Белые Врата

— Потому что я идиот!

— Идиот, — вдруг безразлично соглашается Арлетт. А до этого чуть ли не орали. — Погибнешь тут вместе со мной.

— Не знаю, кто как, а я лично умирать не собираюсь. Идти можешь?

Она делает пробный шаг, припадает на ногу, охает. И, сквозь зубы:

— Могу.

На каждое плечо по рюкзаку.

— Тогда пошли!

Идти надо. Единственный шанс на спасение — выкопать убежище в снегу. А здесь копать нечего, бетонный фирновый снег и лед. Чуть в стороне должна быть скальная гряда, там с подветренной стороны много снега. Туда и нужно идти.

Он старался не думать о том, насколько сильно у нее травмирована нога. И чего ей стоит каждый шаг. Надо идти, идти как можно быстрее. Добраться до скал, там еще копать надо. Взгляд на часы. Минус тридцать один. Прихватывает щеки, немеет кончик носа.

Он подгоняет Арлетт, иногда берет ее за руку и буквально тащит за собой. И тогда она не выдерживает, и даже сквозь ветер он слышит стон боли. Терпи, терпи, Аленка. Ты же дочь этого... как его... крутого папаши Деларю.

Скалы возникли из белой пелены внезапно, в двух шагах. Как будто из ниоткуда. Когда он уже надеяться перестал и шел просто потому, что надо идти.

Останавливается, рядом на колени падает Арлетт. И сквозь паузу в порывах ветра ее тихое:

— Я не могу идти дальше...

— Дальше и не надо.

Скидывает рюкзаки, достает лавинные лопатки. Времени выбирать наилучшее место нет. Куда пришли, там и будем...

— Копать!

— Я не могу...

— У тебя нога травмирована, а не рука. Копай! Вот отсюда.

К тому моменту, когда они выкопали в снегу пещеру, достаточную для двоих, Артем на термометр смотреть уже перестал. Толку-то... и так ни щек, ни носа, ни пальцев на ногах не чувствует. Втолкнул внутрь француженку, следом свой рюкзак. Последний взгляд назад. Вокруг белый ад. И Врата в него совсем близко.

Проскальзывает следом, внутрь, рюкзаком Арлетт затыкает вход. Их окутывает полнейшая темнота. Зато ветра нет. И сразу теплее. Или ему кажется?

— Арти?..

— Передай мне мой рюкзак.

Наощупь находит в недрах рюкзака газовый баллон, горелку. Распускается голубой цветок огня, подсвечивая снежные своды. Нда, Литвинский теперь может принимать участие в соревнованиях по постройке иглу на время. Ладно, с первой в череде задач по выживанию они справились. Очередной взгляд на термометр. Минус тридцать. Отлично, теплеет. Сейчас прогреется "дом".

В чем еще один плюс их "дома" — его пить можно. Набирает в котелок снега, пристраивает горелку поустойчивей на "полу".

— Ну что, время хоть еще и не пять, но предлагаю выпить чаю.

У Арлетт лицо словно закаменело или заморожено. Даже ясные зеленые глаза будто подернуты тонким слоем льда. Или это слезы? Холод, боль, стресс. Артем понимает, ей сейчас очень трудно.

— Что с ногой?

— Больно.

— Где именно?

— Везде.

Литвин не врач, но, как ему кажется, ничего сверхстрашного нет. На перелом не похоже, скорее всего, травмирован ахилл. Ну и марш-бросок сквозь буран усугубил травму. Так выхода-то другого не было. Ладно, теплее станет внутри, он ботинок снимет с Арлетт, посмотрит получше.

Вода закипает. Пакетик чаю в кружку, сахар. Ни один нормальный человек в горы коньяк или водку не потащит. Только спирт. Чистый медицинский спирт. И сам чуть пригубил, горло обожгло, закашлялся, заел снегом. Зато сразу где-то внутри образовался сгусток тепла. За последние несколько часов почти забытое ощущение.

Протянул Арлетт кружку.

— Пей.

— Спасибо, не хочу.

Прекрасно. Просто отлично. Мы собрались страдать? Нянчиться он не будет.

