Фебус. Недоделаный король. (3)

Дмитрий Старицкий

ФЕБУС

Книга третья

НЕДОДЕЛАНЫЙ КОРОЛЬ

Глава 1. Боевой разворот

Растолкали меня ближе к рассвету. Очень вежливо, но настойчиво. Аккуратно поставили вертикально относительно земли.

В неверном мерцании ночного светила, что пробивалось в узкое оконце, показали прислоненный к губам палец.

Тихо помогли одеться не проснувшемуся еще организму.

И также молчаливо, потянули к выходу.

На импровизированном ложе, с которого меня подняли, разметавшись пышным телом, спала сочная молодка в задранной до талии рубахе, хвастливо выставив на всеобщее обозрение завидную мохнатость в паху.

Мдя...— подумалось мне, — интимных стрижек тут долго еще не увидишь, как и бритой киски. Не в этой жизни...

Недолго думая вынул из кошелька золотой флорин и положил его на ту дерюжку, которая нам с неведомой подружкой служила простыней, ей под бок.

Много?

Много, очень много за одну ночь, но это чтобы не говорили, что король — скряга.

И ласково накрыл ее овчинкой — все же октябрь на дворе...

Девушка, причмокивая во сне, пошевелилась слегка, повернулась на бок и, засунув обе ладошки под щеку, продолжала сладко спать. Выражение ее симпатичного лица было вполне довольным жизнью.

Знать, ночью я не оплошал, — подумал я о себе с приятным чувством выполненного мужского долга.

Здание, из которого мы вышли, больше всего напоминало большой двухэтажный каменный сарай, чем жилье.

На свежем воздухе меня с Микалом нетерпеливо ожидал мой телохранитель негр Марк, сидящий справа от входа неожиданно в обнимку с большим кудлатым псом. Тоже черным, жутко лохматым, с высунутым от удовольствия широким розовым языком с черным пятном посередине. Они так колоритно смотрелись на фоне беленой стены здания, что невольно подняли мне настроение на пару градусов.

Слева от двери перетаптывался зевающий паж с тазиком колодезной воды в руках.

Спокойные как слоны амхарцы* поддерживали висящего у них на руках распустившего губы пьяного в уматень Грицка, даже мычать не способного, но с саблей на боку.

.....................................

* амхарцы — основная народность Эфиопии. О том, как амхарцы попали в свиту Франциска Феба написано в книге 'Фебус. Ловец человеков'.

...............................................

Конюхи еще в сторонке, оттянувшие себе все руки вещами господ, обреченно ждали дальнейших указаний. Перегарный выхлоп от них шабал даже оттуда.

Яркая луна на исходе заливала просторный двор, сломанную телегу, беленую ограду и темные крыши соседних домов. Светло, хоть газету читай.

Наконец-то я проснулся и вспомнил, что мы вчера с местными пейзанами активно праздновали ''Вино примеро'' или ''Виналии'', если смотреть уж в самую римскую древность, откуда этот праздник первого вина разошелся по Европе. У французов, как припомнил я из прошлой жизни в будущем праздник ''Божоле нуво'' в ноябре проходит. А тут почти на тысячу километров южнее, наверное, все быстрее созревает. Память услужливо подкинула пример, что в той же Тамани виноград зреет на месяц раньше, чем в Крыму, хотя они на одной широте расположены.

Тамань...

Археология...

''Писистрат''* в количествах, превышающих возможности печени... Хорошее было времечко на раскопках Фанагорийской канавы*. Девочек студенток-первокурсниц, которые весь сезон ни капли в рот спиртного не брали, в последнюю неделю споили как последних лошар. Но как! ''Из килика* шестого века до...'', найденного в том же сезоне в богатой могиле. Первая молодость! Как давно это было. Так давно, что до того времени еще полтыщи лет жить...

.................................

* Писистрат — древнегреческий тиран. Также жаргонное название виноматериала с соседнего винзавода, который ''тиранил'' археологов на Тамани.

* Фанагорийская канава — хоздоговорной раскоп длинной насколько километров и шириной три метра, под коллектор винзавода пос. Сенной на Тамани, которому вдумалось проложить его через археологический памятник. Раскапывалась около 10 лет.

* Килик — древнегреческая чаша на ножке с ручками. Как правило распиная чернолаковая.

.......................................................

Впрочем, и нами вчера вина — настоящего вина сорта ''Чаколи'', а не виноматериала из ближайшего колхозного винзавода, производящего портвейн ''Кавказ'', выпито было море, но голова ощущалась если не свежей, то вполне светлой. Вот и гадай что тут первичное: молодость доставшегося мне тела или натурпродукт без ГМО?

Протер глаза водой, огляделся. Местных никого нет. Только свои.

— Что тут у вас случилось ваще? — шепотом спросил я, поддерживая заявленный режим тишины, одновременно засовывая на спине дагу* за пояс.

.................................................

* дага — кинжал для левой руки с развитой защитой кисти.

..............................................

Если будят короля так вот затемно, то причина должна быть веской.

— Пора продолжать путь, сир, иначе мы тут надолго застрянем, — прошептал в ответ Микал, подавая мне меч с перевязью. — Валлийцы, хоть и сами на ногах еле стоят, всех уже собирают на западной околице этой вильи*.

.....................................................

* вилья — вид поселения в Басконии с автономным управлением.

..............................................................

— Кони наши где?

— Кони уже все там, сир. Вас мы решили последним будить, когда все будет готово.

— Угу... понятно... — пробурчал я и поинтересовался. — А кого я этой ночью совокуплял, случайно не знаешь?

Микал только шире растянул рот в дурацкой ухмылке.

— Сир, то вдовая дочка рехидора* местного, — но наткнувшись на мой твердый взгляд, валет* торопливо добавил. — Он не возражал.

...................................................................

* рехидор — член муниципального совета — хунты.

* валет — низшая придворная должность, слуга.

....................................................

— Хорошо раз так, хоть девку им не спортил. А то бы неудобно получилось. И давно я с ней? Ну, это...

— Да как стемнело и все пошли с факелами по главной улице от церкви отплясывать, так я вам ее и подвел. Сир, я прекрасно понял, что просто так эта ночь не закончиться. Уж очень вас несло на подвиги. А девки ихние вокруг вас все крутились, малолетки... Задал я нужный вопрос алькальду* и нам привели всех молодых вдов. Я двух самых красивых отобрал и к вам подвел, вы эту, — он отмахнул большим пальцем за плечо на сарай, — и выбрали. Со второй дон Григорий ушел.

...................................................

* алькальд — глава муниципального совета из девяти человек — хунты. Исполнял судебные, таможенные и финансовые функции в провинциях. Как правило, избиралось одновременно два алькальда.

..................................................................

— А ты сам без бабы остался? — удивленно спросил его я.

— Обижаете, сир... — развел руками Микал, словно я его в нерасторопности и дурости обвинил.

— Ну, хорошо, коли так, что все хорошо закончилось. Пошли что ли... сводник. А кто первым вас расталкивать начал?

— Амхарцы, сир. Они же до баб неохочие, хотя тяжело им вчера пришлось отбиваться от страждущего женского пола, но свои монашеские обеты они соблюли в строгости. И пили они очень мало.

Вот значит как. Рыцари ордена святого Антония* в моем отряде уже военной полицией трудятся. Похвально. И что самое радужное — инициативно.

......................................

* орден святого Антония Великого — древнейший духовно-рыцарский орден в мире. Основан в 370 г. в православной Эфиопии. Центр — город Мероэ (совр. Судан). Основной деятельностью рыцарей-монахов была вооруженная борьба с мусульманами.

.........................................

Выходили мы из поселка, стараясь не шуметь, хотя, как мне кажется, можно было смело всем автобусом орать, стучать, совершать подпрыгивания и прочие безобразия общественного порядка нарушать без применения средств пиротехники, так никого не добудившись. Молодое вино коварное. Все местные беспечно дрыхли, давя на массу отягощенные лишней жидкостью тела. Все равно во всех окрестных поселениях происходит то же самое. Бояться некого. Если и есть где лихие люди, так и тех давно споили до бесчувствия.

Светлое утро встретили в лесу около широкого ручья. Еще чуть-чуть и его речкой надо называть. Напоили коней и мулов. Я приказал всем по паре котелков холодной воды на голову вылить. Для профилактики. Вот такой я доктор — похметолог по фамилии Кайфоломов.

Гриц этими процедурами был очень недоволен. Матерился визгливо как холодный сапожник, когда его из третьего котелка обливали, с первых двух он только мычал. Слава богу, что никто кроме Микала русского мата тут не понимал, а то пара вызовов на дуэль ему были бы точно обеспечены.

Потом провели обычный утренний рыцарский тренинг с оружием до седьмого пота. Вот тут-то, злобный на весь мир от нещадной побудки, Гриц и показал всем нам цирковое владение саблей. Виртуозное, я бы сказал.

Потом докопался в чем-то до Микала с его шотландским палашом и с педагогическим издевательством стал учить его отбивать вражеский клинок не лезвием, а обухом. Стараясь, каждый раз плашмя заехать бедному валету по ягодицам саблей. Мстил видать тому за вылитую на голову холодную воду.

Потом по моему приказу все ворчливо мылись в холодном ручье, но ослушаться не посмели. Наверное, потому как я сам показал всем пример.

Бр-р-р-рр...

Осень.

Да еще водичка текущая с гор...

Однако в сознание пришли все.

Там и завтрак подоспел. Пшенка — размазня с копченым мясом. И сыть — разведенная с медом горячая вода, не знаю уж, как она тут называется, не спрашивал, чтобы не спалиться.

А когда все поели и окончательно пришли в себя, я скомандовал марш.

Шли волчьим изгоном: часть пути на рысях, часть шагом, так коням комфортнее и они устают меньше. И хотя скорость такого марша не велика идти им можно долго. Во всех поселках, деревнях и городках что мы за этот день проезжали, а Баскония довольно плотно населена вдоль старой римской дороги, везде нам предлагали выпить. На шару, просто потому что праздник. Впрочем, уже без того восторженного энтузиазма, который явно царил тут прошлым днем. Сказывалась на людях и общая усталость, и недовольство их печени.

Я сразу объявил по отряду, что у нас орденский обет: до Сан-Себастьяна ни капли вина и сидра. Только чистая колодезная вода. Возражать мне не посмели, даже Григорий. А местные, услышав от моих людей такой страшный рыцарский обет в этот веселый праздник первого вина, так в каждой вилье козий мех с вином с собой в дорогу дарили. От чистого сердца, жалея нашу трезвость.

Один перец даже крикнул нам вслед.

— В Сан-Себастьяне, сеньоры, вино никогда делать не умели. Попомните меня. Клянусь святым Фурмином.

Где-то в подкорке я понимал, что наказываю не отряд, а самого себя, за свой вчерашний спонтанный порыв и последующую за ним разнузданность. Но досталось-то им. Спасшим меня от обязательного утреннего братания с поселковой властью. А там... рамсы, базары и просьбы в которых трудно отказать после такого загула. А выпросить у молодого да пьяного можно много, если умеючи. И ведь ни одного упрека от свиты. Был бы тут мой шут, я бы уже такого наслушался в собственный адрес... Но шут в Дьюртубие секрет мелованной бумаги ищет. Карты игральные делать. Бизнесмен, ёпрыть! Нет, мамаша моего дю Валлона явно его не от рыцарственного папаши на свет произвела, а от заезжего негоцианта. Иначе откуда у него столь серьезные зачатки везде и на всем попытаться срубить левую деньгу не силой, а именно хитростью.

Проезжая главную площадь местечка Рантериа, увидел, как двое надвое играют в пелоту* одетые во все белое молодые баски, стукая небольшим мячиком по стене церкви и отбивая его рукой. А толпа вокруг них беснуется как фанаты на футболе. Разве что не дудят и трещат.

...........................

* пелота — национальная баскская игра в мяч, напоминающая лаун-тенис. От нее произошел сквош.

....................................

И тут на меня снизошло...

Паллиатив конечно, но с чего-то надо начинать. Организовать, к примеру, ежегодный всевасконский чемпионат по пелоте. С бешеным призовым фондом. Сначала по провинциям, а потом один раз в год команды — чемпионы провинций сразятся за титул ''чемпиона Наварры и всей Васконии'' или, что будет весомей, чемпионат на переходящий ''кубок короля'' полный монет. И приурочить такие чемпионаты к крупным ярмаркам и рыцарским турнирам. По силе воздействия на публику может прокатить не хуже баскетбола в Америке или футбола в Англии. И назвать это ''Народный турнир по пелоте''. Всесословный... Играют только васконы. Заманчиво... На полноценную объединительную идею не тянет, но... футбол и хоккей в мое время были вполне действенной манипулятивной технологией управления населением. Чужое быстро не внедрить, так что местное надо полностью использовать.

Интересно, что корриды здесь я не только пока не видел, но даже и не слышал, ни от кого о ней. И ни одной арены для нее ни разу на глаза не попадалось. Забавно.

До Сан-Себастьяна осталось всего несколько лиг неспешного пути, когда баннерет* д'Айю громко крикнул.

— Защищайте рея*!

.......................................

* баннерет — рыцарь (впрочем, не всегда, бывали оруженосцы-баннереты и даже горожане), имеющий право вести в бой других рыцарей и оруженосцев под квадратным знаменем с изображением его геральдических символов. Он также обладал правом на фигуры щитодержцев в своем гербе. Полное наименование сеньор-баннерет, который в феодальной иерархии стоял выше рыцаря (бакалавра, башелье, башелора, найта, шевалье, кабальеро), но ниже барона. Но в отличие от барона баннерет — это пожизненное почетное рыцарское звание, а не наследуемый частный титул. Звание баннерата с правом демонстрации своего знамени даровалось монархом за отличия на поле боя ритуалом отрезания косиц от значка (вымпела на копье) рыцаря. На Руси баннерета называли стяговник, от староруск. ''стяг'' — знамя.

* рей (исп) — король.

.....................................

Обернувшись, увидел, как в клубах пыли мчится на нас по дороге, догоняя, вооруженный отряд, сверкая на солнце доспехами, но без знамен. Из-за поднятой ими пыли трудно даже разобрать: сколько их там?

Валлийцы повернули своих мулов и съехали с дороги. Спешились. Встали в шеренгу, отдав мулов моим конюхам. Открыли на поясе цилиндрические тулы со стрелами. Лук в левой руке. Длинная стрела — в правой. Солнечные зайчики весело играют на полях их шапелей*.

...........................

* шапель, капелина — известный с 1011 г. простой дешевый шлем в виде каски с полями без забрал, бармиц, полумаски и прочих излишеств. Форм шапелей было великое множество — круглых, плоских, цилиндро-конических, сферо-конических или сферичеких. Объединяло их наличие полей разной ширины и формы, в которых спереди иногда делала прорези для глаз. Этот шлем использовался в основном пехотинцами. Не мешал движениям головы, давал хороший обзор и защиту. В кон. XV-XVI вв. эволюционировал в морион, который оставался на вооружении до конца XVIII в. И сейчас еще используется швейцарской гвардией в Ватикане.

....................................................................

Амхарцы поправили шишаки* и, удобнее перехватив в руках свои легкие копья, выстроились поперек дороги, закрывая меня от преследователей. Второй шеренгой за ними встали латники из Фуа. Эта тонкая черно-желтая линия только и отделяет меня от неведомых врагов. Эстетично, черт меня подери. Хоть в кино снимай.

................................

* шишак — сфероконический шлем с острием на макушке.

...........................................................

Марк и Микал около меня, по бокам.

Марк, проверив, как выходит его большой топор из седельного крепления, нет ли зацепок, развернул мое знамя, красное полотнище которого тут же стал трепать ветер.

Микал взвел арбалет и вставил в него болт с бронебойным наконечником.

Гриц, оруженосцы и паж построились сзади, обнажив клинки.

Беарнские стрелки, не покидая седел, отъехали на противоположную валлийцам обочину дороги и подняли на плечи взведенные арбалеты.

Вьючных коней конюхи и слуги отвели к мулам валлийцев.

Я надел на голову шлем с короной и застегнул под подбородком ремешок, расправил бармицу. По телу пролетела легкая дрожь — пошел в кровь адреналин. Встряхнувшись, вынул из чехла аркебуз* и перекинул на грудь лядунку с пулями.

........................................

* аркебуз — арбалет, стреляющий круглыми пулями, известен еще с Древней Греции.

* аркебуза — дульнозарядное гладкоствольное ружье с фитильным замком. Имело плоский изогнутый приклад, который брали при стрельбе подмышку. Изобретено в Германии в 1379 г. Калибр ок. 20 мм.

.....................................................

Конюхи подвели моего боевого андалузца, уже оседланного. И я пересел на него с Флейты. Негоже нежную девочку — иноходца в бой кидать.

Жеребец как почуял близость драки, перебирал подо мной сильными ногами и, всхрапывая, грыз удила, показывая мне свою готовность бить, рвать и кусать.

— Все готовы? — оглянулся я по сторонам.

Все готовы. И к сражению, и к прикрытию моего бегства, если враг окажется намного сильнее нас.

Подумалось, как быстро и как несвоевременно до меня добрались мои рикос омбрес*. Как же им невтерпеж меня порешить. Знать бы кто это: Боамонды или Грамоны? Впрочем, какая разница от кого по сусалам получать тут ''меж берез и сосен''? Это чужая земля. Не Беарн и даже не Наварра. Тут я никто и зовут меня никак. Так что рассчитывать можно только на свои силы, местные за меня не впишутся.

..........................................

* рикос омбрес (исп. ricos hombres — богатые люди) — высший класс знати, занимающий особое место в пиренейских королевствах. До XII в назывались magnates. Впервые термин ricos hombres встречается в ''Песне о Сиде''. Были освобождены от налогов, подсудны лишь королю и королевской курии. Их свидетельство на суде значило больше, чем показания простолюдина, их не подвергали телесным наказаниям и пыткам при следствии. В Патридах указывалось, что это сословие кроме богатства должно иметь еще и могущество, чтобы успешно выполнять функции по защите королевства, к примеру, дон Нуньо Гонсалес де Лара содержал за свой счет тысячу кабальеро. Они рассматривались как первое сословие страны. Это крупные землевладельцы, правящий и привилегированный слой нобилитета, ''которые в других странах именуются графами и баронами''. Занимали высшие должности, входили в королевскую курию, получали в управление обширные территории. Однако в официальном праве они были слабо разграничены с инфансонами и кабальеро, кроме что ''права отъезда'' к другому сюзерену, как у русских бояр. Лишь в случае если рико омбре начинал военные действия против короля или его вассалов, король мог разгромить его вильи. Князья церкви приравнивались по рангу и знатности к рикос омбрес.

.......................................................

Осталось между нами не больше ста метров старой римской дороги.

Амхарцы и латники из Фуа опустили копья. Их девять всадников всего.

Валлийцы подняли луки и только ждали от меня команды.

Пятьдесят метров... Можно уже уверенно стрелять на убой, а я все медлил что-то с отдачей команды... Сам себя понять не мог, почему торможу?

Но неожиданно для нас нежданный враг сам остановился в некотором замешательстве.

От их кавалькады отделился пропыленный всадник на черном как смоль андалузце и в одиночку шагом потрусил по направлению к нам.

Забрало салада* поднято. Рожа у всадника такая бандитская, одноглазая...

...............................

* салад — рыцарский шлем XIV-XVI вв. с плоским забралом и длинным затыльником, отстоящим от шеи под острым углом. Часто имел гребень или продольное ребро жесткости. Шлем без забрала с узкой горизонтальной прорезью для глаз назывался немецким саладом. Большинство саладов не имели защиты нижней части, лица и рыцарю требовалось использовать бугивер. Популярность этого шлема состояла в том, что он не препятствовал движению головы и нормальному поступлению воздуха под шлем. В сер. XV в. салад оснастили двумя забралами, нижнее заменило бугивер. В XVI в. салад эволюционировал в шлем бургиньот.

.............................................

ОДНОГЛАЗАЯ!!!

Саншо!

Какое счастье, просто оргазм, а то я тут чуть в штаны не наложил. Прямо на старой римской дороге. И могли бы благодарные потомки, потом как-нибудь памятник на этой обочине поставить с надписью: ''Здесь 12 октября 1481 года жидко обделался от страха некоронованный еще король Наварры Франциск I Фебус''.

Боже, как меня выматывает это постоянное ожидание драки. Местным проще, оно у них на уровне рефлекса включил-выключил. А я с туреньского леса все ожидаю подвоха и постоянно начеку. Надо приспосабливаться, а то так и крыша может поехать черепичками шурша.

Растолкав конем латников Фуа и амхарцев, я выехал вперед осененный знаменем.

Марк не отставал от меня ни на шаг.

— Что случилось друг мой? На тебе лица не видать, — спросил я кантабрийского инфанта*, когда тот сократил расстояние между нами до двух лошадиных корпусов.

.........................

* инфант — частный титул законных детей королевских домов в пиренейских королевствах. С XIV в. Арагоне, Кастилии и Наварре только наследники престола именовались принцами, все остальные только инфантами.

.....................................

— Феб, катастрофа! — по пропыленному лицу Саншо заметно стекали дорожки пота из-под шлема, единственный глаз смотрел так же властно, как и всегда, а вот голос его слегка дрожал. — Апокалипсис. В По, к твоей матушке прибыло посольство от Паука*. Шесть нотаблей*. Они от имени руа* франков сватают Каталину.

..........................................

* Паук Луи — Паук или Всемирный паук, оскорбительная кличка французского короля Луи (Людовика) XI.

* нотабли — высшее духовенство, придворные и мэры крупнейших городов. Во Франции составляли Совет нотаблей при короле и в отличие от депутатов Генеральных штатов не избирались населением, а приглашались королем для совета, главным образом по занимаемым должностям. Эти собрания имели сугубо совещательный характер.

* руа — король (фр.)

........................................

— За кого сватают? За д'Альбре? — уточнил я, памятуя тетину информацию, полученную мною еще в Нанте, но не доведенную мной до Саншо, чтобы заранее буйного кантабрийского инфанта не нервировать.

— Да, — несколько ошарашено ответил мне Саншо. — А откуда это тебе известно?

— Я их исчислил, — ответил я, припомнив старый одесский анекдот. — А за кого сватают? За старшего или младшего?

— За старшего.

— Подонок! — выругался я. — И тут не может не нагадить в душу.

— Кто подонок? — опешил Саншо, недоуменно вращая единственным глазом.

— Паук подонок, — рявкнул я. — Этот pedofil д'Альбре в три раза старше моей сестры. Младший хоть ей ровесник. Почти... Но и он нам ни разу не нужен.

Вот так вот. Свой ''гениальный'' план обретения Наварры французский король проворачивает уже без оглядки на меня. То есть меня — такого красивого, в раскладах уже вообще не воспринимают. Я в их глазах если уже не труп, то труп политический. А когда они меня отравят, то малышка Каталина станет наваррской ренией* Екатериной Первой, мамаша в таком случае даже претендовать не будет на регентство, потому как у дочери будет умудренный опытом властный муж, удачливый полководец, который и станет новым королем Наварры и Беарна.

.................................

* рения — королева (исп.).

......................................

А я?

