Мертвые люди (часть2)

— Что по радио сказали, то и слышали, — радушием и не пахнет.

— Валдис, помоги мне, — пока они пытались вести разговор, хозяйка ушла в прихожую, где стояла газовая плита.

Мужик поднялся, громко скрепя стулом и гулко шагая, вышел. Михалыч уже трижды успел пожалеть о принятом решении зайти. "Быстро выпить чаю и ходу. А чего это я вообще в вежливость играю, встал и пошел. Не станут же они стрелять в спину безоружному". Он тихо поднялся и успел сделать шаг, как услышал громкий шепот, за не плотно прикрытой дверью.

— ...я тебе говорю, этот пьянчуга в Мастерских сторожем работает. Нет у него родственников, быгылем ходит.

— Старый он какой-то, еще и пьет, — недовольно отозвался мужской голос, — сын скоро приедет, обещал привести кого-нибудь.

— Уже привез раз, — съехидничал женский голос, — он пьянь, но крепкий?

Михалыч так и замер возле двери, не в силах прервать спор, очень уже любопытно, к чему они.

— Ладно.

— То-то же. Знай, наливай, да корми, чем попадя, — Михалыч злобно засопел от этих слов, — а будет плохо работать, вломим палкой по спине, не впервой.

"Какого хрена. Да я им зубы с глотку вобью, ишь ты, что удумали".

— Давай мирно сначала, а то получится, как в прошлый раз,— еще бы секунду, он ворвался в прихожую и высказал все, что думает про хозяев, но ружье в руке женщины отрезвило его.

Он, как можно тише вернулся на свое место. Заговорщики неспешно возвратились к столу, хозяин держал чайник, женщина же пыталась спрятать за спиной ружье.

— Ты это, — мужик поставил кружку перед Михалычем, налил кипятку, — оставайся у нас жить. Беда вокруг ходит, а у нас спокойно. Едой не обидим.

— Не, — Михалыч очень сильно старался, чтобы голос не дрогнул, — меня родственники ждут.

— А где они? Давай и их сюда. У нас на всех места хватит, — сразу оживился мужик.

— Мы и там неплохо устроились, — Михалыч поднялся, — спасибо за чай.

Он успел только развернуться, как приклад влетел в челюсть, старик упал, рот наполнился кровью.

— Лежать, скотина, — два дула смотрели ему в глаза, — куда собрался, тварь? Лежать!

Женщину нельзя было узнать, лицо превратилась в маску ярости, а в глазах пылала злоба. Михалыч сплюнул кровь, из груди рвалась злость, грозясь перерасти в ярость.

— Ксения, успокойся. Он все понял, ведь так, — удар сапогом больно пришелся по ребрам, — будешь брыкаться, мы тебе колено прострелим. А с больной ногой работать сложно.

Глумливым голосом, прочитал нотацию хозяин дома.

— Угу, — покорно пробубнил Михалыч, перевалился на бок, крехая, положил руку на стол, для опоры, и натужно стал подниматься, не поднимая взгляда.

— Переночуешь в подвале, чтоб пыл остудить.

Мужик беззаботно развернулся к нему спиной, Михалыч отчетливо понял: или сейчас, или рабство. Он крутанулся, сбивая рукой ружье, другой схватил кружку с кипятком, выплескивая содержимое на женщину. Грохнул выстрел, выбивая щепки из пола, и только потом послышался истошный крик обожженной. Михалыч оттолкнул голосящую женщину, распахнул дверь, выскочил в прихожую, шальным взглядом осмотрелся. Куда бежать? На улицу — нет. Он прижался к стене, слушая, как в доме матерится мужик. Выскочи он наружу, застрелят в спину, там скрыться негде. А если собака? В дверном проеме показалось дуло, через секунду появился и сам хозяин, Михалыч схватился за ружье, ударил ногой, целился в пах, но промахнулся, угодил в колено, но и этого хватило, злодей зашипел. Старик завалился на плиту, кружа все на своем пути, мужик замахнулся прикладам, глаза злые, рожа красная, еще и баба воет. Все — конец, забьет, в голове паническая мысль, а руки нащупали рукоятку, взмах и тяжелая чугунная сковорода (и откуда только взялась) с глухим звуком врезалась в голову агрессору. Тот завалился на бок, Михалыч, больше со страху, чем по необходимости, врезал еще раз, не жалея сил. Из-под сковороды что-то брызнуло, нет времени разглядывать, надо бежать. Взгляд на дверь, а там злая ведьма, с пистолетом в руках, Михалыч швырнул в бабу вновь обретенное оружие, та увернулась. Выстрелила, не целясь, убив стекло в окне. "Да откуда у них столько оружия?", — мысли, словно бешеные белки, метались голове. И хоть одну бы толковую. Он так и не понял, как взял ружье, как приставил к плечу, ведь не стрелял уже лет так ...нацать, как спустил крючок. Он запомнил только кровавое месиво на груди женщины.

