Болотная ведьма

— Так у меня с женихами никакой беды нет, поэтому за мою судьбу мать не переживает. А вот за младшую... если на ее никто не посватает, то... — Голос девушки дрогнул, и по щекам опять покатились слезы.

Ладно — бывает всякое.

— Когда до нашей деревни дошли слухи о какой-то болотной ведьме, чьи зелья могут чуть ли не мертвого с могилы поднять, то я решилась — пойду-ка я, найду эту ведьму и попрошу ее сварить зелье для сестры. Такое зелье, чтоб она стала писаной красавицей. Чтобы глаз никто не мог отвести, — произнесла она и взглянула с мольбой.

— Чтобы прямо красавицей? — слегка усомнилась я.

— И никак иначе! — вскинулась она. — Ведь она столько всего натерпелась! Столько горя хлебнула! Еще ребенком она понимала, что с ней что-то не так — и подружек у нее не было, и мальчишки с ней не дружили, и не звали играть. А когда она вошла в возраст... только боги знают, что творилось в ее юном неокрепшем сердце.

Я немного подумала, а потом решила — почему бы и нет? Дело-то хорошее. Хоть и крайне хлопотное.

— Хорошо, я берусь, — наконец сказала я, сдаваясь под напором ее мольбы. — Но приготовление этого эликсира — задача не из легких. Потребуется множество ингредиентов, и некоторые из них большая редкость. Часть запасов у меня, конечно, есть, в погребе.

— Замечательно! Просто чудесно! — воскликнула она, чуть ли не подпрыгивая от восторга.

— Однако кое-чего мне не хватает. И вот это "кое-что" тебе придется добыть самой.

— Я согласна! На все согласна! — Ее лицо озарила сияющая улыбка, а в глазах вспыхнул огонек азарта.

— Придется отправиться на поиски очень редких ягод, растущих в укромных местах.

— Хорошо! Я сделаю это! — рьяно провозгласила она.

— Ради чего-то тебе придется покопаться в грязной лесной земле.

— Не проблема! Я справлюсь!

— А для других компонентов придется запачкать руки кровью местных животных.

Я ожидала, что это ее немного отрезвит, заставит задуматься. Но ее решимость осталась непоколебимой.

— Хорошо! Я готова на все! — ликовала она.

В этот момент меня начали одолевать первые сомнения. Обычно молодые девушки пугаются таких дел. Но эта... Она, казалось, совсем не знала страха. И еще... Не часто встретишь человека, готового на все ради себя самого, а она была готова на все ради своей сестры. Такое встретишь далеко не часто.

Я стала трудиться над зельем, а девушка разбила шалаш у моего огорода и ночевала там, чтобы быть под рукою. Она помогала мне во всех в моих трудах: воды принести? С удовольствием. Грядку вскопать? Пожалуйста. Добыть на обед мясо волка или кабана? Легче легкого.

Само собой, помогала она мне и с зельем — ходила туда, куда я ей указывала, приносила то, что я ей говорила. Надо копать? Копала. Надо марать руки? Марала. Терпела укусы пчел, уколы крапивы, острые шипы терния, переносила болотные запахи и зуд от мошкары.

И вот, через какое-то время зелье было готово. Но перед тем как его отдать, я пригласила девушку в дом, выпить чашку чая. Не простого чая, понятно... — Ведьма на мгновенье замолчала, её глаза хитро блеснули, намекая на скрытый смысл. — Девица согласилась, спустилась ко мне, выпила, разговорилась. — Старушка вздохнула, и наигранная радость быстро сошла с лица. — Все оказалось, как я и предполагала — никакой сестры у нее не было и в помине, и зелье она просила именно и только лишь для себя.

Я легонько кивнул, не сильно-то удивленный.

— Но это еще не все — не унималась она. — Девка оказалась из гильдии наемных убийц. Из гильдии наемных убийц! У меня дома сидел настоящий убийца! Опытный, холодный, расчетливый. И, к тому же — женщина!

