— Знаю, знаю, — кивнула Ют. — Беги домой, жди у калитки. Я сама доберусь.
В ответ Влас кивнул и с явным облегчением покинул её. Ют же обогнула крайние дома и вышла на малозаметную тропинку, скрытую от чужих глаз обильной порослью сухого кустарника. Тропинка вела вдоль околицы, по ней можно было обойти деревню стороной и в нескольких местах пробраться через заросли прямиком к жилью. Ют этот путь вполне устраивал, так как лишний раз попадаться на глаза жителям деревни она не хотела.
Она уже давно примирилась с таким отношением. Как её звать по имени, знали только некоторые старожилы, староста, да престарелый аптекарь Вернер, осевший в Вершке лет семь назад и не разделявший суеверных взглядов местных крестьян. Остальные кликали ведьмой, лесной колдуньей, Чёрной Галкой. Откуда взялось прозвище, Ют не знала, хотя и грешила на свой мрачный наряд, изношенный и перештопанный настолько, что порой он и впрямь походил на потрепанное птичье оперение. Но что поделать, если это единственное её платье, в котором удобно собирать травы в лесу?
Чёрную Галку знали во всех окрестных деревнях. Некоторые её до ужаса боялись, всегда обходили стороной, осеняя себя святым знамением, и шептали вслед проклятия, а вечером молились за избавление от дурного глаза. Большинство вели себя сдержанней, но и с распростёртыми объятиями Ют встречать не торопились. А ну как соседи уличат, что ты ведьму у себя привечаешь?
Несмотря на это, сживать Чёрную Галку со света никто не собирался. Охота на ведьм, которая некогда шла по всему северу, давно уже канула в прошлое. Кого и за что в те времена вешали и жгли на кострах, не могли припомнить даже самые древние старики. Ныне же далеко не все люди верили, что непогода, засуха и скисшее молоко у коров — не что иное, как ведьмины проказы. Вот порча или хворь колдовская — это да, это по их части. Но Ют в таких напастях, к счастью, не обвиняли, ведь от живой от неё всем было гораздо больше пользы.
У травницы всегда можно было достать полезное снадобье или лечебную травку: и от головой боли, и от зубной, и от кашля, и от чего хочешь. Женщины присылали детишек за мазями и целебными настойками, мужчины чаще обращались за средством от похмелья или изжоги, а молодёжь всё больше за приворотными зельями. Как готовить последние, Ют понятия не имела — любовь была не по её части — но вот чем усилить желание, знала хорошо, и, судя по её опыту, этого всегда хватало с лихвой.
Шли к травнице с ранами и переломами, чтобы обработала и перевязала на совесть и не мучила пиявками, как злодей Вернер, шли и роженицы из тех, кто не доверял своим деревенским повитухам. Так что вроде и была Чёрная Галка бельмом на глазу, но и обойтись без неё было трудно. Тем более что за свои услуги Ют брала немного, и всё больше продуктами да тряпьём, либо просила помочь по хозяйству: воды натаскать, дров нарубить. Деньги она принимала редко, ей некуда было их тратить.
Ориентируясь по приметному флюгеру на доме аптекаря, Ют дошла почти до самого конца тропинки и свернула в сторону огородов, прошла вдоль невысокого покосившегося забора и вышла в одно из ответвлений единственной сквозной деревенской улочки. Отсюда до нужного дома было уже рукой подать, и она, немного напугав своим появлением нескольких старух, вышедших погреться на утреннем солнце, быстро добралась до места и постучала в калитку.
Влас, выглянув наружу, торопливо посмотрел по сторонам и, убедившись, что никто не смотрит, впустил её внутрь. Ют прошла по дорожке прямиком к дому, старому, но ухоженному, на пороге которого её уже ждала дородная пожилая женщина, кутавшаяся в шерстяной платок.
— Пришла, милая, проходи скорее, — сказала она и поспешила проводить гостью в дом. — Заходи, из прихожей направо.
