Потоптавшись в проеме двери, поняв, что я тут не к месту, ушел в отведенную мне комнату. Сейчас я всем буду только мешать. Кроме меня все сами знают, что им делать. В этом-то вся прелесть ритуализированной жизни, что ритуал вытесняет тормозящие рефлексии. Точнее сказать — действует помимо их.

Сел за стол. Разложил письменные принадлежности. Опробовал заранее очиненное коптом фазанье перышко и начертал на девственно чистом листе лучшей бумаги, которая только у меня нашлась латинские строки: ''Дорогая сестра, любезная Исабель. С прискорбием сообщаю вам, что смерть секретаря вашего посольства сьера Табаско произошла вчера в Гернике по вине моего человека, потому что так решил Божий суд...'' И описал свою чуть скорректированную версию того что произошло, опережая нелицеприятную для нас версию дона Диего. Хвалить нас он точно не будет. При этом дал очень высокую оценку боевым качествам ее посла, который сам вышел на Божий суд, защитить честь своего секретаря, подобно легендарным рыцарям Карла Великого.

К соболезнованиям добавил кучу сложно сплетенных словес с искренними моими уверениями в вечной дружбе между нашими королевствами и лично между нами — монархами, которым нечего между собой делить. Сообщил ей, что от дарованной ей всеобщей нобилитации баски отказались, но подсказал, что никто не мешает ей признавать их благородными рыцарями на территории Кастилии, как и нанимать этих превосходных бойцов на святое дело очищения полуострова от богомерзкой власти сарацин, в чем я никоим образом не собираюсь ей препятствовать.

Подписал ''Франциск, Божьей милостью рей Наварры, принц Беарна и Андорры, сеньор Бискайи''. Вот так вот в полную бочку меда капнул малюсенькую каплю дегтя. До вчерашнего дня титул сеньоры Бискайи принадлежал ей. Но лучше так, чем это дойдет до нее через десятые руки, или же через озлобленных на нас кастильских посольских. В любом случае искажений информации не избежать. Причем искажений не в мою пользу. Так что охапку соломы на месте предполагаемого падения лучше бросить заранее.

Вызвал Микала, отдал ему запечатанное послание и приказал отдать его кастильскому послу для передачи в Мадрид. Заодно передать лично послу кошелек, в котором должно быть ровно пятьсот су. Вергельд за жизнь секретаря кастильского посольства должен быть уплачен по ставке кабальеро. Что хотите? Божий суд проигран, значит, Мамай виновная сторона той первой дуэли, в которой этот секретарь погиб, как бы оно там на самом деле не происходило. Кисмет, как любит говаривать один мне знакомый сарацинский капудан. Заодно передать графу на словах мое восхищение его виртуозным владением рапирой. Польем и ему елея на сердце, не обеднеем.

А сам, отослав всех ближников из комнаты, прилег на кровать пострадать от потери близкого мне человека. Ну как близкого? Земляка. На чужбине это много. А так-то мы с ним особой дружбы не водили. Не до Мамая мне было, если честно. Но вот он был рядом со мной как глоток родины. Было с кем хоть накоротке перемолвиться на русском суржике приятным для уха. Теперь все. Микал скорее говорит как лужицкий серб, чем русский человек. С ним мне проще на васконском общаться. Или на хохдойче, если я хочу чтобы окружающие нас не поняли.

Нет, это просто невозможно так жить. Только настроился побыть в одиночестве так приперся епископ Бильбао. Как такого перца не принять?

Приказал младшему Базану проводить его ко мне и принести вина. Хорошего вина.

Встретил архиерея посередине комнаты с предложением, от которого тот не мог отказаться.

— Благословите меня, ваше преосвященство.

Тот, переложив посох в левую руку, десницей начертал на моем челе крестик, произнеся на латыни.

— Вот имя Отца, Сына и святого духа. Аминь.

— Присаживайтесь, ваше преосвященство, — предложил я, также на латыни.

— Благодарю, ваше величество, — слегка поклонился мне епископ, качнув фиолетовой шляпой, почти ковбойской по фасону.

Ответил он мне также на церковном языке или на языке межнационального общения в этой Европе, и сел на стул, расправив — прямо-таки по-женски, длинные полы своего облачения из фиолетового муара, прислонив посох к столу.

Я сел напротив, отметив, что епископ модник. Надо же, шелковый муар где-то сподобился достать.

Вицеконде принес кувшин с вином, налил в оба оловянных кубка темно-красной, почти черной жидкости и исчез, плотно затворив за собой обе створки двери.

Епископ, пригубив стаканчик, причмокнул губами. Крупный аметист на его перстне выдал зайчик от посетившего мое окно солнечного луча.

— Недурное винцо, ваше величество. Откуда оно.

Хороший заход. Нейтральный. А там, куда выведет беседа — будем посмотреть, как говорили в будущей Одессе.

— Из Анжу. Виноградники шато Боже. Эта лоза дает такой великолепный продукт исключительно стараниями старого барона де Меридор.

— Мда... — протянул епископ с легкой завистью и снова приложился к кубку. — Так далеко возить вина для своего стола могут позволить себе только монархи.