"Да что же я творю? Привет белочка, я твой новый старый друг. Убил двоих, ни за что, за глюк. Допился", — он, ошарашенный, проделал несколько шагов назад, выронил ружье, когда ноги уперлись, уселся на лавку. "Убил, за подозрения, сначала кипятком, а потом убил. Посадят же. А кто посадит? Нет власти, значит, некому и сажать. А совесть? Так и в тварь последнюю обратиться можно". Дальнейшие мысли продолжили течь в том же русле, и, чем дольше размышлял, тем больше приходил к мнению, что поступил правильно и винить себя не за что.

Невнятный шум впереди вывел его из раздумий. Михалыч оторвал взгляд от деревянного пола и ахнул, не в силах даже выругаться, телевизионный кошмар явился воочию. Женщина, дерганой походкой перешагивала через тело, выставляя руки вперед, и уродливая рана на груди нисколько не мешала. Ум подсказывал — оживший мертвец, нужно бежать, но вот сознание не воспринимала действительность. Михалыч, на подгибающихся ногах, поднялся, сглотнул ком в горле, и, трясущимися руками, поднял ружье. Нажал спуск, противный щелчок, а мертвяк совсем близко, еще раз нажал на спуск, снова не последовала выстрела. "Да стреляй же долбанная палка", — Михалач, не выдержал, кинул оружье в мертвяка, а сам бросился к выходу, драться с подобной нечистью было выше его сил. Выскочив на улицу, захлопнул дверь и на автомате подпер лопатой, оставленной хозяином. Дыхание, как у загонной лошади, а сердце долбило, словно пневмонический отбойник. Вытерев пот, присел на лавку, не в силах идти; одно дело, когда эту мерзость показывают по телевизору, совсем другое, когда она рядом, зло дышит, вернее не дышит, а из груди кровь так и хлещет. А глаза, глаза мертвые, остекленные, но в глубине плотоядный блеск или мутное марево, так сразу и не поймешь. Он приподнялся, посмотрел в окно: стоит тварь, тупо смотря на дверь.

— Слава Богу, тупые, — перекрестился, как помнил из детства. — Надо уходить, пока не поздно.

Он почти вышел за калитку, как заметил лежащую на лавке пачку сигарет. Постоял, помялся, да и взял, открыл, внутри обнаружилась зажигалка.

— Сам Бог велел, — так и верующим недолго стать.

Вставил сигарету в рот, с третьей попытки поджег, сделал несколько затяжек, громко закашлялся, когда дым попал в легкие. Но, как ни странно, напряжение и мандраж слегка уменьшились. "Вот и славно, вот и хорошо". Неумело покуривая, поспешил домой, стараясь не думать про случившиеся. Что было, то прошло.

Когда он добрался до каптерки, сумерки окончательно растворились во тьме, из пятнадцати сигарет находящейся в пачке остались пять, от переизбытка никотина тошнило и, голова ходила ходуном. Зато мрачные мысли о случившемся исчезли, с головной болью. Свет, чайник, ручка и мятый листок бумаге: нужно срочно набросать план, чтобы выжить, необходимо обзавестись кое-какими полезными вещами.

Водка так и осталось не выпитой.