Коренастый мужчина лет сорока лежал на узкой кровати у окна. Глаза его были закрыты, бледный лоб покрыт испариной, под глазами залегли глубокие тени, а тяжёлое дыхание срывалось на хрип.
Ют поставила на пол свою котомку, приблизилась к ложу больного и замерла в нерешительности. А что если оно? Она хорошо помнила больных шахтёров, к которым её приводили люди из артели Клемма. Они называли болезнь чумой или чёрной лихорадкой, хотя ни то ни другое не соответствовало истине.
Тело больного чумой покрывалось уродливыми сочащимися гноем наростами, испуская при этом тошнотворный трупный запах, а лёгкие переполнялись кровью и другими выделениями, что отторгались в приступах жесткого кашля. Чёрная лихорадка отличалась тем, что вызывала такой жар, от которого несчастные больные буквально сгорали в считанные часы после проявления первых симптомов. Но эта напасть была чем-то иным, с чем Ют никогда ещё не сталкивалась.
Больные умирали быстро, за несколько дней, и лишь самые дюжие держались около недели, прежде чем впасть в спасительное забытье и испустить дух. Но при этом казалось, что болезнь намеренное мучает свои жертвы, истязая их день за днём, по капле высасывая жизненные силы, чтобы оставить после себя истощённое и окровавленное тело. Многие из несчастных шахтёров, которых Ют довелось повидать, умоляли лишить их жизни, а у кого-то не хватало сил даже на это.
Подкрепляя этот ужас и сея панику среди людей, по Марбургу и окрестностям с пугающей быстротой распространялись слухи о новом недуге, один страшнее другого. Ни стража, ни люди бургомистра воспрепятствовать этому уже не могли, и потому напряжение в городе росло день ото дня, а Старый Вернер, будучи в курсе последних новостей, с придыханием рассказывал, что чёрные кресты уже малюют на стенах уже и в Вальцберге. Что и говорить, у страха глаза велики.
Пересилив себя, Ют склонилась над больным и приступила к осмотру. Страшных симптомов, виденных ею у шахтёров, к счастью не нашлось, хотя... если срок невелик... Нет! Ют решительно отбросила подобные мысли.
Глаза чистые, как и кожа. Никаких кровоизлияний, никакой чёрной сетки вен и тёмных пятен в тех местах, где размякла плоть. Болезнь обнажала мышцы и кости, покрывала тела несчастных болезненными струпьями, уродуя ещё живых людей так, как дикие звери не уродуют мёртвые тела. У мужчины не наблюдалось ни единого намёка на что-либо подобное, и у Ют отлегло от сердца.
Распахнув больному рубаху, она ощупала его живот и прильнула ухом к груди. Сердце билось часто, но ровно, а вот за каждым вдохом неизменно следовал булькающий хрип. Похоже, всё было проще, чем она изначально предполагала. Хвала матушке-природе и всем святым!
Разогнувшись, Ют поймала на себе полный мольбы взгляд больного.
— Скажи, — проговорил он слабым голосом. — Только честно. Оно?
Она покачала головой, и не без удовольствия заметила проблеск облегчения в глазах мужчины.
— На ветру работал? Под дождём? — строго спросила она. — Погода-то всю неделю не жалует.
— Да, вот, позавчера только, — припомнил больной. — Коровник правили. Первый день проработал до ночи, а на второй и встать-то толком не смог, свалился с горячкой.
Ют покивала и принялась копаться в котомке, извлекая на свет пузырьки, мешочки с порошками и туго перетянутые бечевкой пучки трав. Больной, чуть вытянув шею, с любопытством за этим наблюдал.
— От жара я тебе питьё наведу, — сказала она, встряхивая бутылочку с травяной настойкой. — К вечеру станет легче. Чем глотку лечить, матери твоей объясню. Три-четыре дня из постели не вылезай, а там уже и на поправку пойдёшь, уяснил?
Больной кивнул.
— Спасибо, — пробормотал он. — Ты, это, деньги у Власа возьми...
— Не нужны мне твои деньги, — отмахнулась Ют.
— Другого нет ничего.