А меня торжественно похоронят в соборе. Все, как и было в прежней жизни. Только д'Альбре тогда оказался никудышным королем. Несамостоятельный, чрезмерно ориентированный на Францию верный вассал короны Капетингов, он не только упустил влияние на Басконию, но и потерял всю верхнюю Наварру по перевалы, где тут же утвердился Арагон, извечный враг Франции. Никого потом не впечатлило что король Арагона, чтобы поднять наваррских кабальеро под свои знамена как заправский мошенник подделал буллу папы римского, которой отлучали д'Альбре от церкви, а его вассалов от клятв верности ему.

Но это все в будущем.

Теперь уже в вероятном будущем, потому как здесь появился новый непредсказуемый вектор ''европейского концерта'' — я. Большой и неожиданный сюрприз для всех врагов: отягощенный послезнанием пятидесятилетний ум в теле пятнадцатилетнего подростка.

— Становимся на привал, — приказал я. — О таких новостях вредно думать на пустой желудок. Язва будет.

Я с несомненным удовольствием знакомил высшую пиренейскую знать с кавказским шашлыком, запивая горячее сочное мясо терпким молодым вином, надаренным нам по дороге. Естественно пришлось выдать это блюдо за свою придумку. Каждый попаданец, по сути, злостный плагиатор. Ибо все, что у попаданца есть преимущественного — это послезнание. Закон жанра. Хорошо еще, что тут никому промежуточный патрон не нужен, а то бы я выдал рецепт любому желающему. Все равно он без автомата вещь бесполезная. Тут пока и пушки-то нормальной ни у кого нет, только кустарные бомбарды, сваренные из полос плохого железа.

Мясо молодого барашка еще в замке замариновали в вине и луке со специями. Везли его с собой конюхи в кожаном мешке. Думал, ужин у нас будет особый, а оказалось что недообед. И тот только на следующий день. Вчера вместо ужина мы молодым вином надрались как свиньи всем автобусом. А что? ''На халяву и уксус сладкий'' говорят в моем старом времени. А это винишко местное было очень даже мц-м-м-м-м... Сейчас же у нас ланч, если уж совсем по-попадански. Кетчупа да аджики только не хватает за отсутствием в Европе томатов как класса. Где сейчас этот Колон-Колумб ползает? Вроде как в Португалии. Ничего, открою Морскую академию в Сибуре, заманю его туда в качестве картографа. Заманю и коварно погоню за помидорами через океан. Или Кабота? Или Веспучи? Мне лично наплевать, кого назначать ''открывателем Америки''. Главное, чтобы у Кастилии этого варианта не было в принципе. Как и у Англии.

Сидели на седлах около прогоревшего костра, над которым жарили мясо на углях, нацепив порционные куски на очищенные ветки лещины. Снимали готовые прутики и ели шашлык с ноздреватым деревенским хлебом, запивая молодым вином. Не хуже чем пивом запивать. Просто в прошлой жизни пиво было дешевле.

Впрочем, такой способ жаркого: кусками на веточке существовал тут и до меня, главное чтобы мясо было свежим, лучше всего парным. Я лишь показал, как правильно предварительно это мясо мариновать, чтобы оно дольше сохранялось в готовности к жарке.

— Что еще у нас плохого, — спросил я, когда все заморили первого червячка, — что вы так заполошно преследуете меня? Кроме давно ожидаемого нежданного сватовства.

— А тебе мало? — вытаращил дон Саншо на меня свой единственный глаз. — Мы не могли ждать, Феб, когда ты соблаговолишь вернуться из Лойолы. Тут такое... А без тебя... Впрочем, я тебе все уже рассказал. Боюсь я остаться без обещанной мне суженой. Но если есть что у дона Хуана, то он дополнит.

И Саншо снял с углей свежий прутик с нанизанным на него шашлыком и с аппетитом вгрызся в сочное мясо, постанывая от пищевого оргазма.

— Ваше величество, позвольте для начала выразить вам свое восхищение этим походным блюдом, — вкрадчиво напел кастильский граф, — Я бы с удовольствием перенял для собственного пользования рецепт этого ''императорского жаркого''.

— Нет ничего проще, дон Хуан,— ответил я ему и продиктовал рецепт маринада для мяса.

— Так просто? — удивленно откликнулся дон Саншо, отрываясь от шампура.

— Все гениальное просто, дон Саншо, — польстил мне лукавый кастильский царедворец. — Такое мясо действительно на жару от углей не твердеет и сохраняет свой сок. А специи придают ему изысканность аристократического блюда. Хотя на мой вкус я бы добавил еще гвоздики.

— Гвоздики не было в замке, — развел я руками. — Но вы правы, дон Хуан, полдюжины гвоздичин на бурдюк были бы совсем не лишними во вкусе этого мяса.

— У нас в Кантабрии предпочитают жаркое делать сразу с целой туши дичины. На вертеле. На малом огне, — сказал дон Саншо, типа ''и мы не лыком шиты''.

— Тут ни в коем случае нельзя допускать открытый огонь, — наставительно произнес я. — Только жар от углей, а то подгорит. И будет уже не ''императорское жаркое'', а нечто малосъедобное. Но, дон Хуан, вы что-то хотели мне поведать?

— Да, ваше величество, если позволите мне доложить?

Я подтверждающе махнул рукой. Рот был занят шашлыком.

— Оставаясь с Биаррице, — продолжил граф, — я с оказией отослал несколько писем, чтобы прощупать почву на родине, прежде чем отправиться туда самому. Нанял слуг, чтобы не в одиночку ездить по этим горам. Мулов вьючных. Справил себе приличный своему сану гардероб...

Ох, какие они все тут неторопливые и велеречивые. Тягомутные. И этот граф все тянет и тянет кота за хвост, прежде чем приступить к существенной информации. Пока он подробно расписывает все этапы своей подготовки к броску на родину, мы уже с Саншо по шампурчику и по паре кубков вина приговорили. Медленными глоточками.

По опыту уже знаю, что поторапливать местных рассказчиков только сбивать их с мысли — больше времени потеряешь, лучше набраться терпения. Что поделать, скорости жизни у аборигенов пока не выше тридцати километров в час и то на короткие расстояния. Лошади не машины, отдыха требуют. Кстати, вы ''Дон Кихота'' читать в полном академическом издании, а не в кратком переложении для детей не пробовали? Та же волына с кучей совсем не нужных для сюжета подробностей и пространных отступлений.

— Не знаю, заинтересуют ли эти сведения ваше величество, что кум мне из Сеговии сообщил промежду прочими дворцовыми сплетнями...

Я кивнул, типа, продолжай, а там мы посмотрим.

— Изабелла Католичка* недавно издала буллу, в которой приравняла всех басков поголовно к нобилитету*. Я подумал, что для вас это могут быть нужные сведения. Ваше величество, я у вас в долгу, так что если мне удалось услужить вам хоть в малости, то я просто счастлив буду.

...........................

* Изабелла Католичка — королева Кастилии.

* нобилитет — совокупность знати страны.

.................................................

— Чем она руководствовалась, когда подписывала такую буллу? — задал я вопрос в лоб, предварительно прожевав то, что было у меня во рту.

— Точно мне не сказать — меня долго не было дома, но думаю, ваше величество, это связано с большими дебатами в последние годы в самой Кастилии по поводу чистоты крови, а баски просто под руку подвернулись, как аргумент в споре.

— С чем это связано, конде*? — уточнил я у графа де Базан.

.......................................................

* конде — частный титул графа в пиренейских королевствах.

..................................................

— С тем, что многие не хотят признавать знатность за мавританскими кабальеро, которые перешли на сторону христианских монархов. Тогда бы можно было бы их лишить кабальерий* и раздать их земли христианским идальго* на кастильской службе, многие из которых вовсе безземельные.

.............................................................

* кабальерия — мера площади = 38,64 га с которой можно было содержать боевого коня. Изначально в Южной Франции и Испании с такого поместья вассал должен был нести конную рыцарскую службу (cabalgada) своему сеньору и следовать за ним на войну.

* идальго (исп. hidalgo от fijo de algo — букв. сын имущества, наследник) — с XII в. человек происходящий из благородной семьи и передающий свой статус по наследству только по мужской линии. Низший слой дворянства стоящий после инфансонов. Однако в XIII в. стали составлять с ними единый слой наследственного дворянства. ''Фидальгия... это знатность, получаемая по происхождению''. В кон. XIV в. класс инфансонов перестает упоминаться, а идальгос подразделяется на кабальерос (рыцарей) и эскудерос (оруженосцев) и противопоставляется классу высшей знати — рикос омбрес, из которого стали выделяться герцоги, маркизы и графы, заимствованные из французской иерархии. В социально отношении идальгос очень пестрый слой населения. Среди них были вотчинники имеющие аллоды, помещики на землях, полученных в пестамоний от короля, церкви или магнатов. Были и совсем безземельные. Идальгос не платили налогов, кроме moneda forera. Отказавшись от военной службы, идальго теряет все кроме своего аллодиального наследственного участка земли. Большинство идальгос — мелкие земельные собственники. Нередко, не имея возможности нести обязанностей кабальеро, они переходили в сословие вилланов. Идальго мог лишиться своей знатности только уличенный в тяжких преступлениях (воровстве, бегстве с поля боя, отказе от оказания помощи сеньору), или если его застанут за занятием торговлей и физическим трудом ради денег.

...........................................

— Я не об этом, дон Хуан. Меня интересует: в чем смысл постулата о чистоте крови? Я откровенно не понимаю его. Вроде как апостол Павел четко и недвусмысленно сказал, что ''нет эллина, нет иудея, нет скифа, нет варвара, есть только братия во Христе''.

— Смысл в том, ваше величество, что настоящий идальго не должен иметь в себе ни капли крови евреев и мавров. Просто христианином в наше время быть уже недостаточно, — посвятил меня в местные заморочки кастильский вельможа. — И так много проблем с маранами* и морисками* в их лживом обращении к Христу. Только напоказ. А тайно они продолжают совершать свои богомерзкие обряды.

......................................

* мараны — пиренейские евреи, принявшие господствующую религию (сначала ислам, затем христианство), но втайне продолжавшие исполнять иудейские обряды, за что их преследовала инквизиция.

* мориски — пиренейские мусульмане принявшие христианство во время реконкисты и их потомки.

........................................

— И откуда такой высокоумный философ у вас там завелся? Концептуалист, прямо предтеча natsizma.

Не обратив внимания на незнакомый термин, де Базан ответил.

— Тома де Торквемада из Кастилья-ла-Вехи, духовник Изабеллы. Он племянник кардинала Хуана де Торквемады, который сам маран и одновременно автор трактата об основных ошибках пророка Мухаммеда. Как это пикантно, вы не находите, ваше величество?

— Ничего не понимаю, — воскликнул я, потому как с последними известиями пазл местного политикума в голове у меня не только не складывался, но даже то, что я раньше сложил, рассыпалось.

— Новообращенным кабальеро из мавров, возможно, придется, потеряв военную службу короне, уйти под покровительство церкви и воевать уже за церковный престимоний*, а то и вовсе в монахи постричься в орден Калатравы* или Сантьяго*. Чем церковь в Кастилии, несомненно, укрепит свою силу и так уже немалую.

Сказав мне это, граф многозначительно кивнул головой.

............................

* престимоний — в пиренейских королевствах пожалование бенефициального типа от короля или магната. Он сравним с французским феодом, если жаловалась земля, однако в пестимоний отдавались не только зависимые крестьяне, вильи и замки, но и право на взимание оброков в определенных владениях, что уже ближе к фьефу. Часто объектом пожалования в престимоний могли быть лошади, оружие и другое имущество. В некоторых фуэрос особо подчеркивалось положение, запрещавшее отдавать людей данного города или селения в престимоний. Престимоний часто жаловался на время, но обычно возобновлялся для сыновей прежнего владельца, что иногда даже оговаривалось в грамоте на такое владение. Военная служба (до трех месяцев в году) как первоначальное условие владения престимонием могла быть заменена другими повинностями. Нарушение владельцем престимония своих обязанностей влекло за собой аннулирование престимония, который возвращался короне. Часто при смене монарха земли, пожалованные в престимоний церкви и магнатам, возвращались короне.

* орден Калатравы — духовно-рыцарский орден, первым основанный в Пиренеях цистерианцами в 1157 г. Название получил по имени замка который рыцари обороняли от мавров. Среди монашеских ограничений от рыцарей требовалось спать в доспехах. Отличительным знаком их был белый плащь с красным крестом образованным из геральдических лилий. Орден Калатравы сыграл большую роль в реконкисте.

* орден Сантьяго — ''Великий военный орден Меча и святого Яго Компостельского''. Католический духовно-рыцарский орден, основанный в Галисии в 1160 г. для защиты паломников в Компостелу к гробнице св. Яго (Иакова). Действовал под покровительством королей Кастилии, Леона и Португалии. Резиденция находилась в г. Куэнке. В 1290 г. Португальский орден отделился от Кастильского. Орден существовал по уставу монахов августинцев, тем не менее, существенная часть рыцарей ордена имела право на законный брак. Орден владел Кастилии 83 командариями., двумя городами, двумя сотнями деревень и пятью монастырями. Выставлял на поле битвы 400 рыцарей и 1000 пехоты. Занимал особое место в Реконкисте. До XVIII в. кандидаты в рыцари ордена должны доказать три поколения благородных предков по мужской и женской линиям и отслужить полгода гребцами на галерах. В 1499 магистром ордена стал король Фердинанд, который в 1522 г. объединил под своим руководством также ордена Калатравы и Алькантара.

...........................................................................

А я добавил.

— А также не будет стачки кастильских и мавританских кабальеро против короны. И если часть кастильских идальго снова пойдут ''войной инфант'' на Изабеллу, то можно будет на них натравить мавров.

Видя, что дон Хуан подтверждающе мне кивает, переспросил, откровенно не догоняя в чем тут тайная фишка.

— Это мне понятно, но причем тут баски?

Граф вздохнул и с придворным терпением просветил такого непонятливого меня. Я не возражал. Сам перед ним ношу маску плохо образованного провинциального виконта, лишь волей Фортуны вознесенного к вершинам власти в столь нежном возрасте.

— Баски первыми начали реконкисту, ваше величество. Они никогда не мешались в своих горах с маврами и евреями. У них самая чистая кровь на всем полуострове. В тоже время они не воюют по вассальной присяге за пределами своих земель, такова их древняя привилегия. Однако они хорошие и надежные бойцы. Если им отдать земли мавров на юге, то корона получит много лояльных кабальеро не склонных к бунтам из-за притеснений мавров в пользу христиан. Но просто так басков на службу не заманить. В казне денег особо-то и нет. Остается только земля, которая на юге вся занята маврами. К тому же в последнее время всё с большим скрипом вилланов посвящают в кабальеро. Их и так в последнее время слишком много развелось из-за военных потерь среди нобилитета, что не может не вызывать недовольства старой знати. Вот и должен теперь отличившийся на поле боя виллан, чтобы стать кабальеро сначала доказать чистоту своей крови. А баску этого не нужно.

Ну, вот и начали окупаться мои инвестиции в нобилитет соседнего королевства. А если бы я пожмотничал... так бы и ходил, ничего не зная, что творится за бугром, прямо под носом.

— Так что получается, всех басков поголовно сделали знатными? — уточнил я.

— Именно так, ваше величество, — ответил граф де Базан

— Всех, всех?

— Нет. Только в Алаве, Бискайе и Гупускоа. На твою Наварру Изабелла не покусилась, — вклинился в наш разговор, ухмыляющийся довольной рожей дон Саншо, отбрасывая в сторону пустой шампур и размазывая жир по ладоням, разве что пальцы не облизывая.

— Забавно, — протянул я. — Больше чем в Кастилии кабальерос, наверное, только у Польской короны. У франков соотношение простецов к нобилям сто к одному. Вряд ли больше у дойчей в Империи. А в Кастилии их сколько? Десять к ста будет?

— Если не считать мавров на службе короне, то примерно восемь из ста, ваше величество, относятся к нобилитету, — уточнил дон Хуан. — Не все их них кабальеро, много простых идальго без кавалерственного сана.

— Но зачем ей это надо Изабелле? — спросил я. — Насколько я о ней слышал, она в отличие от своего мужа глупостей не делает.

— Через два дня старшины Басконии собирают в Гернике под священным дубом басков объединенную Генеральную хунту*, — вклинился дон Саншо. — Мне об этом из дома сообщили. Там им зачтут эту буллу. Мадрид желает объединить все три бегетерии* Басконии в одну, а не принимать клятву сюзерена по отдельности, как было раньше. Зачем? Не ведаю.

.......................................

* хунта (исп.) — совет. Генеральная хунта — объединенный совет провинции.

* бегетерия — в пиренейских королевствах право населенного пункта или области выбирать себе сеньора, произвольно или из определенного рода.

.......................................

— Так у них там три бегетерии совсем недавно образовалось, всего с тысяча четыреста двадцать пятого года, — выдал справку младший де Базан, который прислуживал нам виночерпием.

— А из кого они вправе выбирать себе сюзеренов? — заинтересовался я подробностями. — По фуэро?

— Только из тех корон, кто уже ранее владели ими: Астурия, Кастилия и Наварра, — ответил дон Хуан.

— Астурия отпадает. Принц Астурийский теперь титул наследника кастильской короны, — опять младший из Базанов подогнал нужную справку.

— Да, друзья, умете вы обрадовать, — протянул я уныло.

— Феб, Каталину надо спасать, — подал голос дон Саншо.

Кто о чем, а шелудивый о бане, — припомнил я любимую пословицу своего отца, но сказал совсем другое.

— Ты прав Саншо, — ответил я ему, успокаивая. — Обязательно спасем. Я ее руку тебе обещал?

— Обещал, — подтвердил кантабрийский инфант.

— Слово принца тверже стали — помнишь?

— Помню, — улыбнулся дон Саншо, удовлетворенно сверкнув единственным глазом.

— Вот и не сомневайся, — заверил я его.

И я, оставив кантабрийского инфанта, который зачарованно улыбался чему-то там такому внутри себя, вскочил на ноги и энергично раскомандовался.

— Кончай ночевать! Седлать и на конь! Проверить подковы и копыта. Чтоб в пути никаких задержек не было.

Импровизированный наш лагерь зашевелился, затопал, застучал, зазвенел, заскрипел. Зашипели заливаемые костры. Пахнуло мокрой гарью и прелой листвой.

— Ты прав, Феб, нужно поторапливаться, — вдохновенно вторил мне вскочивший следом дон Саншо. — Не то они быстро там все свои темные делишки прокрутят, мы и оглянуться не успеем. Итак... — расправил он плечи. — Едем за Каталиной в По?

Я осмотрел пожухшие листья под ногами, листья на ветках, которые опадают зелеными, вздохнул глубоко, унял взбунтовавшееся сердце и ответил на выдохе.

— Нет, брат. В Гернику!

Повернули обратно и поехали по направлению к Гернике. Наш отряд, увеличившийся на копье сьера* Вото и дюжину слуг графа де Базан, неторопливо пылил по затянутым со временем землей камням старой римской дороги.

...........................

* сьер (фр. sieur, сокр. от сеньор) — первоначально употреблялось как обращение к человеку владеющего феодом, но не имеющего титула. Отсюда происходит современное французское обращение мсье (monsieur), т.е. мой сеньор.

................................

Половина слуг кастильского графа были неплохо вооружены для простолюдинов: копья, короткие мечи на широких поясах толстой кожи, кожаные гамбизоны* обшитые на груди металлическими бляшками, на головах шлемы толстой кожи, усиленные железными полосами крест на крест на куполе. У двоих арбалеты, у остальной четверки по паре метательных дротиков. Остальные слуги копий не имели, зато тесаки на поясах носили солидные и маленькие топорики типа франциски, которыми не только рубить, но метать можно ловко, на спине за пояс заткнуты. Эти вообще без головных уборов.

..............................

*гамбизон (англ. gambeson) — вид поддоспешника. Появился одновременно с широким распространением кольчужных рубах. Гамбезон, стёганка, акетон, пурпуэн, жак, жакет и проч. — все они имели одинаковые цели использования и технологию изготовления. Гамбезон активно применялся в Европе с нач. XIV в. и как непосредственный элемент латного доспеха (поддоспешник), и как самостоятельный доспех длинной от середины бедра до колена. Они отлично зарекомендовали себя как средство защиты от стрел, застревавших в них. Пехотинец часто не имел даже кольчуги, используя вместо неё грубо выделанный и дешёвый крытый кожей, многократно усиленный (от 18 до 30 слоев) гамбезон в паре со шлемом стал основным средством защиты обычного солдата в течение всего средневековья вплоть до появления огнестрельного оружия.

..................................

За собой на чембурах эти слуги вели крепких вьючных мулов нагруженных упакованной по-походному поклажей, которой даже на первый взгляд было много больше вещей, чем того требовалось просто для не столь далекого путешествия в Мадрид или Сеговию. Совсем не жалеет граф моих денег.

Подозвал Микала, и когда тот подъехал ко мне тихо спросил.

— Базанам деньги выдавал ты?

— Согласно вашему указанию, сир, — ответил валет. — Но младший получил только то, что вписано ему в престимоний. А старшему вы сами, сир, дали открытый счет.

И показал мне лицом, что он тут совсем не причем.

— Ага... — протянул я, соглашаясь со своим походным казначеем. — Дал... Ищи теперь следы на волне...

А внутренне обматюкал себя самыми поносными словами, потому как только теперь дошло до моей бестолковки, что любая вербовка в любой спецслужбе зиждется на двух китах: письменном обязательстве вредить своей родине и расписках в получении за это денег. Иначе списывай все расходы по графе ''политическая благотворительность''.

— Сир, если вы о расписках конде в получении денег печалитесь, — прервал мое самоистязание Микал, — то они все у меня полностью в особом тубусе собраны. В том числе и те траты Базанов, на которые я выдавал ремесленникам Байонны не деньги, а долговые векселя. Все сочтено до последнего обола, сир.

Умеет этот парень порадовать. Вот как гордо выпрямился в седле, углядев, как посветлело мое лицо.

— Молодец, Микал, я в тебе не ошибся, — не стал я задерживаться с похвалой. — Но как это тебе удалось?

— Очень просто, сир, — Микал состроил хитрую мину. — Я лицо подневольное, находящее в рабском состоянии, за казну ответственное, подотчетное. С меня спрашивается за каждый серебряк — куда он делся. Так что без расписки в получении никому ничего не выдам, пусть даже по приказу самого рея. Да хоть папы римского.

— Отлично, Микал. Ты меня порадовал. Феодализм — это контроль и учет! Выпиши себе золотой в качестве награды за отличную работу сверх жалования.

— Благодарю вас, сир, — поклонился валет в седле.

И сам сияет как новенький золотой.

— Свободен пока. Будешь нужен — позову. И не забывай о Григории, присматривай за ним. Язык учите, а то Марк скоро лучше него говорить будет на эускара*.

...................................

* эускара — самоназвание языка басков.

..............................................

Марку приказал пока никого ко мне не подпускать — думать буду.

А думать было над чем. Для начала над тем, а что я скажу Генеральным хунтам Басконии стоя под священным дубом в Гернике? Выберете меня своим сеньором, потому что я красивый, а Изабелла нет? Там же не дураки сидят, а умудренные жизнью тертые перетертые перцы в самом расцвете сил и интеллектуальных способностей. Им выгоды подавай, а не хлопки одной ладонью. А мне крайне нужно, чтобы сюзереном своим они выбрали меня, а не Изабеллу или ее Фердинанда. Иначе вся моя программа собирания земель васконских в едином государстве летит под откос. Бискайские баски это цемент, связующий басков наваррских и гасконских. То введение третьего, которое по диалектической логике снимает напрягающее противоречие.

