Гром над Балтикой. Главы 1-19. От 22.02

Учебный отпуск. Часть 1. Гром над Балтикой.

Annotation

Виктор Туровцев в Москве — встречает старых друзей и знакомится с новыми, карьера также не стоит на месте — уже майор и должность серьезная.

Учебный отпуск Часть 1-я Гром над Балтикой

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Примечания

Учебный отпуск

Часть 1-я

Гром над Балтикой

Главы 1-19. От 22.02

Статья 173.

Работникам... поступившим самостоятельно в имеющие государственную аккредитацию образовательные учреждения высшего профессионального образования независимо от их организационно-правовых форм по заочной и очно-заочной (вечерней) формам обучения, успешно обучающимся в этих учреждениях, работодатель предоставляет дополнительные отпуска с сохранением среднего заработка для:

♦ прохождения промежуточной аттестации на первом и втором курсах соответственно — по 40 календарных дней, на каждом из последующих курсов соответственно — по 50 календарных дней;

♦ подготовки и защиты выпускной квалификационной работы и сдачи итоговых государственных экзаменов — четыре месяца;

♦ сдачи итоговых государственных экзаменов — один месяц.

Трудовой кодекс РФ

Глава 1

— Дед! Де-е-д, мать твою!! Тур! Отвечай!! Виктор — ответь! Отвечай же, черт тебя побери!!!

Я слышал эти вопли, и даже мог себе представить, кто так орет. Воронов, не иначе... Фу-у, как голову повело... в глазах темно. Здорово меня приложило этим взрывом. Крутануло — как на центрифуге. Чуть сознание не потерял.

— Дед! У тебя левый бак льет! Отключай мотор — сгоришь к едрёной матери! Ответь!

— Тих-хо, ты... Слышу... Не ори — весь фронт распугаешь... Сколько до аэродрома — в глазах темно, сообразить не могу?

— Живой... ну, слава богу! Что молчал?

— Отключился я маленько... Сколько еще идти? Что-то я управляюсь плохо... Такое впечатление — что самолет лететь не хочет.

— Еще семь минут... Дойдешь? Как бы ты не полыхнул — из левого крыльевого просто льет...

— Дойду, наверное... Погоди — осмотрюсь...

Да-а, приложило... И, правда, — сколько между нами было? Крыло в крыло ведь шли. Метров восемь? Пожалуй, так.

Так, элерон на левом крыле оторвало к чертовой бабушке. Идет белесая струя бензина. Ничего, скоро кончится. Бак был уже почти пустой. Может и обойдется... не полыхну. Взрывной волной от погребального костра оберст-лейтенанта Кнебеле вспучило обшивку крыла. Листы фанеры "дышат" и мелко трясутся. Самолет управляется плохо, его тянет влево. Приходится все время ручкой ловить нормальное положение. Усилия на ручку управления возросли, истребитель слушается неохотно, с запозданием. На приборной доске горит красная лампочка. Топливо на исходе... Да-а... угробил я самолет. Вдруг на глаза навернулись слезы... Обиды, жалости по убитой мною машине и запоздалого страха. Расслабился, пилот! Соберись! Утри сопли! Ты еще в воздухе, ты еще выполняешь боевую задачу!

Я шмыгнул, вытер глаза рукавом. Минутная слабость прошла, омыв душу успокаивающим весенним дождем. Появилась радуга — я жив! Жив! А он — сгорел в клубке моей ненависти и злости! Сгорел, сволочь! Точнее — я его сжег... Вот только мой "Як", мой крылатый... Погубил я тебя, друг, прости...

— Дед, десять влево, впереди аэродром.

Вижу... Долечу... может быть.

Совсем плохо. Мотор бьет, появился какой-то болезненный звук — визг, не визг, стон какой-то. Если так крыло изувечило — шасси выпускать нельзя... Не выйдет, наверняка не выйдет. Буду садиться на брюхо. Так надежней.

— "Узел", "Узел" — ответь Ворону.

— Я — "Узел"! Наблюдаю пару, что случилось?

— Санитарку на полосу, Дед ранен, самолет поврежден.

— Все готово — ждем!

— Дед, садись с ходу! Я за тобой.

Прикинув расстояние до взлетки, я подумал, и все же выключил мотор. Береженого... сами знаете. Ни закрылки, ни шасси выпускать не стал. Левое крыло искалечено, на нем закрылки не выйдут, а на правом выйдут — может крутануть и затянуть на спину. Скорость высоковата, ну да черт с ним... Приготовиться! Упереться левой... Хрясть! Еще раз! Скрипя всем силовым набором, металлом подбрюшья и поднимая тучу пыли, истребитель пополз по земле, цапнул консолью левого крыла землю, крутанулся и встал. Я на земле... Повезло...

Попробовал открыть фонарь — не могу. Еще раз. Результат тот же. Надо ждать, наверное, уже бегут спасатели. Вот и они... навалились — с матами и суетливо, сунули какую-то железку. Хрустнув, фонарь со скрипом откатился. Мне помогли, быстро отстегнули ремни, под руки выдернули из кабины, как морковку, право... На руках быстро-быстро оттащили от самолета. На истребитель уже кидали землю и лили воду из подошедшей водовозки. Он дымился. Вовремя... ведь и вправду — мог полыхнуть. Опять повезло. В какой уже раз... Это плохо — я все ближе и ближе к краю, уже стою, наклонившись над пропастью, размахиваю руками, пытаясь удержать равновесие, а сам все ниже и ниже...

— Ребята, спасибо! Ну, отпустите же... Все уже позади. Дайте на машину взглянуть...

Я медленно подошел к истребителю. Да-а... Такое впечатление, что слева по яку ударил огромный, но мягкий молот. Обшивка истребителя вдавилась от взрывной волны внутрь, проявив силовой набор самолета. Крыло искалечено, фонарь тоже. Весь капот залит маслом, оно еще продолжает течь на землю.

— Долетался "пятнадцатый"... — услышал я сзади. Поискав глазами, я нашел своего техника.

— Что скажешь, Петр Сергеевич?

— А что тут скажешь, Виктор Михайлович... Смотреть надо. Но смотреть не на что... Не вытянем мы здесь с ремонтом. Да и на заводе, думается мне, не справятся. Эка, повело его. Ты что, под паровоз попал?

— Вроде того... Так что скажешь?

— Все, товарищ майор! Отлетался третьяк. Он сел уже мертвым... "Живой" воды у меня нет. Прощайся с другом, Виктор...

Я безнадежно посмотрел на истребитель. Прощай... Поднял руку, формируя клубок погребального огня... Техник прав — мой друг прижался к земле уже мертвым...

Кто-то положил мне руку на плечо.

— Виктор, не горячись... люди вокруг... — Я оглянулся. Это подошел Воронов.

Да, горячусь. Клубочек растаял, втянулся мне в руку. Это потом, без посторонних глаз.

— Петр Сергеевич, распорядись... Все, что необходимо — снять, самолет оттащить в овраг поглубже... Он, все-таки, секретный. Я потом к нему подойду, сам его сожгу, сам — ты понял?

— Как не понять, товарищ майор. Все сделаем. Идите-идите, вон, военфельдшер, как конь молодой топчется. Петрович! Давай сюда со своим баулом врачебным! Лечи майора!

* * *

— ...Давай, давай! Выпей! Потом доложишь... Да мы уже и так почти все знаем. Твой ведомый от пехоты звонил, Федя Невский передал про костры сбитых... Пей! За вторую жизнь — пей!

Я выпил. Коньяк ожег глотку и я закашлялся. Прижав тыльную сторону ладони к губам, я подавил кашель и начал доклад.

— Товарищ полковник! Группа "Черные Мангусты" уничтожена. Два-три самолета вышли из боя и удрали... Точнее сказать не могу, не до того было. Наши потери один самолет. Старший лейтенант Никольский прыгнул с парашютом. Как я понимаю, он жив. А что с Кузьмичевым?

— Сел твой Кузя... Битый — но сел. Сам он легко ранен. Уже в санчасти, зеленкой его там мажут. Всю мордуленцию ему разрисовали... как пасхальное яичко, право слово! Глаза, слава богу, целы. С ним все будет в порядке. У Невского тоже все более-менее удачно получилось, скоро сядут. Сколько сбили?

— Не могу сказать, все перепуталось. Голова как чужая. Я сбил трех... мне кажется.

— Да, майор сбил трех, в том числе и командира группы оберст-лейтенанта Кнебеле. Ушли, как мне кажется, трое дымных. Трое из двенадцати. Группа "Черные Мангусты" разгромлена, Иван Артемович! Поздравляю вас, товарищи! Это большая удача вашей "Молнии"! Уж больно сильный был противник. Честно говоря, на такой результат я не рассчитывал.

— Да ты сам ведь, Николай Петрович, этот результат добывал, а? — хитро прищурился на Воронова полковник Степанов. — Теперь придется и на тебя наградной лист оформлять.

— А это и хорошо, Иван Артемович! А то на моей службе ордена-то дают не очень щедро!

— У нас тоже! За дело дают — не конфетки к празднику ведь. Заслужил — получишь!

Пошла веселая перепалка, про меня, кажется, забыли. Вот и хорошо, а то потряхивает меня что-то. Тишком, молчком, никого не спрашивая, я плеснул себе еще грамм пятьдесят коньячка. Хорошо пошел! Стало тепло, взвинчинные нервы начало отпускать. Захотелось что-нибудь съесть. Да нет, не так! Захотелось жрать! Во как.

Полковник краем глаза покосился на меня.

— А что, товарищи командиры! Не пойти ли нам перекусить малость, а? А то наш кок сухопутный там сегодня чего-то вкусненького наворотил, хвастался мне по секрету. Пошли?

Пошли.

* * *

Мы уже сидели за столом и с аппетитом уписывали разносолы нашего шеф-повара, когда, приглушенно ревя моторами, приземлилась группа Феди Невского.

Хлопая планшетом по колену, он, прямо в шлемофоне, подбежал к нашему столу и попытался что-то доложить.

— Садись, садись! Снимай головной убор! Потом доложишь, поешь сначала, опоздун!

Федя поперхнулся и залился краской.

— Това-а-рищ полковник! Я...

— Садись, я сказал! К бою не успел, так хоть ко второму прибежал! Молчи — ешь. Шучу я...

Федя, с красными ушами, виновато поглядывая на меня, принялся стучать ложкой. Наконец обед закончился. Я допил компот, подумал — и налил себе еще один стакан.

— Так что же с тобой случилось, Федя?

— Да понимаешь, командир, нарвался я на шесть фок. Они с бомбами шли на нашу колонну. Ну, думаю, срубим по ходу, а то ведь покрошат наших. Ты сигнала еще не давал... А оно, видишь, как закрутилось! С первой атаки сбили только одного, остальные бомбы сбросили — и вверх! А нам и не уйти. Спину покажешь — догонят и расстреляют сзади... Скорость-то на пологом снижении наберут по-всякому... Пришлось с ними крутиться. А тут ты сигнал подал, а я выйти из боя и не могу, твою мать! Вот я перенервничал, чуть предохранители не перегорели! Трех сбили — я пару оставил хвосты подчищать, сам со звеном оторвался, и к тебе! А там никого, лишь костры от самолетов столбами в небо стоят. А кто горит? Вот очко у меня и "жим-жим"! Перенервничал — страх! Потом вышел на связь, а мне говорят — вы уже сели. Поверишь, как лошадь, которую из ломовой телеги выпрягли, вздохнул. Чуть было фонарь не сорвало, во как!

— Ну, ладно, Федор. Что сделано — то сделано. Твои все целы?

— Ага! По паре дырок, конечно, привезли, но — целы все.

— Вот и хорошо. Иди, Федя... Дай мне одному посидеть, в себя еще никак не приду. Иди-иди, не отсвечивай...

Полковник Степанов тактично дал мне время придти в себя, а потом, кашлянул, и сказал что-то вроде — ну что, не пора ли нам подбить бабки, товарищи?

Самое время, товарищ полковник.

* * *

— ...Таким образом, товарищ полковник, на сегодняшний день группа "Молния" в ходе боевых действий потеряла пять самолетов. Истребитель майора Туровцева ремонту и восстановлению не подлежит... Он и есть пятый. Сейчас его техники "раздевают". Вот акт на списание, товарищ полковник... Кузин самолет...

— Кх-хе!

— Виноват! Истребитель "Як-3" старшего лейтенанта Кузьмичева имеет сильные повреждения, но может быть восстановлен. На ремонт требуется от трех до четырех дней. Итого — на данную минуту в строю у нас всего девять истребителей. Моторов, ГСМ, и запасных частей нам пока хватает. По боепитанию данные не освежал, но вроде тоже все в порядке. У меня все.

— Садись, инженер. Кто еще хочет сказать? Доктор, а вы нам что скажете? Не стесняйтесь, доктор. Вы так редко бываете на наших совещаниях. Ну, мы ждем.

— Физическое состояние летчиков в норме, товарищ полковник. Есть, конечно, определенная усталость, но это решается довольно просто. Пару дней отдыха — и все будет в норме... Трое в санчасти. Один к выписке практически готов, двоим летчикам еще придется у меня подлечиться. Моральное состояние летчиков высокое, ну это лучше меня замполит скажет. У меня все, товарищ полковник.

— Замполит? Давай!

— Товарищи! С учетом последних боев, проведенных группами под командованием майора Туровцева и старшего лейтенанта Невского, отдельная авиационная группа "Молния" имеет сбитыми 72 самолета противника! Семьдесят два, товарищи! Это за неполные три недели, да... Наши боевые потери — один истребитель, сбитый в бою с группой Кнебеле. А там было, как вы помните, двенадцать фашистских истребителей, против четырех наших. Два истребителя сели на вынужденную после отражения "звездного налета", один истребитель уничтожен майором Туровцевым, чтобы он не попал в руки немцев и его же машина изуродована близким взрывом. Как ты уцелел только, Виктор Михалыч? Зачем так близко подошел?

— Пришлось... чтобы наверняка...

— Ну, ладно, продолжаю. Положение, сложившееся в нашей группе, требует принятия конкретного решения. Считаю, что войсковые испытания, порученные АУГ "Молния", успешно завершены. Мы накопили огромный объем статистического материала по всем позициям: по работе винтомоторной группы, по оружию и расходу боеприпасов, по режимам полетов на всех высотах и расходу ГСМ, по обслуживанию самолетов в полевых фронтовых условиях. Больше нам добавить нечего. Предлагаю — ставить вопрос перед руководством о признании войсковых испытаний истребителя "Як-3" успешно завершенными и, одновременно, о переформировании АУГ "Молния" в полноценный боевой полк. Сегодня девять оставшихся в строю самолетов войну не выиграют, а потерять их и боевых летчиков, накопивших замечательный опыт боев на новой технике, просто недопустимо! У меня все, товарищ полковник!

— Хорошо, кто еще желает высказаться? Виктор Михайлович, ты?

— Я согласен с замполитом, товарищ полковник. Трое в санчасти, самолетов мало. Наша ударная мощь снижена. Самолеты мы эксплуатировали безжалостно, им всем необходима профилактика и ремонт. Каждый новый бой приближает возможность серьезных боевых потерь и гибели летчиков. Такой задачи нам не ставили, товарищи... И это не трусость, это не попытка уклониться от боя... Нам удалось разгромить группу немецких асов. Поверьте — очень хорошо подготовленную группу. У нас неплохой боевой счет. Командование воздушной армии и наши соседи-истребители претензий к нам не имеют. Наоборот... Возможно, мы бы и смогли сделать что-то еще... Но это уже не изменит общей картины. Я считаю — группа с поставленной задачей справилась! Можно докладывать наверх!

— Хорошо! — Полковник Степанов хлопнул рукой по столу. — Вопрос ясен, мнение одно! Я в воздушную армию! Виктор Михайлович, командуй тут... Все свободны, товарищи!

* * *

Поздним вечером я пришел к дальнему оврагу, в который столкнули мой "Як". Истребитель лежал носом к краю обрыва, как будто хотел выбраться из своей могилы. Хотел — но уже не хватило сил... Мотор, оружие, шасси и некоторые приборы успели снять.

Я долго смотрел на него, вспоминая первые дни знакомства с молодым, красивым и рвущимся в полет соколом. Прощай! Ты провел свой последний бой и — победил! Прощай!

Клубок полетел вниз... самолет вспыхнул. Повернувшись к разгорающемуся пламени костра спиной, я пошел на аэродром. Для меня война еще продолжалась.

Глава 2

Командир группы "Молния" вернулся из воздушной армии довольным и веселым. Телефонный разговор по "ВЧ" с Москвой сложился и внушал сдержанный оптимизм. Кажется, наши предложения совпали с намечающимся решением командования.

Полковник Степанов отменил полеты на завтра. Приказ был простым — летному составу засесть за составление всяческих отчетов по модификациям третьяков, на которых они летали. Техническому составу была дана команда проводить профилактику самолетов и готовить их к передаче в учебный центр воздушной армии. Возвращать их в Москву смысла не было, на двух заводах страны, в Саратове и Тбилиси, уже началась активная подготовка к производству истребителя "Як-3" в двух модификациях.

С учетом наших рекомендаций был намечен выпуск третьяка с вооружением из трех пушек НС-23 и другого — с моторпушкой калибром 23 мм с БК в 110 снарядов и двумя 20 мм пушками. У этой модификации истребителя был более объемный третий, фюзеляжный топливный бак, что позволяло держать истребитель в воздухе около полутора часов. Правда, не на боевом режиме... Говорили, что некоторым счастливчикам "повезет" летать на новых яках с пушкой в 37 мм, да еще с удлиненным стволом. Баллистика 37 мм пушек, бывших на наших яках, была признана не очень хорошей. Видать, такие "царь-пушки" тоже нужны... Но таких самолетов будет совсем немного.

Еще через два дня Степанова вызвали в штаб армии. В наш адрес пришла шифровка, а поскольку своего шифровальщика у нас не было, полковник и поехал ее читать в воздушную армию.

Вот эта шифровка и расставила все точки над "i". Четко и ясно нам было приказано передать самолеты воздушной армии, оставив двух офицеров-инструкторов для обучения летчиков полетам на новой технике. Для обеспечения этой задачи УТЦ фронта передавались и все наши материально-технические ресурсы.

Встал вопрос — а кого, собственно, оставлять? Но тут чистокровный русак доктор Кошкин предложил абсолютно еврейский ход. У него в палатке санчасти для этих целей, оказывается, вызревало аж два дивных фрукта — в нижнем белье и тапочках на босу ногу. Первым был капитан Извольский, которому вот-вот будет разрешено ползать с палочкой, как какому-то герою времен Очакова и покоренья Крыма. Другим тепличным ананасом оказался перемазанный зеленкой от множества мелких ранений осколками плекса и стекла старший лейтенант Кузьмичев. Из санчасти понеслись крики, как будто там проводил операцию без наркоза вивисектор-садист, но участь "битых гусей" была решена.

— Ничего, птенчики вы мои щипанные, поползаете по земле, здоровьишка поднакопите, а там видно будет! — с ласковой, отеческой улыбкой вещал жертвам медицинского коварства полковник Степанов. — В любом случае, к раздаче орденов и формированию нового полка успеете!

Бедолаги обратили на меня полные слез глаза, но я только и смог, что пожать плечами. Командир сказал — командир сделал! У нас в армии единоначалие.

— Если хорошо покажете себя на ниве учительства, ребятишки, может быть, когда-нибудь Родина и вернет вас за штурвал... По-2, скажем! — бессердечно сказал я. Ребятишки издали протестующий, но не тронувший мое железное сердце, вопль. — А если серьезно, давайте поправляйтесь, ребята, и за дело! Вам еще повезло — при деле будете. А то ведь, если нас отзовут с фронта, вам прямой путь в госпиталь, ферштейн зи?

— Я-я, натюрлих... — печально сказал лингвистически подкованный Извольский.

— Вот в таком вот аспекте, воробушки! — сурово сказал я. — Желаю здравствовать, товарищи офицеры! Родина ждет от вас подвига.

Было немножко стыдно за невольную подставу, которую мы устроили ребятам, но делать было ничего. Этот вариант был наиболее безболезненным. Летать ребята еще не могли, а вот передавать свой опыт могли вполне.

— И потом, пернатые, не вешайте клюв! Начнется формирование полка — вас сразу отзовут. Вы же в штате группы? "Звеньевые"? Ну, вот. Без вас не обойдемся! Плотнее ешьте... таблетки, я имею в виду! Ну, пока, поправляйтесь.

Только я вышел из палатки санчасти, как ко мне подбежал радостно-взъерошенный посыльный солдатик.

— Товарищ майор! Товарищ майор! Скорее! К командиру, скорее... он вас ищет.

Быстрым наметом я порысил к штабной землянке. Командир, радостно улыбаясь, кричал в телефонную трубку: "Ага! Понял, понял... Здорово! А они? Все понял, товарищ первый! Сейчас организуем митинг! Сразу... Спасибо большое... И вам успехов! Есть!" Полковник Степанов бросил трубку.

— Виктор Михайлович! Сегодня, на южном фасе обороны, там, где вы летали, наши войска перешли в решительное наступление! Мы ломим, Виктор! Немцы откатываются! Наши начали Белгородско-Харьковскую операцию! Вот и на нашей улице праздник, майор. И в нем есть и частица нашего ратного труда...

Взяв фуражку, помолодевший командир группы "Молния" скомандовал: "Ищи комиссара! Давайте — разворачивайте митинг! Заждались люди!"

Сегодня было двадцать шестое июля.

А в моей истории операция "Румянцев" началась, кажется, в первых числах августа.

Вот так-то.

Что хочешь, то и думай!

* * *

Наконец, спустя еще пять дней, все дела были завершены, и мы загрузились в два железнодорожных вагона. Не подумайте, что это были вагоны "СВ" с вагоном-рестораном между ними. Нет — обычные теплушки, с сеном на сикось-накось сколоченных нарах. Но мы, честно говоря, были рады и этому. Первые сутки возвращения на аэродром в Подмосковье большинство летчиков и техников элементарно продрыхли.

Потом, конечно, продрали глаза, выложили на расстеленной на ящиках газетке выданный в дорогу сухпай, купленную на какой-то маленькой станции еще исходящую парком вареную картошку с укропчиком и скрюченные малосольные огурчики. Федя Невский, глядя на меня глазами сенбернара, нашедшего замерзающего в снегу альпиниста, вопросительно булькнул обшитой сукном и крест-накрест перетянутой кожаным ремешком немецкой офицерской фляжкой.

— М-м-м?

— Да, конечно же, Федя! Какие могут быть вопросы! Но — по паре капель, только для аппетита.

Мог бы и не предупреждать. Фляжка-то одна, а нас больше десятка молодых и здоровых мужиков.

Еще через день личный состав группы высадился на маленьком разъезде недалеко от аэродрома, с которого мы вылетали на фронт. Техники и другие специалисты, приданные нам из ОКБ Яковлева, сердечно попрощавшись, неспешно покатили дальше, в Москву, а нас уже ждали грузовики. Нам предстояло вновь обживать покинутый всеми, кроме десятка солдат, охранявших военный объект, подмосковный аэродром. Видимо — формироваться будем тут...

Военнослужащий обязан стойко переносить тяготы воинской службы... Забодался я их переносить, честное слово! Эх, сейчас бы в студию мсье Анатоля, нагреть бы ведро воды, искупаться, а потом — в "Метрополь"! Смотреть на красивых женщин, плотненько так закусить и потом пить коньяк под кофе с лимончиком. И семги хочется, соленой-соленой! Ух! Я машинально сглотнул слюну и захлопнул за собой дверцу кабины грузовика...

Оглянувшись вокруг, сервированного на хрустящей от крахмала белой льняной скатерти полдника с коньяком, лимончиком, а равно и семгой крепкого посола, я не увидел. Увидел же я заросшее уже несколько выгоревшей под августовским солнцем травой опустевшее поле аэродрома, над которым если кто и летал — так только какие-то беленькие бабочки без опознавательных знаков на крылышках. Им, из травы, восхищенно аккомпанировали местные кузнечики-виртуозы Подмосковья. В отдалении проглядывались служебные строения. Сонная тишь, жара, лепота! Это дело надо взбодрить.

— Товарищи офицеры! Приехали, выгружайсь!

Сонно клюющие носом в кузовах грузовиков летчики и остатки наземного личного состава группы, взбодрились, похватали манатки и посыпались на землю. Начался веселый шум и ор. Загрохотали раскрывающиеся борта, началась выгрузка имущества. К нам, от строений, уже пылил начкар, не иначе.

— Товарищ майор! На охраняемом объекте никаких происшествий...

— Хорошо, хорошо, старшина! Помнишь нас?

— А то, как же!

— Кроме караула есть тут кто еще? Если есть, давай — гони на помощь. Обживаться будем. Как тут с кормежкой?

— Возить в термосах пока будут, товарищ майор!

— Да хоть так, а то горяченького охота. А завтра припашем нашего кока. Ну, что стоишь? Давай, командуй своими сусликами! Бегом!

— Есть!

Вот так вот! Все бегом, весело и с песней! А как же — армия!

* * *

После обеда на легковушке на аэродром в клубах пыли прибыл полковник Степанов. Он с нами не ехал — улетел на самолете сразу в Москву, в штаб. Сейчас обрадует новостями.

— Здравствуй, Виктор Михалыч! Как добрались? Все в порядке? Как личный состав? Трезвый и задействован на работах по размещению? Вот и хорошо... У меня тоже все в порядке, с кем надо — встретился, переговорил, расспросил про все. Значицца, дела у нас такие...

Дела у нас были такие — сначала, конечно, нужно разместиться. Наладить быт, нам тут какое-то время жить нужно будет. Летчиков, видимо, лучше всего разогнать недели на две по близлежащим санаториям ВВС — им нужно отдохнуть, а кому-то не помешает и подлечиться. Завтра-послезавтра сюда добавят солдат, потихоньку будут возвращать аэродрому прежний вид. Мы же с командиром, передав все текущие дела и проблемы обустройства замполиту, плотненько садимся за подготовку итогового документа по обобщению результатов проведенных войсковых испытаний. И дается нам на это целых три дня. Потому что через пять дней у начальника Главного управления ВВС Красной Армии маршала авиации Новикова состоится большое совещание с участием представителей ОКБ Яковлева, моторостроителей, вооруженцев, руководителей заводов, на которых планируется разместить производство, и прочего необходимого люда. Среди многих, но — в числе первых, будет заслушан и наш доклад. В итоге, как мыслится, должны быть подготовлены обобщенные предложения в ГКО о начале производства новых истребителей. Будут намечены и приняты первоочередные меры по подготовке к перевооружению на "Як-3" ряда хорошо показавших себя в воздушных боях с противником истребительных полков. (Кровь из носу, а продавлю в этот список свой 111-й ИАП!) Скорее всего, будет принято решение и по группе "Молния". А что тянуть? Группа зарекомендовала себя хорошо, это не только мы так думаем, это и командование воздушной армии неоднократно отмечало в своих докладах наверх. Давно, между прочим, пора. В общем, дел было — начать и кончить! Вспомнилась лихая песенка из фильма "Красные дьяволята":

И не-е-т нам покоя-я

Ни но-о-чью, ни днем...

Правда, какие-то несознательные граждане приделали этой бодрой песне новые строки, придавшие ей тревожную ноту поиска, а потом — глубокое чувство удовлетворения:

...То рубль сшибаем, то рубль сшибаем,

То сядем и пьем!

Пить нам было еще рано, а вот сели мы с командиром плотно — бумаг был целый ворох, и из них надо было сделать конфетку. Я вздохнул... Опять — "рекле"!

— Что это за "рекле" такое? — подозрительно поинтересовался полковник Степанов. — Французское слово, что ли? Что оно значит-то, а?

— Да то и значит, Иван Артемович! Режем, стало быть, и клеим! Итоговую справку делать будем. Так меня... наш преподаватель в лесном техникуме учил большие документы готовить... удобно очень.

(Положим, не в техникуме, и не преподаватель, но документы большого объема мы, в те времена, когда еще не было компьютеров, готовили именно так... И получалось неплохо, знаете ли...)

— Ну, — я щелкнул ножницами, — начали, помолясь!

* * *

Итак, с чего же начнем? Примерно вот так:

"Зa периoд вoйскoвых испытaний на южном фасе Курской дуги АУГ "Молния" было произведено _____"... — та-а-к, тут пока оставляем пропуск, потом уточним и вставим циферку, — "...бoевых сaмoлетoвылетов для перехвaтa прoтивникa в рaйoне свoей зоны ответственности, пo вызoву для уничтoжения сaмoлетoв прoтивникa нaд линией фрoнтa и нaрaщивaния сил, для прикрытия нaземных вoйск, свoбoднoй oхoты и прикрытия свoегo aэрoдрoмa.

АУГ "Молния" приняла участие в отражении готовящегося бомбоштурмового удара группы из 200 бомбардировщиков противника, участвовавших в т. н. "звездном" налете на г. Курск. В ходе воздушного боя летчиками группы сбито 33 фашистских бомбардировщика и 6 истребителей.

В ходе войсковых испытаний былo ____ (потом точно подсчитаем...) встреч с сaмoлетaми прoтивникa — Ju-88 и Ju-87D, Me-109G-2/6 и FW-190A-4. В ____ встречaх велись группoвые вoздушные бoи, в тoм числе семь крупных. Сбитo 72 сaмoлетa прoтивникa, в тoм числе: 33 Ju-88, 7 Ju-87, 21 Me-109G-2 и G-6, 11 FW-190A-4.

Свoи боевые пoтери — двa Як-3; пять Як-3 были подбиты, два сели нa свoей территории вне aэрoдрoмa и три — на аэродром."

Та-а-к... пока пойдет, а там отшлифуем. Что-нибудь про технику... Про самолеты... Вот это подойдет.

"В своих докладах все летчики АУГ "Молния", участвовавшие в войсковых испытаниях истребителя Як-3, отмечают простой взлет, заметное уменьшение длины разбега, прекрасную скороподъемность, превосходный вертикальный маневр, приятное и неутомительное управление, легкость выполнения всех фигур пилотажа, менее сложное управление за счет улучшения управляемости, более эффективное использование тормозов на пробеге, благодаря увеличению противокапотажного угла..."

Так, хорошо... Что еще скажем?

"...летчики отмечают, что Як-3 наголову превосходит самолеты противника по всем характеристикам виража. Особенно велико было преимущество в вираже неустановившемся. Здесь сыграли роль правильно подобранные плечи рулей, элеронов и их сервокомпенсаторов, а также удачная конструкция системы управления, которые обеспечили легкость управления и оптимальную реакцию самолета на движения ручки и педалей...

...по такой важной характеристике самолета, как удобство и простота в управлении, Як-3 не имеет себе равных. ОКБ Яковлева создало истребитель, который максимально пригоден к быстрому освоению не только летчиками средней квалификации, но и вчерашними выпускниками летных школ. Обладая посадочной скоростью 137 км/ч, на посадке Як-3 очень прост, что также позволяет его легко эксплуатировать молодым пилотам..."

Ну, хватит хвалить. Надо бы и о недостатках что-то сказать. Где это было? А, вот!

"...особую обеспокоенность технических специалистов, производивших обслуживание истребителей в полевых условиях на фронте, вызывали авиамоторы М-107А со взлетной мощностью 1650 л.с. и боевой 1550 л.с. на высоте 1200 м. Им был назначен ресурс 50 часов, но ни один мотор из полученной партии не доработал свое: "сыпались" коренные подшипники коленвала, прорывались газы сквозь верхние уплотнения цилиндров. Из-за вибраций на экономическом режиме выше границы высотности при уборке и даче газа вода и масло в трубопроводах начинали пульсировать с такой силой, что трескались радиаторы. Регулятор наддува работал нестабильно. Масло выбивалось через уплотнения редуктора и попадало на остекление кабины и в кожухи продувки выхлопных коллекторов, где могло загореться.

Следует отметить также и такие недостатки как:

— неполная выработка горючего из основных баков;

— невозможность непрерывного набора высоты и горизонтального полета у земли на режиме максимальной скорости при температуре наружного воздуха +30*С из-за перегрева воды;

— дальность двусторонней радиосвязи на самолетах с РСИ-6 до 110 км при требуемых 120 км;

— запас кислорода 2 л обеспечивал полет на высоте 7000 м с прибором КПА-Збис в течение 1 ч 05 мин или 62 % максимально возможной продолжительности вместо требуемых 75 %;

— выпучивание левого переднего зализа крыла при выходе из пике с перегрузкой 8,0 со скоростью по прибору 720 км/ч."

Так-то оно так... Все правильно. Но закончить надо как-то более оптимистично, на хорошей деловой ноте... А если вот так?

"В заключение следует сказать, что летные качества Як-3 в глазах всех пилотов АУГ "Молния" (и в особенности — опытных асов) искупают все его недостатки. Причем в наибольшей мере эти преимущества раскрывались именно на тех высотах, где велось абсолютное большинство воздушных боев, — до 4500 м."[1]

Вот так-то оно и правильно будет. Недостатки у всех есть — и у людей и у техники. Ну, нет такой боевой техники, которая вообще была бы лишена недостатков! Нет ее! Пусть течет масло, пусть есть опасность перегреть мотор, пусть он не вырабатывает своего регламента в 50 часов. Пусть! Но этот истребитель — уже летает! Он может побеждать всех своих противников, и он победит их! Вот так-то, дорогие мои девочки и мальчики...

* * *

В положенное время мы с полковником Степановым выехали на машине в Москву. Выехали с учетом того, чтобы успеть заскочить в студию к Толе Рощину. Мне надо было переодеться в мундир, ведь он там так и висел. Не хотелось ехать на совещание к маршалу Новикову в полевой форме, да и поизносилась она, надо правду сказать. Ключа у меня не было, но на месте была домоуправ Капа. Думаю, уж меня-то она пустит в квартиру. Не забыла, поди.

Так оно и получилось. Капитолина разохалась, расцеловала меня, сверкнула помолодевшим глазом на Степанова, и выдала мне ключ.

— Поживешь у нас, Витенька?

— Вот чего не знаю — того не знаю, Капитолина Сергеевна! Но, очень может быть, что сегодня мы с командиром тут переночуем! Как насчет ужина, хозяюшка? Вечером посидим, чаю попьем, а? А может — и не только чаю! Там, у Анатоля, я видел патефон, можно будет и потанцевать! — и я многозначительно и развратно подмигнул порозовевшей Капе на начинающего буреть полковника.

— Скажешь тоже, Витя! Потанцевать! Кончились мои танцы... — притворно закручинилась Капитолина. — Я уж не девочка...

— Не скажите, уважаемая Капитолина Сергеевна! — солидно кашлянув, с хрипотцой проговорил полковник Степанов. Голос — вылитый киноактер Булдаков в роли генерала! — Вы еще другим женщинам фору дадите, кх-м-м, да...

— Все-все-все! Возражения не принимаются! Кому голодных мужиков кормить, как не вам? Вот деньги, Капитолина Сергеевна, прошу вас в расходах не стесняться! Для себя ведь, для любимых! Ну, по рукам? Вот и ладненько!

Оставив Степанова любезничать с Капой, я, получив ключ, белкой взлетел на пятый этаж.

Вот моя деревня, вот мой дом родной... Замок лязгнул и открылся. Я прошел в студию. Все прибрано, застелено газетами. Видна женская, заботливая рука. Наверняка — Лидочка постаралась. На мольберте, закрытый простыней, висел мой мундир. К нему булавкой была приколота записка: "Виктор! Большущее тебе спасибо за все! Мы с Лидой поженились! Она пока поживет у матери, а ты, если приедешь, располагайся тут. Я на фронт. Пока! Да! А сапоги-то твои я пропил. Шучу! Анатолий"

Я покосился на носки начищенных сапог, выглядывающих из-под белой простыни, и усмехнулся. А мальчик-то вырос! И это — хорошо!

По-быстрому скинув гимнастерку, принялся отвинчивать ордена. Время поджимало. Пора было мчаться навстречу своей дальнейшей судьбе. Я вздохнул и одел мундир.

А что? Вполне себе ничего! Молодой бог войны!

Точнее — сын бога...

Глава 3

Просторный коридор второго этажа Главного управления ВВС Красной Армии, ведущий к пока еще закрытым дверям большого зала заседаний, сдержанно гудел негромкими голосами множества высокопоставленных авиационных командиров и гражданских специалистов. Все они были в числе приглашенных на расширенное межведомственное совещание по ряду особо важных вопросов повышения эффективности боевых действий нашей авиации на советско-германском фронте в целом, и начального этапа производства нового истребителя "Як-3", а, следовательно, — и перевооружения на новую технику ряда истребительных авиаполков, в частности.

Совещание проводили два Управления ГУ ВВС КА — опытного строительства и заказов и вооружения под общим руководством первого заместителя командующего ВВС генерал-полковника авиации Никитина. Народный комиссариат авиационной промышленности представлял генерал-майор Яковлев — он был и заместителем наркома и Главным конструктором истребителя, который и будет основным вопросом обсуждения. В группе штатских товарищей я заметил и знакомых специалистов-моторостроителей. Два мужика с огромными портфелями были явными директорами авиазаводов. Ну — так мне показалось.

Тут двери зала заседаний открылись и нас пригласили заходить. В огромном зале столы были расставлены "покоем". Начальство потянулось к короткой перекладине, предназначенной для размещения руководства, а мы начали греметь стульями, рассаживаясь по принципу: мундиры вместе, а пиджаки — отдельно. От мундиров, понятное дело.

В президиуме пошептались, покивали, Яковлев пожал плечами и сделал вид, что ему все равно. Генерал-полковник Никитин кашлянул и негромко постучал карандашом по стоящему перед ним графину.

— Ну что ж, товарищи, будем начинать? Есть предложение — сначала рассмотрим вопрос по истребителю товарища Яковлева и отпустим штатских товарищей... Остальная повестка дня — вопросы чисто военного характера, и им незачем на них время тратить, у них и своей работы полно. Согласны, товарищи? Вот и хорошо. Начинаем... Кто там у нас первым выступает?

Оказалось, что первым выступает какой-то генерал-майор из Управления опытного строительства. Он кратко проинформировал участников совещания по основным этапам создания истребителя, проведению государственных испытаний в ОКБ и войсковых испытаний на фронте и предложил заслушать командира особой группы полковника Степанова.

Иван Артемович встал, звякнув наградами, и стукнул пачкой листов доклада об стол, выравнивая их.

— Нет-нет, товарищ полковник! Прошу сюда, за кафедру. — Никитин указал куда-то направо.

— Неудобно будет, товарищ генерал-полковник. Я буду стоять за спинами части участников совещания, — ровным голосом, выражающим сдержанное неодобрение, проговорил Степанов.

— А мы сейчас это поправим... — Никитин поискал кого-то глазами, кивнул, и тут же пара моложавых подполковников подхватила и перенесла кафедру на удобное для всех участников совещание место.

Я тут же вспомнил анекдот, когда Министр обороны звонит начальнику Генштаба и говорит:

— Слушай, а у тебя в Штабе есть три-четыре грамотных, думающих, энергичных и боевых полковника?

— Есть, а что? — осторожно отвечает начштаба.

— Да подошли завтра их ко мне... Пианино, понимаешь, купил. На третий этаж затащить надо...

Можно смеяться, да...

— Товарищи! В соответствии с решением Государственного Комитета обороны, приказом начальника Главного управления ВВС Красной Армии маршала авиации Новикова, для проведения войсковых испытаний истребителя "Як-3" была создана особая внештатная группа... — начал свой доклад полковник Степанов.

Народ начал его слушать, а я начал рассматривать народ. Что скажет Степанов, я знал. Сам ведь писал. Народ, надо признать, слушал командира довольно внимательно. Слухов о высоких боевых качествах нового истребителя было много, а точной, выверенной информации — не было до этого момента вообще. Так что — ухи все насторожили. Вот по рядам штатских прокатился сдержанный шумок. А-а-а, это Степанов наябедничал про моторы... Вот наша головная боль. И вроде — есть они, и в тоже время — такие недоработки... Правда, насколько я знаю, моторостроители неустанно повышают их надежность и в скором времени, может быть, сумеют их более-менее довести.

Теперь одобрительный шумок со стороны военных. Что там такое? А-а-а, это наши боевые результаты... Да-да, товарищи! Вот так-то! Более семидесяти сбитых за... сколько там прошло? Прибыли мы на фронт в самом конце июня, первые бои прошли через три-четыре дня, а закончили воевать где-то числа 24-го, что ли... В общем — примерно за три недели боев. Неплохо, прямо скажем.

— ...группа "Черный Мангуст"... — ближние соседи по столу стали откровенно пялиться на меня.

Ну, чего, чего? Что мы, мангустов не видали, что ли? Видали мы их в... в одном месте. Конкретном, таком, месте. И крутили их на... на болту, в общем. Что тут непонятного. А вот про отражение бомбардировщиков при "звездном налете" подробно не надо... не стоит. Есть общие данные — и все. И так хорошо. И реакция зала показывает, что и на самом деле — хорошо! Во так-то...

— Есть вопросы к докладчику, товарищи? Пожалуйста!

Понеслись вопросы. Яковлев сидит довольный, как слон. Который, все-таки, поймал момент — и сел на моську! Понятное дело, это совещание — его триумф, можно сказать. Вот и тащит человека на улыбку...

Тут в дальней стене зала беззвучно открылась дверь, и к столу президиума пошел военный с несколько одутловатым лицом. Сосед что-то шепнул генерал-полковнику Никитину, тот обернулся, вскочил и значительным голосом молвил: "Товарищи офицеры!" Все встали.

Поскольку Никитин сам кинулся за стулом для гостя, я понял, что совещание почтил своим присутствием маршал Новиков. Так вот ты какой, северный олень! Хорош. По мне — так хорош... В реальной истории он после войны пойдет под суд по знаменитому "авиационному делу" и отсидит шесть лет вместо назначенных пяти... "А могли и расстрелять...", — скажет потом нарком авиапромышленности Шахурин, осужденный вместе с Новиковым.

Да, при ИВС могли. Запросто. Норма закона была для всех одна — и для министра, и для маршала, и для последнего жулика, растратчика и бракодела...

— Товарищи офицеры, прошу садиться. Продолжайте, товарищ полковник...

Степанов начал что-то рассказывать, а я вновь ушел в свои думки. И тут же попался.

— ...а на этот вопрос более детально сможет ответить заместитель командира группы "Молния" по боевой работе майор Туровцев. Он практически весь период испытаний не вылезал из кабины истребителя! — проговорил полковник Степанов.

— Майор Туровцев! Прошу вас!

— О чем?! — беззвучно крикнул я Степанову, встретившись с ним на пути к кафедре.

— Превосходство над немцами... — только и успел он мне дать подсказку. Ну — это можно до обеда говорить.

— Товарищи! Анализ проведенных группой воздушных боев дает следующую картину... — плавно начал я, пытаясь найти нужную тональность разговора.

Меня слушали минуты две, а это очень много, за это время много чего можно намолотить, а потом задали прямой вопрос.

— Товарищ майор, а вы просто, по-фронтовому, расскажите нам о своих впечатлениях о новом истребителе. Как он, на ваш взгляд? — перебил меня Новиков.

— Если просто, по-фронтовому, товарищ маршал, то на истребителе "Як-3" обычный, средне подготовленный летчик, порвет любой фашистский истребитель как Тузик грелку!

На секунды в зале повисла тишина, а потом грохнул хохот. Смеялись все — и офицеры за столами совещания, и гражданские специалисты. Хохотал, хлопая в ладоши, довольный Яковлев, тихонечко подхихикивал генерал-полковник Никитин.

Лишь маршал авиации Новиков вопросительно поднял брови.

— Как кто, простите?

— Вы же просили по-фронтовому, товарищ маршал. Вот я и сказал, как мы говорили на фронте. Можно сказать еще ярче и образнее, но это будет уже как в бою! А там от таких слов ларингофоны коротили!

Тут грохнули уже все! В том числе — и маршал Новиков.

Протирая белым носовым платком глаза, он, отсмеявшись, сказал: "Да вы просто оратор, майор! Садитесь, мы с вами потом переговорим! После совещания. А то вы его и закончить не дадите! Садитесь, садитесь, майор!"

Я и сел. Ну, что ржете?! Работайте! Сделав каменную морду лица, я уставился на президиум.

— Александр Сергеевич, пару слов скажете? Пожалуйста! Слово предоставляется Главному конструктору товарищу Яковлеву. Следующее выступление — представителю моторостроителей, прошу приготовиться.

Совещание вновь потекло по своему, определенному планом, руслу.

* * *

Часа через полтора оно закончилось. Народ, гремя стульями начал вставать и, доставая на ходу папиросы, потянулся на выход. Два директора заводов о чем-то доругивались с начальниками управлений ГУ ВВС. Я подождал, пока полковник Степанов соберет свои бумаги в планшет, и пошел к выходу из зала.

Тут нас настиг какой-то штабной подпол.

— Вас приглашает маршал, товарищи офицеры... — вполголоса проговорил он, указывая на стол президиума рукой.

Мы подошли.

— Товарищ маршал...

— Подождите, товарищи... Сейчас я освобожусь и зайдем ко мне на несколько минут, а то тут будет продолжаться работа... Александр Сергеевич, вы со мной? Вот и хорошо.

В кабинет маршала мы прошли впятером — он, Яковлев, Никитин и мы с командиром группы. Потом беззвучно приоткрылась дверь, и так же беззвучно в кабинет перетек капитан-порученец.

Зайдя в кабинет, маршал тут же прошел к маленькому столику, на котором стояли бутылки с минеральной водой и стаканы, прикрытые полотняной салфеткой, открыл бутылку "Нарзана" и налил себе стакан воды.

— Присоединяйтесь, товарищи, кто пить хочет... А то, может быть, чего-нибудь другого, а? — он сдержанно рассмеялся. — Александр Сергеевич! С тебя причитается!

— Все будет. Вот, в серию запустим, и все будет, Александр Александрович! А пока — тут ты хозяин! Угостишь — выпьем! Повод, как мне кажется, есть.

— Ладно-ладно! Маршал с подчиненными не пьет!

— А они пока вроде как ничьи будут, Александр Александрович! Раньше так вообще — они ко мне были приписаны. А сейчас... Испытания закончены, техника сдана, группа существует лишь формально — до принятия решения о переформировании в полк. Люди пока не у дел, на пересидке — ни ваши, ни наши! Так что — доставай коньячок, я знаю, у тебя есть! — продолжал с улыбкой подначивать маршала Яковлев.

— Ну, ладно, уговорил! На самом-то деле... по рюмочке перед обедом... Ну, подходите товарищи, — пока маршал рассуждал вслух, шустрый порученец расставил на посеребренном подносе хрустальные коньячные рюмки и уже разлил янтарную жидкость.

— Ты не обижайся, Александр Сергеевич, но первый тост — за летчиков! Вот за них! Молодцы — и дело большое сделали, и живы остались! Ваше здоровье, товарищи!

Ну, как тут было не напиться! Впрочем, снова наливать нам не спешили...

— Присаживайтесь, товарищи, поговорим... — маршал прошел за свой стол, а мы уселись за приставным.

— Расскажите, майор, как вел себя истребитель в бою... Что особенно бросилось вам в глаза по сравнению с "Як-1", вы ведь на нем воевали?

— Я воевал на "Як-1б", если уж быть точным, товарищ маршал. В 111 ИАП, командир подполковник Россохватский. Отозван с Кубани в самом конце апреля в Москву, в распоряжение главного конструктора товарища Яковлева...

— Сто одиннадцатый? — отнесся маршал к генерал-полковнику Никитину.

— Уже 77-й гвардейский, товарищ маршал... — подсказал тот шефу.

— А-а, помню, помню. Хороший, боевой полк! — маршал обернулся ко мне. — Отстал ты от жизни, майор! Твои друзья уже гвардейцы! Ты кем там был?

— Командир первой эскадрильи, товарищ маршал!

— Ну-у, это мы посмотрим... Но это потом. А пока — рассказывай!

И я начал рассказ. Они же бывшие летчики. Правда Новиков — бывший бомбер, да и летал мало, но основное он поймет.

Рассказ начальство заинтересовал. Я старался дать наиболее полную картину — и боевую работу, и вопросы технического обслуживания, и рассказать про быт нашей маленькой, но очень боевой, части. Это пригодится, пускай высшее начальство ВВС Красной Армии послушает летчика, только что вернувшегося с "передка". А то сами уж давно пределы Москвы, наверное, не покидали. Рассказ, неожиданно для меня, заинтересовал Яковлева. Он задавал правильные вопросы и что-то кумекал про себя...