И не понять по его интонации, то ли он это в похвалу мне, то ли в осуждение сказал. Но епископ даже не думал томить меня неизвестностью и озадачил с самого начала беседы.

— Монсеньор Васко сказал, что у вас, ваше величество, есть для меня некое предложение, от которого я не захочу отказаться, — при этом епископ лукаво улыбнулся.

Надо же, не знал, что отец Васко носит церковный титул монсеньера. Никто меня в этом пока не просветил. Монсеньор это почти епископ по значению, разве что без епархии.

— Ваше преосвященство, сколько в Бильбао монастырей? — спросил я, переходя к делу.

— Семь, ваше величество, — тут же ответил епископ. — А всего по епархии одиннадцать.

— Семь... — повторил я. — А сколько их них мужских?

— Четыре, ваше величество.

— Сколько их них францисканских?

— Два.

— Возможно ли, ваше преосвященство, в одном из францисканских монастырей создать семинарию для подготовки приходских священников для всей Басконии. Желательно из васконских юношей, нашедших в себе стремление служить Господу нашему, не прячась за стенами монастыря от мира.

— Ваше величество, — возразил мне епископ, — только для Басконии не стоит даже огород городить. Не будет столько вакантных мест даже викариев, не говоря уже про места настоятелей приходов, чтобы всех выпускников ими обеспечить. А плодить викариев в приходах тоже не хорошо, потому как приходские священники живут тут не очень богато. В горах некоторые сами для себя поле пашут наравне с крестьянами, чтобы прокормиться.

— Я рассматриваю не только Басконию, но также и Наварру, и Гасконь совокупно. Вообще все земли, где говорят на эускара.

— Но там не моя юрисдикция, ваше величество, — попытался церковник съехать с темы.

— Думаю, мы с моим дядей — кардиналом что-нибудь придумаем в этом плане. Было бы кого устраивать на место. Ну а кому места не достанется в приходах, найдутся места в администрации. Грамотные люди пока в цене, не так ли?

— Почему вы отдаете предпочтения именно баскским юношам, ваш величество? Церковь наша открыта для всех.

И выстрелил в меня из-под кустистых бровей цепким взглядом серых глаз.

— Не все священники тут знают язык народа, которого собираются окормлять, ваше преосвященство. А при плохом знании народом латыни получается неодолимая пропасть между пастырем и его паствой. Месса, значение которой не объяснено, превращается в далекий сердцу ритуал, а воскресная проповедь на непонятном языке не трогает чувств верующих.

Епископ замолчал что-то прикидывая. Ясно что — расходы. Но не знает как к этому вопросу подступиться, чтобы не получить оскорбительного отказа.

Я ему помог.

— Ваше преосвященство, по моему мнению, будет несправедливо перекладывать все расходы по такой семинарии на вашу епархию. Часть расходов вам возместит корона, часть сами бегетерии, в которые вы будете направлять викариев. Часть средств придет к вам от Гасконии. Но начинать это благое дело надо уже сейчас. По крайней мере, заранее подобрать преподавателей, конкретный монастырь, где будут учиться семинаристы. А то, что набор будет по-первости небольшой, то нам же благо. Мы сможем отобрать лучших из лучших. Подготовьте мне смету расходов на эту семинарию. Сколько вы сможете принять семинаристов без того, чтобы строить для них отдельное здание? А я на это дело отпущу треть таможенных сборов от своей доли в порту Бильбао. Десятина от этих денег пойдет вашей епархии на непредвиденные расходы, остальное — ордену францисканцев на семинарию. Думаю, так вас устроит?

— Это очень щедро, ваше величество. А по поводу набора семинаристов, то, я думаю, вряд ли больше пятнадцати юношей осилим в первый год.

— Прекрасно, ваше преосвященство, — обрадовался я. — Даже с таким количеством семинаристов мы получим через десять лет полторы сотни священников, знающих язык народа. Это сто пятьдесят приходов. А латыни вы их сами обучите, как и всему остальному, что потребно знать священнику. Надеюсь, со временем ваша семинария станет образцовой, и в нее будут присылать на обучение и из других стран.

— Это случиться, ваше величество, если только кардинал возьмет эту семинарию под свое покровительство.

— Я с ним обязательно об этом поговорю. Хоть он и перегружен работой — по моему малолетству исполняя должность лейтенанта короны*, к тому же совмещая ее с обязанностями примаса нашей церкви, что само по себе стоит времени и трудов, но считаю, что такому делу он обязательно пойдет навстречу. Ибо все это к вящей славе церкви нашей.

........................................

* лейтенант короны, лейтенант короля (от фр. lieu tenant — заместитель) лицо, исполняющее функции короля, но не являющийся регентом. Руководитель правительства. Либо, с XV в. во Франции, наместник короля в провинции, в этом случае его называли генерал-лейтенантом.

.............................................

Епископ дольно улыбнулся. Видимо посчитал, что в таком раскладе его церковная карьера не застрянет в Бильбао.

— Один вопрос, ваше величество...

— Спрашивайте.

