Приключения дилетантов

В корнях у старого Бука хранится превеликое множество всяких занимательных историй. И если помолиться хорошенько светлейшей Эллуне да поплевав на руки взяться за поиски, то непременно сыщется что-нибудь очень интересненькое. Иной раз смешное, что приятно вспоминать вечерами перед сном; или же такое, после чего шарахаешься от каждой в подлеске тени и стряхиваешь так и бегущих по спине мурашей — однако в любом случае обладающее странной привлекательностью.

Конечно, если сунуться на поиски в неподходящее время, то очень запросто можно попасть Буку под распрямившуюся некстати ветку. И тогда не успеешь даже пискнуть, как на лбу выскочит такая шишка, что летающих перед глазами золотых пчёл можно пальцем пересчитать. Но всё же, любители всяких сказок, побасенок и даже историй частенько рискуют и роются в старинных воспоминаниях великого дерева, хранящихся у него в узловатых мощных корнях. И ведь, находят! Такое, что потом вся деревня сбегается вечером к камельку у Жуки или же на чародейскую поляну — послушать, поцокать язычками, а потом и разойтись, восхищённо крутя головами.

Ну вот, к примеру, я и сам недавно откопал там кое-что...

* * *

Как известно, дыра это очень часто нора. Ну да, конечно же, далеко не всегда. Но посмотрите сами — вот это аккуратное отверстие никак не похоже на отпечаток копыта дикой лошади или же просто промоину в земле. А самое главное, уж в очень красивом месте оно находится. И что уж тогда говорить о еле заметной тропинке, которая ластится, обвивается вокруг дремлющей сосны, но всё же сбегает с пологого пригорка к корням старой ели?

Итак, дыра это нора, и вовсе не спорьте. И согласитесь даже с тем соображением, что нора это далеко не обязательно кролик. Прежде чем опрометчиво лезть в этакие проходы, следовало бы обязательно убедиться, что обитатели этой норы не возмутятся и не цапнут за нос или другое неосторожно подставленное место. Ха, попробовали бы вы сунуться в нору к дедушке Барсуку! Долго бы удирали — зубы у того хоть уже и не те, что в молодости, но в случае чего непрошенным гостям мало не покажется.

А уж если не повезёт сунуться в каменную нору к старой Снэйки, которая вечно сторожит свои несметные, по слухам, сокровища — то змея просто так не выпустит.

Хотя, какие там сокровища? Вон, можете спросить у Рики из соседней норы — её зубастая Снэйки отчего-то не только не трогает, но даже и привечает. Так вот, малышка Рика частенько бывала в гостях у змеи и рассказывала, что никакого сокровища на самом деле нет. Так, несколько здоровенных старых сундуков и широкогорлых кувшинов, насыпанных блестящими металлическими кругляшками. Одни жёлтые и поменьше, а другие белые и побольше — однако на каждом, если потереть, непременно обнаружатся какие-нибудь непонятные буковки, а то и страшная рожица.

Снэйки как-то предлагала Рике взять несколько, но та отказалась. Да и зачем? Есть их нельзя, и тяжёлые они. А старый дух огня, который от самого сотворения мира живёт в пещере под закатной горой, сказал, что металл дрянь, слишком мягкий. Из него не выковать ни толковую лопату, ни рыбью острогу или ещё какой-нибудь полезный в хозяйстве инструмент.

Куда внимательнее Рика отнеслась к большому блюду разноцветных камушков. Если смотреть их на свету и пересыпать в ладони, то можно легко увидеть застывшие капли дождя, которые зачем-то испачкались в радуге. Но старая Снэйки света не любит и вечно ворчит, что у неё от того рябит в глазах и ломит хвост. А однажды Рика даже попробовала одну такую искорку раскусить, так потом целый месяц шепелявила, пока у неё не вырос новый зуб...

Итак, дыра эта непременно нора. И судя по размерам и ухоженности, никак не для семейства барсуков или даже родичей дядюшки Лиса, живущего с той стороны Горы. Не для волка, ведь порядочные волки под елями не живут. И уж точно не для кролика — разве что если бы тот вдруг вырос до размеров медвежонка. Но охотник Мика говорит, что таких больших кроликов не бывает — и верить ему можно. А раз так, то что?

Верно, верно вы предположили! Хотя и не совсем, ведь Рика живёт в соседней норе — видите, вон, под той елью с чудно взлохмаченной макушкой, похожей на широкополую и островерхую шапку волшебника. А здесь, в этой замечательной норке, как раз сам Мика и обретается.

Вон там, где под кедром возле муравейника ползает заблудившийся солнечный зайчик, живёт в норке болтливый Зик со своей красноносой Раской, ещё более болтливой. Злые языки поговаривают, что они втихомолку гонят зелье из берёзового сока и славящихся на все окрестные леса здешних мухоморов, но то уже полные побрехеньки, достойные только Димми и Зимми, сплетниц из норки под старой лиственницей на опушке.

Ну ладно, ладно... если вы настолько плохо учились в школе, что не узнали Зачарованный Лес, произрастающий у корней и вокруг Старого Бука, то уж во всяком случае должны бы помнить, что от самого-самого препервого восхода солнца здесь живут земляные эльфы. Ну да, небольшой народец — что росточком, что численностью.

Зато дружный! Когда в том году пришлый Медведь попытался разорить ульи опекаемых эльфами пчёл, битва была ух какая серьёзная! Двоих парней потом по лоскуткам сшивали да в живой воде полоскали. Там, правда, накладка получилась — рыдающая по своему племяннику Раска впопыхах пришила ногу на место руки, а ту соответственно... вдоволь потешался лесной народец над очумевшим от такового в себе новшества парнем. Но потом Раску подняли на смех, легонько попотчевали тумаками, и она живо вернула всё на свои места.

А давайте не будем брать с полки пухлый том описания больших и малых народов сочинения уважаемого Профессора, но попытаемся сами припомнить, что же нам известно о земляных эльфах?

Итак, народец этот изрядно пониже своих родичей, которых в большом мире называют перворождёнными. Некоторые, самые высокорослые из земляных эльфов могли бы даже сравняться со взрослым человеком. В остальном же отличий особых и нет. В потёмках или после кувшина доброго эля можно запросто принять тех за ловких и юрких подростков — если бы не два обстоятельства.

Во-первых, ушки у земляных эльфов мало того что слегка заострённые, так ещё и торчат в разные стороны, словно у каких-нибудь гоблинов, отчасти из-за сходства с которыми о лесном народце кое-где идёт худая молва. Ну да, с одной стороны это удобно — можно шевелить ими в разные стороны подобно кошке, прислушиваясь к малейшему, исполненному глубокого смысла звуку под сенью Зачарованного Леса. А с другой, эти замечательные и очень симпатичные ушки выдают каждый отголосок чувств, обуревающих представителя или представительницу этого диковинного народца. Некоторые из них даже ухитряются целыми днями не произносить ни единого слова, обходясь только лишь подобными знаками.

А во-вторых, давно уже никто даже и не слыхал, чтобы маленький народ земляных эльфов появлялся в деревнях, фортах или упаси боги, вонючих городах людей. Насколько они ценят тишину и спокойствие, настолько же не любят сутолоку. Хотя надо признать, повеселиться они весьма умеют...

Поскольку от появления на свет самых первых земляных эльфов, произошедших от того, что бессмертная Лютиэн как-то пролила из ладоней звёздный свет, те живут в пределах своего леса и не очень-то стремятся наружу, то это наложило на них свой особый отпечаток. По части знания лесных и растительных таинств народец этот мог бы удивить даже и своих более высокорослых сородичей. Естественно, что и колдовство их оказывается сугубо природным чародейством.

Уж что умеют, то умеют... околачивающиеся вокруг Леса большие и шумные человеки быстро уразумели, что бесполезно ходить туда с топором — отчего-то инструмент с жалобным звоном отскакивает от самого тщедушного ствола и улетает в очень густые и царапучие кусты. А если попытаться отломить даже не очень толстую ветку, то та непременно вырвется из рук и с такою силою приложит по лбу, что просто обязательно на том месте вскакивает хорошая шишка.

Грибные и ягодные поляны тоже укрываются отводящими глаза нехитрыми заклятьями, да и охотники всегда возвращались из этого леса разочарованными. Любой огонь, стоит его только разжечь, тухнет сам собою, будто его загасил кто-то невидимый. Потому и понятно, что вскоре окрестные жители махнули рукой и попросту забыли про Зачарованный Лес. Что существует он, что нет его — и пользы особой от него нет, но и вреда ровным счётом никакого.

Так и стоит он себе, оберегаемый таинственной лесной магией и словно замерший на границе света и тьмы. Месяцы уносятся вслед за годами, а те складываются в столетия. Пролетают мимо войны, словно какое-то незначительное событие, призраками меняются по соседству правители, лорды и государства, а под таинственной сенью Зачарованного Леса всё так же тихо и незаметно течёт спокойная и мало кому известная жизнь...

