В лабиринтах темного мира. Книга 2

При царе даже детей различали по одежде. Гимназисты и студенты имели особую форму одежды, которая отличала их от простолюдинов. И простолюдины, скопив толику денег, отдавали своих детей в гимназии, обряжая их в соответствующие мундиры и давая высокопородные знания, чтобы преодолеть классовые различия.

Это же хотели сделать и большевики, которые одним махом удалили сословные противоречия и различия, переселив людей из подвалов в дворянские хоромы и квартиры и предоставив всем возможность получать образование бесплатно и в любом количестве. Но скоро все вернулось на круги своя. Появилась элита, вельможи, сенаторы, генералы, директора департаментов и заводов, а вокруг толпы прихлебателей и простолюдины. Их дети снова оделись в гимназическую форму, а простонародье одевалось так, на сколько хватало денег и мастерства чего-то сшить. Мне отец сшил кепочку-шестиклинку, а мать — черную вельветовую курточку с блестящим металлическим замком. Потом на курточку нашили белый воротничок, вот и получилась парадная школьная форма для первоклассника.

Разглядывая первые школьные фотографии, отмечаешь степень классового расслоения в обществе, обреченном жить по законам равенства, братства и счастья.

В школе я был тихим и домашним мальчиком, совершенно не представляющим, что такое большой мир, который существует вокруг коммунальной квартиры и чуть подальше небольшого двухэтажного домика, в котором проживают шестнадцать семей. Дома меня защищала мама, а на улице старший брат, что, конечно, было хорошо, но очень плохо для воспитания личности.

Первый и второй класс прошли хорошо, а вот в третьем классе начались некоторые неприятности. На одной из перемен я увидел, как мой одноклассник из сельской части нашего поселка выворачивает карманы у первоклассника. Обыкновенный грабеж среди белого дня. И все так пройдет бесследно, его никто не пожурит и вырастет обыкновенный грабитель-налетчик, который начнет уничтожать наших сограждан просто за то, что у него в карманах мало денег.

Я подошел к грабителю и спросил, что он делает.

— Отзынь! — это был презрительный ответ однокласснику, которого ни во что не ставят.

Слово "отзынь" как током прошло по всему моему телу, дав импульс каким-то далеким воспоминаниям. Сунув руку в карман брюк, я ничего там не обнаружил и, сжав кулаки, пошел на обидчика. Развернув его на себя, я изо всех сил ударил его по круглой физиономии. Завизжав как башибузук на Куликовом поле, он бросился на меня, но был свален вторым ударом. Я пошел на него, а он уползал от меня по широкому школьному коридору, визжа как недорезанный поросенок. Меня остановила наша учительница, учившая нас в начальной школе с первого по четвертый класс, крикнула мне "Остынь" и побежала помогать грабителю.

В школу срочно вызвали мою маму, с происшествием никто не стал разбираться, потому что налицо был акт хулиганского нападения на бедного одноклассника, а не акт предотвращения тяжкого преступления, совершаемого в стенах школы потенциальным опасным преступником.

Меня ругали со всех сторон, а я стоял и не понимал, за что, ведь я же ничего не сделал, я даже не помнил, что же было причиной моей проработки со всех сторон. Один отец дома взял меня за ухо и спросил:

— Здорово ему врезал?

Я утвердительно мотнул головой, а он сказал:

— Ну и хрен с ним, мать, накрывай нам ужинать.

В школе за мной утвердилась репутация отчаянного хулигана, хотя я ужас как боялся драк и старался обойти те места, где можно было встретиться с хулиганами, с которыми обязательно нужно было драться. Вспоминая этот эпизод, я хвалю Всевышнего за то, что у меня не было пистолета в кармане, иначе правосудие начало бы вершиться мною в самом раннем возрасте и это был бы уже не первый случай применения оружия.

