Теперь надо было немного подождать, час-полтора, и в сознание голодных собак на смену образа отвратительного и опасного паука, вышедшего на охоту, вернется — он только на это и надеялся!— сладкий образ вола в дальнем ущелье. А если собаки возвратятся сюда, у него будет простой выбор: перекатиться назад через пограничную веревку или все-таки умереть в бою.
Кадет прислушался. Было тихо, только иногда в далеком женском лагере кто-то отчаянно визжал, и как всегда после длинного жаркого дня, становилось прохладно, именно так, как требуется, чтобы начать длинный путь. Он повернулся спиной к лагерю и начал концентрироваться, чтобы долгим сильным усилием порвать цепи на груди и спине. Но сначала — согреться. Значит надо взять за руку мать.
... Мы с матерью неторопливо идем вверх по тропе от родовой пещеры к Камням Памяти нашего племени. Мы босы, как того требует ритуал, и только медвежьи шкуры покрывают нас, меня — до пят, а мать — до бедер. Это тоже ритуал.
Мать — громадна, как гора, мне приходится высоко задирать голову, чтобы увидеть ее лицо. Ветер с ближних белых вершин шевелит высокий иссиня-черный гребень ее волос на голове. Когда-нибудь, надеюсь я, я стану такой же большой и сильный и красивый, как она. А пока я делаю три шага там, где она делает один. Моя прекрасная мать!..
Она держит меня за руку, и щедро переливает в меня свою энергию, мне тепло, хотя на тропе все чаще попадаются замерзшие лужи и наметы снега. Когда я спотыкаюсь об мелкие булыжники, а сумка с инструментами бряцает и крепко бьет меня по боку, мать недовольно поддергивает меня вверх, и я легкой ракетой взмываю ввысь, щекой прижимаясь к пружинистым густым волосам на ее ногах, а макушкой касаюсь нижнего края жесткой медвежьей шкуры, накинутой на ее сильное тело.
Легенда нашего народа гласит, что мы — далекие потомки почерневших горных бурых медведей, но мы стали разумными и черными, а они — нет, и остались дикими и бурыми. Мы не верим пришедшим к нам триста Светостояний назад со звезд маленьким новангам, которые все эти века утверждают и учат нас, что дикие бурые медведи — наши глупые, остановившиеся в развитии братья, а они, нованги, — тоже наши братья, только ушедшие от нас очень далеко вперед. Нованги и взаправду немного похожи на нас, только они в три раза меньше нас ростом, у них на лапках не твердые ногти-когти, как у правильных урду, а маленькие ловкие пальчики, они плачут, обнаружив в горах ободранный и объеденный нашими охотниками труп бурого медведя, и хоронят его, громко порицая нас, но не наказывая. Не наказывая нас.
Но каждый взрослый урду и теперь старается найти в горах и убить дикого бурого медведя, убить не страшным дальнобойным оружием новангов, а как полагается — честно померившись с ним силой, когтями и зубами, убить и сшить из его шкуры накидку. Хотя теперь найти большого бурого медведя становится все трудней. Хотя теперь можно купить у новангов любую одежду.
На пути нам встречаются Камни Памяти чужих родов, и существующих и пропавших во времени, и тогда мать берет меня на руки или сажает на плечи, с разбега перепрыгивая их. С ее плеч в просветах между покрытыми снегами и ледниками вершинами ближних двадцатитысячников виден шпиль Центра Галактической Связи, и купол Госпиталя, и пирамида Складов, а однажды я вижу беззвучно взмывающий вверх грузовой шатл, похожий на гигантскую шишку. Склады опустели — вот почему мать сегодня не на работе. Я сам понял это! Я смышленый. Это признают и нованги. Только в моем племени это не почетно.
За поворотом тропы открывается ровная поверхность старого кратера. Мать останавливается и ссаживает меня с плеч. Вокруг нас множество больших валунов.