— "Спасибо" и "Не хочу" будешь говорить кому-нибудь другому.

Привалился спиной к рюкзаку, расставил шире ноги. Дернул ее за руку.

— Иди сюда.

Пристроил несопротивляющуюся девушку между своих коленей, прижал спиной к груди, в руку сунул кружку с чаем.

— Если я сказал "Пей", значит, ты пьешь! Иначе сейчас за шиворот кипяток вылью! Но ты у меня все равно согреешься! Ясно тебе?!

Что ни говори, а результат — главное. Он был груб, он сделал ей больно, он заставлял ее, но они еще живы. Сидят... ну, если не в тепле, то скоро здесь будет почти приемлемо. И она даже пьет чай.

Артем сам чувствует, что начинает потихоньку "оттаивать". Этому способствует и глоток спирта, и тепло чужого тела рядом.

— Можно, я тоже у тебя чаю глотну?

Она чуть поворачивает голову, протягивает ему кружку. И когда их взгляды встречаются, а пальцы соприкасаются на едва терпимо горячей кружке...

Кружка перекочевывает в руку Артема, ее губы утыкаются ему в обледеневший ворот куртки...

Чай допивает Литвин, пока Арлетт тихо выплакивает свое горе. Ну и ладно, полкружки выпила, теперь можно и поплакать. И то, и другое ей необходимо. В конце концов, повод для слез у нее есть.

Все-таки его карма состоит не только из храпунов. Но еще и из плачущих девиц.

____________

фирн* — плотно слежавшийся, зернистый и частично перекристаллизованный, обычно многолетний снег, точнее — промежуточная стадия между снегом и льдом.

Глава 15. Вдвоем.

— Арти?..

— Да? — проревелась, слава тебе, Господи.

— Сколько мы тут?..

— Не знаю, Ален. По-разному бывает. Сейчас трудно сказать.

— Я не то... Сколько мы тут сможем... пробыть?

— От еды зависит. И от газа. Воды тут дофига. Но, думаю, неделю можно продержаться.

— Неделю?! Так много?!

— Вряд ли буран столько продлится. Как правило, не больше пяти дней. А, скорее всего, и того меньше.

Она помолчала. А потом все-таки решила допросить его.

— Почему ты не ушел?

Артем вздохнул. Ну, какая разница, почему?

— Не смог.

— Почему?

Вот почемучка!

— Считай, что я вынашивал коварные планы твоего соблазнения. А тут такой случай...

Она замирает, он чувствует это всем телом. Что-то он явно не то брякнул, учитывая ситуацию с Гаспаром.

Чуть слышное фырканье.

— Смешной ты, Литвин.

— Ага. Клоун белого цирка.

— Точно. И нос у тебя красный.

— У тебя тоже.

Она снова усмехается. Браво, Литвин. Хорошо отвлекаешь девушку.

— И что мы будем делать?

— Ждать. А для начала — давай проведем ревизию нашего имущества.

__________

Пока они проводили ревизию имущества, "дом" прогрелся. Теплый воздух от горелки оплавил стены, и они блестели схватившимся льдом. Очередной взгляд на термометр. Еще полчаса, и будет ноль! Отлично, выше нуля внутри температура не поднимется, но это и не нужно. Нуля более чем достаточно, а сколько там снаружи... Об этом лучше не думать, на таких высотах может быть и сорок, и пятьдесят градусов по Цельсию. Со знаком минус, разумеется.

Ревизия показала, что у него есть два очень нужных, но в данный момент абсолютно бесполезных девайса. Это севшая нахрен рация (а запасные аккумуляторы были в рюкзаке у Коко, если он ничего не путает) и зарядник на солнечных батареях, от которого пользы в условиях полного отсутствия солнца — ноль повдоль. Повертев их в руках, Артем вздохнул и засунул обратно на дно рюкзака. С идеей отправить Emergency Call (экстренный вызов — прим. автора) по рации, чтобы хотя бы просигнализировать, что они живы, стоит пока распрощаться.

Еды у них немного, но дней пять они продержатся, и даже не совсем впроголодь. Есть две непромокаемых коврика, подстелить под спальники. И, кстати, о спальниках...