— Вот и потрать сам на что-нибудь полезное. А мне другая помощь нужна. Ты ведь плотничать умеешь?
— Отчего ж нет? Умею.
— У меня крыша в сарае совсем худая стала: пройдут дожди — того и гляди расползётся. Материалы есть, инструмент тоже есть, а сделать некому.
— Понял. Будет тебе крыша, Чёрная Галка. Дай только оклематься.
— Без спросу можешь приходить и делать, — сказала Ют, откладывая в сторону несколько пучков сушёных трав. Остальное она убрала обратно в котомку. — Даже если меня дома не будет, заходи — там всегда открыто. А сейчас пей.
Она протянула ему стопку с тёмной настойкой, и мужчина, недоверчиво понюхав содержимое, выпил её одним махом, поморщился и, отказавшись запить, улёгся обратно на кровать.
— Всю жизнь бы так лечился, — одобрил он. — Не оставишь ещё стопочку?
— Тебе хватит, — усмехнулась Ют. — Бывай.
Уходя, она оставила старухе травы и наказ, каким образом их заваривать и давать больному. От денег отказалась, хотя и не без труда, поскольку старуха попалась упорная и всё никак не хотела отпускать травницу, не заплатив ей. В итоге Ют покинула этот дом с увесистым кульком пирогов.
Снова обходить деревню по околице Ют было лень и она, набравшись смелости, решила пройти напрямик по главной улице. Несколько детишек, завидев её, с визгом бросились прочь, хотя местные мальчишки всё больше с интересом рассматривали ведьму, выглядывая из-за забора или вскарабкавшись на высокое дерево. Встречные мужчины молча отворачивались, деля вид, что торопятся по неотложным делам, старики перешёптывались, а несколько женщин у колодца одарили её такими ненавидящими взглядами, что Ют невольно поёжилась.
— Смотри: пошла, пошла. Всё ходит тут, покоя не даёт.
— И что они её всё привечают? Нет бы гнать в шею.
— Так это старик Вернер всё с ней якшается. Приворожила, поди.
— Так она-то, поди, все недуги и порчи и насылает, а потом ещё и лечить приходит, хитрая Галка.
'Ну вот, — подумала Ют, — опять те же разговоры. Прямо как полгода назад, когда половину деревни скрутила желудочная хворь. Тогда хорошо ещё не побили. Вовремя спохватились, что в отсутствие Вернера, который был на месяц в отъезде, лечить их будет некому'.
Случай тот почти стёрся из памяти, однако неприятный осадок всё-таки остался, и Ют на всякий случай ускорила шаг.
Когда она проходила мимо дома аптекаря, входная дверь распахнулась, и на пороге появился сам хозяин. Худой и сутулый, с редкими седыми волосами, он посмотрел на неё поверх стареньких очков с толстыми линзами и приветливо помахал рукой. Ют ответила скромным кивком.
— Зайдешь? — спросил аптекарь. — Или торопишься?
— Чтобы тебе опять в спину плевали? — усмехнулась Ют. — А как же — я ведь ведьма!
Дом у Вернера был хороший: сложенный из добротных, толстых бревен, большой и ухоженный. Прихожая делила дом на две половины. Левая представляла собой аптекарскую лавку, совмещённую с приёмной, где и проходила большая часть рабочего дня аптекаря, а в правой располагались гостиная, кухня и спальня. Также в прихожей имелась неприметная узкая лесенка, что вела на чердак, такой просторный, что хозяину хватило места обустроить там кабинет. На маленьком участке позади дома у Вернера стояло его главное сокровище — теплица с остеклённой крышей, где он уже который год с переменным успехом выращивал какие-то травы. Рядом с теплицей был пристроен небольшой сарайчик, напротив которого возвышался чуть покосившийся туалет. Последний большинство деревенских считали придурью, однако старик-аптекарь был слишком чистоплотен, чтобы обходиться простой выгребной ямой.
В гостиной Вернер усадил Ют в глубокое кресло, подтащил маленький столик, выставил на него тарелки со сладостями, к которым на старости лет стал питать особую любовь, и стал заваривать чай, сдабривая его листьями чёрной смородины.