— Покажи мне Камень твоего отца,— экзаменует меня мать, и я показываю на большой валун с высеченным сбоку рисунком корабельного сопла. Мать довольно кивает. — Ты помнишь, кто твой отец и как его зовут?
— Землянин, Эйван. Механик. Ты называла его Шоколадка.
— Сейчас он — в Пространстве. Ты знаешь: он признал тебя своим сыном. Гордись этим. Теперь покажи мне Камень твоей матери и скажи, кто она и как ее зовут.
— Она земурда, — я трогаю Камень матери. На камне выбит наш родовой герб. — Ее зовут Красотка.
— Нет,— мать сердится, и гребень на голове начинает топорщиться. — Так меня называл твой отец, скажи мне мое родовое имя, и что оно значит и почему.
— Дауутрипрака. Половина горы. Потому что ты — дочь землянки и урду.
Мать улыбается, обнажая клыки, белоснежные и очень правильной формы — это потому, что она пользуется зубной пастой и каждый год ходит в Госпиталь к стоматологу. И меня водит к нему. Я люблю ходить к стоматологу — у меня отличные человеческие зубы, осмотрев их, он просто дарит мне игрушки и конфеты. Моему деду-урду, Большому Черному Каменному Медведю, не нравится мое человеческое лицо и особенно — мои зубы. Его утешат только то, что я смышленый, хотя так мало похож на урду.
— Покажи мне свой Камень, скажи, кто ты и как тебя зовут, и что значит твое имя.
— Я — Кадет! Я люден. Я дважды землянин и однажды урду. А мое имя означает молодой воин. Я — наследный внук вождя урду.
— Кадет — ученик воина,— поправляет меня мать. — Сегодня, — торжественно и с гордостью произносит мать традиционную формулу,— когда тебе исполняется пять Светостояний, пять стандартных лет по исчислению новангов, ты нарисуешь, а потом вырежешь на своем Камне свой герб. Когда ты умрешь, твой дух войдет в этот камень и будет спать там до той поры, пока камень не разрушится по воле Судьбы или людей. Тогда твой дух возродится в другом теле, здесь или в другом мире, в эти или в другие времена. Пусть будет так.
— Пусть будет так,— повторяю я за матерью.
— Когда врач из Госпиталя сказал, что ты жизнеспособен, человекоподобен и дал тебе код и зарегистрировал тебя в Реестре Разумных, мы с твоим отцом поставили здесь этот Камень. Видишь, какой он большой и ровный и твердый, твой Камень? Мы его долго выбирали и много потели, пока катили его сначала вниз с гор, а потом сюда. И потом много потели. — Мать улыбнулась, вспомнив. — Твой отец — очень сильный мужчина... Ты будешь таким же, Кадет! Приступай!
Мягкой желтой глиной я нарисовал на южном боку моего Камня мой герб — я сам его придумал! — тройную звездную спираль, а затем плазменным резцом из инструментальной сумки начал вырезать рисунок. Эту сумку год назад мне подарили нованги, когда я нашел в дальнем распадке потерянный грузовым флайером стотонный контейнер с концентратом руды. Неделю я искал в горах этот проклятый контейнер, дважды ускользал от взрослых белых тигров, убил детеныша паука-вампира, несчетное число раз чуть не срывался со стен в пропасти и трещины, сто раз пожалев, что у меня пальцы кончаются человеческими ногтями, а не твердыми когтями, как у настоящего урду. Но я единственный из всего нашего племени, вышедшего на поиски, нашел контейнер. Все потому, что мать научила меня пользоваться электронным зондом. И я даже смог включить резервный электронный буй контейнера. Потому что много раз видел, как это делает мать на Складах, где она работает на электропогрузчике. Компания выплатила мне премию и подарила эту настоящую инструментальную сумку планетолога-петрографа. Я знаю все эти слова и все, что они значат. Я — смышленый! И мой дед гордился моей славой. Он тогда даже признал меня наследным внуком. А жало паука, мой трофей, сложил к трофеям рода, а это большая честь, и мои родственники-урду еще сильнее невзлюбили меня. Я большой и сильный. У меня голова и ум землянина, а не урду. Я — люден. Так я значусь в Реестре Разумных, сказал мне нованг-воспитатель в нашем детском саду при Складах.
