Приключения дилетантов

Голос эльфочки звучал строго и печально, в такт словам легонько и согласно покачивались ветви деревьев. Лика постепенно преображалась по мере того, как перед нею всё яснее брезжил неверный свет истины.

— Значит, король это не просто так... это навсегда. А уж тёмный король... впрочем, отчего тёмный?

Не слишком ли уж часто спешим мы клеить ярлыки? Ведь издавна известно — что эльфу жизнь, то гному смерть. А также наоборот. И стало быть, события, вещи или поступки не являются плохими или хорошими сами по себе. Однако называются таковыми в зависимости от нашего к ним отношения... подрагивающая ладонь эльфки медленно протянулась вперёд и осторожно, затем смелее потеребила роскошный мех Крыса, казалось, уткнувшегося в её ноги в поисках тепла или защиты... и тут она вскрикнула, когда рябая дрожь опять пробежалась по её телу.

Ушки, её замечательные ушки, ещё не знавшие ужасов прокалывания дырочек под серьги — они изрядно уменьшились. Зато сама Лика немного увеличилась в росте, да и остальные пропорции стали что-то уж сильно бы знакомыми постороннему взгляду. И спустя несколько мгновений на берегу предстало слегка... да нет, совсем иное зрелище.

— У-у, чтоб вас барлог миловал, вся маскировка слезла, — проворчала... ну да, теперь уже самая настоящая эльфка из высокого племени перворождённых.

Лика быстро оглядела себя, вздохнула, а затем снова посмотрела на застывшего Крыса, на глаза которого сама смерть навела тусклый глянец.

— Эй, хватит валяться — если ты настоящий король, — поначалу златовласая красавица ещё хорохорилась, а потом чуть раскосые зелёные глаза её подозрительно защипало. — Ну же, король, вернись... ты был моим единственным шансом вырваться из Зачарованного леса и хоть раз воочию увидеть элефантов...

По мере того, как всё тише становился этот голос, как всё откровеннее проявлялись в нём сдерживаемые рыдания, по изящному, точёному эльфскому носику скатилась капелька той влаги, что воспета бардами и менестрелями. Повисла на миг в неустойчивом равновесии, щекотнув самый кончик — и наконец сорвалась, упав точно на поблёкший нос печально замершего Крыса.

Глазищи Лики, и без того непозволительно красивые, распахнулись в изумлении на пол-лица. Она могла бы поклясться — одетое в роскошную шубку тельце под её ладонями вздрогнуло, вдохнуло воздуха. Медленно, словно утренний туман, облик мохнатого дядюшки Крыса расплылся... а затем неведомая сила отбросила её прочь, заставив кувырком прокатиться по песку и мягкой хвойной подстилке. Да напоследок приголубила поддых так, что и без того неверный свет утра окончательно померк в оных глазах...

Над ручьём взметнулась, казалось, до небес искристо-синяя пелена. Переливалась и плясала в воздухе, закрыв собою вид на ту сторону. И до того красивым оказалось это зрелище, что на смущённой мордочке старосты Жуки проти воли вырисовалось одобрение. Как оказалось, хитрован не забыл прежних навыков — по-пластунски он выполз из кустов, откинув прочь хитро сделанную из опавших листьев маскировочную накидку.

Полюбовавшись ещё немного на возвышавшееся напротив зрелище, староста скосил глаза вбок — из кустов рядом выглядывала столь же удивлённая мордашка Димми. Чаровница таращилась на невиданное диво, впрочем, не забывая обирать с себя налипшие хвойные иголки с паутиной, причём сварливо ворчать по сему поводу.

— Говорила я тебе, только баба такого мужика свалить и может. Даже смерть не в силах оказалась...

— Ладно, давай быстрей, — скомандовал бывший разведчик войска эльфийского, после чего полез за пазуху. Но достал он не неотлучно висевшую на шее печать, как предположила было Димми, и даже не один из многочисленных талисманов. Нет, эту штуковину староста как-то обнаружил в закромах Снэйки и утащил прочь по её же просьбе — на ладонях земляного эльфа сейчас мерцал собственным светом небольшой виал, выточенный целиком из какого-то прозрачного кристалла.

Чаровница, извиваясь всем телом, на ноги подняться не решилась, так и поползла к ручью. Староста с готовностью приблизил к воде руки с пузырьком, тщательно, даже краем взгляда стараясь не замечать по-прежнему застывшие в недвижной поверхности изображения — удивлённо-испуганную крысиную рожицу и побледневшую от решимости смазливую мордашку Лики.

Но кошёлка Димми уже бормотала свои заклятья, подбирая что-то ведомое одно лишь ей. Ворчала и разорялась, изощряясь на разные лады. И похоже, оказалась не совсем уж неумехой, раз вода в ручье вдруг взволновалась, закрутилась водоворотом бытия.

А затем... а затем что-то потянулось, захватив с собою оба лика дерзнувших нынче пересечь ручей — и сияющей синей искоркой влилось в крохотный, тщедушный виал.

— Вот так, — добродушно-озабоченно приговаривал Жуки. Он старательно приладил притёртую крышечку пробочкой, сделанную из того же неведомого кристалла. Замазал чёрным земляным воском из поданной всё ещё трясущейся Димми ладунки, а сверху торопливо и деловито поставил свою печать старосты. — Вот так...

В общем-то, на этом можно было бы и оставить здешние места — уж самое интересное оказалось позади. Но в это время кусты над головами недоверчиво разглядывавшей мерцающий виал парочки раздвинулись, и из них на берег ожившего ручья не вышла, не шагнула, а именно что выскочила разгневанная донельзя благоверная супружница старосты.

— Ага! Наконец-то я вас выследила и застукала! — завопила на весь лес подбоченившаяся земляная эльфка, позабыв про зачем-то прихваченную с собой скалку. — Так вот ты с кем прелюбодействуешь, пёс смердящий... морду-то не вороти, блудодей, вот я вас обоих сейчас попотчую!

Впрочем, оставим эти милые семейные разборки? Уж коль Зачарованный лес и возвышающийся над ним старый Бук ревностно хранят иные тайны — потому, негоже боле подсматривать и нам.

Заскорузлая ладонь нерешительно поднялась было к вееру засаленных карт, однако на полпути замерла в нерешительности. Замерли и огоньки свечей, да и все в закопчённой зале невольно затаили дыхание. Ибо здесь и сейчас решалось всё. Джон по прозвищу Кривое Весло оспаривал у Палёного право пойти наерх и первым валять эту смазливую эльфочку.

Пацанёнка, спутника её или кто он там, повязали легко. Это ж надо быть такими недотёпами! Промышлявший на углу возле скорняжной лавки пострел, у которого эти недотумки осведомились, где можно продать камушки, хохмы ради указал этим двоим вместо постоялого двора на самое потаённое среди прочих заведение. Хату, малину — а учёно говоря, сходняк лихого люда. Корчмаря от зрелища чистенькой и обходительной парочки поначалу чуть удар не хватил, но всё же он сумел пристойно накормить тех, не вызывая особых подозрений, и постепенно даже спровадить пришлых чужаков наверх. Ну, там за них уже взялись всерьёз...

— Дама огня! — глухо возвестил Палёный и отчаянно шмякнул о замызганную столешницу ничуть не более чистой картой.

Так вот, остроухого эльфёнка так разморило от тепла и съеденного, что никакого сопротивления тот оказать не сумел. Зато эта рыжая бестия лягалась и кусалась так, что многомудрый корчмарь вполне резонно предположил, что девка эта из этих. Ну, из этих, которые развязанные... ежели такую новенькую напоить зельем со знамо какими хитрыми травками, а потом умеючи огулять всей оравой, да с подходцем... Потом такая сама весь воровской сходняк до устатку доведёт, а после ещё и на улицу подрабатывать аж бегом побежит, да в охотку.