Ют, расслабившись, откинулась на мягкую спинку, и наблюдала за его манипуляциями: вот он закидывает заварку в керамический чайник, вот добавляет туда сушеные листья смородины, снимает с плитки у очага другой чайник — из чугуна, даёт постоять с минуту, и только тогда заливает горячую воду в заварочный.
Ют не знала отца и мало общалась с матерью, воспитывали её строгая, деспотичная бабушка и тихий, незлобивый дедушка. Последний был по жизни молчалив, редко перечил жене, до безумия любил внучку и создавал в доме неповторимое ощущение уюта. Когда он ушёл, на его могиле Ют единственный раз в жизни позволила себе разрыдаться. Ни до того, ни после она не переживала потери так остро. Старый Вернер, заваривая гостье свой любимый чай, до боли напоминал ей деда, и то незабываемое чувство уюта ненадолго возвращалось к ней.
— Никогда не заваривай чай крутым кипятком, — уже невесть какой раз наставлял её аптекарь. — Ошпаришь листья — получится бурда, которую и пить-то невозможно. Дай воде с минуту остыть, и после этого заливай. Вот тогда-то чай сможет отдать вкус и аромат в полной мере.
— Я чай мало пью, всё больше кровушку, — сказала Ют, принимая из его рук исходящую паром чашку.
— Тем более, — Вернер сделал глоток и закусил куском сахара. — Приобщайся к высокому.
Напиток согревал, бодрил и к тому же обладал отменным вкусом. Ют быстро прикончила первую чашку, и Вернер тут же налил ей вторую.
— И как ты их терпишь, ума не приложу, — сказал он, поглядывая в окно на гомонящих старух, которые собрались на крыльце у дома напротив и что-то бурно обсуждали. — Платить за твоё добро подобным отношением — дикость.
— У народа крепкая память, — пожала плечами Ют. — Пару веков назад ведьм жгли по всей стране. Кого за дело, кого по навету, а кого просто за компанию. Думаю, что и в наши дни, случись подобная травля, к столбу прикрутили бы и правых, и виноватых.
— Жила бы ты в деревне, носила обычное платье, да мужика себе нашла — горя бы не знала, — наставительно сказал Вернер.
— Ой ли?! — Ют всплеснула руками. — Тут каждая вторая косо смотрит на соседок: у той двор чище, у другой бельё быстрее сохнет, третья лицом глаже, чётвёртая готовит вкуснее. Все они, ясное дело, ведьмы и колдуньи, ворожбой да сглазом занимаются. И для таких вот 'колдуний' у местных кумушек с их мужиками всегда найдётся увесистый камень за пазухой.
— Это типично для глухих деревень, — вздохнул Вернер. — Ничего не попишешь. Я, как ни пытался, так и не смог вдолбить им в головы простые и понятные вещи, что болезни, неурожаи и прочие беды не от ворожбы берутся. Они же люди-то неглупые, и про погоду знают, и как за скотиной ухаживать, и даже о гигиене... хм, ну, какое-никакое представление имеют. А как что приключится — у них на всё один ответ: сглаз, порча, колдовство. Хвала святому Шебу, хотя бы часть невзгод мы с тобой от них отводим.
— Только понимания не встречаем, — горько усмехнулась Ют.
— Это да, девочка, это да.
Ют закинула в рот лимонный леденец и с удовольствием принялась рассасывать. Вернер, будь он неладен, и ей привил любовь к сладостям, коих она лет этак до двадцати в глаза не видела. Сам он, насколько ей было известно, частенько делал заказы у марбургского кондитера, и эта статья расходов была у него одной из самых крупных.
— Так ты хотел о чём-то попросить? — осведомилась Ют как бы невзначай.
— С чего ты взяла? — Вернер принял удивлённый вид.
— Чаевничаем мы обычно поутру, либо поздно вечером, а не днём, на столе мои любимые конфеты, да и выскочил ты из дому так шустро, будто караулил меня.
Вернер вздохнул:
