу. Пока Зых с Олятой ловили рыбу, Иван с Малыгой развели костер и сварили кашу. Стоял тихий, летний вечер. Светила луна, трещали кузнечики, от реки несло свежестью и запахом рыбы. Смоки на берегу чавкали, пожирая свой ужин. Люди тоже ели, запивая кашу пивом из баклаг, и не разговаривали: устали. После ужина повалились на расстеленные войлоки и затихли. Ивану, однако, не спалось. Он долго ворочался и забылся не скоро.

Сон его был странен. Вокруг Ивана был свет: белый и яркий. Он мешал разглядеть потолок и стены помещения, где находился Иван, но князь четко осознавал: он в здании. Под ногами его был пол, выложенный черными и белыми каменными плитами, они чередовались в шахматном порядке. Осмотревшись, Иван заметил впереди человека. Тот сидел спиной к нему и, склонившись над полом, что-то разглядывал. Фигуру неизвестного скрывала просторная мантия с капюшоном. Ниспадая до пола, она укрывала ноги незнакомца, как и то, на чем он восседал. Что это было: табурет, пуфик или что другое, разглядеть не получалось.

Ступая по отполированным плитам, Иван приблизился и глянул через плечо незнакомца. Каменных плит перед ним не было. Сколько хватало взора, расстилалось пространство, покрытое горами, лесами, морями и реками. Те были маленькими, словно игрушечными. Между ними что-то шевелилось и двигалось, поднимались дымки, доносились неясные звуки.

— Хочешь глянуть ближе? — спросил незнакомец, не оборачиваясь. Голос у него был хрипловатый, как у простуженного.

— Хочу! — ответил Иван.

Незнакомец вытянул ладонь, затянутую в перчатку и сделал неуловимое движение. Одна из частей пространства воспарила и повисла, закрыв прочие. Иван увидел степь, поросшую высокой травой, по ней двигался отряд всадников. Незнакомец повел пальцем, изображение укрупнилось, будто приближенное подзорной трубой. Иван явственно видел потные крупы коней, детали сбруи, халаты и шапки всадников, их копья, привязанные к седлам, кривые мечи в потертых ножнах. Он слышал топот копыт и обонял едкий запах пота: человеческого и конского.

— Идут к Путивлю! — сказал незнакомец. — На подмогу Кончаку. А вот другое!

Починяясь его жесту, степь исчезла, перед Иваном возникла другая картинка. В небе над пустыней летел самолет. Он был странной конструкции: с зализанным утолщением впереди фюзеляжа, но без остекленного фонаря. Хвостовое оперение самолета торчало вниз, за ним, образуя прозрачный диск, вращался винт. Внезапным озарением Иван догадался: аппарат управляется с земли. Самолет вдруг покачнулся и свалился на крыло. Следуя за ним взглядом, Иван разглядел меж барханов автомобиль. Тот мчался, поднимая пыль. Самолет вздрогнул. Из-под крыла выскользнула черная ракета; выбрасывая огненный хвост, она устремилась к земле. Автомобиль свернул за бархан, но ракета повторила его движение. На желтом песке вспух взрыв: огонь и черный дым скрыли автомобиль. Чуть позже донесся грохот.