— Покажи свой.

Рано он решил, что экологи бывалые. Ну разве это спальник?! Хотя для ночевки в палатке, когда за бортом всего минус пять, еще нормально. Но тут... околеет она в этом спальнике.

— Держи, — протягивает ей свой. — Меняемся.

Арлетт все понимает, девочка опытная.

— Нет, — качает головой. — Это мой спальник, я и буду в нем... мерзнуть.

Какие мы благородные страдалицы...

Литвин рассматривает замки на ее спальнике, потом на своем. А ведь подходят. Встегивает одну молнию в другую, соединяя спальные мешки в один, двухместный. Вопросительно смотрит на Арлетт. Поняла?.. Поняла. Кивает.

Да это и правильно, собственно. Тепло надо беречь. А сберечь его в одном спальнике, плотно прижавшись друг к другу, гораздо проще. Это в любом пособии по выживанию в условиях холода написано.

— Предлагаю что-нибудь сожрать и лечь спать. Делать все равно нечего. И лично я что-то как-то... устал.

— Поддерживаю. А можно мне еще того... что ты в чай наливал?

После еще одной порции "того, что наливают в чай" и скудного ужина (гречка из пакета, куда же без нее, и чудом завалявшиеся на дне рюкзака Артема грецкие орехи — полгорсти в совокупности) Арлетт заснула быстро. Практически как под наркозом. Щекотно дышала ему в шею теплыми парами спирта, спустя минут десять, уже во сне, обняла Артема за спину. Что ей снится? Что это Гаспар рядом? Да плевать. Главное, что им тепло обоим — и ему, и ей. Так что пусть обнимает.

А он долго не мог уснуть и думал о разном. Страха не было. Весь его опыт говорил о том, что они выкарабкаются. Успели, в последний момент, но все-таки — успели. И Аленка молодец. Правильно папаша Деларю дочку воспитал, может гордиться. В такой ситуации, под такими ударами она повела себя более чем достойно. Артем вдруг вспомнил свою последнюю спасательную операцию и спасенную Веронику. Да уж... Дон Литвин, блядь, рыцарь в сверкающих доспехах, спасающий очередную деву из снежного плена. Хотя... в поведении Вероники и Арлетт все же есть некая разница. Здорово, наверное, быть дочкой крутого альпиниста.

Сам Артем был из совершенно обыкновенной семьи, папа-инженер, мама-экономист. Сын, правда, выбрал гуманитарную специальность, зато поступил в МГУ, родители были довольны. И ничего не предвещало беды, пока он на втором курсе не поехал с однокашниками на Домбай. Один раз увидел горы и — пропал, изменился невозвратно.

Эти размышления все-таки склонили его ко сну, и перед тем, как провалиться в небытие окончательно, он прижал к себе Арлетт покрепче. Пингвины в Антарктиде друг к другу прижимаются, а они чем хуже?

Просыпаться в кромешной темноте непривычно. Артем не сразу сообразил, где он. И кто рядом. Поднял руку с часами к глазам, цифры на циферблате слабо светятся в темноте. Благословенный ноль градусов, а время... Нормально они проспали, уже действительно утро, хоть и раннее.

Он как-то сразу почувствовал, что Арлетт не спит.

— Доброе... — хрипло прокашлялся, — доброе утро.

— Доброе, — эхом отзывается его соседка по спальнику.

— Сейчас солнце включим, — Артем перегибается через нее, с намерением дотянуться до газового баллона. В темноте губы касаются чего-то — то ли ее щеки, то ли лба, непонятно. Но кожа удивительно нежная. Что не может не радовать — значит, обморожений нет. — Извини, — буркнул.

Он долго ковыряется в рюкзаке в поисках газовой лампы, чувствуя, как Арлетт под ним замерла. Наконец, прикручивает вместо горелки к баллону лампу. Вот и солнце взошло. Аленка, щурящаяся на свет, взъерошенная, напоминает какую-то смешную птицу. Не орла, а, скорее, нахохлившегося воробья.

Артем возвращается на свое место в спальнике, и, подперев голову рукой, смотрит на Арлетт. На первый взгляд кажется, что с ней все в порядке, несмотря на пережитое накануне.