Вот тут я порядочно вздрогнул и обратился вслух — такого поворота этой истории я не ожидал. Мне думалось, что эта история будет какой-то обман. На худой конец речь будет о воровстве, или о каком-то подлоге. Но чтобы такое?!

Казалось, ведьма тоже до сих пор была в шоке.

— Но и это еще не все. Как оказалось, она готовилась к очередному убийству. Но на этот раз она должна была убить не какого-нибудь богатея, не торговца или советника, а нашего герцога. Представляешь, а? — всплеснула она руками.

Я не представлял. Да и не мог представить.

— А причем тут я? А при том. У нее был план. Очень хитрый план. Девка понимала, что после убийства герцога ее будут искать. Усердно искать, долго и кропотливо. Вот она и придумала выпросить у ведьмы зелье для изменения лица, чтобы ее потом никто не нашел. Никто и никогда. И не просто изменить, а, чтобы стать первой красавицей.

— Почему красавицей? — Да — это все, о чем я догадался спросить.

— Чтобы с помощью заполученной красоты и заработанных денег, найти себе богатого мужа для дальнейшей жизни. Для дальнейшей счастливой жизни. Эвон как желала, — грустно ухмыльнулась она.

Я растерянно хмыкнул, не зная, что тут сказать.

— Ну и под конец... Чтобы вездесущие герцогские герцога не узнали о ней и о ее, скажем так, роковых изменениях, после получения зелья она собиралась меня убить. О как — убить меня! Убить свою добродетельницу. Никакой благодарности. Как же я разочарованна в людях.

Я вновь промолчал — у меня просто не хватало слов.

— Ну, и что потом? — спросил я, когда успокоился.

— Что, что? — Ведьма рассерженно фыркнула. — До жизни нашего герцога мне нет никаких дел, — гордо заявила хозяйка приболотного дома. — А вот за то, что она собиралась убить и меня... За это та девка жестоко поплатилась.

— Ты что, ее убила? — Час от часу не легче.

— Нет, ты что! — Старушка махнула людей. — Мне и убить убийцу? Да и потом — я жизней не отнимаю. Но, поверь — то, что я с ней сделала, тоже весьма неприятно.

Не успел я открыть рот, чтобы узнать, что именно, как ведьма решительно отвернула лицо.

— Все. Я все сказала, что тебе хотела. Теперь иди по делам и убей тут тварь.

— Хорошо, как скажешь, — ответил я, уняв свое любопытство. И, напоследок, бросил, как я уже привык: — Я запомню эту историю и заверяю, что убивать вас не буду.

Ведьма мне в ответ ничего не ответила.

*

Указанный ведьмой путь мы нашли очень быстро и отправились вперед в уже привычном порядке: первым шел Трезор, за ним я, за мной Тур и Игнац, а за ними Родовит и Торсон. Непривычным было то, что в этот раз никто из нас ни о чем не разговаривал. Все были потрясены историей ведьмы: потрясены как самой историей, как и тем, что убийца метил на самого герцога, тем, что с ним, а точнее с ней, расправилась старая болотная ведьма. Ну и тем, что все это произошло и осталось похороненным на той малоприметной поляне с неказистым домиком и неприметным огородом, которая находилась всего в паре часов ходьбы от нашего пограничного форта.

— Ты ей веришь? — первым нарушил молчание и обратился ко мне Трезор.

— Чему именно я должен верить? — оторвался я от своих размышлений и на всякий случай задал наводящий вопрос.

— Всему... тому, что она рассказала, — неопределенно ответил он, пожимая плечами. — Про ту странную девушку, что пришла к ней в избу. Про ту историю, что она рассказала, и как все оказалось на самом деле. И, конечно, про то, что целью убийцы был сам герцог Лейры?

— Я даже не знаю. — Я вернул пожатие плечами, хотя знал, что Трезор его не увидит. — Все это выглядит несколько... — Я замолчал, подбирая нужное слово.

— Надуманным? — подсказал мне десятник.

— Я хотел сказать "книжным". Как в некоторых поэмах и балладах, которые я читал, — вспомнил я нужное мне слово. — Но слово "надуманное" тоже сюда подходит.