* * *

Утро, как всегда, не порадовало — снова сны про отца, а будильник, как самая настоявшая сволочь, вырвал меня из радужного плена, где все было хорошо. Вздохнув, пошёл завтракать, бабка в этом плане непреклонна, только люди слабые духом не трапезничают поутру. К своему несказанному удивлению заметил Братана возле двери, бабка к животным относилась сугубо с практичной стороны — корова для молока, свинья для мяса, коты для ловли мышей, и никаких сантиментов. Поэтому в доме никаких животных не имелось. А тут Братан, видно же по роже, не боится за свою шкуру, а бабка просто игнорирует усатого наглеца.

— Я думал у вас с животными строго, — сказал я, подставляя кота.

— Пусть сидит, не мешает, — краткий ответ после мимолетного взгляда на кота, вот и все объяснение, а о мотивах сам догадайся, если не дурак.

Голову по-пустому ломать не стал, запустили усатого и хорошо, у меня имелись куда более насущные проблемы. После вчерашнего инцидента, идти в контору не хотелось, как, впрочем, и видеть кого-либо из присутствующих на допросе.

Я сунулся с тарелкой к печи, но бабка легко ударила меня полотенцем по рукам и взглядом указала на место за столом. Подчинился, а что еще оставалось делать? Когда на столе оказалась чашка с кашей и кружка с чаем, вышла мать, лицо серое, глаза красные с большими мешками. То ли не выспалась, то ли плакала, а скорей всего и то, и другое. Сердце защемило, хотелось в лепешку расшибиться, но добыть улыбку на ее губах. Жаль, что лепешка в моем исполнении, ее огорчит еще сильнее. Мать на ходу сделала пару глотков чая и поспешила одеваться, чтобы уйти. Я покосился на бабку, та и не думала ее останавливать, значит репрессии распространяются только на меня. Я тщательно жевал кашу, запивая ее маленькими глотками мятного чая, пытаясь придумать, как быть дальше.

— Ох, и дела у нас творятся, вчера к вечеру вся семья Магинов на раз померла, а те что у нас за чекистов, твердят, что отравились, — бабка наиграно охала и кряхтела, во всю сопереживая трагедии, — а я вот думаю, брешут, как есть брешут. Отчего тогда мне тела не показали? Молчишь? А что ты сказать можешь, только есть и умеешь. Так вот я про тела, не показали они мне их, словно боялись чего, вот я и подумала, что неспроста они померли. Явно дорожку кому перебежали, их и того... Лихие времена все спишут. Странно это все.

Когда закончился монолог, я подтвердительно промычал, хочет выговориться старушка, не стоит ей мешать.

— Мычит он мне, корова не доенная. Кстати, коровы в упырей не обращаются, сосед говорил, видел, как одну застрелили, а она и умерла, не думая оборачиваться. Вот думается мне, надо бы какой-нибудь институт открыть, чтобы всю эту мракобесию изучать, только где нашим холуем, им бы только пузо набить, да тряпки покрасивее набрать. Власть, что с нее взять.

— Может уже изучают, — высказал я свое мнение.

— Эти, — она махнула рукой себе за спину, — точно нет. А те, что на ГЭСе засели, могут, они там к себе яйцеголовых затащили. А наши только воруют.

— Мертвому да голодному от знаний толку нет.

— Ай, им и сытым не до этого, поняли, что без башки упыри не жильцы и успокоились, а лечить даже и не пытаются.

— Думаете лечится?

— Запомни, сынок, в этом мире лечится все, — сказала безапелляционным тоном, словно последняя инстанция.

Я помолчал, не спорить же с ней, но бабка не унималась, продолжала рассуждать.

— Вот ты хоть раз задумывался, как зараза распространилась? — я отрицательно мотнул головой. По правде говоря, думал, но не так чтобы усердно, как-то не до этого было. Думал, вернусь в семью, там и получу все ответы на вопросы. Но вышло не совсем так... — ты, как большинство, близорук, видишь не дальше собственного носа. А тут, если немного подумать, все выглядит очень странно.

Она умолкла, чтобы я моментом проникся.

— Как думаешь, как эта зараза распространялась?

