Когда через три-четыре минуты два тела у меня в ногах слабо зашевелились, я без колебаний всадил по девятимиллиметровой пуле в голову каждому. Мертвяки окончательно умерли, не успев толком ожить. Ну, и правильно. Нечего! Мертвый — лежи спокойно и не дергайся.

— У тебя там что? — оборачиваюсь я к уже переворошившему рюкзаки Бурову.

— Да ничего, толком, — отмахивается тот. — Самое ценное — само ружьишко да три десятка патронов к нему. Патроны, кстати, тоже фуфло. Половина — дробь на утку или зайца. Пяток пулевых да картечных несколько. Остальное — полный шлак: фляжки, фонарики, ножики складные. Всё дешевка страшная, будто на развале 'всё по десять' закупались. И еще вот это... На, глянь.

Андрей протягивает мне тощую стопочку листов офисной бумаги с каким-то распечатанным текстом. Начинаю читать верхний и, презрительно скривившись и сплюнув, бросаю их в изрядно натекшую с тел лужу крови. Сколько ж я подобного бреда в свое время на разных форумах в Интернете перечитал? Эротические мечты чахлых пубертатных подростков на тему: 'Вот придет полная задница, а я так — раз, и сразу стану крутым. Добуду у ментов 'волыну', начну 'грабить корованы', трахать манекенщиц и вообще'... А что 'вообще', дети вы безмозглые, инфантильные? Откуда возьмутся силы на что-то, если вы на уроке физкультуры километр пробежать и десять раз на перекладине подтянуться не можете? Откуда 'добуду 'волыну'' и 'грабить корованы', если огнестрельное оружие вы только в своем несчастном 'Контр Страйке' и видели? С чего взяли, что 'тупые менты', которые, в отличие от вас, хоть изредка, да на стрельбы ходят и службу со своим оружием несут постоянно, вам свои 'волыны' вот так возьмут и на тарелочке с голубой каёмочкой подарят? Ну, вот, двое и решили 'абсолютно реальный' сценарий в жизнь воплотить... И чем это закончилось? Да ничем, двумя уже начавшими остывать трупами у меня под ногами! Твою душу!

Начавшиеся было у меня рефлексии по поводу 'слезинки младенца' прерывает стоящий снаружи на крыльце Солоха.

— Борян, давайте живее! Там со стороны торгового центра в нашу сторону хорошая такая толпа прет, особей так на пару сотен, навскидку. Видно, на выстрелы навелись.

М-да, пожалуй, пора делать ноги. Никаких дел у нас тут все равно не осталось: мертвяки окончательно упокоены, ружье и патроны к нему Буров прибрал, а больше тут ничего ценного или для нас интересного и не было. Значит — сворачиваемся.

— Тимуру — ни слова, — обернувшись пристально смотрю я в глаза 'неразлучникам', спускающимся по лесенке в пять ступенек за мной следом.

Те только согласно кивают. Не стоит нашему татарину знать о том, кем на самом деле оказались нападавшие на нас 'бандиты'. Уж на что мы — упыри прожженные и циничные, и то как-то не по себе всем, и мне, и парням — по глазам вижу. А он — на десяток лет моложе и тех могучих говн, что и мы в свое время в Чечне, не хапал. Не нужно ему попусту нервы трепать.

— Чего там? — Гумаров за эти несколько минут явно извелся весь от любопытства.

— Да ничего, — скривил безразличную мину я. — Два дебила решили в НВФ* поиграть. С одной двустволкой на двоих. Ну, и доигрались... Ты молодец, чисто сработал — обоих наповал.

Тимур шутливо козырнул двумя пальцами и выпятил, явно подражая Шварценеггеру, нижнюю челюсть, мол, могём если надо.

— Хватит, — потом друг друга хвалить будете, — ворчит Солоха. — Сваливать отселя пора, а то мы в этой толпе завязнем нафиг. У нашей 'броняшки' и так движок не шибко мощный. Увязнем в толпе — фиг тронемся.

Это он прав. Да только я в толпу зомби, что к железнодорожному переезду от расположенного всего в сотне-другой метров супермаркета 'Спар' в нашу сторону бредет, въезжать и не собираюсь. Снег сошел почти, грязи немного. В общем, по обочине и газонам объехал эту невыносимо смердящую, даже в закрытой машине вонь гниения и едкой химии буквально с копыт сшибает, толпу.