— Как ты?

Она пожимает плечами. Смотрит в обледеневший "потолок"

— Как нога?

— Пока непонятно.

— Болит?

— Пока нет.

Лаконично.

— Не замерзла?

— Нет, — и, после паузы, повернув к нему лицо. — Ты очень... горячий. Как печка.

Белые стены, поблескивающие в свете лампы. Вдруг становится очевидным, что места-то очень мало. И они совсем рядом. Его колено упирается ей в бедро, а ее плечо касается его груди. Расстояние между ними, и без того незначительное, будто исчезает совсем. По ее лицу пляшут отсветы от лампы, но глаза это не согревает — светлы абсолютно холодным оттенком травы под слоем инея. Хотя внутри, как говорят — на самом дне, что-то разгорается. Что-то, что не имеет никакого отношения к лампе и газовому баллону. В абсолютной тишине снежной пещеры, куда едва пробивается свист ветра снаружи, участившееся дыхание особо слышно. Узкие, резко очерченные губы дрогнули. Не нужно быть психологом, чтобы понять...

В голове эхом звучит голос профессора Звонарева:

"Реакция на стресс проявляется по-разному, в зависимости от физиологических особенностей организма. Кто-то впадает в оцепенение, кто-то начинается смеяться, а кто-то испытывает сильнейшее возбуждение. Да-да, — повышает голос профессор на шепоток и смешки в аудитории. — Именно возбуждение. Сексуальное возбуждение."

Аленка осознала, наконец-то. Что ее жизнь подвергалась опасности. Что она могла бы уже быть к этому моменту куском заледеневшего белка. Что ее предали ее друзья и любимый. Что весь ее мир рухнул в одночасье. И, вопреки всему... Она жива, в тепле, несмотря на то, что в паре метров от нее бушует смертоносная снежная буря. И все это благодаря тому, кто находится так рядом, только руку протяни.

Она пошевелилась или ему показалось?

"Это так называемая адреналиновая зависимость. У некоторых людей выброс адреналина в кровь, в сочетании с некоторыми другими ферментами и гормонами вызывает состояние эйфории. Схожей с реакцией во время секса. У таких людей часто во время стрессовой ситуации или сразу после нее возникает желание близости. Особенно, если стрессовая ситуация накладывается на уже существующую симпатию или влечение, пусть даже незначительное".

Давай, Литвинский, соберись. Ты же видел такое не раз, ты понимаешь, что происходит. Ты же профессионал.

— Жрать хочу, умираю. А ты?

Она моргнула от неожиданности. Но выражение глаз меняется быстро. Секунда — и в них нет больше морозной пелены, они снова ясные и почти, насколько это возможно в данной ситуации, безмятежные.

— Тебе хорошо. Твое желание... проще удовлетворить... чем мое.

— А ты чего хочешь? — спрашивает он осторожно и небрежно одновременно.

— Как тебе сказать... — она усмехается. — Очень хочется... пи-пи.

— О, да! — Литвин с облегчением улыбнулся в ответ, хотя легкое непоследовательное сожаление все же кольнуло. — Придется выходить наружу. Расскажешь, как там.

— А ты сам не хочешь?

— Я привык дамам уступать, — галантно наклоняет голову Артем.

Арлетт фыркает в ответ. Но из спальника вылезает.

Спустя пару минут...

— Отвернись!

— Чего?

— Отвернись быстро!

— Зачем?

— Сейчас сяду голой... butin (фр. попа) на горелку!

— Обморозилась? — встревожился он.

— За две минуты вряд ли успела. Но там тааак холодно... — чуть ли не подвывает жалобно.

— Дай, я посмотрю.

— Не надо!

— Тогда я отворачиваться не буду.

Она ворчит, залезает в спальник, трясется там от холода.

Спустя пару минут Артем протягивает ей кружку.

— Ваш чай, мадмуазель.

— А круассаны? — морщит она нос.

— А круассаны я потерял по дороге.

— Спирт налил?

— Обижаешь! Разве я могу предложить даме с замороженной... попой чай без спирта!