Денег я от этих басков не получу, как не получает их и Кастилия. Вот тут-то и стал понятен мне тайный смысл Изабеллы всеобщей нобилитации Басконии. Не получать вообще денег с подчиненной провинции королеве не только стыдно, но где-то даже и неприлично. Тут все налоги, сборы и пошлины остаются в руках Генеральных хунт провинций. А ей — шиш. Но если здесь будут жить только дворяне, тогда все нормально и пристойно. Дворяне налогов деньгами не платят. Они свою дань короне отдают кровью на полях сражений.

Итак, денег нет, мобилизационный ресурс, что бы там не говорил де Базан, по большому счету — гипотетический, потому как баски давным давно отвоевали себе право не служить по королевскому призыву вне своих земель. Так что если рассматривать басков как потенциальных солдат, то придется Изабелле дополнительно раскошелиться из своей казны и нанимать их в частном порядке. Насколько помню из курса истории, Изабелла королевой была умной, но прижимистой. Предпочитающей редко, но резонансно делать время от времени щедрые жесты, исключительно для пиара. Отпадает такой мобилизационный ресурс даже на море, ибо флота, как такового, у Кастилии еще нет. Бискайские баски Португальской короне моряками служат. А на средиземном море Кастилия пользуется пока галерами Арагона и рыцарских орденов.

Что-то я упустил. Возможно, самое главное. Где мне найти то самое слабое звено в цепи, о котором постоянно талдычил нам Маркс? Где ахиллесова пята Кастилии?

Кроме Толедо что-то я не припомню навскидку у них другого крупного промышленного центра, да и тот по большому счету наследство мавров. К тому же Толедо напрямую зависит от поставок качественного железа из Басконии. Тут железа хватает с избытком не только на Кастилию, но и в Англию еще экспортировать. Там война гражданская идет и железа много надо обеим сторонам. Хотя лично я на месте кастильской королевы держался бы только за железо, если вообще никаких других ресурсов тут больше нет. А они есть.

Поманил пажа и приказал позвать ко мне старшего Базана.

— Счастлив служить вам, ваше величество, — изящно прогнулся в седле кастильский аристократ, на рысях приблизившийся ко мне.

— Дон Хуан, просветите юношу ищущего знания: что составляет главный экспорт Кастилии? — спросил я его.

— Овечья шерсть, ваше величество, — тут же ответил граф. — На втором месте оружие и доспехи из Толедо. Шерсть во Фландрию. Оружие в Англию. Это главные покупатели. Сукно готовое еще франки покупают, но наше сукно грубое. Кожи вот у нас хорошего качества выделывается — их все берут.

— А вино?

— Вино у наших соседей у всех есть свое, ваше величество, — с сожалением произнес граф. — Если его и вывозить, то только в ту же Англию выгодно. Но они за каждую бочку, свезенную с корабля на берег требуют еще дать им бесплатно тисовую палку как заготовку для их длинных луков. Дальше на восток вином особо не поторгуешь — там Ганза* блюдет свою монополию. Да и возить вина от греков по рекам им выгоднее. Греки в вина мед и смолу добавляют, чтобы оно не скисало дорогой. Вкус вина, конечно же, от этого портится, но, видать, они к нему притерпелись.

......................................

* Ганза — торговый союз германских и польских городов для монополизации торговли на Балтике. Имел собственный военный флот.

..........................................

— А остальные ваши ремесла?

— Остальные ремесла, ваше величество, даст Бог покрывают только потребности той округи, в которой ремесленник живет. Практически всё, кроме оружия нам ввозят из-за моря или поставляют мавры.

Ну, с оружием он это загнул, хотя среди мавров много хороших оружейников, которым, в общем-то, по барабану кто у них это оружие покупает, лишь бы платили нормально.

— Следует ли это этого дон Хуан, что ваша корона живет с шерсти?

— Истинно так, ваше величество, — подтвердил мои догадки де Базан. — С шерсти и еще с военной добычи.

— Какие купцы сидят на этом шерстяном потоке?

— Есть такая особенность, что всеми процессами сезонного перегона скота в Кастилии руководят не купцы, а совет крупных скотопромышленников — Места*.

....................................

* Места (исп. Honrado Concejo de la Mesta) — с XIII в. экономическое объединение скотоводов Кастилии и Леона, среди которых было много богатых дворян. Обладала королевской привилегией прогонять свои стада с зимних пастбищ на летние и обратно через территорию всей страны. Землевладельцам на пути миграции стад Месты было запрещено возводить изгороди и мешать многочисленным отарам овец изводить их посевы.

...........................................

— Мне бы пообщаться с вашей Местой. С теми, кто в ней реально принимает решения. Это возможно?

— Не вижу особых проблем, ваше величество. Я сам до плена некоторое время входил в совет Месты.

— Так там у вас гранды*, а не купцы заседают?

.................................................

* гранды (исп. grandeza) — высшая знать в Кастильском королевстве с XIII в. Кроме родственников королевского дома объединял в себе всех рикос омбрес, в противоположность низшей знати — идальго и кабальеро. К грандам обращались ''дон'' (don), к низшей знати ''ваша милость''(usted mersed). Гранды считались почти равными монарху и имели право не снимать шляпу в его присутствии. Они разделялись на: 1) древнейшую знать по крови (de sangre), 2) по богатству (de estado), 3) по королевскому пожалованию (de dignidad). Символ власти гранда -знамя под которым он имел право набирать войско от имени короля и котелок — право содержать это войско, так как обладая королевскими ленами они должны были несли с них военную службу. Гранды не платили налогов и податей, без особого приказания короля их нельзя было привлекать к суду, в качестве советников гранды ограничивали власть короля. Достоинство гранда было наследственным. Только Карл V сумел превратить их в зависимую от короля придворную знать.

................................................

— И гранды тоже в этом совете есть. У них много земли, много скота. Проблема свободного сезонного перегона их кровно интересует. Как и продажа шерсти за границу. Некуда ее девать дома.

Граф немного замялся, ожидая с моей стороны еще вопросов, но через минуту моего молчания просительным тоном от меня потребовал.

— Ваше величество, недалеко от Герники я вас покину. Учитывая мои чрезвычайные обстоятельства на родине, мне будет неполитично пребывать в вашей свите напоказ эмиссарам из Мадрида. Но если вы настаиваете...

— Нет, конде, я не считаю себя вправе на чем-либо настаивать в вашем сложном положении, — отпустил от себя я лукавого кастильского аристократа. — Но за вами Места.

— Я ваш должник, ваше величество.

Граф отстал, а я опять смотрю на пыль, выбиваемую копытами передового дозора. И ведь никому в голову не приходит, что дорогу надо чистить, — пробежало в голове мелкое раздражение местным ЖКХ. Полторы тысячи лет прошло. От римлян одни воспоминания остались, а дорога, построенная имперскими легионерами, как стояла, так и стоит. Чем дольше живет человечество, тем больше теряет оно в качестве того, что творит.

Чем еще хорош иноходец, так это тем, что, не слезая с седла можно на гитаре играть. Совсем не трясет, едешь как в кресле, только слегка из стороны в сторону покачивает. Чем я и занимаюсь после беседы со старшим Базаном. Перекинул левую ногу через переднюю луку седла, поставил на бедро гитару, которую еще в Дьюртубие мне переделали в удобную и привычную для меня шестиструнку. Щиплю ее потихоньку и думаю. У меня и в прошлой жизни такая привычка была — думать под вольный перебор струн. Стимулирует активность мозговой мышцы.

Вот блин горелый... две трети работы короля — думать. Никогда бы не догадался раньше. Считал, что главное для любого правителя это принимать решения. Но тут, прежде чем принять решение, надо крепко обдумать все последствия такого решения, иначе возможны самые невероятные результаты.

Но внезапно нахлынуло совсем другое... Жил себе, да жил... Ну, ладно — доживал, если по гамбургскому счету, старый больной, одинокий и никому не нужный музейщик. Очень грамотный в средневековом оружии. Целый кандидат исторических наук. (Это для Москвы или Питера почти ничто, а в губернском городе это о-го-го!). Заведующий отделом средневековой истории в губернском музее. Получал нищенскую зарплату, которой хватало только на коммунальные услуги и аптеку. На хлеб подрабатывал киношными консультациями и экспертизой антикварного холодного оружия, благо на него последнее десятилетие ломовая мода. Да и киношники у нас, считай, что прописались, потому как за разворовыванием городского бюджета власти оставили центр города в практической неприкосновенности начала ХХ века. Раньше же, при коммунистах средства на ''реконструкцию'' Москва в пятилетний план все откладывала на лучшие годы и дооткладывалась, пока коммунистов в стране не осталось. Вот и снимают у нас сейчас сериал за сериалом практически без остановки — живая натура.

Жил. Никого не трогал.

Из всех богатств — большая, но очень специфическая библиотека.

Ничьей зависти не вызывал.

Никаких артефактов иных цивилизаций в руках не держал.

Лампу Алладина не то, что тереть, в глаза не видел.

Как вдруг... маршрутка летит на спуске под бензовоз. А я в маршрутке.

И что?

И все.

Вместо рая или ада, какого иного места на ''том свете'' — спецпоселения там или подкомандировки для атеистов и агностиков, оказался я после автокатастрофы — точнее даже не я, а только мое насквозь охренелое сознание в теле пятнадцатилетнего парня. Красивого на морду парня с золотистыми волосами до плеч, хорошо развитого — почти качка. Бабья смерть, а не мужик. Повезло.

Принца, кстати. Без булды, настоящего принца княжества Виана, наследника престола королевства Наварра. С тех пор в нем я и живу почти два месяца. А куда делось сознание самого принца — черт его знает, я этим не заморачивался.

Все по старой поговорке, что лучше быть молодым здоровым и богатым, чем старым, бедным и больным. Мечтал о таком? Да не то чтобы мечтал, так, вздыхал иногда про ''если бы молодость знала, если бы старость могла...'' Сбылось, в молодом теле старые мозги с солидным таким послезнанием развития Европы лет на пятьсот вперед. И старость теперь может и юность знает. Сознание и память моя, а тело несчастного принца, у которого сознание вышибли, но не смогли добить при дворе родного дяди — французского короля, так ведь отравят обязательно через годик где-то. Чуть ли не родная мать. Так записано в 'Хрониках Гаскони''. Коротко и невнятно.

Вторая жизнь, что напрокат поднесли мне на блюдечке с голубой каемочкой. Где-то на год с небольшим. И я вместо того, чтобы предаваться давно недоступным удовольствиям, оторваться на полную... государственные думы думаю и промышленность тут пытаюсь поднимать. Прогрессор, ёпрыть...

Сам себя не понимаю. Жизнь попаданца, как сейчас про такое говорят. Даже целый раздел есть такой в фантастической литературе. Только там все больше про Сталина и сорок первый год пишут или про русско-японскую войну. Избывают национальные пораженческие комплексы. А я тут торчу в пятнадцатом веке за десять лет до открытия Колумбом Америки. Охудеть, дорогая редакция... Нет в жизни счастья. Любой дефицит сбалансировано обременен никому не нужным товаром, все как в советском продуктовом наборе к празднику.

И ведь не с кем мне тут этой проблемой мне поделиться — враз квалифицируют как бесноватого и на костре сожгут. Кто вселяется в тела добрых католиков? Все знают. Бес!

А бес на поверку всего лишь придурковатый попаданец, считающий аборигенов глупыми, только потому, что они айфона не видели. Впрочем, таких глупых попаданцев и жгут в первую очередь.

Не глупее нас предки. И знают не меньше нашего. Просто знания у них другие. Дай мне топор и отправь в тайгу — долго я там выживу? А русский мужик во все времена с одним топором не только выжил, но и великую империю построил, пока его не коллективизировали.

Думал я по-первости бросить эту немытую Европу и на Русь пробираться... Типа, ''к своим''. Но это была скорее по инерции мышления. Кто там сейчас для меня ''свой'' в пятнадцатом веке? Я даже языка разговорного толком не знаю. Читаю — да, и на церковнославянском, и на старорусском, который теперь в научной среде принято называть ''руським'' — от слова Русь. И правит там сейчас полный аналог ''Вселенского паука'' французского великий князь Владимирский и Московский, Господарь всея Руси Иван Великий он же Грозный, номер три. Как писал про него Костомаров: ''человек крутого нрава, холодный, рассудительный, с черствым сердцем, властолюбивый, неуклонный в преследовании избранной цели, скрытный. Чрезвычайно осторожный, во всех его действиях видна постепенность, даже медлительность; он не отличался ни отвагою, ни храбростью, зато умел превосходно пользоваться обстоятельствами; он никогда не увлекался, зато поступал решительно, когда видел, что дело созрело до того, что успех несомненен''. Собиратель земель русских. Но вот именно сейчас, через год после ''Стояния на Угре'' он даже еще Тверь к Москве не присоединил.

Ну, и на фига попу баян? То есть мне такой царь? Те же яйца, только в профиль с французским Пауком Людовиком номер одиннадцать.

Да и добраться еще надо до Руси через всю Европу на четырех копытах через Францию, кучу Германий, Венгрию, Польшу да Литву, и все для того чтобы стать на родине ''безродным иноземцем'', и это в лучшем случае, несмотря на то, что тут я целый принц. Да еще при таком Господаре Всея Руси, около которого надо ходить сторожко, как по минному полю. Но, скорее всего, меня и там родные русские люди за бесноватого примут, кабы даже не быстрее местных европейцев, как не приняли двести лет спустя царя Дмитрия Первого, только потому, что тот после обеда не спал. И если не сожгут, то посадят пожизненно в темный поруб на Соловках или еще в каком северном монастыре — холодный, каменный, ниже уровня земли и без окна. На хлеб и воду. Без свечи. Где единственным развлечением мне станет на всю оставшуюся жизнь редкие посещения отважных монасей, пытающихся попробовать на мне свой талант экзорциста*.

............................................

* экзорцист — христианский священник или монах, специализирующийся на изгнании бесов из одержимого с помощью молитв и специальных обрядов.

.......................................

Или в Литве Руськой, сиречь великом княжестве Литовском, русском и жмудском, как бы еще не хуже будет. Если не сожгут, то придется мне, хоть с той, хоть с другой стороны собственных предков резать. Инерцию исторической ткани даже царю Ивану Грозному, который номер четвертый, порвать не удалось, а уж на что по делам своим чувак попаданец попаданцем из либеральных интеллигентов.

Тут меня хоть исчезнувший пацанчик местными языками бесплатно одарил. Принимают все вокруг за своего. И вроде как коронуют еще до Рождества. И люди вокруг есть готовые за мою жизнь положить свою.

Вывод?

Вывод простой: забыть, как меня звали в прошлой жизни и впредь даже про себя именоваться только Франциском по прозвищу Фебус. Похитил чужую жизнь — ей и живи.

Я даже не Штирлиц, потому как нет у меня Центра, куда нужно шифровки слать. Я тут работаю только на себя. И нет у меня другого пути, как пищать да лезть на наваррский трон. При этом не дать себя отравить. Любая альтернатива ведет к смерти. А я уже умирал. Больше как-то не хочется.

И плевать мне каким образом кто-то все это сотворил: сугубо научно темпоро-нано-молекулярно, или с помощью примитивной магии, а то и вовсе божественного промысла. Мне дали второй шанс прожить еще одну жизнь. Практически с начала. Не в хлеву, не рабом на галерах, даже не феодалом в сельской глуши, где единственные развлечение охота да право первой ночи. Я без пяти минут король басков, путь не всех басков, а только их части. Но о чем мечтают баски в моем третьем тысячелетии? О своем едином национальном государстве. Вот и появилась в моей новой жизни достойная цель.

А тем, кто меня сюда зашвырнул, просто скажем: ''спасибо''. На эускара.

Глава 2. Феодальные выборы

Тренькал, тренькал я струнами, пока не вспомнил...

Директриса наша музейная, по жизни во всем подражала незабвенной Антоновой, директору Пушкинского музея в Москве, даже в прическе и стиле одежды. Только вот не было в ней железного характера бывшего офицера НКВД молодость положившей на розыск вывезенных фашистами из СССР художественных ценностей.

Но антоновскую идею ''Декабрьских вечеров'' в музее слямзила у той и проводила исправно. И публику сортировала так, что в нашей губернии попасть на эти ''Декабрьские вечера'' к нам в музей считалось билетом в истеблишмент региона. Какие интриги вокруг этих весьма недешевых билетов разворачивались... куда там разным мадридским дворам.

Нам, самим музейным руководителям, если не место на галерке, то приставной стульчик на этой культурной программе всегда был положен, зато безвозмездно.

Как-то выцепила директриса через федеральный Минкульт нам заезжего гастролера из Испании. Гитариста — виртуоза с пышной седой гривой на голове и седой же бородкой — эспаньолкой как у старого идальго в ''Собаке на сене''. Что мужик с гитарой вытворял... Даже представить себе такое было невозможно, что обычная акустическая деревяшка может страдать и радоваться с такими эффектами. На том концерте я впервые узнал, что для гитары много писал Паганини, тот самый который Николо, скрипач-виртуоз. Первым отделением у маэстро была гитарная классика, а вторым он играл мелодии народов Испании. Последним номером он еще и спел. Плохо пел, но с душой. И музыка была проще. Зато пел стоя, как гимн.

Все эти концерты мы конечно из аппаратной записывали в хорошем качестве. И часто копия такой записи служила дефицитным толкачом для чего-нибудь музею нужного у чиновников из ранга ''недопущенных'' на эти концерты губернатором с директрисой.

Эту запись потом, дома, я и сам часто крутил. Настроение повышала.

Вот и сейчас я тужился вспомнить ту композицию с песней, подбирал ее на гитаре. Благо у меня Флейта иноходец — разве, что покачивает меня в седле немного вправо-влево, но не трясет.

И тут меня просто пробило. Я осознал вдруг, что тот испанец с музейного концерта единственную свою песню пел нам на эускара. На васконской мове, которую я тогда вообще не знал.

А как звали того виртуоза? Я и не припомню сейчас. Давно это было.

На второй день пути в дымке стелющегося от моря дождя, окруженная убранными желтыми полями и еще зеленеющими перелесками показалась искомая Герника.

Квартирьеры, высланные заранее вперед, встретили наш отряд на окраине города и виновато развели руками: на постоялых дворах мест нет. Никаких. В частном секторе тоже. В городе фестиваль, аншлаг и столпотворение. Прямо Вудсток. Не то, что окрестные деревни, даже луга вокруг города практически все заняты под шатры. Старшины Басконии слетелись сюда не одни, а каждый со свитой и слугами. И все при оружии. Свиты у многих сеньоров поболее, чем у меня.

А тут еще дождик стал накрапывать — осень же. Хорошо, что не ливень, но все равно неприятно.

— Поехали в церковь, — приказал я, и тихо пробормотал себе под нос. — Заодно и помолимся.

Пока ехали городом до храма, дождь усилился и улицы опустели. Все же мокрая страна Баскония, вроде юг, а льет с неба как в средней полосе России после бабьего лета.

Церковь, типичная для этих мест архитектуры без особых излишеств, стояла недалеко от того самого дуба — кряжистого векового дерева облепленного по корням ярко зеленым мхом. Между церковью и дубом — площадь. Не везде даже замощенная.

Конюхи остались мокнуть на площади вместе с верховым и гужевым транспортом отряда, а все благородные и приравненные к ним поднялись по двенадцати каменным ступеням в храм.

Несмотря на то, что месса давно закончилась, в церкви было многолюдно, но все же не так, чтобы нам не досталось сидячих мест. Пусть и не самых престижных.

Снять с себя потяжелевший мокрый плащ — это уже кайф. Кинуть его на лавку. Придавить сверху шлемом. Мысленно пожалеть своих оруженосцев, которым все это железо, что на мне сушить, чистить смазывать и пидарасить до серебряного блеска.

Вот на фига мне Куба с табаком, когда курить вредно? Нужна Бразилия с гевеей. Каучук нужен для непромокаемой плащ-накидки, точно такой же, как у моего дяди Бори — офицера была. Сверху габардиновая, снизу резиновая. Длиной в пол. С большим капюшоном, чтобы на фуражку налазил. И две прорези для рук. Вот и помоги мне Боже, раз уж я в твоем храме о цией гумке молюсь. О непромокаемом плаще, да о подметках резиновых. Как же мне тут много не хватает, Боже! Элементарных вещей...

— Сын мой, видится мне, что тебя раздирают страсти и не дают покоя. Поведай о них. Облегчи свою душу, — услышал я над ухом приятный баритон, говоривший на окситане*.

.............................

* окситан, окситанский язык, лангедок, он же провансальский язык, он же каталонский язык — язык коренного населения Окситании — юга Франции, Каталонии и Савойи, относится к группе романских языков. В 1539 г . король Франциск I сделал французский язык (лангедойль) официальным языком всего королевства. Лишь в 1982 г. во Франции было официально признано существование ''коренных этнических меньшинств'' и их языков.

...........................

Я от неожиданности вздрогнул. Вроде к богу обращался, а в ответ...

Кто там?

В проходе надо мной возвышался патер в серой рясе францисканца. Лет сорока, кряжистый, высокий и широкий. Всем патерам патер. Такого в первый ряд баталии с двуручным мечом только ставить, а он тут вином причащается, а пастве не дает, сцуко.

Вином... Мда...

— Горячего вина после прохладного дождя жаждет тело мое, святой отец, — пожаловался я ему. — А о том, чем страждет моя душа, знает только мой духовник, что посредничает между мной и Всевышним.

И чрез паузу извинился за свою резкость. Все же этот священник добра мне хотел, а ему грубить в ответ.

— Простите, падре.

Священник недоуменно дернул головой, но умный перец — решил пока не нарываться, видя на груди мальчишки шитый золотом большой герб Наварры.

— Благословите, святой отец, — встал я со скамейки и склонил голову.

— Во имя Отца и Сына и Святого духа, аминь, — прошептал святой отец, начертав большим пальцем правой руки на моем лбу знак креста.

Я склонился и поцеловал протянутую ко мне тыльной стороной ладонь.

Священник действительно был огромный — на голову выше меня. Чуть склонив голову, он скосил глаза на скамью и увидел на ней мой шлем с короной.

— Вы принц Вианский? — высказал он свое предположение.

— Пока да, падре. Я дон Франциск, некоронованный пока еще рей Наваррский.

— И вам негде остановиться, ваше величество? Так?

— Вы проницательны, падре. Не ожидали мы, что в городе будет так тесно от приезжих людей.

Патер только возвел очи горе.

— Что поделать, ваше величество, сегодня тот редкий день, когда съехались все три Генеральные хунты нашей земли. Такое нечасто тут бывает. В будни Герника городок скучный.

— Вы баск? — спросил я священника, перейдя на эускара.

— Нет, ваше величество, я родом из Руссильона, — ответил священник, так же свободно перейдя на васконское наречие. — Меня зовут отец Жозеф. Но тут я уже почти десять лет служу викарием и считаю эту землю своей, как и свою паству — своим народом. Вы можете остановиться у меня. Скромно, но зато под крышей. В городе сейчас даже для вас не найдется места, раз вы приехали на такой праздник без уведомления.