И о Всевышнем. Я до сих пор не знаю, есть Бог или нет. Мать моя с сестрами своими крестила меня в младенчестве, и я как бы православный, но не как добровольно выбравший православие в качестве осознанной религии, а как человек, поставленный перед фактом.

Я не приемлю ни теорию сотворения Земли и всего живого Богом, так и теорию эволюции уважаемого Чарльза Дарвина. Обе теории не выдерживают никакой критики, и я не буду рассказывать основные их положения. Умеющий читать, да прочитает их и вынесет свое суждение. Не умеющий читать, сначала пусть научится читать, а потом уж пускается в рассуждения о бренности бытия.

По моему мнению, мы являемся результатом эксперимента какой-то более развитого вида, способного к селекции и видоизменениям живых существ методами генной инженерии. Эта теория тоже путаная, но человек стремится все выше и выше, чтобы добраться до своих создателей и сказать, что и он тоже не лыком шит и готов встать на одну доску со своими создателями. Это как дети, которые, как правило, сначала равняются со своими родителями, а потом превосходят их во многом.

Второй раз это было через год, когда я учился в четвертом классе, а по всей школе шла игра "Замри-отомри". Крикнувший "Замри" начинал издеваться над замершим ко всеобщему удовольствию собравшихся. И игра шла по договоренности игравших. То есть не просто так крикнуть — замри, а договориться, кто может крикнуть это "замри" и "отомри" и что можно делать. Меня взяли "на слабо" договориться с этим семиклассником, который является дружком грабителя-одноклассника.

На большой перемене меня уже поджидали с командой "замри" и, когда я замер, с меня сдернули шаровары. Хохот стоял на всю школу, а я стоял и не двигался, я же не мог нарушить договоренность. Когда все вдоволь насмеялись надо мной, семиклассник снисходительно сказал: "отомри" и тут проснулся Котек.

Одним прыжком я подскочил к рослому насмешнику и ударил кулаком по его мошонке. Когда он согнулся, я ударил коленкой по его носу, а потом нанес удар кулаком по шее. Выбрав самую веселую физиономию из смеявшихся, я стукнул и ее, целясь в область глаз, чтобы не повредить кровеносные сосуды в области носа. Ко мне подскочила моя учительница, худая, рыжая и с большими конопушками на острых скулах и стала кричать на меня, и я не остался в долгу и крикнул, чтобы она убиралась подальше, "рыжая сука". Подбежавший завуч крикнул мне "замри" и я снова превратился в послушного выпускника начальной школы, немного похулиганившего на перемене.

Вызванные родители, обвинения в мой адрес со стороны рыжей учительницы, педсовет, вопрос об исключении из школы и вот на этом педсовете встает одна пожилая учительница и так авторитетно заявляет:

— А почему никто из вас не говорит о причинах случившегося. Я за этим мальчиком наблюдаю не первый год. Обыкновенный маменькин сынок, но он остановил грабителя, которого вы взяли под защиту, Агния Кузьминична и подвергли обструкции борца за справедливость. И я виню себя за то, что не вмешалась в это дело, просто не захотела ломать ваш авторитет. А что произошло сегодня? Два преподавателя стояли в сторонке и хохотали над унижением ученика, советского человека, которого кое-кто хочет исключить из школы. Маленький человек, который понимает, что такое слово честь, пока ему не дали команду. Вы помните рассказ про маленького мальчика, который был поставлен часовым у объекта и до поздней ночи стоял на посту, ожидая смены? Это такой же мальчик. То, что вы делаете, это не по-коммунистически. Вы становитесь на защиту хулиганов и бесчестных людей, а нормальных учеников, которыми школа потом будет гордиться, стараетесь унизить и выбросить из образовательного учреждения. Если не будет снят вопрос об исключении из школы, я буду обращаться в обком партии как член партии. И призываю коммунистов дать партийную оценку сегодняшнему происшествию и тем, кто это допустил, как нас учит коммунистическая партия Ленина и Сталина.