— Почему именно францисканцы?

— Ваше преосвященство, если посмотреть, кто есть кто в профессорах европейских университетов, то этот вопрос отпадает сам собой. Не так ли?

— Справедливое замечание, — огласился со мной епископ.

— И еще одна просьба, ваше преосвященство. Мне нужен монах — францисканец, который бы смог полноценно исполнять обязанности капеллана моей постоянной гвардии, понимая, что такое солдаты, набранные из простонародья, специфику службы и, возможно, сам бы имел в прошлом боевой опыт, что только будет мною приветствоваться. Чтобы при случае он мог вдохновить воинов на порыв и на самом поле битвы. И хорошо знал бы народный язык.

— Есть такой человек, ваше величество, — тут же откликнулся епископ. — Я поговорю с отцом Жозефом. Может, он и согласиться, — протянул епископ. Можно просто приказать, но давить на него мне бы не хотелось.

— Отцом Жозефом? — удивился я.

— А вы, ваше величество, разве не знали, что тот всю юность провоевал в рутьерах в междоусобицах после Длинной войны?

— Нет, не знал. А в чем тогда трудность, ваше преосвященство?

— Он вступил в орден, потому что больше не хотел воевать.

После епископа на аудиенцию просочился Микал, которого я велел охране пропускать ко мне в любое время дня и ночи.

— Все исполнено, сир, как вы и велели, — поклонился он от двери. — И это...

Он вынул из сумки лист прекрасной сарацинской бумаги и передал его мне.

Я прочитал начертанное на нем по латыни: ''Я, дон Диего, сеньор Уэска, конде де Пенья-Велес получил от дона Франциска, рея Наварры и Беарна двадцать пять золотых флоринов''.

Дата.

Подпись.

Печать.

Поднял глаза на своего раба и спросил.

— Но это же... твоя рука?

— Моя, — не стал запираться валет. — Зато подпись его собственноручная, как и печать с пальца.

Я только головой покачал, мерзенько подхихикивая. В руке я держал прямо-таки компрометирующий царедворца вербовочный документ.

— Ты заслужил еще один золотой премии, — сказал я Микалу. — Кстати, а почему сумма прописана не в серебре, а в золоте?

— Сир, я взял на себя смелость отсыпать в кошель вместо пятисот су двадцать пять флоринов по курсу. Таким образом, мы не потеряем на комиссии менялы, когда нам самим приспичит это золото поменять на серебро.

Я налил полный кубок анжуйского вина и ласково сказал.

— Пей. Ты заслужил.

Микал с охотой выпил вкусного анжуйского и, утерев губы ладонью, сказал.

— Там к вам еще местные рикос омбрес на встречу набиваются. Их как? Гнать?

Утром отсидел еще и заупокойную службу по Мамаю уже по римско-католическому обряду.

Потом амхарцы взяли гроб с Грининым телом на плечи и вынесли их храма на расположенное рядом кладбище. Впереди них шел весь клир церкви Герники во главе с епископом, распевая по латыни тягучие григорианские напевы религиозного содержания, позади вся моя банда пристроилась, кроме часовых и дежурных по лагерю.

Пока попы распевали, крестили и кадили, валлийцы украдкой кинули по мелкой монетке в заранее раскопанную могилу. Окупили последнее пристанище рыцаря у подземных богов.

Траурно зазвучал колокол, и гроб с казаком опустили в разверзнутый зев земли. Потом этот зев неторопливо засыпали, сформировав длинный холмик, в который воткнули простой крест, вытесанный из кипариса. Зарыли Гриню в шар земной на чужой сторонке. ''Sic transit Gloria mundi*'' — очень справедливое выражения нам досталось от римлян, коих самих уже целое тысячелетие как нет. А уж гремели...

...........................................

* Sic transit Gloria mundi (лат.)— так проходит слава мирская.

.................................................

— Requiem aeternam dona eis Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiescant in pace?* — отзвучали последние звуки поминальной латинской молитвы, доставшейся нам от тех же римлян, и народ, открестившись, стал расходиться с кладбища.

Кастильцы проводить казака в последний путь не пришли. Каждый сам хоронит своих покойников. Но горожан было много. Похороны тоже развлечение в степенной жизни, в которой не так уж много происходит значимых событий. А уж заморского принца так вообще не каждый день хоронят в родном городе.

Около меня никого не осталось. Ближние проявили такт, а дальние просто не посмели лезть монарху под руку в такую минуту. Я стоял и тупо смотрел на свежий могильный холм, как будто искал на нем какие-то тайные знаки, которые должны были мне указать дальнейшие пути. И не видел их. Разве что смерть казака Мамая была некоей символической жертвой, которую высшие силы принесли для того, чтобы я больше думал о том народе, которым должен править, отвратившись от того среди которого вырос.

— Не беспокойтесь, ваше величество, — проскрипел монсеньор Васко, поравнявшись со мной, теребя руками янтарные четки. — Деревянный крест тут временно, пока могилка не утрамбовалась. Я вам обещаю, что на могилу вашего верного мы обязательно положим камень с соответствующей хвалебной надписью.