— Вряд ли, падре... — усомнился я. — Вряд ли у вас найдется место для полусотни людей и еще большего количества лошадей и мулов.

— У вас есть шатры, ваше величество? — поинтересовался святой отец

— Конечно. Как не быть.

— Ваши люди не побоятся ночевать рядом с кладбищем? — задал францисканец новый вопрос, интересный такой.

— А что, у вас покойники тут ночами гуляют по освященной земле? — удивился я несказанно, припомнив гоголевский байки про панночку и Вия.

— Что вы, ваше величество, — запротестовал служитель культа, — просто у людей есть разные суеверия, которые никак не выбиваются из их голов светом истинной веры. Одно из них — боязнь кладбищ по ночам.

— Я это знаю, падре. И не только этот страх составляет распространенные суеверия. Любую красивую женщину остальные женщины считают ведьмой, только потому, что в ее присутствии мужчины на них не смотрят, — усмехнулся я.

Падре покачал головой. Не то в согласии со мной, не то в раздумье над моими словами. С ходу не понять.

— Тогда я бы попросил вас, ваше величество, следовать за мной, — пригласил меня святой отец. — Ваших людей приведет служка. Не беспокойтесь.

— Пусть тогда ваш служка найдет сьера Вото. Он наш походный маршал, — предупредил я францисканца. — Он где-то тут недалеко от входа расположился.

Отец Жозеф с легким поклоном поставил передо мной на стол кубок, парящий горячим фиолетовым вином. Нос тут же уловил запах пряностей — гвоздики и корицы. Балуют меня. Вино неразбавленное, хотя для глинтвейнов хорошее вино лучше разбавить первоначально водой, чтобы умерить плотность напитка, а потом уже греть. А такое как подали можно пить только очень мелкими глотками. Проверено в прошлой жизни, когда я как-то сдуру сделал глинтвейн не из дешевого кислого ''Саперави'', а аж из ''Негру де Пуркар''.

— Воздай вам Боже, падре, за вашу доброту, — поблагодарил я священника, забирая цилиндрический оловянный кубок, почти стакан.

— Рад служить вашему величеству, — ответил мне священник, поклонился и снова ушел на кухню.

Но, прежде чем пить горячее вино, я погрел о горячее олово ладони, глядя, как Филипп убирает чистить снятый мной юшман*. Котта уже висела невдалеке от камина, чтобы быстро не терять влагу, иначе покоробится на сукне золотое шитье герба. Я остался в одном колете с привязными рукавами. Но его уже легче было просушить просто на теле. Не снимая.

.........................

* юшман (от перс. джавшан) — кольчато-пластинчатый доспех с кольчужными рукавами до локтя и полами до середины бедра или набедренниками кольчато-бахтерецовыми со стальными наколенниками. Пластины, вплетенные в кольчужное полотно, доходят почти до шеи. Застегивается спереди как кафтан на застежки, приклепанные к передним пластинам. Производился с XIV до XVII вв., когда применение доспехов совсем прекратилось. Быстро стал доминирующим доспехом мусульманского востока и Руси, которая этот доспех поначалу с того же востока экспортировала, а потом делала сама.

.....................................

Паж притащил мои домашние туфли, и нагнулся снять с меня сапоги, как я остановил его.

— Позже. Я еще схожу, посмотрю, как люди устроились. И это... Марку нашему горячего вина отнесите, а то продрогнет на крыльце морда чернявая.

Парадная комната в доме викария просторная с высоким потолком. Большим камином, в котором сейчас полыхало, ударяя жаром, три приличного размера бревна. Мебель простая, но надежная, можно сказать грубая. Из дуба. Раньше — в будущем, во времена исторического материализма подобную мебель делали для вокзалов по заказу родного советского Министерства путей сообщений. Только здесь вместо лака используют горячий воск.

Вроде и теплая тут осень, как в сентябрьском Крыму, но дождливая. И ладно бы прошел дождик — порадуемся солнышку. Нет, висит в воздухе какая-то мокрая пыль, охотно впитываемая одеждой. Холодная, что характерно.

Младший Базан принес мои пистолеты, укрытые от влаги плащом. Положил их справа от меня на табурет и этим же плащом их накрыл.

Я его поблагодарил взглядом и кивком.

Вицеконде* не говоря ни слова, с веселой улыбкой отвесил мне глубокий придворный поклон с растопыркой руками.

......................

* вицеконде — виконт (исп.)

.........................

— Заряжны, сир, — кивнул он на табурет с пистолетами.

— Дон Сезар, отнесите на кухню два меха вина из наших запасов, — приказал я ему. — Один сами с Филиппом и Микалом выпейте подогретого погорячей. Не хватало мне, чтобы кто-то из вас простудился. Второй подарите викарию. Да... и Марка не забудьте оделить.

— Будет исполнено, сир, — снова поклонился мне эскудеро, и, мигнув Филиппу, дав пажу подзатыльник, выгнал всех из комнаты.

Но одному посидеть, попить-посмаковать видно была не судьба. Нарисовался Микал.

— Сир, шатры поставлены. Как заселять прикажете?

— Ты, Марк, Филипп, Сезар и паж здесь со мной. Остальных пусть распределит сьер Вото. В том числе и в мой шатер пусть дон Саншо заселяется. Я ночую тут.

Микал поклонился и повернулся выйти, но я досказал вдогонку мелькнувшую мысль.

— Отхожее место организуйте там, где возможно на отшибе, попонами загородите. Потом закопаем. Все же на ночь не в лесу встали.

— Будет исполнено, сир. Хотя... какой там здесь город? — скривил валет презрительную мину. — То ли дело у нас в По.

— Какой бы не был. Мы тут в гостях. Вести себя прилично, чтобы я за вас не краснел.

Не успел я в одиночестве выхлебать и треть кубка, как снова вошел викарий с двумя служанками на прицепе, которые принесли нехитрую еду и, накрыв стол льняной скатертью, расставили ее на столешнице. На три персоны. После чего с поклоном удалились.

— Не окажите ли, ваше величество, вы нам честь разделить трапезу со скромными служителями церкви.

— Охотно, падре. А кто будет третьим? — указал я на лишний куверт.

— Настоятель нашего храма отец Васко, — и лукаво улыбнувшись, добавил. — Он баск. А ваших пажей и валетов покормят на кухне, если вы не возражаете.

Я жестом показал, что так даже лучше. Уже понял, что два церковных волка сейчас мне устроят милый перекрестный допрос, замаскированный под застольную беседу. Не стоит им заранее обламывать кайф.

— А вот и я. Прошу меня простить за некоторое опоздание, но в моем возрасте это простительно, — пришамкивая несколько скрипучим голосом нахально по-латыни заявил сухонький старичок, спускавшийся по лестнице со второго этажа, шаркая по доскам сандалиями на босу ногу.

В деснице дедок держал резной посох, а шуйцей опирался на перила. Одеяние его состояло из серой рясы некрашеной шерсти и подпоясан он простой пеньковой веревкой. Благообразный такой старичок — божий одуванчик. Лысый как коленка. С жесткими глубокими морщинами на лице. С выцветшими, но от этого не менее цепкими глазами.

Я встал и произнес ритуально.

— Благословите меня, святой отец, на деяния угодные нашему народу.

А людей-то, народу. Яблоку упасть негде. Хорошо еще, что я иду из храма, где вдоль стены от лестницы оставлена свободной узкая тропинка, удерживаемая от толпы солдатами, державшими свои пики поперек.

Впереди меня шествовал отец Жозеф, держа в руках большой деревянный крест без изображений.

За ним я, в короне, мантии и орденской цепи.

За мной Микал с гитарой.

Потом дон Саншо

За ним церковные служки.

В торжественный день как по волшебству распогодилось. Ярко светило солнце на голубом небе. Даже слегка влажный ветерок был теплый и ласковый.

Под дубом представительный кастильский гранд в черном бархате с золотой вышивкой уже закончил читать буллу о всеобщей нобилитации Басконии, дарованной его королевой. Без паузы он развернул следующий свиток и стал с него зачитывать доверенность от Изабеллы Кастильской о наделении его правом дать необходимые клятвы от ее имени. Поелику супруг ее далеко отсюда воюет с франками в Руссильоне, а сама она для дальней дороги недомогает, пребывая в бремени и просит народ Бискаий, Алавы и Гипускоа ее в этом простить.

Имя кастильского посла на слух я так и не разобрал особо за гулом толпы. Только титул — конде, и концовку его фамилии... что-то там неразборчиво... и Пенья-Велес. Посмотрел, оглянувшись на Микала, но тот только пожал плечами. Ну да, откуда раб знает всех грандов соседнего королевства.

Читал граф с листа по латыни. И я подумал почему-то, что это он косяка упорол. Тут с народом на васконском говорить надо, на родном языке. Потом, подумав еще малехо, понял, что нет. Читал граф, как на пергаменте было написано. Косяк это того, кто эту бумагу составлял, а граф просто работает попугаем.

По нарядной толпе прошел шелест.

— Отец Жозеф... Отец Жозеф...

Падре в ответ только выше вскинул несомый им крест.

Толпа разом осенила себя крестным знамением.

Кастильский граф, глядя на это, недовольно поморщился, но тоже перекрестился. Недоволен он был не религиозным трепетом толпы, а тем, что его прервали.

Нас пропустили под дуб, где кастильские вельможи вежливо раскланялись с нами, хотя если судить по тем взглядам, что они на нас бросали, убили бы нафиг еще на подходе к городу, если бы знали. Убили и съели, чтобы следов не оставлять.

Отец Жозеф поднял крест и толпа смолкла.

— Дети мои, сегодня у нас большой праздник, — торжественно объявил священник. — Нам под Отчим деревом присягают великие монархи в том, что они будут соблюдать наши древние фуэрос. Основу жизни нашей. И по древнему обычаю мы должны для начала внимательно и молча выслушать всех претендентов, прежде чем приступим к выборам нашего сюзерена.

По жесту священника кастильские вельможи нехотя освободили место, а отец Жозеф повернулся ко мне.

— Прошу вас дон Франциск под Отчее древо.

Пестрая нарядная толпа синхронно проводила меня глазами. В первых рядах стояло несколько женщин в смешных высоких головных уборах из белого полотна, напоминающих лебединые шеи. Солидные такие матроны, в возрасте. Эти меня еще с любопытством рассматривали и как мужчину.

Чувствовал себя я эти несколько шагов перед тысячей глаз просто дурацки. Некуда было девать руки, во рту пересохло, по телу пробежала предательская дрожь, как перед трудным экзаменом. Впрочем, я сейчас именно экзамен сдаю. На соответствие должности короля. Меня же, в отличие от моего тела этому никогда не учили. Наоборот, в прошлой жизни всегда старались затоптать во мне любые амбиции. Начиная со школы. Считали наши учителя, что предел наших мечтаний находится за заводской проходной.

А тут...

''Выбери меня, выбери меня, птица-счастье завтрашнего дня...''

Мое молчание некоторые присутствующие на площади расценили по-своему.

— Что ты нам скажешь по поводу той знатности, которой нас одарила Исабель? — раздалось из толпы на латыни, без привычного уже мне титулования меня, что характерно.

Приготовленная мною ''тронная'' речь моментом улетучилась из головы.

— А что я могу сказать? Это же вас, а не меня ей одарили. Если бы меня, то я бы обиделся, — огрызнулся я всей толпе сразу на эускара, чтобы выделись себя из претендентов.

— Почему? — выкрикнул тот же ехидный голос, перейдя на васконскую мову.

О, Господи, и тут без Щукарей не обошлось. За что мне это?

— Когда и так знатного одаряют знатностью, то это оскорбление, — ответил я, — так как усомнились в знатности наших предков. Но вы как хотите, так и поступайте. Это же ваш выбор, а не мой.

А сам подумал: ''Ну, вот я сам и попалился, сейчас мне ткнут в нос тем, что я хоть и знатный, но всё же франк и завернут мне лыжи обратно''.

В сторонке кастильскому гранду тощий мужичонка что-то втолковывал в полголоса, сблизив головы. Видимо переводил. Впрочем, на мужичонке золотые шпоры и рапира на боку. Так что, несмотря на тонкие ножки, он совсем не мужичонка — кабальеро.

А гранд ехидно так улыбался, поглядывая на меня искоса.

Стою, смотрю на толпу и припоминаю давным-давно читаную книжку Лебона ''Психология толпы'', которая по преданию была настольной, что у Ленина, что у Троцкого. Помню оттуда только, что сумма критически настроенных индивидуумов собравшись вместе, становятся единым некритическим организмом — толпой, с общими на всех страстями и психологическими механизмами. Человек в толпе делает то, чего бы в одиночку просто постеснялся бы сотворить. Толпа живет не мыслями, а эмоциями и примитивными лозунгами.

— И это все что ты нам скажешь, твое молодое величество? — заявил высокий насмешливый голос, заглушенный общим взрывом смеха.

Смеялись и кастильцы.

Даже отец Жозеф по-доброму улыбался.

Только Микал и Саншо стояли как в воду опущенные, переживая, по их мнению, мой позор.

— Что ты нам пообещаешь? — донеслось до меня другой нахальный голос сквозь тихий гул сотен полушепотом переговаривающихся людей.

— Ничего, — ответил я, и, слегка обнаглев, добавил. — И не собираюсь ничего вам обещать. У вас и так все в фуэрос прописано и я не собираюсь их нарушать. Под дубом сказано.

Протянул руку и Микал вложил в нее гитару.

— Я лучше вам спою.

И запел, то, что по дороге припомнил с того ''Декабрьского вечера'' в музее. А голос мне достался сильный, бархатный, обертонами богатый. Может и не так я все припомнил, что в девятнадцатом веке сочинили, отсебятины добавил, но...

Герники Отчее дерево

Васконами всеми любимое.

Молим тебя все о плоде твоем,

О, дерево наше святое.

Посеял Господь здесь свой желудь

Взрастил наше дерево вечное.

Не падай вовек, крепким будь.

Ведь вместе с тобою и мы пропадем.

Пока Бискайя свободна

Пока мир царит между нами

Пока пять сестер* в единстве

Поддержим тебя, не падай

священный наш дуб.

Встав на колени, мы молим

Тебе вечной жизни у Бога.

И если попросим от сердца

Останется дерево Отчее жить.

Срубить чужаки замышляют

Залог наших прав и чести.

И только единство позволит

Для внуков его сохранить.

Ответило Отчее древо: Бдите.

С меня вглядитесь окрест.

Единством сестер фуэрос спасите

И это ваш сладкий крест.##

## стихи Хоше-Мария Ипаррагирре (1765-1815), вольный перевод с эускара Юрия Борисова.

.............................................

* Пять сестер — Бискайя, Алава, Гипускоа, Наварра и Гасконь. Исторически упоминались четыре сестры, без Гаскони.

...........................................

Люди молчали. Никакой реакции. ''Народ безмолвствует''.

Смотрели мы друг другу глаза в глаза как через бруствер, усугубляя напряжение. И эту тенденцию, что есть я — такой красивый, и есть ОНИ нужно было ломать. Сделать так чтобы они прониклись тем, что ''мы одной крови...''.

— Эускара Херриа та батасуна*! — воскликнул я напоследок, не найдя ничего лучшего в качестве лозунга.

..................................

* Земля баскского языка едина! (баскск.)

................................................

Поклонился народу, и ушел обратно в храм. Не оглядываясь. Теперь от меня уже ничего не зависит.

Уже в портале собора спросил догнавший меня Саншо.

— А пятая сестра кто такая?

— Гасконь, — ответил я ему.

— А?... Ну, да, конечно, — согласился со мной кантабрийский инфант после некоторой заминки. — Что теперь?

— Теперь нам остается только молиться, — вздохнул я и пошел по проходу на самые козырные места. — Все равно они сделают, так как им выгодно, а не так как нам хочется.

— Или нужно найти нечто такое, чтобы им стало совсем невыгодно, — усмехнулся Саншо собственной шутке.

Нужно, конечно нужно, кто бы спорил, только вот что?

Преклонив колени на специальную косую скамеечку, уперся локтями в узкую столешницу, сложил молитвенно ладони и навалился на них любом и носом. Так, по крайней мере, со стороны не видно, что я на самом деле делаю: сплю, молюсь или о Ленкиных прелестях мечтаю — успел, однако, соскучиться.

Как я устал за эти несколько минут под дубом. Ужаснах... Такого провала в моей жизни никогда еще не было. В прошлой жизни, я имею в виду. С моим-то опытом выступлений на разнообразных конференциях, симпозиумах и партсобраниях. Хоть бы, какая движуха была от этой сиятельной толпы трех Генеральных хунт Басконии, и то легче бы было, даже если бы тухлыми яйцами эти депутаты меня закидали. А то вообще никакой реакции на такого красивого меня. Действительно что ли к богу обратиться за помощью... Как там командир моего сына говорил на проводах моей кровиночки в Чечню? В окопах атеистов не бывает.

Снял корону, положил ее под руки между локтями. Тяжела ''шапка Мономаха'' в прямом смысле. А уж в переносном...

Вот так вот досижу тут до мессы, недолго осталось. Потом мессу отсижу. ''Париж стоит мессы''. Только мне не нужен Париж, больно грязный он город сейчас. Герника в этом отношении намного лучше. И даже стен не имеет — Отчий дуб ее защита.

Основной зал храма быстро наполнился людьми. Звуки шлепали под сводами нефа. Сзади накатывал обычный бубнёж рассаживающихся перед мероприятием людей.

И вот под сводами зазвенели первые латинские слова, призывающие добрых католиков к молитве.

Отец Жозеф и служка с серебряным колокольчиком. Колокольчик, судя по чистоте звука из Малина привезен. Малиновый звон.

Впрочем, пора осенять себя крестным знаменем, а потом можно немного расслабиться, хоть на время. Пока окружающие сосредоточены на собственном спасении и не сканируют меня.

Рядом что-то бормотал про себя в молитвенно сложенные ладони дон Саншо. Ему тоже от бога что-то надо. Каждому их сидящих здесь что-то от бога нужно. И в отличие от меня они действительно в него веруют. Как и в действенную силу молитвы.

Вздохнул я и припомнил застольный допрос святых отцов в доме викария.

Когда мы остались втроем, хитрые францисканцы поначалу стали меня прощупывать на предмет моего отношения к богу. И вроде как обошел я и этот участок минного поля. А то хитрый он — настоятель, аки змий. Перед трапезой вместо краткой застольной молитвы стал читать ''Символ веры''* и внимательно смотреть на то, как я за ним повторяю четкие латинские формулировки. Но потом я включил ''необразованного виконта'' искренне верного матери нашей католической церкви и в делах веры полностью согласного с собственным духовником. Вроде проскочило. А там бог его знает, что они себе в отношении меня напридумывали.

................................

* Символ веры — система основополагающих догматов христианского учения, выраженные в одной молитве.

...............................

— Ваше величество, — проскрипел отец Васко, усевшись, — какого ваше мнение о том, кто должен заведовать инквизицией под вашей короной: доминиканцы или францисканцы?

Вот так вот прямо с ходу в лоб, а я тут совсем не при делах. Где инквизиция и где губернский музей? Я даже разницы между ними не знаю, кроме того, что они носят рясы разного цвета. То ли дело в Православии, там монахи все одинаковые.

— А разве Святая инквизиция не прерогатива ордена доминиканцев? — удивился я.

Я этим вопросом в прошлой жизни как-то не заморачивался. Прочел пару книжек для общего развития и все. Да и давно это было.

— Монахи нашего ордена, ваше величество, руководят инквизиционными трибуналами в Провансе, Венссене, Форкальке, Арле, Эмбрене, Далмации, Богемии и в Папской области Италии, — проскрипел отец Васко, просвещая меня темного.

— И... — протянул я, словно не зная, что сказать, а на самом деле поощряя старика высказаться полностью.

— И... — усмехнулся настоятель, — честно говоря, ваше величество, мы опасаемся, что под короной Кастилии Томас Торквемада установит свои порядки и здесь. А он там очень круто взял, — добавил отец Жозеф. — И, похоже, не собирается на этом останавливаться и распространяет власть своего трибунала на Арагон, благо обе эти короны в унии.

— Я еще не рей, святой отец, чтобы ставить перед собой такие задачи. К тому же на это есть в Наварре мой дядя — кардинал. Это его прерогатива, как примаса нашей церкви.

— Не скажите, ваше величество, — проскрипел отец Васко, — это далеко не праздный вопрос о том, кто именно станет главным инквизитором короны. А главное — чьим ставленником он будет. И интересы чьей короны охранять.

— Я смотрю, святой отец, у вас разные подходы к духовной инквизиции с доминиканцами. Никогда об этом не задумывался, — снова включил я любознательного дурачка. — А чем разница? Вы же делаете с ними одно и то же дело во благо матери нашей римско-католической церкви.

— Это так, ваше величество, но у нас несколько разные подходы к работе трибуналов инквизиции. Мы стремимся к выявлению истины, а не к устрашению населения. И действуем более мягкими методами, хотя с откровенными еретиками мы не менее жестки. Это вы должны были видеть у себя в Фуа, который двести лет назад был просто рассадником катаров, а теперь там повсеместно добрые католики, — просветил меня отец Васко. — К тому же у нас тут практически нет маранов и морисков, против которых направлено острие инквизиции Кастилии. Так, по крайней мере, говориться в папской булле об особом производстве кастильской инквизиции. Вот мы и хотим знать ваше мнение по этому поводу.

При этом отец Васко очень хитро на меня посмотрел.

Если я правильно его понял, то у меня появляется пространство для торга. Политика, везде политика. Поесть нормально не дадут. Да отдам я им место главного инквизитора, лишь бы только Торквемада в Наварру не сунулся — тут наши взгляды совпадают, но при этом что-то вкусное с них обязательно стрясу. Я не я буду.

— Ваш орден найдет достаточно профессоров для создания полноценного университета в Беарне? — выдал я ответную лобовую атаку.

— Вы хотите иметь все четыре факультета, ваше величество?

— Естественно. Чем мы хуже других?

— С богословием и свободными искусствами* у нас проблем не будет, ваше величество. Сложнее с хорошими легистами и медиками. Но, думаю, со временем и этот вопрос будет решен.

...........................

* Свободные искусства, они же ''семь свободных искусств'' — учебные дисциплины на младшем факультете средневековых университетов — латинская грамматика, диалектика и логика, риторика, арифметика, геометрия, музыка и астрономия (точнее — астрология). Свободные искусства рассматривались как необходимая подготовка к занятиям богословием и философией, медициной и правом, которые преподавали на старших факультетах.

....................................

— Есть одно но, святой отец. Я желаю, чтобы юристы изучали в моем университете кроме римского права еще и наши фуэрос. Мне нужны больше практики, чем теоретики. Люди, умеющие не ломая наших традиций вплетать современные веяния в ткань юстиции, не нарушая при этом традиций. Особенно в хозяйственном праве, которое сейчас революционно изменяется по миру. Чтобы был некий резервуар, откуда я мог бы черпать кадры своей администрации на местах, судей и прокуроров.

— Если мы пойдем друг другу навстречу, то, думаю, препятствий в римской курии к созданию университета не будет. Тем более, как я слышал, вы уже открываете морскую школу в Сибуре. Кто ее духовно окормляет?