— Не, парни, что-то с этим нужно делать, — заговорил я, когда и зомби, и торговый центр, из которого они выбрались на звук наших выстрелов, остались позади. — Если каждый раз на выстрелы такая орава выбредать будет — это придется на какие-нибудь алебарды переходить. Тяжело, неудобно, опасно — зато бесшумно. Тимуровой 'девятки' тут явно недостаточно будет. Нужно попробовать что-нибудь из Бати под это дело выдавить. Хоть 'глушителей' к 'Клинам'*.

— Не нужно не из кого ничего выдавливать, — негромко вздыхает Солоха и с загадочным видом разворачивается на сиденье и, наклонившись, начинает ковыряться в недрах 'собачника', погромыхивая какими-то железяками. — На вот, держи.

С этими словами Андрей укладывает между передними сиденьями автомат 'Вал'* со сложенным прикладом.

— Ого, — не в силах сдержать изумление я. — И откуда дровишки?

— Из леса, вестимо, — подначивает меня наш скопидомный хохол. — С блок-поста на Калужской.

— Я не понял, а ты что, собранное оружие не сдал?

— Кому, Боря? — в голосе Солохи явно слышно возмущение. — Что-то не припоминаю я там представителей ФСИН... Филипочкину, царствие ему небесное, они тоже ни в одно место не впились, у него и патронов под них не было. А в Отряде про эти стволы и не знал никто. Ну, вот они и того... Прижились...

— Ну, Андрюха, силен, — хмыкаю я. — И много у тебя 'прижилось'?

— Да есть кой-чего, — скромно потупил глазки он. — Запас, он, как известно, хлеба не просит, карман не тянет и в попу не сношает. Нет, ну ты сам посуди, Борь... Отдал бы я эти красавицы... Да тому же Филипочкину и сдал бы на хранение. По описи, блин. И чего? Так бы они сейчас там и валялись, посреди кубла ожившей мертвечины. Безо всякой пользы и толку. И кому от этого было бы хорошо? Зато поступили бы, типа, правильно... Да на фиг такую правильность! Нам оно сейчас понадобилось — вуаля, получите и распишитесь. А не прибрал бы вовремя — обходились одним Тимкиным 'Штурмом'* и сосали бы... как мишка лапу.

— Ладно, ладно, не горячись, убедил, — примиряющее поднимаю я на мгновение руки с руля. — Признаю, был не прав и теперь раскаиваюсь. А с патронами как?

— Вот с патронами — не очень, — хмурится Андрей. — Только те, что в разгрузках у погибших минюстовцев были. Не запасливые были парни, земля им пухом. Но в Отряде теперь этого добра навалом, я помню, на Пожарской грузили много.

— Если много, то хорошо, — глубокомысленно изрекаю я с видом восточного даоса, которому, после многих лет медитации открылась Великая Истина. — Так, все, техническая остановка на пять минут!

Из Дмитрова мы уже выехали: по обе стороны от дороги — только грязные поля, на которых с прошлой осени лежат не убранными здоровенные валки уже сопревшего сена.

— Чего, в туалет прижало? — с улыбкой интересуется Гумаров.

— Не совсем, — отвечаю я, останавливая УАЗ на обочине. — Хочу эту 'ляльку' в руках подержать, а то как-то раньше не доводилось.

— Ну, ты даешь, — фыркает Тимур. — А попозже никак?

Но я уже не слушаю. Как в том годичной давности мультике про Добрыню Никитича было: 'Ой, девочки, вот это любовь!' Вот-вот, у меня сейчас что-то похожее. Взял в руки — и выпускать не хочется. Легкий, не больше двух с половиной кило, какой-то ажурный, даже и не оружие, а словно игрушка в руках. Короткое цевье и пистолетная рукоять из шершавого, приятного на ощупь пластика, прямо просятся в руки. Блин, хороша штуковина! Никому не отдам. Моё!

— Все, завязывай, фетишист оружейный, — бурчит рассудительный Буров. — Потом с этой железкой понянькаешься. А я уже назад в Отряд, к семье хочу. Тут и осталось-то минут сорок пять — пятьдесят. Так что — не тяни резину: заводи и поехали.

г. Пересвет, база Подмосковного ОМОН. 30 марта, пятница, вечер.

Как же я завидую парням! Хорошо им сейчас: приехали, из машины выбрались и рванули к женам-подругам да детям — они, видите ли, соскучились. Угу, а я, если по их логике судить, за время отсутствия по полковнику Львову сильно скучал. Ну, очень, просто страшно. Потому как едва припарковав нашего слегка 'окривевшего' на стекло водительской двери 'Хантера' возле боксов автопарка, рванул к нему на доклад. Даже на старательно скорченную зверскую физиономию стоящего на въезде начальника автопарка капитана Юрки Горбунцова никак не отреагировал, только руками развел: прости, мол, старый друг, но дурака сейчас мне с тобой валять некогда, вот вернусь — тогда и изобразим мексиканские страсти: поорем от души друг на друга и вообще... А пока — некогда мне, 'на ковёр' к начальству спешу. Я ж не успел в ворота проехать, как стоящие в карауле на КПП двое сержантов из второй роты, молодых, недавно устроившихся, пока только в лицо мне знакомых, призывно руками замахали, привлекая внимание.

— Ты Грошев? — спросил один, как только я притормозил и приоткрыл дверь.

— Он самый, — не стал отрицать я.

— Командир велел — как приедете, чтоб ты сразу к нему прибыл. Ждет.

— Не вопрос, раз ждет — значит прибуду, — хмыкнул я и, высадив парней, порулил к автопарку.

Место на большой и обычно полупустой площадке перед боксами отыскать удалось не сразу. Вся 'плешка' была заставлена разной строительной техникой. Новенькие автокраны, манипуляторы и экскаваторы сияли глянцевыми боками на ярком, практически летнем солнце. И где их только достали столько разом? На мое счастье УАЗ все-таки — далеко не трехосный 'Урал' и даже не ПАЗик, поэтому местечко его приткнуть я все же отыскал, аккуратно втиснувшись между кирпичной стеной боксов и деревянной беседкой водительской 'курилки'. С трудом выбравшись через едва приоткрытую дверь (сильнее открыть стена боксов просто не позволяла), я оглядел машину. М-да, триплекс нам эти дурни все же угробили, менять придется однозначно. Была б это задняя дверь — и черт бы с нею, не до эстетики сейчас, но сквозь паутину трещин не очень хорошо видно боковое зеркало, а это совсем 'не есть хорошо'.

Так, а это что, Юрок мою пантомиму не понял и все-таки решил разборки прямо сейчас учинить? Не, так дело не пойдет. Горбунцов — мужик неплохой и, в общем-то, не вредный, но уж очень вспыльчивый. А мне сейчас его витиеватые матерные конструкции, реально, выслушивать просто некогда. А значит — валим отсюда!

Подхватив с сиденья 'Вал' и закинув его на плечо, рядом с 'Тигрой', а компактный 'Бизон' со сложенным прикладом просто взяв в руки, ужиком протискиваюсь между стенкой и бортом машины. А выбравшись из тесноты, быстрым шагом, стараясь, чтобы он был похож именно на торопливую походку спешащего куда-то человека, а не на паническое бегство, ретируюсь в сторону казармы.

Взбежав по ступенькам на второй этаж, отмечаю, что спальников в коридорах определенно слегка поубавилось. Что, в Софрино в центр спасения отправили? В принципе — вполне возможный вариант, собирались же. Тем лучше. Как там, в старой английской поговорке? 'Леди, покидающая экипаж, увеличивает его скорость и улучшает ходовые качества'. В смысле — 'Баба с возу — кобыле легче'. А то чуть не превратили, понимаешь, расположение боевого подразделение в помесь детсада и богадельни!

Внезапно вылетевшая из туалета стайка пацанвы лет пяти-шести, каким-то чудом не сшибившая меня с ног и не растоптавшая в лепешку, мгновенно расставила все точки над 'и'. Ошибочка, все-таки превратили...

Горестно вздохнув, топаю в бывшую комнату психологической диагностики, ставшую теперь пристанищем для нашего взвода. Нужно всю лишнюю 'сбрую' скинуть. Негоже являться на прием к начальству в раздувшейся от магазинов РПС и аж с тремя автоматическими стволами разом. Дешевой буффонадой попахивает. Укладываю лишнее сейчас 'железо' и амуницию прямо поверх своего спального мешка, киваю сидящему на задвинутом в самый дальний угол массажном кресле Мише, тому самому, что своей черной косынкой так гордится, пригляди, мол. Тот так же молча кивает в ответ, продолжая задумчиво и почти беззвучно перебирать струны своей старенькой 'Кремоны'*, типа, пригляжу, не беспокойся. А чего нам особо лясы точить? Во время всеобщего аврала и суеты сидит себе, понимаешь, в кубрике одинокий воин и лодыря празднует. Но, при этом, 'подвесная'* на нем и автомат с двумя смотанными изолентой магазинами — к креслу прислонен, только руку протяни... Дураку понятно — дневалит парень, осуществляет охрану взводной 'располаги'* и имущества бойцов. И это, как мне кажется, очень верно. Во времена серьезных потрясений всегда всплывает очень много разной человеческой 'накипи'. И пока одни, жизнью рискуя, людей спасают, другие под шумок кто открыто разбойничает, кто втихую подворовывает. Как говорится, кто на что учился, у кого на что смелости и наглости хватает. Так что, даже на собственной базе в нынешних обстоятельствах вещи без присмотра бросать не стоит. Это снаружи она — почти крепость, а вот внутри тут и замков-то серьезных на двери никогда не ставили. Как-то ни к чему оно раньше было. От своих запираться на семь замков — какой смысл? Да только сейчас на базе посторонних — едва не в три раза больше, чем своих. Вот и приходится учитывать новые реалии.

Оставив только набедренную кобуру со 'Старичком' (все ж таки не та сейчас обстановка, чтоб совсем безоружным разгуливать, пусть даже и по базе собственного Отряда), прохожу десяток метров по коридору и, негромко постучав, тяну на себя дверь кабинета командира.

— Разрешите, тащ полковник? Прапорщик Грошев...

— Не шуми прямо с порога, Боря, — обрывает взмахом руки мой доклад Львов. — Я пока, вроде, не слепой и сам отлично вижу, что прапорщик Грошев по моему приказанию прибыл, как тот паровозик из Ромашково на станцию назначения. С диким опозданием, но зато полный свежих впечатлений.

М-да, вид у Бати, прямо скажем, совсем неважнецкий. Но голос, вроде, бодрый и даже шутит, значит — прорвемся.

— Так точно Алексей Андреевич, впечатлений и разной полезной информации — выше крыши. Только это, тащ полковник, разрешите сразу небольшую просьбу?

— Не подождет? — командиру информация, мною привезенная, явно важнее и интереснее, чем мои же 'небольшие просьбы'.

— Никак нет, срочное...

— Хорошо, раз безотлагательно, давай, рассказывай, что там у тебя стряслось.

— По дороге назад, на въезде в Дмитров обстреляли нас одни полудурки, нам-то ничего, а вот триплексу с передней левой двери амба приснилась — весь в трещинах, не видно сквозь него ни черта. Вы уж прикройте меня от Юры, а то он, когда я машину в парк загонял, так глядел: думал, скальп сдерет голыми руками.

— Ох, Боря, одни проблемы от тебя, — театрально вздыхает Львов. — То офицеров бьешь, то беззащитных горцев без суда 'к стенке прислоняешь', то коллег вешаешь, опять же без суда и следствия... Вот теперь еще и матбазу гробишь. А новых триплексов, как мне кажется, нам теперь еще долго не пришлют...

Я всем своим видом пытаюсь изобразить деятельное раскаяние и готовность встать на путь исправления и сотрудничества с администрацией. Похоже, получается неплохо.

— Кончай лицедействовать, — усмехается командир. — В тебе, я гляжу, не только 'пейсатель', но еще и великий актер помер... А теперь лежит там, внутри, разлагается и пованивает. Всё я понял, от Горбунцова прикрою, не бойся. Теперь давай к делу. Веришь — нет, дел — невпроворот.