— Я хочу отдать тебя в школу новангов, а потом ты поступишь в кадетский корпус, — говорит мать. — Так хотел твой отец. Для этого он оставил деньги и еще твои деньги ...
Резец был чудо как хорош, но гранит моего Камня поддавался с трудом, и это радовало нас с матерью, потому что означало, что мой герб на Камне будет держаться долго. И сначала жарко стало ладоням, а потом всему телу, мышцам рук и ног.
... Шорох! Осторожный шорох — неосторожное движение. Кадет вынырнул из транса. Шагах в двадцати от себя, там, где была груда валунов, он увидел новую тень. Человек. Крадется на четвереньках, ощупывая почву перед собой руками. Не напугать бы его... Кадет чуть слышно застонал, и человек замер. Прошло несколько минут, прежде, чем он шевельнулся. И Кадет опять застонал, давая понять, что он — человек. И тень опять застыла в неудобной позе. Кадет простонал дважды. Через несколько секунд из-за валунов дважды негромко постучали металлом о камень. Кадет приподнял скованные руки. Осмысленные движения — информативны.
Невысокий сухощавый старик с пятью косичками на голове — признак, объяснял Монах, высокого рода — рассматривал стоящего на коленях Кадета с нескрываемым любопытством, и в его бледных светлых глазах без труда читались переходы мыслей от осторожного доверия к колебаниям. Один из телохранителей старика, молодой силач, вставший позади Кадета и целящий ему в спину тяжелым копьем, уже устал от их молчания и начал нервничать и перетаптываться. "Этак я могу и копьем между лопаток получить",— подумал Кадет. В шатре было жарко от раскаленной походной жаровни, а старик все равно кутался в плед, покрытый изображениями сложного герба. А еще в шатре было очень светло от трех светильников — это были знаменитые холодные светильники королевства Стерра, и свет отражался от полировки нагрудного панциря старика и от длинного лезвия обнаженного меча, удобно лежащего у него на коленях.
— Значит, собак до утра вокруг лагеря не будет? — переспросил старик. Он неподвижно сидел на скаковом седле, положенном на почву, сидел так удобно и привычно, как на стуле или в кресле. Старый воин отдыхает всюду, где может.
— Не будет, вождь,— ответил Кадет. — Боевое охранение вокруг мужского лагеря — не больше трех сотен человек. Но по виду — они умелые воины. — Старик согласно кивнул. — Надсмотрщики — пастухи, они слишком верят в собак и поэтому сейчас дремлют. Часть из них — в женском лагере, насилуют рабынь. Так было уже десять и восемь последних ночей.
Старик внимательно посмотрел Кадету в глаза.
— Чуги!.. Насилуют...— повторил он эхом. — Они всегда насилуют. У нас насильникам отрезают кое-что и еще у живых вырезают сердце... И изгоняют в дикие горы их родителей. Запомни.
— Да, вождь, — склонил голову Кадет.
— Значит, ты напугал собак, и они отбежали. Очень хорошо... Как же ты их напугал?
— Я не знаю, как это получается,— соврал Кадет, — но меня этому научили на родине, когда я еще был ребенком. У нас в горах много опасных диких зверей, нас учат пугать их молча. Почти всегда получается.
— Лорд, я видел, как собаки бросились от него в стороны, когда он перевалился через пограничную веревку, и уже не вернулись,— негромко подтвердил очень высокий и сильный немолодой дородный телохранитель, стоявший за спиной старика. — Так было, ваша светлость.
— Да-а-а... Где это — у вас в горах? — с интересом спросил старик. Была уже середина ночи, а старика интересовали географические подробности... Или он чего-то ждал.
— В горах Холодных Земель, ваша светлость. — Врать, учили в школе кадетов, надо убедительно, правдоподобно и просто. Может спасти жизнь.