— Капеллан шато Дьюртубие. Он не уехал с бароном в Шампань. Одновременно он окормляет орден Горностая, в котором я — командор.

— Я знаю его, — вмешался в наш разговор отец Жозеф. — Достойный пастырь. К тому же учен. Закончил Сорбонну.

— Это то, что нужно для суеверных моряков, — согласился с ним отец Васко. — Он из какого ордена?

— Он премонстрант*, — улыбнулся я. — Но вы мне так и не объяснили толком разницу между вами и ''псами господними''*

.............................................

* Премонстранты — ''Орден регулярных каноников-премонстрантов'' — католический монашеский орден, основанный в 1120 г. св. Нобертом Ксантенским в Премонтре, в Пикардии. По имени основателя именовались также нобертанцами или нобертианцами. К сер. XIV в. орден имел 1300 монастырей.

* Псы господни — доминиканцы, латинская игра слов: ''домини'' — господин, ''канис'' — собаки, псы.

.......................

— Франциск и Доминик были сверстниками, ваше величество. Их учения выросли одновременно от противостояния с катарской ересью, — вступил в концерт сильный голос отца Жозефа. — Но если святой Доминик жаждал власти, то святой Франциск имел стремление к отказу от всякой власти, сражаясь с грехом и искуплением внутри себя.

— Мне трудно поступать как мой святой тезка, — посетовал я несколько напоказ. — Власть мне предписана с рождения и это мой крест, возложенный на мои рамена Божьей милостью. К сожалению сопряженный с обязательными грехами желаю я этого или нет. Что вы хотите от меня услышать, святые отцы, как думает юноша по прозвищу Фебус или, что думает принц Франциск, готовясь надеть на свое чело корону Наварры?

Священники переглянулись между собой. Отец Васко даже головой дернул, словно у него шея затекла. А я продолжил.

— Чтобы я не думал, главного инквизитора нашей церкви назначит папа в Риме, как глава Священного трибунала, — попытался я съехать с опасной темы. — Меня больше волнует образование народа и внятная христианская проповедь с амвона приходской церкви. Половина приходов в Басконии занята иностранцами, не понимающими свою паству из-за плохого знания народного языка. А сам народ не только не знает латыни, он вообще неграмотен.

Отец Васко с деланной укоризной посмотрел на отца Жозефа, покачал лысой головой, на которой забегали зайчики от свечей и как добрый дедушка попенял ему.

— Отец Жозеф, что-то мы забыли о гостеприимстве и о том, что наш гость голоден. Откушаем же, в сей праздничный день, что Бог нам послал.

Перекрестил яства и подал нам пример, разделывая вареную рыбу на крестьянском обливном глиняном блюде, попутно оделяя нас ее кусками.

— Очень вкусно, — заявил я, когда расправился со своей порцией. — Но я бы при варке этой рыбы добавил бы в кастрюлю лаврового листа.

— У нас не Беарн, — ответил мне отец Жозеф. — Лавр употреблять как-то не принято.

— Так можно же сам лист не есть, — пожал я плечами, чем вызвал тихое хихиканье обоих святых отцов.

— Он также говорил поварихе, — кивнул отец Васко на отца Жозефа, — именно теми же словами. Но стряпуха ему не поверила. Ей хватило одного раза как следует разжевать лаврушку из супа, чтобы вынести ей вечный приговор об изгнании. Так что с этим мы давно смирились, ваше величество. Смирение — доля монаха.

Глава 3 Рухнувший с дуба

Утром Страна басков на голосовании под Отчим деревом показала мне птицу обломинго.

Гипускоа — против.

Алава — против.

Обе хунты разом выступили против такого красивого меня. Рылом не вышел, слишком оно красивое у меня для настоящего сеньора. Воротили нос от моего малолетства, гадая, что за хитровыдрюченые дядьки и с какими интересами за мной стоять будут. Не верили они в мою самостоятельность. Так с чего тогда им рвать отношения с привычной уже Кастилией?

Но и заочные клятвы у Кастилии также не приняли, как противоречащие фуэрос. Претендент должен стоять под дубом в Гернике сам. Лично. Хитрые депутаты просто взяли тайм-аут, пока Фердинанд войну не закончит, раз Исабель в тягости. Вот так вот: ни тебе, ни мене. Живем без хозяина.

А вот Бискайя — за.

У нее нет общей границы с Кастилией, что вероятно было не последней гирькой на моей чаше весов, но весомой. И главный титул ''сеньора Бискайи'' перешел от кастильской короны к наваррской, что меня хоть немного согревало. А так, иначе как ''рухнувшего с дуба'' я себя не поминал.

Ну не получилось у меня с первого раза — зря песенки пел. Не доросло пока местное общество до идеи национального единства. Как там у Маркса? Сначала общий рынок должен быть. А тут пока не только феодализм не сложился, еще родовой строй в родо-племенной не везде вошел. Некоторые из пещер едва вылезли. А в городах уже капитализм проклевывается. Вот и работай с такой многоукладностью...

Впрочем, грех жаловаться. Без подготовки, без долгого окучивания агентов влияния, без подкупа, можно сказать на шару отжал я у Кастилии треть Басконии с хорошими морскими портами практически на пустом месте. На голых заманухах без реальных трат. Ни денег, ни земель, ни титулов в расходе не обнаружилось, хотя я готов был раздавать баронские титулы щедро как сеятель. Делов-то куча к гербу нужную корону пририсовать, да грамотку на это выдать. Не понадобилось.

Святые отцы выполнили все, что наобещали на этом этапе нашего сотрудничества. Главное они мне организовали в своем доме приватную встречу с основными деятелями Бискайской Генеральной хунты. Не со всеми, а только с теми, кто реально принимает там решения. И как подозреваю, предварительно святые отцы их и обработали в нужном русле.

Нельзя мне было отпускать от себя легиста. Чую без него меня тут если не облапошили, то обули. Суровые дядьки собрались в этой хунте, особенно епископ. Однако право бесплатной стоянки своего военного флота в местных портах я получил легко. Скорее всего, потому, что они знали, что у меня пока этого флота нет. Оговорили вывозные пошлины в портах и мою долю в них. Дал обещание ежегодно покупать у них определенное количество железа и свинца по справедливой цене. И серу! Как оказалось, бискайцы ее добывают в товарных количествах при приемлемом для пороха качестве в горах Соморростро. Совсем рядом. В итоге расстались мы взаимно довольные друг другом, что и отразилось на голосовании следующим днем.

Вся процедура выборов состояла в том, что глава хунты выходил под дуб и говорил о решении их бегетерии по поводу личности претендента в сеньоры. О результатах я уже говорил. Все ожидаемо восприняли то, что Гипускоа и Алава меня прокатили. Но вот то, что Бискайя выбрала меня произвело эффект разорвавшейся бомбы. Титул сеньора Бискайи тут старший. Если не по власти, так по почету.

После выборов я дал под Отчим деревом в присутствии Генеральной хунты и епископа Бильбао торжественную присягу сохранять древние фуэрос Бискайи, и не нарушать их ни под каким видом. Я и не собирался, мне порты нужны от них, моряки и железо со свинцом. И верфи, в загрузке которых я получил приоритет перед всеми остальными, в том числе и перед самими жителями Бискайи.

А еще через день, все под тем же дубом сидя в кресле, изображающим трон, я принимал у Генеральной хунты Бискайи вассальную присягу на два года. Все руки мне обслюнявили за два часа этого торжественного действа. Не только члены хунты, но каждый крупный землевладелец, не только сеньоры, и просто старшие родственники* кланов неспешно подходил ко мне, то справа, то слева становились на колени, говорили краткие слова клятвы верности мне и лобызали мою руку.

..............................

* старший родственник — в средневековой Басконии официальный титул главы клана, владевшего земельными угодьями в коллективной собственности.

................................................

После них приложились к моей руке алькальды городов.

Когда все закончилось, епископ отслужил торжественную мессу в соборе, на которой присутствовали все действующие лица.

Да, совсем забыл, от всеобщей нобилитации все три бегетерии наотрез отказались. В Басконии крепостное право только-только начало отменяться выкупами феодальных повинностей. И если признать сервов нобилями, то выкупные денежки тю-тю. Держать дворянина в крепостной зависимости не позволяет фуэрос, которые наоборот предписывают оделять вассала престимонием, чтобы тот мог полноценно нести конную рыцарскую службу.

Да и мои ближники постарались за предыдущие дни популярно донести эту мысль местному населению, чтобы дошло до самых тупых сеньоров. Ненавязчиво так, в тавернах и сидериях за стаканчиком сидра. Инструкциями я их озадачил заранее, как и деньгами на пропой и угощение.

Все омрачил только Гриня, зарубивший саблей того тощего кастильского кабальеро.

Утро выдалось хмурым как мое настроение. Только-только закончились яростные судебные прения, и пришло время принимать решение и объявить приговор. Я как сеньор Бискайский еще и верховный судья тут.

Хорошо, что еще удалось без споров внедрить в процесс коллегию присяжных лавников* из дюжины кабальеро — идею суда равных, когда присяжные из одного сословия с обвиняемым выносят вердикт его виновности или невиновности, а судье остается только назначить наказание или письменно зафиксировать невиновность. Удивились местные только таким количеством присяжных, так как суды и раньше здесь всегда проводились с заседателями, но в гораздо меньшем количестве. Так что моя идея, стыренная у британцев, не противоречила фуэрос.

Лавников нашли быстро — никто из местных не отказался от предложенной чести. Епископ Бильбао сам привел их к присяге, что судить они будут честно, беспристрастно и невзирая на лица.

.......................

* лавник — сидящий на лавке, присяжный. Термин русский, но васконского аналога автор не нашел.

....................................

Суд удалился на совещание. То есть я удалился с площади в храм божий подумать и помолиться заодно. Трудная у меня задача. Половина присяжных оправдала Гриню, как правомерно защищающего свою честь, другая половина на одних и тех же фактах посчитала, что он виновен в умышленном убийстве. И снова вся ответственность взвалилась на мои неокрепшие плечи. И права на ошибку у меня не было. С одной стороны сдавать своего человека последнее дело, а с другой должна восторжествовать справедливость, а с третьей нельзя чрезмерно обострять отношения с Кастилией, которая и так получила оплеуху от Бискайи, ушедшей под мою корону. А умыть руки и переложить ответственность на самих басков у меня не получилось, как ни старался.

В итоге, с четверть часа полировав задом церковную лавку, я вышел на площадь под дуб, сел в кресло, поднял меч и объявил свой приговор.

— Божий суд. На перекрестке. До первой крови.

— Как Божий суд? — взвился возмущенный кастильский вельможа. — С этим варваром? Схизматиком!

— Если вы, дон Диего, — Микал мне украдкой шепнул узнанное им имя кастильского графа, — считаете себя вправе оскорблять дона Григория как особу царской крови, то вы лично и выйдете против него на перекресток. Без замен. В полдень. Неявившаяся сторона признается проигравшей и выплачивает вергельд... — тут я запнулся.

— Пятьсот суэльдо*, — вполголоса подсказал отец Жозеф.

— В пять сотен суэльдо, — утвердил я.

......................................

* суэльдо — в средние века испанская серебряная монета = 1 шиллингу = 1 су = 12 денье.

..............................

Кастилец от злости из штанов чуть не выпрыгивал, но грозить мне поостерегся. Все же знает край, чтобы не падать. Царедворец.

— Какое оружие, княже? — только и спросил Гриня.

Все остальное, казалось его и не интересовало совсем. Спокойный как слон.

— А то, что у каждого сейчас на боку. Без доспехов. В одних нательных рубахах, — удовлетворил я его любопытство. — В левую руку по желанию могут взять баклер или дагу.

У кастильца болталась на вышитой золотом перевязи длинная рапира. Эта шикарная перевязь мне напомнила сцену знакомства д'Артаньяна с Портосом. Так и подмывало заглянуть графу под плащ, чтобы увидеть там простую кожу. Но узрев его побледневшую рожу и колючие глаза, отказался от этого намерения. Он и так сейчас на взводе после того как вчера увидел, на что способна елмань от хорошего арабского кузнеца, разрубающая человека почти пополам.

Гриня же похвалялся подаренной ему мною дамасской саблей, которой вчера он насмерть и зарубил секретаря мадридского посла. А все потому, что иностранные языки надо знать, а если не знаешь, то и не выеживаться сверх меры, чем оба дуэлянта вчера отличились сполна. Прямо по старому анекдоту: ''Хеллоу кэп!'', ''А? Что? Кто уйло? Я — уйло?''

Ровно в полдень на ближайшем перекрестке от собора собрался весь бомонд Герники.

Здесь же на улице епископ Бильбао окормлял в последний путь кастильского графа, а Гриня причастился, исповедался и получил прощение грехов у Гырмы. Я вообще стал замечать, что казак с амхарцами тесно сблизился, после того как я сказал ему что они не ''латыне'', а ортодоксы, считай, что православные по сравнению с римско-католической церковью. Даже пили они последнее время вместе. Только что по бабам Гриня ходил один. Или с Микалом. Тут Мамай различий по религиозному признаку не делал — лишь бы кунка не была поперек.

Распорядитель Божьего суда, выделенный на это действо от генеральной хунты, довольно молодой еще человек вооруженный протазаном встал в центре перекрестка и дал команду приготовиться к поединку.

Секунданты стали разоблачать дуэлянтов от лишней одежды. У Грини секундантами естественно оказались амхарцы, готовые немедленно сразиться с секундантами кастильца и очень огорчились, когда им сказали, что такого вмешательства не требуется, потому как будет Божий суд, а не тривиальная дуэль.

Кастильского графа окружала целая толпа — человек так с дюжину. Вассалы, слуги и прихлебатели. Все расфуфыренные донельзя серьгами, лентами, бантами, перстнями, цепями... Как бабы, ей богу, тьфу. Сам граф в своем вышитом золотом бархатном костюме на их фоне казался образцом скромности.

Небо снова заволокло тучами, на что я только порадовался, что не так жарко будет рубиться моему ''верному''.

Наконец покончив с приготовлениями, поединщики вышли к центру перекрестка на Божий суд. В одних камизах на торсе.

Гриня в левую руку выбрал небольшой кулачный щит — баклер. В синих атласных шароварах и белой рубахе он был очень похож на тот образ казака Мамая, который активно тиражировался в Малороссии и Кубани с семнадцатого века до радикально покончившей с казачеством революции большевиков. Лицо его было спокойно, взгляд безмятежен.

Граф вооружился традиционно. В правой руке длинная трехгранная рапира. В шуйце — небольшая дага с широким лезвием не больше тридцати сантиметров, с вычурной гардой из золоченых перевитых стеблей с листьями.

Епископ прочитал молитву и ушел с судного поля.

Распорядитель вопросительно посмотрел на меня.

Я кивнул.

Протазан резко опустился вниз, и распорядитель ретировался в толпу.

Разминаясь, Гриня показал любопытствующим на него несколько заковыристых финтов с саблей, чем привел в восхищение публику, ценящую класс владения холодным оружием и разбирающуюся в этом искусстве.

Граф же просто подошел на свое место, держа клинки в расслабленных руках. Стало видно, что он уже не молод. Без головного убора, с растрепанными волосами ему не дать было меньше сороковника.

Несколько секунд противники смотрели друг на друга ничего не предпринимая, и когда засвистел вспарываемый сталью воздух, никто не мог сказать, что заметил начало ристалища.

Зазвенели клинки.

Противники, разминаясь, ощупывали друг друга на прочность, водя хоровод. Сразу стало видно, что бойцы друг друга стоят.

Я через Микала заранее попросил Гриню не убивать графа, поскольку не хватало мне до кучи своих проблем еще и осложнений с соседним королевством, которое мощнее моего. И это в преддверии нехилых разборок с Пауком. Потому внимательно смотрел, как Гриня крутит финты на публику, стараясь только поцарапать кастильского вельможу. Пустить первую кровь, как было обусловлено.

Поединок грозил затянуться, как вдруг дон Диего разорвал дистанцию с противником, резко развернулся и прошел, не оглядываясь к своим оруженосцам, отдавая им клинки.

Публика загудела. Послышались оскорбительные выкрики из толпы в его адрес, на что граф даже бровью не повел.

Гриня в недоумении глядел в спину графа, оставшись на своем месте. На левой стороне его широкой груди по белой рубахе расплывалось ярко красное пятно. Затем казак внезапно рухнул на камни мостовой. Как подкошенный.

Подбежали люди, перевязали Мамая чистыми тряпицами поверх рубахи. Откуда-то появились носилки, на которые амхарцы осторожно уложили Гриню, и незнакомые мне личности быстро семеня ногами, понесли его в дом викария.

Всё бросив к черту, я пустился вприпрыжку за ними, наплевав на вековую мудрость, что бегущий по улице король в мирное время вызывает смех, а в военное панику.

Гриня все пытался что-то сказать.

— Положите его, — приказал я.

Носилки опустили на мостовую.

— Я слушаю тебя, Гриня, говори, — обратился к раненому я на русской мове, встав передним на колено.

— Я хочу... — выдавил из себя Мамай по-русски, сдувая с губ красную пузырчатую пену.

— Говори. Все что хочешь, для тебя сделаю, — ответил я ему на том же языке.

— Сала исти хочу, княже, соленого. С мясной прожилкой. Холодного, — шептал казак. — Пять лет сала не ил.

— Найдем тебе сала. Не бойся. Не найдем так свинью целиком засолим, — пообещал я ему. — Поешь своего сала всласть, гарантирую.

И подняв голову к добровольным санитарам, приказал по-васконски.

— Несите его быстрее. И медикуса позовите кто-нибудь.

На крыльце нас встречал отец Жозеф, отдавая распоряжения служанкам насчет чистого полотна, корпии и горячей воды.

— Святой отец, у вас salo есть? — спросил я священника на окситане.

— Что это такое — salo, ваше величество? — переспросил он меня на том же языке.

— Жир свиной, подкожный. Засоленный.

Отец Жозеф покачал головой.

— Не слышал о таком. Но свежий найдется.

— Давайте свежий, — выдохнул я разочарованно.

Хоть шкварок хохлу нажарю. Все казаку дом напомнит. Ибо если больному что-то хочется, то это не просто так, этого организм требует. К таким просьбам стоит прислушиваться, наплевав на все лечебные диеты.

На кухне разогнав поварих, сам пристроился к раскочегаренной дровяной плите, укладывать глубокий железный противень на раскаленную конфорку.

Принесли кусок свинины утреннего убоя с большим слоем спинного сала, которое я самолично срезал, порубал на куски и бросил вытапливаться на сковороду.

Отшатнувшись от стреляющего жиром противня, отец Жозеф с интересом спросил, перерыкивая треск лопающегося жира и прочие кухонные шумы.

— Ваше величество, откуда вам известны столь варварские кушанья?

— Дон Григорий еще на галере рассказывал, — соврал я на голубом глазу. — Есть нужно эти cshkvarky пока они горячие, святой отец, с пылу с жару, иначе будет невкусно.

Сметая всех на своем пути с блюдом пылающих жаром шкварок, я добежал до топчана, на который уложили Мамая.

— Гриня, сала соленого нет, но я тебе шкварок нажарил. Ешь, дорогой, — путая русские, окситанские и васконские слова прикоснулся я к его перевязанному плечу.

— Ваше величество, — прокашлявшись над ухом, обратился ко мне незнакомый горожанин по-васконски, — не беспокойте его, ему не до нас, он уже в райских кущах Господа нашего...

И перекрестился.

И тут только я заметил, что глаза Грини прикрывают две большие серебряные монеты.

— Ты кто? — оторопело спросил я горожанина.

— Эстебан Иппарагире, ваше величество. Городской медик, — учтиво поклонился собеседник. — Но мое искусство не потребовалось. Пришлось только констатировать смерть этого великолепного организма. Трехгранная рапира страшное оружие. Вроде и ранка крохотная на вид, а вреда наворотить может, сколько его и алебардой не причинишь.

Сунув блюдо со шкварками врачу в руки, я ушел из дома викария и направился прямиком в собор. Благо тут близко. Там нашел кабинку для исповеди и забился в нее, как в нору, чтобы хоть тут побыть одному. Чтоб никто меня сейчас не кантовал. На душе муторно и тошно. Один человек, которого я по легкомыслию уже послал на верную смерть сейчас в Лойоле лежит с переломанными ногами. Второй мертв так, что мертвее не бывает. И получается, что способствовал этой смерти мой запрет ему убивать кастильского графа. Мое вмешательство в Божий суд.

— Что тебя гнетет, сын мой? — раздался из-за деревянной решетки скрипучий голос отца Васко.

— Mea culpa*, святой отец, — немного промедлив, произнес я на латыни ритуальную фразу.

Раз уже залез в исповедальню, надо делать вид, что исповедуешься. Ибо... Ибо чревато обратное.

.............................................

* Mea culpa (лат.) — моя вина. Начальные слова католической исповеди.

............................................

Гроб с телом Грини обряженного в его лучшие одежды поставили в церкви на специальном помосте, который под руководством отца Жозефа принесли по частям из каких-то подсобок и собрали в центральном нефе прямо на месте, задрапировав сооружение красной тканью. Мне показалось, что этот предмет мебели при церкви постоянный, потому как периодически люди умирают даже в благословенной Басконии и не делать же такую вещь по каждому скорбному случаю заново.

Приготовив все к отпеванию, отец Жозеф и его помощники прочитав по короткой молитве, удалились, плотно затворив за собой двери храма. Даже на замок заперли, чтобы нам никто не помешал.

Мертвое лицо Мамая лишь слегка заострилось, но в мреянии неверного света десятка свечей казалось, что принадлежало оно безмятежно спящему человеку. Лишь большие серебряные монеты на его глазах указывали на скорбный случай этой нашей встречи. Поцеловав холодный лоб казака я, смахнув невольную слезу, ушел в глубину храма, где и сел на скамью, глядя, как в скрещенные руки Мамая амхарцы вставили толстую восковую свечу, огня которой должно было хватить на всю ночь, предварительно зажегши ее от лампады под иконой Григория Турского, святого покровителя покойного. После чего они взяли гроб в ''коробочку'' и, встав на колени, отдали Мамаю последние почести.

Всю оставшуюся ночь рыцарственные монахи провели в бдении с оружием у гроба казака. Надели кольчуги на голое тело, прикрылись плащами и стоя на коленях, опираясь ладонями на крестовины мечей, негромко пели какие-то гимны на своем тарабарском языке. Отпевали соратника. И это совсем не было похоже на привычный для меня православный обряд отпевания. Единственная мелодия, показавшаяся мне знакомой, напоминала песенную молитву русских монахов ''С нами Бог'', все остальное было мне в новинку. В этом их действе чувствовалось что-то совсем уж древнее, непонятное современному уму, но продирающее до печенок.

Я сидел от них поодаль и, как мог, как умел, молился за Гринину душу, чтобы ему в посмертии было так же хорошо, как он в это сам верил. Заставить самого себя поверить в загробный мир я так и не смог, несмотря на чудо переселения собственного разума в чужое тело. Разве что в индуистский метемпсихоз, раз уж мне его наглядно продемонстрировали.

Вот и на вчерашней исповеди первоначально меня обуял неодолимый душевный порыв открыть отцу Васко кто я такой на самом деле. Но животный страх тисками сжал сердце и перекрыл предательскую гортань. Вспомнив судьбу Жиля де Реца, я лишь на краткий миг представил себя одетого в санбенито* и привязанного к позорному столбу, и как мои ближники подносят факелы к сложенным у моих ног дровам. Дровам моего аутодафе*. И отбросил этот порыв, как вредный и несвоевременный. ''Теперь ты царь, живи один''.

..................................

* снбенито — позорное одеяние лиц, осужденных инквизицией. Из желтой дешевой ткани, украшенной на груди и спине красными Андреевскими крестами.

* аутодафе (порт. auto da fe от лат. actus fidei, букв. акт веры) — религиозная церемония передачи инквизицией еретика светской власти для сожжения на костре.

........................................................

Благоразумие победило, и каялся я святому отцу только во вмешательстве в Божий суд. На что и получил суровый отлуп со стороны старого францисканца, как и обвинение в неуемной гордыне.

— Гордыня среди тяжких грехов, сын мой, самый страшный грех, — наставлял меня отец Васко. — Враг рода человеческого из первого среди ангелов превратился в дьявола исключительно посредством гордыни, возомнив, что может сравниться с Творцом всего сущего. Ты, сын мой, назначив Божий суд, сам все вложил в персты Господни. И как Господь рассудил, то его воля и не нам оспаривать его решение. И не тебе мнить, что ты мог хоть чем-то подправить Его волю. Иди, и не греши так больше в своих мыслях.

— Благодарю за науку, святой отец. Вы сняли камень с моей души.

Мне действительно морально полегчало после этой отповеди. Все же психотерапия не на пустом месте в Европе развилась, а именно с ослаблением религиозного сознания в массах. И заменила исповедь.

— Иди уж, — ворчливо отмахнулся от меня старый священник. — Твои люди, сын мой, ждут тебя и твоих приказов. Я разрешил твоим арапам отпеть принца Мамая по их ортодоксальным обрядам. Правда, ночью, чтобы не вводить в искушение наших прихожан. Утром мы будем отпевать его публично по римскому обряду, потому как хоронить его нам все же придется на освященной земле нашего храма.

Лицо старого францисканца смутно угадывалось в полутьме исповедальни искаженное тенью от деревянной решетки, и я не смог понять насколько правдиво он мне все это втирает согласно церковному канону или просто мной манипулировать пытается. Но вспомнил, что даже кастильская инквизиция начнет обвинять принцев в ереси еще не скоро, только после смерти Торквемады, успокоился. Причины реальные такого преследования будут лежать не в церковной плоскости, а в политической по воле королей.

Епитимью на меня монах наложил легкую. Три раза в день читать Символ веры по десять раз. Ладно, не страшно, Часы Богородицы, наложенные на меня патером Эрбура, я уже читаю по пять раз в день, правда, только, когда я у кого-нибудь на виду. Не сложно будет мне пробормотать и эту молитву. Лучше ее запомню. А если пропущу срок, то Микал подскажет, я его этим сам озадачу.

Когда я вернулся из храма, во дворе дома викария плотники тесали гроб, усыпая землю пахучими дубовыми стружками, а Григория на кухонном столе уже обмывали какие-то старушки в черных одеяниях, втихомолку оживленно обсуждая покойного как мужчину. В чем-то они завидовали тем женщинам, которые у казака были. Увидев меня, они зашикали друг на друга, замолкли и низко мне поклонились. Наверное, чтобы я бесстыжее выражение их глаз не заметил.

Потоптавшись в проеме двери, поняв, что я тут не к месту, ушел в отведенную мне комнату. Сейчас я всем буду только мешать. Кроме меня все сами знают, что им делать. В этом-то вся прелесть ритуализированной жизни, что ритуал вытесняет тормозящие рефлексии. Точнее сказать — действует помимо их.

Сел за стол. Разложил письменные принадлежности. Опробовал заранее очиненное коптом фазанье перышко и начертал на девственно чистом листе лучшей бумаги, которая только у меня нашлась латинские строки: ''Дорогая сестра, любезная Исабель. С прискорбием сообщаю вам, что смерть секретаря вашего посольства сьера Табаско произошла вчера в Гернике по вине моего человека, потому что так решил Божий суд...'' И описал свою чуть скорректированную версию того что произошло, опережая нелицеприятную для нас версию дона Диего. Хвалить нас он точно не будет. При этом дал очень высокую оценку боевым качествам ее посла, который сам вышел на Божий суд, защитить честь своего секретаря, подобно легендарным рыцарям Карла Великого.

К соболезнованиям добавил кучу сложно сплетенных словес с искренними моими уверениями в вечной дружбе между нашими королевствами и лично между нами — монархами, которым нечего между собой делить. Сообщил ей, что от дарованной ей всеобщей нобилитации баски отказались, но подсказал, что никто не мешает ей признавать их благородными рыцарями на территории Кастилии, как и нанимать этих превосходных бойцов на святое дело очищения полуострова от богомерзкой власти сарацин, в чем я никоим образом не собираюсь ей препятствовать.

Подписал ''Франциск, Божьей милостью рей Наварры, принц Беарна и Андорры, сеньор Бискайи''. Вот так вот в полную бочку меда капнул малюсенькую каплю дегтя. До вчерашнего дня титул сеньоры Бискайи принадлежал ей. Но лучше так, чем это дойдет до нее через десятые руки, или же через озлобленных на нас кастильских посольских. В любом случае искажений информации не избежать. Причем искажений не в мою пользу. Так что охапку соломы на месте предполагаемого падения лучше бросить заранее.

Вызвал Микала, отдал ему запечатанное послание и приказал отдать его кастильскому послу для передачи в Мадрид. Заодно передать лично послу кошелек, в котором должно быть ровно пятьсот су. Вергельд за жизнь секретаря кастильского посольства должен быть уплачен по ставке кабальеро. Что хотите? Божий суд проигран, значит, Мамай виновная сторона той первой дуэли, в которой этот секретарь погиб, как бы оно там на самом деле не происходило. Кисмет, как любит говаривать один мне знакомый сарацинский капудан. Заодно передать графу на словах мое восхищение его виртуозным владением рапирой. Польем и ему елея на сердце, не обеднеем.

А сам, отослав всех ближников из комнаты, прилег на кровать пострадать от потери близкого мне человека. Ну как близкого? Земляка. На чужбине это много. А так-то мы с ним особой дружбы не водили. Не до Мамая мне было, если честно. Но вот он был рядом со мной как глоток родины. Было с кем хоть накоротке перемолвиться на русском суржике приятным для уха. Теперь все. Микал скорее говорит как лужицкий серб, чем русский человек. С ним мне проще на васконском общаться. Или на хохдойче, если я хочу чтобы окружающие нас не поняли.

Нет, это просто невозможно так жить. Только настроился побыть в одиночестве так приперся епископ Бильбао. Как такого перца не принять?

Приказал младшему Базану проводить его ко мне и принести вина. Хорошего вина.

Встретил архиерея посередине комнаты с предложением, от которого тот не мог отказаться.

— Благословите меня, ваше преосвященство.

Тот, переложив посох в левую руку, десницей начертал на моем челе крестик, произнеся на латыни.

— Вот имя Отца, Сына и святого духа. Аминь.

— Присаживайтесь, ваше преосвященство, — предложил я, также на латыни.

— Благодарю, ваше величество, — слегка поклонился мне епископ, качнув фиолетовой шляпой, почти ковбойской по фасону.

Ответил он мне также на церковном языке или на языке межнационального общения в этой Европе, и сел на стул, расправив — прямо-таки по-женски, длинные полы своего облачения из фиолетового муара, прислонив посох к столу.

Я сел напротив, отметив, что епископ модник. Надо же, шелковый муар где-то сподобился достать.

Вицеконде принес кувшин с вином, налил в оба оловянных кубка темно-красной, почти черной жидкости и исчез, плотно затворив за собой обе створки двери.

Епископ, пригубив стаканчик, причмокнул губами. Крупный аметист на его перстне выдал зайчик от посетившего мое окно солнечного луча.

— Недурное винцо, ваше величество. Откуда оно.

Хороший заход. Нейтральный. А там, куда выведет беседа — будем посмотреть, как говорили в будущей Одессе.

— Из Анжу. Виноградники шато Боже. Эта лоза дает такой великолепный продукт исключительно стараниями старого барона де Меридор.

— Мда... — протянул епископ с легкой завистью и снова приложился к кубку. — Так далеко возить вина для своего стола могут позволить себе только монархи.

И не понять по его интонации, то ли он это в похвалу мне, то ли в осуждение сказал. Но епископ даже не думал томить меня неизвестностью и озадачил с самого начала беседы.

— Монсеньор Васко сказал, что у вас, ваше величество, есть для меня некое предложение, от которого я не захочу отказаться, — при этом епископ лукаво улыбнулся.

Надо же, не знал, что отец Васко носит церковный титул монсеньера. Никто меня в этом пока не просветил. Монсеньор это почти епископ по значению, разве что без епархии.

— Ваше преосвященство, сколько в Бильбао монастырей? — спросил я, переходя к делу.

— Семь, ваше величество, — тут же ответил епископ. — А всего по епархии одиннадцать.

— Семь... — повторил я. — А сколько их них мужских?

— Четыре, ваше величество.

— Сколько их них францисканских?

— Два.

— Возможно ли, ваше преосвященство, в одном из францисканских монастырей создать семинарию для подготовки приходских священников для всей Басконии. Желательно из васконских юношей, нашедших в себе стремление служить Господу нашему, не прячась за стенами монастыря от мира.

— Ваше величество, — возразил мне епископ, — только для Басконии не стоит даже огород городить. Не будет столько вакантных мест даже викариев, не говоря уже про места настоятелей приходов, чтобы всех выпускников ими обеспечить. А плодить викариев в приходах тоже не хорошо, потому как приходские священники живут тут не очень богато. В горах некоторые сами для себя поле пашут наравне с крестьянами, чтобы прокормиться.

— Я рассматриваю не только Басконию, но также и Наварру, и Гасконь совокупно. Вообще все земли, где говорят на эускара.

— Но там не моя юрисдикция, ваше величество, — попытался церковник съехать с темы.

— Думаю, мы с моим дядей — кардиналом что-нибудь придумаем в этом плане. Было бы кого устраивать на место. Ну а кому места не достанется в приходах, найдутся места в администрации. Грамотные люди пока в цене, не так ли?

— Почему вы отдаете предпочтения именно баскским юношам, ваш величество? Церковь наша открыта для всех.

И выстрелил в меня из-под кустистых бровей цепким взглядом серых глаз.

— Не все священники тут знают язык народа, которого собираются окормлять, ваше преосвященство. А при плохом знании народом латыни получается неодолимая пропасть между пастырем и его паствой. Месса, значение которой не объяснено, превращается в далекий сердцу ритуал, а воскресная проповедь на непонятном языке не трогает чувств верующих.

Епископ замолчал что-то прикидывая. Ясно что — расходы. Но не знает как к этому вопросу подступиться, чтобы не получить оскорбительного отказа.

Я ему помог.

— Ваше преосвященство, по моему мнению, будет несправедливо перекладывать все расходы по такой семинарии на вашу епархию. Часть расходов вам возместит корона, часть сами бегетерии, в которые вы будете направлять викариев. Часть средств придет к вам от Гасконии. Но начинать это благое дело надо уже сейчас. По крайней мере, заранее подобрать преподавателей, конкретный монастырь, где будут учиться семинаристы. А то, что набор будет по-первости небольшой, то нам же благо. Мы сможем отобрать лучших из лучших. Подготовьте мне смету расходов на эту семинарию. Сколько вы сможете принять семинаристов без того, чтобы строить для них отдельное здание? А я на это дело отпущу треть таможенных сборов от своей доли в порту Бильбао. Десятина от этих денег пойдет вашей епархии на непредвиденные расходы, остальное — ордену францисканцев на семинарию. Думаю, так вас устроит?

— Это очень щедро, ваше величество. А по поводу набора семинаристов, то, я думаю, вряд ли больше пятнадцати юношей осилим в первый год.

— Прекрасно, ваше преосвященство, — обрадовался я. — Даже с таким количеством семинаристов мы получим через десять лет полторы сотни священников, знающих язык народа. Это сто пятьдесят приходов. А латыни вы их сами обучите, как и всему остальному, что потребно знать священнику. Надеюсь, со временем ваша семинария станет образцовой, и в нее будут присылать на обучение и из других стран.

— Это случиться, ваше величество, если только кардинал возьмет эту семинарию под свое покровительство.

— Я с ним обязательно об этом поговорю. Хоть он и перегружен работой — по моему малолетству исполняя должность лейтенанта короны*, к тому же совмещая ее с обязанностями примаса нашей церкви, что само по себе стоит времени и трудов, но считаю, что такому делу он обязательно пойдет навстречу. Ибо все это к вящей славе церкви нашей.

........................................

* лейтенант короны, лейтенант короля (от фр. lieu tenant — заместитель) лицо, исполняющее функции короля, но не являющийся регентом. Руководитель правительства. Либо, с XV в. во Франции, наместник короля в провинции, в этом случае его называли генерал-лейтенантом.

.............................................

Епископ дольно улыбнулся. Видимо посчитал, что в таком раскладе его церковная карьера не застрянет в Бильбао.

— Один вопрос, ваше величество...

— Спрашивайте.

— Почему именно францисканцы?

— Ваше преосвященство, если посмотреть, кто есть кто в профессорах европейских университетов, то этот вопрос отпадает сам собой. Не так ли?

— Справедливое замечание, — огласился со мной епископ.

— И еще одна просьба, ваше преосвященство. Мне нужен монах — францисканец, который бы смог полноценно исполнять обязанности капеллана моей постоянной гвардии, понимая, что такое солдаты, набранные из простонародья, специфику службы и, возможно, сам бы имел в прошлом боевой опыт, что только будет мною приветствоваться. Чтобы при случае он мог вдохновить воинов на порыв и на самом поле битвы. И хорошо знал бы народный язык.

— Есть такой человек, ваше величество, — тут же откликнулся епископ. — Я поговорю с отцом Жозефом. Может, он и согласиться, — протянул епископ. Можно просто приказать, но давить на него мне бы не хотелось.

— Отцом Жозефом? — удивился я.

— А вы, ваше величество, разве не знали, что тот всю юность провоевал в рутьерах в междоусобицах после Длинной войны?

— Нет, не знал. А в чем тогда трудность, ваше преосвященство?

— Он вступил в орден, потому что больше не хотел воевать.

После епископа на аудиенцию просочился Микал, которого я велел охране пропускать ко мне в любое время дня и ночи.

— Все исполнено, сир, как вы и велели, — поклонился он от двери. — И это...

Он вынул из сумки лист прекрасной сарацинской бумаги и передал его мне.

Я прочитал начертанное на нем по латыни: ''Я, дон Диего, сеньор Уэска, конде де Пенья-Велес получил от дона Франциска, рея Наварры и Беарна двадцать пять золотых флоринов''.

Дата.

Подпись.

Печать.

Поднял глаза на своего раба и спросил.

— Но это же... твоя рука?

— Моя, — не стал запираться валет. — Зато подпись его собственноручная, как и печать с пальца.

Я только головой покачал, мерзенько подхихикивая. В руке я держал прямо-таки компрометирующий царедворца вербовочный документ.

— Ты заслужил еще один золотой премии, — сказал я Микалу. — Кстати, а почему сумма прописана не в серебре, а в золоте?

— Сир, я взял на себя смелость отсыпать в кошель вместо пятисот су двадцать пять флоринов по курсу. Таким образом, мы не потеряем на комиссии менялы, когда нам самим приспичит это золото поменять на серебро.

Я налил полный кубок анжуйского вина и ласково сказал.

— Пей. Ты заслужил.

Микал с охотой выпил вкусного анжуйского и, утерев губы ладонью, сказал.

— Там к вам еще местные рикос омбрес на встречу набиваются. Их как? Гнать?

Утром отсидел еще и заупокойную службу по Мамаю уже по римско-католическому обряду.

Потом амхарцы взяли гроб с Грининым телом на плечи и вынесли их храма на расположенное рядом кладбище. Впереди них шел весь клир церкви Герники во главе с епископом, распевая по латыни тягучие григорианские напевы религиозного содержания, позади вся моя банда пристроилась, кроме часовых и дежурных по лагерю.

Пока попы распевали, крестили и кадили, валлийцы украдкой кинули по мелкой монетке в заранее раскопанную могилу. Окупили последнее пристанище рыцаря у подземных богов.

Траурно зазвучал колокол, и гроб с казаком опустили в разверзнутый зев земли. Потом этот зев неторопливо засыпали, сформировав длинный холмик, в который воткнули простой крест, вытесанный из кипариса. Зарыли Гриню в шар земной на чужой сторонке. ''Sic transit Gloria mundi*'' — очень справедливое выражения нам досталось от римлян, коих самих уже целое тысячелетие как нет. А уж гремели...

...........................................

* Sic transit Gloria mundi (лат.)— так проходит слава мирская.

.................................................

— Requiem aeternam dona eis Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiescant in pace?* — отзвучали последние звуки поминальной латинской молитвы, доставшейся нам от тех же римлян, и народ, открестившись, стал расходиться с кладбища.

Кастильцы проводить казака в последний путь не пришли. Каждый сам хоронит своих покойников. Но горожан было много. Похороны тоже развлечение в степенной жизни, в которой не так уж много происходит значимых событий. А уж заморского принца так вообще не каждый день хоронят в родном городе.

Около меня никого не осталось. Ближние проявили такт, а дальние просто не посмели лезть монарху под руку в такую минуту. Я стоял и тупо смотрел на свежий могильный холм, как будто искал на нем какие-то тайные знаки, которые должны были мне указать дальнейшие пути. И не видел их. Разве что смерть казака Мамая была некоей символической жертвой, которую высшие силы принесли для того, чтобы я больше думал о том народе, которым должен править, отвратившись от того среди которого вырос.

— Не беспокойтесь, ваше величество, — проскрипел монсеньор Васко, поравнявшись со мной, теребя руками янтарные четки. — Деревянный крест тут временно, пока могилка не утрамбовалась. Я вам обещаю, что на могилу вашего верного мы обязательно положим камень с соответствующей хвалебной надписью.

Помолчал немного и добавил с некоторой обидой в голосе.

— Не думал я, даже представить себе не мог, что вы у меня Жозефа заберете.

— Монсеньор, кандидатуру отца Жозефа мне предложил епископ. Сам. Я лишь попросил у него капеллана с военным опытом, — попытался я оправдаться.

— Жаль мне с ним расставаться, сир. Он мне как сын, которого у меня никогда не было. Что теперь будет скрашивать мою старость?

— Сознание выполненного долга, монсеньор. Я приложу все усилия, чтобы инквизиционный трибунал в моей стране был в руках вашего ордена.

— Это меня радует, сир. А какова будет действительная цена этого вопроса для нашего ордена? — все же дело у отца Васко стояло на первом месте.

— Инквизиция будет получать от короны достойное содержание, но конфискованное имущество еретиков поступит в казну. Так, по крайней мере, инквизиторы не будут хватать только богатых, обвиняя их в ереси. Не стоит никого искушать без нужды. Человек слаб. Даже если он стяжает не для себя лично, но для своей организации, которая по определению нищенствующий орден.

— Возможно, вы и правы, ваше величество. Впрочем, надеюсь, сравнение деятельности нашего трибунала с Кастилией все расставит по местам. Подойдите ближе, сир, я вам дам свое благословление на дорогу. Оно вам не помешает, — улыбнулся он мне по-доброму. — Бог вам в помощь.

Нелишне будет. Нужна мне божья помощь, потому как до сих пор стучат в моей голове молотки забивающие гвозди в крышку мамаевого гроба.

До Лойолы добрались быстро, по местным меркам. За два дня. И то, потому что весь обоз с шатрами и прочими удобствами бросили на сохранение монсеньору в Гернике и мчались налегке, ночуя в лесу, завернувшись в попоны. Останавливаться в городках по дороге я счел ненужным. Ближники напьются, замлядуют, разленятся, разнежатся, собираться будут как тараканы беременные. А время не резиновое. Лучше так. Лесная ночевка осенью к лености не располагает.

Запахнувшись попоной, ворочался я на упругом еловом лапнике, а сон ко мне все никак не шел. Припомнилась старая русская сказка, про то, как барин завидовал своему веселому холопу, отчего вредил тому, как мог, из зависти. У самого-то вечно настроение паршивое. А холоп все не унывает и песни поет. Все ему нипочем. Пока по совету колдуна не дал барин холопу горсть серебряных рублей. И песни как отрезало. Сидит холоп дома все деньги считает, прикидывает, как и на что такие деньжищи потратить, да во что вложить с прибытком, да как сохранить их от лихих людей...

Вот и я так. Привел вечером Микал ко мне в дом викария бискайскую старшину из хунты генеральной. И озадачили те депутаты меня по самое не могу. А я без легиста. И посоветоваться совсем мне не с кем. Не Саншо же привлекать. Он вообще инфант стороннего государства, даже не вассал. Не комильфо мне себя так ронять перед подданными.

Не всей кодлой хунта ко мне притащилась, а всего лишь троицей перцев, зато из самых авторитетных кренделей. Но вот с вопросом, хоть стой, хоть падай... такое на пленарное заседание выносить, только здоровье портить, враз депутаты хунты все утопят в словоблудии, а решать-то все равно сеньору, потому как его это регалия. Таково фуэро.

Вот и пришли с таким вопросом самые заинтересованные лица, можно сказать хозяева самых крупных портов — Бильбао, Ируна и Сан-Себастьяна. Вопрос вечный на все времена — нехватка денег в обороте. Конкретно серебра. Даже не серебра как такового, а мелкой монеты. Разменной.

Нет, клянчить денег они у меня не стали, а попросили разрешения: дозволить им чеканку медной монеты. Они давно этот вопрос поднимали, но Кастильская корона всегда была категорически против таких мер, чего они от меня не скрывали.

— Сир, мы прекрасно понимаем, что медь полноценно не заменит серебро, но что-то делать надо. Нехватка именно мелкой монеты на корню подрубает мелкую торговлю горожан и обогащает только менял, которые уже подняли свою лихву до десятой доли от суммы обмена. А у нас порты транзитные, основные сделки крупные, в обороте подавляющее большинство монет крупного номинала. Мы понимаем, что медь также имеет свою стоимость как металл, так что тут никакого обмана с нашей стороны не будет, — вещал докладчик из Ируна, бородатый, лысый, кряжистый городской идальго с толстой золотой цепью на плечах. — Но так как монетная стопа есть прерогатива сеньора страны, то без вас мы этот вопрос решить не можем. И так уже серебряный мараведи нашей чеканки на добрую треть состоит из медно-оловянной примеси. Портить монету дальше можно, у франков обол вообще наполовину только серебряный, но... кто его брать тогда будет? Или навезут купцы турских оболов, как уже бывало, цены вздуются, что совсем не есть хорошо. Только запрет на торговлю чужой монетой и останавливает таких жуликов. Менялы наши не дураки и эти оболы не берут.

Эту информацию я тут ж вкурил, потому как не знаю еще в какой монете мне заплатит за нобилитацию Вельзер. Хоть все монеты здесь и из драгоценных металлов, а вот, пади же ты, каких всяких тонкостей навалом. А я и не в курсах.