— "Надуманное", то если лживое, — заявил прямолинейно десятник. — Но если это ложь, то зачем это ей? Напугать нас? Привлечь на свою сторону или же оттолкнуть? Заставить нас бояться себя или ненавидеть? — десятник терялся в догадках.

— Не знаю Трезор, не знаю, — терялся в них и я.

— Вот и я не знаю, — в тон мне ответил Трезор.

Через какое-то время разговоры между солдатами восстановились, и они снова принялись обсуждать подати, погоду и женщин. А вот Трезор очень долго продолжал молчать и лишь через какое-то время поравнялся со мной, чтобы начать со мной разговор по душам.

— У меня до сих пор не идут из головы те слова ведьмы, в которых она говорила про законы богов и справедливость самого мироздания.

Я тяжело вздохнул — и этого они проняли.

— Я все шел и думал, что о таких вещах лучше спрашивать главных жрецов при храме, а не какую-то болотную бабку.

Здравая мысль. Очень здравая.

— А вот вы как думаете...

А сейчас будет какой-то сложный вопрос.

— Существует ли родительское проклятие?

Я уже открыл было рот, чтобы сказать, что я в таком не сведущ, как до меня дошло, о чем хочет спросить Трезор. Не о воле богов, не о законах самого мирозданья, а о чем-то попроще. Значительно попроще.

— Родительское проклятие? — переспросил его я.

— Да, родительское. Проклятие от одного из родителей, данное своему чаду.

Я призадумался. Родительское проклятие. Это когда родители, в порыве ярости и осуждения, буквально проклинают своих детей. Это не просто недовольство, это настоящее, гневное негодование, которое обрушивается на родного ребенка.

Некоторые родители в таких ситуациях просто отворачиваются, как будто их ребенок исчез из их жизни, перестал для них существовать. А другие идут еще дальше — они желают своему собственному ребенку, своей кровинушке, всяческих неудач и даже лютой смерти. Это, конечно, очень жесткое решение. Но, наверное, и причина такого крайнего шага должна быть крайне весомой.

— Знаю я о таком. А чего ты спросил? — внутренне собираясь, ибо понимал, что такие разговоры заводятся неспроста.

— Да я вот никогда не думал, что оно существует. Считал, что это такое темное суеверие. Что у него нет вилы. Но после слов той ведьмы... — Трезор состроил унылою мину.

Что ж — чтобы разговорить его, я решил спросить напрямик.

— У тебя что, нелады с отцом?

Услыхав мой вопрос, мужчина резко вздрогнул, словно его укусила змея. Какое-то время он шел и молчал, застыв в своей нерешительности. Но, переборов себя, он все же решился и начал разговор.

— Я родился в семье потомственного ростовщика. Само собой, что мне с детства пророчили продолжить дело своего отца. Ну а как иначе-то? До пятнадцати лет меня учили считать и писать, а после шестнадцати отец стал посвящать меня в тонкости своего ремесла. Да только .... — Плечи Трезора внезапно поднялись и напряглись, словно на них навалилось что-то неподъемное. — Да только я не мог понять суть этого ремесла. Нет — считать и писать я умел хорошо. Что такое "дать в долг" и "вернуть деньги в срок" я понимал отлично. Но... Я не мог брать с людей такие драконовские проценты, которые им начислял мой отец. У меня в голове всегда имелась граница. Выше которой я никак не мог подняться. Граница, потолок, предел — как хотите, так это и называйте. Моего отца это крайне бесило. Он тысячу раз объяснял, что, раз люди приходят к тебе, чтоб занять твоих денег, то они согласны на любой процент. "Твои деньги — твои правила" — вот что он говорил. А еще он говорил, что "люди обращаются к нам в самом крайнем случае, и этим случаем всегда нужно пользоваться".

— Ну а ты?

— А я говорил, что всему должна быть своя мера. Во сне, в еде, и цене за долг.

— Ну а он?

— А отец говорил, что мерила тут — ты. Дают — бери. Не хочешь — не бери.

— Ну а ты?

— А я говорил, что нельзя быть жадным, что люди за это его когда-нибудь проклянут, ведь у некоторых взять деньги в долг это — последний шанс.

— Ну а он?

— Он говорил, что любое проклятие это ерунда, а если и нет, то он отмолит его у богов, принеся им хорошую и обильную жертву. Так ему говорили священники.

— Ну а ты?

— А я говорил, какой смысл зарабатывать проклятые деньги, если их потом все одно придется пожертвовать?

— Ну а он?

— А отец отвечал мне так — если бы боги чего-то не хотели бы видеть на этой земле, то это что-то не существовало. И если в мире есть деньги, и есть такие, как он, значит, боги ничего немеют против этого.

Ни я, ни мой отец так и не смогли убедить друг друга, и в один момент я сказал, что не желаю иметь ничего общего с этим ремеслом. Отец возмутился. Очень возмутился. Он стал кричать, что наше ростовщичество дело нашей семьи. Что оно передавалось от деда к отцу, а от отца к сыну. Что если я уйду, то вместе со мной прервется и преемственность, потому что незнакомца и чужака он к себе брать не будет. Но я стоял на своем — я не собирался брать с людей тройную плату за долг. Это — не по-людски. За это отец выгнал меня из дома. Выгнал со словами, что "тому, кто не хочет перенимать правил этого дома, не должно перепадать и крохи со стола". А потом он воскликнул:

— Иди прочь Трезор. Иди, и ищи свой путь. Только знай, что ни в одном доме, ни в одном ремесле ты не будешь успешен, потому что твое признание быть ростовщиком. Иди, скитайся, пытаясь наполнить свой стол и набить свое брюхо, и помни, что ты бы жил лучше, если бы слушал меня.

Трезор замолчал, и я настаивал, чтобы он продолжал. Получить в свой след такое злое напутствие, и от кого, от родного отца? Такое и представить себе мог далеко не каждый. А уж пережить...

В нос ударил сладкий запах цветущей липы. Да что же это? К чему это старое воспоминание?

С наступлением моего шестнадцатилетия, как и у всех парней в нашей деревне, передо мной встал вопрос выбора ремесла. К счастью, мне не пришлось долго размышлять. Мой отец — уважаемый плотник и столяр, и я всегда хотел заниматься тем же. Дождавшись, когда он вышел на улицу, чтобы немного подышать свежим воздухом, я подошел к нему с решимостью и попросил:

— Отец, прошу тебя — возьми меня в свои ученики. Я обещаю, что все, что я создам, ты будешь называть лучшим своим твореньем.

Но ответ отца расстроил меня до глубины души.

— Послушай, Шедан. Я не могу взять тебя в ученики.

— Не можешь? Почему? — спросил я, и голос мой дрожал от отчаяния.

— Твой отец — хороший столяр и плотник. И его задача — передать свои таланты по наследству. Только вот... у меня уже есть преемник — твой старший брат.

Все так и было.

— Я знаю, — ответил я, с трудом сдерживая внутреннее недовольство. — Но ты же взял в ученики и моего брата Валама.

И это тоже, правда.

— Ты взял к себе старшего и среднего сына. Вот я и подумал, что я, твой младший сын...

— Так, это... Работа плотника — дело весьма нелегкое. Можно и балкой мастера ненароком перешибить, а иногда и под инструмент попасть. Вот я и подумал — случись, что со старшим сыном, мое дело не пропадет, если у него будет какая-то замена. Вот потому-то я и взял к себе Валама... Он снова вздохнул и перевел взгляд в окно, на едва видимые в ночном полумраке ветви цветущей липы.

— А как же я? — вопросил я.

— Что до тебя... Третий ученик мне точно ни к чему. Лишний будет. Да и не потяну я троих — не тот у меня теперь возраст.

Я понимал. Я все понимал. Но при этом не хотел соглашаться.

— Ну, а как же я? — переспросил я, чувствуя, как прорывается наружу моя растерянность. Я так этого хотел. Так ждал. Так...