Какое решение принял педсовет, нам не сообщили, но вышедшая первой учительница-коммунист погладила меня по голове и сказала коротко:

— Молодец!

Правда, родители дома провели со мной соответствующую воспитательную работу, а на следующее утро я снова пошел в школу. Все и везде было нормально. И так до седьмого класса, пока мы не переехали в новый район, где я перешел в другую школу.

Новая школа обозначала новую жизнь. Переезд из рабочего поселка в городской район делала и нас настоящими городскими жителями. Собственно говоря, все жители были выходцами из рабочего поселка, но положение обязывало, и люди были вынуждены усредняться, глядя на тех, кто уже раньше жил в городах и на тех, кто был образованнее и был приобщен к культуре. Так и культура проникала в нашу жизнь, хотя и это понятие было строго дозировано, чтобы не смущать население.

На улице уже был 1964 год и в космосе уже побывал первый космонавт майор Юрий Гагарин и первый секретарь ЦК Хрущев съездил в Америку, где ему понравилась кукуруза и она стала выращиваться везде, где только возможно. Было трудновато с хлебом, зато в продаже были коробки с хрустящими кукурузными хлопьями. В стране шло одностороннее разоружение и простыми слесарями работали старшие офицеры от майора и до полковника. Была проведена денежная реформа и вместо огромного бумажного рубля были маленькие десять копеек с округлыми цифрами 1961 года выпуска. Наконец, коммунисты прогнали своего кукурузника Хрущева, кукурузные хлопья исчезли с прилавков магазинов и стал появляться серый хлеб.

Затем вспомнили, что двадцать лет назад СССР победил в войне с фашизмом и по этому поводу отчеканили первую юбилейную медаль.

Везде была водка по два рубля восемьдесят семь копеек и толстая вареная колбаса по два рубля двадцать копеек.

Булка хлеба стоила четырнадцать копеек. Столько же стоил литр бензина с октановым числом 76.

Полулитровая кружка жигулевского пива стоила двадцать четыре копейки.

Пачка папирос "Беломор" стоила двадцать две копейки. Коробок спичек — одну копейку.

Жить стало лучше, жить стало веселей.

В школах активизировалось патриотическое воспитание, а вышедшие на экраны художественные фильмы рассказывали о романтике военной службы.

Я учился достаточно ровно. Особыми успехами не блистал, но имел твердые хорошие оценки по всем предметам, а немецкий язык мне давался удивительно легко, но я почему-то ленился изучать его. Зачем иностранный язык простому советскому пареньку, который будет служить в армии и за границу никогда не поедет, если только не придется куда-то поехать на танке.

Мне периодически снились странные сны, но я никому не рассказывал о них. Когда я был поменьше возрастом, мой отец выписывал красочный журнал "Китай". Стоил он очень дешево, был большой по размеру, Китай был коммунистической страной, идеологическая диверсия исключалась и поэтому подписка на журнал была морально поощряема. Красочные картинки показывали китайских божеств и артистов пекинской оперы, играющих в исторических спектаклях.

В отношениях с девушками я был робок, считал, что я никому не нравлюсь, да и девушки тоже не проявляли инициативы в развитии отношений, потому что и они были такими же тихонями, как и я. Хотя, внутренне, я не был тихоней, но это все было внутри и не выплескивалось наружу. В моих снах я был маршалом китайской армии и осуществлял расширение Поднебесной на юг, обладая широкими полномочиями и практически ничем не ограниченными правами. Я подавил восстание мятежных князей и пленил дочь руководителя восстания, которая сейчас являлась ко мне каждую ночь и рассказывала старинные сказки.

В последний раз она мне рассказывала о старом рыбаке по имени Ху Сы. Было этому старику всего тридцать лет и двадцать лет из них он каждый день ловил рыбу. Если подсчитать, то он выловил огромную гору рыбы, а жил беднее самого бедного крестьянина. Возьмет в аренду у богатого соседа лодку да сети, наловит рыбы, продаст, а деньги соседу отдает в уплату за лодку да сети. Обидно рыбаку и ходит он всегда злой, на весь мир злится.