— В то же время мараведи нашей чеканки, — продолжил свой доклад хунтеро, — франкские купцы не обменивают снова на свои деньги, а увозят к себе. А это временами приводит к нехватке серебряной монеты вообще. Меняют то они на наши деньги в основном золото. А медь они по всякому вывозить от нас не будут.

Пока он все это проговаривал, а остальные местные бугры согласно кивали пегими бородами, я с дикой скоростью копался в памяти, но кроме ''Медного бунта'' в Москве ничего пока там не находил. Успокаивало разве что, то обстоятельство, что медная монета в следующем веке начнет свое триумфальное шествие по Европе, потому как серебро будет вымываться колониальными товарами, а денежный оборот повсеместно возрастет в разы. Так что тренд налицо и неважно кто его начнет первым. А вот когда мелкая медная монета появилась на Пиренеях? Кажись еще при Колумбе. Точно не помню.

— А не боитесь? — прервал я докладчика, когда он пошел по второму кругу приводить свои доводы.

— Простите, сир?

— Не боитесь, что серебро припрячут, и в обращении останется только медь? Люди же не дураки.

— Сир. Монетная стопа*. Мы будем чеканить столько монет из фунта меди, сколько этот фунт стоит в серебре.

..........................

* монетная стопа — точное количество монет одного и того же номинала, которое отчеканивалось из расчетной весовой единицы металла.

.......................

Подумав, я понял, что соглашаться с нежданным предложением мне все же придется, разве что, обусловив это разрешение такими поправками, чтобы медных бунтов как на Руси и в Англии тут не было. Как и фальшивых пятаков Российской империи, но там сама императрица всероссийская виновата потому как чеканила больше пятаков, чем положено по монетной стопе с пуда меди. Таким образом, сумма пятаков чеканенных с пуда меди стоила дороже этого самого пуда. Причем маржа была такой, что делала любой риск оправданным. Вот и подделывали эти здоровенные пятаки и поляки, и шведы и свои доморощенные умельцы из старообрядцев. Так что монетная стопа тут не панацея. Не стоит номинал медных монет привязывать к ней. Пусть медь в обороте будет символической, на авторитете эмиссионера, что накладывает на последнего массу ограничений.

— Тогда, мон сьеры, откуда вы возьмется мой сеньераж* с этой медной чеканки? Если вы всю стопу пустите в обращение. С серебром же все не так обстоит, а медь я от вас в налог не возьму. Некуда мне ее тратить.

............................................

* сеньераж — налог, который забирал себе король или крупный феодал за чеканку монет. Например, в 1299 г. доходы от сеньоража составляли половину всех доходов короля Франции, В 1418 г. эти доходы составляли уже 76 % всех доходов, а в 1420 — 91 %

................................................

— Мы надеялись, что ваше величество сеньораж с медных денег брать не будет, — с апломбом заявил хунтерос от Бильбао, важно оглаживая свою шикарную бороду.

И замолкли. Все трое.

Депутат от Бильбао последним, глядя на то, как изменились морды у остальных переговорщиков. А те просто с лица сбледнули, услышав такое.

Видали кренделя? Сейчас я его обломаю, как березку.

— Что, нашли маленького и глупенького? — вперил я в них свои гляделки. — Обрадовались. Сеньора без денег решили оставить? На пороге войны?

И даже головой с сочувствием покачал как добрый учитель, который вымачивает розги перед поркой.

— Сир... — прокашлялся депутат от Сан-Себастьяна. — Вы нас не так поняли.

И смутился. Видно так нагло врать ему все же непривычно.

— А как еще можно понимать эти ваши слова? — откинулся я на спинку кресла, так, чтобы видеть сразу всех троих хунтерос.

— Сир. Бискайя не отказывается дать вам безвозвратную ссуду на войну. Согласно традиции и фуэрос хунта соберет сумму, за которую не придется краснеть.

Я посмотрел на него и вопросительно поднял бровь. Какая такая безвозвратная ссуда? Почему не знаю?

— Именно так, сир. Мы уже обсуждали этот вопрос, — поддакнул депутат от Бильбао в стремлении реабилитировать себя в моих глазах.

И посмотрел на своих товарищей, ища у них поддержки, но те видимо это слышали в первый раз и не могли так быстро ''переобуться''.

— Слишком расплывчатая характеристика, — хмыкнул я и с трудом заставил себя не рассмеяться, представив, что не покраснеет он даже с горсти медных мараведи.

— Скажите, сир, сколько бы вы хотели получить, а мы посовещаемся и доложим вам, сколько мы вам сможем денег выделить, — депутат от Бильбао все же продолжал считать меня маленьким и глупеньким.

— Мне ничего не нужно сверхординарного, мон сьерры, — заявил я в ответ.

В то же время мучительно соображая, сколько я смогу с них запросить, чтобы и в накладе не остаться и не выглядеть совсем уже оборзевшим щенком. Да и лохом выглядеть совсем не хотелось.

— Я поклялся не только соблюдать, но и охранять ваши фуэрос и это слово сдержу, так как под дубом сказано. Меня вполне устроит такая же сумма, которую вы собирали Фердинанду на войну с Сицилией, плюс один мараведи, — брякнул я наугад и внезапно понял, что ненароком попал в яблочко.

Морды у бискайских хунтерос вытянулись, а их выражение вполне соответствовало бы тому случаю, если бы я их угостил уксусом, а не великолепным анжуйским вином. Думаю, они меня и в случае с разменной медью хотели конкретно обсчитать, не говоря уже о тех деньгах, которые с них выбил в прошлый раз неистовый арагонский король. Это если не считать самой попытки совсем замотать мои коронационные деньги, пользуясь моим незнанием в этом вопросе. Они конечно не налог, даже не обязательны к выплате мне, но эти деньги тот жест доброй воли, который давно вошел в традицию, как показатель лояльности короне. Надо же... Я про Фердинанда брякнул, потому, что сам не знал, сколько они ему в прошлый раз в мешки серебра насыпали. Просто впросак попадать не хотелось, а оказалось точно в цель! Это они неплохо ко мне зашли. Каждый раз бы так заходили.

— Микал, плохой из тебя Ганимед*. Видишь кубки моих гостей пустые. Непорядок.

...........................................

* Ганимед — в греческой мифологии виночерпий Зевса.

...............................................

Пока Микал выполнял мой приказ, я нахваливал вино.

— Это лоза из шато Боже, что в Анжу. Сорт Каберне-фран с небольшой добавкой винограда сорта Мерло. Срок выдержки вина в бочках шесть лет. Напиток богов, как его назвал барон де Меридор, взрастивший эту лозу специально для покойного неаполитанского рея.

Понты, типа знай наших! И проникнитесь... не только тем обстоятельством С КЕМ вино пьете, но и что пьете. Я уже из беседы с епископом понял, что все в Европе пьют только местное вино. Разве что перепадет какой-либо транзит в Англию, но на этот остров никакого изыска пока не возят — британские алконафты выхлещут все, что им не завези, они в тонких винах не разбираются. Лишь бы тисовая палка была в придачу к каждой бочке.

— Это все у вас про мои приготовления к войне?

— Нет, сир, не все... Действительно прекрасное вино, — подхалимски похвалил напиток хунтеро из Ируна. — Наши корабли в вашем распоряжении для перевозки войск и припасов. Надо будет, мы вооружим корабли для боевых действий, но не подпустим врага к нашим портам.

— Но это вы и так обязаны будете сделать. По фуэро. Это же в ваших же интересах, — кинул я им неоспоримый аргумент. — Так что где флот и где медные деньги? Вещи несовместимые. Флот не занимается торговлей бакалеей и зеленью.

— Рыбаки страдают, сир. Была бы мелкая монета, то они могли бы после того как оптом расторгуются с хозяевами харчевен и коптилен, продать и остаток улова беднякам в розницу. А чеканить монету меньше мараведи не получиться просто физически. Мы пробовали.

Рыбаки это серьезно. Это почти четверть экономики тут. Мокрое серебро, как тут рыбу кличут.

— Пусть сушат и коптят остатки улова. И в Кастилию продают с Наваррой. Копченая треска — это вкусно. Как и селедка соленая в бочках. Особенно если ее подать с луком нарезанным кольцами да сбрызнуть оливковым маслом и уксусом.

Я аж причмокнул в щепоть, показывая, как это может быть вкусно. Даже для королевского стола. Эх, картошки бы еще к селедочке...

— И сушат и коптят они рыбу, сир. И увозят купцы из Кастилии и Леона от нас сушеную рыбу к себе возами, только это не решает проблемы мелких расчетов в самих наших городах. Мы бы не поднимали так настойчиво этот вопрос, сир, если бы сами рыбаки не изобрели глиняные тессеры* для расчетов с постоянными покупателями. А за ними и остальные торговцы потянулись. Если не ввести сейчас медную монету ее вытеснит глиняная. И не наша, и не ваша, а их.

...................................................

* тессера — в древнем Риме входной билет, жетон или игральная фишка из обожженной глины с оттиснутой на нем символом.

......................................

— Они что же, общегородскую тессеру у вас выпускают?

— Нет, сир, каждый — свою. Со своей эмблемой. И принимают в расчет только опять-таки каждый только свою.

— Тогда никакого вытеснения монеты не произойдет, — успокоился я. — Это всего лишь взаимные расчеты продавца и постоянного покупателя. Можно под запись продавать в кредит, а можно заранее тессер продать, обязательных к приему.

— Все равно это не дело, сир, когда начинают ходить денежные суррогаты по городу. Мелкая медная или оловянная монета нас бы выручила.

— Оловянная... — задумался я. — Оловянная... нет. Олово, во-первых, дешевле меди и легче ее. Во-вторых, оно привозное из-за моря, его придется покупать за то же серебро. В третьих этот металл мне нужен в больших количествах, чтобы его тратить на что-либо на сторону. Олово не пойдет. Чистая медь также, потому как она плохо чеканиться, а литые монеты слишком просто подделывать. Обернуться не успеете, как город ваш будет наводнен подделками. Господь наш Живой призывал нас не искушать малых сих. Наверное, надо пойти по пути древних римских императоров, которые чеканили монеты из латуни — сплава меди и цинка. Этот металл великолепно держит штамп, так что фальшивомонетчикам нелегко будет найти в свою банду хорошего гравера, который обеспечит им качественную подделку штампа.

— Значит ли эти ваши слова, сир, что вы согласны дать нашим городам свое разрешение на чеканку медной монеты? — спросили они, чуть ли не хором.

— Вы хотите, чтобы эта медная монета имела хождение по всей стране басков?

— Нет, сир, так далеко наши претензии не распространяются. Каждый город будет ее чеканить сам для себя, если на то будет ваше позволение и решение городской хунты.

— Два условия. Город этими монетами также принимает с население городские налоги. И вы обеспечиваете свободный размен этой меди на серебро любому желающему.

Опять мордами скисли. Так и знал, что собирались крутануть именно ту аферу, что на поверхности же лежит. Впрочем, откуда им знать, что происходило в будущем? Пока такого еще не было, вот и понадеялись.

— Опасаюсь, сир, что в таком случае городу жители будут платить налоги только медью.

— А в противном случае, если вы начнете наводнять городской рынок медью, а собирать в налоги только серебро, то рано или поздно получите бунт, — возразил я. — Скорее рано, чем поздно. Иные монархи это уже проходили... Мало им не показалось. Вам это надо? К тому же, если город выпускает медные деньги и принимает их по номиналу, то доверие к таким деньгам будет у населения полное. В Китае деньги вообще делают из оленьей кожи и даже из бумаги и ничего.

— Как из бумаги? — ахнули они хором.

Да что-то сегодня для них день откровений. Не слишком я увлекся аналогиями. Не припомню я, писал ли о бумажных деньгах что-либо Марко Поло или нет. Впрочем, у меня могут быть и свои источники, им не доступные. Секретная служба короля, к примеру. Но свои слова все же требуется подкреплять конкретными примерами.

— Очень просто, мон сьеры. Лист бумаги определенного размера, с определенным штампом, печатью и подписями. Главное что такую бумагу везде принимают к размену на серебро. И обратно. У них даже пословица такая есть: ''неважно, что бумажно, было бы денежно''.

Прости великая императрица Екатерина, обокрал я тебя на фразу, но уж больно она хлесткая и правильная. И к месту пришлась.

Посмотрел на ошарашенных отцов портовых городов бискайских и добил их.

— Ваши же горожане не гнушаются брать глиняные деньги. А почему? Потому что их не обманывают те, кто эти квазиденьги выпускает.

— А может сразу делать деньги из бумаги? — мечтательно протянул хунтерос из Бильбао.

— Можно, — ответил я. — Только вам это не поможет.

И взглянув в их насторожившиеся лица, добавил.

— Бумажные деньги суть долговая расписка. Вексель без конкретного адресата, но с обязательством погашения его тем, кто этот вексель выпустил. И выгоден он только тогда, когда надо перемещать большие суммы, большие в первую очередь по весу. Внутри города это не имеет никакого смысла.

Это они поняли сразу. Все же деловые люди где-то. У каждого их них наверняка собственный бизнес и к тому же успешный, раз в хунту выбрали, не только города, но и страны.

Вроде договорились, осталось только поставить точку в шкурном вопросе.

— Сеньораж с медных денег будет иметь такой же размер, как и с серебра, — и тут же выставил ладонь в жесте отметающим любые возражения. — Но я обязуюсь вам на эти деньги учить сирот из ваших городов в моей орденской школе в Сибуре картографии, судовождению и морской навигации. Думаю, вы сами не будете против заиметь грамотных штурманов и капитанов. Происхождение этих сирот меня не волнует. Признала же кастильская рения всех басков благородными. Главное, чтобы они были достаточно умны для обучения серьезным наукам. Если вас это устраивает, то готовьте документы, на обратном пути я их подпишу. И сразу можете отбирать сирот лет семи-восьми. Первый набор воспитанников я проведу авансом уже в этом году.

На этом мой приемный день перед отъездом, слава богу, закончился, и я смог пойти проконтролировать, как собирается в путь мой временный лагерь у кладбища. Самое смешно, что из моих людей никто покойников не испугался.

Вот теперь ворочаюсь и все мучительно думаю, где они меня эти хунтерос обули, в чем я прогадал, а в чем выиграл? Все. Больше никаких таких сомнительных сделок без консультаций с юристом. А то так и без последних порток можно остаться. Легко.

А коронационный заем, заем, который даже отдавать мне не надо, оказался в двести пятьдесят тысяч мараведи. Плюс еще один. Почти тысяча золотых флоринов. Будет на что нанять бордосских кинологов. С этой мыслью я и заснул.

Однако снилось мне, что я вместе с учителем, приняв на грудь плепорцию водовки, пытаемся в музейном подвале собрать пластинчатый доспех боевой собаки, гадая какая деталь, куда и как подходит и чем крепится. Вроде как в экспозицию готовим. И ругаемся мы друг с другом, на чем свет стоит, но культурно и интеллигентно, то есть материмся, конечно, как водопроводчики, но без перехода на личности.

А под самое утро приснился Мамай, который ухмыляясь, сказал мне, что он доволен, потому как умер как и положено казаку с саблей в руке и теперь обитает в Ирии*, и всем доволен. Чего и мне желает.

................................................

*Ирий — языческий рай у славян и половцев.

.......................................................

Глава.....

Горы с каждым днем становились все выше и застили на юг все большее пространство неба, несмотря на то, что дорога также поднималась по предгорьям. И утром третьего дня мы увидели на взгорке небольшой замок Лопесов — Лойолу. Даже не замок в нашем представлении, а так — башню, типа ингушской, только потолще и побольше. И просторный двор каменной стеной огорожен. С плоской башенкой над воротами.

Но до него еще надо было доехать часа полтора-два. Так что торопиться уже не стали. Ехали шагом, жалея животных.

Встречного пожилого крестьянина везущего на ослике две больших вязанки хвороста мы спросили.

— Это ли дом Лопесов? — указав на замок.

— Он самый, ваши милости, — ощерился тот щербатым ртом, — Лойоколла.

— Не понял? — опешил я. — А где тогда Лойола?

— Это одно и то же название, — просветил меня кантабрийский инфант, — Лойола по-кастильски это же самое, что Лойоколла на эускара.

Дон Саншо весь этот поход находился рядом со мной как пришитый и постоянно, как только выдавалась удобная минутка, порывался развернуть меня на дорогу в По, но я отрезал, что без свидания со своим эскудеро Иниго ничего вообще делать не буду, потому как для меня это дело чести. И инфант от меня временно отстал со своими матримониальными потугами. Зато у него прорезался другой интерес.

— Я что все хотел спросить... — терся инфант своим жеребцом бок о бок с моей кобылкой. — Это правда, Феб, что ты вытряхнул бискайскую хунту на четверть миллиона суэльдо?

— Правда, — ответил я. — Только, к моему сожалению, не суэльдо, а мараведи.

— Тоже неплохо, — хмыкнул Саншо. — Это столько же сколько с них получил Фердинанд в прошлый раз?

— Больше, — усмехнулся я довольно.

— Больше? — удивился инфант. — Насколько больше?

— На целый мараведи больше, — заржал я.

— Даже так... — почесал Саншо затылок. — Как бы Фердинанд не обиделся.

— Если обидится — значит дурак, — заключил я. — Значит он не политик, не король, а тупой рубака. Я ему нужен. Он с Францией воюет уже сколько лет? То-то... Я ему сейчас естественный союзник, как и он мне. Вот увидишь, он мне еще сам денег даст, лишь бы я с Пауком воевал. Правда, только после моей коронации. До нее вряд ли. Я бы на его месте так и поступил. А ты это к чему спросил про деньги?

Саншо сделал значительное лицо и просветил меня неразумного.

— Я это к тому, что здесь в предгорьях Гипускоа ты можешь недорого нанять приличное количество прекрасных хинетов*. Их даже вооружать не нужно. Они наймутся со всем своим оружием и конями. Но вот в искусстве конных маршей по горам и ущельям, разведке и преследовании врага им нет равных на всех Пиренеях. Сейчас как раз они возвращаются домой отдыхать и проматывать заработанное от Изабелы после летней кампании в Севилье или Кордове. Не все, но многие соблазняться наняться к тебе до следующего военного сезона на юге.

............................................

* хинете (исп. jinete, порт. ginete — конюх, от берберского zeneta) — легкая кавалерия в пиренейских странах из неблагородного элемента, развившаяся под сильным арабским влиянием. Легкие доспехи. Низкое седло, короткие стремена и легкие подвижные лошади. Вооружение: два-три метательных дротика и легкое копье, которое тоже можно метать. Дротик хинета пробивал пластинчатый доспех рыцаря. В ходе Реконкисты хинеты использовалась всеми сторонами конфликта.

...........................

— Ты рекомендуешь?

— Рекомендую, — кивнул в подтверждение своим словам инфант. — Тем более что в Наваре, в твоей меснанде легкой конницы нет.

— А как у них с дисциплиной? — спросил я о главном.

— Так себе, — честно ответил Саншо. — Но можешь пообещать командиру, что повесишь именно его в случае проступков его подчиненных. Главари у них в авторитете.

И я припомнил, что Цезарь Август Октавиан, ''сын бога'', постоянно утверждал, что пользуется не прямой властью — ''потестас'', а косвенной — ''ауторитас'', однако умалчивая о своей военной власти — ''империи''.

И минут с двадцать мы с Саншо обсуждали этот вопрос. Является ли монаршая власть совмещением всех трех этих терминов или все-таки она что-то другое.

— Не всегда у монарха есть авторитет, — прервал наш диспут мой новый капеллан. — Авторитет не приложение к родословной, каждый его заслуживает лично. Или не заслуживает. Однако, сир, пришла пора молитвы.

Даже не молитвы, а исполнение мной епитимьи. Отец Жозеф, наверняка по собственной вредности, оттого что сдернул я его с теплого места, задействовав непробиваемый административный ресурс епископа, с ходу взял дело окормления моей души в свои могучие руки и не отпускал уже. Его не волновало пешком я, верхом ли, на привале или только из кустиков явился, оправимшись. Время пришло — тверди латинские молитвы. И те, которыми меня нагрузил монсеньор за грех гордыни и те, что достались мне в наказание за прелюбодеяние от падре из Эрбура. Да не как пономарь торопливо пробубнеть, а читать их с чувством с толком с расстановкой. От сердца. Иначе ждет меня персональная проповедь, во время которой весь отряд двигается шагом. А времени у меня не так чтобы много, можно сказать — вообще в обрез, вот и приходится стараться, чтобы не вылететь из графика. Король это вам не лобио кушать, король — это обязанности, обязанности и еще раз обязанности. Не всегда приятные.

Зря я, что ли этот рок-н-ролл кручу по землям басков? Представьте себе только на секунду, что я сразу с корабля ломанулся в По. Сам, только с Микалом, Саншо, горсткой ближников и тремя сотнями золотых в кармане. Ну и... Что меня там ждет? Кому подчиниться гвардия, мне или маман, которая пока в Беарне официальная регина? Вот то-то же. А так я уже оброс вполне людьми с оружием, которые его применят против тех, на кого Я укажу. Даже против маман. И хинетов, этих местных казаков с фронтира, обязательно найму не меньше сотни. Хотя бы для психической атаки на собственных придворных. У хинетов репутация еще тех отморозков. А эти еще и баски.

Напрасно историки утверждали, что в средневековье жизнь текла медленно. Да я тут за две недели столько виражей намотал, столько дел сотворил, что иным и на годы хватит. А куда деваться? Жить-то хочется. По хроникам меня отравили. Но я уже сколько дел наворотил, что боюсь с этими хрониками мне уже не никак не состыковываются. Впрочем, хроники гасконские весьма скупы на подробности. Так что вполне можно ожидать, что и до отравления могут всадить в мой организм четверть метра хорошо заточенной стали. Что ни разу не радует. Главное, не угадаешь с какой стороны прилетит.

Кто меня встретит в По?

Неясно.

Кто будет мне верен из тех, что охраняют двор?

Не знаю.

Так что хожу и стелю солому, даже не там где планирую упасть, а тупо везде ровным слоем. А это совсем нерационально. Ресурсы нужно концентрировать на острие главного удара. По крайней мере, так учил отец стратегии фон Клаузевиц, которого тут не знают, а Николо Макиавелли только еще первые черновики марает к своему знаменитому ''Государю''. Скандал готовит. Напишет откровенно то, что все политики делают, но в чем никогда не сознаются аж до двадцатого века. Аморально, видите ли.

Морально соблюдать Божий мир, как повелел римский папа. С понедельника по четверг воюем, друг друга зверски режем, а с пятницы по воскресенье вместе вино пьем и по маркитанткам млядовать ходим после воскресной мессы. Только в Реформацию в войнах с протестантами забудут про Божий мир, как забыли давно его в войнах с мусульманами. Морально государю соблюдать христианские заповеди и ценности, которые не совместимы с политикой изначально, поэтому тут реальная политика делается втихаря.

И вообще сейчас время революционное. Переход от феодализма к абсолютизму. К концентрации государственных ресурсов. Иначе невозможна ни постоянная армия, ни регулярный флот. Ни нормальная разведка с контрразведкой. В этой тенденции, что Луи Паук в Турени, что Иван Великий в Москве, что Фердинанд Католик в Барселоне — все одним миром мазаны — объединители. И никто из них не гнушается ничем для достижения своих целей. И они, и дети их, и внуки будут давить оппозицию и ее ''феодальные свободы'' как смогут и чем смогут. И чем сильнее фронда, тем кровавее будет ее принуждение к миру. И ведь у всех земли объединены в перспективе в многонациональные государства. И после феодального вопроса будет решаться национальный вопрос. В России и Испании его решили на религиозной почве, во Франции подошли с точки зрения шовинизма — запретили на всей территории Франции все языки кроме лангедойля*, того на котором говорил сам Луи Двенадцатый, ныне герцог Орлеанский и его двор. Им так было удобнее.

.......................................................

*лангедойль (букв. язык ойль) — старофранцузский язык. Лангедойль — терр. к северу от р. Луары, где тамошние жители произносили слово ''да'' как ''ойль'', в отличие от юга, где слово ''да'' произносилось как ''ок'' — Лангедок. Такое разделение был официально утверждено в 1290 г. Со временем ''ойль'' трансформировался в современное ''уи''.

.................................................

А якобинцы конца восемнадцатого века добавили. И так добавили, что ''коренные языки'' и говорящие на них народности Франция со скрипом признала только в 1982 году. Так что французы известные шовинисты. Впрочем, в нацизм, как те же немцы, они умудрились не скатится. Может просто потому, что немцы сильно опоздали с объединением.

Мне же достаточно только не отдать франкам народ, говорящий на васконских диалектах, а объединить его, хоть реальных предпосылок — экономических в первую очередь, для такого объединения еще нет. Как и самого единого языка. В наличие девять диалектов языка басков и гасконский язык — тот же эускара слегка подпорченный окситаном. Суржик по сути. А письменный язык только еще предстоит создать. Чувствую себя просто свидомым укром. Но те просто по жизни опоздуны. То, что нормально в веке пятнадцатом совершенно неприемлемо в двадцать первом.

Но это моя стратегия и цель, а вот тактика пока в тумане войны. Такая мешанина в моих мозгах, что просто порой руки опускаются. Куда бечь? Кого хватать? Брожу как в потемках там, где моей тушке все должно быть ясно и понятно. Просто на рефлексах. Потому я и изображаю из себя, черт его знает кого, но пока мой многозначительный вид и двусмысленные ответы прокатывают. Надолго ли?

Слава богу, что отец Жозеф в душу ко мне не лезет с принуждением меня к исповеди, памятуя, что у меня свой духовник есть. Есть, наверное, где-нибудь. Не может не быть. Только я его не знаю пока. Надо у Микала поинтересоваться, где этот крендель обитает и с чем его едят. Сразу его увольнять или, чуток погодя, удавить по-тихому.

Вот еще один мой окромилец — отец Жозеф. Этот вообще колоритная фигура, а в походе он меня впечатлил так просто до глубины души. Хоть и знал я, что в молодости монах воевал, но... одно дело ожидать, совсем другое воочию видеть как он привычно себя чувствует в походной обстановке. Как может парой соленых слов поднять настроение бойцам и заставить их с радостью делать тяжелую работу. Настоящий комиссар. Повезло мне.

Падре пришел к отправке отряда полностью собранный в дорогу с двумя крупными пегими мулами — я таких еще не видал. Конечно они не рыцарские дестриеры по размеру, но очень большие животные. Все правильно. Даже моему боевому андалузцу такой корпусный и тяжелый всадник как отец Жозеф был бы не под силу. Да и вроде как не по уставу монаху-францисканцу на лошадях кататься.

Второй мул был у него вьючный и нес как поклажу самого священника, так и поклажу его помощника — молодого монашка, что прислуживал святому отцу при богослужениях в поле. Я не говорил о нем, не? Тоненький такой хухусик пятнадцати лет с цыплячьей грудкой, соплей перешибить можно. Ряса на нем как парус хлопала при ходьбе. А выбритая тонзура на светлых волосах в придачу к конопушкам на скулах выглядела просто смешно. Наивный еще. Надо ли догадываться, что этот монашек быстро стал в нашей банде объектом для незлобивых шуток и розыгрышей, которые он сносил со стоическим смирением. Звали монашка брат Иероним, потому как обеты малой схимы он уже поторопился принять.

Этот монашек передвигался на черном ослике с белой мордой. И как оруженосец за рыцарем таскал за падре большой деревянный крест, который они устанавливали там, где вся наша банда должна была молиться богу. И несмотря на то, что до этого я особого религиозного рвения за своими богохульниками и скабрезниками не наблюдал, эти импровизированные моления под открытым небом не вызывали у бойцов никакого недовольства. Наоборот, многие радовались, что не остались без духовного окормления в походе и воздавали за это хвалу почему-то не отцу Жозефу, а мне, своему сюзерену, который озаботился не только об их желудках, но и об их душах.

Они и исповедоваться к капеллану добровольно ходили по вечерам в сторону от лагеря. Приходили потом к кострам с сияющими просветленными лицами с искрой в глазах. Меня аж зависть брала.

Прохладный ветер нес по дороге палые листья, крутя из них небольшие смерчики. Кони фыркали, всхрапывая, и все норовили прибавить шагу, чуя постой и полные ясли зерна. В лесу летали между деревьями паутинки. Еще день-два и начнется активный листопад

Несмотря на осень, трава ярко зеленела. На лысых пригорках паслись овцы. Отар пять по видимой округе, сопровождаемые крупными собаками и пастухами, неспешно гуляющими за неторопливыми животными. Пастораль.

Вицеконде де Базан в сопровождении трубача из свиты дона Саншо, резво ускакали вперед требовать от благородных Лопесов приюта для меня и инфанта, как то и полагается по рыцарским понятиям.

Когда мы с Саншо подъехали к замку, то посередине настежь распахнутого воротного проема стоял невысокий господин. Одет он был в бежевый колет оленьей кожи, из-под которого выпростались наружу широкие рукава и большой воротник белой батистовой рубахи, умеренные по размеру черные пуфы и черные же шоссы. Башмаков на нем не было. Шоссы были подшиты рыжей кожаной подошвой. На боку болталась длинная рапира со сферической чашкой гарды. На груди лежала золотая цепь исустно соединенная из звеньев в виде букв ''S''. Коротко стриженые волосы прикрывал свисающий на уши берет из черного бархата. Борода и усы его были аккуратно подстрижены. А взгляд... Взгляд такой не стыдно было иметь и кастильскому гранду, который обладал правом не снимать перед королем шляпы. На вид было ему лет двадцать пять, и был он похож на актера Михаила Казакова, если тому бороду приклеить.

— Ваше величество, я сеньор этих земель Мартин Лопес де Рекальдо де Оньяс-и-Лойоколла, — представился он с легким поклоном. — Прошу вас оказать мне честь быть моим гостем.

Произнеся эти слова, сеньор Лопес твердо взял под уздцы мою кобылу и ввел ее, вместе со мной по-прежнему восседающим в седле, во двор своего замка.

Оглянувшись, я увидел, что все остальные спешились, не проходя ворот и, отдав коней слугам, вошли во двор пешими. Даже отец Жозеф.

Немного подумав, я понял, что мне в этом доме оказывают нехилые почести.

Знакомые валлийские стрелки, которых я услал сюда с деньгами для Иниго, подбежав, приняли повод Флейты из руки дона Мартина, одновременно поздравляя меня с прибытием. Морды у них были шалые и они, услуживая мне, нетерпеливо стреляли глазами в сторону своих соплеменников, толпившихся у ворот.

Я спешился.

Оказавшись со мной лицом к лицу, хозяин замка еще раз мне поклонился, и, выпрямившись, сказал.

— Хочу поблагодарить ваше величество, за то серебро, что вы прислали на лечение моего брата. Мы хоть и одна из самых знатных семей в Гипускоа, но, увы, не самая состоятельная. Прошу пройти дом. Вам с дороги будет предложено молодое вино этого урожая.

И показал рукой на вход в башню.

Но прежде чем пройти я позаботился о ближниках.

— Дон Мартин, прикажите распорядиться, где встать на постой моим людям. Мы так спешили, что весь обоз оставили в Гернике.

— О них позаботятся, ваше величество, — снова поклонился старший Лопес.

Осталось только войти в башню. Я не оглядывался, но и не сомневался, что Саншо увязался за мной.

Комната моего оруженосца находилась на втором этаже башни. Она была темной и прохладной. Единственно узкое окно-бойница давала достаточно света, чтобы все рассмотреть, но недостаточно для нормальной жизни. Обставлено помещение скудно. Главным предметом мебели являлась большая потемневшая кровать с резными столбиками для балдахина, но без самого балдахина. Когда-то лет так двести назад такая кровать, скорее всего, являлась предметом роскоши. Но не сейчас.

Раненый эскудеро валялся на ней, покрытый пестрым лоскутным одеялом и... играл на мандолине. Надо сказать весьма мелодично терзал этот щипковый инструмент зажатым между пальцами костяным медиатором. Глаза его при этом были закрыты, а лицо одухотворенно, как у Гарика Сукачева на джейм-сейшине.

Со мной случился разрыв шаблона. Или как там по-научному — когнитивный диссонанс. Ну не вязался у меня образ юного рыцаря с мандолиной, хоть тресни.

Я поднял руку, чтобы остановить хозяина этого дома, который решительно направился прервать музыцирование моего эскудеро, и жестом призвал всех к молчанию. После чего с удовольствием дослушал композицию, которая мне очень понравилась. До этого момента я не считал мандолину инструментом способным на сольные партии. Талантливый парень этот Иниго.

С последней нотой эскудеро открыл глаза и увидел меня.

— Сир? Я так рад видеть вас, — заявил без улыбки юноша, откладывая мандолину в сторону. — И счастлив, что вы почтили мои раны своим присутствием. И одновременно я в безмерном горе, оттого, что не могу больше служить вам на военном поприще.

Похоже, это действительно сильно огорчало Иниго, потому как из уголка его глаза побежала предательская слеза.

— Иниго, ты по-прежнему на моей службе, — заверил я юношу. — Просто временно находишься на излечение от ран. Когда ты выздоровеешь, я найду твоим способностям достойное применение, поскольку твоя служба в качестве эскудеро у меня закончилась.

Юноша зримо огорчился, но ничего не сказал. Видимо он уже успел смириться с тем, что будущность его — удел инвалида. А кому нужен оруженосец-инвалид.

Я с шелестом обнажил эспаду из ножен и, подойдя вплотную к кровати, опустил конец клинка на плечо юноши.

— За проявленную тобой храбрость и героизм. За выполнение опасного поручения в тылу врага и за спасение моего корабля в морском бою, жалую тебя Иниго Лопес из Лойолы званием кабальеро. Носи с честью.

После чего убрал шпагу и положил на его грудь заранее приготовленные золотые шпоры.

— Увы мне... — потряс Иниго этими шпорами, как младенец погремушками.

Шпоры в его руках мелодично звякнули.

— Я так об этих шпорах мечтал, сир, а теперь, когда моя мечта сбылась, мне их даже одеть некуда. Нет ли у вас с собой, сир, романов о великих кабальеро, чтобы я мог утешиться хотя бы их подвигами, если не могу больше свершить свои. Лежать пластом это так скучно.

— Нет, Иниго. Я как-то не подумал о том, что тебе сейчас больше нужна духовная пища. Но я тебе пришлю книги, с первой же оказией, — пообещал я.

— Только не присылайте мне, сир, ''Амадиса Галльского'', я его еще служа при вашем дворе в По наизусть выучил, — с кривой улыбкой уточнил свою просьбу Иниго. — Но можно и его... Если ничего другого не подвернется.

Подошедший к нам дон Саншо, блеснув единственным глазом, заявил.

— Я никогда не сомневался в тебе, Иниго. Гордись. Ты, наверное, самый юный кабальеро на Пиренеях, если не брать особ королевской крови.

И инфант положил ему на грудь золотую печатку без гравировки. Интересно он его специально заказывал и с собой все это время носил?

— Печать кабальеро на этот перстень, надеюсь, закажешь граверу сам, — пояснил свой подарок инфант.

Ну да, у меня самого такая же печатка на мизинце, только вот беарнские быки на ней гравированы на плоском рубине. Ну, так это печать принца, а не бедного кабальеро.

Оставив по просьбе отца Жозефа его наедине со скорбящим ранбольным, мы вышли в трапезную, где суетилось несколько женщин откровенно крестьянского вида, накрывая на стол, что бог послал. А бог послал нынче бедному идальго из Лойоколлы стол, за который не стыдно посадить и короля. Ну да, хозяйство-то натуральное. Оброк крестьяне приносят натурой. Если и есть у Лопесов какой-нибудь дефицит, то только живые деньги.

Помолясь под руководством брата Иеронима приступили к трапезе. Из моих людей за этим столом только ближний круг сотрапезничал с нами.

Я поинтересовался у хозяина: где остальные мои соратники.

— Слуги ваши на конюшне, ваше величество, — ответствовал мне дон Мартин. — Спать будут на сеновале под крышей, рядом с вашими лошадьми. Стрелков расположили на лугу перед воротами. Им шатры выдали. И баранов живьем пригнали для пропитания. Вино, чеснок и хлеб им отсюда принесут. С ними все в порядке. Попробуйте лучше это седло барашка, приготовленное с чесноком, черносливом и горными травами. Моя повариха в этом искусница, скажу, не хвалясь, а только констатируя факт.

— Что с лекарями для Иниго? — задал я интересующий меня вопрос. — Они осматривали его? Я хоть и не осматривал его ноги, но уверен без врачебного вмешательства он так и останется лежать пластом.

Одновременно я подвинул к себе блюдо с этим седлом барашка и отрезал от него приличный шмат мяса в коричневой корочке жаркого, приготовленного на живом огне.

— Да его осматривал местный лекарь, но раны Иниго выше его искусства. Завтра прибудут вызванные мною из Виттории знаменитые на всю страну басков костоправы. Они известили меня письмом, — заверил меня дон Мартин. — Как только ваши лучники привезли серебро, так я сразу и послал к ним гонца. Еще раз примите мою благодарность, ваше величество. В ином случае у меня бы просто не хватило средств на их услуги.

— Не стоит меня постоянно благодарить, дон Мартин. Это была моя обязанность сеньора перед моим вассалом.

— Как прикажете, ваше величество, — склонил голову на бок идальго, изображая поклон.

В это время нам налили вино. Мне наливал Микал, дону Мартину молоденький мальчик лет десяти. Видимо, его паж, я не стал уточнять. Обсуждались вопросы важнее.

— Я слышал от Иниго, что ваша семья была правителями всей этой земли? — поменял я тему разговора, потому как, право слово, мне стало неудобно, что меня постоянно благодарят за ту малость, которую я только и мог оказать раненому на моей службе оруженосцу.

— Да, ваше величество, когда-то наши предки были конде всей Гипускоа, но с тех пор много воды утекло и многое изменилось. Но и сейчас мы — Лопесы, входим в состав четырнадцати семей, что составляют Генеральную хунту Гипускоа.

— Я вас не видел в Гернике под дубом.

— Мне пришлось пропустить эту сессию хунты из-за ранения брата. Я даже не знаю, что там решили с моим голосом, который я отдал большинству на совете.

Пришлось просветить.

— Я избран сеньором Бискайи, а вот хунта Гипускоа решила, что я ей не подхожу в качестве сеньора. Молод слишком. Но и Изабелле постановили, что должна являться лично под Отчее дерево, как заповедано издревле, если желает снова быть избранной вашей сеньорой. Так что ваша бегетерия на сегодняшний день от всех независима и живет без сеньора, как сама хочет.

— Ни для кого не секрет, ваше величество, что и с сеньором мы живем как сами того хотим, — нахально улыбнулся дон Мартин.

— Дон Мартин, а ваши хинеты уже вернулись с юга? — встрял в наш разговор дон Саншо, уводя нас от скользкой политической темы.

— Да, уже подтягиваются, — подтвердил дон Мартин. По вильям гулянки сплошняком, — и добавил с осуждением. — Деньгами сорят.

— Будут ли среди них желающие наняться на межсезонье? Дон Франциск бы нанял их.

Да, Саншо, когда захочет, бывает убедителен.

— Надо спросить, — ответил хозяин замка. — Сколько вам нужно всадников, ваше величество, — повернул он ко мне голову.

— Центурии, думаю, будет достаточно. Максимум полторы, — ответил я.

— Вряд ли в моих землях их столько наберется. Придется кидать клич по соседям. Я распоряжусь.

В трапезную вошел отец Жозеф. Огляделся, взглядом спросил у хозяина разрешения сесть за стол и в молчании принялся за трапезу, прошептав перед этим краткую застольную молитву персонально для себя.

Утолив первый голод, он ответил на немой вопрос дона Мартина.

— Ваш брат исповедовался, причастился святых даров и соборовался. Теперь он готов не только к операции, но и предстать перед Господом нашим. Когда приедут лекари?

— Должны завтра, — ответил дон Мартин неуверенно.

— Это хорошо, — удовлетворился капеллан. — Правильный настрой у Иниго за это время не ослабнет. Страдания, выпавшие на его долю, ввергли юношу в некоторое уныние, в связи с невозможностью продолжить военную стезю. Он понимает, что есть и другие достойные поприща, но... он так стремился стать кабальеро, что просто не думал о них. Хотя с его образованием он вполне может занять достойное место в гражданской администрации рея. Но не желает этого. Так что в душе у юноши кризис, не находящий катарсиса.

— У меня и одноногие алькайдами служат, — вмешался я.

— Это так, — подтвердил Саншо, — все верно. Но есть одно но... Молодые кабальеро такую службу рассматривают не как службу, а как синекуру. Молодым подавай подвиги и славу. А какая слава в том, чтобы сидеть в глуши охранником фортеции с гарнизоном в дюжину престарелых инвалидов. Там же никаких развлечений. Вот люди в возрасте обремененные семьей такую службу ценят. А Иниго для такого слишком юн и слишком романтичен.

Дон Саншо с высоты своих двадцати лет убежденно считал себя уже умудренным жизнью опытным ветераном.

— Дон Мартин, — снова вмешался в наш разговор капеллан, — слуги мне сказали, что у вас дома есть духовные книги в доме. Это так?

— Есть, — подтвердил хозяин. — '' Жизнь Иисуса Христа'' картезианского монаха Лудольфа Скасонского в кастильском переводе и один том из ''Жития святых'' Симеона Метафраста на латыни. Остались от нашего среднего брата Перо, когда тот готовил себя к духовной стезе. Сейчас он возглавляет приход в святого Себастьяна в Астении. И это все. Никаких рыцарских романов, которые требует себе Иниго, у нас нет.

Хозяин замка разочарованно развел руками.

— Я бы посоветовал вам все же дать ему эти книги, — наставительно посоветовал отец Жозеф. — Может их чтение если не утешат молодого кабальеро, то хотя бы развлечет и отвратит от скорбных мыслей. Не говоря уже о том, что это будет душеспасительное чтение. Все лучшее занятие, чем днями смотреть в потолок и играть на мандолине.

После обеда я прошелся до хозяйской конюшни проведать своих лошадей. С конями надо дружить, если хочешь, чтобы и они к тебе отнеслись по-доброму в трудную минуту. Поэтому я прихватил с собой две хлебные горбушки круто посыпанные солью: для Флейты, и для моего боевого андалузца, который почему-то имел английскую кличку Драм. Флейта встретила меня приветливым ржанием, а Драм обратил внимание, только когда началась раздача вкусняшек.

— Сначала девочке, — примирительно произнес я, отводя в сторону его черную морду и дождавшись когда камарга* все сжует с моей ладони, повернулся к боевому жеребцу.

— Теперь тебе, привереда, — охлопал я андалузцу могучую шею, одновременно подставляя ладонь с горбушкой под его губы.

........................................

*камарга — старейшая, еще кельтская, французская порода лошадей, облагороженная арабской кровью. Рост 135-148 см в холке, необыкновенно нарядная светло-серая масть.

.........................................

Кони были ухожены, накормлены и вычищены. Аж блестели. Даже копыта были подрезаны от лишних наростов и все разболтавшиеся подковы поставлены на место. Надо дону Мартину похвалить его конюхов. Или это мои так расстарались?

По конюшне раздавался приятный для уха вкусный хрум лошадиных челюстей, перемалывающих овес. Прекрасная музыка, любимая мной с юности. Когда я учился в МГУ, то подрабатывал ночным конюхом на Олимпийском конноспортивном комплексе в Зюзино. Помню, когда мне, тогда еще зеленому первокурснику предложили эту подработку, я поначалу даже носом покрутил, потому, как желал устроиться дворником — тем служебную жилплощадь давали, даже в таких домах, как сталинские высотки. Естественно в коммуналке большой, но как-никак свой закуток, куда можно девушку привезти на ночь. А с этим тогда при социализме были большие проблемы. Не с девушками, а с местом их имения.

А когда все же я попал на конюшню, то пропал. Лошади, это такие волшебные животные. С ними можно даже дружить, как с людьми. По вечерам в обязанности конюха входила кормежка лошадей овсом. Большая алюминиевая тележка-короб полная овса. Катишь ее вдоль денников и отсыпаешь в каждую кормушку совком по утвержденному рациону. А кони терпеливо ждут раздачи, разве что нетерпеливо пофыркивая. Но стоит тележку хоть на пять сантиметров провезти за пределы денника, как моментом раздается возмущенное ржание, типа: куда, а мне?!!! Так вот раздашь всей конюшне овес и наслаждаешься ''вечерним хрумом''.

А с девушками получилось даже лучше, чем в коммуналке. По крайней мере, в конюшне никто не оспаривал душ, именно тогда когда был нужен. Один раз принимали конский душ вдвоем с девочкой. Такая комната, в которой с потолка льется струями по большой площади. Как под дождем. Там и повторно совокупились под струями же. Потом она долго набивалась на повторный сеанс конского душа. А у меня уже другая пассия была — постоянная. Из соседней конюшни девочка-конюх.

Да и в коммуналку на ночной поход еще надо суметь незнакомую девушку соблазнить. Там все ясно. На ночь приглашают — трахать будут. Не все так сразу готовы. А на ночные покатушки на лошадке — легко. Это вроде как культурное мероприятие. Потом уже в мозгу у приматной самки срабатывали психологические пороговые значения. САМА пришла ко мне на конюшню. НОЧЬЮ. Ну а после того как полчаса-час на манеже она активно клитор потрет о седло с высокой передней лукой... Иной раз до дивана в дежурке не добредали, осаживаясь совокупляться на сеновале прямо в конюшне, после того как коняшку с манежа обратно в денник поставили и расседлали. А что, для мегаполиса сеновал большая экзотика. Захочешь, не враз найдешь.

Вот такие вот воспоминания от первой молодости. Пора к Ленке возвращаться, однако.

Сеанс ностальгии оборвал шум со двора.

Выглянув из конюшни, увидел, как довольно упитанную матрону дон Мартин снимал с седла. Седло на мулице было интересное: по трем сторонам оградка на балясинах — все ноги на одну сторону. И никаких крюков подколенных как на седлах-амазонках. Как бабы на таких сооружениях катаются, ума не приложу.

Вместе с матроной прибыло еще четыре человека. Все на мулах.

конец ознакомительного фрагмента. текущая прода выкладывается в разделе ""прода отдельно""