| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
В прицеле — "Ю-87". Летчик обеими руками выжимает гашетки пулеметов — эх, как трясет! "Браунинги" стрекочут довольными кузнечиками, сотни пуль бьют по "Юнкерсу". Он начинает дымить и снижаться. Выход вверх и вправо... Разворот за ведущим.
Командир полка бьет еще одного "Юнкерса" и ставит истребитель на крыло, уходя от атаки месса. Его ведомый Петя Семененко[3]длинной очередью отгоняет фашиста...
Холодно, а щеки горят как от жары. Нервное напряжение не отпускает. Под крылом — стального цвета море, белые барашки волн, белые "усы" от кораблей и полого стелящиеся дымы из труб... Зенитки пятнают небо черными клубами разрывов.
Радио хрипит: "Собраться... Еще заход!"
Да-а... Не хотел бы я воевать над морем. Страшновато... Особенно, если вспомнить, что в этой водичке человек живет от четырех до двадцати минут максимум. А потом — все... Сердце остановится. Так, наверное, остановилось сердце и у Бориса Сафонова. Он пропал — не вернулся из боя — и все. Никаких следов...
И еще одно "кино"... Парень провел очень удачный бой на "И-16". Мне очень нравился этот истребитель в игре. Он верткий, маневренный, две пушки "ШВАК" и два пулемета дают приличную мощь огня. Но здесь, в "реале", я на нем не летал. Сразу получил "Яка". Вот и посмотрю сейчас...
Лето 42-го. Пара "И-16" барражирует над линией фронта. Жарко, солнце греет кожу шлема. Давит сильный (кабина-то открыта) рев мотора "ишачка". Летчик летит за своим ведущим. Вдруг, он качает крыльями, и уходит влево. Чуть выше в небе уже заметны три точки. Интересно, кто это?
"Рама"! "Фокке-Вульф-189"! Противный самолет — пусть и скорость небольшая, где-то до 340 километров, но — очень маневренный. Сложная цель. И прикрывают его мессера. Пехотинцы ненавидят этот самолет. Он выполняет функции корректировщика артиллерийского огня и наводит бомбардировщики на цель... Как появился в воздухе — жди налета. А уж как радуется пехота, когда ненавистную "раму" удается сбить! Летчик, сбивший "раму", как правило, сразу может рассчитывать на орден... Ведущий принял решение атаковать. "Мой" летчик следует за ним. Сейчас сцепимся...
Мессера нас заметили и нацелились отбить. Делаем восьмерку, проскакиваем на встречных и заходим на "раму". Мессера, набрав на пикировании скорость, просвистели далеко вниз и только становятся в разворот.
Интересная форма... "Яйцо" кабины, две балки, идущие от моторов, и два киля, связанные хвостовым оперением. Потому-то и "рама". Разведчик делает резкий вираж и валится вниз. Стрелок начинает огрызаться из спаренных пулеметов. Нет, шалишь! От "ишачка" тебе уйти будет трудно!
Ведущий заваливается в невообразимой крутизны вираж, иду за ним. Давит перегрузка. "Рама", поняв, что пахнет жареным, крутится как вошь на гребешке.
Ведущий бьет из пушки и пулеметов. Вижу, как разрывы снарядов пятнают левое крыло и киль "рамы". Немецкий разведчик вздрагивает, за ним тянется дым. На секунду он попадает мне в прицел — огонь! Пушечная очередь снова бьет по левому килю — и, о как! Отбивает киль напрочь! Беспорядочно кувыркаясь, "рама" валится вниз. Удачно — второй очередью "рама" сбита. Пехотинцы, наверное, вопят от восторга! Все же происходит прямо над ними. Покачиваю крыльями, хвастаюсь! Заслужил.
...чуть-чуть памятник себе не заслужил... По фюзеляжу сыпет горох попаданий. "Ишачок" вздрагивает, но рулей слушается. Закладываю резкий вираж, ищу ведущего и мессеров. Вижу зеленую трассу — мой ведущий отгоняет от меня немецкие истребители. Они уходят на солнце с набором высоты и не возвращаются. Им вслед хлопают зенитки. Правильно — тут и сбить могут, а охранять им уже некого... Подходит истребитель ведущего — он вопросительно вздергивает голову, мол, ты как? Успокаивающе машу рукой — "Порядок, пошли домой!" Он грозит мне кулаком — прозевал атаку, но вижу — улыбается... Сзади, на земле, разгорается костер от сбитой "рамы", в воздухе все еще висят два парашюта. Да-а, интересный был бой!
* * *
Я как раз в последний раз просматривал рапорты, перед тем как убрать их в планшет, когда в коридоре раздался шум, разговоры и смех. Дверь распахнулась, и зашла вся моя "концертная бригада".
— Виктог, ты как? А мы уже все! Поехали? Купаться, а?
— Конечно, поедем! Спасибо вам, товарищ полковник, за помощь. — Поблагодарил я начальника военного госпиталя N 1910. — Теперь — живем!
Действительно — три летчика, плюс командир звена, а он у меня есть, — это полноценное звено получается! И ребята, вроде, ничего — Коптеев, Криулин и... Кулагин.
Вот, черт! Они у меня все на букву "К" получаются! Интересно... Слушай! А поставлю я к ним командиром Сашку Кузьмичева! Вот будет звено — "Четыре К". Или так — "4К".
"ЧеКа" получается. Вот и хорошо! Пусть с революционной беспощадностью карают фашистскую гадину. Я, довольный сделанной работой, глубоко вздохнул.
— Ребята! На выход! — толпа потянулась во двор.
— А вас, товарищ капитан, я попрошу остаться... — обратил я смеющиеся глаза на местного контрразведчика. Ну, не мог я удержаться от этой фразы! Не мог!
— Слушай, капитан... А не надоело тебе ошиваться в госпитале? Эмблемы на погонах сменить не хочешь, а? Давай поговорим...
Глава 8
Громко орущий от восторга подполковник Симонов, в длинноватых для того, что бы называться плавками, красных трусах, пронесся по берегу и с ударом бегемота, прыгнувшего в воду с трамплина, рухнул в реку. Москва-река возмущенно качнулась в своих берегах. Вопль захлебнулся счастливым бульканьем и фырчанием.
— Купание красного коня. Петров-Водкин. Конь — это Константин, а где же водка? — довольным, расслабленным голосом проговорил я.
Хлопочущий у расстеленной под деревом скатерти Базиль поднял сумку и с улыбкой звякнул бутылочным стеклом.
— Водка есть — празднику быть! — мудро заметил я и гаркнул — Всем купаться!
Из-за машины вышла Серова в закрытом темно-синем купальнике. Тоже, скажу я вам, не бикини... Но — красиво! Все — и форма и содержание.
С трудом отведя глаза от красивого женского тела, я хлопнул резинкой своих "семейников" и нырнул с разбега. Трусы едва не снесло водой. Хорош бы я был! С голой-то задницей! Растыка...
Вынырнув в очередной раз, я услышал: "Эй! Водоплавающие! Все к столу!" Мы полезли на берег. Базиль, не желая скакать перед предметом обожания без порток, был полностью обмундирован и готов к строевому смотру. Купаться он, естественно, не полез.
Валентина кинула нам с Симоновым большую простыню и снова скрылась за машиной. Вытирая голову, я продолжал говорить...
— ...так вот, Костя! Ничего ты не однобокий литератор. Армия — это огромный пласт не только армейской, но и народной жизни, это непаханое поле для советской литературы! И очень хорошо, что у нее, у этой литературы... — я попрыгал на одной ноге, пытаясь выгнать из уха воду, — ...есть... ух, все кажется... есть такой писатель, как Константин, сам понимаешь, Симонов! Ты еще напишешь свою главную книгу, Костя! Да такую, что все обзавидуются! Как Толстой — "Война и мир"... а у тебя будет... бр-р-р! Хорошо!...а у тебя будут — "Живые и мертвые", скажем. Кино по ней будут снимать, в школах изучать будут!
Я пристально и серьезно посмотрел на Симонова. Посмотрел, чтобы он крепко накрепко запомнил мои слова.
— Ты, Костя, у нас классиком будешь! Живым классиком советской литературы, во как!
Симонов немного отвернулся от меня и о чем-то напряженно задумался. Потом я увидел, как его губы беззвучно прошептали: "Квассик... хм-м". Он неопределенно пожал плечами и с улыбкой повернулся ко мне.
— За стов? Пошви!
Мы с Костей направились к скатерти-самобранке и рухнули на землю.
— Базиль! Наливай!
— А почему Базив? — заинтересовался Симонов.
— У тебя ведь Васька? А у меня — Базиль... — смутно ответил я, вгрызаясь в кусок холодного мяса. — Из "Арагви" утащили, что ли?
— Почему "утащиви"? Заказави. Васька! Иди сюда! Тебя Базив ждет! — захохотал Константин.
Подошла мягко улыбающаяся Серова и молча подсела к застолью. Она как-то ушла в себя... Может, они с ее первым мужем тоже вот так вот выезжали на берег Москвы-реки когда-то? Не знаю...
Покатился неспешный, какой-то дачный разговор. Лев Свердлин все время рассказывал смешные истории. Мы хохотали. Все было просто здорово.
Все посиделки я пересказывать не буду, но одно упомяну. Как я жидко обд... прокололся.
— Валентина, возьмите вот это... еще вина?
— Нет, спасибо. Достаточно. А вы, Виктор, не боитесь летать?
— Нет, Валя, не боюсь. Вы же не боитесь, например, сниматься в кино?
Она долгим взглядом посмотрела на меня. А потом — тихо и приглушенно -
— А кто вам сказал, что я не боюсь? Боюсь... еще как боюсь. Боюсь, что фильм не понравится, что роль будет неудачной. Что...
Она замолчала и погрустнела.
— Не надо печалиться, замечательная артистка Серова! Людям нравятся ваши фильмы! Я сам с удовольствием смотрел и "Девушку с характером", и "Сердца четырех"...
Оп-па! Что-то я не то сказал. Лицо Серовой стало злым и жестким.
— Где вы смотрели "Сердца четырех", Виктор? Фильм запрещен к показу... Как "безыдейный" и "мелкобуржуазный", что ли. Его никто не видел. Так где?
Я вспомнил и это. Вот это я попал! Ведь его разрешат к показу только после войны! Когда надо будет дать народу чего-нибудь легкого и веселого. Влип.
— Э-э-э, а вам это точно надо знать?
— Да! Вы из НКВД, Виктор? Ходите за мной или за Симоновым?
— У вас преувеличенное представление о собственной значимости, Валентина... Нет — я не из НКВД, я летчик-истребитель. Да, я видел этот фильм. На пьянке с... Василием... Сталиным. Удовлетворены? Кстати, ему этот фильм очень понравился. Да и отец его смотрел без отвращения, как он сказал. А то, что он пустоват и поверхностен, вы и без меня знаете, не так ли?
— Так... — она отмякла и ушла в тень. — Так... я знаю... Извините меня, Виктор...
— Да не за что, Валя... А фильм — покажут еще ваш фильм, я уверен. И все еще будет хорошо, Валя!
А вот в этом я не уверен...
— Васька! Виктог! Вы что там шепчетесь?
— Да ничего, Костя! Так — о нашем, о девичьем...
— Бгосте! Тоже мне — девушка... с вовосатыми ногами! Давайте все сюда! Базив, навивай!
Погуляли...
* * *
Я еще не знал, чем этот разговор окончится, к чему он приведет. А то бы начал его раньше.
Вечером, когда мы, расцеловавшись с Валентиной и наобнимавшись на прощание с Симоновым и Свердлиным, приехали к себе в студию, последовало продолжение "банкета"...
Уже стемнело, когда в нашу дверь уверенно постучали. Я, мотая штрипками бриджей и шлепая раздолбанными в ноль тапочками, пошел открывать.
За дверью, в неброском штатском костюме, стоял Воронов.
— Чего пришел? — хмуро спросил я. Неприятностей сегодня мне уже хватало. — Я тебя не приглашал.
— Разговор есть... Пропустишь?
— Погоди... Заходи сюда, в туалет... Жди.
Я обернулся к комнате и крикнул -
— Вася! С вещами — на выход!
Допивая стакан чая, в прихожую вышел удивленный Вася.
— Кто стучал? Что случилось?
— Ничего... В общем так, Васек... Мне тут с одним человеком переговорить надо... Давай, дуй к Лидочке. Посидишь у нее до двенадцати, а потом приходите. Вместе с мамой!
После того, как пан Анатоль вновь пробил телефонные переговоры с Москвой, он довольно часто звонил в студию и просил пригласить Лиду. Так что она привыкла к ночным переговорам и частенько приходила к нам поздним вечером. Только я настоял, чтобы она всегда приходила в компании своей мамы. А то вдруг Анатолий захочет переговорить с тещей? Да и приличия будут соблюдены — нечего молодой девушке мотаться к одиноким мужикам по ночам.
— Понял, уже иду...
Заинтересованно поглядывая на закрытую дверь толчка, возле которой английским гвардейцем в медвежьей шапке стоял я, Базиль влез в сапоги и загрохотал ими вниз по лестнице.
— Что за унитаз прячешься? Выходи уж, секретный сотрудник... Точнее — туалетный работник! Пошли на кухню. Чай, водка, коньяк?
— Чай. — Воронов небрежно бросил шляпу на подоконник и по хозяйски уселся на мое место у стола.
— Пересядь, тут я сижу. Ну, что тебе твое начальство сказало?
— Не с того начинаешь, Тур! Тут главное — что ты сегодня Серовой наболтал. Язык без костей, а?
А мне и сказать было нечего...
— Эх, ты! Забыл, военный? Болтун — находка для шпиона! Ты языком треплешь, а мне за тобой зачищать приходится.
Я похолодел.
— Как — зачищать? Ты что?
Воронов заржал.
— Ага! Бритвой по горлу — и в колодец! — где-то я эту фразу уже слышал...
— Не трясись. Подкорректировали ей память немного... Ничего с твоей актрисулькой не случилось. — Он снова засмеялся.
— А ты, значит, лучший друг и собутыльник Василия Сталина? А хочешь, я тебя с ним познакомлю?
Знакомиться с полковником Сталиным никакого желания у меня не было. Сейчас, как мне кажется, он не у дел... Сидит в распоряжении резерва кадров, ждет назначения. Весной 43-го у него в полку был крупный скандал. На организованной им пьянке-рыбалке подорвался, при попытке добыть из снаряда взрывчатку для глушения рыбы, инженер его полка, если я не ошибаюсь. Конечно, Лаврентий Палыч тут же доложил папику. И Сталин взвился! Да так, что, как говорят, тут же продиктовал приказ. О том, что Сталин был вне себя, говорит явно не отредактированный текст приказа. Сталин, который тщательно выбирал формулировки в речи и, особенно, в документах, в этом приказе четырежды, по-моему, употребил слово "полк" и столько же слово "полковник". Если припомнить, это звучало примерно так:
Командующему ВВС Красной Армии Маршалу авиации тов. Новикову
Приказываю:
1. Немедленно снять с должности командира авиационного полка полковника Сталина В. И. и не давать ему каких-либо командных постов впредь до моего распоряжения.
2. Полку и бывшему командиру полка полковнику Сталину объявить, что полковник Сталин снимается с должности командира полка за пьянство и разгул и за то, что он портит и развращает полк.
3. Исполнение донести.
Народный комиссар обороны И. Сталин
26 мая 1943 г.[4]
— Ну, смотри, как хочешь... А то Васька тут рядом — в Люберцах, в "парадном полку" ошивается.
— Вот и пусть там перековывается... Ты что пришел? Дело есть — говори!
Воронов отхлебнул чая и начал.
— Твои просьбы...
— Не просьбы, а требования!
— Твои требования приняты, Тур. — легко поправил формулировку Воронов. — Решение по тебе тоже принято. Дело за тобой. Пора на учёбу, Корректор! Давай — садись за парту, Тур.
— Погоди, погоди! Как это — "пора на учебу"? Ты меня не путай! Я тогда, при нашем разговоре, тебе и твоему начальству точно сказал — "закончу все дела". Все! Ты понимаешь? Все дела! А у меня их сейчас — начать да кончить! Мне еще эскадрилью на фронт вести. И с ней — вперед, на Запад!
— Что, все же хочешь, чтобы тебе ноги оторвали? Только так? Упасть грудью вперед? В атаке?
— Не язви... Да — только так! Именно — грудью, и именно — вперед! И это не обсуждается, уловил?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