— Дама, Рыцарь и Капитан кубков! — Кривое Весло хоть и обладал несколько э-э... изогнутыми верхними конечностями, но всё же орудовал ими возле чужих кошелей, которые надлежало постричь, на удивление ловко. Вот и сейчас, проворные пальцы, к которым словно сами собою липли карты, ловко выложили рядом с предъявленной картой Палёного свою комбинацию.

Противник его нахмурился, сосредоточенно сопя незажжённой и короткой трубкой-носогрейкой, из-за которой его гномьи усы всегда имели несколько подгорелый и рыжеватый вид. Но было бы крайне неосмотрительно и даже легкомысленно предположить, будто именно из-за этого обладатель оной пышной и слегка ухоженной растительности получил свою кличку. И даже не из-за того, что в бытность свою совсем салагой служил тот на фрегате и пережил в конце концов столь страшный пожар, что после него поставил на своей карьере моремана большой жирный крест.

Нет, почтеннейшие — Палёный носил своё прозвище на самом деле не зря. Лишь несколько человек (и не только) во всей воровской гильдии знали, что плечистый бывший морячок загодя и издали, чуть не за пол-лиги чуял предстоящие неприятности.

Вот и сейчас, Палёный привычным жестом переложил чубук из одного уголка губ в другой и старательно нахмурился ещё сильнее. Да чтоб ему лишиться покровительства святого заступника лихого люда — что-то такое предчувствие ему нынче определённо нашёптывало. Веяло откуда-то дымком, определённо попахивало... Впрочем, и сама партия в вейл, по результатам которой определялась очерёдность валять эльфку и определять ту в непотребные девки, оказалась неожиданно интересной и захватила Палёного целиком. А вот скажем, если попробовать сложить из этой комбинации малую Звезду...

И всё же, гном никак не мог пересилить себя и заставить ладонь ухватиться вот за эти три, предусмотрительно отложенные на край карты. В принципе, лорд Огня хоть сам по себе и весьма сильная карта, но истинную силу обретал лишь рядом с на пробу, в качестве прощупывания сил выложенной дамой. Но угнездившаяся рядом с ними парочка Кадет-Ведьма, которую Палёный прикупил в последний круг раздачи и пока попридерживал, позволяла всем им вместе составить несокрушимое каре. Это даже без учёта пока болтавшегося ни-туды-ни-сюды Боцмана.. гнома прошиб солёный пот. Опять, опять откуда-то потянуло еле слышным, горьковатым дымком — тем, который чуют не носом, пусть даже таким примечательным гномьим шнобелем. Не печёнкой и даже, прости-Луноликая, не задницей.

Палёный засопел недоверчиво, порыл носом, словно принюхиваясь к картам. Заворочался на лавке, чуть более высокой, нежели другие — для людей. Это ещё по обмолвке деда нынешнего графа стали делать мебель чуть повыше или чуть пониже, дабы человек, гном или полурослик могли чувствовать себя нестеснённо в любой компании. Как ни странно, нововведение прижилось, и теперь в любой корчме или более изысканном заведении или доме водились седалищные приспособления разных размеров... гном мысленно выругался.

Да что же это такое? Была бы на загривке шерсть, так давно бы уже стояла дыбом... Палёный оторвал от карт испытующий взгляд и медленно обвёл им притихшую малину. Замер напротив с чуть настороженным взором Кривое Весло, из-за плеч которого маячили в чаду бледные лица его подельников. На опорной балке рядом не столько светил, сколь коптил факел, и обычно трепетное пламя его сейчас застыло, словно застигнутый врасплох морячок пред ясными очами флотского начальства.

И тогда Палёный, ещё сам того не зная, сделал весьма важный в своей жизни шаг. Быть может, даже самый решающий — в нерешительности теребившие краешек карт пальцы дрогнули, расслабились. И затем, с холодной отстранённостью гном следил, как его руки обречённо сложили расклад вместе и швырнули на стол, признавая своё поражение. А потом грудь его глубоко, с сожалением вздохнула и, привычно сдерживая зычный голосище, пробасила:

— Твоя взяла, Джон...