— Кьюррик, ты что-нибудь знаешь о Холодных Землях? — не поворачивая головы, спросил лорд.
— То же, что и вы, мой лорд, из ваших же книжек в библиотеке: великаны, волшебство и еще большая куча таких же небылиц,— проворчал телохранитель Кьюррик. — Например, что черное горючее масло течет там из глубины гор само по себе, они его просто разливают в меха и потом продают на Срединные Земли. Поэтому на Холодных Землях все так богаты. А у нас на рынках за меру этого масла просят два королевских серебряка, это же просто грабеж, ваша светлость, и если Король не слушает меня, скажите ему об этом вы! — сердито добавил он.
— Ну вот, Кьюррик, великан перед тобой,— хмыкнул лорд.— Встань-ка, парень, во весь рост,— повелел он, и Кадет, выждав несколько секунд, чтобы нервничающий у него за спиной телохранитель лорда от неожиданности движения не ударил его копьем, медленно поднялся с колен, расправил плечи и поднял голову. — Славно, славно... Кьюррик, а ты ему, похоже, не достаешь до уха, хотя ты у меня самый высокий воин... А я — так вовсе ... Сколько тебе лет, парень?
— Двенадцать полных лет, ваша светлость,— легко и искренне сказал Кадет. На этот вопрос он отвечал за последний гиккейский год уже раз сто. Это была правда — в пересчете на "два с половиной" — его стандартного физического возраста на гиккейский.
— А горючее масло в самом деле у вас просто так течет из гор?
— Это не так, ваша светлость, — ответил Кадет. Врать надо просто. — Оно само выпирает из камней на Срединных Землях. Они называют его "нефть". Недавно они научились варить его,— надо их чем-то заинтересовать, подумал он. — И от нефти стало больше пользы.
— Да? — равнодушно отозвался лорд. — Я никогда раньше не видел людей из Холодных Земель,— сказал он. — И не один я... Вы все такие... большие и так... непохожи на нас? — Вежливый человек, не произносит обидное "уродливы".
— Я — не самый красивый мужчина в роду,— смиренно произнес Кадет. — И не самый высокий. — Легенды надо поддерживать.
— Да-а-а?.. А что насчет магии? — Лорд остро посмотрел на него. — Ну... видеть невидимое, вызывать из воздуха огонь, ветер, молнии... разрушать и строить ... что еще там, Кьюррик?
— Летать по воздуху, вызывать бесплотных чудовищ и воинов, а главное — оставаться живым после смертельных ударов,— серьезным тоном ответил Кьюррик.
— Так как насчет магии? Знаешь, парень, у нас не верят в магию. Но ведь ты — великан! И прогнал собак!
— Меня этому научили в племени, ваша светлость... Я и ваших собак могу отогнать... А всего остального я не умею. И никто в племени у нас не умеет. Может быть, в других племенах?.. Но я об этом не слышал.
— А как тебя зовут в родном племени? — спросил лорд.
— Кадет или мастер Кадет. — Врать очень легко.— Я горный мастер, ищу и нахожу руды, плавлю металлы, шлифую камни...
— Кад-дет... — медленно произнес лорд. — Странное имя. А как тебя называли в караване?
— Урод.
Лорд поморщился. В это время за пологом шатра кто-то трижды топнул, Кьюррик шагнул в сторону и вперед, с длинным тонким кинжалом "рыбья кость" наготове, а лорд положил руку на рукоять меча.
— Войди! — приказал лорд. В шатер гибко и бесшумно, как зверь-охотник, вошел человек, мужчина, закутанный в черный плащ с капюшоном.
— Лорд Лэннда! — поприветствовал он старика, поклонившись. Плащ он не снимал и капюшон с головы не сбросил. — Мы вернулись, тихо вернулись,— доложил он и покосился на Кадета. Замер, настороженно изучая его.
— Это освобожденный Кьюрриком раб,— пояснил лорд. — Я ему почему-то верю. Садись и говори, лорд Барк. Я ждал твоего возвращения.