Сказал я и о вопросах управления воздушными операциями, необходимости создания сети командных пунктов, необходимости выдвижения авиационных "офицеров-наведенцев" в передовые наземные части. И про радиосвязь сказал, и про огромную потребность в локаторах... Полковник Степанов в особо острых и скользких моментах моего повествования попытался было делать мне страшное лицо, но я его проигнорировал. Начисто. В общем — много, что сказал. Лишь бы толк был. Аж запыхался...

— Попей нарзанчику, майор... А вот о бое с группой "Черный Мангуст" расскажи-ка подробнее. Что это за группа, и с чем ее едят...

— Уже поджарили ее и съели, товарищ маршал... А группа эта довольно интересная. Кое-что подобное есть и у нас. Спецполк Шестакова под Сталинградом, например. Та же группа "Меч", скажем. Наша группа вот была... Но наши специальные формирования привязаны к одному месту, скажем так... К конкретной воздушной армии, даже — дивизии... А немцы более гибко и масштабно используют группы специально подготовленных асов, перебрасывая их порой на тысячи километров, туда, где им надо срочно навести шороху. Вот, эти хорьки, по-моему, из-под Ленинграда были, если я не ошибаюсь. А известна эта группа была вот чем...

И я начал передавать начальству то, что я узнал от Николая Воронова. Или как там его зовут на самом деле, не знаю... Командующий ВВС и его зам потихоньку обменивались какими-то мыслями. Яковлев внимательно слушал, а Степанов смотрел на меня, опасаясь, как бы я чего снова не ляпнул.

Скажу честно — я старался кое-что заронить в мозги маршала. Я помнил из мемуаров наших летчиков, и по другой литературе тоже, выражение "маршальский полк". То есть, полк, специально нацеленный на противодействие фашистским асам, на воздушную "охоту" и иные, специальные боевые действия, которые обычному, рядовому авиаполку, будут не по плечу... И все это было связано с именем маршала авиации Новикова. Вот так-то.

В такой полк, году, по-моему, в 44-м, будет переведен и будущий лучший ас Советского Союза капитан Кожедуб. Ну, тогда еще капитан, это понятно... В полк асов-охотников. И они будут давать прикурить немцам как у себя на фронте, так и на выездах в командировки на другие фронты.

— Хорошо, майор, это понятно. Значит, ты уверен, что создавать такие группы или усиленные эскадрильи — оправданно?

— Абсолютно уверен, товарищ маршал! Только группы из одних летчиков, без наземного "хозяйства", которое будет для группы неподъемным тормозом. Такие "гастролёры" — по запросу прилетели, сели на местные "хлеба" — бензин, там, обслуживание, боеприпасы, питание... Разобрались в ситуации, накрутили немцам хвоста, и — на другой фронт, врагу зубы считать!

— Эко, у тебя все легко и просто! А, Никитин? Видал — молодежь? Все горит! Раз-раз, и враг разбит!

— Так, Александр Александрович, враг и был разбит... не так ли? Четыре наших летчика против двенадцати. А ушло, сколько там ушло, товарищ Туровцев? Трое... Вот и результат!

— Это не все могут повторить!

— А он и говорит, что надо формировать специальные эскадрильи... Не числом, а умением!

— Умением... Где бы еще взять таких... С умением-то.

— В сто одиннадцатом... виноват! В 77-м гвардейском авиаполку, товарищ маршал! Только полк надо внести в список частей, перевооружающихся на "Як-3".

— Ну вот! Не успел я сказать, а он уже прокукарекал! Экий ты горячий, майор! Они у нас в списке? — повернулся маршал к генерал-полковнику. Тот отрицательно покачал головой. — Внесите! Тут у них такой ходатай! Да и слышал я кое-что про этот полк. Вы же сталинградцы? Майор Артюхов был командиром? Теперь начдив?

— Так точно, товарищ маршал.

— Внесите их в список! Эти — заслужили. Хорошо воюют.

— Так ведь гвардейцами стали... ясное дело.

— Вот пусть еще и новые самолеты получат. Одно к одному — лучше немцев бить будут гвардейцы.

Маршал посмотрел на меня. Поразмышлял, а потом начал говорить.

— Теперь о тебе, майор. Парень ты молодой, боевой, вон — вся грудь в орденах... Пойдешь на новый полк? В 77-ой тебе возвращаться смысла нет. Командир там на месте, а другие должности для тебя мелковаты. Перерос ты их.

Я это знал. И был к этому разговору готов.

— Нет, товарищ маршал, не пойду!

— Погоди, погоди! Если ты о полковнике Степанове печалишься, то ты с выводами поспешил. Твой командир полковой уровень тоже перерос. На дивизию пойдет полковник Степанов. Есть такое решение. Так что ты никому дорогу не переходишь, и никого не подсиживаешь. Ты тоже вырос за это время, майор. Под Сталинградом сержантом начинал? Младшим лейтенантом? Так, вот! Дослужился за это время до майора! Самое тебе место — комполка, а?

— Никак нет, товарищ маршал! — и полковник Степанов, и генерал Яковлев посмотрели на меня с непониманием. — На командную должность не пойду. Вы ведь верно сказали — парень я еще молодой и, хочется думать, боевой... Мне надо летать... Бить их, гадов, надо. Счет у меня к фашистам больно большой... Давлю их, давлю, а он не уменьшается, а только растет... Мне надо летать, товарищ маршал! И только. Прошу направить меня на фронт, куда сочтете необходимым. Или в мой полк, на любую должность... летчик — он летчик и есть.

Все внимательно смотрели на меня. Ну, и я на вас посмотрю. Усилю, так сказать, впечатление... Ну же, маршал... Ведь решение такое очевидное... Оно прямо у тебя перед глазами... Ну... Ну...

— А на особую группу пойдешь? Должность равная должности комполка, а? Летать будешь, сколько сможешь.

Есть! В десятку! То, что и надо. Полковник Степанов расслабился и с довольной улыбкой посмотрел на Яковлева. Тот сдержанно улыбнулся в ответ.

— Если буду летать, да еще, сколько смогу, я, товарищ маршал авиации, даже в лейб-гвардии конную авиацию пойду! Или в подводные танкисты.

Все добродушно рассмеялись. Вот так-то у начальства надо свои вопросы решать! Учитесь, пока я жив.

— Ну, ты и наглый, майор! Наливай еще по одной. Давай за твою новую должность! Помни — тебя сам командующий авиацией Красной Армии на нее сосватал. Гордись!

А я и горжусь. Кто бы, что бы говорил.

— Сколько у вас сбитых, майор Туровцев? — вдруг переменив тон, спросил меня маршал Новиков. От такого обращения я машинально вскочил по стойке "смирно".

— Двадцать девять, товарищ маршал авиации!

Генерал-полковник Никитин заглянул в тоненькую папочку, по которой он все время легко постукивал пальцами и негромко сказал: "Двадцать девять подтвержденных и три в группе..."

Начальство молча переглянулось, но комментариев не последовало. Последовал новый вопрос.

— А не подтвержденные есть?

— Есть, в том бою, когда подбили моего ведомого, сбил двух. Только немцы не подтвердили... Да я их и не просил.

— Да, кстати! Я вспомнил! А расскажите-ка нам про то, как вы вытаскивали из-за линии фронта своего ведомого? А то, знаете ли, мне звонило руководство... одного наркомата, интересовалось, откуда у нас в ВВС такие мастера пеших прогулок появились.

Ну, вот! Опять врать!

Что ж... Я вздохнул и начал свою песню. Как кот Баюн.

Прямо по АСу Пушкину — "...налево — сказку говорит!"

Глава 4

Из кабинета маршала авиации Новикова мы с полковником Степановым вышли одни. Яковлев остался, видимо, какие-то вопросы еще требовали своего обсуждения с авиационным начальством. Ну, это его проблемы.

Кое-какие проблемы были и у нас. И главная из них — что теперь делать? Нет, не в том смысле — мол, "что делать, и кто виноват?" Кто виноват — скажет самый гуманный суд в мире... В крайнем случае — это определит "чрезвычайная тройка". Или нет их уже? А есть "особое совещание"? Впрочем, нас это пока не касается. А вот что сейчас делать нам с полковником? Мчаться к себе на аэродром? Или броситься в разгул и море удовольствий? Мысль о том, что неплохо бы броситься в разгул, резких возражений не вызывала. Наоборот — манила и звала.

— Ну, что? Едем или остаемся? — виляя глазами, осведомился командир.

— Остаемся, конечно! Тут же Капитолина ужин готовит! А там проживут денек и без нас. Там замполит хвост топорщит, вот пусть и командует. Судя по всему, если вы уйдете на дивизию, Иван Артемович, а меня поставят на новую группу, замполиту самое время расти в должности... Парень он неплохой, летает нормально, четырех сбил... Вот и пусть отрабатывает громкий командный голос, пригодится. Если на полк "варяга" не поставят. Предлагаю сегодня гульнуть, а, командир? Считаю, что мы тоже заслужили спокойный вечерок на завалинке... Да еще с дивчиной под боком, а? — я толкнул командира локтем и завлекательно улыбнулся.

Степанов опять заалел. Ну, вот... Эдак я, пожалуй, перегну палку. Заробеет полковник. Заробеет — и убежит. И мне придется на аэродром с ним ехать. А это не есть хорошо.

Я согнал улыбку с лица.

— В общем, так! Предлагаю — сейчас идем к какому-нибудь вашему знакомцу с большими звездами на погонах и с телефоном. Звоним замполиту, даем ему ЦУ. Потом зайдем в Управление кадров. Поспрошаем о людях. Где мне летчиков в группу искать — ума не приложу... Хороших-то, никто не отдаст. А ведь абы кого я и сам не возьму. Нашу "Молнию" раздраконить — тоже не дело... Их и так мало, это только "костяк" будущего полка будет. Забери их — и весь смысл создания по-настоящему "боевой" части с фронтовым опытом теряется, так ведь? Вот и я об этом. Совет нужен. Совет профессионала... Найдутся у вас такие знакомцы? Тогда пошли. Заодно и машину с водителем надо куда-нибудь тут пристроить.

В общем, все сделали. Замполиту позвонили, сказали, что задержимся в Москве. Дела на аэродроме потихоньку шли себе. Особого напряга там не было. Настроение среди летчиков было дембельское... Все понимали, что нам дали время передохнуть, и особо не напрягались.

А вот у кадровиков мне подсказали интересную мысль... Показали, так сказать, бесхозные "золотые россыпи"... Но об этом потом.

Пока бегали туда-сюда, наступило время обеда. На робкое предложение Степанова подхарчиться в столовке, я небрежно сказал: "Ерунда все это, Иван Артемович! Какая может быть столовка? В ресторан пойдем, в "Метрополь"!

А может, лучше в "Арагви"? Я еще в нем не был. Я имею в виду, что сейчас, в этом времени не был. Там, у себя, мне случалось в него заходить. Да и еще кое-куда, надо признаться... Нет, сейчас суетиться не будем — времени нет. Сказано — в "Метрополь", значит — в "Метрополь"!

Хоть талоны, выданные мне в свое время на кормежку в ресторане, у меня все еще болтались в планшете, на них я не рассчитывал. Уж больно много времени прошло. Они уже, скорее всего, недействительны. Не будем жлобами, ударим рублем по ресторанному обслуживанию! Денег хватит.

Короче — неспешно проехали по Москве троллейбусом, благо маршруток с озверевшими гастарбайтерами за рулем тут еще нет, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Чин-чином зашли в ресторан, я скромно сверкнул Золотой Звездой, мэтр все в момент уловил, встретил, проводил к столику, мигнул официанту и — понеслось...

Хорошо посидели, поговорили, поели вкусненького и горячего, а то — надоел уже этот сухпай хуже горькой редьки! Пили совсем немного, просто не хотелось. Вечером добавим. Кстати, о вечере! Надо что-нибудь прикупить этакого, вкусненького и булькающего...

От ресторана до студии живописца было совсем рядом, но мы не спешили. Прошлись по столице, забрели в несколько магазинов, кое-что взяли на стол. Для Капитолины я подобрал букет цветов, а полковник купил шоколад. Чуть погодя, Степанов с радостным криком нашел парикмахерскую и потащил меня стричься. Практичный мужик!

В общем, облагороженные внешне и залитые в цирюльне "Шипром" по самые ноздри, к вечеринке мы были готовы.

* * *

Капитолина Сергеевна меня, прямо скажем, удивила. Не знаю, где это она смогла все вырвать, но на стол была подана целая баранья нога! Да еще — запеченная в тесте. Ну, правильно — фольги-то еще нет. Точнее, фольга-то есть, видел ее в конфетах, но вот такой, для приготовления мяса, еще, вроде бы, быть не должно. Мясо получилось нежное, духовитое — баранина была с чесночком, травами и, по-моему, с кисловатыми яблочками... Все это чудо на большом блюде, в окружении печеной же картошечки, посыпанной зеленью. У-у-м! Пальчики оближешь! Вкус — специфический!

Мы с командиром выставили на стол коньяк, водку и вино, шайбу с черной икрой, сухую колбасу и купленные в дорогом магазине заварные пирожные. В общем — стол получился по нынешним временам просто роскошный.

Сидели у нас, в студии. Мы наотрез отказались идти в гости к Капе, посиделки ведь мы организовываем, мальчики, и ей, бедной девочке, пришлось побегать. Ничего — стройнее будет.

После двух-трех рюмок стучать по тарелкам ножами и вилками мы стали пореже, и завязался сытый, неспешный разговор. Полковник, испросив у Капы разрешения, открыл настежь окно и вальяжно закурил. Я машинально вертел рюмку с каплей коньяка за тонкую ножку и наслаждался покоем...

Хорошо! После страшного напряжения боев, после последней драки с хорьками, когда была реальная возможность склеить ласты... или — говоря точнее — сложить крылья... После всех бытовых неурядиц фронтовой жизни, кормежки на земле, у еще горячего самолета, вокруг которого крутится и гремит железяками техсостав, сидеть вот так, в чистой комнате, у открытого окна, прохладным вечером... Свет лампы, накрытый стол, приглушенный разговор полковника и Капы, с улицы слышны веселые крики играющих детей... Душа отдыхает. Именины сердца, одним словом!

— Витя, ну расскажи теперь ты что-нибудь... Как вы там воюете? — обратилась ко мне порозовевшая Капитолина Сергеевна. Я поднял на нее глаза и улыбнулся. А Капа-то как помолодела! Приоделась, похорошела. Да и с ее годами я, увидев ее в первый раз уставшей, в какой-то несуразной одежде, пожалуй, погорячился. Сорок пять, не больше. Или что-то около этого... Рассказывать что-либо мне не хотелось. Свято хранить военную тайну меня научили еще в Советской Армии. Шифровальщиком я служил, а на этой работе желание вести пустопорожнюю болтовню, особенно — о делах служебных, быстро отбивают...

— Вы вон командира спросите, он вам лучше меня расскажет. Все нормально было, Капитолина Сергеевна, живые ведь мы, а это главное...

— А что же ты, Витя, про девушку свою ничего не расскажешь? Про Катю?

Полковник, потянувшийся стряхнуть пепел, так и застыл в неудобной позе... Голова его втянулась в плечи, спина напряглась.

— А что про нее рассказывать, Капитолина Сергеевна, все хорошо... все хорошо. Жива Катя, жива и здорова. Жду, не дождусь, когда мы с ней встретимся... — сказал я, не поднимая глаз. — Жду и надеюсь...

— Вот и хорошо, Витя! Просто здорово! Как я за вас рада! Подарок-то твой ей понравился?

— Подарок? Капля? Понравился, Капитолина Сергеевна, — рюмка, наконец, хрустнула.

— Ой, Витя! Какой же ты неловкий! Подожди, подожди... сейчас я йодом... бинт нужен. Я сейчас!

Капу вынесло из квартиры. Степанов на меня не смотрел. Потом он глухо сказал: "Извини, Виктор..."

— Да ничего... Все поправимо... Все еще впереди. Пойду я, Иван Артемович, прогуляюсь... Душно...

— Сходи, конечно, сходи, Виктор. Но больше ты так не шути... Не надо.

— Как знать, как знать... — я закрыл порез платком. — А, может быть, я и не шутил, Иван Артемович, вот какое дело...

* * *

Когда я вернулся, никого в студии не было. Стол опять стоял у окна, все было убрано. Лишь приятные запахи все еще витали в комнате. На подоконнике стояли початые бутылки.

Я налил себе полстакана коньяка и стал неторопливо потягивать его, уставившись незрячими глазами в окно.

Вот так вот, Катя... Помнят о тебе, интересуются... И я тебя помню... Кстати, а куда это пропал Воронов? Свои условия найма я ему высказал, что же он молчит? Начальство еще не решило, что ответить сверхнаглому кандидату на должность в Службу? Или ждут, когда немцы мне ногу оторвут для сговорчивости? Ну и черт с вами, сволочи! Закурить, что ли? Нет, не буду.

Тут приглушенно стукнула входная дверь, и в студию вошел полковник Степанов. Увидев мой вопросительный взгляд, он пробурчал: "Капитолину Сергеевну провожал..." Я продолжал удивленно смотреть на него.

— Не пялься, Виктор, не смотри на меня удивленными глазами. Да, семью я потерял, в первый месяц войны и потерял... Да, остался один... Но я не Бобик, которого за веревочку привели на случку... Не хорошо это, не по-людски... Да и женщина она хорошая, замечательный она, скажу я тебе, человек! Нельзя так... Нехорошо это... Грязно.

Он походил по студии, провел рукой по переплетам книг на полке. Потом подошел ко мне и закурил.

— А ты пьешь? Не стоит, не залечишь... Хотя, плесни и мне! — обреченно махнул рукой полковник. — Оба мы с тобой жизнью ушибленные, Виктор... Души покалеченные... Но жить-то надо. Жить надо дальше, Виктор. Вот такие дела, пилот. Ну, давай! Не чокаясь...

* * *

Утром, когда мы вышли из дома, машина нас уже ждала. Ждала, как оказалось, и Капа. Она протянула полковнику небольшой сверток. С харчами, надо полагать. На меня Капитолина смотреть избегала. Ну, ничего...

Где-то часа через полтора мы были у себя. У себя, во как! Да, для солдата любой привал — почти что дом. А уж для летчика — это, конечно, аэродром, на котором ты сейчас находишься. "Home, sweet Home!" Гляди-ка — еще помню!

— Туда правь, видишь, замполит кого-то песочит! — распорядился командир, когда мы въехали на территорию части.

Скрипнув тормозами, машина остановилась. Мы вышли, громко стукнули дверцы.

— Смирно-о! Товарищ полковник! За время... — начал было замполит, но Степанов его пресек.

— Вижу, вижу. Служба идет, замполит на посту! Хорошо, капитан. Пойдем-ка в штаб. Поговорить надо. Списки по санаториям составил? Пойдем, посмотрим. Виктор Михайлович, ты со мной?

— Сейчас, товарищ полковник! С ведомым вот переговорю, и к вам! Вася! Иди сюда! Поговорить надо...

Ко мне подбежал радостный Вася. Довольный, как щенок, которому удалось ухватить и потрепать тряпичный мячик, украденный у дворовых мальчишек прямо во время футбольного матча. Пацан, как есть пацан!

— Значит так, Вася! Куда вас на отдых определить решено, знаешь?

— Ага, командир! Да тут, совсем рядом. Дом отдыха ВВС. Лес, речка, девушек полно! Красота!

— А все-то разместитесь?

— А что не разместиться? Нас всего-то человек десять будет. Разместимся, конечно. Главное — все вместе!

— Ну и хорошо... Что я тебе хочу сказать, Василий... В общем, так. Принято решение — сформировать на базе нашей группы полноценный боевой полк. На "Яках", разумеется... Тут тебе светят неплохие перспективы. Парень ты боевой, у тебя сбитых сколько? Девять, по-моему?

— Ага!

— Вася! Ну что ты, как мальчонка деревенский — "ага", да "ага"! Говори нормально!

— Так точно, товарищ командир! Ровно девять сбитых!

— Ну, какие твои годы... Настреляешь еще... Я о чем — с чистой душой могу рекомендовать тебя на должность командира звена. Хватит, пожалуй, у меня за хвостом таскаться. Расти тебе надо. Расти как летчику и как командиру. Что ты на этот счет скажешь, а, Василек?

Вася резко поскучнел.

— Не-а, командир, не согласен я... Я лучше с тобой Виктор! С тобой хорошо — все время на передке, все время в бою! В атаке, можно сказать!

— Вася, ты что — хочешь всю войну у меня ведомым пролетать? Так не получится, Васек. Эдак, я твою карьеру сломаю.

— Какую карьеру, Виктор? — Вася стал серьезным. — А ты помнишь, сколько времени прошло с того дня, когда ты меня позвал быть твоим ведомым? Восемь месяцев! Кто я был тогда? Щегол лопоухий! А сейчас? — Вася сначала покосился на свой погон, на котором было три звездочки, а потом, будто невзначай, провел рукой по орденам. — А сейчас — девять сбитых, участие в трех крупнейших операциях. Уважение, почет, ордена, вот, опять же... Не-е-т, Виктор! Так легко ты от меня не отделаешься!

Опять он расплылся в улыбке! Хорошая у мальчишки улыбка, прям как у Гагарина. Может и он полетит? Может, и он... Не так уж и долго осталось.

Я молчал и смотрел на ведомого, взвешивая в уме все "за" и "против". Что же делать? Вообще-то, по своим боевым качествам, Васек в группу асов войти, как бы может... Опыта он определенно поднакопил. Молодой еще, бестолковый... Но — выдержанный, цепкий, чувство ответственности, опять же, хорошо развито... Как ведомый — так лучше и не надо. А вот насчет служебного роста... Не знаю, что и сказать...

— Не знаю, что тебе сейчас сказать, Василий. Думать буду. Тут еще вот ведь какое дело... Только об этом — полный молчок! Полный! Ты понял меня, Вася?

— Ага! Понял!

Опять "ага"! Ну, что ты будешь делать! Орденоносец, офицер, — а, по сути, ребенок ведь еще.

— Так вот. Возможно, меня переведут на другую должность, в другое подразделение. А там еще — ни коня, ни воза. Все с нуля начинать надо будет. Как тебе этакий пряник?

— А все равно! Лишь бы с тобой, командир!

Все! Достал он меня своей простотой!

— Ну, смотри, Василек! Ты сам свою судьбу выбрал. Трудно там будет. Трудно и очень опасно. Но, раз решил, пойдешь со мной. Все, свободен пока. Чеши отсюда, пацан!

Я улыбнулся. Новая группа асов получила своего первого летчика. Теперь главное — найти десять остальных!

* * *

Ровно через два дня меня вновь вызвали в Москву. Одного. Принял меня генерал-майор, который открывал тогда совещание.

— Здравия желаю, товарищ генерал! Майор Туровцев по вашему приказанию прибыл!

Я ждал извечных армейских шуток насчет того, что "прибывают" поезда, а "являются" привидения, но генерал не стал тянуть вола за хвост. Дел, видать, было невпроворот.

— Вот что, Туровцев. ГКО в рабочем порядке рассмотрел и утвердил все материалы по проведению войсковых испытаний истребителя "Як-3". Постановлением Государственного Комитета обороны принято решение о развертывании производства новых истребителей и перевооружения на них ряда боевых частей. Мы дали предложения по награждению товарищей, отличившихся в разработке нового истребителя и его испытаниях в боевых условиях. Там и твоя фамилия есть. Но это не главное. Главное — маршалом авиации Новиковым принято решение о переформировании вашей группы в истребительный авиаполк. А для тебя — и это не главное! И вот почему. Тебе поручено особое дело, майор. Сдавай в группе дела — тебя выводят из ее штата. Будешь командиром такой же особой группы, только уже своей. Центрального подчинения, о, как! — генерал-майор с улыбкой поднял палец. — Гастролером будешь. Фигаро здесь, Фигаро там, понимаешь... На самые сложные участки тебя будут направлять. Ну, и твою группу, разумеется.

Он посмотрел на меня, но у меня вопросов пока не было. Точнее — их было так много, что я не знал, с чего начать.

— Что молчишь?

— Не знаю, что и сказать, товарищ генерал!

— Вот! Правильно! Не ошиблись мы в тебе, майор Туровцев! Правильно мыслишь, ибо... Ибо предстоит тебе начать и кончить... А начинать пока что и не с чего. Ни людей для тебя нет, ни самолетов. Во, как... — раздался телефонный звонок, но генерал поднял и тут же бросил трубку на аппарат. — Ну, с истребителями выход, кажется, есть. Яковлев Александр Сергеевич обещал помочь. Все равно ему техдокументацию переделывать надо, чертежи править. Вы ведь, сколько замечаний и недочетов по результатам испытаний притащили. Надо сызнова отстраивать технологическую цепочку, все по новой отлаживать придется... Да и моторы там, бортовое оружие... Намудрили вы там что-то. Вот и договорились, что он на вашу группу заложит малую опытную серию... Истребителей в двадцать. Заодно и все свои недостатки и недоделки устранят. Проверят, так сказать, теорию практикой... да-а. Разрешение ему, в общем, на это дано. Ты с ним повстречайся, майор, поговори. Он тебя ждет. Вот, пометь телефон его секретариата... А мы пока по людям думать будем. Ты и сам тоже думай. Будут предложения — звони. Вот сюда... — он что-то черкнул на листочке и передвинул его мне. — Да, в группу на тебя приказ отдали, зайди в отдел, возьми копию... Ну, пока. Удачи тебе, майор!

* * *

Когда я закончил все дела, получил целую кучу документов для группы и своих, возникла мысль найти моего приятеля — порученца Колю. Надо бы позвонить кое-куда. Я пошел искать знакомый кабинет.

В приемной мне навстречу поднялся старший лейтенант.

— Здравия желаю, товарищ майор! — его глаза скользнули по моим наградам. — Чем могу вам помочь? Вы по какому вопросу?

— Здравствуйте, старший лейтенант! Я к вам на минуточку заскочил. Хотел перекинуться парой слов с Николаем, старшим лейтенантом-порученцем. Он здесь? Можно его отыскать?

— Сложно его отыскать будет, товарищ майор! Николай теперь где-то на севере, под Мурманском, что ли... Упросил он все-таки полковника отпустить его на фронт. Можно сказать — прорвался с боем! А вы кто? Как ваша фамилия?

— Туровцев...

— Я так и подумал! Он мне много о вас рассказывал, товарищ майор. Из-за вас, между прочим, он и сорвался на фронт... Произвели вы на него впечатление. Так чем вам помочь?

— Понимаешь, старшой, позвонить мне надо. В 17-ю воздушную армию, точнее — в армейский УТЦ. Там мои люди остались, инструкторами работают, — пояснил я, — помоги связаться?

— Да без проблем, товарищ майор!

Старший лейтенант прошел на свое место за столом, снял трубку и начал кому-то диктовать: "Курск... да... 17-я армия... УТЦ, да...." — он зажал микрофон трубки рукой и обратился ко мне: "Кого спрашивать-то?"

— Капитана Извольского... или старшего лейтенанта Кузьмичева.

Прошло минут семь, как вдруг в приемной раздался звонок. Старлей что-то буркнул в трубку, а потом протянул ее мне.

— Товарищ майор, это вас... УТЦ, капитан Извольский...

Я нетерпеливо схватил трубку. В ней что-то шуршало и потрескивало...

— Линия защищена? — это я старлею. Он утвердительно кивнул. В трубке, через шорох, раздалось: "Слушаю, капитан Извольский!"

— Привет, птиц одноногий! Это Туровцев! Как вы там? Живы-здоровы?

— Виктор! Здорово! Да живы мы, живы. Ты когда нас заберешь отсюда?

— Слушай меня внимательно, Кирилл. Принято решение о формировании полка... ну, ты знаешь. Требование на вас Степанов уже составил... Только вот, что еще... Я формирую группу... Да, такую же... Центрального подчинения, гастролерами будем... Не знаю... Нет... Да погоди, ты! Еще, считай, ничего и неизвестно! Да и людей пока нет! Так куда вас писать? В полк или ко мне? Ко мне? Уверены? Смотри — это будет довольно... чревато это будет... опасностями. Что? Громче давай! Напугал девку чем? Ха-ха-ха! Стыдитесь, мон шер! А еще офицер и джентльмен! Понял, хорошо... Хорошо, Кирилл, я рад. Высылаем требование на тебя с Кузей! Пакуйте сало и самогон! Жду! До встречи!

Я протянул трубку порученцу и довольно улыбнулся. Есть! Еще два летчика в группу! И каких летчиков: огонь парни! На ходу подошвы режут, из тарелки водку пьют.

Итак, командиры звеньев у меня уже были.

Оставалось найти еще два полноценных звена...

Глава 5

Совсем обнаглев, я попросил связать меня с 77-м гвардейским... Но тут надо мной взмахнула крылом птица обломинго. Подполковника Россохватского в штабе не было, ребята, естественно, были кто на стоянке самолетов, кто в воздухе... Единственно, что удалось — так это переговорить с сержантом Рощиным. Толя вопил от радости, горячо поддержал мое желание пожить у него в студии и просил засыпать любимую жену Лидочку целым букетом приветов. Просьбы передать кучу поцелуев почему-то не последовало. Я напомнил юному Отелло про необходимость пользоваться по ночам телефоном, поблагодарил порученца, с улыбкой прислушивавшегося к разговору, и, довольный, поехал обратно.

— ...Вот, значит как... — вполголоса пробурчал полковник Степанов, второй раз пробегая глазами приказ о выведении меня из штата группы и отзыве в распоряжение Управления кадров ГУ ВВС. — Спешат, спешат... Ну, что ж, Виктор, так тому и быть... Жизнь не остановишь. Берешь кого с собой? Только учти — пока я командир группы, грабить ее не дам!

— Иван Артемович, я прошу отпустить со мной трех человек — Василия, и капитана Извольского с Сашей Кузьмичевым. Они вроде как сейчас в другой части числятся, забрать их мне будет проще. Да и вам тоже... Как говорится — с глаз долой, из сердца вон... Производство нового "Яка" только-только началось, хорошо, если в течение этого месяца заводы смогут дать по 30-40 истребителей... Пока выйдут на требуемые показатели выпуска... А мы на истребителях ОКБ уже воевать будем. Я прав?

— Прав-то ты прав, Виктор... Но по-живому ведь режешь! Эх-х! Ладно, уговорил! Тут уж ничего не поделаешь. Требования сам пошлешь?

— Да, наверное, уже сам...

— Ну и хорошо... Когда отваливаешь?

— Да надо торопиться, Иван Артемович. Все дела сейчас там разворачиваются, в Москве. А мотаться по сорок километров в одну сторону — только время терять. А там я в студии поживу пока. И Василий со мной.

— Ты что, сразу его хочешь забрать? А в Дом отдыха?

— А я его спрошу... Все-таки нужен мне кто-нибудь на подхвате. Я одновременно в двух местах быть не могу, помощник во как нужен. — Я рубанул себя ребром ладони по шее.

— Ну — решено! Переговори с ним и забирай! Когда с летчиками прощаться будешь?

— Сегодня же вечером и простимся... Спешу я, Иван Артемович. В сердце — как будто метроном стучит, торопит. Времени у меня, считай, и не осталось...

— Ну, вечером, так вечером... Машину-то просить будешь, а, именинник?

— Конечно, буду! Я в руках столько бутылок не дотащу!

— Но-но! Смотри мне, не спаивай коллектив! — погрозил мне полковник, но глаза его улыбались. Правда — грустно улыбались.

* * *

Говорить о расставании с ребятами не хочу, больно... По-живому, ведь, рвешь. Что уж теперь... Мы на войне, приказ есть приказ. Им — создавать новый полк, мне — формировать свою группу.

Так что, утром следующего дня машина, любезно выделенная мне полковником, везла меня в столицу. Голова была тяжелая с похмелья. На заднем сиденье во все дырочки заворачивал рулады Вася. Ехать в Дом отдыха он наотрез оказался. Ладно, отдохнет у меня в студии. Или не отдохнет, там посмотрим...

Получив у Капы ключ, мы первым делом задрыхли часа на два, потом остудили головы холодной водой и недуром взялись за дело. Я выдал Василию деньги и послал его в набег на магазины и рынки. Ему же я поручил решить вопрос о подключении телефона, хорошо, что маршрут был известен. Сам же, протерев морду лица доброй горстью "Тройного" одеколона (благо, он на спирту, так что мой выхлоп немного забьет), отправился к начальству.

— А, Туровцев! Хорошо, что ты зашел. А то мы тебя опять вызывать хотели. Слушай, может, в Москву переберешься? Разместим тебя как-нибудь, а то ведь не набегаешься туда-сюда?

— Уже... перебрался. Вот, товарищ генерал, на всякий случай, адрес и номер телефона. Это комната моего однополчанина, там я и забазируюсь на время...

— Ловко! Ну, хорошо... С чего начнем?

— С самого начала, наверное...

— Логично, Туровцев, логично... — начальство, закряхтев, потянуло папку с документами из нижнего отделения сейфа. — Так вот... на тебе штатку, читай.

Я пробежал ее глазами и недоуменно посмотрел на генерала.

— Да-да, а что делать? Как мы тут ни крутили, а получается отдельная эскадрилья, правда — усеченного состава. Но со статусом воинской части! Гордись! Да, завтра принеси фотографии, удостоверение менять тебе будем.

— Есть, фотографии... А у меня уже первый летчик есть. Мой ведомый...

— Вот и правильно, неси и на него, сразу и оформим. Может, кто еще?

— Вот данные... Два командира звена, они сейчас в УТЦ воздушной армии опыт боев на яках передают... Через недельку-другую хорошо бы их отозвать.

— Хорошо, отзовем, — пометил что-то на моей бумаге генерал. — Так вот, по штатам... Смотри — НШ тебе нужен? Нужен! Адъютант, писарь? Сам знаешь, сколько писанины... Тебе ею заниматься будет некогда. Старший техник или даже инженер? Нужен! Финансист? Хотя, отставить! Финансист тебе и не нужен будет...

— Как это финансист не нужен? Мы что, без зарплаты работать будем, что ли?

— Экий ты корыстный, Туровцев... Да, кстати, а ты в Фонд обороны отчисляешь?

— А то, как же! Все деньги за сбитых и за награды, ежемесячно.

— Смотри-ка! А я хотел тебя поймать... Ну, так вот, по деньгам. Деньги будете получать в той части, к которой в это время будете прикомандированы, ясно?

— Ясно, товарищ генерал! А какие это будут деньги? Группа-то ведь специальная! Одни асы! И риск особый.

— С тобой торговаться — лучше сразу кистенем по голове получить... Или, лучше, тебе этим кистенем и врезать. Чтобы не доставал начальство... Думали мы над этим, думали! Летчики твои будут получать на уровне оплаты летчиков-испытателей. За особый риск, доволен?

— А то! Это вы здорово придумали, товарищ генерал! — я не льстил. Сказал совершенно искренне. Испытателям за смертельный риск платили очень хорошо. Но сдачу летчики давали своей жизнью, вот оно как...

— Что еще? Сбил ты меня... Ах, да! Про штаты... Так вот, техперсонал. Вот представь, Туровцев. Прилетели вы на задание, на новый фронт. И подсадили вас к полку, у которого на вооружении, скажем, не "Яки", а "Лавочки?" Или вообще — "Кобры"? А? Бензин другой, масла другие, запчасти другие, снаряды — и те другие! Техники местные твои "Яки" не знают, обслуживать не умеют. Как ты воевать-то будешь, а? Скажи мне на милость?

Я пристыженно замолк.

— Вот то-то и оно, Туровцев! Молодой ты еще командир отдельной эскадрильи, чтобы с генералом спорить! Послужить тебе командиром еще надо, опыта поднабраться, как таким хозяйством управлять!

— Да я понимаю, что вы во всем правы, товарищ генерал... Но свяжет ведь нам наземное хозяйство руки, маневренности лишимся!

— Не лишитесь! Это мы тоже продумали. Мы тебе в эскадрилью "Дуглас" дадим... Твой собственный. И наземный персонал по числу будет — только-только в него загрузиться. Ну и что-то еще можно будет возить и таскать в случае необходимости, а?

— Здорово! Это меняет дело, товарищ генерал! Это будет очень хорошо. А, вот, скажите... — я начал осторожно подкрадываться к сути вопроса... — Если это — отдельная авиаэскадрилья, самостоятельная воинская часть, то нам ведь и Знамя положено?

— Хм-м-м... Положено... Положено-то оно положено, но со Знаменем части пока погодим, торопиться не будем. Ты сначала себя покажи в бою, заслужи эту честь! А там посмотрим... Что еще мы с тобой не оговорили? Давай быстрее — у меня не только ты один!

— Машина мне нужна! — твердо заявил я. — Легковушка или полугрузовик. "Додж" три четверти, например. Или еще что... Мотаться ведь придется — у-у-у!

— Верно... Машина тебе не помешает... — генерал задумался. — Решим! У ПВОшников, в конце концов, отберем! Совсем разбаловали их, собачьих сынов. А пока — у нас группа старших офицеров на Дальний Восток в длительную командировку убыла, перегон американских "Кобр" проверять... Что-то бьются они там... Вот пока свободную машину мы за тобой и закрепим... Завтра получишь. — Генерал черкнул себе что-то еще. — Ну, что еще, кровопийца? Давай уж...

И я начал "давать" дальше... Впрочем, все это вам будет не интересно...

* * *

С шиком захлопнув дверцу командирского "Dodge-56", я поглядел на солнце, надел фуражку и подошел к КПП яковлевской конторы.

— Здравия желаю, товарищ майор! Вы к кому? — обратился ко мне дежурный охранник.

С удовольствием достав новенькое удостоверение, я показал его дежурному.

— Майор Туровцев. Командир воинской части 52314! — о том, что в воинской части кроме меня числится всего лишь один летчик, я благоразумно говорить не стал. Это была страшная военная тайна! Т-с-с! — Я к генералу Яковлеву, он меня ждет.

Даже номер новой в/ч грел мою душу — в сумме цифр он давал мой бортовой номер. Любимую "пятнашку"! К таким совпадениям я относился очень серьезно. А как же! Летчики такой народ — в приметы мы верим...

Охранник сверился с каким-то списком и вежливо сказал: "Проходите на территорию, товарищ майор. И подождите — вас встретят."

— Позвони им и скажи, что не нужно. Я тут все знаю, не заблужусь!

Охранник кивнул и отвернулся к телефону, а я не спеша пошел к главному корпусу...

* * *

— ...Ну, заходи, заходи! Мы тебя с Константином Владимировичем уже ждем! — Яковлев сегодня был в генеральской форме, и я поприветствовал его как положено. Улыбающемуся Синельщикову я с удовольствием пожал руку. — Садись, майор! Рассказывай!

— А что рассказывать, товарищ генерал. Я вроде все уже рассказал?

— Вот давай снова все и расскажи, да поподробнее, поподробнее... Для нас! Сам ведь понимаешь, что нам нужно. Малейшие нюансы, твои ощущения, предположения, замечания. Представь, что ты закончил серию испытательных полетов и делишься своими впечатлениями... Ну давай! Чай будешь?

— Буду! Чувствую, что скоро у меня во рту пересохнет...

Яковлев рассмеялся и нажал незаметную кнопку. Я пождал, пока вошедшая официантка подведет к нам сервировочный столик, и начал говорить. Говорил я долго, очень долго. Водитель, бедолага, наверное совсем там употел под солнцем. Может, охрана даст солдатику напиться...

— Вот, где-то так, Александр Сергеевич. В общем и целом — здорово! Просто здорово! Превосходство "Яка" полное. Главное — не ошибиться в маневре и не перегреть двигатель. Да и на бензиномер надо поглядывать... Бензин на боевых режимах — просто летит! Маловато его все-таки. Но мы понимаем, почему... А, может, подвесные баки?

Конструкторы переглянулись.

— Думали мы об этом, Виктор Михайлович... Но ведь это не просто бак, его еще и пристыковать надо, значит — еще один узел, качать топливо из бака — опять узел, а все это — вес.

— А увеличить расширительный бачок? И чуть-чуть крыльевые баки?

— Надо подумать, взглянуть по-новому. До этого ведь все сокращали... Что еще скажете?

— В последнем бою был подбит один наш летчик. Очередь месса отбила ему законцовку крыла, и самолет падал в "плоском штопоре". Так вот, я за ним следил и считал витки... Он потом сказал, что еле-еле сумел сбросить фонарь — встречного потока воздуха ведь не было... Страшно это — падаешь, а фонарь сбросить не можешь. Не завидую я ему, такое пережить... Что-то с этим надо делать!

Синельщиков, помечая в блокноте, кивнул: "Сделаем..."

— Вот видишь, Виктор Михайлович, кто бы нам это сказал? Что еще?

— Вот по оружию... Хотелось бы сделать два тумблера включения электроспуска пушек — отдельно и на мотор-пушку, и на пушки под капотом. Да и на счетчик боеприпасов надо звонок какой-нибудь поставить, хоть механический. Дескать — осталась последняя треть БК. А то я чуть не попал в последнем бою... в список геройски павших... Проглядел я БК, честно говоря. Чудом спасся.

— Это можно. Это, наверное, не проблема. Константин Владимирович, есть, кому поручить? Пометь... Да, хочу вас обрадовать! Нам под вашу серию подбросили немного "крылатого металла". Из американских поставок по ленд-лизу. Так что, если все будет нормально, мы еще немного сумеем облегчить машину. Получите "эталонные" истребители! Рад?

— Еще бы, товарищ генерал! Кто же из летчиков будет не рад такому?! "Эталонные" машины! Это очень хорошо, бои ведь нам предстоят не абы с кем — против лучших немецких летчиков драться будем.

— Ну, хорошо. Мы тут пометили кое-что из твоего рассказа. Будем внедрять. Что еще сказать хочешь?

— А нельзя мне на время производства этой серии получить временный пропуск на опытный завод? Приходить буду, смотреть. Может, и что-то еще подсказать сумею?

— Это можно, это ты хорошо придумал... Сделаем, конечно. К старикам-то пройдешь? Они тебя ждут.

— А как же, товарищ генерал! Обязательно и непременно! Разрешите идти?

* * *

— Здравствуй, дорогой Иван Архипович! Здравствуй, Николай Кузьмич! — я с искренней радостью обнял старых мастеров. — Как вы тут поживаете? Здоровье-то как?

— Здравствуй, сынок! Здравствуй, Витя! А как мы поживаем? Хорошо, можно сказать. Как вы там воевали? Расскажешь?

— Конечно, расскажу. За тем и пришел. Только сначала вот... сувенир я вам привез. Не смотрите, что это просто пепельница. Тут главное — из чего она сделана! Из перегородки немецкого "Юнкерса", вот! Он так взорвался после моей очереди, что эта железяка мне в левое крыло врезалась и застряла в нем... Подарок прямо из боя, можно сказать. Смотри, там еще что-то написано, но я в немецком не силен...

— Спасибо тебе, Витя, за подарок... За память спасибо! А что — пепельница? Пепельница — дело нужное! Особенно, — старик хитро мне подмигнул, — если эта пепельница из металла сбитого немецкого бомбардировщика сделана! Тогда — это дорогой подарок. Дороже, чем из золота, во как! Ну, рассказывай! Погоди только, я мужиков покличу...

Пришлось вновь разговоры разговаривать. Но тут было покомфортнее. Со знаменитой мельхиоровой кружкой чая в руке, не спеша, с шутками-прибаутками, я в течение часа рассказывал народу о нашем фронтовом житье-бытье. Особенно подробно я рассказал мастерам про то, как обслуживались истребители, про боевые повреждения, немногочисленные отказы техники, поведение самолета в бою... Встреча прошла, как любили говорить в передовицах газет, на высоком уровне. Деды были довольны. Они то и дело бросали на остальных заводчан боевые и задорные взгляды из-под пегих, лохматых бровей, как бы говоря: "Вот видите! А мы вам что говорили?"... Молодцы, старики!

В заключение разговора я встал и в пояс поклонился рабочим.

— Летчики, которые били врага и остались в живых благодаря вашему труду и мастерству, велели мне передать вам поклон, дорогие заводчане! Скоро вы будете делать новую серию истребителей для нас. Так пусть они будут еще лучше, еще надежнее для нас, и еще смертоноснее для врага! Все для Победы, дорогие товарищи, — и ваш труд у станка, и наш труд на фронте, в бою!

Провожали меня до ворот цеха всем заводом, как мне показалось. Приятно, черт меня побери!

Глава 6

Теперь мы с Васей жили, как настоящие москвичи — крутились, как заведенные, бегали то на фирму Яковлева, то по разным инстанциям, готовя нашу будущую эскадрилью к войне. Но, как известно, война войной, а обед — по расписанию!

Так уж получилось, что в пятницу, часа в четыре пополудни, мы с ним стояли на площади, там, где после войны будет установлен памятник Юрию Долгорукому, абсолютно вымотанные дневными хлопотами.

— Да-а, намотались мы сегодня... Командир, а как бы насчет пожрать? А? Есть тут, где поблизости какая-нибудь едальня?

— Есть, Васек, есть. Как ни быть! Во-о-н, глянь-ка. Ресторан "Арагви"! Знатный, скажу тебе, Вася, ресторан! Говорят, сам Лаврентий Палыч не брезгует туда заходить!

— Это какой Лаврентий Палыч? Да ты что... — придушенно ухнул Вася, — сам? Берия?

— Как ты любишь говорить — "Ага"! А что ты так заробел? Товарищ Берия тоже человек. Он тоже кушать любит! Ну, двинули? Давай-давай, не тушуйся! Давно уж я хотел сюда попасть, а тут — как по заказу! Пошли, Вася, щас шашлычка ка-а-к навернем!

Так оно, в общем-то, и получилось. Навернули. Но вот того, что получилось в итоге я, признаться, не ожидал. А получилось хорошо. Да что там! Просто здорово получилось! Нет, товарищ Берия нас за свой столик не пригласил... Не о том вы подумали. А вот кое-кого знакомого мы встретили...

Не успели мы достаточно близко подойти ко входу в ресторан, как возле него остановились три легковые машины. Захлопали дверцы, и тут же образовался маленький, веселый людской круговорот. Яркими цветами на этой клумбе запестрели красивые женские платья. Звонко зазвенел девичий смех, весело забасили мужчины.

Как мне показалось, все вращалось вокруг одной пары. Он, офицер, стоял к нам спиной. А вот она... Красивая светловолосая женщина улыбалась, прикрывая глаза от солнца продолговатой перламутровой сумочкой. Она показалась мне смутно знакомой. Та-а-к, кто это еще?

— Виктор! Смотри! Это же киноартистка Валентина Серова! — радостно подпрыгивая, проговорил Василий. — Пойдем, пойдем! Посмотрим поближе!

Точно! Серова! Теперь и я узнал третью блондинку Советского Союза. А если это Серова, то рядом с ней должен быть... Офицер обернулся на мой взгляд.

— Костя! Симонов! Здравствуй! Узнал?

— Витог! Здгавствуй, догогой! — Симонов радостно приобнял меня. Кажется — искренне... — Ты уже Гегой? Поздгавляю!

— А ты знаешь, Виктог, ты и мне пгинес удачу! — вполголоса продолжил он, — Тот очегк, помнишь? Говогят, сам... — он поднял палец вверх, — сам, понимаешь? Заметив!

Симонов не выговаривал не только букву "р", но и букву "л". Может, потому и писал, что хорошо говорить не получалось? Шучу...

— Виктог, — он отстранился и притянул за локоток Серову, — познакомься! Это моя жена...

— Кто же не знает артистку Серову, Константин! От всей души поздравляю вас! Желаю счастья!

Я был не совсем искренним... Точнее — совсем неискренним. Не так уж и давно, в своем времени, конечно, по телевидению транслировали сериал. Как он уж там назывался? "Звезда сцены"? Нет — "Звезда эпохи", вот как. Признаться, я его не смотрел — смотрела жена. А я сидел на диване, погруженный в разные интересные книги, надерганные с "Самиздата". Но, вольно-невольно, на экран я поглядывал. Да и жена часто обращалась с вопросами — а что Рокоссовский, а это кто? А, правда, что Свердлин астраханец? Приходилось пояснять. Так что, кое-что я видел и запомнил. Да и читал я о ней кое-что. По крайней мере, то, что не будет у них счастья, я знал... Не любила она Симонова, жила с ним, но не любила. Мне кажется, она любила только своего первого мужа — знаменитого летчика Серова. А он погиб, разбился в полете... И Валентина настолько тяжело переживала его смерть, что, как говорят, на каком-то торжественном банкете обратилась с просьбой лично к Сталину. А просила она не больше и не меньше, как переселить ее из новой, только что полученной Серовым квартиры, в другую... Эта квартира, вещи, вся обстановка постоянно напоминали ей о безвременно погибшем муже. А получили они пятикомнатную квартиру репрессированного маршала Егорова. Много вы знаете женщин, которые так легко откажутся от роскошной квартиры в центре Москвы? Ведь москвичей, как совершенно справедливо заметил сам Воланд, категорически испортил квартирный вопрос... Да-а... А потом — ее встреча с маршалом Рокоссовским. Что там между ними было — не мое это дело. Это касается только их двоих. Но вот дурить Симонову голову не следовало бы... Распался их брак в пятидесятых. А Серова потеряла все — интерес мужчин и зрителей, сына, дочь, здоровье... Стала пить... Да ну все это к чертям собачьим! Грустно...

— Разрешите и мне представить — мой боевой друг и защитник! Вася! Иди сюда, знакомься!

Пунцовый Вася пожал руку Симонову, и, не отрываясь, как кролик на удава, все смотрел и смотрел на его жену. На губах его блуждала счастливая улыбка.

Да, симпатичная женщина. Не мой тип, но — симпатичная. Можно сказать — просто красивая. Да и другие девушки весьма себе ничего... Что я уже заметил — женщины сороковых годов какие-то другие, непривычные... Естественные, более самостоятельные, решительные, что ли... Или это война накладывает свой отпечаток? А внешность? Нет никакой излишней косметики — чистая, ровная кожа, хорошие волосы, ну, может, немного пудры на носик и совсем чуть-чуть губной помады. Вот только эта их привычка выщипывать брови... Впрочем, этим грешат далеко на все! Да! Еще, по моему мнению, им очень идут их простые, но очень милые и женственные платья. Шелк или легкий ситец. Что-то подобное носила и моя мама, самая, как вы понимаете, красивая женщина на свете... А вот каблучки сделать можно и немного повыше. Будет только лучше — все-таки женская ножка на высоком каблучке обретает этакие волнующие простого майора ВВС волшебные очертания... О чем это я? Ах, да!

— Какой симпатичный у вас защитник, Виктор! — со смехом сказала актриса. Вася, как мне показалось, аж зажмурился. Возможно — он просто мигнул. — А что вы тут делаете?

— Да вот... перекусить решили... Уж больно шашлычка захотелось. Карского...

— Очень хорошо! Пойдемте с нами! Мы тоже захотели перекусить, и именно карского! Пошли, пошли!

Симонов ободряюще хлопнул меня по плечу, и мы, всей толпой, пошли вниз.

В зале я приглядел столик и обратился к Константину.

— А что, если вон туда? Сдвинем пару столов и поместимся.

Серова засмеялась.

— Виктор! Вы, может быть, и не знаете, но это ведь любимый ресторан Симонова. У Константина здесь свой кабинет! Пошли туда.

Симонов, улыбаясь, кивнул. Ну, пошли — так пошли. Мы зашли в кабинет. Угрями протискиваясь мимо нас, засновала пара официантов. Они ласково и гостеприимно улыбались. Видимо, действительно Константин тут любил бывать, его знали и ценили. Вот и хорошо.

Последовала еще одна веселая суматоха, садились и меняли места, следили, чтобы у женщин рядом был кавалер. Среди компании Симонова я увидел и Льва Свердлина. Земляк! Надо бы с ним сесть рядышком.

Наконец, все расселись. Столы быстро заполнялись закусками, зеленью. Принесли лаваш, соусники, одуряюще вкусно запахли грузинские приправы. Я сглотнул слюну.

— Виктог! Ну, что же ты сидишь! Навивай!

Я начал разливать соседям легкое "Цинандали"... Пир горой начинал свои обороты...

* * *

Застолье удалось на славу. Было по-настоящему весело и легко. Коньяк я не заказывал, и пил замечательные грузинские вина. Девушки, осмелев, отбили у меня Василия и, взяв его в плотный плен, расспрашивали о его подвигах, видать по всему... Я подсел к Свердлину и раскрутил его на разговор. Говорили об Астрахани, о съемках фильмов. Оказывается, они только что вернулись из Ашхабада, что ли. Закончили картину "Жди меня". Скоро она выходит на экраны, а актеры с Симоновым, он, как вы помните, написал не только эти замечательные стихи, но и сценарий фильма, решили немного отметить это дело. Только мы со Свердлиным разговорились, как Симонов, оставив жену, подошел ко мне, держа в руках трубку.

— Виктог, ну, как тебе "по-кагски"?

— Отлично, Константин! — ответил я, и, не удержавшись, громко рассмеялся. Почему — Симонов, естественно, не догадался, он эту юмореску не слышал, но тоже заулыбался. Видимо, моя радость была ему приятна.

— Отойдем, поговогим...

Мы отошли к курительному столику в углу кабинета. Симонов, сипя мундштуком и пуская клубы дыма, раскуривал трубку.

— Виктог, я смотгю — ты никуда не тогопишься, весево выпиваешь... А что ты деваешь в Москве?

— Я, Константин, получил новое назначение. Формирую часть, которой буду командовать. Вот, крутились сегодня, крутились, и решили перекусить чего-нибудь вкусненького. А тут — такая встреча! Я рад тебя видеть, Костя!

— И я гад, повегь! А что кгутились?

Ну, я ему и рассказал. В пределах дозволенного и о главном.

— Ищу летчиков, Константин. А это довольно сложно... Слабые летчики мне не нужны, а сильных — днем с огнем не найдешь! Вот, подсказали мне умные люди, где посмотреть...

— Интегесно, интегесно... И где же?

— В госпиталях, Константин! В госпиталях и санаториях... тех ребят, кто на излечении. Понимаешь, Костя, их легче "украсть" будет... Они, на период излечения, получаются вроде как "ни ваши, ни наши". Вот, думаю, завтра съездить в один-два госпиталя или в пару санаториев, и посмотреть.

— Свушай! А ведь это действитевно интегесно! — загорелся Симонов. — А возьми меня с собой, а? А я Ваську возьму, она там выступит пегед раненными, изобгазит что-нибудь, стихи почитает, а? Давай съездим вместе — и я какого-нибудь матегиавчика набегу!

Васькой, не выговаривая букву "л", Симонов ласково звал жену.

А что, это он интересную вещь предложил. Командир части, набирающий летчиков, да еще приехавший с самим Симоновым, чье стихотворение "Жди меня" было своеобразной молитвой на фронте, клятвой любви к оставленным женам и матерям, оно было знакомо всем абсолютно... Да еще и Серова! Успех мне обеспечен — летунов можно будет брать, что называется, "тепленькими"!

— А давай! Вон, еще и Свердлина пригласи. Он замечательно анекдоты рассказывает. А смех — это лучшее лекарство, как тебе известно! Завтра я за тобой заеду, куда только — скажи?

— Машина и у меня есть. Давай встгетимся у моего дома, адгес тебе сейчас дам... А ты иди — весевись, отдыхай! Я сейчас...

...В общем, ушли мы с совершенно очарованным Васей поздно, веселые и хмельные... Не проспать бы.

* * *

Не проспали, приехали точно. Только вылезли из машины — размяться под солнышком перед дорогой, которая, учитывая низкую скорость наших автодрандулетов, плохие дороги и расстояние до санаториев, приятной быть не обещала, как грохнули большие подъездные двери, и во двор вышло семейство Симоновых, сопровождаемое вечно улыбающимся Свердлиным.

Я поднял брови домиком.

— Добгое утго, Виктог! — Константин обернулся на мой взгляд. — А-а, ночевав у нас... Ну, готовы? Куда поедем?

Поприветствовав свежую и красивую Ваську и Льва, мы с Костей занялись обсуждением маршрута. За нашими спинами, у машин, уже слышался голос что-то рассказывающего Свердлина, смех Серовой и хихиканье Базиля. Я его теперь так называть буду, а то — он Васька, и она — Васька. Запутаешься.

Куда ехать, мне подсказали в Управлении кадров. Правда, подумав, в госпитали я решил не ездить. Там я для себя никого не найду. Точнее — найду, но, сколько мне нужно будет ждать выздоровления ребят? Те, кто попал в московские госпитали, не с чирьем на заднице там валяются. Ранения у них серьезные и лечение долгое. А вот санатории — это, пожалуй, самое оно будет... То, что доктор прописал, как говорится.

— Давай, советуй, Костя! Я Подмосковье не знаю. Мне порекомендовали съездить либо в госпиталь и санаторий "Архангельское", либо в Марфино, в бывший Дом отдыха ВВС "Красный летчик". И там, и там — раненного народа полно. В том числе и летчиков. Есть там и что-то вроде санаториев, где они проходят период реабилитации. Ну, выздоравливают, в общем... Уже не раненый, но еще и не полностью здоровый человек. Вот такие мне, в принципе, и нужны. Решай, куда поедем?

Симонов на минуту задумался.

— Понимаешь, Виктог, я в Подмосковье тоже огиентигуюсь не очень-то... На Южном фгонте быво пгоще. Пгимегно знаю, конечно... До Магфино дальше ехать, больше тгидцати километгов туда. Места там довжны быть хогошие. До Агхангевского ближе, кажется, что-то оково кивометгов десяти. Усадьба там госкошная! Кгасиво очень. Нагоду там будет всяко побовше, я думаю. И Москва-гека гядом, потом можно будет искупаться... Давай в Агхангевское! — решительно махнул рукой Симонов. — И бвизко, и кгасиво, и гека! Едем туда.

Ну, в Архангельское, так в Архангельское. Благо, по моей просьбе, в оба госпиталя из кадров еще при мне позвонили и попросили оказать содействие майору Туровцеву в подборе летного состава. Может, они и не горят радостью в предвкушении встречи с никому не известным майором Туровцевым, но местное начальство я отвлеку, теперь есть чем...

* * *

Насчет нашей скорости и состояния дорог я не ошибся, но — добрались, в конце концов. Хотя — всю задницу стер, впору в этот госпиталь и ложиться.

Вид на усадьбу "Архангельское" был, конечно, роскошный! Очень красиво. Молодцы, предки, умели строить — хорошо и с размахом. Госпиталь занимал значительную часть комплекса.

На въезде мы с Базилем выскочили из машины, предъявили документы, объяснили цель приезда, и нам указали куда ехать.

Я вылез из своего (временно, конечно) "Доджа", и направился к машине Симонова. Он сам был за рулем. Я в принципе, тоже мог рулить сам, но — оно мне надо?

— Слушайте, ребята. Посидите пока тишком немного. Я найду начальство, объясню, кто приехал, подготовлю встречу, так сказать.

— А зачем? Все вместе пойдем! — попытался вставить свои семь копеек Свердлин.

— Погоди, Лев! Вы сюда не на концерт приехали, други. Это я сюда приехал, причем — по делам. Сейчас я все быстренько утрясу и выйду с начальством вас встречать, хорошо? А потом каждый займется своим делом. Костя будет потрошить раненных на предмет описания боевых подвигов и свершений, вы, Валя, вместе со Львом, будете их лечить смехом и стихами, а я буду искать себе кадры... Вот так вот, дорогие друзья! Возражения есть? Возражений нет. Базиль, за мной!

И мы, стуча сапогами по паркету, отправились искать главврача или начальника госпиталя, не знаю...

Нашли. Или, скорее, он нас нашел. Наверное, ему позвонили с КПП, да и две легковушки, подъехавшие прямо к парадному входу не могли остаться незамеченными. В коридоре нас встретили пожилой врач в халате, из-под которого была видна форма, и медсестра, что ли?

— Слушаю вас, товарищи офицеры?

— Здравия желаю, товарищ... э-э? — под халатом погоны главного "змея" было не видать.

— Полковник, полковник. Так, что, простите?

— Майор Туровцев! Прибыл с целью возможного подбора кадров. Вам при мне звонили из Управления кадров ВВС, товарищ полковник! Припоминаете?

— Ах, да-да! Помню, конечно. Ну, майор Туровцев, что же вы хотите?

— Я бы попросил, товарищ полковник, чтобы вы дали мне своего сотрудника, желательно — молодого врача. Желательно — мужчину. Не люблю дамами командовать... Чтобы он нас консультировал по медицинским проблемам. Одну санитарку, молоденькую, чтобы она бегала и приглашала раненых на беседу. Кабинет, где можно поработать. А еще — представьте меня вашему офицеру контрразведки. Нам с ним надо переговорить...

— Хорошо. Это все?

— Нет, товарищ полковник! Я к вам тоже не с пустыми руками приехал. Со мной концертная бригада! Да-да, не удивляйтесь. К вам в гости приехал Константин Симонов, военный корреспондент, поэт и писатель. Да, автор стихотворения "Жди меня"... С ним его жена — киноартистка Валентина Серова. Ну, да, совершенно верно! "Девушка с характером"! И еще — замечательный артист, мастер разговорного жанра — Лев Свердлин. Они просто горят желанием выступить перед ранеными военнослужащими и персоналом вашего уважаемого медицинского учреждения! Я тоже думаю, что замечательно! Ну, что, за работу?

Все сладилось просто отлично. Пока по коридорам и палатам забегали и заголосили санитарки, мы вышли во двор и я представил друг другу обе стороны. И визитеров, и принимающих. Последовали "охи и ахи", обмен любезностями, гостей подхватили под белы руки (их уже успели обмундировать в стерильные халаты) и потащили внутрь здания. Наверное, повели по палатам. Ходячие раненые уже куда-то брели, многие тащили стулья и табуретки. Видать — занимать места в зале пошли.

— Товарищ майор!

Я обернулся. На меня смотрел молодой, крепкий на вид капитан с медицинскими эмблемами на погонах.

— Капитан Петраков! Вы просили о встрече? Какие вопросы?

— Контрразведка? — поинтересовался я. Капитан улыбнулся и кивнул. — Вот и хорошо! У меня к вам... слушай! Давай на "ты"?

Капитан снова улыбнулся и снова кивнул. Не болтун...

— У меня к тебе такой вот вопрос будет... Я приехал подбирать людей в особую авиационную часть... — я подумал, и уточнил — Темнить не буду, да и не такой уже это секрет... Слушай! Я формирую особую эскадрилью "охотников". Даже не охотников, а... ну, как вы называете специалистов контрразведки, которые осуществляют силовые акции?

— Нет, не диверсанты! А те, кто против немецких диверсантов и, вообще, — сильных и хорошо подготовленных противников? Во! "Волкодавы!" В точку! Вот таких вот "волкодавов" и я буду готовить. Только для воздушных боев, ухватил? Есть. Пойдем дальше... Сам понимаешь, тут мало хорошо летать, ясно? К вам, ведь, не всякий хороший стрелок и спортсмен попадет, так? Нужен особый склад характера — резкий, агрессивный, готовый сразу в "бубен" зарядить. Да, в "бубен" и значит — в "пятак"... Все правильно ты понял... Ты тут осуществляешь контрразведывательное прикрытие, с людьми знаком, наверняка можешь посоветовать, а? Только — учти! Мне нужны опытные бойцы, орденоносцы, асы. Трусов, хвастунов, себялюбцев и фон-баронов всяких мне не нужно. Я сам барон. Усмехаешься? Ну-ну, смейся-смейся... Где я разместился? Пока не знаю...

— Где мы будем работать? Вас ведь ко мне в помощь прислали? Так? — я обернулся к подошедшему и топчущемуся в отдалении молодому человеку.

Он подошел и кивнул.

— Пойдемте, я провожу...

В общем, — все закрутилось! Молодой врач получил задачу и корпел за столом, составляя список летунов с не очень сильно подорванным здоровьем. Контрик увеялся к себе, готовить рекомендательный список по летчикам, а я заложил руки за спину и вышел в коридор. Там маялась молодая медсестричка.

— Здравствуйте, девушка! Это вас ко мне приставили?

Она быстро закивала головой. Что они тут все кивают и кивают?

— А молодого старшего лейтенанта-летчика с во-о-т такой вот широкой улыбкой вы здесь не видели? — Базиль куда-то исчез. — Нет? А-а, он с гостями? Ну, пусть его!

Пусть там и будет — посмотрит на предмет обожания. А нам работать надо. Вон и контрик со списком бежит. Та-а-к, начали! Я зашел в кабинет.

— Ну, кто у нас "номер раз"? Сестренка, зови ранбольного Коптеева, из одиннадцатой палаты!

Дело пошло. Из не прикрытой сестрой двери раздался взрыв громкого смеха и оглушительные аплодисменты.

Лед тронулся, дорогие мои будущие сослуживцы!

Лед тронулся!

Глава 7

Мы сидели за столом втроем, своими сосредоточенными и деловыми мордами неприятно напоминая заседание "особого совещания". Или трибунал инквизиции... Я — в центре, по бокам — доктор и "молчи-молчи". Перед нашим столом стоял стул для "обвиняемого".

Просматривая списки, подготовленные доктором и контрразведчиком госпиталя, я красным карандашом подчеркивал совпадающие фамилии. Это и были те, с кем мне предстояло встретиться и переговорить.

По чуть скрипящему паркету коридора послышались чьи-то тихие шаги, дверь скрипнула, приоткрылась, и в кабинет заглянуло улыбающееся лицо. Наш посетитель, видимо, все еще был под впечатлением рассказанной Свердлиным смешной истории.

— Разрешите?

Я встал и со списком в руках пошел к двери. Проходя мимо молодого парня в байковой пижаме, я сказал: "Да проходите, проходите, конечно! Вон стул, присаживайтесь!" Выйдя за дверь, я показал сестричке следующую фамилию из списка, подмигнул ей и негромко сказал: "Минут через десять тащи этого!"

Когда я вернулся на свое место, парень все еще продолжал стоять. Теперь улыбки на губах уже не было. Взгляд его стал строже, собраннее.

— Товарищ майор! Старший лейтенант Коптеев по вашему приказанию прибыл!

Очень хотелось сказать, что прибывают поезда, но я себя задавил. Да, Туровцев, а ты еще тот дуб военный...

— Садись, старлей! Не тушуйся. Как тебя звать-величать?

— До сих пор Степаном звали, товарищ майор!

— А по батюшке?

— Нифонтович... — немного смутился Коптеев.

— А что? Чудесные старые имена. Так вот, Степан Нифонтович, я пригласил вас по такому вот вопросу... Скоро в строй...

Я покосился на военврача. Он пошелестел бумагами, кивнул и сказал: "Множественные осколочные ранения левого плеча и шеи от разрыва фугасного снаряда авиапушки... Лечение прошло успешно. Дней десять, максимум — двенадцать."

— Ну, вот, видите. Пара недель — и на фронт. И я хочу вам предложить интересное дело... Но сначала — расскажите немного о себе...

Парень, запинаясь и не зная о чем, собственно, говорить начал свой рассказ. Я покосился на контрразведчика. Он молча прикрыл глаза. Хорошо.

— Достаточно, старший лейтенант! А теперь — расскажи мне о своем первом бое... и о последнем расскажи. Когда тебя ранили.

Парень ссутулился, переплел пальцы рук и, не отрывая взгляда от пола, начал неспешный рассказ.

— Ну, значит, так... Воевать я начал осенью 41 года, в октябре, на Западном фронте. Защищали подступы к Москве... Как раз немцы прорвались к Вязьме... Особых воздушных боев как бы и не было — в основном мы на штурмовку противника летали... Да и что мы могли там немцам противопоставить? Ни скорости, ни оружия, эх-х... — безнадежно и горько махнул он рукой.

— Смотри на меня, Степан, — мягко сказал я. Он поднял на меня взгляд. Я его поймал и провалился в глаза парня...

* * *

...Такое непривычное тарахтение мотора... Изломанные "крылья чайки" не дают обзора по горизонтали. Ба! Да это же "И-153"! Знаменитая "Чайка"! Я летал на ней только в авиасимуляторе, и, надо сказать, она мне нравилась своей исключительной маневренностью. Но вот скорость и вооружение... Хотя — были и пушечные "Чайки".

Парень мешал мне. Суета в мыслях, настороженность, да что там! Просто испуг. Первый вылет, что уж тут поделаешь... Так, нужно ставить какой-то фильтр. Так я не могу. Он мне понять не дает, что к чему... Вот так-то лучше. Ну, полетели...

Летим тройкой. Ужас! Все время смотрит на ведущего. А тот крутит головой, осматривается за всех. Ведь правый ведомый тоже практически неотрывно смотрит на лидера — как бы не допустить опасного сближения. Да-а, звено из трех самолетов — тот еще подарок! Команды ведущий подает жестом. Радио нет... Как они летали? Вот сейчас поманил, "Подойди поближе", значит. Теперь покачал крыльями — "Внимание!"

Смотрю вперед. Вдалеке, плохо различимая на фоне поблекшей растительности, дымит сизыми выхлопами двигателей колонна. Немцы! Плотные порядки, никакой суеты. То ли не видят, то ли — не боятся. Какое у него оружие? Сейчас узнаю.

"Чайка" ведущего, прибавив газку, выходит вперед. Из патрубков мотора "Чайки" с хлопком потянулась отчетливо видимая струя дыма. Пологое снижение... Что же вы, ребята! От солнца надо! И — пикировать покруче. Так выше угловое смещение — немецким зенитчикам и прочим стрелкам труднее попасть. Ведь перкалевые вы, пистолетная пуля пробьет. Зря возмущаюсь — он меня не слышит... Вот теперь вижу и оружие — под крыльями ведущего подвешены "ЭрЭсы". Ну, давай!

Самолет Коптеева пошел вниз. Его довольно здорово мотает на снижении. Тупой нос, сопротивление воздуха. Еще и при стрельбе кидать будет отдачей, наверное. Ага! Проснулись немцы! От колонны к нашим истребителям потянулись шнуры "Эрликонов". Видны вспышки в колонне — стреляют все. Тут же, телом, чувствую щелчки по самолету. Это пока не страшно — это пули... А вот если влепит "Эрликон"! После моего мгновенного испуга приходит трезвая мысль — он сегодня не влепит, я же знаю...

Трудно прицелиться... Самолет дрожит, капот мотается из стороны в сторону. Наконец Степан ловит миг, когда в прицеле ползут две машины. Пуск! Ш-ш-у-хх! Два серых клубка с яркими, острыми языками пламени метнулись к машинам из-под крыльев! Взрывы грохнули за грузовиками, но этого хватило — обе машины, иссеченные осколками реактивных снарядов, вспыхнули. Мельтешение солдат... Пулеметом туда! Застрекотали скорострельные "ШКАСы", по земле, сшибая немецких солдат, дугой пошли пулеметные трассы, вздымая пыль. Эка! Четыре "ШКАСа"! Просто стригут немцев! Вывод, вывод! Земля уже в опасной близости! По крылу — щелчки, бьются на ветру ленточки порванного пулями перкаля... В глазах темнеет — летчик заложил резкий разворот — вверх и влево. Темень проходит. Снова заход на колонну. Пуск! Еще один! Вижу, как будто в замедленной съемке — в воздух летят обломки грузовика. Это он хорошо накрыл немчуру. Снова треск пулеметов... Смелый парень. Или безрассудный. А, точнее, — совсем неопытный... Хватит, этого достаточно. Все ясно...

— Так, Степан Нифонтович. С этим ясно. Первый сбитый?

... Зима. Там же? Подмосковье? "Миг-3", мать его! Не люблю! Тяжелый, плохо управляется на малой высоте — его дело на шести-семи тысячах за бомберами гоняться, а тут — труба дело... Но на фронте не спрашивают на чем ты хочешь летать...

Так, так, а как ты строишь заход на цель? Ничего, грамотно, в общем. Кабина неплохая — хороший обзор, приглушенный звук мотора. В прицеле — пытающийся удрать лаптежник. Его стрелок сыпет по "МИГу" длинными очередями, но мажет. Опасно! Самолет врага входит в прицел истребителя. Громкий треск очередей. Эх, оружие бы тебе помощнее! Один "БК" 12,7 мм и два шкасика... Зеленые пулеметные трассы кромсают "Ю-87", от него отлетают какие-то обломки... Новая очередь, еще одна... Стрелок убит... Еще очередь. Истребитель проскакивает битого лаптежника. Взгляд через левое плечо. Падает! Горит! Хорошо...

— Хорошо... А как тебя сбили? — Парень вновь потупился. — Не прячь глаза! Ничего постыдного в этом не вижу. Сам был сбит над Волгой... Рассказывай.

"Ла-5". Ну, это уже хорошо. Даже — весьма хорошо. Вновь непривычный звук мотора. Кабина другая, жарко. Ну, да — мотор-то воздушного охлаждения. Вот он и охлаждается... А летчик — весь мокрый. Прямо сауна... Говорят — подошвы сапог ломались от жара двигателя. Не летал, не знаю...

Так, оглядимся. Ага! Мессюки! Шесть штук. А наших? Звено... Ну-ну... Пара мессов заходит сверху на наших. Ведущий делает маневр уклонения, но недостаточно резко. Стучат пушки немцев. Мимо... И тут же — новая очередь! Это сверху уже упала вторая пара мессеров.

Истребитель ведущего спотыкается в воздухе, переворачивается на спину и летит вниз, под крыло... Степан остался один. Новый заход — скольжение. Неплохо, парень! Трассы проходят мимо. Старлей тоже стреляет — и тоже мажет. Вот он пошел вверх. Рано, что ты делаешь! Скорость! Скорость! Э-х-х! Скорость теряется, самолет "виснет", а к нему уже прилепилась другая пара немцев. Снаряды бьют по крылу "Лавочки", от удара самолет делает кульбит — так всегда бывает, когда стреляют с короткой дистанции. Ну, ушел? Нет... вспышка сзади-слева, и как будто на кожу, под пропотевшую гимнастерку, кто-то старательно приложил смоченное в крутом кипятке полотенце... Больно же, мать твою! А-а-а!

Боль летчика пробилась и ко мне. Машинально схватившись за левое плечо, я быстро сказал: "Все! Хватит!"

— Ну, так... — я посмотрел на старшего лейтенанта. Ничего, в общем и целом — подходит... Подучить еще — и самое то будет. Летать умеет, не трус, стреляет не очень точно, но это кому как дано... Решено!

— А? — я взглянул на капитана контрразведки. Он пожал плечами, подумал, и утвердительно кивнул — мол, бери, чего уж там!

— Награды?

— Две "Красные звезды", медаль "За оборону Москвы" и "За отвагу".

— Сбитых сколько?

— Пять, товарищ майор!

— Хорошо! Теперь слушай меня, летун! Товарищ военврач, вы покурить не хотите? А то, пока он будет писать рапорт, время есть.

Врач был парень с мозгами и намек понял.

— Я формирую отдельную эскадрилью. Задача эскадрильи — противодействие фашистским "охотникам", разным там драконам, удавам и прочим тузам. Ломать их будем. Ты как? Пойдешь с нами в небо? Решай — здесь и сейчас!

— А возьмете? — неприкрытая радость в глазах. Что-то не пойму — у него в полку что-то было не совсем нормально?

— А чего ты так обрадовался? В полк не хочешь?

— Да никого уж там, считай, и не осталось... Да и вывели их на перевооружение. Я лучше к вам. Возьмете?

— Возьму! — отрубил я. — Если хочешь, если готов — возьму. Бери бумагу — пиши рапорт. Начальнику Управления кадров ГУ ВВС КА... Прошу... — ну и все, что ты просишь, не маленький... Вот так. Все. Иди, лечись. О нашем разговоре — никому. Понятно? Иди-иди... на концерт еще успеешь.

На рапорт наложил свою первую резолюцию: "Ходатайствую о зачислении в ОАЭ. Командир — майор Туровцев". Во, как!

— Следующий! Военврач, где вы?

* * *

В общем, часа за полтора или чуть больше, я сумел переговорить с одиннадцатью летчиками. Молодой врач выходил курить еще два раза. Всего дважды... Один парень мне не понравился — трусоват, у нескольких сроки выздоровления превышали данные мне сроки формирования, кто-то не подошел по другим причинам.

А уж насмотрелся я боевых эпизодов! Особенно мне запомнились два...

Север. Аэродром где-то под Мурманском. "Мой" летчик, чуть покачиваясь под резким, холодным и влажным ветром, стоит в куцей шеренге пилотов. Перед строем командир в кожаном реглане. Он невысок, жесты рукой резкие, рубящие. Речь грамотная, уверенная. Непарламентских выражений, таких модных у некоторых категорий начальства, он избегает.

— ...Я знаю, что эти "Харрикейны" не подарок... Сам на них летаю. Но идет война! Потеряли "Ишаки" — будем летать на этих птеродактилях! Это тоже оружие. Его надо знать, и умело применять, товарищи! Двенадцать пулеметов! Да вы немцев на куски можете резать. Вон, недавно, Коваленко перерубил очередью "Ю-87"! Как пилой отрезал. Что, видели? Вот так-то...[2]Радиостанции есть, опять же... А самолеты, что ж... Скоро будут и наши самолеты! Лучше этого английского барахла! Лучше немецких мессеров, товарищи. Скоро, уже скоро...

Командир внимательно смотрит в глаза стоящих перед ним летчиков.

— Сейчас идем на прикрытие конвоя. Я в ударной группе. Ты, капитан, — прикрываешь... Немцы, конечно, будут пытаться ударить по конвою... Ни одна! Ни одна бомба не должна упасть на корабли! Иначе — грош нам цена как летчикам, как коммунистам и комсомольцам, как бойцам! Тяните мессеров на вираж, связывайте их боем и уводите в сторону. А мы будем резать лаптежников. Стрелять — в упор! Видишь заклепки на немце — стреляй! Назад смотреть так, чтобы видеть костыль своего самолета! Следить за напарником, выручать! Понятно? По машинам!

Это же Борис Сафонов! Знаменитый ас воздушной войны на Севере! Э-э-х, как жалко, что так рано погиб! Такой командир полка, такой ас, такой мужик. Как жалко... Неужели в этом бою? Вроде нет... Рано...

Летчик в кабине. Сиденье пилота расположено непривычно высоко, фонарь — весь в переплете рамок силового набора. Куда ни посмотришь — переплет! Неудобно, обзор неважный. В полете "Харрикейн" плавный, устойчивый, но — какой-то "тормознутый". Точно — птеродактиль!

Впереди виден густо дымящий конвой, маленькими водяными паучками вокруг него бегают сторожевики. А вот и немцы! Показалась группа лаптежников, больше десятка самолетов. Их прикрывают штук восемь "Мессершмиттов". По-моему, это еще "Ме-109Е", "Эмили"... Хорошо, что так. Эти попроще будут. Не так страшно...

Наши выскочили вперед, угрожая мессерам атакой. Вот сошлись, закрутились... В воздухе повис клубок дерущихся истребителей.

Мой летчик — в ударной группе. Сафонов заводит нас в атаку на Ю-87. Стрелять в упор! Хоть и двенадцать пулеметов, да слабоваты они, винтовочного калибра.

Есть! Густой рой трассирующих пуль тянется от "Харрикейна" Сафонова к "лаптю". Тот дрожит, трясется. С него летят какие-то ошметки. Падает... Готов!

В прицеле — "Ю-87". Летчик обеими руками выжимает гашетки пулеметов — эх, как трясет! "Браунинги" стрекочут довольными кузнечиками, сотни пуль бьют по "Юнкерсу". Он начинает дымить и снижаться. Выход вверх и вправо... Разворот за ведущим.

Командир полка бьет еще одного "Юнкерса" и ставит истребитель на крыло, уходя от атаки месса. Его ведомый Петя Семененко[3]длинной очередью отгоняет фашиста...

Холодно, а щеки горят как от жары. Нервное напряжение не отпускает. Под крылом — стального цвета море, белые барашки волн, белые "усы" от кораблей и полого стелящиеся дымы из труб... Зенитки пятнают небо черными клубами разрывов.

Радио хрипит: "Собраться... Еще заход!"

Да-а... Не хотел бы я воевать над морем. Страшновато... Особенно, если вспомнить, что в этой водичке человек живет от четырех до двадцати минут максимум. А потом — все... Сердце остановится. Так, наверное, остановилось сердце и у Бориса Сафонова. Он пропал — не вернулся из боя — и все. Никаких следов...

И еще одно "кино"... Парень провел очень удачный бой на "И-16". Мне очень нравился этот истребитель в игре. Он верткий, маневренный, две пушки "ШВАК" и два пулемета дают приличную мощь огня. Но здесь, в "реале", я на нем не летал. Сразу получил "Яка". Вот и посмотрю сейчас...

Лето 42-го. Пара "И-16" барражирует над линией фронта. Жарко, солнце греет кожу шлема. Давит сильный (кабина-то открыта) рев мотора "ишачка". Летчик летит за своим ведущим. Вдруг, он качает крыльями, и уходит влево. Чуть выше в небе уже заметны три точки. Интересно, кто это?

"Рама"! "Фокке-Вульф-189"! Противный самолет — пусть и скорость небольшая, где-то до 340 километров, но — очень маневренный. Сложная цель. И прикрывают его мессера. Пехотинцы ненавидят этот самолет. Он выполняет функции корректировщика артиллерийского огня и наводит бомбардировщики на цель... Как появился в воздухе — жди налета. А уж как радуется пехота, когда ненавистную "раму" удается сбить! Летчик, сбивший "раму", как правило, сразу может рассчитывать на орден... Ведущий принял решение атаковать. "Мой" летчик следует за ним. Сейчас сцепимся...

Мессера нас заметили и нацелились отбить. Делаем восьмерку, проскакиваем на встречных и заходим на "раму". Мессера, набрав на пикировании скорость, просвистели далеко вниз и только становятся в разворот.

Интересная форма... "Яйцо" кабины, две балки, идущие от моторов, и два киля, связанные хвостовым оперением. Потому-то и "рама". Разведчик делает резкий вираж и валится вниз. Стрелок начинает огрызаться из спаренных пулеметов. Нет, шалишь! От "ишачка" тебе уйти будет трудно!

Ведущий заваливается в невообразимой крутизны вираж, иду за ним. Давит перегрузка. "Рама", поняв, что пахнет жареным, крутится как вошь на гребешке.

Ведущий бьет из пушки и пулеметов. Вижу, как разрывы снарядов пятнают левое крыло и киль "рамы". Немецкий разведчик вздрагивает, за ним тянется дым. На секунду он попадает мне в прицел — огонь! Пушечная очередь снова бьет по левому килю — и, о как! Отбивает киль напрочь! Беспорядочно кувыркаясь, "рама" валится вниз. Удачно — второй очередью "рама" сбита. Пехотинцы, наверное, вопят от восторга! Все же происходит прямо над ними. Покачиваю крыльями, хвастаюсь! Заслужил.

...чуть-чуть памятник себе не заслужил... По фюзеляжу сыпет горох попаданий. "Ишачок" вздрагивает, но рулей слушается. Закладываю резкий вираж, ищу ведущего и мессеров. Вижу зеленую трассу — мой ведущий отгоняет от меня немецкие истребители. Они уходят на солнце с набором высоты и не возвращаются. Им вслед хлопают зенитки. Правильно — тут и сбить могут, а охранять им уже некого... Подходит истребитель ведущего — он вопросительно вздергивает голову, мол, ты как? Успокаивающе машу рукой — "Порядок, пошли домой!" Он грозит мне кулаком — прозевал атаку, но вижу — улыбается... Сзади, на земле, разгорается костер от сбитой "рамы", в воздухе все еще висят два парашюта. Да-а, интересный был бой!

* * *

Я как раз в последний раз просматривал рапорты, перед тем как убрать их в планшет, когда в коридоре раздался шум, разговоры и смех. Дверь распахнулась, и зашла вся моя "концертная бригада".

— Виктог, ты как? А мы уже все! Поехали? Купаться, а?

— Конечно, поедем! Спасибо вам, товарищ полковник, за помощь. — Поблагодарил я начальника военного госпиталя N 1910. — Теперь — живем!

Действительно — три летчика, плюс командир звена, а он у меня есть, — это полноценное звено получается! И ребята, вроде, ничего — Коптеев, Криулин и... Кулагин.

Вот, черт! Они у меня все на букву "К" получаются! Интересно... Слушай! А поставлю я к ним командиром Сашку Кузьмичева! Вот будет звено — "Четыре К". Или так — "4К".

"ЧеКа" получается. Вот и хорошо! Пусть с революционной беспощадностью карают фашистскую гадину. Я, довольный сделанной работой, глубоко вздохнул.

— Ребята! На выход! — толпа потянулась во двор.

— А вас, товарищ капитан, я попрошу остаться... — обратил я смеющиеся глаза на местного контрразведчика. Ну, не мог я удержаться от этой фразы! Не мог!

— Слушай, капитан... А не надоело тебе ошиваться в госпитале? Эмблемы на погонах сменить не хочешь, а? Давай поговорим...

Глава 8

Громко орущий от восторга подполковник Симонов, в длинноватых для того, что бы называться плавками, красных трусах, пронесся по берегу и с ударом бегемота, прыгнувшего в воду с трамплина, рухнул в реку. Москва-река возмущенно качнулась в своих берегах. Вопль захлебнулся счастливым бульканьем и фырчанием.

— Купание красного коня. Петров-Водкин. Конь — это Константин, а где же водка? — довольным, расслабленным голосом проговорил я.

Хлопочущий у расстеленной под деревом скатерти Базиль поднял сумку и с улыбкой звякнул бутылочным стеклом.

— Водка есть — празднику быть! — мудро заметил я и гаркнул — Всем купаться!

Из-за машины вышла Серова в закрытом темно-синем купальнике. Тоже, скажу я вам, не бикини... Но — красиво! Все — и форма и содержание.

С трудом отведя глаза от красивого женского тела, я хлопнул резинкой своих "семейников" и нырнул с разбега. Трусы едва не снесло водой. Хорош бы я был! С голой-то задницей! Растыка...

Вынырнув в очередной раз, я услышал: "Эй! Водоплавающие! Все к столу!" Мы полезли на берег. Базиль, не желая скакать перед предметом обожания без порток, был полностью обмундирован и готов к строевому смотру. Купаться он, естественно, не полез.

Валентина кинула нам с Симоновым большую простыню и снова скрылась за машиной. Вытирая голову, я продолжал говорить...

— ...так вот, Костя! Ничего ты не однобокий литератор. Армия — это огромный пласт не только армейской, но и народной жизни, это непаханое поле для советской литературы! И очень хорошо, что у нее, у этой литературы... — я попрыгал на одной ноге, пытаясь выгнать из уха воду, — ...есть... ух, все кажется... есть такой писатель, как Константин, сам понимаешь, Симонов! Ты еще напишешь свою главную книгу, Костя! Да такую, что все обзавидуются! Как Толстой — "Война и мир"... а у тебя будет... бр-р-р! Хорошо!...а у тебя будут — "Живые и мертвые", скажем. Кино по ней будут снимать, в школах изучать будут!

Я пристально и серьезно посмотрел на Симонова. Посмотрел, чтобы он крепко накрепко запомнил мои слова.

— Ты, Костя, у нас классиком будешь! Живым классиком советской литературы, во как!

Симонов немного отвернулся от меня и о чем-то напряженно задумался. Потом я увидел, как его губы беззвучно прошептали: "Квассик... хм-м". Он неопределенно пожал плечами и с улыбкой повернулся ко мне.

— За стов? Пошви!

Мы с Костей направились к скатерти-самобранке и рухнули на землю.

— Базиль! Наливай!

— А почему Базив? — заинтересовался Симонов.

— У тебя ведь Васька? А у меня — Базиль... — смутно ответил я, вгрызаясь в кусок холодного мяса. — Из "Арагви" утащили, что ли?

— Почему "утащиви"? Заказави. Васька! Иди сюда! Тебя Базив ждет! — захохотал Константин.

Подошла мягко улыбающаяся Серова и молча подсела к застолью. Она как-то ушла в себя... Может, они с ее первым мужем тоже вот так вот выезжали на берег Москвы-реки когда-то? Не знаю...

Покатился неспешный, какой-то дачный разговор. Лев Свердлин все время рассказывал смешные истории. Мы хохотали. Все было просто здорово.

Все посиделки я пересказывать не буду, но одно упомяну. Как я жидко обд... прокололся.

— Валентина, возьмите вот это... еще вина?

— Нет, спасибо. Достаточно. А вы, Виктор, не боитесь летать?

— Нет, Валя, не боюсь. Вы же не боитесь, например, сниматься в кино?

Она долгим взглядом посмотрела на меня. А потом — тихо и приглушенно -

— А кто вам сказал, что я не боюсь? Боюсь... еще как боюсь. Боюсь, что фильм не понравится, что роль будет неудачной. Что...

Она замолчала и погрустнела.

— Не надо печалиться, замечательная артистка Серова! Людям нравятся ваши фильмы! Я сам с удовольствием смотрел и "Девушку с характером", и "Сердца четырех"...

Оп-па! Что-то я не то сказал. Лицо Серовой стало злым и жестким.

— Где вы смотрели "Сердца четырех", Виктор? Фильм запрещен к показу... Как "безыдейный" и "мелкобуржуазный", что ли. Его никто не видел. Так где?

Я вспомнил и это. Вот это я попал! Ведь его разрешат к показу только после войны! Когда надо будет дать народу чего-нибудь легкого и веселого. Влип.

— Э-э-э, а вам это точно надо знать?

— Да! Вы из НКВД, Виктор? Ходите за мной или за Симоновым?

— У вас преувеличенное представление о собственной значимости, Валентина... Нет — я не из НКВД, я летчик-истребитель. Да, я видел этот фильм. На пьянке с... Василием... Сталиным. Удовлетворены? Кстати, ему этот фильм очень понравился. Да и отец его смотрел без отвращения, как он сказал. А то, что он пустоват и поверхностен, вы и без меня знаете, не так ли?

— Так... — она отмякла и ушла в тень. — Так... я знаю... Извините меня, Виктор...

— Да не за что, Валя... А фильм — покажут еще ваш фильм, я уверен. И все еще будет хорошо, Валя!

А вот в этом я не уверен...

— Васька! Виктог! Вы что там шепчетесь?

— Да ничего, Костя! Так — о нашем, о девичьем...

— Бгосте! Тоже мне — девушка... с вовосатыми ногами! Давайте все сюда! Базив, навивай!

Погуляли...

* * *

Я еще не знал, чем этот разговор окончится, к чему он приведет. А то бы начал его раньше.

Вечером, когда мы, расцеловавшись с Валентиной и наобнимавшись на прощание с Симоновым и Свердлиным, приехали к себе в студию, последовало продолжение "банкета"...

Уже стемнело, когда в нашу дверь уверенно постучали. Я, мотая штрипками бриджей и шлепая раздолбанными в ноль тапочками, пошел открывать.

За дверью, в неброском штатском костюме, стоял Воронов.

— Чего пришел? — хмуро спросил я. Неприятностей сегодня мне уже хватало. — Я тебя не приглашал.

— Разговор есть... Пропустишь?

— Погоди... Заходи сюда, в туалет... Жди.

Я обернулся к комнате и крикнул -

— Вася! С вещами — на выход!

Допивая стакан чая, в прихожую вышел удивленный Вася.

— Кто стучал? Что случилось?

— Ничего... В общем так, Васек... Мне тут с одним человеком переговорить надо... Давай, дуй к Лидочке. Посидишь у нее до двенадцати, а потом приходите. Вместе с мамой!

После того, как пан Анатоль вновь пробил телефонные переговоры с Москвой, он довольно часто звонил в студию и просил пригласить Лиду. Так что она привыкла к ночным переговорам и частенько приходила к нам поздним вечером. Только я настоял, чтобы она всегда приходила в компании своей мамы. А то вдруг Анатолий захочет переговорить с тещей? Да и приличия будут соблюдены — нечего молодой девушке мотаться к одиноким мужикам по ночам.

— Понял, уже иду...

Заинтересованно поглядывая на закрытую дверь толчка, возле которой английским гвардейцем в медвежьей шапке стоял я, Базиль влез в сапоги и загрохотал ими вниз по лестнице.

— Что за унитаз прячешься? Выходи уж, секретный сотрудник... Точнее — туалетный работник! Пошли на кухню. Чай, водка, коньяк?

— Чай. — Воронов небрежно бросил шляпу на подоконник и по хозяйски уселся на мое место у стола.

— Пересядь, тут я сижу. Ну, что тебе твое начальство сказало?

— Не с того начинаешь, Тур! Тут главное — что ты сегодня Серовой наболтал. Язык без костей, а?

А мне и сказать было нечего...

— Эх, ты! Забыл, военный? Болтун — находка для шпиона! Ты языком треплешь, а мне за тобой зачищать приходится.

Я похолодел.

— Как — зачищать? Ты что?

Воронов заржал.

— Ага! Бритвой по горлу — и в колодец! — где-то я эту фразу уже слышал...

— Не трясись. Подкорректировали ей память немного... Ничего с твоей актрисулькой не случилось. — Он снова засмеялся.

— А ты, значит, лучший друг и собутыльник Василия Сталина? А хочешь, я тебя с ним познакомлю?

Знакомиться с полковником Сталиным никакого желания у меня не было. Сейчас, как мне кажется, он не у дел... Сидит в распоряжении резерва кадров, ждет назначения. Весной 43-го у него в полку был крупный скандал. На организованной им пьянке-рыбалке подорвался, при попытке добыть из снаряда взрывчатку для глушения рыбы, инженер его полка, если я не ошибаюсь. Конечно, Лаврентий Палыч тут же доложил папику. И Сталин взвился! Да так, что, как говорят, тут же продиктовал приказ. О том, что Сталин был вне себя, говорит явно не отредактированный текст приказа. Сталин, который тщательно выбирал формулировки в речи и, особенно, в документах, в этом приказе четырежды, по-моему, употребил слово "полк" и столько же слово "полковник". Если припомнить, это звучало примерно так:

Командующему ВВС Красной Армии Маршалу авиации тов. Новикову

Приказываю:

1. Немедленно снять с должности командира авиационного полка полковника Сталина В. И. и не давать ему каких-либо командных постов впредь до моего распоряжения.

2. Полку и бывшему командиру полка полковнику Сталину объявить, что полковник Сталин снимается с должности командира полка за пьянство и разгул и за то, что он портит и развращает полк.

3. Исполнение донести.

Народный комиссар обороны И. Сталин

26 мая 1943 г.[4]

— Ну, смотри, как хочешь... А то Васька тут рядом — в Люберцах, в "парадном полку" ошивается.

— Вот и пусть там перековывается... Ты что пришел? Дело есть — говори!

Воронов отхлебнул чая и начал.

— Твои просьбы...

— Не просьбы, а требования!

— Твои требования приняты, Тур. — легко поправил формулировку Воронов. — Решение по тебе тоже принято. Дело за тобой. Пора на учёбу, Корректор! Давай — садись за парту, Тур.

— Погоди, погоди! Как это — "пора на учебу"? Ты меня не путай! Я тогда, при нашем разговоре, тебе и твоему начальству точно сказал — "закончу все дела". Все! Ты понимаешь? Все дела! А у меня их сейчас — начать да кончить! Мне еще эскадрилью на фронт вести. И с ней — вперед, на Запад!

— Что, все же хочешь, чтобы тебе ноги оторвали? Только так? Упасть грудью вперед? В атаке?

— Не язви... Да — только так! Именно — грудью, и именно — вперед! И это не обсуждается, уловил?

— Уловил, чего уж тут... — Воронов снова залез носом в бокал. — Подождет начальство... Они временем располагают... и перемещаться в нем могут. Подождут, в общем! Ты то как?

— Да вот, кручусь. Формирую эскадрилью. Уже недолго осталось... Подучим немного ребят — и на фронт!

— Завидую... Ну, что ж. Спасибо за чай! Поздно, пойду я...

— Пока... Привет начальству!

* * *

На следующее утро я сдал в Управление кадров привезенные из госпиталя рапорты летчиков.

— О, как! Не ожидал, не ожидал... Да у тебя, Туровцев, одно звено уже есть, так? Ведь командиры звеньев у тебя в УТЦ сидят? — спросил довольный кадровик.

— Так точно! Кстати, о командирах звеньев... Пора их уже в Москву отзывать. И, знаете, что, товарищ полковник? Хорошо бы, если бы они пригнали в Москву хотя бы один Як-третий. Ведь учить-то мне ребят на чем-то надо? А то в яковлевском ОКБ самолеты еще только делаются.

— Это ты верно говоришь... Посмотрим, посмотрим... Это правильно. Ладно! Мы их в Люберцы припишем. Туда же и твоих пилотов посадим — размещаться-то им где-то надо? Да и ты туда давай подтягивайся. Хватит барствовать в столице. Да, мы тоже тебе подобрали трех летчиков. Чисто бандиты! Но — ничего! У тебя летать будут по струночке, ты сможешь, я уверен.

Я, несколько озадаченно, хмыкнул. Бандиты? Надо же...

— Да я и не против, товарищ полковник! Давайте своих нарушителей — обломаем. И действительно — хватит нам прохлаждаться! Пора сколачивать эскадрилью, давно пора.

— Вот то-то и оно! Да, а к Яковлеву ты съезди, посмотри как там дела. Пора вам уже вставать на крыло, пора!

— Есть, вставать на крыло! Съезжу, обязательно съезжу. Только вот машина когда будет, а?

— Иди, иди отсюда! Это не ко мне! Я не техникой — я людьми занимаюсь. Будет тебе машина, скоро будет... Свободен!

* * *

Да, к Яковлеву нужно съездить обязательно. Есть кое-какие задумки... Сказано — сделано.

Василия я послал в цех, разбираться по срокам сдачи истребителей, а сам поскакал к конструктору Синельщикову.

— Здравствуйте, Константин Владимирович!

— Здравствуйте, Виктор! С чем пожаловали?

— Да вот, есть пара предложений... К Яковлеву пройдем?

Прошли. Сели. Обменялись парой обязательных фраз.

— Ну, что, Виктор Михайлович? С чем на сей раз? Что-нибудь интересное?

— Это как посмотреть. Сначала хочу доложить, товарищ генерал, что скоро в эскадрилье будут летчики. Пока самолет для обучения пригонят мои летуны, но — время торопит. А тут вот возникла пара мыслишек...

— Ну-ну, давайте, говорите, "товарищ конструктор"! — Яковлев и Синельщиков переглянулись и рассмеялись. — Вы уже сколько предложений внесли?

— Да я и не считал. Так вот... Александр Сергеевич! Прошу вас решить вопрос об установке на наши Яки кинофотопулеметов. Они и для обучения великолепно подходят, и для учета сбитых немцев не помешают. Не так ли? Только я про них лишь слышал, а "живьем", так сказать, не видел. И марку не знаю. Но вам-то подскажут, наверняка.

— А что? Мысль здравая, это можно будет и в серию заложить... А, Константин Владимирович? А на ваши истребители — так это и вообще великолепно! Вы их в боях и обкатаете! Сделаем, не проблема! Что еще?

— Второе предложение посложнее... Но это крайне важно и необходимо, я считаю. Вы знаете, товарищи, что эскадрилья особая. Особые же и боевые действия. Так сказать — "модус операнди". Если продолжать — то особые летчики. Их надо беречь! Сейчас для них вы делаете особые самолеты... Я прошу, товарищи конструкторы, посмотреть и просчитать реальность усиления бронезащиты летчика! Заднее бронестекло удар снаряда, вроде бы, держит. А вот бронеспинка... Бронебойный снаряд ее прошьет. Даже крупнокалиберная бронебойная пуля, если с близи...

— Что же прикажете делать? Бронебойный снаряд и 12-ти миллиметровую бронеспинку "Ила" пробивает. Фугасный, правда, она держит. Ставить 12 мм вам? Это вес.

— А не ставить — это жизнь! Отнятая у летчика жизнь...

— Да поймите, Виктор Ми...

— Нет, это вы поймите, товарищ генерал! Я слышал, как пули по бронеспинке бьют. А вот снаряда я бы не услышал...

Мы, отходя от вспышки раздражения, замолчали. Яковлев нажал на кнопку.

— Чаю нам! И коньяка!

— Так что вы предлагаете, майор? Мы вас недослушали.

— Не знаю я! Не знаю! Если бы я знал... Но вот, крутится в голове... Нельзя ставить броню — может, поставим дополнительный алюминиевый лист? А? На внутреннюю поверхность? А то, были случаи, когда бронеспинку не пробивало, но отлетевшие осколки ранили летчика в спину. А порой — и убивали.

— Хм-м... Лист алюминия? А толщина листа?

— А я знаю? Я не математик, не конструктор. Я бы сделал так — на внутреннюю поверхность бронеспинки — достаточно толстый лист сырой резины. Или чего-нибудь еще, такого же вязкого. А на резину — лист алюминия. А вот какой толщины? Это надо считать. А потом еще и отстреливать на полигоне, метров со ста, например. Но это сделать надо!

Последнее слово я подчеркнул особо.

— Надо!

Ответа "Надо — сделаем!" я пока не услышал...

— А чтобы не увеличивать вес... — я горько вздохнул и обреченно махнул рукой, — ...можно две подкапотные пушки заменить на Березинские, 20 мм. Только мотор-пушку в 23 мм оставьте!

Это был крик души! Оба конструктора переглянулись и — рассмеялись!

Ага, смешно вам...

А мне плакать хочется.

* * *

Вечером, когда мы уже вернулись домой, во дворе я увидел знакомую машину. Перед ней, трогательно держа Капу за руку, стоял полковник Степанов.

— Иван Артемович! Здравствуйте!

— Здравствуйте, Виктор Михайлович, здравствуйте! Вот, прощаться приехал... Убываю на фронт, дивизию принимать. А "Молния" наша скоро поедет в Саратов, самолеты получать. Вот так-то. А тут приехал — а вас нет... Так я — к Капитолине Сергеевне... попрощаться.

Степанов робко глянул на Капу. Она смотрела на него, напрочь убитая неожиданной новостью. Эка, что творится-то! Полковник, Капа... Ну, дай-то бог...

— Прощайте, Иван Артемович! Удачи вам в делах, и — быть живым! Еще увидимся, надеюсь.

Я улыбался, а на душе было тяжело. Еще одно расставание... еще одно.

Полковник обернулся к Капе и, склонившись, поцеловал ей руку. Потом посмотрел ей в глаза и резко обнял свою женщину, покрывая ее мокрые щеки поцелуями... В конце концов, Капа совсем разрыдалась и убежала.

Уже открыв дверцу машины, Степанов обернулся ко мне.

— Да, не хотел говорить... В общем так, Виктор. Наше представление на тебя, ну, наградной лист... нам завернули. Не прошел он. Вот так-то!

Я опешил, а он, довольный, улыбнулся.

— Не понимаешь? Ты представлен к награде вышестоящей инстанцией... и — к более высокой награде, Виктор! Ну — прощай! Удачи тебе!

Фыркнув клубом выхлопа, машина выкатилась со двора, я все стоял и стоял, глядя ей в след...

Глава 9

Памятуя о том, что краткость — сестра таланта, но мачеха авторского гонорара, перейду сразу к следующей картине нашей эпопеи.

Как пишут в титрах голливудских блокбастеров — "Прошло несколько дней... Авиабаза "Dust & Pepper", 08.15 АM. Поднималась кровавая заря... Старина Шварц подтянул подтяжки и проверил ширинку. В ней что-то торчало... Это был ствол его любимого "сорокапятикалиберного..."

Тут кто-то дал мне подзатыльник, я очнулся, увидел этот бред, ужаснулся, и начал вновь...

Итак!

Прошло несколько дней. Точнее — полторы недели. На бетонке аэродрома "парадно-придворного" авиаполка, расположенного в Люберцах, стояла весьма куцая шеренга летного и наземного состава моей могучей воинской части. Начальник штаба эскадрильи капитан Рыбкин, увидев меня, подал команду "Смир-р-рна! Ранение — на-а леву! Товарищ майор..."

Далее пошли обычные армейские заклинания, грохот бубна, песни и пляски. Это называется "развод". Нет, не Пугачева уходит от своего мальчика... Развод — это... В общем — кто служил, тот знает, а кто не служил — тому и не надо...

Да-да, вы не ошиблись. За это время эскадрилья пополнилась кадрами, выросла в объеме л/состава и вверенной ему техники, получила в свое распоряжение целый этаж в казарме (с паровым отоплением, между прочим!), два автомобиля (один из них — знаменитый "Додж — три четверти") и целых два истребителя "Як-3"! Которые, как вы, наверное, и догадались, пригнали асы-орденоносцы и капитаны — т.т. Извольский и Кузьмичев. Да, Кузе недавно дали еще одну звездочку на погоны.

— ...Сейчас, — я взглянул на часы, — ...08.30. Инженер! Забирай свою "темную силу" и веди их к самолетам. Продолжайте изучать вверенную вам технику... Летный состав — в учебный класс! Проверьте все, что надо взять с собой — тетради, карандаши, наставления. Учиться будем... Пятнадцать минут вам на перекур. Смир-р-рно! Вольно! Разойдись...

Я обернулся к НШ. Да-да, и начальник штаба у нас вот появился. Как он появился — это отдельный разговор, и речь в нем пойдет о полковнике В. Сталине... Не удалось мне, в общем, избежать этого приятного знакомства. Как мы познакомились? А дело было так...

* * *

С товарищем Сталиным, джуниором конечно, я буквально столкнулся, когда осматривал помещения, выделенные нашей эскадрилье под проживание. Пока на этаже еще крутились люди из службы материально-технического снабжения полка, которых мы, собственно, и выжили с насиженного места. Но они уже заканчивали суетливо таскать свои бебехи на другой этаж. Было пыльно и мусорно, настроение было никакое... Терпеть не могу переездов! Я вспомнил про оставленную в Москве студию и горько вздохнул.

В это время я открывал дверь кабинета, чтобы выйти в коридор.

"Бамс!"

Кто-то успел "поздороваться" с дверью. Точнее — не успел уклониться. По коридору понесся громкий мат. Ничего особенного — вдохновения маловато... Так и я могу, но стараюсь не прибегать...

— Что, "бо-бо"? — спросил я невысоко щуплого офицера, закрывая дверь.

— Майор!! Трах-тарарах, тибидох, там-там! Да я тебя... (второй куплет, аналогично первому). Да ты... (припев). Да в душу твою мать!!

Настроение было, как вы помните, никакое... Хамов я не люблю, совсем не люблю. Лишнюю матерщину — тоже. А когда все это выплескивается в мой адрес! Про мать я слушать далее не стал, оглянулся — коридор был пустой, сказал: "А ну, полковник, подвинься...", вновь открыл дверь в большое, пустое помещение и... дал этому щуплому такого леща, что он просто впорхнул в комнату.

Когда я увидел удивленное лицо полковника и его выпученные глаза, меня стали "терзать смутные подозрения", как прошепелявил когда-то актер Яковлев... Знакомое мальчишеское, нет, точнее — детское лицо... глаза... нос, припухшие губы. Вася! Вася-Василек! Полковник Сталин, битте-дритте! В памяти вдруг всплыла подсмотренная где-то в сети фраза из служебной характеристики на Василия Сталина — "...имели место случаи рукоприкладства к подчиненным..." К подчиненным, значит... Ну-ну! А если к тебе, а? Рукоприкладство? Ну, будем знакомиться...

— Что замолчал, дристун? — я наступил Васе на носок лакированного сапога и несильно толкнул его в грудь. Васек качнулся и сел на "пятую точку". Отрогами Гималаев я навис над командиром 32-го, что ли, полка. Хотя — нет... Он же проштрафился. Сейчас он, по-моему, летчик-инструктор. — Ты на кого поскуливаешь, щенок, а? На боевого летчика? Героя Советского Союза?

Пацан, не ожидая такого мощного "наезда" испуганно молчал.

— Да у меня сбитых больше, чем у тебя зубов! А их у тебя сейчас станет намного меньше... — я сжал кулак, резко поднес его к Васиному носу. Он откинулся и обреченно закрыл глаза. Но молчал... Я подождал, пока он их откроет, и щелкнул пальцем, сбивая у него с погона несуществующую пылинку.

Испуг был искренним. Он ничего не понимал — как это? Кто это с ним так? Почему? Зачем? Ребенок, избалованный, взбалмошный, капризный до "не хочу" ребенок, с расшатанными алкоголем нервами. То-то его все время тянуло к обществу нормальных, крепких мужиков с твердым характером. К военным. Он старался подтянуться до их уровня, соответствовать им. Стать своим. Отсюда — и мат, и водка, дикие, но "истинно мужские" в его понимании, поступки. А так — человек он был мягкий, слабовольный. Как говорят — когда злой, когда добрый. Щедрый — готов снять и отдать понравившемуся ему человеку золотые часы. Любит принимать гостей, стол у него никогда не пустует, всегда народу полно. Опять же — воевал, старался. Как говорили потом летчики с кем он служил, Василий безоглядно бросался в бой, старался сбить, летчики, летавшие в ним на боевые задания, частенько снимали у него с хвоста немцев, стрелявших по его самолету. И еще говорили, что помня о Якове, он в боевые вылеты не брал парашют. А это, знаете ли, поступок! Могу ли я его судить? Да и хочу ли? Не мое это дело, у него есть отец. Отец народов.

— Та-а-а-к, разговор, как я вижу, не получается... Ну, давай попробуем начать сначала. Майор Туровцев, Виктор. Командир отдельной эскадрильи асов-охотников. А ты кто таков?

Тут я, конечно, немного преувеличил, асов-охотников в эскадрилье было раз-два, и обчелся, но он-то об этом не знал!

— С-сталин, Василий... Из-звините...

— Вася! — я разулыбался, источая небывалую радость от встречи, — да ты что! Не ожидал, не ожидал! Так что ты мне хотел сказать-то, Васек, а?

— Я-я...

— Вот и хорошо! Вот и здорово! Вставай давай, экий ты неловкий! Да что мы тут пылью дышим! Пойдем-ка ко мне... тут рядом... Пойдем, пойдем! Там себя в порядок приведешь. Не к лицу полковнику ВВС в пыльных штанах рассекать.

В общем, не стал я злодействовать и изгаляться над мальцом. Не прошло и грамм двухсот, как все разъяснилось. Конечно! Об оскорблении ГСС В. Туровцева словами, нечаянно вырвавшимися у Васи, когда он саданулся об проклятую дверь (трах-тарах!) и речи быть не могло! Наоборот! Вася всегда и с большим уважением относился именно к ГСС В. Туровцеву и его славному боевому пути! А уж как он рад личной встрече и знакомству!

— Ну, будем! — Звяк стакана...

— Так вот, Виктор, о чем это я... А-а, вспомнил! Давай за встречу! — бульк...

— Вот ты, Виктор, мужик боевой, вся грудь в орденах, Герой-летчик, а пить, как летчики, не умеешь... — хитренько прищурился Василий. — У нас в авиации знаешь, как пьют? А вот так — первая рюмка пьется за взлеты, вторая — за посадки и за то, чтобы эти показатели совпадали. Третья, всегда, — стоя и не чокаясь — за тех, у кого они не совпали... Служба у нас опасная, сам знаешь — смерть рядышком ходит... Четвертая — конечно, за женщин! Наливай!

— Ф-фух... А что ты тут делаешь? Подбираешь личный состав? Слу-у-шай! А давай я тебе помогу! Я таких людей знаю! Да я в авиации знаю всех!

В этом Вася был абсолютно прав. Он знал очень многих. Поэтому я к нему стал прислушиваться. Вот в этом разговоре и всплыла впервые эта фамилия — Рыбкин. Скромная такая фамилия... И человек, ее носящий, был скромный... Орденоносец, полковник, командир истребительной авиадивизии. А всего-то тридцать второй год ему тогда пошел. Перед самой войной по доносу был арестован. Ага, очередной эквадорский шпион... Но — следствие обломилось. Он ничего не признал, как его ни пытались сломать, а громкого дела, куда бы его можно было "вмонтировать", под рукой у энкаведешников не случилось. Так что расстрела он не заработал, а потерял все свои "шпалы", ордена, был понижен и задвинут... Взамен он приобрел седину на полголовы и легкую сутулость.

— А мужик он золотой! Умница, и опыт у него еще с Испании... Я у него одно время учился. Помоги ему, Виктор! Тебе ведь начштаба нужен? Вот и возьми Тимофеича — не прогадаешь!

Мы с Васей хлопнули по рукам, потом еще по пятьдесят грамм, и, лучшими друзьями, расстались до новых встреч... Век бы тебя не видать...[5]

А капитана Федора Тимофеевича Рыбкина я все-таки нашел. Поговорил с ним и с удовольствием взял к себе. И ни разу потом не пожалел! Мужик был — золото!

* * *

Вот сейчас этот "золотой" мужик и начал занятие по тактике истребительного боя. Я скромно сидел за передней партой.

— Открыли тетради, товарищи офицеры... записываем... "Тактическая схема боя истребительного звена"... звена. Записали? Пошли дальше...

Учить капитан Рыбкин умел. Еще бы! Совсем недавно полковником был, комдивом. Научился, поди... Кстати, надо бы нашего контрика озадачить. Капитана Петракова. Да-да! Плюнул Дима Петраков на роскошную усадьбу и санаторно-курортные условия службы в госпитале, на обилие молодых девушек-медичек вокруг, и прибился он к нам — к суровому мужскому коллективу. И рад, что удивительно! Так вот, надо бы ему намекнуть — пусть пошуршит по своим каналам насчет Рыбкина. Если не звание, так пусть хоть ордена вернут, гады!

— Вопросы, товарищи? — это Рыбкин закончил первую часть своей лекции.

— Товарищ капитан! А расскажите, как вы эти приемы в Испании разрабатывали? Ну расскажите! — заканючила аудитория. Я заерзал на месте в предвкушении интересного рассказа. Федор Тимофеевич был по этому вопросу мастак.

— Ну, что вам рассказать, товарищи офицеры? Такие же мы были, как и вы сейчас... Я имею в виду — молодые раздолбаи без единой мысли в голове! — аудитория восхищенно засопела, готовясь слушать дальше. Некоторые летчики гордо, как орлы-стервятники, поводили вокруг головами, мол, вот мы какие! Орлы!

...за задними столами молча, огромными и недвижимыми кондорами с седых вершин Анд, сидели три битых жизнью птаха — Извольский, Кузьмичев и мой Вася. Почти прикрыв веки, то ли от излишней мудрости, то ли от презрения к пищащим в учебном классе теплым, желтым цыплятам, в которых, призывно пульсируя и волнуя сердце хищников, гуляла молодая и такая вкусная кровь, мои асы внимали старому боевому соколу...

— Я прибыл в Испанию, когда уже нам дали И-16... — помолчав, капитан Рыбкин продолжил, — хотите — верьте, хотите — нет, но первые бои наши летчики вели знаете, на чем? Не догадаетесь! На "Ньюпорах"!

Класс недоверчиво забурлил.

— Да-да, товарищи офицеры! На "Ньюпорах"... — Рыбкин примолк, припоминая...

— Мне Прокофьев потом рассказывал... Они тогда на бомбардировщиках "Бреге-19" летали. Скорость — аж 120 километров в час! Представляете? Да, 36-й год... А их на возврате, они уже к аэродрому подошли, атаковала пара "хейнкелей"...

Но тут неожиданно появилась четверка "Ньюпоров". Триплан "Ньюпор", с пулеметом, стрелявшим поверх винта, скорость всего 150-160 км/ч, слышали, небось? Ему место было — в музее. Первой мировой войны... Правда, эти "Ньюпоры" были поновее, конца двадцатых годов, "Ньюпор-52" называется, но все равно — старье и хлам! Однако летчики на нем сражались, и благодаря беспредельному мужеству одерживали победы. Так вот. Отбили "Ньюпоры" нападение на наших бомберов. Сели — глядь! А из "Ньюпоров" лезут Копец и Ковалевский, еще чех и серб какой-то. Ну, да... Тот самый Копец, командующий авиацией Белорусского особого военного округа, который застрелился в своем кабинете на второй день войны... А на самолеты-то было страшно смотреть — сплошное решето, настолько они были повреждены. Вот, так-то. На "Ньюпорах", х-ха! — капитан Рыбкин недоуменно покачал головой, как бы и сам не верил в им же сказанное.

— Еще! Еще, товарищ капитан! — просительно загалдели цыплята.

— Еще? Было и еще... Наши летчики, приехавшие в Испанию, конечно, были хорошими летчиками. Все же отбирали их особо. Все отличники боевой подготовки, все хорошо пилотировали и метко стреляли. Считались у себя в частях мастерами воздушного боя! Во как! А в Испании... Чего, казалось бы, проще — попал на фронт и проявляй свое умение. Однако на войне дело обстояло совсем не так...

— Фронтовая обстановка ставит перед летчиком новые вопросы и ответ требует немедленно, пока ты еще жив. А не ответишь — то и жив не будешь... Прежде всего, речь идет о тактике. В учебных боях в своих полках мы ведь "сражались" со своими же товарищами, на однотипной технике с одинаковыми летными характеристиками. Ну — вираж, там, набор высоты в боевом развороте... Наши "противники" и мы вели учебные бои по единой тактической схеме. Верх часто одерживает более сильный, но не более грамотный, умело использующий недостатки противника.

А во фронтовой обстановке тактику соперника еще надо разгадать. При любом превосходстве сил нельзя считать врага ни слабее, ни глупее себя. В самой схватке будет поздно исправлять собственные ошибки. За них придется расплачиваться кровью, а то и самой жизнью.

Рыбкин помолчал и продолжил.

— Воздушный бой — творчество летчика, соединенное с отработанными навыками. И его выигрывает тот, кто в совершенстве владеет техникой пилотирования, машиной, чувствует ее и работает вместе с ней воедино. В бою ситуация меняется за доли секунды, а решение из доброй сотни вариантов нужно принять всего лишь и мгновенно...

— И вот все мы — и Паша Рычагов, и Анатолий Серов, и комэск Гусев, да все! — махнул рукой Рыбкин, — тут и стали "теоретиками воздушного боя"! А как же! Жить захочешь — не только теоретиком, академиком станешь!

— Вы думаете, "эшелонированное" построение наших истребителей в воздухе, это сейчас придумали? Да нет. Там еще, в Испании мы это делали... Как и строй пары там опробовали и приняли на вооружение. Как и обязательный "захват" высоты...

— Так вот, Паша Рычагов первым и начал бороться за высоту. Тут дело все в том, что у И-16 была лучшая энерговооруженность. Наши победили в соревновании тактико-технических характеристик самолетов: высоту 5000 метров итальянский "фиат" набирал за 10 минут, немецкий "хейнкель" за 8, а "И-16" — всего за 6 минут. Избыток мощности обеспечивал "Москас", как называли испанцы наши истребители, еще и контроль дистанции в бою — летчик мог быстро сблизиться с противником, отстреляться, а потом и оторваться от него после атаки. В конечном итоге достоинства техники позволили нам высоту выиграть. А кто захватил высоту, тот... что товарищи?

— Диктует противнику свою волю, товарищ капитан! — почти, что хором заорали слушатели.

— Точно! Но тут на стороне мятежников появились немцы на "Мессершмиттах". А они превосходили наши "И-15" и "И-16" в основных компонентах, относящихся к бою: в скорости, скороподъемности и мощности огня. Немцы определили и новую тактическую схему, которой жестко придерживались в групповых воздушных боях.

Во-первых — обязательное начальное преимущество в высоте. Не будет высоты — немец в бой не полезет.

Второе. Все атаки только сверху, с последующим занятием исходного положения на высоте — серия вертикальных маневров...

Вот, значит, откуда у немецкой тактики ноги растут! Консерваторы, однако! Раз выработали — от правила ни шагу. Мы-то погибче будем...

— ...Третье — стрельба с больших дистанций, превышающих дальность эффективной стрельбы с наших истребителей.

В-четвертых — самое для них характерное, для стервятников. Стремление "подбирать" одиночек — подбитых и раненых летчиков, оторвавшихся от строя и вышедших из боевого порядка после первой их атаки сверху вниз. В продолжительный маневренный бой "мессершмитты" не ввязывались, ибо преимущества во времени и радиусе виража было у нас.

Вот посмотрели мы, прикинули... анализ ситуации показывал, что воевать по-старому уже нельзя. И сразу же после первых схваток с "мессершмиттами", командиры эскадрилий Девотченко, Гусев, Еременко выработали новые тактические приемы, два из которых и дали положительные результаты...

В каждой эскадрилье выделялось две пары наиболее подготовленных и физически крепких летчиков. Они занимали место на 1000-1200 метров выше общего боевого порядка и несколько сзади. Обязательное условие: быть еще выше противника в исходном положении, первым обнаружить его, в завязавшемся бою сковать "мессершмиттов" в маневре, предотвратить атаки сверху за счет сохранения постоянной огневой поддержки в паре. "Высотная" группа получила у нас название "чистильщиков", в нее включались настоящие асы. Тяжело там было летать, в этой группе...

— Но — справлялись, знаете ли! — Рыбкин улыбнулся. — Те мессера были, конечно, поскоростнее наших "ишачков", но не так уж и критично. Можно было его в бою поймать. А маневренность была лучше у нас. Оружие примерно равное. Так что, давали мы им прикурить! Тыкали их носом в землю! Не последнее место занимал и психологический фактор — учет морального состояния противника. Как тогда нам говорил командир эскадрильи Платон Смеляков, пилоты "Мессершмиттов", при хорошей слетанности и уверенном пилотаже, не забывают, что под ними чужая, испанская земля, и погибать им здесь совсем ни к чему. А итальянцы еще меньше немцев шли на риск. Чаще всего их приходилось вынуждать на бой, в меньшинстве или на невыгодных условиях они в драку никогда не лезли!

— А вот, если эти "рыцари неба" тебя поймают — подбитого, да раненого... — Рыбкин посуровел. — В одном из боев под Мадридом был сбит командир отряда Володя Бочаров. И никто, главное, не заметил — прыгнул он или нет? Разбился или сел...

Несколько дней мы ничего не знали о его судьбе. Искали его испанские товарищи, конечно, но...

Но потом над Мадридом с самолета фашистов на парашюте был сброшен ящик, в котором находился труп разрубленного на куски человека, завернутого в окровавленную простыню. В записке написано на русском языке, что так будет с каждым захваченным коммунистом. Саша Александров откинул простыню, посмотрел, и сказал: "А вот и Володя..." Это был Бочаров. Вот так-то, ребята...

Я помнил об этом из тех книг, которые читал в юности. А теперь вот удалось услышать об этом варварстве от участника события и непосредственного свидетеля.[6]

Представляете себе этих "общечеловеков"? Высококультурных европейцев, "офицеров и джентльменов", истинных католиков и верных сынов церкви, рыцарей "Антикоминтерновского пакта", крестоносцев, выступивших на бой с нечестивыми варварами, с хеканьем рубящих мясницкими топорами "грязную русскую свинью"? Вот и я о том же...

Да что я, я простой барон. Тут бы и сам Тур загнал бы врагу пулю в лоб, или сжег бы в пепел, но рубить топором мертвого врага не стал бы... Получается — дикари мы, русские. Тянуться нам за просвещенным Западом и тянуться. Погодите, суки, скоро дотянемся... До самого горла... Когда в Берлин войдем.

Я встал и громко сказал: "Занятие закончено! После перерыва поговорим про стрельбу в воздухе. Перекур!"

Глава 10

Как мы договорились с капитаном Рыбкиным, следующее занятие должен был вести я. Темой его была воздушная стрельба. Вопрос достаточно сложный и труднообъяснимый. Нет, конечно, в летных училищах теорию воздушной стрельбы нам всем читали. Были и наставления, таблицы и тренажеры, все вроде было... Но вот стреляли летчики все по-разному. Да и я сам... Воздушным снайпером, честно говоря, я не был. В ходе боев у меня наработались некоторые приемы стрельбы, но все это очень личное, и будет ли мой опыт востребован и понятен, я не представлял. Были у меня любимые приёмчики — например, дырявить месс, когда он уходил на вертикаль и "зависал" в верхней точке, теряя скорость и возможность маневра для уклонения от моей очереди. Ну, что же тут сложного? Тут любой попадет, скажете вы! И будете правы и не правы одновременно. Да — попадет-то любой, но вот построить маневр так, чтобы заставить месса бежать на высоту, поймать его на вертикали, успеть выйти на дистанцию стрельбы — это требует определенного опыта и, не буду скромничать, мастерства. А еще — мне хорошо удавалась стрельба по немцам на виражах. Из-за постоянного смещения самолета в вираже по дальности, высоте и ряду других характеристик, у немцев возникало чувство определенной уверенности, что преследующий его противник не попадет. А я попадал. Потому что много тренировался — и там, в авиасимуляторе, и здесь — на войне. Ну, да ладно...

Итак — занятие. Сказать, что я как-то особо к нему готовился — так нет. Материала было мало. Вот, например, как тогда писались рекомендации по воздушной стрельбе:

"...враг обнаружен. Он показался сзади сверху со стороны Солнца, чтобы быть менее заметным. Вы видите пока лишь два пятнышка, теряющиеся иногда в лучах Солнца. Надо полагать, что эта пара истребителей.

Движением пальца снимаете оружие с предохранителя и следите за приближающимся врагом... Наконец, уже отчетливо видны силуэты обеих самолетов — это известные вам одноместные истребители, обладающие скоростью около 700 км/час. Ловите ведущего в прицел. По количеству дальномерных штрихов, занимаемых размахом самолета-цели, видите, что дальность до цели еще велика, и открывать огонь рано. Цель приближается; вот уже вас отделяет от нее 1000 м, затем 800 м. Одним из известных вам способов подсчитываете нужное упреждение и совмещаете оружие с прицелом так, чтобы цель оказалась на расчетном расстоянии от перекрестия прицела, а ее ось была направлена в перекрестие.

Уточняете наводку и нажимаете на спуск. Короткая очередь, и вы видите, как огненные нити трасс прошли впереди и ниже цели. Враг открыл огонь. Вводите поправку и даете длинную очередь. Враг продолжает стрелять. Теперь расчеты вести некогда. Используя навыки, приобретенные тренировкой, вы учитываете изменения в условиях ведения огня, даете одну очередь за другой, вводя поправки по трассе. И вот, наконец, огонь ведущего оборвался, мотор самолета задымил, и он отвалил в сторону. Немедленно переносите огонь на ведомого. Но тот, потеряв ведущего, удачным маневром вышел из боя. Атака отбита".

Ну, и как вам? Все понятно? Опять — пристрелочные очереди и корректировка огня по своим трассам... Вот и я о том же... А я учил своих летчиков бить в упор.

— Садитесь, товарищи офицеры. Приступим. — Я оглянулся — доска была чистая, мел лежал на месте, влажная тряпка тоже присутствовала. — Итак, как мы будем стрелять... Давайте рассмотрим какой-нибудь пример и обсудим его. Представим себе бой... Вы видите, что немец сел на хвост нашему истребителю. Они летят под прямым углом к вашему курсу...

Я подошел к доске и стал рисовать примерную схему.

— Вот наш истребитель... за ним — фашист... вы идете наперерез. Скорость... — я на минуту задумался. Какая скорость? Как считать? Дело в том, что математик из меня никакой! Ну просто ноль без палочки... Что-нибудь, что делится на шестьдесят минут... 540? Или 480? 540 высоковато, пожалуй... — Скорость — 480 км/час.

Черт! Делить-то надо не на 60 минут, а на 3600 секунд! Вот, млять! Сколько же это будет? А ну, сознание, выручай! Помучившись, я проставил цифры.

Скорость самолета противника — 133,3 метра в секунду, скорость снаряда 700 м/сек, длина месса примерно 8,6 метра, значит... значит — упреждение мы выносим на 1,5 корпуса. Лучше — на два, и стрелять начинаем на мгновение раньше, чем требуется. Так, скорострельность пушки — 10 выстрелов в секунду, очередь — 10 снарядов, что же у нас получается?

Твою мать! Что же у нас получается? А получается, что вероятность попадания — лишь один снаряд, да и то — при условии, что вы сделали все правильно! А скорее всего — вы просто промажете и не попадете ни одним снарядом! Вот гадство! И что же теперь делать? Я с лучезарной улыбкой обернулся к слушателям.

— И получается, товарищи, что вы зря сожгли десять снарядов, потому, что попасть при таких условиях стрельбы практически невозможно! Можно только случайно! Но напугать вы немца напугаете. Как показывает практика, от заградительной очереди он сразу же уйдет вверх...

Тут в классе кто-то отчетливо сказал "Пилять!", и я грозно сдвинул брови...

— Старший лейтенант Черкасов!

— Я! — вскочил с места худощавый, если не тощий, старший лейтенант с глазами честного жулика на благородном лице. Вот подарок-то!

— Не следует ругаться с кавказским акцентом, подставляя своего товарища — старшего лейтенанта Парикянца! Получите взыскание!

— Есть, взыскание! — старлей, довольный как слон устроенным представлением, уселся на место, а я вспомнил, как познакомился с "тремя бандитами", как их охарактеризовали в кадрах.

Три друга, три старших лейтенанта — Сергей Черкасов, Серега Парикянц и Юрий Лесных. Когда я впервые увидел их хитрющие морды, я, почему-то, сразу вспомнил американскую комедию. Называлась она как-то так — "Los Tres Banditos", что ли? Там еще Стив Мартин играл, и Чеви Чейз, по-моему... Эта святая троица были пьяницы, хулиганы и дебоширы — клейма негде ставить! Замечаниями и выговорами были обклеены по самые ноздри. Но — летчики отменные. Боевые, злые, нацеленные только на победу. А еще... Еще они здорово напоминали мне моих друзей-офицеров из нашего славного охотколлектива. Просто — один в один! Что с ними делать — ума ни приложу! Как оказалось, — топтать ногами я их буду уже сегодня вечером.

— Теперь рассмотрим наиболее типичный случай — вы выходите противнику в хвост... Расчетная дальность стрельбы по прицелу ПБП-1а — 400 метров. С учетом баллистики пуль авиапулеметов ШКАС, УБ-12,7мм и снарядов авиапушек ШВАК, Б-20, и Н-23, разумеется... Только мы на 400 метров стрелять не будем. А будем мы стрелять "по заклепкам". То есть — видишь заклепки, а это метров 60-70, тогда и стреляй. Максимум — 100 метров, товарищи! Да, "звеньевые", скажите оружейникам, чтобы оружие пристреляли именно на сто метров! Пулять в воздух мы не будем! А тренироваться будем по кинофотопулемету, их на наши истребители уже устанавливают...

Эх, был бы тут Интернет, дал бы я летчикам почитать статью советского аса — Арсения Ворожейкина, "Заметки об огневом мастерстве"! Вот стрелял мужик! Ночью, по конусу (а конус — это такой мешок из авиационного перкаля, шесть метров длиной и метр в диаметре) Ворожейкин из 60 выстрелов, положенных по нормативу, попадал в конус 51 пулей, хотя для оценки "отлично" требовалось всего пять попаданий! В боях он сбивал самолет противника одной-двумя очередями, а его ведомые на один вражеский самолет тратили весь боекомплект.

Я только начал рассказывать летчикам о правилах стрельбы, наработанных Ворожейкиным, как дневальный вызвал меня к телефону. Меня приглашали в Москву.

— Капитан Извольский! Продолжайте вести занятие. Я в штаб, буду поздно...

* * *

Водитель моего (ну, как моего — нашего, нашего, эскадрильского) "Доджа", старшина Петрович, действительно — "старшина", мужику было, наверное, лет 55, степенно и без выкрутасов загнал это раритетное (для меня) чудо на задний двор и заглушил мотор.

— Все, Виктор Михалыч, приехали. Просыпайтесь!

Я обвел задний двор нашей казармы мутным взглядом. Устал...

— Чо, Петрович, приеха-а-а-али? — не удержавшись, зевнул я.

— А то ж! У нас порядок в танковых войсках!

— В авиации, Петрович! В авиации. Побойся бога! Которую неделю уж служишь...

Бывший мехвод танка "Т-34", орденоносец и "погорелец" Петрович, чудом выживший в бою под Прохоровкой, только нахмурил изуродованный послеожоговыми рубцами лоб, и что-то буркнул. Было ясно, что свои танковые войска он на какую-то там "драную" авиацию не променяет никогда. Вот, только оклемается малость — и снова сядет за рычаги любимой "тридцатьчетверки". А пока... Пока надо терпеть. Терпеть, когда к командиру эскадрильи, Герою Советского Союза майору Туровцеву пацаны-летчики обращаются просто издевательски для требований Устава — Ви-и-ктор! Не товарищ майор, а — Ви-и-иктор! Тьфу! Терпеть, что каждый вечер летчики сначала пьют водку, а потом спят на кроватях, в номерах на четыре человека, на чистых простынях... А не как ты, на фронте — на масляной броне "тридцатьчетверки" или вообще — на сырой земле, под ее родимым, теплым брюхом...

— Не дергайся, Петрович... Дай-ка... Сейчас боль уйдет... боли нет... нет боли, Петрович. Петрович!

— А?!

— Все-все! Скоро вернешься в свой полк, старшина. Мы на фронт, и ты... на фронт. И не злись ты на летчиков, Петрович... Горим мы так же как и танкисты... Заживо горим... Только вы — на земле-матушке, а мы в небе...

— Да я ничего... — засмущался старшина.

— Вот и хорошо, что ничего... Ничего не понимаю... Отбой уже был?

— А то ж! Двадцать три двадцать уже...

— А кто это, интересно, в каптерке свет жжет, а Петрович?

Петрович мошеннически начал прятать честные глаза.

— А мне откеда знать, Виктор Михалыч?

— Ну, да. Ну, да... откеда... На самом-то деле? Ну, ладно — закрывай машину, иди отдыхать. Завтра — как всегда... Да! Автомат — в дежурку! Что ты его таскаешь с собой? Не на фронте же!

— Есть, товарищ майор! А личное оружие всегда должно быть с бойцом. — Петрович насупился и начал обходить и оглаживать свой любимый рыдван, а я, беззвучным шагом индейца племени... Вот, черт! Какого же племени-то... Племени "Red Bulls"? Нет, скорее, — "Red Bаlls", во! — начал подкрадываться к вигваму... тьфу! К каптерке бледнолицых.

Была у меня в биографии такая забавная вещь... Сразу после окончания института меня оставили преподавать на кафедре... неважно, какой. Важно, что на кафедре. Своего, естественно, факультета. Боже мой! Не прошло и месяца моей работы ассистентом кафедры, как я, наконец, понял, какие же мы, студиозусы, были дураки! Кого мы хотели обмануть! Зубров институтской профессуры, которым все наши ухищрения были видны, как на открытой ладони! Да они на раз читали нас, как под рентгеном! Еще в момент первичной разработки нами той или иной каверзы!

Вот и сейчас. Скрадывая эту бледную немочь, которая ушла из кубриков в каптерку, чтобы от входа не было видно света в окнах, я трагически задумался — как мельчает молодежь! А вот мы, в свое время, конечно...

Что делали мы в свое время я не додумал. Пришло время действовать. Судя по бормотанию, слышимому из-под двери, звяканью пузырей и тонкому хихиканью, в каптерке были "лос трес бандитос" и Васек Трубачев, тьфу ты! Сталин, конечно! И кто кого совратил дисциплину хулиганить, я не знал.

А значит — "мстя моя" будет страшна. Я достал свой "Вальтер", и загнал пулю в ствол... Ну, сейчас я вас пугану, гадёныши! До приятного и теплого ощущения в штанах!

— Из чего там потолок... — пытался вспомнить я, примеряясь как мне лучше вышибить дверь, — не было бы рикошета... Ну, давай, Тур, мочи гадов!

"Бабах!" Хлипкая дверная защелка не могла, конечно, удержать ярость и боевой порыв сына бога! Дверь, сметенная могучим ударом, распахнулась настежь! Ого-го! Я могуч и силен! Я бы плавно перетек в каптерку, наводя ужас на насильников над положениями Устава, но — проклятая дверь! У-у-у! Она, ударившись об косяк, резко пошла назад, попав мне, что характерно, прямо по носу...

От неожиданности и боли я выстрелил... Немного раньше, чем планировал. Но — попал хорошо! Опыт не пропьешь!

Попал я точно в потолок. Точнее — в фарфоровый ролик, удерживающий витой шнур электропроводки. Вот сейчас я точно понял, что евроремонт и скрытая проводка — это есть хорошо. Потому, что на поле боя стало плохо!

Чертов ролик привел к тому, что почти что выигранную битву под Ватерлоо я чуть не проиграл. Долбаная пуля все-таки срикошетила, ударила в батарею парового отопления, расколола чугунёвую трубу, отскочила — и разбила две водочные бутылки, стоящие на полу.

Сидевших за столиком бандитос и Васька снесло на пол. Они попадали, как битые "влет" вальдшнепы. Поле боя и так было за мной, но последнюю точку поставил все же Петрович... А я было по него забыл. А зря... Герой-танкист — он и в авиации герой! Лучше бы я его отправил куда-нибудь подальше. Воевать с Японией, например... Но это еще впереди. А сейчас битый жизнью и опытный боец Петрович стремительной танковой атакой залетел в каптерку на мой выстрел с автоматом в руках и дал очередь в потолок, сопровождая все это простым, но очень убедительным ревом: "Лежать, су-у-ки! Всех порву! Граната!"

Все бы было тихо-мирно... Но с гранатой Петрович палку, честно говоря, перегнул! Непривычные к танковым атакам, летуны, "взбледнувшие" от осевшего на них мела потолочной побелки, завизжали и... сиганули в окно! Я обмер! У меня даже нос перестал болеть! Со страхом выглянув в окно второго, к счастью, этажа, я увидел барахтающихся на газоне нарушителей дисциплины.

Тут в коридоре раздался грохот и, в одних трусах и сапогах, но с "ТТшником" в руках в каптерку ворвались "лос капитанос" — доны Извольский и Кузьмичев. За ними подпрыгивал мой Вася. Хорошо, что у них не было гранат! Это, я вам скажу, просто счастье!

— Старшина! Вяжи гадов и тащи их на допрос. Товарищи офицеры, а где ваши штанишки с помочами, а? — ядовитым голосом обратился я к капитанам, пряча нос от их ошалевших взглядов. — А ну, привести себя в порядок! Бе-е-гом, марш! И успокойте там народ! Отбой ведь!

С топотом бегущего по просторам прерий стада мустангов, капитанов и Васю вынесло наружу. Я потрогал нос и приготовился к "экстренному потрошению" захваченных в плен бледнолицых. Но тут в коридоре вновь раздался грохот сапог. Веселая ночка... Интересно — какое будет утро...

Теперь в каптерку ворвался местный летеха с красной повязкой "Помощник дежурного" на рукаве. Его тылы прикрывал солдатик из караула. То, как он крутил стволом своего автомата, привело меня в ужас.

— Эй-эй, боец! Убери ты свою пушку от греха! Еще нам тут Курской битвы не хватало!

Лейтенант обернулся, мигнул, и солдатик выскочил за дверь.

— Что это было, товарищ майор? — подозрительно осведомился лейтенант. — Что за пальба по ночам?

— Да так... ничего особенного... Учебные стрельбы, лейтенант. Все под контролем! — хоть это я сказал с уверенностью в голосе, червь сомнения меня, все же, точил. — Автомат упал с гвоздя. А был на боевом взводе, вот и грохотнул очередь. Все живы-здоровы. Иди, иди! Мы тут сами разберемся...

— Да-а-а? — с сомнением протянул летеха, но послушался. Он понимал — что с нас возьмешь? Не сегодня-завтра нам лететь на фронт. Да и наша эскадрилья вызывала толику уважения.

Лейтенант исчез, зато на сцене появились арестанты...

А они на самом деле были "бледнолицыми". От испуга. Точнее, на Васе Сталине, например, лица вообще не было. Лучше всех было Юрке Лесныху. Этот гад успел нажраться до такого состояния, что лишь улыбался, пряча щелочки глаз в толстые щеки, и пытался облобызать своего конвоира. Рядом, пытаясь свести глаза к носу, мотылялся, периодически икая, Серега Парикянц. Получалось у него это плохо. Я имею в виду — свести глаза вместе. Икал Серега просто замечательно!

Вот вы, дорогие читатели, наверное, скажете — что-то ты, брат, много говоришь о водке и пьянках. А что делать? Нет, я понимаю, что здесь, в этом времени пьют, и пьют крепко. Да и война еще, смерть рядом... А в авиации вообще пили много. Помните, безголосый Крючков в какой-то комедии хрипел веселую песню про трех танкистов? "Три танкиста, три веселых друга!"

Ага! А летуны переделали эту песню, и орали ее на пьянках примерно так:

"Три танкиста выпили по триста,

А гордый сокол хлопнул восемьсот!"

Ну, восемьсот — не восемьсот, но что-то близко к этому. Люди сейчас здоровее, генофонд лучше. Хрустальных рюмок, коньячных бокалов, конусов под мартини нет. Все пьют из граненых стаканов. Если пьют культурно, интеллигентно, то наливают по спичечному коробку. Лежа на ребре коробок показывает уровень, равный, примерно, граммам 50-ти, а стоя вертикально — 100. Это если культурно... А если — как душа просит, то могут и всклень... Меня как-то подловили. И вспоминать не хочу. Вот по этому я и работаю "под прикрытием". Под коньячным прикрытием. Типа — командир пьет только хороший армянский коньяк! И не пьет даже — дегустирует, вдумчиво наслаждается! Неожиданно это дало мне лишние бонусы и прибавило авторитета за столом. Я стал слыть ценителем, точно знающим меру, и никогда не теряющим голову от пьянки командиром...

Что-то я заболтался... Что же мне с этими гадами делать?

За что мне это наказанье?

За что, о боже мой! За что, за что, о боже мой! Поняв, что я уже напеваю какую-то оперетку, я сурово сжал зубы. Сквозь них я и задал свой первый вопрос.

— Ну, граждане бандиты, хулиганы и алкоголики! Перед расстрелом вам предоставляется последнее слово. Кто будет говорить? — не поняв серьезности момента, честный служака Петрович саданул стволом автомата тощего гада, Серегу Черкасова.

Худой Черкасов вырабатывал в себе "военную косточку", смотрел хмуро и старался говорить басом. Вырабатывал, стало быть, еще и "низкий командный голос".

— А чё, товарищ майор? А мы ничё... — сидели тихо-мирно, никому не мешали...

— А чё сидели-то, родной? — ласково спросил я.

— Решили отметить освобождение города Орел от немецко-фашистских захватчиков, товарищ майор!

Тут мне уже не хватило воздуха.

— Молча-а-ать! Смирно! Орел освобожден в начале августа, а сейчас уже 25 число, считай — месяц прошел! — я постарался взять себя в руки.

— Значицца, так, ребяты! Как вы ко мне пришли — так и уёб... уйдете отсюда. Я многое могу понять и простить, но такого... Нам через три недели на фронт, такой балласт мне даром не нужен. Служите, ребяты, в тылу. Пусть на вас ассенизаторы свои телеги возят. Устал я от вас. Ремни с оружием снять! Старшина, прими... Отведи их Петрович, в кубрик, к чертям собачьим. Не хочу я на них время тратить. Без толку это... пошли, пошли. Полковник, а вы куда? Вы ляжете прямо тут, на полу. Вопросы?

— Виктор... — начал канючить полковник Сталин.

— Я тебе не Виктор, млять! Я тебе командир боевой эскадрильи майор Туровцев! Совсем с этим отребьем зенки залил! Не будешь тут спать — пошел на хрен! Петрович, проводи!

Петрович засмущался. Все-таки фамилия Сталин была для него связана с кем-то другим. Тут, мягко выпроводив Петровича в коридор, в комнату зашел капитан Извольский.

— Командир, ты...

— Нет, Кирилл! Нет. Сегодня для них кредит кончился. Спишу нахрен! Не нужны они, такие... Сам же видишь...

— А ты выйди, Виктор, посмотри... — поманил меня пальцем Извольский.

Я нехотя вышел в коридор. Вдоль стеночки стоял весь личный состав эскадрильи. В строю и в полной форме. Перед ними, на коленях, без ремней, стояли три бандита. На их мордах я заметил следы от слез...

— Товарищ майор, не гоните... — глухим, низким и безжизненным голосом попросил старший лейтенант Черкасов. — Не жить нам иначе... Мы клянемся... Вот, на коленях, перед людьми клянемся, что все...

Я хотел верить и не мог верить. Кирилл кивнул, можно. Дима Петраков показал бандитам кулак и подмигнул мне — можно. Капитан Рыбкин кивнул — можно.

— Пошли вон! К себе, в кубрик. Завтра я вам определю наказание. Всем — отбой! Мухой!

Вот, такие вот у нас тут шутки и пляски бывают, ребята!

* * *

Вот так, вот. Я вспомнил прошедшую ночь. Ни дня без шутки и без приключений!

А потом было еще одно приключение, о котором я просто обязан вам рассказать...

Дело было так. Я стоял на крыле "Яка-третьего", давая указания старлею Кулагину перед учебным вылетом. Стараясь перекричать рев мотора, я орал: "...И больше — ничего! Понял? Строго по намеченному плану! Ты еще не владеешь самолетом в должной мере, понял? Ну, давай!"

В это время в сознание пробилось понимание того, что мотор яка издает какое-то бибиканье, совсем как автомобиль. Я недоуменно прислушался, а потом оглянулся.

Через бетонку, на бешеной скорости, к нам мчался краса и гордость нашей в/ч — автомобиль "Додж 3/4". Держась за лобовое стекло и размахивая рукой, как краснофлотец, семафорящий на мостике линкора "Октябрьская революция" сигнал "Приступить к выдаче винной порции!", в машине подпрыгивал и что-то орал наш всегда выдержанный начштаба капитан Рыбкин.

— Пошел! — крикнул я летчику, спрыгнул с крыла, и, придерживая фуражку рукой, побежал навстречу "Доджу". Сзади меня мягко подтолкнул поток воздуха от винта истребителя, и рев мотора стал быстро удаляться.

— Ну, что еще, Федор Тимофеевич? И вы туда же? Смерти моей хотите?

— Товарищ майор! Прыгайте в машину! Срочно! И быстрее, пожалуйста! Там Сталин звонит!

— Васька? Да пусть звонит. Хрен ли ему еще делать! А что он сам не зашел в штаб?

— Какой Васька?Несколько идиоматических выражений, присущих средней полосе Российской Федерации.

— Сам звонит! Сам!Еще несколько выражений, находящихся в употреблении на всей территории бескрайнего СССР.Скорее же! — просто-таки застонал обычно выдержанный НШ.

Совершенно ошалев, я полез в машину. Как мы домчались до штаба и телефона, я не запомнил. Просто "Кэмел-трофи" какое-то!

— Слушаю, майор Туровцев! — загнанным лосем я выдохнул в трубку спертый в легких воздух. Трубка немного помолчала, потом в ней что-то щелкнуло, и я услышал...

— Здравствуйте, товарищ Туровцев... Это Сталин... — раздался глухой, размеренный и совершенно не окрашенный какими-либо эмоциями голос.

— Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий!

— Ну-ну, товарищ Туровцев, нэ надо так кричать... Несмотря на то, что ви на аэродроме, а я в Кремле, я вас достаточно хорошо слышу... — чувствовалось, что Сталин ухмыльнулся. — Ви можете обращаться ко мне просто — товарищ Сталин... Думаю, Верховному Главнокомандующему, Маршалу Советского Союза товарищу Сталину этого будет вполне достаточно. Нэ стоит излишне напирать на собеседника высокими званиями, нэ так ли, майор Туровцев?

— Я считаю, товарищ Сталин, что обращение "товарищ", впервые появившееся в Советском Союзе, самое высокое звание и есть...

Сталин помолчал.

— Я нэ ошибся в вас, товарищ Туровцев... — слово "товарищ" ИВС явно выделил своей интонацией. — Ви правильно, по-коммунистически, по-советски, мыслите... Но — о деле... Вчера я выслушал просьбу полковника Сталина направить его служить в вашу эскадрилью. Что ви на это скажэте?

— Это невозможно, товарищ Сталин! Для полковника Сталина в эскадрилье нет штатной должности!

— Нэ надо рубить с плеча... Всегда полэзно чуть-чуть подумать, товарищ Туровцев... Или ви хотите сказать, что нам следует разжаловать полковника Сталина в капитаны?

— Никак нет, товарищ Сталин! Я ему звезды на погоны не давал, не мне это и предлагать. Скажу вам откровенно, почему я считаю невозможным использовать полковника Сталина в качестве боевого летчика нашей эскадрильи. У него нет необходимых навыков и опыта, он излишне много пьет, у него неустойчивое психическое и нервное состояние, слабая личная дисциплина. Он не готов к боестолкновениям с высококвалифицированными фашистскими летчиками!

— А ви, стало быть, готовы? — чувствовалось, что отец обиделся.

— А я, товарищ Сталин, к этой должности и к этому опыту от самого Сталинграда, через бои, ранения и смерть друзей шел. Да и на фронте, в боях, я не пару недель провел, товарищ Сталин... — уступать и прогибаться ради "счастья" получить Васю в напарники я не хотел.

— Харашо, нэ будим об этом... Ви правы, товарищ Туровцев, но ведь это не все, что ви хотели сказать?

— Не все... Я не могу себе даже представить, что в моей эскадрилье, в результате моего попустительства, может погибнуть недостаточно подготовленный к бою с фашистскими асами сын руководителя партии и страны... Василий Сталин — не просто полковник ВВС, он еще и определенная политическая и пропагандистская карта, товарищ Сталин!

Сталин долго молчал. Так долго, что я даже переложил трубку из вспотевшей правой руки в левую. Оглядевшись, я увидел совершенно обалдевшего Рыбкина, телефониста и контрразведчика Диму.

— А ну, брысь все отсюда! Мухой! — зажав микрофон телефонной трубки рукой, шуганул я сослуживцев, сделав страшные глаза и нахмурив брови.

— Харашо! — неожиданно прорезался ИВС. Почему-то его грузинский акцент стал более отчетливым. Злится, что ли? — А что ви предлагаете, товарищ Туровцев? Ви же тоже командир и руководитель? И ви нэ можете нэ понимать, что у полковника Сталина должна быть определенная фронтовая биография? Которая нэ будет бросать тень на... как ви сказали? На "руководителя партии и страны"? Ваши предложения, товарищ Туровцев?

Теперь завис я. В мозгу лихорадочно крутились варианты ответа Верховному. У-ё-ё! Ну, за что же это мне — такие вот игры! Крути барабан и угадай букву, мать его... У-у-ё! Ё... А хотя... Да! Есть такая буква! Есть!!!

— Есть одно предложение, товарищ Сталин! В бой я его не возьму, ему нельзя ни быть убитым, ни попасть в плен... В плен — особенно! Это ясно. Но в нашей эскадрилье, как мне кажется, есть одна должность, которую я могу предложить полковнику Сталину... Если он согласится, конечно. Нам придан военно-транспортный самолет "Дуглас". Вот командиром экипажа этого самолета полковник Сталин и мог бы стать. Со своей стороны скажу так — я его подтяну в пилотаже и несколько раз слетаю с ним... Над нашей территорией и под прикрытием эскадрильи, конечно. Думаю, полковнику Сталину будет не лишним иметь 3-5 сбитых немецких самолетов на своем боевом счету. Для будущего служения Родине в новых должностях... Большего для него я сделать не могу. Эскадрилья должна решать свои задачи, а не решать проблемы полковника Сталина, товарищ Верховный Главнокомандующий!

Ждать ответа Сталина почти не пришлось.

— Харашо, товарищ Туровцев... Вижу — ви по-своему упрямый, но искренний человек... И, главное, — думающий человек и руководитель. Это хорошо! В этом вопросе я склонен вам доверять... — пауза, сипение трубки. Гляди — он уже трубку успел раскурить, пока я тут метался, как белка в колесе.

— Я уверен, что ваше предложение полковник Сталин с благодарностью примет. А Верховный Главнокомандующий Маршал Сталин будет рад первым поздравить Героя Советского Союза майора Туровцева со второй Золотой Звездой! Указ скоро будет подписан... Рад, что могу вам сказать это первым. Заочно я с вами знаком с того очерка... про Сталинград... Симонова. Рад, что я в вас не ошибся.

Как и писали о нем в своих мемуарах наши маршалы, Сталин, не попрощавшись, положил трубку. Уф-ф! Ёкарный бабай! Вот не хватало мне этого звоночка для полного счастья, твою мать!

Я вытер рукавом трудовой пот на лбу и без сил развалился на жестком стуле, стоявшем у стола с телефоном. За дверью, робкими мышками, скребся личный состав. Не до вас мне сейчас, ребята! Извините!

Прошло, наверное, минут пять, когда в приоткрытую дверную щель пролезла встревоженная мордочка Васи. Он умоляюще смотрел на меня, вроде — ну, что с тобой, друг? Тебе помочь?

— Все, Вася! Отныне ты снова Базиль! Тезка у тебя скоро появится, мать его за ногу.

Легкомысленный Базиль лишь улыбнулся.

— Коньяк тут есть, Базиль? Тащи! Глотку прополоскать нужно, да и кишки... хм-м... распрямить.

* * *

Тем же вечером...

— ...и запомни, полковник! Ты теперь — рядовой летчик, ясно?! Не слышу! Вот так-то... Мундир — снять! Отныне и до моего распоряжения для тебя устанавливается одна форма одежды — летный комбинезон без знаков различия! Ясно! Вот и хорошо, что "ясно", товарищ Сталин...

— Теперь, вы, клячи ассенизаторские... — я помолчал, придумывая что-нибудь особо страшное для "лос бандитос". — Отныне и до Победы на вас "наркомовская пайка" не распространяется. Ввиду вашего слабого здоровья, явно выраженного рахита и плоскостопия, водка для вас заменяется молоком. Не слышу криков одобрения!

Троица издала долгий и печальный звук. Так, наверное, стонали кандальники на пути по тракту на царскую каторгу.

— Во-во! Теперь слышу. Слышу и понимаю всю глубину вашей радости, товарищи летчики. Кру-у-гом! Шагом марш!

Старательно топая, "лишенцы" выскочили из моего кабинета. Я улыбался, как чеширский кот. Было, знаете ли, чему...

Глава 11

После телефонного звонка ИВС, в эскадрилье, да и во всем "парадно-придворном" полку, воцарилась тишина ожидания чего-то... Чего — никто не знал. Но — воцарилась!

"Лос бандитос" вели себя как шелковые, полковник Сталин, который Васёк, — аналогично. Все бегали и суетились тихо, как мыши. Лишь один старшина Петрович ходил гордо — как человек, который "проходит как хозяин необъятной Родины своей!" Кажется, он начал задумываться, а не перейти ли ему в авиацию окончательно... Уж больно понравилось бравому старшине как от его вопля четыре боевых офицера сиганули в окно.

А у меня, признаться, стало портиться настроение. Эскадрилья хронически опаздывала к намеченному мной сроку вылета на фронт... Заметьте — намеченному мной сроку. Никто нам точную дату не ставил, понимали, что боевое слаживание новой авиачасти, да еще со столь специфическими задачами, да еще на новой технике — дело непростое. Да и новые Яки еще только делались. Так что — начальство было готово и подождать немного. В расчете на результат. А мне ждать уже было трудно. Что-то свербело в душе. Тот метроном, о котором я вам говорил, стучал все громче и чаще. Время, мое время утекало меж пальцев. Воронов не зря тогда мне это сказал... Регистраторы все знали, только не говорили когда...

Поэтому, я вновь собрал руководящую верхушку эскадрильи на совещание. Присутствовали капитан Рыбкин, командиры звеньев капитан Извольский и Кузьмичев, Саша Криулин, которого избрали парторгом и назначили летающим замполитом, капитан Петраков, инженер и... И еще я был вынужден пригласить и Васю Сталина.

— Докладывайте, товарищи. Докладывайте так, как будто я ничего не знаю... А я помолчу и послушаю, может, прорежется какой-нибудь "взгляд со стороны", может — замечу что-то...

Я откинулся на спинку стула и даже глаза прикрыл. Понеслись торжественные рапорты. Как там у нас говорили? "Если ты взял повышенные обязательства к празднику Великого Октября и не выполнил — ничего страшного! Бери новые — выполнить все это, но уже к 1-му Мая!" Во-во! Так у нас, примерно, и получается.

НШ Рыбкин, перекидывая страницы блокнота с пометками, вещал о проделанной работе. В принципе — сделано немало... Можно сказать — много сделано! Есть огрехи, но они поправимы...

— Таким образом, все службы эскадрильи полностью укомплектованы штатами. Люди имеют боевой опыт работы, занимаемым должностям соответствуют. Необходимая документация создана и ведется грамотно. Отчетность перед вышестоящими инстанциями отработана. Спецтехника и средства связи получены, опробованы и готовы к работе.

Хорошо! СПС — это спецсвязь. Наконец-то, учитывая специфику нашей работы, нам дали офицера-шифровальщика. Теперь мы не будем зависеть от дивизионного и армейского звена, а будем иметь свой "прямой" провод.

— Минуточку, Федор Тимофеевич, — я посмотрел на капитана "СМЕРШ" Петракова, — Дима?

— Все в порядке, товарищ командир! Все на контроле... Все "заинструктированы до слез и выставлены на мороз!" — улыбнулся Дима. — Сразу хочу доложить, товарищ майор, что по моей линии все вопросы решены! Замечаний нет — личный состав подобрался боевой и чистый, как брильянт!

— Вот и хорошо... Ты давай... этот брильянт чисти иногда... бархоточкой.

Дима кивнул, подтверждая, что так оно и будет.

— Продолжайте, Федор Тимофеевич, — обратился я к НШ.

— Да я, собственно, и все... Да, еще! Поскольку мы до сих пор не знаем, куда нас направят, я распорядился получить в Штабе ВВС карты всех фронтов...

— Вот и правильно распорядились. Селедку только на них не разделывайте, берегите.

Рыбкин сдержанно улыбнулся.

— Инженер, давай, делись наболевшим... Сиди, сиди — работаем ведь, нечего скакать.

Инженер достал из раздувшегося как сытый питон планшета какой-то замасленный кондуит и начал вещать. Я вновь прикрыл глаза и слушал его вполуха...

Надо завтра опять смотаться к Яковлеву... Посмотреть, что с самолетами... Пару истребителей с кинофотопулеметами надо срочно забирать — пора тренироваться в стрельбе. Хотя — стоп! Если мы, не вылезая, будем гонять на новых "эталонных" яках — мы их быстро угробим. Так не пойдет! Надо ставить кинофото... Тьфу! Как они там сокращенно называются? АПА, что ли? Или АФА? Нет — это фотоаппараты для разведки наземных целей. А эти самые фотопулеметы называются, вроде... СЛП и ПАУ-22. Да! Точно! Пусть будет ПАУ-22. Это мне напоминает интересную книжку про то, как янкесы на бомбардировщиках коммерческие рейсы организовали, в Италии. "Уловка-22" называется. Хорошая книжка, полистайте, если найдете.

— Таким образом, технический состав, можно сказать, к эксплуатации новой боевой техники подготовлен...

— Очень хорошо! — довольно пробурчал я.

— Но есть предложение, товарищ майор. А что, если мы возьмем наших техников, да и свозим их на опытный завод, а? Поработают несколько дней на наших "эталонных", посмотрят, что с чем едят, да и просто помогут рабочим побыстрее их закончить?

— Дельное предложение, инженер! Молодцом! Это мы кровь из носу, а сделаем. Сразу после совещания буду звонить в ОКБ, договариваться. Только — там ведь режимный объект... Как будем возить-отвозить людей? Кормить?

— А зачем возить-отвозить? Мы возьмем большую армейскую палатку, сухпай. Что, разве не проживем несколько дней? Столовка у них там есть? Договориться по горячему питанию ведь можно? А мы свой вклад продуктами сделаем.

— А ведь и верно! Давай, планируй ребят в командировку. Кого возьмешь? Как всех? А кто тут будет самолеты обслуживать? Решишь? Ну, ладно, решай... Тебе виднее. У тебя все?

— Кто у нас остался без слова? Командиры звеньев? Мы с вами потом поговорим... Более детально. Сейчас у вас есть что сказать? Нет? Вот и хорошо. Задержитесь после совещания.

— Ага! Полковник Сталин просит слова! Слушаю вас, Василий Иосифович... Нет, полеты на "Як-3" пока не для вас. Для вас во-о-н, сарай ваш стоит... Половину ангара занимает. Как ваш боевой аэроплан, товарищ полковник? Разобрались? Спрошу строго и лично с вас, вам понятно? Ах, все хорошо? Просто отлично... Ну, да... С вашими связями — да еще и старый аппарат получить — это ухитриться надо! Значит — машина готова? Вот и занимайтесь ей и экипажем! Овладевайте и осваивайте! Да! Обратите особое внимание на стрелковую подготовку! Там, где вы будете летать и немцы летают, знаете ли... Так, что — каждый член экипажа должен на "отлично" отстреляться из бортового пулемета, ясно? Тогда вперед, на винные подвалы! Отста-а-вить! Вас эта команда не касается абсолютно — сухой закон, прифронтовая полоса... А что делать? На фронте всем тяжело! Пейте молочко — здоровье крепче будет.

— Так! Если всё обкашляли — все свободны! Замполит, ты давай там, активнее заводи народ. Ставь конкретные задачи партийной и комсомольской организации эскадрильи — пусть помогают, включаются в работу. Ясно? Вот и хорошо! Звеньевые — останьтесь. Точнее — идите курните, а потом ко мне...

Все разошлись, а я взялся за телефон... Когда Кир и Кузя зашли снова, я еще минуты две договаривался по куче накопившихся дел со своими "контрагентами".

— Ну, все, наконец! Так, докладывайте — как вам летчики?

Звеньевые переглянулись.

— Да ты знаешь, Виктор, в общем и целом — ничего! Летать могут, летают охотно, горят желанием мчаться на фронт, громить ненавистного врага!

— А они это смогут? Громить-то?

— Ну, "чекисты", я хочу сказать — Кузины птенцы, показали себя неплохо... Бандиты — сильнее, опытнее. Они уж точно готовы. А молодых мы еще подтянем. Летать надо, Виктор! Летать и летать! И стрелять надо. Нужны самолеты.

— Не-е-т, ребята, а самолеты-то я вам не дам! Вы мне "эталоны" быстро угробите! Вспомните, на фронте-то, а? Истребители по старости и по выработке ресурса и не списывались! Пара месяцев, в лучшем случае — квартал, и машина в хлам. Новые самолеты не дам! Они для боя!

— А на чем летать прикажешь?

— У вас есть два третьяка, вот и летайте! Отрабатывайте слетанность пар, боевое маневрирование, пилотаж.

— Так мало ведь двух самолетов, Виктор!

— Сам знаю, что мало... Э-эх, придется опять Ваську толкать на путь пьянства и порока... Он командира полка хорошо знает. Придется идти к нему на поклон, просить полетать на его машинах. Ладно, это мои проблемы. А вам — ускорить подготовку летчиков. Вдумчиво, разжевывая по нескольку раз, проигрывайте с ними реальные боевые эпизоды. Вот что у вас в бою было — то и восстанавливайте на тренировках. Особенно — те бои, в которых вас и подбили! Да-да! Нечего ворчать! Надо учиться на своих ошибках. Заодно и свои возможные ошибки поправите и предусмотрите.

— А вот на стрельбы... На стрельбы я вам новые яки дам. Будем учиться стрелять по фотопулемету... Тут к своей машине нужно привыкать, конечно. Ну, ладно... Идите, работайте!

— Да! Стоп! Эх, жаль я замполита отпустил... Работа-то, оно конечно, работа. Но и об отдыхе думать надо. Технари вот в яковлевское ОКБ смотаются, поживут там на травке, в палатке... Все разнообразие, да и народ вокруг новый будет. А нам о летчиках подумать надо... Замотали мы их, надо и им дать расслабиться. Может, на пару дней в Дом отдыха, а? Купание, там, волейбол, девушки, опять же? Или в Москву — Большой театр, оперетта, Исторический музей? Что? Ах, ресторан? Будет тебе и ресторан. Да нет, я серьезно! Никаких подколов. Если мужикам нужен ресторан — сходим! Знаю я там пару, договоримся, встретят.

— А знаете, что? Может на "Мосфильм"? К молоденьким актрисам? И там есть знакомства, да. Попрошу Серову. Какую Серову? Темнота ты, Кузя! Вон, посмотри на Кира! Как расплылся в улыбке-то! Ну, ладно-ладно! "В нумера!" Не гусары... Вы — советские офицеры, а не аристократы из гвардейских полков. Скромнее надо быть. Все — идите, думайте! И я думать буду...

Одна мыслишка, надо сказать, уже смутно забрезжила в голове... Я взялся за телефон.

— Костя? Привет! Это Виктор, ага... Да все нормально, а как ты? Как Валя? Ну и хорошо...

— Слушай, Костя, есть дело... Как там твой кабинет в "Арагви"? А что, если нам...

* * *

Как я тайком от коллектива ездил на ипподром и с какими целями я туда мотался — рассказывать не буду... Не маленькие — и сами догадаетесь! Я ведь не миллионер Корейко. И не Остап Бендер с чемоданом червонцев. А предстоящее дело требовало значительных расходов. Съездил я, надо сказать, вполне успешно. На "Эскимо" для всей нашей шайки-лейки хватит.

День прошел в хлопотах и заботах. Наступил новый день.

Мы с Василием Сталиным, взяв приличный литраж коньяка, дошли до командира авиаполка, посидели, потрындели и договорились о братской помощи. Без восторга, но обещал полковник нам подмогнуть. Да, честно говоря, и не особо здорово его эта помощь и напрягала-то. Выкроить в плановой таблице полетов четыре истребителя в день он вполне мог. Вот и выделяй, когда тебя полковник Сталин по-дружески просит. А то — папа позвонит. Шучу, конечно...

Так что несколько дней до конца недели наши два звена летали с хорошей нагрузкой. Сделать успели многое. Что-то начало получаться, что-то стало вырисовываться. Летчики почуяли локоть своих боевых напарников, более уверенным стал пилотаж. Серьезным вопросом оставались стрельбы, но с ними придется погодить. Хотя, если это не особо сложно, может надо попросить пару ПАУ-22 на опытном заводе и установить пока на наших третьяках? А что? Это нам существенно сэкономит время. Время, да... Скорей бы на фронт.

А потом командир полка, видимо, подогревшись подаренным коньячком и посмотрев на нашу довольно напряженную работу, внес предложение — устроить пару-другую воздушных боев в составе звеньев между его летчиками и нашими.

Учитывая, что подготовка его летунов была довольно высокая, мы с радостью приняли вызов. Это, безусловно, будет нам только на пользу. Итак — перчатка была брошена...

* * *

... и поднята нами. Первые воздушные бои однозначного победителя не выявили. "Парадно-придворный полк", как это ясно из названия, занимался, в том числе, и проведением воздушных парадов авиатехники. Так что летали парни просто здорово. Но — несколько по-ученически, что ли... Слишком чисто и красиво, по инструкции, так, чтобы самолет в полете и не шелохнулся на прямой. В бою так нельзя.

После того, как мы с Базилем и звеньевыми вечером настропалили наших "чекистов" и "лос бандитос", да еще и научили их нескольким "грязным" приёмчикам, дело пошло на лад.

Следующие два воздушных боя выиграла наша эскадрилья. "Люберецкая братва" поднапряглась, сделала перетасовку кадров, и разгромила наших в следующем учебном бою.

Наши крякнули, утерлись и под чутким руководством "старичков" уселись за разбор ошибок. Однако — проиграли вновь. Тут мы — опытные бойцы, почуяли что-то неладное. Пустили на разведку полковника Сталина. Вася действительно многих знал, и вскоре принес в клювике весть, что против нас играют не совсем честно. Оказывается, против нашей эскадрильи была собрана своеобразная "сборная" из наиболее опытных, умелых пилотов полка и инструкторов летно-испытательного центра. О, как! Ну, хорошо...

Теперь ход был за нами. Мы, "молнии", посидели вчетвером, помыслили, набросали пару схемок, и понеслась!

На следующий день — разгром "сборной солянки" ни у кого сомнений не вызывал. Мы их задавили, как котят! После обеда я вышел из состава нашего звена (не царское это дело — пусть молодняк летает!), и на мое место поставили Юрку Лесныха. Здоровый, склонный к полноте и вроде бы внешне неповоротливый Юрка, в воздухе абсолютно преображался. В небе он был опасным хищником, с точными, скоординированными движениями и метким глазом охотника. Другие бандиты, если и отставали от него, то чуть-чуть...

Обновленное звено размазало "сборную солянку" по небу. Мы вывели из состава Базиля и поставили на его место Коптеева. Помню его первый полет — злой будет летчик!

Новый бой и новая победа. Правда — она нам далась сложно. На пределе сил. Но летчики, как говорится, "почуяли воздух" и "встали на крыло". Они стали собраннее, жестче, агрессивнее. Пилотаж стал резким, на пределе выносливости, до черноты в глазах. Они рвались в драку и почуяли вкус победы на губах. Иногда вкус победы и был вкусом их собственной крови из прокушенной на перегрузках губы... Это запоминается, знаете ли, ребята...

Так мы сумели прогнать через довольно серьезные тренировки весь свой состав. Что меня немного удивило — наш любезный хозяин, командир придворного полка, был доволен, как слон! Ему такие кренделя в воздухе тоже понравились, и люберецкие стали готовиться к нашему разгрому. Пусть их! Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы своих не строгало!

Подошел конец недели. Я вызвал к себе полковника Василия и старшего лейтенанта Базиля.

— Значит так, товарищи летчики! Потрудились мы неплохо, надо так же хорошо и отдохнуть! Полковник! Берите Базиля, вот вам кубышка с золотом, берите Петровича с "Доджем". Ставлю боевую задачу!

— Василий! Поднимай все свои связи, ищи хорошее место под Москвой. Чтобы река, пляж с чистеньким песочком и все такое... Желательно, чтобы народу вокруг было поменьше, и чтобы на коровьи лепешки не наступать. Понял? Далее. Не знаю, как ты это сделаешь, да и знать не хочу. Вот тебе список покупок. Это только для меня. Рыба и все остальное, казан, там, специи, икра, овощи... Уху я вам буду делать... Да не просто уху, а "по-астрахански"! Царская уха будет. Цени, полковник! Тебя майор и ГСС питать будет, понятно? Во-во... ценишь ты... Ладно-ладно, под уху тебе выдам, хоть залейся! А я посмотрю, сколько ты выжрешь. И сделаю выводы. Что "не надо"? Надо, Вася, надо!

— Далее. Закупить все остальное в расчете на двадцать-тридцать человек. Не знаю я точно... Не пропадет. Тут я тебя учить не буду — бери все самое лучшее и вкусненькое. Да! Чуть не забыл! Соберешь у всех размеры и купи всем нашим плавки! Будут девушки... Да, красивые и молодые. Нечего вам в своих труселях до щиколоток там мотаться, позорить меня. Мячи там купи еще, для волейбола, что еще? Сам решишь. Все поняли, интенданты?

— Так точно, товарищ майор! — гаркнули складские крысы и разулыбались.

— Тогда — по коням и в набег на винные подвалы! Вперед!

Глава 12

...Наконец, после крика и суеты погрузки, машина с техниками тронулась и повезла наш "трудовой десант" на яковлевский опытно-экспериментальный завод.

— Ну, удачи! Ничего не забыли? Привет там передавай старикам — Архипычу и Кузьмичу! Да, пару ПАУ-22 попроси — на наши "яки" поставим, тренироваться в стрельбе давно пора, хорошо? Машины, как разгрузитесь, сразу возвращай — у нас тут дел полно. Понял? Давай, Михал Михалыч!

Я хлопнул по подставленной ладони инженера, он запрыгнул в груженый "Додж", Петрович дал прощальный гудок, и наш "лимузин" без особой спешки стал догонять грузовик. Петрович никак не избавится от своих танкистских привычек, его принципы — "Не вижу — не еду!" и "Поспешай медленно, а то гусеницы потеряешь!". Хотя... На самом деле — хоть Петрович и не гоняет, как наскипидаренный, он никуда и не опаздывает. Да...

Я обернулся к стоящим за мной офицерам.

— Ну, а у нас что? К завтрашнему выезду готовы? Плавки-то хоть примерили? А? Смотрите у меня! Вечером проведу построение и проверю личный состав по форме 30! Возьмите в мастерских ножницы по металлу и когти себе на ногах обрубите. Сходите к парикмахеру, что ли... Побрейтесь. Эх... — говорить было бесполезно. Личный состав, идиотически-мечтательно улыбаясь, был весь в грезах о завтрашнем дне. Эк, как вас разобрало-то, болезные... На самом деле — перезанимались! Ну, ничего — вам осталось лишь день простоять, да ночь продержаться... А там! О-о-о!

Я зашел в штаб полка, напомнить про автобус на завтра. Мужики все держали на контроле и заверили, что все будет на мази. Автобус новый, хороший. Сиденья мягкие, дерматиновые. На окнах — кремовые занавесочки. В общем — будете довольны. Ну и хорошо...

У себя в кабинете я еще раз пробежал список экскурсантов. Тэ-э-кс, летчики — все, НШ, адъютант, "молчи-молчи", инженер на спецзадании — вычеркиваем... "Хитрый змий" — а куда же без него... Полковник Василий Сталин на "Додже", стало быть — плюс Петрович, плюс пару солдат Василию в подручные... Вроде все. Наших только под двадцать человек набирается, а еще Симоновы и остальные деятели искусства... Ладно, поместимся. В случае чего — человек пять пересажу в "Додж". В нем чуть ли не взвод разместить можно. Да и Костя, может, будет на своем "Виллисе"... Поместимся, в общем.

А кого же оставить в расположении? Нужен офицер... Может этих... "условно осужденных"? Нет, я им придумаю кару получше! А на хозяйстве останется наш юный шифровальщик. Парень он молодой, выдержанный, обклеенный всякими подписками о неразглашении. Справится, в общем...

А теперь — "бандитос"! Я позвонил и приказал гнать гадов ко мне в кабинет. Смущенно потупясь, троица предстала предо мной. Смущение, как мне показалось, было не наигранным.

— Ну, что, "лишенцы"? Я вот подумал — и решил вас все же взять на экскурсию, — слабое оживление, проблеск счастья на грустных мордах. — Но! Даже — "НО!!!"

Точно уловив изменение тональности командирского голоса, "лос бандитос" вновь повесили носы.

— Не бесплатно! — вновь легкое оживление пополам с непониманием и надеждой на чистое, детское счастье. — На пикнике вы переходите из категории "дорогих гостей" в категорию "прислуга за все"!

— Будете официантами, блюдоносцами и блюдомоями! — тяжелый стон облыжно обвиненного в шулерстве аристократа, над головой которого только что сломали шпагу... — Молчать, прохиндеи! Я — ваш командир и хозяин вашей жизни, лично встаю к котлу. Уху варить буду... Вы что, считаете недостойным для себя делом помочь командиру и организовать отдых для ваших боевых друзей? — хитренько, по-ленински, прищурился я.

Прохиндеи осознали и убито молчали. Деваться им с подводной лодки было некуда...

— Вот так-то... Слушай приказ! Получить у столовского старшины белые куртки, поварские колпаки и передники... И на меня возьмите. Замечу ваш трудовой энтузиазм и желание смыть свои проступки трудовым потом — будете поощрены... Разрешу грамм по стописят под уху... Все, ВСЕ!! Я сказал — по стописят! А то и этого не получите, троглодиты... Кру-у-у-гом! Шагом марш... на кухню!

Да-а, тяжела ты — доля командирская... Ну, ничего, сдюжим.

* * *

— Значит так, Василий! Берешь Базиля, берешь "Додж". Возьми пару солдатиков, Петрович тебе подскажет кого... Грузитесь — щиты под столы, козлы, доски для лавок, котлы и посуда, шанцевый инструмент и ложки для гостей. Скатерти... что еще? Ничего не забыл? Полотенца... Ах, да — спортинвентарь! В общем — грузитесь по твоему списку. Бутылки в дороге не побей! Рыба не пропадет? Во льду? Не мороженая? Это хорошо. Да... а ты деньги-то заплатил... или так — на "хапок" взял? Ладно-ладно. Не дуйся, верю... Ну, давай, злодействуй по своему плану. Приедете на место — разгружайтесь, готовьте площадку, сделайте костровую яму, выкопайте яму для мусора... Хм-м... и организуйте два "укромных уголка"... Типа "Мэ" и "Жо", понял? Потом высылай Петровича на дорогу, к деревне, — пусть нас ждет. Будет показывать путь. Все? Лети, орёл!

— А вы, товарищи офицеры, чего ждете? Ах, команды "По машинам"? Считайте, что вы ее получили. Начштаба, загружайте списочный состав!

Тронулись. Куда ехать, я абсолютно не представлял. Смутно помнилось, что городок "Мосфильма", вроде бы, где-то рядом с Ленинскими горами. Но водятел автобуса был проинструктирован и адрес знал. Погнали...

Как ни странно, но к проходной "Мосфильма" добрались практически без блудёжки. Перед проходной уже стоял знакомый "Виллис", а Константин, картинно поставив ногу на колесо машины, курил свою трубку.

— Выгружайсь! Можно перекурить... Костя! Привет, как дела? А где Валентина? Ах, девчонок муштрует! Здорово...

— Ну, и мы готовы. Кто будет вести экскурсию, ты?

Оказалось, что нет. Хлопнула дверь проходной, из нее выкатился какой-то плотный типчик в коротком пиджачке, поправил на носу большие роговые очки с толстыми стеклами, и пискнул: "Товагищи! Товагищи! Ви готовы?"

Товарищи одобрительно и обрадовано загудели, что, мол, давно готовы... со вчерашнего дня еще... Тут я кашлянул, товарищи вмиг замолкли и стройными рядами потянулись за экскурсоводом. Мы, вместе с Костей, шли замыкающими.

— Как дела, Костя? Да, ты знаешь... только — тс-с-с! Никому! Тут мне был один звоночек... от Хозяина... Да... Сам обалдел! Так я что хотел сказать, помнит он тебя, на примете держит! В авторитете ты, Константин! Краса и гордость советской журналистики — раз, поэзии — два, драматургии — три и беллетристики — четыре! Во как! Смотри — не спейся от радости. Я еще хочу твою книгу, ну — "Живые и мертвые", прочитать. Что? Уже материал собираешь? Вот и здорово.

— Товагищи, внимание! Обгатите ваш взгляд на лежащий пегед вами киногогодок! — Это прорезался наш гид. Экскурсия началась. Летчики взяли гида в кольцо и стали внимать предполетному инструктажу.

— Здесь собганы все этапы кинопгоизводства, чтобы все необходимые габоты пгоизводить без потеги вгемени. Здесь все пгодумано так, чтобы было возможно подготовить все необходимое для съемки — осуществить постановку кинокагтины, пговести монтажные и тонировочные работы, пгоявку и печать пленки, вплоть до выпуска тигажа фильма в пгокат. Такого даже в Евгопе нет, товагищи! В некотогом смысле, богаче нас только Голливуд...[7]

— Как Валя поживает? Где она?

— Да ского увидишь, Виктог!

— Эк, как ты на экскурсовода похож! Один голос!

Костя заржал и ткнул меня локтем в бок — слушай!

— ...и 9 февгаля 1931 года состоялось тогжественное откгытие новой кинофабгики "Союзкино". Уже в магте она была объединена с Московской звуковой фабгикой на Лесной улице и получила название Московская объединенная фабгика "Союзкино" имени Десятилетия Октябгя...

— Костя, а сколько вас человек будет? Я имею в виду — в автобус-то поместимся, а? Ладно-ладно... слушаю...

— Уже в пегвые несколько лет были сняты замечательные фильмы, товагищи, котогыми мы по праву гогдимся! И котогые любит вся стгана! "Веселые гебята" Гигогия Александгова, потом его же "Цирк", "Волга-Волга", в котогых блистала всенагодно любимая актгиса Любовь Оглова. Нет, Оглову мы сегодня не увидим...

— В эти же годы Иван Пырьев снял комедии "Тгактористы" и "Свинагка и пастух" с Магиной Ладыниной и Кгючковым. "Свинагку" он монтиговал уже под бомбами, товагищи... В фильме Константина Юдина "Девушка с хагактегом" згителей покорила Валентина Серова, она, кстати, товагищи, согласилась с вами встгетится и гассказать о кино!

Народ одобрительно зашумел и закрутил головами в поисках актрисы Серовой.

— Все изменила война, товагищи... В сентябге 1941 года, когда немцы наступали на Москву, все киностудии по гешению пгавительства были эвакуигованы в Алма-Ату. Почти тысяча сотгудников Мосфильма, отказавшись от брони, ушли добговольцами в дивизии нагодного ополчения и в Особую 3-ю Московскую Коммунистическую стгелковую дивизию...

— А что же осталось на "Мосфильме"? — кто спросил, я не заметил...

— А в зданиях на Вогобьевых горах остался габотать лишь один цех специального назначения, товагищи, в котором группа мастегов, инженегов и сотня подростков выполняли военные заказы — изготавливали детали реактивных снагядов и десантных лодок... Вот такое кино, товагищи, получается... Пошли дальше!

Народ потянулся дальше, а я поймал экскурсовода за рукав.

— А что же вы не сказали, как снимали парад на Красной площади? Как войска шли с парада в бой? Да, а где товарища Сталина снимали?

— Как где? — испуганно отшатнулся от меня экскурсовод, — на пагаде и снимали, на тгибуне Мавзолея...

Я оскалил киномошеннику зубы в фирменной улыбке эсэсовца из лейб-штандарта "Мертвая голова".

— Вы, что... хотите сказать, что товарищ Сталин нежить? Умертвие? Он там, на Мавзолее выступает перед бойцами, стоит крепкий мороз, а пар от дыхания изо рта у него не идет, так?

Наш чичероне разом взбледнул и спал с лица.

— Снимали в Кгемле... С нашими декогациями... — прошептал он. — Отпустите!

— Да я и не держу... Все очень интересно, товарищ! Продолжайте, пожалуйста!

Рядом колотился то ли в хохоте, то ли в кашле Симонов.

— Пгекгати, Виктог! Ты же совсем запугал человека!

— Товагищи! Товагищи! Сейчас пгойдем по павильонам, а потом — встгеча с агтисткой Сеговой!

Если вы видели фильм Александрова "Весна", то вы, наверное, помните сцену, когда Черкасов (не наш Серега, а киношный актер!) ведет Орлову по студийным павильонам, да? Если не видели, то немедленно посмотрите, очень интересно. Так оно, примерно, и у нас было. Единственно — народу было поменьше, слышался громкий и бестолковый грохот молотков, под ногами путались электрокабели, а от осветительных приборов тянуло жаром. Да... вредный цех получается! И очень пыльно.

Мимо нас, в полумраке, с идиотским хихиканьем, то и дело бегали какие-то барышни. Иногда — целыми табунками. Летчики горящими от восторга глазами впитывали чистое искусство. Особенно долго их взгляд задерживался на... филейных, скажем так, частях кинодив. Самое искусство и есть! Чистый концентрат!

Наконец, нас довели до студии, где нас ждала Валентина Серова и несколько девушек.

Константин пожал мне предплечье и стал пробиваться вперед. Он ведь был сценаристом фильма. Они вдвоем с Валей стали рассказывать о съемках фильма "Жди меня". На экраны Москвы он должен был выйти буквально завтра-послезавтра. Может, еще и увидим.

Посыпались вопросы от летчиков, им что-то отвечали девушки, разговор сложился! Процесс, как говорится, пошел! Я несколько обеспокоенно взглянул на часы... Успеем!

— ...Ну и в заключение, друзья, разрешите мне, от имени всех наших офицеров, пригласить дорогих хозяев на загородную прогулку! Купание, музыка, танцы, уха, товарищи! Машина подана, такси свободен, столы накрыты! Без всякого манерничанья, девчата! Отвезем-привезем, накормим и напоим, хм-м... Пошли в автобус.

Деятели культуры позволили воздушным бойцам разбить их стройные боевые порядки, мужики быстро расхватали девчат, и мы потянулись на солнышко. День обещал быть чудесным.

* * *

"Додж" Петровича, как и планировалось по карте предстоящей операции, ждал нас на съезде с дороги. Бибикнув, он потихоньку запылил впереди. Потом свернул, уступив неповоротливому автобусу дорогу и место для стоянки.

Двери раскрылись, и народ полез на природу.

— Да-а, красота! Что и говорить... Полковник! Вася, докладывай.

Все было готово. Летчики мигом разгрузили автобус, и девчата, выгнав из него мужчин, устроили там раздевалку.

Базиль провел Симонова и Серову по месту базирования и показал "удобства". Валентина тоже полезла в автобус. Девчонки было взвизгнули, но, разобравшись, кто идет, весело защебетали. Чисто сороки, право слово...

Мужики наводили последний марафет на столе, забивали в землю колья и укладывали доски сидений. Под здоровенным котлом уже горел костер. У кострища стоял столик поменьше. За столом, со смущенными улыбками, стояли "лос бандитос", обмундированные под официантов или поваров. Даже поварские колпаки надели. Решив делать хорошую мину при плохой игре, бандиты даже как-то бравировали своим подневольным положением. Ну-ну, половые... Гиганты обслуживания. Ладно, посмотрим...

— Куртку и колпак мне! — хлопнул я в ладоши. Пулей метнувшийся Серега Парикянц притащил искомое. Я облачился во все белое.

— Ассистенты, готовы к работе?

— Всегда готовы! — гаркнули ассистенты в белом, а Серега Парикянц даже попытался отдать пионерский салют.

— Кхм-м, Виктор, а ты не спешишь? Все же ты тут как бы хозяин... Положено, вроде по одной... с "приехалом", стало быть... — это ко мне подкрался Кузя.

— Кузя! Ты ли это? Я тебя не узнаю!

— Ну... — засмущался Кузя, — для храбрости, Виктор... Девчата уж больно красивые. Актрисы все...

— А ты — летчик-истребитель, Кузя! И я думаю, это повесомее будет, поверь. Только твою мордуленцию на экране не показывают. Пока... Пока Героем не стал. А там покажут, как тебе Звезду Героя вручать будут. Вот и ты будешь звездой экрана... со Звездой Героя!

Кузя потерянно мялся...

— Ладно, уговорил. Полковник! Можно вас на минуточку!

Мухой подлетел полковник Вася. Я поманил пальцем половых.

— Полковник, командуйте...

— Так, ребята, взяли штопоры, вон ящик с вином... тащите сюда. Открываем, та-а-к, наливаем по половинке стакана... даже чуть меньше... Хорошо! Где там девушки? Девчата, к столу, к столу! Быстренько!

Я с удовольствием смотрел на недоуменные лица бандитов-официантов. Водки в принесенном ящике не было. В нем, бросая на чистый песок густые тёмно-рубиновые блики, стояли бутылки с "Хванчкарой".

— Да, бойцы! Не кукситесь! Поверьте, ребята, — придет еще день, когда вы будете внукам рассказывать, как Василий Сталин угощал вас вином, присланным в подарок его отцу... А водки на жаре, под солнцем — не будет! Вы офицеры, рядом — красивые девушки, вокруг — такая природа! И мне абсолютно не нужны ваши пьяные морды на фоне такой красоты.

— Девчата, разбирайте стаканы! Орлы! Смелее, смелее, подходите же... Ну, с "приехалом"!

* * *

— Да-а, замечательное вино! — уважительно покачивая головой, Симонов с сожалением поставил опустевший стакан на стол.

Мои безграмотные в отношении "тонкого вкуса" летуны с недоверием, но прислушались к его словам. Заглянули в свои стаканы, выпили, покатали вино на языке и, ничего не поняв, осторожно вернули их на стол. Ничего! Еще поймете и вкус, и букет! Да и припас я вам "Московской", припас!

— Товарищ Василий, а где...

— Во льду лежит. Доставать?

— Рано, под уху и достанем. Давай, Вася, командуй. Всем купаться, потом еще по стакашке, волейбол, водные процедуры, патефон! Давай, Вася, зажигай!

Что-что, а это у Василия получалось здорово! Через минуту пустой берег реки было не узнать! Веселый хохот, брызги, мчащиеся по кромке воды молодые, красивые ребята и девчата. Со стороны низко натянутой сетки уже слышались звонкие удары по мячу.

— Так, ребятушки... — тихо обратился я к "обслуживающему персоналу". — Вот что я вам сказать хочу... Устали наши пилоты, вымотались. Наша задача — устроить им сегодня полноценный отдых! Чтобы они повалялись на горячем песочке, поплавали с девчатами, мяч постучали... Чтобы выпили немного, покушали вкусненького. Они — наша главная сила. Им скоро в бой, в смертельно опасную схватку с серьезным противником. И они должны к этому быть готовы! Должны помнить это мирное солнце, этот берег, лес, реку, беззащитные девичьи тела. Должны знать, что все это — Родину свою и ее людей, им надо защитить своим сердцем, жизнью своей... И нам надо сделать все, чтобы так и было! Я хочу, чтобы все было хорошо, понятно?

Официанты и солдатики молча кивнули, а водитель автобуса, зажевывая свой стакашек вина бутербродом, вдруг ахнул и побежал к автобусу.

— Петрович, у тебя камера запасная есть? Кидай ее ребятам в речку! — прокричал от автобуса он.

Петрович, хлопнув себя по лбу, тоже побежал к "Доджу". Через несколько минут в речку полетели два черных, перекачанных воздухом бублика — побольше и поменьше диаметром. Шлепнувшиеся возле купальщиков камеры вызвали новый взрыв смеха и энтузиазма.

Захрипел раскочегаренный патефон, над пляжем пронеслись вступительные аккорды, и, после длинного скрипичного проигрыша, какой-то металлический женский голос запел:

"Прощались мы...

Светила из-за туч луна,

Расстались мы -

И снова я одна,

Да, я одна..."

Ничего себе, шансончик! От такой песни у меня слезы на глазах появились! Надо бы им что-нибудь веселенькое, с летной тематикой сбацать. Но это потом, а теперь — У-У-ХА!!

* * *

Уха "по-астрахански"! Это, ребята, что-то особенное! Это сложный, длительный процесс. Очень ответственный процесс, чем-то схожий с плавкой стали особого качества. Те же производственные секреты, те же присадки и флюсы — перец и специи, те же... Да вот — посмотрите сами!

Итак, берется казан литров, этак на 20-25, заливается наполовину водой и ставится на костер.

В котел опускается чищенная, но не тертая морковка, разрезанная вдоль на 2 части, штук 5-6, 2-3 луковицы, хорошо промытые, прямо в кожуре. Все это доводится до кипения, после чего берется первая партия рыбы (мелкий частик), тарашка, уклейка, подлещик (в Астрахани такую рыбу называют "белой"). Рыбу желательно предварительно выпотрошить и удалить жабры, можно не чистить. Рыба заворачивается в марлю и опускается в кипящую воду. Варится до готовности (глаза у рыбы должны побелеть), после этого вынимается и выбрасывается. Или — не выбрасывается...

— Итак, ассистенты, начали! Где рыба?

Полковник Василий мигнул солдатикам, те кинулись в тенек, под деревья, нашли и дернули какой-то клочок тряпки. Песок ссыпался с покрытой брезентом ямы, обнажив укрытый мокрыми водорослями зеленый ящик из-под реактивного снаряда "РОФС-132".

— Вуаля! — Вася с шиком открыл ящик, и — вот оно! Пересыпанная льдом, в нем лежала рыба. Ух, ты! Родной! Здравствуй, "курносый"... Грустно опустив усы, поверх всей этой рыбьей чепухи лежал полутораметровый осетрёнок.

— Вася, ты — гений интендантской мысли! Маг и волшебник!

Полковник Сталин аж порозовел от похвалы...

— Так, ребята! Хватайте ведра и тащите воду... Вот эту мелочь мне ополосните, её пора уже закладывать в котёл... Нет, чистить мы её не будем, так — кишки и жабры уберем, и хорош...

Я достал большие куски марли, которую наш "змей" прогнал через стерилизатор, насыпал в один кучу приготовленной мелкой рыбешки, завязал узел, и на суровом шнурке повесил узелок на положенную через котел ветку. Так, чтобы узелок с рыбой погрузился в кипящую воду. Уха "завязалась"...

— Ребята, доставайте этого молодца, так, так... Кладите... Вам я поручаю очень ответственное дело! Сейчас вы будете "воронить" этого осетра! Что это значит? Проведите рукой по его шкуре... Чувствуете? Ага! Как у акулы — сплошные костяные бляшки. Говорят — они довольно опасны и могут повредить пищевод... Поэтому! Берете ножи и тщательно скребете осетра! Пока все эти бляшки не исчезнут, ясно? А крупные просто срезайте... Вперед!

— А мы займемся следующей порцией рыбы. Василий, друг мой! У меня руки грязные — все в рыбьей чешуе... Накапайте мне еще стакашку этого великолепного вина! Благодарю вас, полковник! Э-эх! Хорошо!

— Итак! Где судаки? — я не удержался и пробил по мячу, который подкатился к нашей "фабрике-кухне".

— Полковник Сталин! Почему бардак на поле? Где судейская бригада?

В ответ лишь хохот и свист... Да-а, не ценят пока нас — поваров. Но ничего... Еще поплачете, еще попросите добавки!

Я вынул сварившуюся мелочь и отбросил ее на крышку котла.

— Где судаки, я спрашиваю? Ассистенты! Уволю к чертям собачьим!

"Лос бандитос" в лихо заломленных поварских колпаках притащили окуньков и судаков. Тщательно проверив рыбу, я начал укладывать её на марлю. Солдатики ожесточенно драили осетра, Петрович с водятлом автобуса мыли овощи. Поварская бригада работала единым, мощным и слаженным оркестром! Это радовало.

После того, как прокипела и отварилась первая порция рыбы, берется вторая — окунь, судак, таким же образом обработанная, и запускается в марле в казан, где и варится до готовности.

— Ребятушки, готов осетр? А то его уже пластовать пора, уха выкипает! Готов? Вот и отлично. Тащите его сюда, на стол, на стол... укладывай... Ассистент! Скальпель! Тьфу, ты... Нож давай!

После того, как вы вынули судака и окуньков, наступает очередь осетра.

Хорошо промытый и разделанный осетр режется на порционные куски и запускается в уху. После чего в уху запускают картофель, очищенные астраханские помидоры, порезанные на крупные куски, перец горошком, лавровый лист, навязывается "веник" из зелени — петрушка, укроп.

Загрузив осетра в котел, я навязал веник из травы, помял ее немного в кулаке, чтобы трава дала сок и запах, и пристроил её в уху. Уха вкусно булькала. Распространяя совершенно обалденный аромат! Золотистый жирок покрывал кипящую поверхность, а по краям... Вы не поверите! По краям котла жирок стыл и схватывался корочкой! Вот, что я называю — настоящая астраханская уха!

— Виктор! Ну скоро, что ли? — пританцовывали вокруг меня зрители и знатоки. — Уже есть хочется, аж сил дамских нету!

Девушки в смешных купальниках, все в каплях воды, тоже, довольно заинтересованно и с аппетитом, поглядывали в котел. На некоторых девчатах я увидел венки из кувшинок. Да... а наши-то фавны лесные недуром окучивают речных нимф... Я взглянул на Серову. Она тихо улыбалась чему-то своему, затаенному...

— Сейчас, сейчас! Не толкайте под руку! — я колдовал около источающего вкусный пар котла. — Сейчас солить буду... А потом — еще минут десять, и все!

Варим до готовности, вынимаем из ухи разваренный лук, морковку, куски помидор, за нитку выбрасываем веник травы.

Солим по вкусу. Это очень ответственный момент — будьте внимательны!

Затем пошли "тайны рыбацкого двора"!

Берем 4-х унцовую банку черной зернистой икры, разминаем ее, выкладываем в марлю, завязываем в узелок и пускаем ее в казан. Через 3-5 минут уха становится светлой, и мы этот узелок выбрасываем. И последний завершающий момент, самый главный — убираем из-под котла огонь, оставляем одни угли и вливаем в уху 150-200 грамм водки. Накрываем крышкой и через 5 минут — "Садитесь жрать, пожалуйста!" (Сказитель и ухувед — С. Востриков).

Наконец пытка голодом прекратилась и голодной братве "половые" потащили тарелки с янтарной ухой.

Я снял колпак и утер трудовой пот. Кажется, получилась уха... Вон, как весело стучат ложками... Батюшки! А водка-то!

— Бандиты! Ко мне! Вон там, в яме, ящик со льдом... Тащите водку. Под уху разрешаю грамм по сто... И вам, и вам... Скидовайте свои колпаки. Садитесь за стол, рубайте уху, можете тяпнуть водочки... Эх, хороша водка! Двойной очистки, со льда... Ну, будем! За все хорошее!

Минут двадцать спустя... Под сытый, медленный стук ложек, звяк стаканов и удовлетворенное икание переевшей братвы...

— Хорошо-то как! Щас запою, братцы! Да заткните, кто-нибудь, этот граммофон! Вот я вам песню напою, голоса и слуха у меня нет, а вы люди творческие — сможете поймать мотивчик... Сможете и сами спеть, и хор здесь организовать...

— Песня американская, про пилотов... Называется — "Бомбардировщики"... — так, я подумал, припомнил, что в 43-м песня уж точно была, и начал:

Был озабочен очень воздушный наш народ -

К нам не вернулся ночью с бомбежки самолет.

Радисты скребли в эфире, волну ловя едва,

И вот без пяти четыре услышали слова:

"Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле,

Бак пробит, хвост горит, но машина летит

На честном слове и на одном крыле.

Ну, дела! Ночь была!

Их объекты разбомбили мы дотла!

Мы ушли, ковыляя во мгле,

Мы к родной подлетаем земле.

Вся команда цела, и машина пришла -

На честном слове и на одном крыле".[8]

Тут я припомнил ещё один куплет, предпоследний, который исполнялся после войны, но почему-то потом потерялся... Отбивая ритм ложкой по столу, я продолжил -

"Ну, дела! Ночь была!

В нас зенитки били с каждого угла,

Вражьи стаи летали во мгле

— "мессершмитты", орел на орле.

"Мессершмитт" нами сбит -

а наш "птенчик" летит

На честном слове и на одном крыле"

— А теперь — все вместе! Хором! А ну, пилоты! Давай!

Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле,

Бак пробит, хвост горит, но машина летит

На честном слове и на одном крыле.

— А теперь припев -

Ну, дела! Ночь была!

Их объекты разбомбили мы дотла!

Мы ушли, ковыляя во мгле,

Мы к родной подлетаем земле.

Вся команда цела, и машина пришла -

На честном слове и на одном крыле!"

Последний куплет наш краснознаменный хор имени Александрова пропел бодро, грозно и уверенно! Жизнеутверждающе пропел, чего уж там!

Глава 13

— ...Да... ага... что, серьезно? Ха-ха-ха! — Я, улыбаясь во весь рот и развалившись на стуле с телефонной трубкой в руке, сплетничал с Валентиной Серовой об итогах так понравившегося народу пикника.

— А что девчонки? Да ты что?! Ну — понравились, пусть письма пишут... да, пусть ждут. Вот, пролетят наши мальчишки над Берлином — и вернутся! Да... в шесть часов вечера после войны! Даёшь тесную смычку нашей авиаэскадрильи и "Мосфильма"! Ха-ха-ха! Спасибо, Валя, что позвонила! Конечно — буду молчать, как рыба! Ага — как осетр из ухи! Пока! И Косте привет!

Все еще улыбаясь, я повесил трубку и выглянул в окно. Кажется, проясняется... Надо бы сходить к комполка, узнать насчет полетов. Время летит, а тут так неудачно — низкая облачность, дождь...

Надев фуражку, я вышел из кабинета. Сказал дежурному, что я в штаб полка, буду нужен — пусть там и ищут. Спросил, как идут занятия. Судя по докладу дежурного, летчики успешно грызли тактику воздушной войны. Ну-ну...

На улице все еще моросило, но так... Остаточные явления. После обеда, наверное, можно будет летать. Вот и хорошо. Инженер кинофотопулеметы привез, специалисты их уже на два наших третьяка установили, нужно будет с кем-то из ребят слетать, опробовать. Интересно, а как нам с оружием быть? Ведь этот ПАУ-22 начинает работать от нажатия на спуск и кнопку стрельбы? БК не загружать? Посшибаем ведь друг друга! Надо у спецов проконсультироваться...

На асфальтовой площадке перед штабом полка, на которой обычно проводился развод и другие мелкие армейские шалости, колготился народ, пытаясь выстроить десятка полтора новобранцев в еще не обмятой форме. Бухали удары барабана, распевались трубы. Вот, обнажая алый бархат боевого Знамени, сползла зеленая брезентовая шкурка, знаменосцы замерли за столиком и стоящими около него офицерами.

Ага! Принятие присяги... Ну-ка, ну-ка... Чтобы не мешать людям, я сбавил шаг и стал красться по стеночке.

Раздались громкие команды, ударил оркестр, и к столу вышел первый новобранец. Ишь ты! Где они только автоматы взяли? У нас в полку технари все больше с винтовками бегали... До меня донеслись слова Присяги:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик... принимаю присягу и торжественно клянусь... до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине...

Над аэродромом радостно вздохнул порыв ветра и развернул тяжелые складки боевого Знамени. Оно колыхнулось, вспыхнуло багрянцем в солнечном луче, знаменосец напряг руку, стяг ударил тяжелым хлопком, как бы одобряя слова клятвы...

Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Да... когда-то и я произнес эти слова. Точнее — еще произнесу... Принимаю Присягу и торжественно клянусь... Не щадя своей крови и самой жизни...

Ни Виктор Туровцев не щадил, ни я... Так и надо. Война... Почему-то, вдруг, вспомнился другой текст. Искал что-то в Интернете, и случайно бросилось в глаза...

Текст присяги новой демократической России. "Демократический", скажем так, текст... Признаться, я тогда не то, чтобы ошалел, нет... Задумался я... Текст присяги звучал так:

Я.........., торжественно присягаю на верность своему Отечеству, Российской Федерации.

Верность своему Отечеству, все хорошо, все правильно....

Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников.

Тоже нужное дело...

Клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество.

А вот тут я споткнулся... Не пойму я что-то... Неправильность какая-то... царапнуло меня что-то. А ну-ка, еще раз. А-а... вот оно что... Народ и Отечество на последнем месте, значит... Первым делом надо защищать конституционный строй, значит! Ну, да... Этот самый конституционный строй ребята строили, строили, под себя, под свою власть ладили-мастырили, сколько народа угробили, страну поделили и разворовали, наделы себе барские нарезали... Действительно, что же еще защищать, как ни этот самый строй! Их строй... Кто покусится на святое — враз по башке! "Гремя огнем, сверкая блеском стали!"

А народ и Отечество — да куда они денутся, если этот самый конституционный строй будет крепок и нерушим! Перебьются как-нибудь эти самые народ и Отечество! Не до них сейчас. Все на защиту конституционного строя, господа!

Мне враз поплохело. Поднялась злость и жёлчь. Э-эх, врезать бы кому в морду! Да не найдешь сейчас тех, кто заложил эту страшную мину с замедленным взрывателем под мою страну, под мой народ. Сейчас они все в полувоенных френчах и галифе, с партбилетами... в Ашхабаде Родину защищают! Как говорится — мы же вам не мешали на танках всю войну кататься, что вы к моей "Победе" привязались? Что, на складе "Победу" не заработаешь? А где вы танк купили, я вас спрашиваю? Тьфу!

Хмурый и злой я зашел к командиру полка.

— Ты чего такой злой, майор? — удивился полкан. — Вроде все в порядке у тебя? Или я чего не знаю?

— Надоело Степан Федорович на твоих хлебах ошиваться. На фронт нам пора! На фронт!

— Ну, так тебя никто, кажется, и не держит! Поднимай своих драчливых птенцов — и фьюи-и-ить!

— Да... прав ты. Именно — и "фьюи-и-ить!" Пора, давно пора... Ничего, осталось дней десять, а то и меньше... Скоро все наши истребители закончат производством, облетаем, постреляем, и — вперед! Ты нам запланируй ероплан какой — мешок на стрельбах потаскать?

— Надо — сделаем! Ты не грусти, Виктор Михалыч, не грусти! Заездил ты сам себя. Сядь, успокойся... Коньячка хочешь?

— А давай! По последней...

— Ты так, Виктор, не шути! Нельзя так говорить! Ишь, ты! У нас, в авиации — и такие слова! Даже думать так не моги! Понял?

— Да я имел в виду, что пора и мне на тренировочные полеты, пить надо прекращать, в воздух мне надо...

— Вот и лети себе... в воздух! А слово "последний" — забудь! Последний у нас путь будет... До холмика и троекратного залпа... А пока живи и говори — "крайний", понял?

— Да понял я, понял! Наливай, давай, Степан Федорович! Сам меня сагитировал, а сам конячишку-то и жмет! Ну, будем жить!

— Будем, обязательно будем!

* * *

Наконец, после обеда, дали "добро" на полеты. Аэродром басовито загудел в привычном ритме работы. Комполка выделил нам двух своих летчиков, которые будут изображать самолеты противника. Два истребителя пошли на взлет. Вокруг наших третьяков, оборудованных кинофотопулеметами, "звеньевые" размахивали руками, как-будто дирижировали большим симфоническим оркестром. "Чекисты" и "бандиты", молча кивая головами, слушали последние наставления Извольского и Кузьмичева.

Взлет! В воздух пошла и наша пара. Учебные стрельбы начались.

Конвейер стрельб был отлажен до мелочей. Как только наш третьяк садился, к нему тут же бежали специалисты из фотолаборатории полка, быстренько снимали отработанную фотопленку и с топотом неслись в лабораторию. Оттуда, размахивая еще влажными фотографиями, на старт неслись наши посыльные. Летчики окружали своих "звеньевых", и внимательно изучали свои промахи и победы. Особо удачные фотографии с шутливыми поясняющими надписями вывешивались на стенд для "Боевых листков". Дело пошло, и надо сказать — пошло неплохо!

Я тоже загорелся и, к вечеру, когда коньяк уже выдохся, решил слетать и стрельнуть и сам.

Небо... Только тут немного успокоилась ноющая душа. Истребитель, послушный моей воле, купался в бескрайней сини неба. Разворот, поиск... Вот он... резкий боевой разворот — высота захвачена. Переворот, сближение... Так, "пузом" вверх, с перевернутого положения я и начал стрелять. Еще заход... упреждение... пора — "Огонь!" Еще... еще... Достаточно.

— Я — Дед, работу закончил. Спасибо.

Пока я разоблачался, сдавал парашют и искал свою фуражку, с конским топотом прибежал посыльный.

— Ну-ка, ну-ка... посмотрим... — капитан Извольский начал перебирать фотографии. — Ничего, командир, на твердую "четверочку".

Я начал багроветь. Громкий, добродушный смех заставил меня выпустить набранный было воздух. Разыграли, черти...

— А ну, Кир, дай-ка сюда...

Ничего... На "четверочку" или "пятерочку" сейчас не важно... Главное — пять заходов на цель, и пять раз самолет противника условно поражен. Скорее всего, в реальном бою он был бы сбит.

— Вот так-то, пернатые! Учитесь, как стрелять нужно!

— Давайте, ребята, вешайте на стенд — наглядное пособие — "Смерть немецким оккупантам!" — это Кирилл. — Обратили внимание, как надо целиться из перевернутого положения? Вот-вот, запоминайте! Ну, пошли к себе. На сегодня все... Эй! "Темная сила"! Принимайте самолеты на обслуживание. Завтра с утра вылеты.

* * *

Завтра с утра не получилось. Нет, вылет-то был, но на Васином "Дугласе". Мы, всей группой, полетели на яковлевскую фирму — получать свои "эталоны"! Наконец-то наши истребители были готовы и облетаны испытателями Конторы. Необходимые сдаточные документы и самолетные формуляры заполнены и подписаны, баки залиты, истребители ждали своих хозяев...

Наши новенькие эталонные третьяки были выкачены на линейку перед цехом. Красивые машины! Не устаю на них любоваться.

Пришел Яковлев, Синельщиков. Еще какие-то знакомые лица. Мои летчики шушукались с девчатами в белых халатах.

— Кирилл, пора... Командуй!

— Эскадрилья... равняйсь! Смир-р-на! Товарищ майор...

Я принял рапорт. Теперь моя очередь...

— Эскадрилья... равняйсь! Смир-р-на! Товарищ генерал-майор...

Яковлев, улыбаясь, держал руку под козырек. Закончив доклад, я сделал положенные Уставом "антраша" и встал за ним.

— Здравствуйте, товарищи летчики!

— Раз-два... — прошептал я про себя.

— Здав... жел... тащ генерал-майор!

— Поздравляю вас с получением новой боевой техники! Поздравляю эскадрилью с началом своей боевой биографии!

— У-у-рра! Ура! Ура!

Хорошо, мощно! Достойно ведут себя птенцы.

Митинг был краток. А что тут особо размазывать. Только вот, еще одно...

— Эскадрилья, ко мне! Так, ребята! Сейчас пройдите в цех, к рабочим, и поблагодарите всех, кто сделал вам эти замечательные машины. Каждому пожмите руку... каждому — "Спасибо!" Ясно? Вперед!

Завертелся и растаял водоворот людей, мы с начальством остались на освещенной солнцем площадке.

— Спасибо вам большое, товарищи, за это оружие... Клятвы давать не буду, но знайте — мы вас не подведем!

Я заглянул в глаза Яковлеву и Синельщикову, крепко пожал им руки, и пошел искать своих стариков...

...Сквозь фон и шорох рации прозвучали долгожданные слова: "Дед! Вам взлет! Удачи вам и победы, друзья!"

— Есть взлет! — сектор газа вперед, самолет начал свой разбег. Я на миг оглянулся — позади, парами, разгонялись истребители моей эскадрильи...

— Здравствуй, небо! У меня снова крылья! У нас крылья!

* * *

Через несколько дней, вернувшись из ГУ ВВС, я был взволнован и нетерпелив. В душе все просто-таки бурлило, чесс слово!

— Петракова ко мне! Что значит "Нет на месте"? Срочно найти — и ко мне!

В кабинете я взял телефон.

— Ангар? Полковник Сталин на месте? В самолете возится? Пригласите его ко мне, срочно! Да, пусть захватит с собой моего ведомого.

— Разрешите? — в дверях появился наш контрразведчик. — Вызывали, товарищ майор?

— Проходи, Дима, садись. Сейчас один разговор будет... Подожди секундочку...

Я зарылся в документы, полученные в штабе. Через несколько минут вновь стукнула дверь.

— Разрешите, товарищ командир?

— Заходите, ребята, присаживайтесь! Нет-нет, Базиль! А тебе особое задание будет... Постой за дверью, посмотри, чтобы нам никто не мешал. Понял? Иди...

— Так, Василий Иосифович... Вы отчисляетесь из состава эскадрильи! Поздравляю вас, полковник!

— Как?! Почему, Виктор?! — чертом взвился Василий.

— Тихо-тихо! Слушай сюда... Есть приказ ГУ ВВС, по которому полковник Василий Сталин выводится из состава эскадрильи и переводится в распоряжение Управления кадров ВВС... Тихо, я сказал! Слушай!

— Сегодня получишь документы, возьмешь на борт инженера и полетишь в Рыбинск. За моторами... Мы тут задним числом оформим твой перевод. Вместо тебя эскадрилья получит нового пилота на "Дуглас" — полковника Надеждина... Не понял? Ну — Надеждин... То есть — сын Надежды... Аллилуевой Надежды! Вот ты тормоз, Вася! Понял, наконец?!

Покрасневшее лицо Василия начало принимать свой естественный окрас. Бледно-зеленый... Шучу я. Поздоровел у нас Васёк, окреп. К бутылке его почти и не тянет, во как!

— Нечего во фронтовой обстановке твою фамилию светить лишний раз. Думаю, скоро немцы серьезно заинтересуются нашей эскадрильей... Понял, что ли?

У Васи явно отлегло на душе.

— Понял, Виктор, понял! А что потом?

— А потом, когда получите моторы, полетишь вот сюда... Сядешь на аэродром и дождетесь нашей пары истребителей. Они тебя и проводят на нашу новую точку. Там, в прифронтовой полосе, нужна особая осторожность — тебе одному лететь нельзя. Техсостав перебросим другим самолетом. Все ясно?

— Так точно!

— Вот и хорошо... Капитан, за вами полный... я подчеркиваю — полный! — режим секретности этой рокировки. Можете пустить слух, что Василий опять нажрался и начудил.

— Ну-у, Виктор... Я же и не пью почти... На пикнике, грамм сто пятьдесят, под уху разве... Да ты ведь сам разрешил...

— Цыть! Так надо, полковник. Ничего — от тебя не убудет... А для дела полезно. Ухватили? Тогда — за дело! Вася, иди, делай штурманскую прокладку. Не забыл еще, как это делается? Вот и хорошо. Давай-давай, пошевеливайся. Постарайтесь там долго не задерживаться. Да, Дима! Полковнику Сталину заменить удостоверение личности. На Василия Ивановича Надеждина! Лично сделай, и чтобы ни одна душа... Ну, ты знаешь... Все, свободны. Вася, полетишь ночью. Справишься, надеюсь? Вот и хорошо. Все — пошли, пошли... Не до вас сейчас. Дел выше крыши. Да, Базиля давайте сюда.

— Слушай, Базиль... Ты с кем тут больше летал на тренировках? С Коптеевым? Вот и хорошо. Слушай... Завтра мы перелетаем на новое место базирования... Да, дождались! Под Ленинград. Так, вот... не долетая до Ленинграда, вот здесь... смотри по карте... ты с Коптеевым отваливаешь и садишься на вот этот вот аэродром... Запомнил? Там ждешь наш "Дуглас". У него будет новый пилот — полковник Василий Надеждин. Все понял? Ага, молодец. Сразу ухватил. А твоему тезке пока вдолбил... Вот его-то "Дуглас" ты и проведешь на нашу точку. А мы вас встретим. Ясно? Обо всем этом — молчок! Знаю, что не дурак. Дураку бы объяснил под запись... и под подписку о неразглашении. Иди, готовься, маршрут учи.

Да! Наверное, надо бы сказать пару слов про наш "Дуглас". Так уж повелось, что и наши "Ли-2", построенные по американской лицензии в Средней Азии, и полученные по ленд-лизу из Америки "Си-47" — все, на фронте, в войсках, называли исключительно "Дугласами"... Уж не знаю, почему. Так сложилось, и не мне это менять, ясно? Я подумал: а вообще-то наш "Ли-2" или американский "Дуглас" у Васи, — я точно и не знаю. Так получилось, что в нем я еще не был — времени не хватило. В общем, с его-то связями, Васёк мог выклянчить и чистого американца. У того, с родными моторами "Райт-Циклон", скоростёнка вроде бы повыше будет... Километров на пятьдесят. И дальность куда выше, и ремонтировать его проще, и радиооборудование — не сравнить...

Ну, да ладно. Это не главное. Главное — лёд тронулся.

Я потер руки. Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Лёд тронулся! "Летя-я-т перелетные птицы"! Летят на фронт!

— Начштаба ко мне! — гаркнул я в приоткрытую дверь. Пора делами заниматься. А их столько — у-у-у! Впору за голову хвататься!

— Разреши, командир? — в дверях появился Рыбкин.

— Заходи-заходи! Сейчас я тебя радовать буду! Мы вылетаем на фронт!

— Ну, наконец-то! — обрадовался Рыбкин. — Давно пора! Что делать будем?

— Садись. Доставай свой кондуит. Пиши!

И понеслось...

И это радует!

Глава 14

— И последнее, Федор Тимофеевич, — я постучал карандашом по карте, — место базирования... Оно еще не определено. Пока приказано сесть прямо в Ленинграде, на аэродром корпуса ПВО. Прибудем и получим задачу непосредственно на месте, от командования 13 воздушной армии. Генерал-лейтенант Рыбальченко попросил нас на усиление, он нам задачу и поставит... Может, еще что-нибудь еще и командующий ВВС флота генерал-лейтенант Самохин подбросит...[9]Отказываться мы не будем. Наоборот — воспримем с благодарностью.

— А в целом ситуёвина такая... Как ты знаешь, в результате операции "Искра", в январе 1943 года наши прорвали блокаду, и Ленинград сейчас имеет связь с Большой землей через узкую полоску берега южнее Ладожского озера. Там смогли быстро бросить железнодорожный путь. Ленинградцы его "Дорогой Победы" называют... Это сразу сказалось на положении города и людей — стало немного полегче, подвоз продовольствия и других грузов заметно возрос. Но гитлеровцы по-прежнему стоят у стен города. Они стремятся любой ценой удержать Ленинград в тисках блокады, сохранить контроль над акваторией Финского залива и Балтийского моря, чтобы предотвратить выход Финляндии из войны. Ну, это уже высокая политика, задачи стратегического плана. У нас задачи скромнее.

— Так вот... Сейчас продолжает действовать "Дорога жизни", да-да... Трасса по Ладоге работает, ходят суда, доставляют грузы. И транспортная авиация летает — туда груз, обратно — людей вывозят. Про "Дорогу Победы" я тебе уже сказал. А вот, знаешь ли ты, Федор Тимофеевич, что есть еще одна, малая, так сказать, "Дорога жизни"? Да, есть! Она соединяет "Ораниенбаумский пятачок" с Лисьим носом, через Кронштадт. И в навигацию этот маршрут тоже используется. Сам понимаешь, немцы в покое эти транспортные маршруты не оставят. Мало того, что на них немецкие бомбардировщики налеты совершают, так еще эти асы из 54-й истребительной эскадры "Грюнхертц" — "Зеленое сердце", а наши их "зеленые жопы" называют, повадились шкодить. А что? Бомбы подвесят на пару "Fw-190A4", а еще одна четверка их охраняет. Ударят — мало не покажется! Они даже пятисотки могут таскать, а уж по 250 кг и подавно... Представляешь, две бомбы по 250 килограмм по поезду с грузами для ленинградцев? Считай — нет больше эшелона, что не разобьют, то сгорит... А потом пойдут на Ладогу и пушками наш маломерный флот гоняют. Для баркасика одной-двух очередей за глаза хватит. Вот мы эти "зеленые жопы" и должны будем в чувство привести. Порвать их на британский флаг, так сказать...

Брови капитана Рыбкина приподнялись в веселом изумлении.

— Ну, это я так... Образно... Не цепляйся к словам. Короче — задача понятна?

— Да что тут не понять-то, Виктор Михайлович? Надо — сделаем! Для того и готовились, для того и учились... Вот только с обеспечением как будет? С обслуживанием?

— А тут одна надежда — на "Дуглас" полковника Надеждина. Придется ему бобиком покрутиться, будет боеприпасы и техников туда-сюда возить. Куда мы перелетим, туда и он.

— А полковник Надеждин... это кто?

— Сейчас расскажу... — я коротко поведал НШ как наш Вася стал "оборотнем в погонах".

— Ясненько... — подумав, промычал Рыбкин. — Ну, тогда будем считать, что вчерне мы вроде все оговорили. А там — война сама покажет... Когда летим?

— Да послезавтра и вылетаем, чего тянуть-то? Транспортник нам дают, он и нашим штурманом будет. Проведет до Ленинграда. А там скажут, куда подсесть... В общем, Федор Тимофеевич, готовь все наземные службы к перелету. Я займусь летунами, ладно?

Не успел НШ выйти, как дверь снова приоткрылась, и в кабинет заглянул хмурый Петрович.

— Разрешите, товарищ майор?

— Да заходи, Петрович... собственно, ты уже и зашел. Что случилось? С машиной что?

— Что с ней будет, с машиной-то? Ездит, бензин только жрёт, как сапожник самогонку... — Петрович помялся и "бабахнул" свой вопросик. — На фронт?

Я аж рот раскрыл.

— Слушай, Петрович, а ты не аргентинский ли часом шпиён, а? Ты это откуда взял?

— А что тут еще думать? Как ехали из вэвээса — вы аж издергались на сиденьи, все "скорей, да скорей". А тут — совещания сплошняком... Василий опять же в коридоре "на часах", секреты охраняет, стало быть... И народ забегал, как наскипидаренный. Что еще другое может быть? — прямо посмотрел мне в глаза Петрович.

— Ну, ты и аналитик, Петрович, — восхищенно выдохнул я. — Тебе бы в разведупре служить! Так ты что пришел?

— На фронт летите? — продолжал гнуть свою линию Петрович, исподлобья глядя на меня.

— Да. На фронт. Только ты не болтай пока, старшина...

Кивнув, Петрович не торопясь расстегнул пуговичку на клапане кармана гимнастерки, и, порывшись, достал сложенный лист бумаги.

— Вот... рапорт, товарищ майор. С вами хочу... Когда у меня еще врачебная комиссия будет... А вы уже на фронт. И я с вами.

— Петрович, ты же "злой" танкист?! А в авиации по твоему мнению одни ушлёпки служат! — мое удивление было абсолютно искренним.

— Э-э-эх... — безнадежно махнул рукой старшина. — Какой из меня теперь танкист... После ранения силы в руках нет, одно дрожание... А шоферить в тылу я не хочу. Я на фронт хочу, Виктор Михалыч. Не откажи... Понимаю, ты теперя "Додж" на истребитель поменял, да я не только механиком-водителем могу. Я еще и артиллеристом служил, так что всяко-разно пушки-то на самолете обслужить смогу... Прошу зачислить меня в эскадрилью, оружейником! — вытянулся по стойке "смирно" старшина.

Я долго смотрел на него... Сам же так и думал. Старый уже Петрович, да и ранения не прошли для него безболезненно. Какой из него теперь танкист. Сгорит ведь... А у нас все проще ему будет служить. Да и жив останется... Придвинув к себе несвежий клочок рапорта, я написал резолюцию: "НШ. В приказ!"

— На! Тащи Рыбкину, пока он еще не спрятался от всех посетителей! И спасибо тебе, Петрович! Сегодня ездить уже не будем, готовь своего коня к сдаче... В "Дуглас" он не влезет. И не позорь меня — ЗИП и инструменты не бомби!

— Зачем мне эти железяки... — оскорблено буркнул Петрович. Видимо, поймал я его на "горяченьком", — у меня свои ключи есть...

* * *

"Дуглас", тяжело покачиваясь на стыках бетонки, пошел на взлет... Набит он был, что называется, "под завязку". Кроме 23-х человек наземного состава эскадрильи, в него запихали самые ходовые запчасти на первое время и ящики со снарядами к авиапушкам. Там, в 13-й ВА, снарядов к "НС-23" не найдешь. Ничего, пара вагонов с необходимым имуществом уже пошла в Питер. Да и наш транспортник, если что, поможет со снабжением.

— "Вышка" — "Грому-1"! Вам взлёт!

— Понял — взлет... Пошли!

Собственного имени эскадрилья не имела, была номерной. Отдельная эскадрилья N 152. Но, продолжая традиции "Молнии", я, где надо и где не надо, старался протолкнуть её неофициальное название — группа "Гром". Так, тихой сапой, это и прижилось.

Мы с Базилем оторвались от полосы первыми и полезли на высоту. Бросив взгляд вниз, я смог наблюдать четкий взлет наших пар. Два истребителя вырвались вперед и заняли свое место около транспортника. Ох уж этот транспортник... Скорость чуть больше трехсот! Намучаемся мы с ним!

Не то слово! Не намучались, а... Матом ругаться не хочется! В общем, когда пролетев километров четыреста, мы сели на промежуточный аэродром для кратковременного отдыха, дозаправки самолетов и летчиков, настроение было, скажем, "не айс". А что поделаешь? Надо...

Накрутив хвоста летчикам, — мол, не надо ругаться, подлетаем к зоне, где могут шарить охотники, выше бдительность, товарищи летчики, мы снова взлетели и построились. Километрах в 150-ти от Ленинграда я услышал в наушниках: "Гром-1, точка поворота. Прошу разрешения на изменение курса". Я отпустил летунов, и пара Базиля красиво отвалила вправо... Пошли ждать наш транспортник, все по плану... А мы летим дальше.

Наконец, в дымке, показалась громада Ленинграда. Слава богу! Добрались! Земля была извещена о нашем подлете. К нашей "могучей" колонне подскочила четверка "Ла-5", глянули на наши звезды, качнули крылом и отвалили...

— "Гром", посадку разрешаю...

Все, добрались! Мы на фронте. Наконец-то.

Свалив на командиров звеньев всю работу по заправке и осмотру самолетов, мы с Рыбкиным, на выклянченной у пэвэошников машине, поехали на Дворцовую, в штаб ВВС.

Приняли нас довольно быстро. Командующий 13-й воздушной армией генерал-лейтенант Рыбальченко кратко поставил нам общую задачу, вызвал начальника оперативного отдела штаба и поручил ему ввести нас в курс дела более детально. Затем пожелал нам всяческих успехов, пообещал, что заскочит к нам, когда мы устроимся на месте и распрощался. Видимо, дел у него было невпроворот.

Полковник из штаба армии ничего нового, в принципе, не сказал. На наш вопрос — а где мы будем базироваться? — он предложил на выбор несколько аэродромов. Мы, ссылаясь на недостаточное знание обстановки, попросили помочь с выбором. Полкан наморщил лоб, а потом решительно заявил: "А я знаю, где они в следующий раз ударят? Садитесь, где хотите!"

— Так не пойдет, товарищ полковник! Вы нас зачем сюда вызвали? На помощь? Вот и помогайте сначала нам! Давайте данные по суточным самолёто-пролетам немцев за последнюю неделю. У вас тут как минимум три "вкусных" для немцев района. Будем выбирать. Да, и еще. Обозначьте районы, где у вас были потери боевых и транспортных самолетов. Там мы в первую очередь этих асов зеленых и поищем...

В общем, просидев два часа с нетерпеливо роющим землю полканом, мы остановились на аэродроме, который был расположен недалеко от маяка Осиновец. Этим мы убивали как бы трех зайцев — под нашим контролем оказывались зона поселка Кобона на восточном берегу Ладожского озера, где шла перевалка грузов для их переброски по воде, зона маяка Осиновец и близ расположенного рыбачьего поселка, где эти грузы принимались и складировались перед транспортировкой в Ленинград, и "Дорога Победы" — слепленная на живую ветка, по которой шло железнодорожное сообщение с городом. Расстояния между этими тремя пунктами для нас было пустяковое — несколько минут лета, и мы со спокойной душой могли сесть там в засаду... Теперь дело оставалось за малым. За ожидаемым визитом "зеленых... х-мм, сердец". Впрочем, эмблему эскадры на своих самолетах они уже закрасили. Еще весной 43-го. А то наши уж больно шустро стали гоняться за самолетами с "зелеными... х-мм, попами" и бить их смертным боем... Вот так-то. А тут еще и мы прилетели.

* * *

Перелет прошел быстро — что тут лететь? Меньше пятидесяти километров. Нас уже ждали. Мы познакомились с командиром истребительного полка, другими офицерами. Местные летуны стояли пока в сторонке, завистливо поглядывая на наши новенькие истребители, но, чувствовалось, что как только мы отойдем с начальством в сторонку, наших ребят возьмут в плотное "окружение".

Договорились так — площадку для стоянки самолетов нам выделят, подготовят капониры, протянут линию связи. Техсостав останется на аэродроме. Мы же разместимся километрах в полутора, в лесочке. Жить будем в палатках — погода пока позволяла. Возить будут грузовиком. Наладить быт нам тоже помогут. Завтра должна придти машина с рацией, которую я выклянчил в штабе воздушной армии. Вроде бы и все...

— Ну, что, товарищи? Соловья баснями не кормят! Пошли в столовую! — пригласил нас комполка. — Набросайте начпроду списочек на получение водки.

Тройка бандитов как-то подозрительно засуетилась. Морды у них были настолько честные, а глаза — голубые, что я тишком перехватил этого пройдоху Парикянца со списком и взглянул на конечную цифру.

— Что, опять? Объясни мне, Сережа, откуда в списке нашей эскадрильи на получение водки появились такие фамилии как "Водопьянов", "Тер-Сидорянц" и "Голенищев-Кутузов", а? Вы же мне обещали, гады вы ползучие?

— Так я же не себе... — пытаясь ковырять землю носком сапога, враз охрипшим от испуга голосом, просипел Парикянц, — я для ребят...

Он проникновенно взглянул на меня влажными восточными глазами. Казалось, что боль и забота о пересохших глотках боевых друзей, вот-вот прольется из этих глаз сладкими, детскими слезами.

— Перепиши... А о ребятах не беспокойся, ведь им достанутся ваши порции. Ты, Сережа, ведь не забыл? Вот-вот... Иди, родной, иди. ПОКА Я ТЕБЯ НЕ ПОСЛАЛ!!

На мой рев испуганно обернулся комполка. Он в восхищении покрутил головой — "Круто!"

А як же! Тильки так!

На следующее утро, после того, как штурман полка провел для нас инструктаж по зоне ответственности авиачасти с изучением карты, комполка выделил нам пару своих ребят, и мы всей эскадрильей облетели южную часть Ладоги. Познакомились, уложили в памяти привязку к местности, засекли подлетное время к наиболее важным точкам патрулирования.

После посадки меня нашел наш связист и протянул бланк радиограммы. Базиль передал условленным текстом: "3-15". Это означало, что он просит нас встретить его пару и наш "Дуглас" в точке "3", а это была Кобона, в 15.00. Я послал туда звено Извольского, а сам с летчиками Кузи вылетел в район Шлиссельбурга.

Мы шли на двух тысячах, Кузя с Кулагиным, а меня прикрывал наш парторг и замполит Саша Криулин. Наша пара шла чуть правее и с небольшим превышением. Смотреть влево мне было как-то удобнее...

Тут-то и произошла первая "поклёвка"...

— Гром-1, на два часа — шапки разрывов зенитных снарядов. Это... это над "железкой". — Молодец Кузя, заметил! Я их едва различил — далековато еще.

— Всем разворот... расходимся, строй "фронтом"... Приготовиться, снять оружие с предохранителей. Усилить наблюдение!

Тут же в наушниках раздалось: "Якорю", "Грому" — срочно к железке! Шесть "Фокке-Вульфов" только что прошли Шлиссельбург! Высота до двух.

— Я Гром. Вас понял, на подходе...

— Якорь — исполняю...

Не одни будем... Это и хорошо и плохо — взаимодействие еще не отработано.

— Цель вижу — шесть фок, на двух, в левом пеленге... — опять Кузя увидел первым.

— Видишь — заходи... Я за тобой.

Видимо, Кузя чуть сунул газку. Его пара стала заметно удаляться. Мы с парторгом понеслись вслед. Вот они! Теперь и я увидел чуть ниже и правее нас шесть точек. Пара впереди и еще четверо сзади-выше. Мы подходили к ним со стороны озера, сзади-слева.

— Гром-3, атакуй первую пару! Мы ударим по остальным. Саша, бей по ведущему второй пары.

— Понял...

— Понял...

Стремительное нарастание скорости, кажется, ты слышишь гул распарываемого истребителем воздуха... Машина подрагивает, ее начало чуть-чуть водить... Скрость шестьсот десять... Прибрать обороты... Довернуть. Перекрестье прицела легло на ведущего четверки. Вынести чуток... деления на полтора. Хорош!

Ударили пушечные очереди Кузи и Кулагина. Я нажал на спуск и кнопку стрельбы. Дрожь отдачи, в солнечных лучах засветилась пороховая гарь... Лоскуты пламени пушечных очередей почти не видны, их скорее ощущаешь. Дымные трассы настигли фоку, ударили по мотору, на капоте фашиста мгновенные всполохи разрывов снарядов — как пляска огня! Есть! Не жилец...

Скорость очень высока, отстреляться и по ведомому нечего и думать.

— Саша — правый боевой!

Саша тоже не промазал — в развороте вижу дымный след, тянущийся мне под крыло. На земле встали два огромных чёрных куста от сброшенных немцами 250-ти килограммовых авиабомб. Пара оставшихся пока еще целыми фашистов, быстрыми рыбками мелькнула нам под брюхо. Куда-а-а? Погодите, геноссе, это еще не все!

Оказалось — все. Завершив боевой разворот, я увидел внизу длинные пушечные трассы. Это подскочили и атаковали немцев "Лавочки" полка. Еще одна фока, потеряв крыло и вращаясь вокруг оси, стремительно шла к земле. Удар, взрыв! Над клубком взрыва выскочили серо-голубые "Ла-5". Все — четыре — ноль. Два не попавших под атаку "Фокке-Вульфа", врубив форсаж и накручивая скорость на пологом пикировании, драпали к себе.

Хорошая атака получилась! Молодцы ребята!

— С почином, Громы! Отлично сработали. Все, пока больше не сунутся... Идем домой!

Первым, кого я увидел на аэродроме, был полковник Надеждин. Схватившись за консоль крыла, он бежал рядом с истребителем, пока я рулил на стоянку, и улыбался во все тридцать шесть зубов.

— Виктор, здорово! Бой был? Я по радио слышал. Ну как?

— Да нормально, Вася, приняли боевое крещение в составе эскадрильи "Гром"! На нашем счету трое сбитых!

— Все, Виктор! Теперь не отвертишься! Когда со мной полетишь?

Только мое излишне радостное настроение заставило меня сказать: "Да завтра и полетим, Васёк! Готовься. Пуговицы, что ли, надраить не забудь".

— Ага! Обязательно надраю! — счастливым голосом ответил полковник Надеждин.

Глава 15

Разбудил меня жестяной стук ведра об рукомойник и журчание переливаемой воды. Это самое журчание и побудило меня с кряхтением опустить ноги на холодные доски пола и нашарить сапоги с обёрнутыми вокруг голенищ портянками. Однако — амбре... Стирать пора. В соседней койке мирно похрапывал Рыбкин. Было еще темно.

Тут полог палатки приоткрылся, и внутрь влезла голова пожилого солдата с натянутой на уши пилоткой. Этого нестроевого деда приставили к нашей эскадрилье по всяким хозяйственным делам — менеджером по клинингу, вошингу, хэлпингу и прочему ординарингу.

— Товарищ майор, а товарищ майор... Пора. Без четверти шесть уже... Вставайте, товарищ майор... — сиплым шепотом просуфлировал дед. — Машину уже слыхать...

Я схватил полотенце и шлепнул Рыбкина по тощему заду.

— Вставайте, граф! Нас ждут великие дела!

Быстренько выскочив на весьма прохладный воздух, я северным оленем промчался в направлении... в общем, туда промчался, куда цари обычно ходят пешком... А что? Чем я хуже царя? Тем, что всего лишь барон? Так я еще и сын бога, между прочим!

Полязгав соском рукомойника и приведя себя в относительный порядок, я скомандовал деду провести подъем для моих лодырей. День начинался.

Машина привезла первый завтрак. Сонные еще ребята, двумя руками обхватив горячие кружки с какао, с хлюпаньем тянули обжигающе-вкусный напиток.

Откусывая от своей булки здоровенный кусок, ко мне тут же подлетел полковник Вася.

— Ну, што, Фыктор, кота поэтим?

— Прожуй сначала, чудо в перьях... Лететь ему приспичило. Когда надо будет, тогда и полетим.

Василий, нильским крокодилом заглотнув половину булочки разом, прокашлялся и начал канючить.

— Виктор, ты же обещал! Ну, Ви-и-ть!

— Заметьте, — я не сказал "Нет", полковник! — Вася расцвел. — Но не сказал и "Да"!

Вася увял.

— Готовьтесь, полковник. Воздушному бойцу надлежит быть выбриту, накормлену и готову к подвигу...

Вася разулыбался и вскинул руку в пионерском приветствии.

— Всегда готов!

— Во-во! Оно и видно... Сейчас все решим. Ну, что, бойцы? Позавтракали? По машинам!

* * *

— Доброе утро, товарищ майор! — Я пожал руку комполка. — Совет нужен. Подскажи мне, пожалуйста, куда тут слетать можно, чтобы было относительно тихо? Хочу своего пилота с "Дугласа" потренировать...

— А он что у тебя, истребитель, что ли?

— Да, приходилось ему летать... У него, между прочим, двое сбитых.

— А как он на транспортник "залетел"?

— Так и залетел... по пьянке...

— Я-я-сно... Так слетайте на север, там финны, но они, сразу хочу сказать, не очень-то... — комполка пошевелил в воздухе пальцами, пытаясь выразить свое отношение к боевым качествам финских летчиков, — да и самолеты у них не самые новые...

— Финны, говоришь... — задумался я, — это "гут"... Слетаем на север! Можно, я вашим телефончиком воспользуюсь? Какой позывной у локаторщиков?

— Девушка, милая, как вас там? Здрассьте... — поняв, что я начал шалить, разом перешел со стихов на разговорную речь, — Соедините меня с "Наседкой"!

— "Наседка"? Здравия желаю, майор Туровцев. Покличьте мне командира... ага... жду. Здравствуйте, майор Туровцев, отдельная авиаэскадрилья "Гром"... До вас довели из 13-й воздушной армии нашу просьбу о помощи в наведе... Ага, уже! Это хорошо! Вы север смотрите? Достаёте? Вообще здорово! Где-то минут через тридцать мы шестью самолетами там пробежимся, вы уж за нами присмотрите, хорошо? Спасибо, капитан! До связи!

— У тебя учебный класс есть? — это я к комполка. — Таблицы силуэтов? Займу минут на десять? Ага, спасибо.

Я позвонил на стоянку и приказал гнать в штаб полка полковника Надеждина. В классе было пусто и пыльно. Я нашел плакат с силуэтами немецких самолетов в различных ракурсах. По этому наглядному пособию летчики тренировались в способах прицеливания по врагу. Пока Васёк еще не прибежал, я принялся от нечего делать листать кучу инструкций и методичек.

Тэ-э-кс, посмотрим, посмотрим...

"УТВЕРЖДАЮ"

Командир 13-й воздушной армией

генерал-лейтенант авиации РЫБАЛЬЧЕНКО

.

ИНСТРУКЦИЯ

ПО ОБНАРУЖЕНИЮ САМОЛЕТОВ ПРОТИВНИКА, ОПОВЕЩЕНИЮ ИА

И НАВЕДЕНИЮ ИСТРЕБИТЕЛЕЙ НА САМОЛЕТЫ ПРОТИВНИКА

I. Основные положения

Успешное выполнение задачи по завоеванию нашей авиацией абсолютного господства в воздухе, уничтожение воздушного противника, особенно его одиночных разведчиков, в значительной мере зависят от дальности обнаружения самолетов противника, скорости оповещения и своевременного наведения ИА, обеспечивающих занятие нашими истребителями выгодного исходного положения для боя и прямого успеха в воздушном бою.

2. Заблаговременное обнаружение воздушного противника обеспечивается работой двух наземных радиолокаторов, гарантирующих обнаружение противника на подступах к переднему краю — на расстоянии от 50 км (при высоте полета 1000 м) до 90 км (при высоте полета 5000 м).

3. Немедленное повсеместное оповещение ИА о появлении самолетов противника осуществляется специальной радиосетью оповещения, в которую помимо оповещательных радиостанций (РСБ и РАФ) входят выделенные приемники, стоящие на КП всех аэродромов, истребительных авиационных частей и соединений.

Так, это ясно... Дальше.

II. Обнаружение самолетов противника и оповещение ИА

1. В непосредственной близости к линии фронта (на расстоянии 10-20 км от нее) устанавливается наземный радиолокатор N 1 13-й воздушной армии с задачей своевременно обнаруживать самолеты противника на подступах к переднему краю наших войск, немедленно оповещать второй наземный радиолокатор и КП ИА об обнаруженных самолетах, наблюдать за перемещением обнаруженных целей на экране радиолокатора до перехвата вторым радиолокатором или выхода их из зоны обнаружения.

2. На расстоянии 60-70 км от наземного радиолокатора N 1 устанавливается наземный радиолокатор N 2 Ленинградской армии ПВО, который, используя сведения наземного радиолокатора N 1, должен обнаруживать самолеты и перехватывать их на своем экране, вести наблюдение за перемещением обнаруженных целей и оповещать об этом КП ИА.

3. Зона обнаружения для обоих наземных радиолокаторов устанавливается 180-360R...

III. Наведение истребителей на самолеты противника

1. Цель наведения — обеспечить встречу наших истребителей с самолетами противника в условиях, выгодных для ведения воздушного боя.

2. Для наведения самолетов используются радиостанции отдельной радиороты ВНОС, устанавливаемые в непосредственной близости к линии фронта на наиболее вероятных маршрутах полетов разведчиков противника, все аэродромные радиостанции и радиостанции штабов авиационных соединений.

3. Из всех радиостанций наведения командными радиостанциями являются лишь те, на которых находятся командиры истребительных авиачастей или авиасоединений, летчики которых находятся в воздухе. Все остальные радиостанции наведения являются информационными.

4. Команды по наведению командир авиасоединения подает лично, если по его приказанию эти команды передают другие лица, то они в этом случае повторяют команды дословно.

5. Вначале наведения подаются команды, в какой район или квадрат лететь и какую набрать высоту. В последующих командах дается направление на точку встречи с самолетами противника.

При сближении с воздушным противником могут создаваться различные положения, соответственно чему подаются различные команды или информирующие сообщения (например: "Бомбардировщики впереди вас и ниже на 1000 м, справа от вас группа "Фокке-Вульф", выделите звено для борьбы с ними, остальным атаковать бомбардировщиков противника" и т. д.).

В общем и целом — ясно...

9. Оповещение истребителей производится всеми радиостанциями наведения на волне истребителей, в пределах видимости. При этом указывается позывной радиостанции, курс пролетающего разведчика противника, тип, высота и время.

Пример: "Я, Барьер-11, курс 90, один Ю-88, высота 3000, 10.00".

Прежде чем включить передатчик на передачу, необходимо подслушать на прием — не работает ли другая наша радиостанция или радиостанция нашего истребителя.

Все остальные радиостанции оповещения начинают свою передачу только тогда, когда убедятся, что больше никто о замеченном разведчике противника не оповещает.

10. В соответствии с имеющимися зонами истребления устанавливаются три зоны наведения:

— 1-я зона — в полосе 30-40 км от линии фронта;

— 2-я зона — от границ первой зоны на 80-90 км в глубь территории фронта;

— 3-я зона — тыловая часть фронта.

Радиостанциям, находящимся в каждой зоне, присваиваются определенные индексы.

11. Летчики-истребители, вылетающие на перехват противника, должны твердо знать индексы фланговых радиостанций наведения каждой зоны и ориентировочно индекс радиостанции наведения, находящейся в центре зоны, в которой они действуют. Получая непрерывную информацию о самолетах противника, летчик идет на сближение.

Обнаружив самолет противника в поле своей видимости и атакуя его, летчик должен передать по радио "Иду в атаку в районе" (открытым текстом) или "Атакую в районе" (пункт)...

А это что? Ага, пэвэошники... Ну, посмотрим...

УТВЕРЖДАЮ"

Командующий Ленинградской армией

противовоздушной обороны

генерал-майор РОЖКОВ

Член Военного Совета

Ленинградской армии ПВО

председатель Ленинградского

Совета Депутатов трудящихся ПОПКОВ

Член Военного Совета

Ленинградской армии ПВО

полковник ИКОННИКОВ

1 сентября 1943 г.

ИНСТРУКЦИЯ

ПО ВЗАИМОДЕЙСТВИЮ СРЕДСТВ ЛЕНИНГРАДСКОЙ АРМИИ ПВО

I. Основы взаимодействия

1. Сущность взаимодействия средств ПВО состоит в том, чтобы совместной боевой работой всех средств противовоздушной обороны обеспечить надежное прикрытие Ленинграда и прилегающих к нему объектов, уничтожая авиацию противника как на подступах, так и над объектом или пунктом.

Взаимодействие должно обеспечить, при необходимости, одновременное совместное использование средств ПВО по одной или нескольким целям и строиться с таким расчетом, чтобы действия одного средства не исключали и не стесняли, а только дополняли действия другого.

Во всех случаях взаимодействия должно обеспечиваться своевременное введение в бой средств ПВО с тем, чтобы эти средства могли наиболее эффективно проявить свои боевые качества.

2. Взаимодействующими средствами ПВО в системе обороны Ленинграда являются: истребительная авиация, зенитная артиллерия среднего и малого калибра, зенитные пулеметы, зенитные прожекторы, аэростаты заграждения и служба ВНОС.

Наиболее четким и организованным должно строиться взаимодействие основных средств противовоздушной обороны — истребительной авиации и зенитной артиллерии.

3. При атаке цели, обстреливаемой ЗА, летчик обязан подать по радио сигнал "Атакую цель" дли прекращения по ней зенитного огня, называя при этом свой позывной.

4. При поднятых аэростатах заграждения истребительная авиация действует на 500 м выше поднятых АЗ.

5. При сплошной облачности ИА за облаками не действует.

При наличии сплошной низкой облачности (высотой до 500 м) истребительная авиация не вылетает.

Это днем, а ночью?

III. Взаимодействие средств ПВО ночью

Основным средством борьбы с авиацией противника в ночных условиях по невидимой цели является зенитная артиллерия среднего калибра.

По целям, освещенным зенитными прожекторами, преимущество дается истребительной авиации.

В этом случае зенитная артиллерия по освещенной цели, атакуемой ИА, огонь прекращает.

Истребительная авиация

1. Поднимается в воздух только при наличии исправного прибора, дающего сигнал "Я свой самолет", с фиксированием его станциями орудийной наводки (СОН-2) для предотвращения обстрела ИА своей зенитной артиллерией.

При наличии сплошной облачности истребительная авиация не вылетает.

2. Истребительная авиация поднимается в воздух, как правило, на высоту не ниже 6500 м и направляется в зоны ожидания вблизи маршрута полетов авиации противника, где зенитная артиллерия по обстановке огня не ведет.

Основное количество истребительной авиации назначается на ведение боя по целям, освещенным зенитными прожекторами, и несколько самолетов-истребителей (в зависимости от возможностей) наводятся на самолеты противника с помощью СОН-2 и "Редут".

4. Наведение истребительной авиации по данным СОН-2 и "Редут" производится, как правило, по целям, действующим на высотах 6000 м и более, т. е. за пределами действия прожекторных лучей.

При наведении ИА на одиночные самолеты противника на высотах выше 6000 м зенитная артиллерия по данной цели огонь не ведет.

Какую цель подвергнуть воздействию зенитного огня и какую истребительной авиацией, принимает решение оперативный дежурный армии, заблаговременно извещая об этом истребительную авиацию и зенитную артиллерию.

При наведении ИА по целям на высотах 6000 м и ниже зенитная артиллерия по данным целям ведет огонь до момента подхода истребителей к самолетам противника на дистанцию по курсу цели 200-250 м, т. е. до границы расположения разрывов ЗА.

Прекращение зенитного огня в этом случае производится по команде с КП ИА на основе данных наведения ИА с помощью СОН-2.

Команда о прекращении огня по цели, на которую наводятся истребители, подается на батареи СОН-2. По этой команде батареи СОН-2 продолжают пеленгирование цели, прекращая считывание данных для ведения огня.

В случае, если встреча ИА с самолетом противника не состоится, с КП ИА подается команда на батареи СОН-2 о продолжении считывания данных для обстрела цели огнем ЗА.

5. При поднятых аэростатах заграждения истребительная авиация в их зоне действует на 500 м выше поднятых АЗ.

Где же этот разгильдяй Василий? Эдак я тут все инструкции перечитаю...

5. Команды и сигналы

Для осуществления взаимодействия средств ПВО установить следующие необходимые общие команды и сигналы:

N по пор.

Команды и сигналы

Кто подает команду или сигнал

К кому относится (кто принимает команду или сигнал)

Кем выполняется команда или сигнал

1

"Атакую в лучах на юге" (северо-востоке и т. д.).

Летчик-истребитель

К зенитной артиллерии

ЗА немедленно прекращает огонь по данной освещенной цели.

2

"Цель атакую"

Летчик-истребитель

Ночью к ОД ИА. Днем к подразделениям ЗА.

Ночью— ОД ИА, получив команду, отдает приказание на все СОН-2 прекратить отсчеты по данной цели.Днем— подразделения ЗА лично наблюдают за целью и своей ИА и, получив сигнал атаки, прекращают свой огонь

3

"Прекратить отсчеты в секторе............."

ОД ЗА

Ко всем СОН-2, работающим по данной цели

Прекращают отсчеты по цели в заданном секторе для прекращения огня ЗА.

4

"Работать по Казбеку"

ОД ЗА

К СОН-2.

СОН-2, получившая приказание, работает по своей ИА, производя поиск в заданном секторе.

5

"Поиск в секторе............." (указать сектор по шкале азимута)

ОД ЗА

К СОН-2.

Производит поиск в указанном секторе с отклонением на +— 5.00.

6

"Не читать".

ОД ЗА

К СОН-2.

Прекращает работу по данной цели

7

"Работать на себя"

ОД ЗА

К СОН-2.

Прекращает работу по своей ИА и производит поиск противника.

8

"Темп 15, 10 или 5 секунд"

ОД ЗА

К СОН-2, работающим по своей ИА.

Считывает данные через указанные промежутки времени.

9

"Штурмовик"

ОД армии полка или дивизиона (батальона)

Ко всем подразделениям.

Изготавливает все средства к отражению полета на малых высотах.

10

"Меня обстреливают на юге"

Летчик-истребитель

К зенитной артиллерии.

ЗА прекращает огонь по своему истребителю.

11

"Меня освещают на севере"

Летчик-истребитель

К зенитному прожектору.

ЗПр прекращают освещение своей ИА.

Начальник штаба Ленинградской армии противовоздушной обороны

подполковник ПРИВАЛОВ[10]

— Наконец-то, товарищ полковник! А то я уже тут всю служебную литературу перечитал! Где ходите? Вы, вообще-то, летать хотите? Что-то не заметно... Отставить скулеж! Сколько у тебя боевых вылетов? Не сказать, что уж очень много...

— Так, Васёк, я слышал, что у тебя два сбитых? Есть такое дело... А стрелял ты как? Вот тебе плакат с силуэтами, вот тебе целлулоидный прицельчик... Давай, злодействуй. Та-а-к, скажем, вот этот вот фриц... Дистанция — 200 метров, он начинает вираж влево, скорость — 500. Ракурс — две четверти. Как будешь стрелять? — Васёк подумал и приложил целлулоидный кружок с размеченной сеткой прицела в точку выноса упреждения. — Какое упреждение берешь? Полтора корпуса? Правильно, годится... Выход из атаки куда? Верно, вправо.

— Еще разочек... Вот этот вот гад. Уходит от тебя вверх. Скорость около шестисот — твои действия? Вынос прицела? Верно. И последний вопрос.

— Вот тут он идет вниз-вправо... Знаю, что сложно. Показывай... нет — лучше вот так, понял? Ну, если понял, тогда пошли.

* * *

— Итак, товарищи летчики. Слушай боевой приказ. Капитан Кузьмичев! Оставляешь на аэродроме дежурную пару. Можешь использовать её на усиление, но — лучше не надо.

— Сам с ведомым проскочишь по линии фронта, посмотришь, ориентировку закрепишь. В затяжные воздушные бои вступать запрещаю! Единственно, что тебе можно — придти на помощь нашим, если их фашисты зажмут. Ясно? Еще раз — запрещаю! — я сурово погрозил Кузе пальцем. — Уяснил? Вот так-то!

— Я с полковником Надеждиным и звеном капитана Извольского пойду на север. Там пробежимся... План полета примерно такой же. В случае встречи с противником я приму решение — вступать ли нам в бой или нет. Если мы ввяжемся, то мы с Василием атакуем, а ты, Кир, обеспечиваешь безопасность полковника, ясно? Полковник, вам слова не давали. Вы лететь хотите? Тогда продолжайте хотеть молча, вам ясно? По машинам!

Вот так вот! Только дай им слабину. Я оглянулся назад. Метрах в двенадцати молотил мотором истребитель Василия. Дальше стояло звено Кира.

— На взлет! — я махнул рукой из открытой кабины и дал сектор газа от себя. — Полетели!

...Дымка, все время здесь, в Ленинграде, дымка и облака. Либо просто дымка, либо облака, либо — дымка с облаками... Небо плохо просматривается, сложно искать цель, все время приходится крутить головой, напрягать зрение. Правда, сегодня у нас есть помощники.

— "Наседка", я Гром-1. Видишь нас? Есть кто поблизости? Понял, жду...

Мы уже около восемнадцати минут в полете. Идем на четырех тысячах, левым пеленгом. Скорость 540 — хватит для любого маневра. Я иду ведущим звена. Кирилл своей парой прикрывает нас сверху. За мной тянется Юрка Лесных с Парикянцем. Четко идут, как на картинке...

— Гром-1, ответь "Наседке".

— На связи.

— Курс 320, удаление до двадцати километров, цель групповая, но засечка маленькая... Предположительно — три-четыре самолета. Высота около пяти. Как понял?

— Понял вас, иду на перехват! За мной!

Я чуть прибавил оборотов и полез вверх, загибая плавный левый вираж. Нужно набрать превышение... Хотя бы тысячи на полторы...

— Семерка, не суетись... Твое время еще не пришло... — Вася что-то задергался, сократил дистанцию. — Займи свое место. Внимание всем. Поиск.

Мы продолжали лезть в высоту. Уже 5700. Хватит, пожалуй... Где эти гады? Я стал легонько класть истребитель то на правое, то на левое крыло, осматривая переднюю полусферу. Вон, что-то блеснуло. Или мне показалось? Да нет. Явно проблеск. Это плекс фонаря противника! Цель обнаружена!

— Гром-1, на два часа, удаление до пяти, ниже пятьсот — три самолета!

Сам вижу... Кто это, интересно? Кажется — бомбардировщик, а с ним прикрытие. Да, точно! Большой и неуклюжий бомбер и пара мессов. Это финны или немцы? А черт их разберет — далеко. И все отличие-то, что у финнов кресты синие. А вот бомбардировщик какой-то незнакомый. Точно! Это английский бомбардировщик Бристоль "Бленхейм", закупленный финнами в конце тридцатых. Ничего я про него почти и не помню. Две огневые точки, что ли, скорость близко к пятистам, если я не ошибаюсь... Вроде — устойчив к повреждениям. Во всяком случае, нашим "ишачкам" в финскую сбивать их было трудно. Естественно — с их-то "ШКАСами". Ничего, у нас калибр оружия покрупнее будет. Значит, все же финны... Навряд ли немцы будут прикрывать финский бомбер. А это, скорее всего, и не бомбер вовсе. А разведчик. Ну, да ладно. Хватит думать — трясти надо!

— Семерка, выходи вперед. Я прикрою. Будешь атаковать. Все, что планируешь делать, говори мне. Может, что и посоветую. Давай — вперед! Кир, внимание, — мессы твои. Хотя... Оставь и для семерки одного.

Истребитель Василия прибавил скорость и бодро выскочил вперед.

— Звену! Продолжаем набор, расходимся с противником правым бортом и загибаем крючок. Атака сзади от солнца! — дал своё первое ЦРУ[11]Василий.

Грамотно и правильно. Молодец Вася! Финны нас, по-моему, еще не видят. Нас-то радар навел, мы их ждали и искали, а они никого не ждут. Да и надоело, наверное, в дымку-то пялиться. Ну, увидят потом, конечно... Но поздно уже будет.

— Семерка, не увлекайся, не увлекайся... Достаточно высоты. Загибай...

— Звену — заходим. Огонь по готовности!

— Поправка! Второй паре бить по истребителям, бомбер не трогать. Как поняли? — это все-таки я влез. Уж больно я хотел, чтобы Василий сам завалил "Бленхейма".

— Принял...

— Принял!

— Кир, страхуй!

— Готов...

Ну, Вася, давай... давай! Начинай, пора уже... И Вася не подвел. Заложив красивую и чистую линию виража, истребитель с бортовым номером "7" вышел в заднюю полусферу финнов. Мы почти мгновенно сблизились с разведчиком, и Василий открыл огонь.

— Держи трассу, Вася! Держи — не жалей! Бей в корень крыла.

Какой там! Вася так удачно влепил "Бленхейму", что практически сразу зажег его. Густо дымя и полыхая длиннющим факелом пламени, разведчик медленно пошел вниз. Сейчас прыгать будут. Я посмотрел через плечо — точно, посыпались!

— Правый боевой! — грамотно Васёк командует. Именно правый, на солнце. А вот за своим хвостом не следит. Чересчур доверяет ведомому. То бишь мне. Неправильно — надо самому смотреть! Тогда бы увидел, что вторая пара звена развалила на куски ведомого "месса" и пошла за нами, не тронув ведущего. Кирилл продолжал висеть на высоте, контролируя все это чудское побоище.

— Семерка, бери месса!

Обделенный нашим вниманием "Мессершмитт" все же пришел в себя после неожиданной атаки и попытался спрятаться в облачности. Вот тут Кир его и отсек парой очередей. Месс заполошно заметался и бросился бежать.

— Вася, бери его! Уйдет в пике ведь!

Вася пошел на пересечку, неудобно стрелять с этого ракурса, но — надо.

— Не спеши... вынос полтора корпуса, а потом — правь по трассе.

Очередь пошла. Мало упреждение! Трасса прошла за хвостом месса, и он ее, похоже, не заметил.

Вторая трасса... Мимо! Третья — попал! От месса полетели клочья протектора бензобаков, он "запарил" белым паром из пробитых радиаторов.

— Есть, Вася! Молодец! Клади его в землю, а то мы на их территории.

Но финн не стал ждать, когда его убьют в кабине, и прыгнул. Ну, живи, суомилайнен. Повезло тебе.

— "Наседка", свет мой, зеркальце, скажи...

— Гром, прекратите неуставные сигналы. Вокруг вас чисто.

— Спасибо, "Наседка" — я был сконфужен. Что-то я развеселился. Ведь сам же всегда строго выговаривал летчикам за болтовню в эфире. Наверное — за Васю обрадовался.

— Семерка — займи свое место. Молодец! Все сделал на "Отлично", — идем домой...

* * *

После посадки, оставив счастливого Васю рассказывать улыбающимся летчикам о том, как он строил атаку, как заходил и стрелял, я нашел нашего НШ.

— А что, Федор Тимофеевич, придется нам на Василия представление писать! Ведь это его третий и четвертый сбитый. Да еще в одном бою. Заслужил он свой орден, как есть заслужил. Как мыслишь-то?

— Да представление написать — это не вопрос... Напишем, конечно. А вот скажи мне, командир, как долго ты полковника на побегушках держать думаешь, а? Не дело это. Он старший офицер, знания и опыт кое-какой у него есть, полком командовал. А тут таксистом каким-то работает... Слетай туда, мотнись сюда... Не дело это. Хватит ему за твоей спиной сидеть! Ему взрослеть надо, мужчиной становиться, ясно?

— Да мне-то ясно, Федор Тимофеевич... А вот ясно ли это Василию Сталину — вот в чем вопрос... Но ты прав. Я с ним серьезно поговорю. А представление ты готовь. Я подпишу — и фельдсвязью в Москву. Он этот орден честно заслужил, вот так-то!

— Кто бы спорил... — пробурчал НШ и вновь зарылся в бумаги.

— Посыльный! Полковника Надеждина ко мне!

Через несколько минут прибежал довольный Васёк.

— Пошли, Вася, прогуляемся в лесок. Воздухом подышим, поговорим...

Наш разговор я тут приводить не буду. Непростой разговор сложился, трудный. Как я понял, Василий на "вольные хлеба" не торопился. С нами ему было удобно — за ним был контроль и присмотр. В то же время, его здесь по-своему ценили и уважали. Причем — искренне. Его это абсолютно устраивало. И еще... Он хотел полностью обелить свое имя в глазах отца. Показать, что Василий Сталин не пьянь офицерская, а летчик и боец. Не знаю, любил ли он его, боялся ли, но уважал — это точно. Да и любил, по-моему, тоже. Все же отец...

В конце концов, мы договорились так — сделаем еще пару-тройку боевых вылетов, освоится Василий в боевой обстановке, окрепнет как авиационный командир, и будем докладывать в Москву. Возврата к прошлым пьянкам-гулянкам больше не будет. Это Сталин-младший мне твердо обещал.

Глава 16

Так прошло пять дней. Эскадрилья освоилась на фронте, к летчикам вернулись наработанные, но подзабытые за время пребывания в госпиталях и в тылу боевые навыки. Да и сами они немного изменились. Движения стали резче и чётче, появилась постоянная настороженность, даже на земле они постоянно держали в поле зрения обстановку вокруг. Прекратились проблемы с подъемом. Теперь летчики вскакивали, едва наш старый "манагер" откидывал брезентовый полог палатки. На завтраке уже слышались шутки и подначки, летчики были бодрыми и активными. Новый день сулил новые вылеты и воздушные бои.

А бои, надо сказать, были успешными. Отличились "лос бандитос" — в одном из вылетов звено капитана Извольского пришло на помощь фронтовым летчикам, которых зажали восемь "Фокке-Вульфов" из JG-54. Наши, по наработанной еще над Курской дугой схеме, провели удар всем составом звена, приземлив сразу двух "зеленых жоп", а потом, распавшись на пары, разыграли комбинацию "поддавки", и Юрка Лесных сбил еще одного фашиста, которого пара Кира выложила ему на вираже, как мишень в стрелковом тире. Немцы бежали.

Были успехи и у звена "чекистов". Они еще раз поймали над "железкой" фашистов. На этот раз шла группа "Ю-87" с прикрытием из шести "зеленых". Наши, естественно, ударили по бомбардировщикам, сбив трёх с первого захода, но попали под атаку "ФВ-190". Вот тут им пришлось покрутиться. Фашисты оказались ребятами резкими и ухватистыми. Зная, что в маневренном бою им с нашими истребителями ловить нечего, немцы грамотно провели ряд ударов с высоты, рассчитывая на свою высокую скорость на пикировании и мощнейший огонь из бортового оружия. Пока "чекисты", отбиваясь от атак, выходили из-под удара и набирали высоту, старший лейтенант Кулагин поймал несколько снарядов... Но немцы мигом очистили поле боя, как только поняли, что преимущества у них нет. На земле горело четыре чадных костра от сбитых немецких самолетов, а звено повело шатающийся в воздухе истребитель Кулагина на рядом лежащий аэродром. Навстречу им просвистела пара третьяков, вызванная на усиление, но противника было уже не догнать.

— "Девятка", "Девятка"! Не молчи — ответь! Что с тобой? Как управляешься? Сашка, черт! Что с тобой?

Истребитель Кулагина на крики в эфире не отвечал, а, лишь валко рыская, упорно шел к аэродрому.

— Очистить полосу! Санитарку и пожарку на старт!

Когда Сашка Кулагин все же ухитрился посадить самолет и самостоятельно вылез на крыло, раздался такой мощный "У-у-ф-ф!", что, казалось, с техников снесет пилотки. Сашка, теребя лямки парашюта, смущенно улыбался. Его техник суетился вокруг своего летчика, осматривая и охлопывая его в поисках крови и ран.

— Да что ты меня щупаешь? Отстань! Вон, к радисткам иди! — отмахивался от него смущенный Кулагин. — Да цел я, цел! Отойди... Давай смотреть, что с самолетом...

Оказалось, что Сашка родился не просто в рубашке, а в смокинге... В фюзеляже его истребителя, у хвостового оперения, нашли три входных отверстия от снарядов фоки. Один снаряд, осколочно-фугасный, взорвался внутри фюзеляжа и повредил тяги рулей. То-то он летел и качался как пьяный... Да, а одна тяга переломилась прямо в руках проверявших ее техников. От смерти Сашку отделяло несколько мгновений...

А вот два других, бронебойных снаряда, ударили прямо в спину пилота... Когда техники, вытащив из-за бронеспинки сиденья разбитый в хлам аккумулятор, быстренько сняли кожаную подушку, мы все ахнули, а Сашка разом "взбледнул" лицом. На матовом листе алюминия, прикрывающего прокладку из сырой резины и бронеспинку, надулись два страшных "чирья" от ударов фашистских снарядов...

А один чирей даже и прорвался. Из порванного ударом листа торчало остриё бронебойного "гостинца" от "Фокке-Вульфа".

— А ну-ка, ну-ка... — расталкивая народ, в кабину истребителя влез инженер. — Снимайте бронеспинку, сержант!

Вот это да! Когда бронеспинку сняли, все стало видно, как в аптеке. Прошив броню на уровне поясницы, из металла торчали донца двух бронебойных снарядов. А один даже пробил и лист алюминия.

— Целуй свой "Як", Кулагин... — категорично сказал инженер. — Он тебе жизнь спас. Такого я еще не видел...

Сашка на полном серьёзе прижался к капоту истребителя и шептал ему что-то ласковое... А потом поцеловал свой "Як".

— Бронеспинку заменить, а это отправим Яковлеву. — Распорядился инженер. — Это надо ставить в серию... Обязательно надо!

Ну, это так — лирика...

А если серьезно — то практически все летчики записали себе по одному-двум сбитым. Не везло только Сереге Парикянцу. Его ведущий — Юрка Лесных, стрелял так, что "правки" не требовалось. Подранков он не оставлял.

* * *

Итак — прошло пять дней, и наши "уловы" снизились. Мы впустую жгли бензин, барражируя над "железкой", Кобоной и Ладожским озером. Немцев мы не видели. Точнее — видели в отдалении... Но, заметив наши истребители, немцы в бой не вступали, а сразу исчезали в дымке ленинградского неба. Поезда на "Дороге Победы" нахально и весело тащили за собой густые дымные шлейфы, торопясь перетащить как можно больше грузов в северную столицу. Что такое команда "Воздух!" прикрывавшие их зенитчики стали забывать...

...Я сидел за столом, обложившись листами карт и данными по самолето-пролетам фашистской авиации. Где же ты, моя Сулико? Кроксворд, однако... Промблема...

Вспомнив золотое армейское правило для начальства — не можешь или не знаешь, как сделать дело сам, — поручи подчиненному, я крикнул дежурному по штабу: "Шифровальщика ко мне"!

Не прошло и минуты, как в коридоре загрохотали сапоги, и ко мне влетел ладный молодой офицер.

— Товарищ майор! Лейтенант Малешко по вашему приказанию прибыл!

Вот такая вот фамилия была у нашего шифровальщика.

— Хорош кричать, Ипполит Матвеич, садись — говорить будем... — вот такое вот имечко было у лейтенанта Малешко. А сам он был хорошим, умным мальчиком из профессорской семьи, студентом мехмата, добровольцем. Хороший, в общем, парень.

— Смотри, Ипполит Матвеич, что получается. Получается, что отбили мы немцам желание крутиться тут, в нашем районе ответственности. Этак мы только бензин зря жжём и пайки переводим. Какой вылет уже без боестолкновений. Вот, забирай всю эту макулатуру. Иди к себе и гадай — где нам немца ущучить. Считай, что это своего рода шифр, код, в котором спрятан алгоритм полетов немцев над фронтом. Вот тебе данные по самолето-пролетам за последнюю декаду, вот данные по объектам бомбовых ударов немцев, вот данные о наших сбитых... Думай, лейтенант, вырабатывай предложения! Все понятно? А раз так — иди, работай!

Фу-у-х! Свалил дело на юношеские плечи — и рад! Да и то сказать — не замордовался лейтенант на службе. Одна шифрограмма вечером с суточной сводкой в ГУ ВВС — и все. Гуляй, Ипполит, не хочу!

Я позвонил на стоянку: "Готовьте мой ероплан... да и ведомого тоже..."

Слетаем, разомнемся.

* * *

Мы с Базилем слетали к звену Кузи, который тащил службу над Ладогой, потом прошвырнулись до Кира над Шлиссельбургом. Все тихо, все спокойно. С этим надо что-то делать.

— Кир, как с топливом?

— Мало, дежурство заканчиваю.

— Ладно. Иди домой... Мы еще пробежимся тут немножко. "Десятка", за мной!

Мой бортовой номер был "единичка", а Базиль замыкал номера эскадрильи.

Пробежались, но никого не нашли. В воздухе ничего не случилось. А вот на земле...

Когда мы заруливали на стоянку, я обратил внимание на излишне многочисленную группу встречающих. И летчики, свободные от полетов, и технари, радостно скалясь, бежали к нашим самолетам. Что за цирк?

Не успел я спрыгнуть с крыла на землю, как меня поймали еще в воздухе, чуть не грохнули на чахлую траву, и начали качать.

— Качай его, ребята! — вокруг раздавался радостный гомон.

— Вы что, черти? Уроните! Отпустите сейчас же!

— Качай его, братва! Качай!

— Отставить! — не на шутку разъярился я. — Поставить!

Меня бережно водрузили на снарядные ящики, как на пьедестал. Через толпу ко мне пробился замполит с газетой в руках.

— Командир, поздравляем! Со второй Золотой Звездой тебя, Виктор! Ура дважды Герою Советского Союза майору Туровцеву! У-р-ра!

— Ура-а-а! — радостно заревела толпа. Привлеченные криком и суматохой, к нам со всех сторон бежали летчики и техники полка. Крику и шуму стало больше.

Не скрою — сердце радостно защемило... Приятно, черт возьми! Дважды Герой! Теперь ведь бюст положен... Эх-х, на Мать бы его притащить, да в храм Крылатого Тура... Хельга бы посмотрела, ребята.

Хлопая меня по плечам, народ снял меня с ящиков и потащил в столовку.

— Эй-эй-эй! Рано еще! День в полном разгаре! Только компот! Компот — и все! Все остальное — вечером, ясно?

* * *

Вечером командир приютившего нас полка расщедрился и обещал выкатить аж по двести грамм на нос, чтобы отметить это событие. Как он намеревался списывать лишнюю водку, я не знал, да и не мое это дело.

Ко мне подошел Кирилл Извольский.

— Виктор... тут такое дело...

— Ладно, Кир, не виляй! Можно им сегодня, можно. Я же сказал, что они будут лишены "боевых" ста грамм, а тут — "праздничные" получаются.

— Правильно, Виктор! А то мужики уж извелись все!

Я только хмыкнул, и ничего больше не сказал. Не успел. К зданию штаба полка подкатила большая легковая машина в сопровождении броневика охраны. Из машины полезли генералы с большими звездами и кучей орденов.

Шариком выкатившийся из штаба комполка заорал: "Сми-и-рно! Товарищ генерал-лейтенант авиации! Полк проводит плановые...."

— Вольно, вольно, майор! Мы не с проверкой приехали, а на праздник! — засмеялся генерал-лейтенант. Это был командующий 13-й ВА Степан Дмитриевич Рыбальченко. С ним приехал и Член Военного Совета ВА полковник Сулимов.

— Ну, и где тут у вас именинник? — Рыбальченко оглянулся.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант авиации! — Я сделал шаг вперед, одновременно бросая руку к фуражке. — Здесь именинник, куда же ему деваться... Прошу отужинать вместе с летчиками, чем хозяин потчевать будет!

— Поздравляю вас, майор! Не так уж и много у нас на фронте дважды Героев! Поздравляю! Ну, ведите!

Ко мне подошел полковник Сулимов.

— Примите и мои поздравления, Виктор Михайлович! — он крепко потряс мне руку. — Кстати! Звонили из ГлавПУРа[12]— просили передать вам просьбу, чтобы вы съездили в Ленинград, провели несколько выступлений в трудовых коллективах, в боевых частях. Это будет просто здорово! Мы уже, честно говоря, расписали ваши выступления на Ленрадио, на Кировском заводе, у моряков и пехотинцев.

— Да! Чуть не забыл! — он хлопнул себя по лбу. — Будете в Ленинграде — обязательно зайдите к скульптору, профессору Ладожинскому. Ему поручено изваять вас, так сказать, в бронзе!

Он весело рассмеялся, а у меня отпала челюсть... Оп-па! А вот и бюстик нарисовался... Номер восемь, не иначе...

— Ну, что мы стоим? Пошли в зал?

Пошли... Эх, как неохота быть предметом чествования, кто бы знал! Но некуда мне, бедному, деваться. Придется перетерпеть все это. Завтра новый день, новые заботы, новые бои. А сегодня...

И я, как Шурик из "Кавказской пленницы", обреченно дунул в стакан...

* * *

— Вот и получается, товарищ майор, что немцы как бы "играют" своими истребителями, перебрасывая их туда-сюда. Вот, посмотрите... Видите — они тут близко сидят. 54-я эскадра занимает аэродромы Сиверская и Красногвардейск, а также Рельбицы и Старая Русса.[13]

Ипполит Матвеевич Малешко докладывал мне результаты своих изысков.

— Сейчас они летают на центральный участок Ленинградского фронта. А через пару-тройку дней их можно ждать вот тут, над Финским заливом, у Ораниенбаума и у Кронштадта... Если я правильно "расколол" алгоритм их действий...

— Молодец, Ипполит Матвеич! Какой же ты молодец! Ладно, проверим... Меня на пару дней дергают в Ленинград. Не было печали... Да ничего не поделаешь — приказ. Наши пока тут полетают, а я заодно в армии договорюсь о временном перебазировании в Кронштадт, скажем... А? Решено — так и сделаем! Спасибо, студент. Хорошо поработал.

Лейтенант Малешко смущенно зарделся.

— Да я что... Я ничего...

— Вот и посмотрим через пару-тройку дней, что за "ничего" ты тут нам расшифровал, Ипполит Матвеевич.

Как я ездил в Ленинград — отдельная песня. Впечатление очень непростое. Сердце рвет. Конечно, город был уже не тот, что зимой 42-го. Но — все равно... Особенно лица людей. Худые, с серыми губами, с вечным чувством голода в глазах. Поверьте — это страшно... Когда я видел эти лица, в душе поднималась багровая, яростная злость и ненависть. Я вспомнил мать, дядьку, тётку... Вспомнил, как они, лишь только самым краешком хлебнувшие во время войны чувство голода в не самом голодном астраханском крае, до конца жизни тряслись и берегли каждый кусочек хлеба, ложку еды... Ненависть клубилась во мне — ненависть к фашистам, и их испанским подручным, приговорившим всех этих людей — и младенцев, и стариков, и женщин к медленной смерти от голода. Рвать их буду, сук... Дайте только срок...

Насмотревшись на ленинградцев, я на записи в Ленрадио едва не сорвался на ненормативную лексику. Слова я проталкивал с трудом. От этого они падали весомо, с паузами. Стыдно мне было... Стыдно и горько, что Красная Армия, которую вся страна, надрывая жилы, готовила к боям на свою защиту с победы революции, допустила такое... Хотя — не с дворовыми хулиганами дралась Красная Армия. С самым страшным врагом человечества — с фашизмом.

Днем я мотался по заводам и воинским частям, а вечером и ночью сидел в студии профессора-скульптора. Сидел неподвижно и думал, вспоминал свои встречи с ленинградцами. Сон не брал... Несколько раз меня отвлекал от дум Ладожинский.

— Виктор Михайлович... ну нельзя же так, дорогой вы мой! У вас не лицо, а посмертная маска! Как я лепить буду? И что? Ну-ка, ну-ка, оживайте, батенька! Может, чаю вам, горяченького? А?

Отпиваясь слабо заваренным кипятком, я немного отходил. Боль отпускала, уходила вглубь. Но не исчезала совсем. Мой метроном стучал все быстрее и быстрее... Мне было жаль каждого мгновенья, которого я не проводил в кабине истребителя.

Договоренность в штабе ВА о нашем перебазировании в Кронштадт была получена. Мы должны были подсесть к знаменитому на всю Балтику истребительному полку морской авиации — 4-му гвардейскому. Им командовал знаменитый летчик, — Василий Голубев. Его бой на "ишачке" против двух "мессершмиттов", в котором он сбил обоих фрицев, был хорошо известен среди летунов.

Выйдя из штаба 13-й ВА, я нашел ожидающую меня машину. Вот и закончилась моя поездка в военный Ленинград... До свидания, город-герой!

Эскадрилье предстоял перелет в Кронштадт. Нас ждали новые, тяжелые бои.

Глава 17

— Значит, так, полковник. Пойдем на Кронштадт. Да не напрямки, а в обход. — Я показал рукой на карте, как мы полетим. — Нормальные герои всегда идут в обход... Вот так, на северо-запад, в обход Ленинграда, прямо по аэродромам нашей авиации для пущей безопасности. Пойдем без посадок для дозаправки, бензина должно хватить, крюк не очень большой. А ты курс точнее держи, помни, у нас баки не бездонные, не как у тебя... Хотя, нет! Ну его к черту! Зачем рисковать — последний отрезок над водой пойдем, страшно. Сядем для дозаправки вот тут, на самом бережку. Отсюда звено капитана Извольского уйдет вперед, в отрыв, и прикроет нас в случае чего. А все остальные с тобой потянутся. Пойдешь, считай, налегке — скорость держи самую высокую, понял? Радиаторы открой полностью, и вперед! Экипаж к пулеметам, пусть смотрят, как на голых девок в бане, ясно? Отставить "хи-хи"! Я серьёзно. Если вопросов нет — иди, готовься. И курс, курс и маршрут поточнее рассчитывай! Все хорошо сделаешь — слетаем с тобой еще разик. Все-все, беги, Вася, беги...

В набег на германских варягов шла вся эскадрилья, а вот обеспечивающий персонал я урезал. Ничего — недельку поработают за себя и за того парня. Один Петрович двух стоит. И оружейник добрый, и в моторах понимает. Золотой мужик! Хорошо, что он у нас остался. Рыбкина я оставил в полку у Осиновца. Там оставалась большая часть технарей, за ними нужен был пригляд. А нам хватит и адъютанта.

Наконец все было готово: необходимые радиограммы прошли по адресам, подтверждения получены, техника подготовлена, народ загрузился кто в брюхо транспортника, кто — в кабины истребителей. Взлет! Построились — пошли!

И пошли, и пошли себе. Тянулись-тянулись, сели, дозаправились, и снова в небо. Вперед, расчищая воздух, унеслись бандиты Извольского. Мы, ветераны, неторопливо тянулись за "Дугласом" Василия. Вот он в очередной раз покачал крыльями — "Внимание — смена курса!" и потащил нас к Кронштадту.

А вот и он... Снова дымка, но уже виден этот флотский форпост. Мне приходилось бывать на Кронштадте, и я пытался углядеть хоть что-то знакомое, купол храма, например. Но — некогда глазами лупать. Вон, кто-то сыпется на нас с высоты.

На пересечку особо любопытным выскочило звено Кирилла. Подскочили, обнюхали, и отошли без лая и драки. Свои... И точно — в створ посадочной полосы аэродрома Бычье поле заходили шесть "Ла-пятых". За одной машиной тянулся шлейф дыма. Значит — из боя вышли... Нужно их пропустить. Без бензина, поди, а один и вовсе с дымком.

— Гром-1 — всем. Уходим на второй круг. Кир — смотри...

— Понял, исполняю...

Истребители сели. Теперь пора и нам. А вот и земля командует посадку. Роспуск... Машины пошли на снижение. Я с Базилем сел последним. Когда зарулил на указанное техником место и заглушил мотор, я увидел, что к истребителю неторопливо подходят два офицера в чёрной морской форме. Как-то непривычно — летчики-моряки, да-а...

Первым шел майор. Худощавое, удлиненное лицо. Длинноватый нос, чуть загнутый вниз. Круглые, птичьи глаза. Он сразу напомнил мне какого-то пернатого хищника — кобчика, пожалуй... Наверное, это и есть Голубев.

— Здорово! — летчик не стал козырять, а просто протянул мне руку. — Я — Голубев, Василий! Командир полка.

Точно! Угадал.

— Здравствуй! — Я крепко пожал протянутую руку. — Туровцев, Виктор. Командир отдельной авиаэскадрильи "Гром".

— Наслышаны уже... У меня ребята в Ленинграде были, видели тебя, когда ты во флотском экипаже выступал. И слышали мы твое выступление по радио. Хорошо сказал. Крепко! А ты чего улыбаешься?

— Да так... не обижайся! Ты не поверишь — вокруг меня всегда одни Василии, честное слово! Вот Василий, мой ведомый, знатный боец. Познакомься.

Польщенный Вася радостно затряс руку Голубева.

— А вон, видишь, полковник жмется и улыбается? Василий Надеждин, наш пилот с "Дугласа". Вася! Иди сюда! С тёзкой познакомлю.

Голубев пожал руку и Сталину, но глаз у него вильнул. Знает его, что ли? Ну да ладно... Полковника Сталина много кто знает. В тайне это не удержать...

— Так я тебя, Виктор, с еще одним Васей познакомлю... — Голубев повернулся, поискал кого-то глазами, и крикнул — Вася! Пулей сюда!

Я пожал руку еще одному Васе и заржал.

— Да у вас тут прямо клуб, ребята! "Клуб веселых Вась"! Нет, не так! "Клуб веселых Вась Кронштадта" — КВВК получается![14]

— Коньячок любишь? — понятливо сощурился Голубев. — Заходи, как устроишься. Есть еще маленько в запасе...

— С удовольствием зайду. У меня, правда, запаса нет. С меня шоколад, ладно?

— Пойдет! — рассмеялся Голубев.

— Слушай, комполка, я вот что тебя попросить хотел... Видишь ли, я своим ребятам многое про тебя рассказывал. Ну, как ты тех двух немцев уконтрапупил, как Дорогу жизни защищал... Выступи перед пацанами, расскажи что-нибудь, а? Да и про тактику "зеленых жоп" расскажешь, ты же их много настрогал.

— Хорошо, — не стал манерничать Голубев. — Выступлю, расскажу. А ты перед моими, хорошо? Вот и по рукам! Да, Виктор, а свои истребители покажешь? Дашь посидеть?

— Конечно, Василий, какой разговор! И покажем, и посидеть дадим. Но в воздух — нет! Не игрушки.

— Это ясно...

— Тогда зови своих планеристов. Вот — десять истребителей стоят. Пусть подходят по два-три человека к машине, я своих предупрежу. А вот этот, "единичка", мой. Залезай, не робей! Сиди, изучай, я сейчас...

* * *

— ...да, точно. И вот что еще, Василий. Не знаю, сможете вы это сделать в полевых условиях, но особо трудного тут, вроде, ничего и нет. Сырая резина, да лист алюминия вот такой вот толщины. Ага, слоёный бутерброд получается. Знаешь — недавно у одного нашего парня два бронебойных снаряда удержал! Так-то. Дело, скажу тебе, нужное. В общем — думайте со своим инженером. Ну, что? Все? Тогда пошли в столовку.

Вечером состоялось наше с Голубевым "парное катание". Получилось, надо сказать, неплохо. Летчикам все было интересно — нашим про бои над Балтикой и Ладожским озером, а летчикам из 4-го ГИАП было интересно узнать про наши успехи и тактику, наработанную "старичками" на Курской дуге. Разошлись поздно.

А мы с Голубевым засиделись в клетушке завстоловой за рюмкой коньяка. Пили мало, больше говорили.

— Я тебя еще что попросить хотел, Василий. Штурманскую подготовку мы, конечно, сдадим, карты изучим. Но ты пойми — у меня народ сухопутный. "Сапоги", как вы, морячки, нас подкалываете... Правда, сапоги с "крылышками". — Я сообразил, что ляпнул, вспомнил набившую оскомину рекламу, и ухмыльнулся. — Да и что там, на картах, — одно море... Ты дай нам на денек свою пару. Пусть побудут у нас поводырями, а?

— А твои "крючки" за нашими "лавочками" угонятся? — улыбнулся Василий. — Как вы не расписывали свои машины, а сомнение берет... Наш молодняк предлагает провести учебный бой. Твои как на это посмотрят? "Полоцательно"? Это как? А-а-а, понял, понял! Слетаем? Вот и хорошо. А провожатых я тебе дам, конечно. Штурмана полка дам, с ведомым. Завтра после обеда и слетаете. А к вечерку, когда готовность снимут, устроим воздушный бой. По рукам?

Так и сделали. Изучили район по картам, сдали штурману зачет, получили на складе полка американские спасательные жилеты с автоматами наполнения, и — с богом, вперед!

Знаете, морским летчиком надо родиться! Страшно, честное слово, страшно! Летишь, а вокруг синь. И сверху, и снизу. Из-за этой чертовой дымки не видно, где небо смыкается с морем. Кажется, что летишь в голубом шаре. Точнее — не летишь, а стоишь в воздухе. Лишь только если заметишь внизу кораблик, можешь с облегчением понять, что небо, все-таки, вверху... И еще... Знаете, я, конечно, могу и ошибаться, но над водой меняется звук мотора. По крайней мере, я с огромным напряжением следил за его работой. Аж устал. Честное слово.

Ну, как говорится, не одни боги на горшках сидят... Полетали в балтийском небе и мы. Не скажу, что привыкли, но не пугались уже точно. Вылеты прошли спокойно, мы никого не встретили.

А вечером был устроен учебный бой. На вопрос Голубева — кто будет летать от нас, я лишь широко повел рукой. Мол, выбирайте сами. Они и накололись.

Пройдя вдоль строя, Голубев выбрал самого "слабого" бойца. Юрку Лесныха... Обманулся Василий. Поглядел на полные Юркины щеки, начинающее выпирать пузцо, иначе говоря — "морскую грудь" или "комок нервов", и решил, что такой увалень большой опасности не представляет. Да-а... Мишка косолапый, любимец детворы в цирке, в лесу совсем другой зверь получается... Обманулся Василий.

Это быстро стало понятно и остальным.

Пара истребителей взлетела, прошла чуток, развернулась и над аэродромом разошлась. "Лавочка", имеющая мотор помощнее, резво пошла вверх. Только с "эталонным" третьяком такие шалости не проходят. При нужной скорости, "Як" может на боевом развороте выскочить на полтора километра ввысь.

Но Юрка этого делать не стал. Он решил сделать "лавку" на вираже... Вот гвардеец, набрав превышение, пошел в атаку в пологом пикировании. Юрка разбежался ему навстречу. За миг, когда в реальном бою противник начал бы стрелять, третьяк вспорхнул вверх, перевернулся, упал, и прочно сел "Ла-5" на хвост. Как пилот ни старался, Юрку он сбросить не смог.

— Все, кина не будет... — махнул рукой Голубев. — Садись, "попугай"!

Пара истребителей совершила красивую синхронную посадку. Мы сдержанно молчали.

— Это у вас самый слабый летчик? — подозрительно поинтересовался Голубев.

— Ага, Василий, угадал! Мы его вообще стараемся в полеты не брать. Летать он ваще не умеет...

Сзади грохнул взрыв смеха. Смеялись все, и громы, и гвардейцы.

* * *

Вчера над Балтикой пронесся шторм. Вылетов не было. Мы продолжали усиленно готовиться к полетам над морем. Пора было приступать к выполнению боевой задачи. Сегодня немного распогодилось, и на аэродроме засуетился народ.

— Ну, что, "громы"? Пойдете сегодня с нами? — укладывая в планшет карту, задал мне вопрос майор Голубев.

— А вы куда, Василий?

— Штормом загнало наши тральщики, "охотники" и торпедные катера в бухту Гаково, недалеко от устья Невы. Цель для немцев желанная... Одним ударом много наворотить могут... Мы идем на прикрытие наших боевых кораблей.

— Конечно, и мы с тобой! Возьмешь нашу шестерку? Я тоже буду.

— Хорошо, Виктор. Только учти — идете в роли наблюдателей. Мы с вами еще не слетались, взаимодействие не отработано. Чтобы избежать сумятицы и мешанины, будете в прикрытии. Ваши цели — выпавшие из строя немцы, и те, кто попытается захватить высоту. По рукам? Без обид?

— О чем говоришь, командир! Сказано — сделано.

— Вот и ладно... Готовьтесь — сейчас взлетаем...

Пришло время, и за двумя шестерками "Ла-5" взлетело звено Извольского и я с Базилем. Звено Кузи я оставил на дежурстве в готовности N 2. Пойдут на усиление или еще что случится — перехватят.

"Лавочки" разделились, одна группа пошла на Гаково, другая стала патрулировать на возможном курсе подхода немецких бомбардировщиков. Мы потянулись за группой Голубева.

Летая на полутора тысячах, почти под нижним краем облаков, мы приготвились к встрече с противником. Чуть ниже и впереди нас шла шестерка "Ла-пятых", выше и сзади — привычно зависла пара Кира. Все самолеты соблюдали полное радиомолчание.

Вдруг, в наушниках раздалось: "Далеко справа!" это кто-то из истребителей Голубева углядел фашистов. Покачиванием крыльев я дал команду приготовиться к бою. Восходящие потоки взбаламученного недавним штормом воздуха кидали наши истребители, но, после моей команды, строй обрел строгую четкость. Мы готовы.

Вот они! Теперь и я увидел шестерку немецких самолетов. Скорее всего — "Фокке-Вульфы". Точно, они! Началось...

Однако Голубев не торопится атаковать. Он уводит своих в сторону. Пошли за ним и мы... Я понимаю, комполка ставит передовую группу немцев, летящих на расчистку воздуха, под удар другой шестерки своих самолетов, а сам ждет подхода основных сил — бомбардировщиков и прикрытия немцев.

Впереди завязался бой. Слышны команды: "Соколы! Слева тупорылые. Атакуем!" Потянулись светящиеся пушечные трассы. В наушниках прогромыхал чей-то крепкий мат. "Пропускай его! Пропускай! Не тянись — подставишься!" И снова — трассы.