Плотно обступившая стол толпа расслабилась, колыхнула воздух гулом голосов и облегчённого вздоха. Уж как оба нынешних противника в случае чего умели махать железом, никому тут рассказывать не надо — один Палёный чего стоил. Его раскладной матросский нож порхал в цепкой ладони ласточкой. А уж если этот гном ухватится за топор... нет, лучше о таком и не думать вовсе!

Палёный демонстративно сделал в курном воздухе знак и заворочал из стороны в сторону головой.

— Ша! Гугнявый, не слышал, штоль? Кажись, сявка с улицы обозвался, вроде кто-то из чужаков по кварталу болтается. Пойду-ка я сам проверю, — и с этими словами гном проворно выбрался из-за стола, не обращая внимания на сочувствующие похлопывания по плечу.

В другое время, возможно, кто-нибудь и насторожился бы — на самом деле, знак снаружи тут не пропустили бы даже спьяну и в угаре кабацкой драки. Но вот что Палёному просто необходимо сейчас достойно уйти, чтобы маленько оклематься и сохранить заодно лицо, это дело иное. Да и потасовку устраивать не стоило, уж проиграл так проиграл. Опять же, от одного только клуба дыма, который гном извергал своею трубкой, в холодный пот и кашель прошибало даже Гугнявого, бывшего смолокура с каторжных рудников. Вот же отрава этот гномий самосад, пусть лучше уж там чадит, снаружи! Палёный неспешно накинул на плечи короткий полушубок и без помех вывалился в ночь и мороз.

Иногда бывают на земле великой вечера, что оборачивают плечи словно тёмной шалью, сквозь прорехи которой светят звёзды. И тогда каждого могущего слышать этот зов охватывает что-то далёкое и неведомое, но от того не менее необоримое. Поселяется в сердце светлая грусть по несбывшемуся или несбыточному. Кружит, манит и ласкает... гном быстренько выбросил из головы все эти бредни и проворно принялся набивать трубку. Вот ведь, сколько лет прошло, а флотская закваска всё равно вылезает наружу! Палёный припомнил ломающийся голос молодого мичмана на полубаке, когда тот перед сном устраивал обязательные для свободного от вахты экипажа чтения.

И вечно выбирал ведь такое, что нет-нет, а припоминалась иной раз эта придурь вроде той пиески древней эльфячьей сказительницы! Как же её там... фриледи фон Тэйл, что ли... Палёный наконец закончил своё ритуальное, сродни священнодействию набивание трубки и в последний раз втянул носом ещё чистого, морозно покалывающего воздуха. А затем, уже на углу, возле приплясывающего от холода щуплого сявки, он в предвкушении осклабился с этаким прищуром и привычно чиркнул кресалом по кремню.

Мать моя женщина! Вот это высек огня... вот тебе, бабушка, и Арагорнов день... совсем рядом, за спиной, бахнуло так, что могучая и не очень-то мягкая лапа с силой швырнула изумлённого гнома гнома о бревенчатую стену.

И всё же, о чём-то подобном предчувствие ему нашёптывало... Палёный осторожно зыркнул через плечо в то сторону, где в словно сгустившейся тьме ещё порхали пёрышками тлеющие брёвна и какие-то тряпки — всё, что осталось от воровской малины.

— Воистину, как говорят, попалили нас. Наверняка коронные вместе с магиком пришли, — буркнул он трясущемуся рядом сявке, с неудовольствием ощущая, как только сейчас запоздалым испугом задрожали руки-ноги. — Исчезни куда и не отсвечивай, а лучше и вовсе из города беги!

Надёжно и, казалось, навеки вросшей в землю привычной корчмы больше не существовало. На месте её сейчас расцвёл огромный огненный цветок — но вопреки всем виденным ранее пожарам, увядать совсем не собирался. Всё так же летали в нём и вокруг обгорелые ошметья бывшего здания, курились сизым дымком камни. Но если чуть прищуриться и смотреть искоса, краем взгляда, то можно было без труда различить окружавшую всё это завораживающее зрелище лёгкую, изящную каёмку — вернейший признак, что без чародейства тут не обошлось.