— Вирус, наверное, — неуверенно ответил я.

— Дубина, и так понятно, что вирус, я спросила, как распространился?

— Ну, скажем, по воздуху, или от прикосновений там, — высказал я ранее приходившие мне в голову мысли.

— Именно. Вирус явно искусственный, — больше она ко мне не обращалась, решив, что нужно все высказать без моего участия, — это значит теракт. Но не обычный. Если допустить, что заразили Москву и Нью-Йорк, то вирус никак не мог бы донестись до нас так быстро, ну, допустим, не до нас, а, скажем, до Африки, — вот интересно, откуда она знает, что творится в Африке, — даже больше, если предположить, что заразили все столицы государств и даже нашу. То все равно вирус слишком быстро распространился, случаи, что в Даугавпилсе, что в Риге, произошли почти одновременно, и даже не ясно, где раньше, — уперев руки в стол, она чуть наклонилась, прищуривая глаза, словно я причастен к беде, и она меня вот-вот изобличит, — и сразу напрашиваются вопросы. Как заразили всю планету разом, и кому это надо? От балды такие вещи не творятся, надо иметь очень хорошую организованность. Вот как только задумаешься про это, и становится страшно, по-настоящему страшно.

Я сидел как в воду опущенный, так глубоко я не задумывался о случившемся. А ведь страшно подумать, что есть на земле организация, способная вот так просто уничтожить мир, точнее современную цивилизацию. Какое там ядерное оружие, кому оно надо, если потом на земле жить нельзя будет. А вот так, исподтишка, зарубить все человечество.

Пф-ф-ф...

— Хорошо сидеть, да лясы точить. Иди трудить, — резко сказал бабка, вырывая меня их мрачных мыслей

Если я до этого мялся, не зная, как поступить, то теперь был твердо уверен, что надо встать и идти. Плохое настроение — не повод отлынивать от труда.

Вышел, поправил бейсболку, небо хмурое, снова будет дождь. Эх, поймал себя на мысли, я как тот ежик — птица гордая, пока не пнешь, не полечу. И как бы я не настраивался и не храбрился, не говорил себе, что все поменялось и надо быть жестким и не мямлить, все одно, скатываюсь к интеллигентскому нытью. Нет, определено, люди так быстро и кардинально не меняются, даже если пришла беда и вовсю рвет душу.

Под такими мыслями я добрался до конторы, на ступеньках никого не было, что меня немного удивило, как-то уже привык, что кто-нибудь обязательно трется возле входа. Не мучая себя лишними размышлениями, пошел на второй этаж, где ранее меня принимал Славик. Внутри народ копошился, кто-то куда-то шел, косились на меня, но не останавливали и даже не задавали простой вопрос "Ты кто такой?". Идет человек, значит так надо, значит позвали. Постучал по обитой дерматином двери, услышал недовольное "да".

В кабинете над столом склонился Славик, лицо напряженное, что-то жует, напротив него сидел Петр. Значит, все правильно сделал.

Начальник поднял взгляд на меня, немного задумался, явно вспоминая, кто я такой и вообще, чего приперся. Узнал-таки.

— Зачем пришел?

— Так вчера, как-то не успел спросить, куда идти и что делать?

— А-а-а, — вот по лицу вижу, поставил его в тупик, не обо мне он думает, и послать не может, ведь сам же взял меня под крыло.

Петр развернулся, недовольно хмуря брови и подергивая уголками губ, что-то я им тут испортил своим визитом. Ну что же, простите, господа хорошие, надо было раньше думать, как распоряжаться кадрами. Не подумали, вот кадры сами и распорядились как могли, и нечего корчить рожи. Я подпер плечом стену в ожидании посыла куда подальше. Но не дождался. Власть имущие снова склонились над картой, самой что ни на есть обычной, такую можно было раньше купить на любой заправке.

— Слушай, Петь, нечего тут по дереву мыслями растекаться, все равно, пока Главный не одобрит, это все, — он обвел стол руками, — вилами по воде писано.

— Он вечно занят, — буркнул Петр, — да и с сырым материалом к нему лучше не соваться.