А вот и наши гости! Впереди строя бомбардировщиков широким фронтом идут две четверки "ФВ-190". За ними вижу длинную колонну бомберов. По их флангам — еще по четыре фоки. Сколько же вас...

Голубев дает на аэродром команду поднять усиление. И тут же командует своим: "Атака снизу, на скорости, бьем лаптей!"

Шестерка гвардейцев красивым виражом заходит в атаку на бомбардировщики. Пара "лавок" отсекает кинувшихся наперерез фок. Огонь! Пушечные трассы кромсают строй "лапотников". Сразу задымили два бомбардировщика.

— Дед, не пора?!

Это Кир нервничает. Зря беспокоится. Мы вмешаемся лишь в случае крайней необходимости. Нельзя непродуманным вмешательством сорвать действия группы Голубева.

— Кир! Держать высоту! Только отбивать атаки на наших! Работай диспетчером и спасателем, понял?

— Есть...

Суматошно закрутился клубок самолетов. Вот из него выпала пара фок, и стала в правый вираж, намереваясь выйти в хвост гвардейцам.

— Звено! Удар фронтом, огонь по готовности! Пошли!

Мы молнией падаем на фок. Они, запоздав с обнаружением угрозы, обречены. "Рр-р-ры" — басовито ревут пушки. Одна фока вспыхнула, другая, одевшаяся густой черной шубой дыма, пошла вниз. Из дыма вылетела фигурка пилота, распустился двухцветный парашют. Ничего, морячки подберут.

— Звено, боевой!

Наши истребители разом вспорхнули вверх. Не прекращая виража, внимательно смотрю за воздушным боем. Первая атака группы Голубева не принесла перелома в ходе боя. Да и не могла принести... Слишком много немцев. Бомбардировщики сбили строй плотнее и под прикрытием шестерки фок продолжали идти на наши корабли. А остальные "Фокке-Вульфы" с двух сторон попытались зажать наши истребители. Маневренные "лавочки" закрутились в восходящих полувертикалях.

— Кир — удар по лидеру бомберов! Лесной — атакуем парами!

— Принял!

Как на "лапотников" падал Кир, я не видел — некогда. Две наши пары зашли на шестерку фок. Атака — и две фоки, дымя, потянулись прочь. Ффух-х, немножко полегче...

В это время на гвардейца Леню Белоусова (а он только-только начал боевые вылеты после потери ног) зашло сразу две пары немцев. Одну атаку отбил ведомый Белоусова Василий Потапов, вторую — Карпунин. Но один фашист — виртуозно маневрирующий на "ФВ-190", с разворота снова зашел в атаку. Тут в дело вступил Голубев.

— Смотри! Смотри! — только и успел крикнуть я.

Истребитель Голубева в полуразвороте кинулся наперерез фашисту. Тот заметил угрозу и свечой пошел вверх. "Лавочка" комполка, набрав скорость, стала настигать немца. Он бросился в пике, к самой воде. Голубев уверенно сидел у него на хвосте, но пока не стрелял.

Опасаясь просадки после пикирования и удара о воду, немец начал подъем. Вот теперь Голубев, державший превышение, легко настиг "Фокке-Вульф". Короткая пушечная очередь — и мотор немца встал. Отлетел фонарь фоки, и из мертвого уже истребителя вывалился летчик. Успел... хотя и высота небольшая. К парашютисту уже бежал наш катер. Получишь путевку в лагерь, фриц! Отдохнешь немного... Заслужил.

Этот удар Голубева стал переломным в бою с истребительным прикрытием. Немецкие истребители желание драться утратили совсем. Но бомбардировщики все еще пытались дотянуться до наших кораблей.

— Кир — еще удар по бомберам!

Снова сверху, в отвесном пике падает пара Извольского. Сверкнули трассы, и два "лапотника", заваливаясь, пошли вниз, в холодную балтийскую воду... Отлетались.

Пара Кирилла еще только шла в небо, как из-под облаков выскочила шестерка "Ла-5" Федорина и длинными очередями "прочесала" весь строй "Юнкерсов" на встречных курсах.

Были сбиты ведущие первой группы и ведущий второй восьмерки. Это и стало переломом всей схватки. Немцам не хватило твердости духа. В строе бомбардировщиков началась паника — побросав бомбы, "Юнкерсы" кинулись прятаться в облака, а шестерка прикрывавших их фок, огрызнувшись неприцельными очередями, вышла из боя.

Голубев по радио дал команду одной шестерке своих истребителей остаться на прикрытии кораблей до подхода усиления, а остальных повел домой. Мы пошли за ним.

Перед посадкой шестерка "Ла-5" пронеслась над аэродромом. Вдруг ударили пушечные очереди. Серое небо пронизали цепочки светлячков снарядов. Я сразу беспокойно закрутил головой, а потом успокоился. Так балтийцы извещали однополчан о своей победе...[15]

На земле я подошел к Голубеву. Его уже окружили сослуживцы и радостно трясли ему руку — поздравляли с тридцать девятым сбитым. Поздравил его и я, но он, по-моему, в суматохе и не заметил.

Тут из штаба к нам подбежал офицер с бланком радиограммы в руках.

— Моряки подтверждают пятнадцать сбитых! — Закричал он еще на подходе. — Товарищ майор! Вы сбили аса — командира эскадрильи 54-й эскадры Герхарда Лооз. У него было 92 сбитых!

— Ну, и чего кричать? — чуть поморщившись ответил Голубев. — Было, да прошло! Теперь на лесоповале пусть бревна считает, паразит.

Разговаривая с летчиками, Василий все время посматривал на пару "лавочек", которые, почему-то, запылили не к капонирам, а к стоящим в отдалении маленьким, похожим на дачи, домикам. Там они встали, и вокруг одного из истребителей закрутился народ. Было видно, как три техника бережно помогают летчику выбраться из кабины самолета.

— Ну-ка... посторонись... — проговорил Голубев, раздвинул толпу и быстро зашагал к истребителям. Я догнал его.

— Что, ранили кого?

Тут он заметил меня.

— А-а, Виктор! Спасибо за помощь, "Гром"! Вовремя ударили! Да нет, никто не ранен... Это Леонид Белоусов. Сегодня его первый боевой вылет после ранения. Ты же знаешь — без ног он... На протезах летает. А одного фрица все же завалил!

Голубев резко махнул рукой. На его лице была написана гордость за старого друга и беспокойство за его состояние.

Когда мы добрались до Лени Белоусова, то увидели искаженное болью, осыпанное мелкими капельками пота лицо летчика. Да-а, тяжело ему, больно...

— А ну-ка... — я отодвинул ребят, взял виски Лени в руки и заглянул ему в глаза. Вылечить его я не могу. Но можно поставить какой-нибудь блок, снижающий чувство боли. А вот как его активизировать? Я же не могу быть все время с ним вместе...

— Ты что, Виктор? — удивленно спросил Голубев.

— Не мешай... Наговор я один знаю. Дед научил...

А если так? Надо попробовать. Это может и сработать...

— Вот что, Леня. Я в госпитале слышал от одного профессора медицины... С болью можно бороться. Надо только уметь переключаться на какой-нибудь раздражитель.

— На водку? — слабо улыбнулся Белоусов. — А что? Вполне подойдет.

— Нет, водку не надо... Потом лечить тебя от пьянства. Попробуй шоколад. В нем, как говорят врачи, масса целебных свойств. В общем так, как заболят ноги, — сразу пару кусочков шоколада в рот. И думай только о нем... как вкусно, как сладко... приятно, боль уходит, уходит... Вот она на самом краешке сознания... она есть, но уже не беспокоит...

— Эй-эй, шаман! Ты что? — мне на плечо легла рука комполка.

— Не мешай! Сейчас он будет в порядке...

Боль отпустила летчика. Его лицо разгладилось, исчезла испарина. Леня повозился и уселся поудобнее.

— А знаешь? Не болит!

— Вот и хорошо... Так ты понял? Как будет больно — сразу закидывай кусочек шоколада в кормоприёмник! Ясно? Вот и ладушки.

Я встал.

— Ну ты и профессор! — восхищенно пробормотал Голубев. — И деретесь вы здорово. А ты еще спрашивал — как "зеленых" бить! Твои летчики сами могут лекции читать.

— Не "можут", а "могём" — буркнул я себе под нос.

— Что-что? — не понял Голубев.

— Да могут, конечно. Но набраться опыта у морских летчиков-гвардейцев никому еще не помешало!

— Ладно, перехвалишь! — засмеялся Василий Голубев. — Считай — твоя эскадрилья зачет сдала! Балтийское небо вам открыто, ребята!

Глава 18

После этого воздушного боя, проведенного совместно с летчиками 4-го ГИАП, у нас началась нормальная боевая работа. Однако, как я заметил, мои летуны более охотно летали на прикрытие наших войск под Ораниенбаумом. Там земля, все-таки... Как ни крути — привычнее...

Мы провели несколько успешных схваток с асами из JG-54, у нас возрос счет побед, у немцев — список боевых потерь.

Меня вконец достал этот "орел-стервятник" Василий Сталин. Сами понимаете, почему стервятник. Загрыз он меня просто — когда полетим, да когда полетим? Сил уже нет, от него отбиваться. В конце концов, я просто позорно сдался и уступил.

— Отстань, Вася! Достал уже! Завтра, если погода будет, слетаем...

Погода была. И мы полетели.

Особого беспокойства я и не испытывал. Как пилот, Вася был неплох. Пилотировал резко, агрессивно, как и подобает истребителю. Стрелял похуже, но тоже ничего. На среднем уровне. В общем, выпускать его в бой можно. Под присмотром, конечно. И под плотной опёкой.

— Кирилл, завтра с твоим звеном слетаем с Василием. Слетаем, и буду писать в Москву. Пусть его забирают — созрел уже полковник. Это непонятное положение его давит. Того гляди — сорвется парень... Твоя задача — присматривать за ним и беречь. Понял?

— А что тут не понять? Сколько летаем уже...

— Вот и хорошо. Ну, до завтра.

Полетели мы над линией фронта. Кого-нибудь, да и увидим. Над морем бегать не хотелось, честно говоря...

В эфире шла постоянная работа. Работали посты ВНОС, наведенцы, локаторщики. Это здорово помогало. Мы практически были в курсе всего, что происходило в небе.

— "Щит-2", здесь "Гром-1", вышли на работу. Идем с запада, по ленточке... Высота 4200, как поняли?

Рация отозвалась шорохом фона, а потом откликнулась.

— "Гром один", доверни пятьдесят влево. На шести предположительно разведчик. Успеешь?

— Попытаемся... Кир, идем на высоту.

Развернувшись, мы полезли в небо. Я оглянулся — за мной, метрах в семнадцати, как приклеенный шел Василий. Чуть дальше — пара Лесныха. Кирилл Извольский был сзади-выше, прикрывая наше звено от неожиданного удара охотников. Потекли минуты набора высоты. Щадя моторы, я не форсировал подъем. Наконец мы забрались на шесть тысяч, шесть двести, шесть пятьсот. Хватит, пожалуй? Уже достаточно высоко. Еще чуть-чуть... Вот так. Теперь порядок.

— Всем — усилить поиск! Ищите инверсию.

Вновь тянется время. За плексом кабины жуткий холод, а в ней тепло. Меня обдувает горячий воздух, идущий от мотора. Тихо, спокойно... Солнышко светит. Еще чуток, — и будет клонить в сон... Есть у меня такая особенность — сонливость достает на большой высоте. Кислорода не хватает, что ли... Я потер лицо рукой в жесткой перчатке.

— Усилить поиск!

Во-о-н, вроде слишком прямая белая черточка... Точно! На ее конце — черная точка. Разведчик!

— Всем — право десять, чуть выше — цель! Уходим влево.

Звено легло в плавный левый вираж. Я посмотрел назад. За моим стабилизатором, в красивом крене, шли истребители звена. Картинка, прямо скажем, впечатляет! Теперь ложимся на обратный курс... а сейчас — загибаем "крючок" вправо.

— Десятка! Выходи вперед. Атакуй!

Истребитель Васи привычно проскочил по левому борту вперед.

— Лесной! Упади на тысячу вниз! Будь готов перехватить его на пикировании.

Опа! А мальчик-то повзрослел! Очень правильная команда. А я и не додумался... Вот так Вася-Василёк. Молодец, полковник. Все правильно расставил, мне и вмешиваться не надо.

— "Гром-1" — прикрой, атакую...

— Делай...

Истребитель полковника Сталина под ракурсом в две четверти начал сближение с "Ме-110".

— Помни про стрелка... Осторожнее... Плавненько, плавненько... — все-таки вставил я свои пять копеек. А как же! Командир я или так — под солнышком погреться вылез.

Вася уловил, немного "поднырнул", и подскочил к разведчику на кабрировании. Так стрелок не сможет по нему стрелять... Очередь!

Снаряды ударили по правому крылу. Вспышки разрывов пробежались до мотора, двигатель встал и задымил. От "Ме-110" посыпались какие-то клочья, но он еще был жив.

Хороший пилот! Немецкий летчик враз положил самолет на правое, с остановившимся двигателем, крыло и камнем рухнул вниз. Бортстрелок залился длиннющей очередью спаренных пулеметов.

— Боевой вправо! Лесной — бери гада!

Вася заложил резкий разворот. Я с трудом вывернул за ним. Молодец, парень! Не пожалел добычи — подключил к атаке Юрку. Но тут уж вмешался я.

— Лесной! Пусти ведомого!

Лежа на крыле, в развороте, я увидел, как два истребителя внизу моментально перестроились. Серега Парикянц мухой выскочил вперед и влепил длинную очередь в уходящего разведчика. Все! Правки не требуется! Без крыла он летать не умеет.

— "Щит-2", подбирайте парашютистов, полет окончен!

— Звену — молодцы! Встаньте в строй.

Мы пошли вниз, наблюдая, как "стодесятка" с отбитым крылом, вращаясь на спине, падает на землю. Вверху осталась пара парашютистов. Ну да приберут и их... Есть кому...

— Курс 87, продолжаем полет... — хотел сказать, что сейчас вам будут поданы напитки, но, подумав, отказался от этой идеи. Не так поймут. Буквально.

Шесть истребителей шли над линией фронта.

Я планировал пролететь до Осиновца, сесть, поговорить с Рыбкиным, пока нас заправят, и лететь обратно. Но — не судьба.

— Дед, справа три, высота три, две группы целей! — В наушниках прорезался голос Кирилла.

Я зашарил глазами. Точно — ниже нас, в сторону Ладоги, шли две группы по четыре самолета. Кто?

— "Щит-2", восемь целей сейчас будут проходить Шлиссельбург. Кто?

— "Гром-1", наших там нет. Проверь и атакуй!

— "Десятка", вперед!

Вася как шел впереди, так и повел наших на сближение. Расстояние до целей стремительно сокращалось.

— Всем! Впереди восемь фок! Атакую ведущего второй четверки! Выход на солнце. Кир — удар по первой группе!

Я молчу — все верно и правильно. Лишь чуть увеличил дистанцию от Васиной машины.

Немцы нас пока не видят. Но надежды на внезапную атаку как бы и нет — не те летчики... Да и земля им подскажет. Радиоперехват и радары.

Точно! Начали маневр! Единственно — они немного запаздывают и мы... Да! Мы успеваем!

— Атака! — Нос Васиного истребителя покрылся вспышками дульного пламени. Я тоже успел стрельнуть. Далековато — но зацепил... А вот ведущей фоке не повезло. Снаряды Василия бьют по кабине, видны вспышки разрывов, мотор задымил...

Мы, на огромной скорости, проносимся мимо и лезем в правый боевой разворот. Набрав высоту, Вася резко ломает дугу и падает на крыло. Вниз, в атаку.

— Атака! Бить по готовности!

Внизу полное замешательство. Только что ударила пара Кирилла. Первый в строю "Фокке-Вульф" горит и падает. После нашей атаки ведущий второй четверки, дымя, сыпется вниз. Выше болтается парашют. Еще один истребитель, по которому стрелял я, уходит к себе, прижимаясь к земле. Черт с тобой, не до подранка сейчас... Оставшийся в одиночестве ведомый резко отвалил в сторону. А две целые пока пары продолжают набирать высоту. Вот на них-то и строит атаку Василий. Но — опаздывает...

Заметив угрозу, немцы идут по дуге вниз, набирая скорость. Тяжелый "Фокке-Вульф" пикирует лучше "Яка". Правда — ему труднее выходить из пике. Но мы не успеваем подловить немцев на выходе. Они уже оторвались достаточно далеко.

Василий решает преследовать немцев. Я начинаю слегка беспокоиться. Но пока не вмешиваюсь. Пара Кирилла опять захватила высоту и угрожающе нависла над местом схватки.

Немцы решили атаковать. Смелые, гады... Надеются поймать нас на лобовой. Да, пару попаданий их истребитель может и выдержит, а "Як" они своим мощным огнем развалят наверняка. Ну, Вася, давай!

— В лоб не ходить! Идем вверх! — правильно...

Благодаря нашей отличной скороподъемности мы уклоняемся от атаки и уходим вверх... Немцы проскочили без стрельбы и понеслись дальше, набирая скорость. Уйдут? Нет! Опять лезут вверх! Вот, упрямые сволочи! Ну, держи...

Однако "держать" пришлось нам... Забытый всеми ведомый-одиночка не удрал. Он отошел, поднабрал скоростёнки и атаковал. Атаковал ведущего звена. Атаковал истребитель Василия слева-снизу. Я его атаку прозевал. Только периферическим зрением отметил мелькнувшую тень, а потом "Фокке-Вульф" расцветился пламенем пушек и пулеметов.

— Вася!!

Поздно... Вася было дернулся вверх, но трасса зацепила его самолет. Истребитель дрогнул, с него, кувыркаясь в воздухе, слетел фонарь...

Мимо меня, на пересекающихся курсах, пронеслась фока.

— Юрка!! Убей его!

Пара Лесных кинулась вдогон.

— Кир! Бей всех!

Я дал газу и подошел к истребителю с номером "10". Смотреть, что там с летчиком, было страшно... Очень страшно... Чего боялся — то и получилось. Получите, Иосиф Виссарионович, разорванные на куски останки полковника Сталина... Четыре пушки, почти в упор...

Наконец, я решился и взглянул на истребитель, продолжавший, почему-то, лететь по прямой. Странно... Фонаря нет... Ну, это я видел. А где летчик? В кабине никого не было. Прыгнул? Не может быть! Я этого не видел. Мгновенный взгляд назад и вверх. Пара Кирилла плющила фашистов. Лесных догонял фоку-убийцу. Там все в норме... А тут?

Я подошел еще ближе. И тут — ...

Фф-у-у-х!!! Гад, сволочь! Видимо, услышав рев моего мотора, над бортом кабины медленно и осторожно поднялся шар головы в шлеме и в надвинутых на глаза летных очках. Голова бестолково крутилась, осматриваясь. Заметив меня, Вася робко помахал мне рукой.

— "Десятка!" "Десятка" — ответь! Что с тобой?

Я был настолько близко, что Вася видел, что у меня шевелятся губы. Он вновь нырнул вниз, потом снова вылез над обрезом кабины, и помахал шнуром, идущим от шлемофона к рации.

Рация разбита, ясно... Я откатил фонарь. Туда, туда иди! На аэродром! На Осиновец!

Вася кивнул головой: "Понял!" Его истребитель плавно лег в правый разворот. Ну, слава богу! Живой! Убью гада!

— Кир — доклад!

— Догрызаем...

— Брось их! Все ко мне! Прикрыть нашу пару — "Десятый" подбит.

— Понял, бегу!

Меньше, чем через минуту сзади возникли и догнали нас четыре точки. Пара Юрки Лесныха взяла нас с Василием под охрану. Пара Кира привычно зависла сверху.

— "Маяк", я Гром-1! Срочно санитарку на полосу! Иду с раненым...

— Гром, я "Маяк", понял, ждем...

Кожаное яйцо Васиной башки то поднималось, то вновь пряталось в кабину. Скорость высока... Трудно ему вести самолет. Я выскочил вперед и рукой показал Василию — "Тише, тише... Убавь обороты." Он сообразил и снизил скорость. Его самолет плавно уплыл назад. Я тоже убавил газ. Впереди показался аэродром. Вдалеке торчал и маяк Осиновец. С правой стороны солнечными зайчиками слепила глаза поверхность Ладожского озера. Пришли...

Подлетев почти под бок истребителя Василия, я показал ему — "Садись с ходу". Он понятливо закивал. Мы отвалили, а "десятка" пошла на посадку. Было видно, как вышли шасси, закрылки. Вот Вася выровнял самолет, за его хвостом запылила взлетка, самолет чуть приподнял нос, касание... Есть касание! Есть посадка! К истребителю уже летела санитарка, бежал народ. Все — теперь мы.

Не успел остановиться винт, как я уже бежал к самолету полковника, на ходу сбросив шлем и перчатки. Васи было не видно. Вокруг него стояли сплошные спины. В центре — белая спина в медицинском халате. Врач что-то с ним делал. Вася тоненько и жалобно скулил, иногда, впрочем, рявкая матюгами как испуганный медведь.

— Р-разойдис-сь! — гаркнул я на бегу. Народ испуганно раздался в стороны. Да-а, видок у меня, наверное, еще тот!

— Доктор! Что с ним!

"Хитрый змий" спокойно обернулся. Его перчатки были испачканы кровью. В руке ножницы. Снизу, из-под его локтя, на меня уставились испуганные глаза полковника-орденоносца. В глазах стояли слезы.

— Что с тобой, Вася?

— Папироску дайте... — сказал змий. — Прямо в губы... Видишь, я в перчатках. Ага, огоньку...

Он сладко пыхнул папиросой и лениво сказал: "Ну, чё за шум? Чё за суета? Царапина просто..."

Из меня разом вышел весь воздух. Стало нехорошо. Сзади меня кто-то ткнул под ребро. Я оглянулся — Кир... Он подмигнул мне: "Держись, командир! Ты же командир!" Ко мне враз вернулись все чувства. Описать всё их богатство можно было лишь матом. Большим Петровским загибом!

Я набрал полные легкие воздуха, но, подумав, выпустил его на свободу и тихо и ласково сказал.

— Докладывайте, полковник...

— Товарищ майор... Виктор... я больше не буду. Не злись...

— А-а-тставить! Доклад по форме!

— Товарищ майор! В ходе боя сбил один "Фокке-Вульф"... — начал Вася довольно бодро, а потом скис. — А потом — прозевал атаку...

— Та-а-к...

— В результате атаки противника мой самолет был поврежден. Вышел из боя, приземлился... Все...

— Что с головой?

— Пустяк. Доктор говорит — царапина.

— Ну, да... У тебя же лобная кость — двенадцать сантиметров. А все остальное — затылочная...

— Доктор, теперь вы.

— Осколок остекления кабины после разрыва снаряда, да под напором воздуха, пробил шлем над волосяным покровом головы. Швы наложил. Если пациенту что и грозит — так это пробор с другой стороны делать надо. У меня все...

— Та-а-к, пошли к самолету.

Редкий случай! Вот, действительно, — пьяницам и разгильдяям сам бог помогает! Сколько попало снарядов — сейчас уже и не скажешь — фонарь-то тю-тю! Может, и были в нем дырки. Но один снаряд ударил точно в переднюю кромку фонаря. Ударил — и взорвался. Взрывом фонарь "поддернуло" вверх. Ну — и сдуло моментально, конечно... Повезло... Все! Пойду к себе — нервы успокоить.

— Доктор! Забирайте пациента. Укол ему всадите, что ли... Если в голову ум не идет, то, может, через задницу получится... Техники, посмотрите, что тут можно сделать с самолетом... Вечером доложите. Все свободны. У вас что, дел нету? Расходитесь — не цирк...

* * *

Я подумал, еще подумал — и поставил точку. Толкнув бланк шифрограммы Рыбкину, я поднял трубку.

— Лейтенанта Малешко ко мне!

Рыбкин пробежал глазами короткий текст, подумал, прочитал его еще раз и кивнул. Раздался стук в дверь, и вошел наш шифровальщик.

— Вот, Ипполит Матвеич, зашифруй, и в Москву! И — молчок!

Лейтенант укоризненно взглянул на меня.

— Иди, иди...

Текст шифрограммы гласил:

"Начальнику Главного Управления

ВВС Красной Армии

Маршалу авиации Новикову

...за время командировки 152 отдельной авиаэскадрильи центрального подчинения на Ленинградский фронт полковник Сталин В.И. принял участие в восьми боевых вылетах. Им проведено шесть воздушных боёв. В ходе боестолкновений с противником полковник Сталин В.И. лично сбил пять самолетов, в том числе — один бомбардировщик Бристоль "Бленхейм", два истребителя "Ме-109", два истребителя "ФВ-190". Два самолета противника он сбил в группе. Успешно и грамотно управляет усиленным звеном в бою.

В ходе последнего боя, полковник Сталин В.И., сбив "ФВ-190", получил боевое ранение. Считаю, что полковник Сталин смыл прежние проступки и нарушения дисциплины своей кровью...

...командованием и политическими органами 152-й отдельной авиаэскадрильи центрального подчинения полковник Сталин В.И. характеризуется положительно. Делу коммунистической партии Ленина-Сталина предан. Лично дисциплинирован. Смел до безрассудности. Этот недостаток знает, учится проявлять выдержку и хладнокровие в бою. Дважды был представлен к награде. Награжден орденом "Боевого Красного Знамени".

...Ходатайствую о снятии с полковника Сталина наложенных ранее взысканий. По своим личным деловым и морально-политическим качествам, летному мастерству и тактической грамотности полковник Сталин В.И. может быть выдвинут на руководящую летную должность командира истребительного полка.

Командир 152-й ОАЭ майор Туровцев

Начальник штаба майор Рыбкин

Замполит ст. лейтенант Криулин"

Глава 19

Прошло четыре дня. Вчера полковника Сталина шифровкой ГУ ВВС отозвали в Москву... Простились тепло, даже — горячо. Василий, как ни крепился, но все же не удержал слезу. Хотя и был почти трезвым...

Летчика на "Дуглас" нам выделили из фронтового резерва. Хороший парень, всю войну тут летает. Имеет ордена, был ранен. Своему назначению обрадовался, долго о чем-то шушукался с Васьком в кабине самолета. Опыт перенимал, что ли... Вот он Ваську в Москву и повез. Сделали мы полковнику такой подарок. Заслужил, если честно.

Истребитель Базиля починили, поставили доставленный из столицы обратным рейсом транспортника фонарь, заменили порванную взрывом снаряда электропроводку в приборной доске. Машина стала как новенькая. Базиль ее облетал и остался вполне доволен. Заявил мне, что теперь я буду летать только с ним. А уж он-то никому в обиду меня не даст. Я это знаю...

В общем, 26 октября 1943 года мы с Васей вылетели в обычный, будничный полет. План был такой — пробежаться над линией фронта, посмотреть, нет ли кого для нас. На растерзание. Потом — пройти над береговой чертой Ладожского озера. Там были причалы и большие перевалочные склады, на которых хранилось продовольствие, перебрасываемое водным путем для Ленинграда, склады топлива и все такое... Вот немцы, на "Фокке-Вульфах-190" с подвешенными бомбами, (на лаптежниках они уже не рисковали штурмовать этот поселок), частенько пытались подкрасться туда, пользуясь облачностью, сбросить пару бомб и тут же удрать. Зенитки там были, конечно, но, если постараться, — одну неожиданную атаку можно провести. Так вот, там мы эти фоки и посмотрим. Да и на озеро полюбуемся. Походим там минут двадцать, и — домой. Как раз топлива на все и хватит, если большую часть пути идти на экономичном режиме и "затяжелив" винт...

Так и сделали — прошли над "ленточкой", поискали немцев, но никого не нашли. Хотя — это кто еще...

— "Лунь", слева, ниже на пятьсот — четверка в левом пеленге.

— Вижу...

— Заходим... плавненько, может — не заметят.

Заметили. Истребители развернулись на нас, прибавили скорость и полезли вверх. Кто это? Не вижу... Вдруг четверка стала в разворот, показывая нам звезды на крыльях.

— Свои...

— Вижу, Дед...

— Идем дальше. Смотри по сторонам... Хвост смотри.

Набрали две тысячи и, не спеша, полетели к Ладоге. Время около 10-ти утра, солнце прямо по курсу, высота две двести... Идем...

— Усилить осмотрительность, искать противника... Как понял, "Лунь"?

— Понял вас хорошо! — довольным голосом отозвался Вася. Чую — лыбится во все тридцать шесть зубов. Новый позывной ему явно нравится.

— Понял — тогда смотри за хвостом внимательнее, — улыбаюсь я в ответ.

В дымке, подсвеченной солнцем, впереди смутно начинает проявляться Ладожское озеро. Какое это озеро! Смотрится почти как море. Лететь осталось не очень долго. Я взглянул на карту, лежащую передо мной на левом колене. Где это мы вышли? А-а, вот, где... И тут...

— Дед, Дед! Где находишься? Ответь "Роще"!

— Я — Дед, зашел в квадрат 24 — 32, высота две четыреста...

— Срочно идите к складам на берегу! Срочно! На тысяче метров идет транспортный "Дуглас", на его борту дети и женщины из Ленинграда! Пилот орет, их атакует четверка "Фокке-Вульфов"! Пара прикрытия не может отбить атаку! Приказываю — отбить атаку фашистов! Спасти транспортник!

Мгновенно, без мыслей в ставшей пустой и холодной голове, я сваливаю истребитель на крыло. Пологим пикированием наша пара, набирая скорость, несется к близкому берегу. Никого не вижу.

— Смотри, Вася, смотри... Где они?

— Дед! Слева десять — пушечные трассы!

Ага! Я тоже их увидел. Теперь доклад.

— "Роща", бой вижу, выхожу в атаку!

От самой земли куда-то вверх пошла зеленая трасса. Это стреляет "ШКАСик" транспортника. Скорострельный, но слабый пулемет винтовочного калибра. Им от фоки не отобьешься... Да и вообще — транспортник от истребителя не сможет отбиться никогда. Это может быть лишь в кино.

В груди, у сердца, кажется зародился и растет ледяной ком. Ярость заливает глаза красным. Дети и женщины... Женщины и дети... Вот, значит, как? Решили порезвиться, "Зеленые жопы"? Пострелять по беззащитному транспортнику? Сейчас, сейчас... Постреляем!

— Вася, видишь? — к черту позывные — не до них.

— Ага! — Я его когда-нибудь убью за это "ага"...

Два истребителя прикрытия, кажется, "Яки-девятые", как наскипидаренные крутятся, не давая фокам зайти в атаку на транспортник. Команд и мата в эфире не слышно — у их полка, видимо, другие радиочастоты. Хорошо огрызаются, агрессивно. Но "Фокке-Вульфов" — четверо... Скоро они сломают наших...

— Виктор! Выше полтора еще пара немцев!

О-о, черт! Вижу — на высоте, со стороны солнца, ходит пара фок, контролируя бой внизу и готовясь принять участие в атаке "Дугласа".

— Вася! Расходимся! Ты бей вторую пару и сразу вверх. Свяжи мне боем тех, кто наверху! Не подпускай их к детям, Вася! Что хочешь делай, но не подпускай...

— Понял... — что-то голос у него глухой и тусклый. Или это радио виновато? Потом, все — потом. А теперь -

— Атака!

У меня скорость перевалила за шестьсот сорок, самолет дрожит. Ловлю в прицел ведущего пары, который только что отстрелялся и повредил наш "Як-9". "Яшка", дымя, вяло разворачивался к берегу, теряя высоту...

— Н-на, сволочь! Жри!

Стреляю метров с трехсот, длинной очередью — скорость сближения огромна, как бы не промазать. Надо бить наверняка. Есть! Попал!

Очередь ударила в набирающий высоту истребитель фашиста. Он был в левом развороте, и вспышки разрывов снарядов разорвали ему брюхо в районе кабины.

— Не жилец, гад!

Где ведомый? Кручу головой, но не вижу. А-а, вот ты где! Ведомый, увидев, что стало с его командиром, резко отвалил вниз и вправо — под меня. На встречных скоростях я уже не успевал ничего сделать. Ну, ничего... Далеко ты не уйдешь... Да и не до тебя теперь. Слева — еще одна пара фок. Что, не попал Вася? Да нет, попал... Но лишь повредил. Ведущий второй пары фок, за которым тянулся слабый дымок, упрямо заходил на транспортник. Оставшийся "Як-девятый" мчался ему в лоб.

Схождение! Огонь! Оба истребителя открыли огонь почти одновременно. Но возможности у них были разные — пушка и пулемет "Як-9" против шести стволов "ФВ-190". Да еще у немца мотор воздушного охлаждения. Это, считай, "лобовая броня". Как у танка.

Оба летчика попали по цели. "ФВ" задымил и пошел вниз, а "Як" окутался густым черным дымом и закрутился вокруг своей оси, потеряв крыло. Эх-х! Не сможет наш прыгнуть! Его сейчас просто плющит в кресле, сил не хватит выброситься. Нет! Слетел, мигнув солнечным зайчиком, фонарь, и наш летчик, видимо поймав удачный момент, прыгнул, и теперь, беспорядочно размахивая руками и ногами, пытался сгруппироваться, чтобы дернуть кольцо парашюта. Пусть тебе повезет, пилот!

Как Вася? Короткий взгляд вверх. Там, как раз обменявшись пушечными очередями, Вася разошелся с немцами. Ну, Вася, что же ты? Вверх! Вверх! И — разворот! Будто услышав меня, "Як-3" ввинтился ввысь.

Где противник? Где транспортник? Все это произошло так быстро, что транспортник еще не успел далеко уйти. На него, после разворота, заходил "Фокке-Вульф", оставшийся от первой пары.

— "Роща!", "Роща!" Кричи "Дугласу" — пусть сыпется вниз! На самые кроны деревьев, понял?! Пусть разворачивается к складам, под зенитки! Они прикроют.

Транспортник начал неспешный разворот, и тут "Фокке-Вульф", метров с шестисот, дал по нему очередь. Я увидел, что "Дуглас" дрогнул, пулемет стрелка перестал стрелять и задрался вверх.

Я представил, как сейчас там кричат дети, испугавшиеся убитого стрелка и появившихся в самолете пробоин, и мне стало душно...

— Г-г-а-а-д! Сволочь! Н-на! — я поймал точку выноса прицела перед носом "Фокке-Вульфа" и дал заградительную очередь. Попал! Вспышки разрывов на моторе, с капота немца посыпались куски обшивки, он задымил, винт встал, и тяжелый истребитель нехотя пошел к земле.

Я резко переложил истребитель в набор высоты. Вовремя! Рядом прошла мощная, светящаяся трасса, и мимо меня пронесся последний из этой четверки "Фокке-Вульф". Мы разошлись. Каждый из нас лез в небо. Но у меня это получалось быстрее.

— Вася, ты как? — прохрипел я, преодолевая навалившуюся перегрузку.

— Держусь... потом... Н-на, фашист! — услышал я в ответ. Ну, — значит, жив, летун!

Фока, на которую я метил, не приняла боя. Перейдя в пологое снижение, фашист на всех газах драпал. Черт с тобой — гоняться за ним некогда.

— Де-е-д! Вираж! Вираж! Заход! — вдруг заорал Вася. Ни секунды не раздумывая, на пределе выносливости, я заложил правый вираж. Так немцам будет труднее целиться — вправо стрелять всегда сложнее... Перегрузка страшной тяжестью размазала меня по спинке сиденья, в глазах потемнело — я практически не видел. Так — чуть-чуть свет пробивался через почти склеивающиеся веки. Ломило позвоночник. Больно-то как! На пределе слышимости я почуял грохот очереди, выпущенной по мне. Мимо... Успел...

Набирая высоту, мой "Як" снизил скорость. Тьма ушла из глаз, опять, но уже распрямляясь, хрустнул позвоночник. Стало полегче... Где они?

"Фокке-Вульфы", промазав по мне, но набрав в пикировании бешеную скорость, снова лезли вверх, на солнце. Мог бы об этом и не говорить, и так понятно...

Я поискал глазами "Дуглас". Он медленно тянулся к складам. Взгляд на немцев — игнорируя меня, они снова строили заход на транспортник. Да что они к нему пристали? Думают — в нем Сталин? Иосиф или Василий? Или первый Маршал Союза Ворошилов с девочками? Хотя, пассажирский самолет, под прикрытием истребителей... Я бы, наверное, тоже старался такой сбить...

Я метнулся к "Дугласу". Выйти в атаку на фок я уже не успевал. Будем крутиться.

— Вася, вниз! Готовься отбивать атаку — только в лоб не ходи...

Мой самолет стал выписывать "восьмерку" позади транспортника. Я все время был на его флангах, угрожая фокам атакой и не позволяя им зайти "Дугласу" в хвост. А тут на них свалился Вася...

И удачно так свалился! Я увидел длинную трассу, и ведомый "Фокке-Вульф" задымил, стал плавно снижаться, не меняя курса, а потом сквозь густой черный дым пробились языки огня. Молодец, Вася! Не лунь — орел просто!

И тут все это и случилось...

После атаки истребитель моего ведомого провалился вниз, а оставшийся "Фокке-Вульф" с километра, наверное, начал, в последней надежде хоть зацепить, хоть повредить, бить длинными очередями по "Дугласу".

Я заледенел. Я ничего не могу сделать — фока слишком далеко. Вася только-только пошел вверх. Трассы "Фокке-Вульфа" проходили все ближе и ближе к транспортнику. Немец его настигал...

— "Роща"! Кричи "Дугласу", чтоб дал скольжение! Быстро!

Вот очередь фоки зацепила хвост транспортника. Он судорожно дернулся и дал скольжение вправо. Еще очередь — мимо. Но следующей очередью "Фока" попадет.

И тогда я крикнул: "Вася! Убей его!", а сам встал под очередь немца...

Дети и женщины...

...Глаза я не закрыл, наоборот, как будто это была игра, спокойно и равнодушно смотрел на "ФВ-190", который, прицеливаясь, легонько водил капотом. Вот его нос и крылья вспыхнули пламенем выстрелов. Красиво... и мощно. Мой истребитель задрожал под ударами снарядов. Болью обожгло правую руку, в лицо полетели осколки стекла с приборной доски, и — сразу же — удар по ноге.

"Не соврал Воронов насчет оторванной ноги...", — подумал я, и несколько раз ударил себя левой рукой по лицу, чтобы не потерять сознание.

Рядом проревела мотором "Фока", идя после атаки в набор высоты... В наушниках жужжал чей-то голос... Слов я разобрать не мог... В голове все гудело, удары сердца тупо били в виски. Из-под правого колена толчками хлестала кровь. Надо порвать ремешок планшета и перетянуть ногу... Зачем? С таким ранением я вот-вот потеряю сознание... и — вниз. В землю... Все, отлетался, крылатый...

"И тот, который во мне сидел, вдруг ткнулся лицом в стекло..." почти беззвучно прошептал я. Так и не спел я Высоцкого... И уже не спою...

— Виктор, держись... — слабо прожужжало в наушниках. Я не Виктор, я — Тур. Я — Тур! Часы... часы с секретом... Вернуть время...

Преодолевая слабость, я взглянул вверх.

"Як" Васи, полыхая пламенем пушечных очередей, стрелой нагонял убившую меня "фоку". От нее летели клочья. В наушниках бился дикий Васин вопль: "А-а-а-а-а!" Вот "Як" настиг ее, удар! И взрыв от столкновения двух самолетов полыхнул в бледном небе...

Вася погиб... Зачем... Я умираю... Часы, кнопка... утопить, и влево... Ну, давай! Жми!

Все...

Тьма...

* * *

...оставшийся "Фокке-Вульф" с километра, наверное, начал, в последней надежде, бить длинными очередями по "Дугласу".

Я заледенел. Я ничего не могу сделать — фока слишком далеко. Вася только-только пошел вверх. Трассы "Фокке-Вульфа" проходили все ближе и ближе к транспортнику. Если я сейчас пойду на фоку в лоб, и не смогу его сразу сбить, он прорвется к "Дугласу"... А там — одна очередь из шести стволов и — все!

— "Роща"! Кричи "Дугласу", чтоб дал скольжение! Быстро!

Вот очередь фоки зацепила хвост транспортника. Он судорожно дернулся и дал скольжение вправо. Еще очередь — мимо. Но следующей очередью "Фока" попадет.

Он стреляет по пассажирскому самолету, сволочь! В "Дугласе" ведь женщины и дети!

Дети и женщины... И я — летчик истребитель, который не смог их спасти...

В последней попытке защитить испуганных ребятишек, я поставил истребитель "на крыло", всей проекцией самолета подставляясь под "Фокке-Вульфа" и пресекая собой его очередь.

Горным камнепадом по "Яку" застучали попадания снарядов пушек фашистского истребителя. Мой "Як" задрожал, забился от боли, заскрежетал мотором. Он умирал...

А в кабине истребителя корчился от боли я... Лицо посекли осколки стекла от разбитых приборов. Правая рука, получив сильный удар, разгоралась огнем. Истребитель развернуло от ударов снарядов по правому крылу, и он лег в горизонт.

Мимо меня, непрестанно стреляя, весь в пламени пушечных выстрелов, пронесся Васин "Як". От "Фокке-Вульфа" летели клочья обшивки, он дымил, видны были вспышки разрывов на его плоскостях и кабине.

Вася опасно сблизился с немцем. Сейчас будет удар!

...черт, рука... как больно...

В последнюю секунду Вася успел поставить свой "Як" на крыло.

Удар!

"Фокке-Вульф" его не пережил... Оторванное крыло немецкого истребителя улетело вперед. Самолет занесло вправо, он встал на хвост, крутанулся вокруг оси, как балетный танцовщик, отставив единственную руку-крыло, и лег на "спину". Так он и пошел вниз. Летчик не выпрыгнул.

Я зажал ручку управления коленями и бешено рвал ремешок планшета. Надо перетянуть правую руку — истеку ведь кровью, вон, как хлещет. Как Вася?

Истребитель Васи, беспорядочно кувыркаясь, все еще шел вверх. Вот он потерял скорость, на миг выправился, тут же отлетел сброшенный фонарь. Спасибо вам, товарищи конструкторы и инженеры! Сделали все же! От замершего в воздухе самолета отделилась фигурка, и над ней заполоскался парашют. Истребитель, не сумев оторваться от притяжения земли, пошел вниз, в свой последний полет. Выше — в бледном осеннем небе, болтался парашютист.

У меня потемнело в глазах. Как больно! Зубами я затянул узел кожаного ремешка. Все. Пора!

Я дернул ручку сброса фонаря. Что-то стукнуло, его передний край приподнялся, и фонарь тут же сорвало набегающим потоком воздуха. Меня обдало холодом, но в голове немного прояснилось. Так, теперь — ремни...

Колени дрожали, и самолет водило. Вот он неохотно завалился на ободранное взрывами снарядов правое крыло. Хорошо — так и надо. Я подобрал под себя ноги, вырвал фишку кабеля, связывающего наушники шлемофона с рацией, и неуклюже оттолкнулся... Резануло болью...

"Похоже, и нога ранена..." — подумал я, неловко дергая левой рукой вытяжное кольцо парашюта, — "Как садиться-то буду..."

Тут купол парашюта раскрылся, меня сильно дернуло вверх, я заорал от боли в правой руке, и — потерял сознание...

Все...

Тьма...

* * *

...на самой окраине прибрежного рыбачьего поселка, в своих огородах, стояли женщины. Стояли молча и напряженно, все в белых платках, все держали ладонь козырьком, прикрывая от солнца глаза. Около них, забытые, торчали воткнутые в землю лопаты, валялись тяпки. Слабо тлели кучи ботвы, сухой травы, веток и прочего мусора. Столбы белесого дыма ровными восклицательными знаками поднимались вверх.

Перед ними, на пустыре, молчаливой стайкой замерли вездесущие мальчишки и девчонки. Вдруг они завопили "Сбил!", "Сбил!" и запрыгали от переполнявшего их восторга. А потом все, стайкой галдящих воробышков, метнулись куда-то вперед.

В бледно-голубом небе смолкли едва слышимые очереди. Таяли и дымные следы сбитых самолетов. Большой, двухмоторный самолет, с тяжелым гудением шедший по направлению к поселку, снова неторопливо развернулся и полетел куда-то по своим делам. Небо стало пустым.

Только в отдалении, над лесом и полоской берега, по которой шла незаезженная песчаная дорога, в белёсом небе висело два парашюта.

Первый, тот, который был пониже, спокойно спускался себе на тихую, пригретую осенним солнышком, землю.

А вот второй...

...Неведомо откуда взявшийся ветерок тихо и ласково подгонял второй парашют к окраине поселка. Если присмотреться, уже можно было различить безвольно обвисшее на парашютных лямках тело летчика.

— Ах, ты ж, господи... Никак раненый он... — прошептала старая рослая женщина с прямым, спокойным взглядом светлых серых глаз.

Тут, мимо огородов, гремя бортами и поднимая пыль, пронеслась полуторка со складов. В кузове, держась за что попало, моталось несколько военных. Машина обогнала ребятню и понеслась дальше, к снижающемуся на берег парашюту.

— Ну и спаси Господь, — прошептала старуха. — Не дал, значит, отец небесный погибнуть своему герою-воину... Ну и хорошо... Вот и славно! Спасибо тебе, батюшка!

Старуха перекрестилась и, нагнувшись, с трудом навалилась на лопату...

Имени-отчества отца небесного она, однако, не назвала...

Наверное за это, старуху и побранил недовольно прогромыхавший невнятную фразу гром небесный...

* * *

Где-то далеко-далеко от Земли...

...старинная лампа бросала небольшой круг желтоватого света на стальную поверхность стола. Когда-то этот броневой лист был переборкой космического корабля хозяина кабинета. В свете лампы на голом потёртом металле лежало тощее досье. Здесь не любили разных электронных штучек, а работали по старинке — документы были на бумаге. Старческая, с пигментными пятнами, рука неторопливо листала подшитые листы. Вот и последний... Досье закрыто.

Искалеченная кисть с двумя скрюченными пальцами (память об одной крайне дерзкой операции, о которой даже и не помнят сегодняшние молодые оперативники) вновь открыла досье, вооружилась антикварным пером, и на титульный лист начали ложиться слова: "Зачислить в 11-ю полевую группу коррект..."

Перо оторвалось от листа, рука задумчиво постучала торцом самописки по документу, как бы решая, что же написать дальше, а потом решительно зачеркнула последнее слово и продолжила:

"Зачислить в 11-ю полевую группу курсантом". Дата. Роспись. Маленький оттиск личной номерной печати.

Все — решение принято!

Вот так-то.

Так будет правильно...

Примечания

1

Приведенные выше данные полностью основаны на реальных документах

2

Реальный факт, реальное имя. А. Драбкин "Я дрался на истребителе", Москва, "Яуза" "Эксмо", 2006 г. Интервью Н. Голодникова

3

Имя подлинное

4

Документ подлинный

5

В. Сталин очень неоднозначная фигура. Кому интересно — посмотрите в Интернете сами. Например, статью А. Сухорукова — http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/184

6

Все факты и фамилии из рассказа Рыбкина — подлинные. Был в Испании и летчик Рыбкин, но автор не знает его имени и отчества. О жизни и судьбе других летчиков-"испанцев" можно посмотреть в Интернете. Взято из книги: В.К.Бабич "Воздушный бой. Зарождение и развитие", Москва, Военное издательство, 1991 г.

7

Материал взят с сайта "Мосфильма"

8

Даю ссылку на сайт, где я нашел довольно редкую — англо-русскую, запись этой песни. При желании,можете послушать — http://www.moskva.fm/play/4015/1318457472

9

Реальные исторические лица.

10

Документы подлинные. Просто хотел напомнить читателям, что радиолокация уже активно использовалась в СССР с самого начала 40-х годов, и показать принципы организации действий авиации и ПВО.

11

Ценное руководящее указание

12

Главное политуправление КА

13

Реальные места базирования немецких самолетов. Красногвардейск — сегодняшняя Гатчина.

14

Эту аббревиатуру можно прочитать и как "Коньяк выдержанный, высшего качества"

15

Канва воздушного боя, реальные фамилии летчиков-гвардейцев взяты из книги В. Голубева "Во имя Ленинграда". Только этот бой в РИ произойдет в 44-м году.