Два берега Хамры - общий файл

— Ты, доченька, откуда так хорошо язык амиратов знаешь? Училась где?

Адиля ответила кусочком заранее придуманной истории:

— Мать моя была из этих мест, но уехала в Син за отцом. Вот я у нее и научилась, а сюда приехала впервые.

— На родину матери посмотреть — это хорошо, это правильно, уважительно. Вот я сказать хотела, что если на тебя не смотреть, а только слушать, то ты правда как из амиратов, и обхождение у тебя самое внимательное, как у местных!

— В синских землях те же нави живут, — ответила на это бин-амира. — Законы Чести везде и для всех одинаковы, пусть мы и различаемся обычаями и языками, а Всевидящее око Ата-Нара взирает на всех нас с равным вниманием во всех краях Шара.

— Немало мудрости между твоих рогов, доченька, особенно для такой юной нави! И что же такая умница собирается делать в амиратах? На людей посмотреть и себя показать?

Услышав такой вопрос, Адиля поняла, что ей представилась отличная возможность найти нужный постоялый двор поскорее. Разумеется, она не могла сказать женщине, что ее станут разыскивать шаярские ловчие маги, и потому селиться ей можно только в тех местах, где магические токи всегда достаточно сильны, чтобы сбивать их со следа. Но бин-амира быстро нашлась, что выдумать:

— Я собираюсь здесь пожить какое-то время, бабушка. В Сефиде, родном городе матери. Только нужно работу найти и пристанище на первое время. Мне бы в магической школе или наибом при сахире устроиться... Да и постоялый двор хорошо бы поближе к магической башне или школе, чтобы через незнакомый город далеко не ходить.

Позвякивая, как синский "голос ветра", мимо прошел дюжий навь с кожей песочного цвета, увешанный медными тарелками, кувшинами и светильниками, будто пытался скрыться под металлом от всего мира. Аидиля и старушка проводили его взглядами, пока он не исчез за поворотом. Посуда сияла и бросала красивейшие солнечные зайчики на стены.

— Я чего-то и не знаю, стара стала, далеко не хожу, — медленно и задумчиво начала старушка и тут же оживилась: — А! Вот дочь моя город знает хорошо, может, и подскажет тебе, милая, ты не волнуйся. Да мы, кстати, уже почти и пришли...

С этими словами она вдруг так сильно ускорила шаг, чтобы поскорей попасть домой, что бин-амира, нагруженная тяжелыми сумками, едва за ней поспевала. Но, видно, бегать так быстро, находившись по рынку и натаскавшись тяжестей, возраст старухе уже не позволял — в один момент она вдруг остановилась, схватилась за грудь, пошатнулась и начала тяжело оседать прямо на мостовую. С Адилей их сейчас разделяло шагов десять, и подхватить несчастную бин-амира не успела, хоть и кинулась к ней сразу, побросав все сумки.

Старуха лежала на дороге, тяжело дыша и прикрыв глаза. Адиля приложила ухо ей к груди, убедилась, что сердце бьется ровно, потормошила за плечо — но безуспешно. Как назло, на улице сейчас не было ни души, и бин-амира нервно закусила губу: применять какую-либо иную магию, кроме запутывающего заклинания, сейчас означало оставить для ловчих сигнал, яркий, будто маяк. Но больше помочь бедной старой женщине было некому, так что Адиля, стараясь взять лишь самую толику магической силы, торопливо принялась водить перед лицом старушки пальцами, на которых заплясали синие искры. Воздух тут же наполнился запахом озона, и спустя минуту-две старушка наморщила нос, чихнула и открыла глаза.

— Как вы, бабушка? — обеспокоенно спросила Адиля.

— Ох... что-то я слишком находилась... — слабым голосом ответила женщина и нехотя села. — Но ничего, сейчас встану да пойду... Недалеко тут... Голова только кружится немного...

— Не спешите, бабушка! Вон вы уже поторопились один раз, посидите, придите в себя! Я сейчас вам воды налью! — Адиля дернулась было к сумкам, но старуха придержала ее за руку.

— Не надо, разве я дома воды не найду? Ты такая хорошая деточка, заботливая, будет благословен тот навь, что станет твоим мужем...

Губы Адили невольно скривились. Вот уж что-что, а замужество ей с тех пор, как было принято прошение о мести, не светило — и слава Ата-Нару.

Тут из дома неподалеку выглянула юная навка и запричитала, увидев старуху на земле:

— Ох, матушка, правильно я волновалась, нельзя было пускать тебя на рынок! Чуяло мое сердце, не зря мне не лежалось спокойно, зачем же вы так матушка!

— Да в порядке я, в порядке, — отмахнулась старуха и попыталась встать. Адиля подхватила ее под руку — и вместе с подбежавшей дочерью им удалось поставить женщину на ноги и довести до дверей дома.

— Сумки! — спохватилась Адиля. — Там и ваши тоже! С едой!

Сумки, по счастью, оказались в полном порядке и на том же месте, где бин-амира их оставила в момент неприятного происшествия. Она очень тепло попрощалась со старой навкой и ее дочерью — кроме того, теперь у нее был адрес местной магической школы, ровно напротив которой располагался недорогой постоялый двор, где часто селились поступающие в школу юные нави на время экзаменов. Место было идеально подходящим, и Адиля, не мешкая, направилась туда: времени на то, чтобы скрыться от ловчих, у нее теперь, по ее подсчетам, оставалось совсем мало.

В двери покоев дочери амир Рахим стучал довольно долго — пока не обеспокоился настолько, что решился вскрыть засов. Заклинание полыхнуло на ладони, лязгнул металл — и двери медленно растворились. В другое время амир никогда не позволил бы себе вламываться к дочери и вообще кому бы то ни было подобным образом, но сейчас ему было вовсе не до соблюдения законов вежливости. Едва ли не вбежав в комнаты Адили, Рахим ибн-Селим застыл в крайнем недоумении. Бин-амиры не было в постели, где она обычно пребывала в столь ранний для нее час, не было и в гостиной. Также не обнаружилось благородной Адили в купальне и кабинете. Все еще отказываясь верить в то, что его дочь, бросив вызов Кровавой мести ибн-амиру Ясминии, сбежала из дворца, амир зачем-то заглянул в сундук и под кровать, потом вышел в гостиную и с самым рассеянным видом приподнял одну из уцелевших подушек — будто бин-амира могла чудесным образом спрятаться под ней. Наконец осознав, что Адили в комнатах и вправду нет, достойный Рахим пробормотал себе под нос: "Что за человечья напасть", — и, выйдя, заспешил к жене. Как и что ей говорить, он представлял довольно смутно, но был уверен, что это нужно сделать в первую очередь.

Дойдя до покоев драгоценной Джахиры бин-Сю, достойный Рахим успел взять себя в руки, ибо, как бы глубоко ни было постигшее их несчастье, дело мужчины — стать опорой для более слабых. Несколько раз постучав в двери, он дождался того, что они открылись, и заспанная, раздраженная Джахира предстала перед своим супругом, взирая снизу вверх так, будто это она возвышалась над ним ростом. Недовольным тоном она сказала своему мужу и повелителю:

— Не стой на пороге!

Они вошли в спальню и Джахира, присев на край кровати, спросила:

— Ясминцы передумали и идут на нас войной?

— Нет, любовь моя, но ты права в своих предположениях: я пришел к тебе с вестями нерадостными, — сдержанно ответил амир.

— Ну еще бы, разве ты стал бы меня будить из-за какой-то ерунды? Так что произошло?

— Как бы там ни было, мы справимся и с этим, ибо Ата-Нар не посылает испытаний выше наших сил, — предварительно уверил жену Рахим, и Джахира скривилась, а потом посмотрела таким взглядом, что амир понял: пора переходить непосредственно к делу.

— Наша дочь, как оказалось, недовольна моим выбором жениха для нее. Сегодня ночью она бросила вызов Кровавой мести ибн-амиру Шаиру и сбежала из дворца.

— Та-а-ак... Весь дворец, небось, уже в курсе? Все сбились с ног, только дела не делают? Ловчих магов вызвал? Ибн-амира предупредил?

Не в силах сидеть на месте, Джахира подошла к столику и начала рассеянно переставлять на нем всякую мелочь. Подровняла стопку книг, схватила кисти с подставки и сжала их в руке так, будто это были боевые дротики.

— Пришел к тебе первой. Ибн-амир сам прискакал сюда рассказать, ведь он получил вызов, когда еще не спал, узнав о помолвке.

— Может, она еще прячется на территории дворца? Шансов мало, но... И расспросить слуг, может, что видели... Охрану... Газалю!

Амир подошел к жене, мягко забрал у нее кисти, сложил их на стол и, взяв ее руки в свои, сказал, глядя в глаза:

— Мы обязательно найдем наш драгоценный цветочек.

— Порождение хлада она, а не цветочек! Но искать надо! Надо! Пусти, мне надо одеться и причесаться! Пойди займись уже чем-то полезным, пока я собираюсь!

Рахим отпустил жену, и амира заметалась по покоям.

— Я... пришлю тебе кого-нибудь. Якзана? Служанку?.. — оставлять свою Джахиру одну в такой момент он не хотел, однако вновь не мог сообразить, что именно нужно делать.

— Пришли мне накиба дворцовой охраны! — голос амиры прозвучал так громко, что дрогнули лепестки хризантем, стоящих в вазе возле кровати. — Хоть какая-то польза будет!

— Разумеется, яхонт моего сердца, — предпочел согласиться сразу амир Рахим. — Пошлю за ним сию минуту. И за ловчими.

— Ступай уже, ради Ата-Нара! — всплеснула руками Джахира.

— Быстрее ветра, — заверил ее муж, что было изрядным преувеличением, учитывая возраст и вес достойнейшего амира. Однако он приложил все старания, чтобы сократить пропасть между своими словами и стесняющими его земными обстоятельствами.

И вскоре дворец действительно превратился в растревоженное гнездо шмелей, которые метались и гудели на разные голоса. Ловчие маги, для начала, обнаружили наложенные Адилей на слуг заклинания и одежду, скинутую за бочками. Они расспрашивали всех: слуг, охрану, придворных — ибо, полагаясь в столь сложных поисках на одну магию, можно и обмануться, но ей помогают сведения и факты, отсекая излишние витые тропки фантазий и оставляя оживленные дороги реальности.

Слуги, охрана и придворные, в свою очередь, расспрашивали друг друга — и делились как сведениями, так и слухами. Через час по амирскому дворцу кочевали из уст в уста сразу несколько цветистых описаний случившегося, иногда сталкиваясь друг с другом и вызывая жаркие споры. Согласно первому из них, бин-амиру среди ночи выкрали прямо из дворца ясминские ассасины. Зачем ясминцам могло такое понадобиться, не уточнялось — история, однако, рассказывалась столь зловещим тоном, что подобные мелкие подробности перепуганных слушателей уже не интересовали. Вторая вариация событий сводилась к тому, что высокородная Адиля отреклась от обязательств наследницы правящей семьи и сбежала с тайным возлюбленным. Насчет происхождения возлюбленного согласия не было: одни утверждали, что он — малик, другие же — видно, желая придать рассказу больше романтического ореола и драмы — говорили о вольном ловчем, странствующем музыканте и даже об учителе фехтования. Наконец, третья версия, самая скучная и потому обретшая мало сторонников, заключалась в том, что бин-амира, вопреки воле и чаяниям отца, нашла саму возможность примирения с Ясминией оскорбительной для Чести шаярских амиров — и оттого, поссорившись с отцом, исчезла в неизвестном направлении. Некоторые предполагали, что теперь Адиля бин-Джахира примкнет к общине странствующих дервишей.

Распространением слухов, однако, растревоженная челядь не ограничивалась: все очень хотели принять участие в происходящем, и с этой благородной целью носились взад и вперед по дворцу, в надежде наткнуться таким образом на какое-нибудь важное событие. Вкушающих фрукты ясминских маликов обнаружили довольно быстро, однако, по стечению обстоятельств, не придали им никакого значения, приняв за утренних просителей, дожидающихся благородного Рахима ибн-Селима.

Неожиданное везение, как это нередко бывает в жизни, свалилось на персону, на первый взгляд менее всего для этого подходящую. Маленький поваренок Огонек, очень шустрый и сообразительный мальчик, придумал заглянуть в кабинет амира Рахима — якобы справиться насчет завтрака. Обычно это делали слуги, но он решил, что раз во дворце и так творится человек разбери что, его любопытному носу никто сильно не удивится. Впрочем, он все равно помялся на пороге минут десять, прежде чем решился открыть дверь.

Обнаружив в кабинете вместо амира Рахима двух ясминцев, Огонек похлопал глазами — и от удивления вместо заблаговременно придуманной фразы спросил:

— А где Рахим-бек?.. — позабыв даже поздороваться.

— Сами хотели бы знать! — раздраженно ответил Ватар. — Увы, но мы тоже не имеем ни малейшего понятия.

Поваренок снова удивленно моргнул — и тут наконец вспомнил о законах вежливости:

— Ой... Приветствую вас, благородные малики! Не желаете ли, чтобы я принес вам завтрак?

— Я не голоден, — печально сообщил ибн-амир Шаир своему другу и откинулся на подушки.

— Спасибо, мы просто подождем амира Рахима, — ответил поварёнку Ватар.

— Ага, — кивнул все еще растерянный Огонек. — То есть... Если вам будет что-то угодно, я всегда к вашим услугам, благородные малики!

С этими словами он захлопнул дверь и перевел дыхание. Будучи умным ребенком, Огонек быстро сообразил, что перед ним — особа из правящей семьи. И точно не шаярской: бени-Феллахов он знал всех, включая двоюродных родственников-пашей. Так что спустя буквально десять минут вся кухня знала, что в кабинете амира сидит кто-то из бени-Азимов, похоже, ибн-амир, а сам достопочтенный Рахим исчез в неизвестном направлении. Через двадцать минут об этом знала уже добрая половина дворца.

В следующий час половина этой половины, закономернейшим образом, успела заглянуть в кабинет Рахима ибн-Селима — поскольку у всех у них нашлись там срочнейшие и важнейшие дела, как то замена цветов в вазах, пополнение амирской тушечницы свежей тушью, настойчивые предложения высокородным гостям фруктов и пахлавы — и другие им подобные, не терпящие ни малейших отлагательств. Разумнейший Ватар сообразил, что происходит, уже к третьему посетителю, и тут же осознал, что бороться с этим не имеет ни малейшего смысла. Так что в дальнейшем всем зашедшим в кабинет он сразу же сообщал: "Это — благородный Шаир ибн-Хаким бени-Азим ас-Сефиди, а я — Ватар ибн-Насиф, ясминский придворный алхимик". На этом он считал все необходимое сказанным — и в дальнейшее общение с любопытствующими не вступал. Шаир же, погруженный в свои раздумья и переживания, и вовсе оставлял их без внимания.

Узнав про ибн-амира, быстро выяснили и то, что благородные малики в комнате для гостей — вовсе никакие не просители, а дипломатическое посольство из Ясминского амирата. Несколько придворных даже попытались разузнать у них что-нибудь о происходящем, однако малики оставались немногословны, всерьез подозревая, что шаярцы пытаются вытянуть из них сведения шпионскими методами — и ограничивались обычными светскими разговорами о погоде, засухе и дуэльных происшествиях. Шярские же малики, в свою очередь, заключили, что коли им ничего не хотят рассказывать — дело совсем плохо. И теперь во дворце шушукались, в первую очередь, о том, будет ли война. И, по большей части, приходили к выводу, что будет неизбежно.

В то время как слуги развлекались своими изысканиями на почве политики, сам амир Рахим про посольство забыл совершенно, так как помнил лишь о том, что пропала его единственная дочь. Потому для начала он на всякий случай он убедился, что остальные его дети на месте и это не заговор с тем, чтобы лишить его всех отпрысков. Мальчики уже проснулись, и до них даже долетело кое-что из дворцовых слухов, так что, едва увидев отца, все трое засыпали его вопросами. Добиться того, чтобы они говорили хотя бы по очереди, их добродетельному отцу удалось далеко не сразу. Едва амир Рахим разъяснил, что случилось на самом деле, все, включая младшего, немедленно возжелали принять самое деятельное участие в поисках сестры. Однако Ветерок и Колокольчик вместо этого были спроважены гулять по дворцовым садам с няней, хотя Ветерок — как и сестра, пошедший характером в мать — долго пытался втолковать отцу, что он уже совсем большой и ему даже доверяют заточенное оружие на уроках фехтования, пускай он еще и не получил взрослого имени. Но амир, няня и старший брат остались глухи к его веским доводам.