И вот однажды вышел Ху Сы в море рыбу ловить. Только забросил он сети, как птица-рыболов прилетела. Кинулась птица в море рядом с сетями и поймала рыбу.

Говорит ей Ху Сы:

— Ты вот рыбу ловишь, у тебя для этого клюв и крылья есть. И я тоже рыбу ловлю, а у меня нет ни лодки своей, ни сетей.

Птица-рыболов пожалела Ху Сы бросила ему на корму лодки золотую рыбку. Подошел Ху Сы, посмотрел, а у золотой рыбки слезы из глаз текут. Пожалел рыбак рыбку и отпустил ее в море. Перевернулась рыбка, хвостом вильнула, трижды ему головой кивнула и уплыла в море.

В этот день не поймал Ху Сы ни одной рыбы, а надо что-то кушать и за лодку платить. Опечалился рыбак и заплакал. И вдруг слышит, говори кто-то:

— Не плачь, добрый человек.

Поднял Ху Сы голову, а перед ним стоит старик с белой бородой.

Говорит старик:

— Ты сына моего спас, за это я дам тебе все, что пожелаешь, только попроси.

Подумал Ху Сы и говорит:

— Ничего мне не надо, почтенный старец, только лодку хорошую да сети крепкие, а как домой ворочусь, чтобы еда и одежда была.

Одобрительно кинул головой старец и говорит:

— Есть в горах Ишань утес в сто чжанов (триста тридцать метров) высотой. Бери свою старуху да переселяйся на тот утес.

Спрашивает рыбак:

— А как нам туда добраться, добрый старец?

Отвечает старик:

— Не печалься, я знаю, как помочь тебе.

Сказал так старик и дал рыбаку зеленый стебелек гаоляна. Взял Ху Сы стебелек, а он тяжелый-претяжелый, холодный-прехолодный. Посмотрел на него рыбак — блестит, аж глазам больно. Удивился он и думает: "А на что он мне нужен?"

А белобородый старик опять говорит:

— Возьмешь стебелек, махнешь в сторону утеса и скажешь: "Отворитесь, ворота каменные, отворитесь, ворота каменные! Бедные люди пришли!" Только помни, как войдешь, ни в чем не сомневайся, смело вперед иди. И никогда не расставайся со стебельком.

Хотел Ху Сы еще расспросить старика, да только он вдруг исчез.

Взял рыбак стебелек и домой пошел. Увидала его старуха стебелек, рассердилась:

— Лучше б рису принес или муки, а этим стебельком не наешься и не напьешься!

Отвечает рыбак:

— Чего ты шумишь? Ты всегда мечтала лодкой да сетями обзавестись, чтобы о еде да одежде не печалиться, — и рассказал старухе про все, что с ним приключилось, ничего не забыл.

Выслушала старуха, жадность ее обуяла, и говорит:

— Попросил бы чего-нибудь побольше да получше! А то лодка да сети!

Ничего не ответил Ху Сы, не стал с женой спорить. Одна она у него на свете, никого больше нет, весь век бедная в заботах да хлопотах.

Сложил Ху Сы рыбу, положил ее в две корзины, корзины на коромысло повесил и отправился с женою в путь.

Шли они два дня и две ночи и вышли к маленькой деревушке у подножья Ишаньских гор. Смотрят, у первых ворот старуха сидит. Подошел к ней Ху Сы и спрашивает:

— Скажи, добрая женщина, далеко ли отсюда до утеса в сто чжанов высотой?

Показала старуха пальцем на запад и отвечает:

— Пройдете на запад пять ли (два с половиной километра), там и будет этот утес. Только никто там не живет, кому же ты собираешься рыбу продавать?

Подумал Ху Сы: а ведь правду говорит старуха, и стал ее просить: