Месть самураев.

— Пошли, — хмыкнул Язаки, открывая дверь в капитанскую каюту. — Все пополам!

— Еще чего! — возразил Бугэй. — Не буду я делиться с тобой! Все мое!

Ему действительно не хотелось ни с кем делиться. Перед глазами все еще стояла харчевня в порту Хаката и он — Бугэй, с важностью принимающий гостей. Ради этого он готов был убить кого угодно.

— Ладно, — как-то подозрительно быстро согласился Язаки. — Мне-то что? Я тебе хотел помочь, а ты не соглашаешься.

— Ну? — недоверчиво прогудел Бугэй, окончательно приходя в себя. — В чем мое согласие?

— Мы сражались? — спросил Язаки.

Бугэй не узнавал такого Язаки. С каких это пор толстяк научился рассуждать? Обычно Язаки больше ел, чем думал. Белки его глаз светились, как у волшебной собаки — тэнгу.

— Сражались, — кивнул Бугэй, полагая, что дальше этого логического вывода он ни за что не двинется.

— Стало быть, деньги принадлежат всем! — выдал Язаки.

Впервые Бугэй пожалел, что не носил оружия. Убить бы этого поганца и бросить в море. А утром сказать, что Язаки напился и выпал за борт — тем более, что с правой части носа ограждение отсутствует напрочь.

— Ты хочешь моей смерти? — осведомился Бугэй, закрывая поплотнее дверь в каюту.

Они находились в первой комнате, где у кантё был кабинет, где он делал расчеты по карте и любил предавался размышлениям с кувшином сакэ. В темноте Бугэй безуспешно поискал глазами что-нибудь такое, чем можно было двинуть Язаки по голове и забыть о его существовании.

— Что ты?! Что ты? Нет, конечно. Просто с друзьями положено делиться, — высказал истину Язаки. — Иначе я позову Акинобу и представлю все дело так, что поймал тебя за воровством.

Как назло Акинобу прошелся поперек мостика, и они долго вслушались в его шаги — не несет ли это какой опасности?

— Ладно, — горячо зашептал Бугэй. — Треть драгоценностей твоя.

— Нет! — уперся Язаки, делая вид, что готов шагнуть за порог и поднять тревогу. — Все пополам!

— Ти...* — поморщился Бугэй, подумав, что у него еще будет время расправиться с Язаки.

— Ну вот и молодец! — похвалил его Язаки, решив, что уговорил друга. — Показывай!

Бугэй со злостью толкнул дверь непосредственно в каюту, и они нос к носу столкнулись с кантё Гампэй. У Бугэй подкосились ноги. Он сразу узнал хозяина, чье красное шарообразное лицо и особенно сверкающие глаза источали огненный свет, хотя в каюте было темно и только робкий луч луны падал в окно. Бугэй охватил ужас, он потерял способность двигаться и мыслить, потому что, как и все, свыкся с фактом гибели капитана.

Язаки хотел было закричать, но язык присох к нёбу, и момент был упущен. А когда заметил в руках кантё кривой индийский нож, у него вообще пропало всякое желание шевелиться. Его прошиб холодный пот. Рот открылся, и Язаки превратился в истукана.

— Рот закрой, — сказал Гампэй.

*Ти — аналогичен выражению 'черт с тобой'.

— Чего?.. — моргнул Язаки.

— Рот закрой.

— Ага... — и Язаки послушно щелкнул зубами.

Руки у него, что говорится, опустились. Не было сил ни сопротивляться, ни даже говорить. В голове крутились несколько вариантов развития событий. Можно было сказать, что он любит кантё всей душой и всегда любил — с того самого момента, как взошел на борт джонки, и признает его власть над собой. А сражался он просто так, — потому что все сражались. Можно было попросить прощения и вообще, пасть в ноги, целовать его сандалии и, главное, сказать, что с этого момента он будет служить только ему — кантё Гампэй — всегда, верой и правдой до конца дней своих. Еще как вариант захотелось куда-нибудь убежать, закопаться, спрятаться и забыть все это, особенно страшное лицо кантё, как дурной сон. Зачем они сюда с Бугэй пришли, Язаки забыл напрочь.

— Вот что, бакаяро*, — зло произнес кантё. — Если поможете — не умрете! Ялик цел?

Целая кокой понадобилась Язаки и Бугэй, чтобы осознать вопрос.

— Цел, таратиси кими, цел! — обрадовались они.

— На палубе. Только ящиками завален... — прочистив горло, добавил Бугэй.

— Ты ли это, повар? — спросил кантё, вглядываясь в распухшее, черное лицо Бугэй. — Что-то я тебя не узнаю.

— Я, таратиси кими, я... Ваши собачки покусали.

Кантё Гампэй засмеялся так, словно пролаял:

— Бог шельму метит! А я надеялся, что Натабура! Хотел с ним расквитаться. Но, видать, в следующий раз.

— Да, таратиси кими, да... — Бугэй поклонился.

— Отлично. Дождемся, когда Акинобу пойдет сменяться.

— Сейчас, уже недолго, — подобострастно сообщил Язаки и почувствовал, что льстиво улыбается.

Накануне он услышал разговор между Акинобу и Натабурой и был в курсе дела, когда чья вахта начинается.

— Если все пойдет нормально, ты, — кантё ткнул пальцем в Бугэй, — получишь полный расчет. А ты, — кантё посмотрел на Язаки так, что он едва удерживал себя оттого, чтобы не упасть на колени и не попросить прощения у грозного капитана, — ты получишь один рё. И поверь, это очень хорошая цена за то, что ты хотел ограбить меня.

— Да, сэйса, — пролепетал Язаки.

Он совершенно забыл, что за поясом у него торчит тот самый меч, который он взял у каменного генерала и которым накануне хвастался перед всеми.

— Ну и отлично. А теперь иди посмотри, что делает Акинобу!

Язаки послушно покинул каюту и заглянул на мостик.

— Его нет, — сообщил он в приоткрытую дверь, не зная, радоваться ему или нет.

— Идите приготовьте ялик. И не шуметь там! А то зарежу!

Дружки отправились на палубу.

— Может, сбежим? — предложил Язаки.

Но сговориться они не успели. Страшная тень кантё надвинулась на них. Капитан тащил огромный мешок. Только теперь Язаки пожалел, что не обладает такой же волей, как его самый лучший друг — Натабура. Будь у меня такая воля, я бы все драгоценности вмиг отобрал, подумал он, перетаскивая эти демонские ящики с гвоздями, которыми был завален ялик.

А Бугэй понял, что самый главный тайник он так и не обнаружил, и сердце его заныло от дурного предчувствия: мечта о харчевне таяла как утренний туман. Осталась еще маленькая надежда, что благородный кантё Гампэй проявит великодушие и добавит пару рё за верность к той сумме, которую обещал.

— Шевелитесь! — приказал кантё, словно ненароком показывая широкий кривой нож.

Он понимал, что чем дольше они будут возиться, тем быстрее придут в себя.

Кряхтя и помогая друг другу так, словно взялись тушить пожар, Язаки и Бугэй перевернули ялик, подтащили его к дырке ограждения и столкнули на воду. Бугэй держал носовой конец. Сразу стало слышно, как под яликом журчит вода.

Грозный кантё бросил в ялик мешок, затем прыгнул сам и скомандовал:

— Отпускайте! — и сразу пропал в темноте.

Через мгновение они услышали короткий злобный смешок, и все.

— А деньги?! — осмелев, в отчаянии крикнул Бугэй.

Они ждали целую кокой, боясь пропустить даже самый слабый звук.

*Бакаяро — уроды.

— В каюте... — донеслось издалека.

Тогда они бросились назад. Сталкиваясь лбами и мешая друг другу, перевернули все, что можно было перевернуть, обследовали все стены и балки, но ничего не нашли. Бугэй собрался было прыгнуть в трюм, да Язаки удержал его:

— Опасно! Вдруг там ганива?!

— Ганива всего лишь глиняная собака, — возразил Бугэй, повисая над дырой в сильных руках Язаки. — Отпусти! Слышишь!

— Это ты во всем виноват!

— Я?!! — удивился Бугэй. Подобная мысль даже не приходила ему в голову.

— Глядишь, давно бы все поделили.

— А где ты был со своим оружием? — язвительно осведомился Бугэй, приходя в себя и отступая от отверстия в полу. Ему расхотелось туда прыгать.

— Там же, где и ты со своей жадностью.

— Ах, так! — воскликнул Бугэй, нащупывая на полу обломок древнего меча, которым вполне можно было раскроить Язаки голову.

Мысль, что он не только лишился законного заработка, но и возможности приобрести харчевню, придала Бугэй силу. Он уже замахнулся, чтобы убить Язаки, но в этот момент у них над головой раздались шаги Натабуры, который заступил на вахту.

— Добр твой Бог, — пробормотал Бугэй, опуская меч. — Больше ко мне за добавкой не приходи!

— Очень ты мне нужен, — ответил Язаки, который тоже был страшно зол, но не подавал вида. — Твой капитан теперь Акинобу. Знаешь, кто он?

— Даже если бы и знал, добавки не получишь! — уперся Бугэй.

— А я приду и сам возьму!

— Только попробуй!

— И попробую!

— Попробуй!

— Попробую!

Выпятив грудь, они наскакивали друг на друга, как два петуха.

— Эй! Кто там?! — раздалось у них над головами, и они, опомнившись, притихли.

Потом на дверь каюты что-то полилось. Язаки высунул руку и попробовал на язык:

— Не пойму, дождь, что ли?

Собачка писает, догадался Бугэй, вспомнив об Афра.

Афра давно их учуял. Он решил, что раз хозяин не беспокоится, то чего колотиться, ведь это же свои: Язаки и Бугэй. Спорят. Наверное, из-за еды. Могли бы и поделиться. В знак презрения подошел и поднял лапу на то место, где, по его расчетам, в каюте находились спорщики.

Мысль, что их ночные проделки могут быть раскрыты, заставила Язаки и Бугэй на цыпочках покинуть капитанскую каюту и отправиться по своим местам. Потревоженная курица возмущенно прокудахтала им вслед.

Натабура больше ничего не услышал, кроме шелеста ветра в шкотах и плеска волн под кормой, и подумал, что возвращаться на родину всегда приятно, даже после самых тяжелых испытаний.

А Афра по привычке ткнулся ему в руку и завалился спать тут же, рядом, в шаге от него. Оба были счастливы, как могут быть счастливы друзья, понимающие друг друга без слов.

* * *

Когда стали окончательно наводить порядок и ворочать ящики с гвоздями, матрос Оцу вскрикнул так, словно наступил на змею:

— Золото!

Язаки, который крутился рядом, сморщился: нашли-таки. Он давно, еще на рассвете, все обшарил и, конечно, обнаружил дорожку из четырех рё, тянущуюся от каюты кантё. Разумеется, прикарманил их и, решив, что больше ничего нет, побежал докладывать Акинобу о пропаже ялика. А оказалось, что монеты закатились за ящики и что их ровно восемь — по одному на каждого члена экипажа.

— Ну теперь все ясно, — сказал Акинобу, раздавая монеты. — Кантё Гампэй оживил своих каменных воинов и пытался захватить джонку, а когда ему это не удалось, спрятался в трюме и ночью ушел со своим богатством.

Матросы от радости подпрыгнули выше мостика: мало того, что остались живы в этом опаснейшем и полном приключении плавании, так еще получили по золотому, о которых и не мечтали.

Язаки показалось, что учитель Акинобу уж очень подозрительно посмотрел на него и даже усмехнулся. Нет чести в предательстве. Старик догадался? — похолодело в душе у Язаки. Неужели читает мысли? Раньше он никогда не называл его стариком, потому что Акинобу еще не стал им, а здесь взял и назвал со злости. Но от этого легче не стало. Душа, тяжелая, как якорь, ворочалась где-то в животе.

— Дай Бог, утонул, — вздохнул Язаки и заставил себя посмотреть на море.

— Конечно, утонул, — поддержал его Бугэй, — весел-то в ялике отродясь не было. Да и днище пробито...

Он соврал. Ялик был цел. Весла находились в специальных зажимах. Припасены были также вода и солонина. Кроме этого на ялике имелись мачта и парус. Об этом никто не знал, кроме боцмана, который, ступив на борт джонки, облазил все закоулки, кроме кормового трюма, который оказался закрыт. Он самолично сменил воду в бочонке и обновил запас еды, но после вчерашнего и из-за ранения, даже несмотря на старания Натабуры, еще не пришел в себя.

— Курочки не хочешь? — ласковым голосом спросил Бугэй.

Язаки доверчиво сунул голову в камбуз и понюхал воздух.

— Заходи...

С чего бы это он? — удивился глупый Язаки и перешагнул порог. Ласковым стал. Знает, что я пожрать люблю.

Бугэй захлопнул дверь и мгновенно приставил к горлу Язаки огромный кухонный нож, которым обычно рубил курицам головы.

— Деньги гони! — очень будничным голосом приказал Бугэй.

— Какие? — попытался было отвертеться Язаки.

— Я видел, как ты крутился рядом, — Бугэй кивнул на окно.

Язаки скосился: действительно, окно кухни как раз выходило на то место, где лежал ялик. Пришлось раскошелиться. Бугэй получил свои два рё и с облегчением вздохнул, потому что кантё нанял его за полтора рё, а за поясом теперь лежало все три. Это было явно лучше, чем ничего. Нестыдно будет появиться и дома, подумал он и вполне миролюбиво, обняв Язаки, предложил как ни в чем ни бывало:

— Выпьем, друг?

Глава 3.

Стычка на границе

На рассвете следующего дня их вынесло на скалы.

— Ты знаешь, где мы?! — прокричал Акинобу прямо в ухо боцману Дзидзо.

Ветер ревел так, что не было слышно собственного голоса.

— Похоже на Хёкура!

— Что?! Не может быть!

Это означало только одно — за ночь ураган пронес их между Чосон и островом Каминосима далеко на север.

— Остров! Вот! — боцман показал в сторону темного берега. — Я здесь плавал семь раз. Там они и обитают.

— Кто? — не понял Акинобу.

— Отшельники юй!

Когда джонку 'Кибунэ-мару' поднимало на гребень волны, то за полосами несущегося тумана были видны острые пики, вершины елей и квадратные стены скёк* Годайго, где жили знаменитые предсказатели юй, добраться к которым в такую непогоду не было никакой возможности. Когда джонка проваливалась между волнами, чернел лишь неприветливый берег без каких-либо примет. Единственное, что оставалось неизменным в этом пейзаже — заснеженные вершины хребта Оу, сливающиеся с низкими тучами, из которых срывался редкий снег.

*Скёк — скит отшельника.

Они еще вчера убрали один парус, а на самом большом взяли рифы. Это позволило снизить скорость, не потеряв маневренности. Но все равно — джонка летела, как китайская пороховая ракета. Ветер свистел так, что временами казалось, сорвет и унесет всю оснастку. Мачты гнулись, словно древко лука. Ночью никто не спал, ожидая крушения. И вот теперь на краю света, где солнце-то и не показывается, им грозило быть выброшенными на камни. Логическое завершение неудачного путешествия.

Акинобу хотел расспросить боцмана Дзидзо, что там дальше на севере и правда ли, что там кончается Мир и начинаются вечные льды, но не успел — джонка 'Кибунэ-мару' провалилась между волнами, и их белые гребни, с которых ветер срывал водяную пыль, оказались выше самой высокой мачты.

— Если обойдем остров, то у нас есть шанс! — прокричал боцман.

Уже белые буруны кипели под кормой. Уже пена от волн попадала на мостик и джонка не слушалась руля. И все же Бог Фудзин* оказался на их стороне, ибо остров Хёкура промелькнул мимо, словно прочерк боевого веера, остался позади, а берег надвинулся столь стремительно, что никто и ахнуть не успел, как джонка, оказавшись за песчаным баром в широком устье реки, мягко ткнулась в отмель. Этого оказалось достаточным, чтобы в центре корпуса раздался страшный треск и главная мачта, проломив борт, рухнула на нос. Джонка 'Кибунэ-мару' пришла в полную негодность. Волны разбивались совсем рядом, но уже были не опасны.