Глава первая. Осень

Мика дёрнул спросонья ухом и перевернулся на другой бок. Ну вот не хотелось ему просыпаться, и даже вылезать из постели в такое утро! Тем более, что вчера он обходил дозором бобровые хатки на дальней стороне Кривого болота, а на обратном пути подстрелил пару зайцев, и пришлось ему тащиться с такой ношей на плечах до самого посёлка. Возможно, кому-то подобный груз и показался бы несолидным, однако пара жирненьких зайцев, отъевшихся в не знающем зимы Зачарованном Лесу, для не отличающегося человековской комплекцией земляного эльфа — ноша почти неподъёмная.

Так что, домой Мика вернулся заполночь и весь уставший сильнее некуда. Одного зайца он отдал Димми, ухаживавшей за прихворнувшей Зимми и по той причине не могущей отлучиться, справедливо рассудив, что даже сплетницам нельзя помирать с голодухи. А второго пока определил в выкопанный в погребце ледник — чтоб наутро раскрутить соседку Рику на что-нибудь вкусненькое вроде заячьего рагу. Ну да, она ж чаровница, готовит так, что проглотишь не то что пальчики — собственные уши...

Смутно знакомый шорох раздался вновь, и сладко посапывавшему охотнику волей-неволей пришлось продрать глаза и оглядеться. В темноте он видел ненамного хуже, чем днём, потому привычная обстановка немного успокоила встрепенувшегося Мику. Вон полка, на которой аккуратно разложены всякие полезные или не очень припасы. Вон выращенный из еловых корней шкапчик, в нём хранилось охотничье снаряжение — оружие и капканы — которое следовало держать взаперти от детей и прочих несознательных особей обоего пола. Вон стол со всякой всячиной и даже дребеденью.

Вон на стене растянута красивая шкура дикой кошки. Добыл её сам Мика в тот год, когда совет старейшин признал вьюношу достойным принять участие в охоте и доказать право называться мужчиной. Да, рысь он хоть и с трудом, но завалил — и таки подтвердил своё право сменить детскую набедренную повязку на растительную тунику взрослого. Хотел подарить шкуру Рике — но та была на год моложе, и таковой подарок мужчины не своей женщине (к тому же ещё и отрочице в повязке) мог бы показаться даже и предосудительным. С тех пор и висела шкура на стене, Мика теперь всё как-то стеснялся подойти с этим к своей подружке босоногого детства.

Вон пара стульев и сложенный из обкатанных речных валунов очаг, у которого так славно сидеть дождливыми вечерами, потягивать слегка перебродивший кленовый сок и вспоминать (или даже придумывать) что-нибудь хорошее, тихое и уютное...

В отверстии ведущего вбок и вверх входа послышалось сопение и пыхтение. Мика насторожился и на всякий случай попытался вспомнить — не стёр ли он впопыхах пометку снаружи, неизменно означавшую, что норка занята и прежде чем ломиться внутрь, следовало бы дать о себе знать? Да нет же... и отверстие, и саму норку он выкопал собственноручно в тот же год, когда и добыл шкуру кошки. И каждый земляной эльф с гордостью приговаривал, что под этой елью живёт один из лучших охотников их рода.

Может, старый Барсук сослепу перепутал? Мика прислушался.

— Вот уж нет, он не так шумит, да и по запаху бы давно понял, — вздохнул эльф и прислушался к наступившей тишине.

Но всё же, ему не почудилось: на этот раз от входа послышалось наоборот — пыхтение и сопение. И судя по всему, отчаянные усилия кого-то протиснуться внутрь жилища начали постепенно приносить результат. Сначала с шорохом осыпались вниз несколько крупиц земли, а потом показались две подмётки весьма знакомого вида.

Мика ещё перебирал в голове, кому бы могла принадлежать эта пара сапожков со слегка сбитым каблучком на левом и прилипшими хвоинками на правом, несомненно пошитых из дублёной шкуры горного козла старым Зуки — вон, его косые с перехлёстом стежки — но тут сапожки дёрнулись, продвинулись ближе, а над ними появилась чья-то пятая точка весьма симпатичных и смутно знакомых форм. И лишь когда натужный голос гостьи заворчал, только тогда полусонный парень успокоенно откинулся обратно на постель и даже честно попытался снова уснуть.

— Мика, когда вход расширишь, злыдень? — заявившаяся ни свет, ни заря Рика ворчала и разорялась до тех пор, пока не протиснулась в подземное жилище целиком.

— А вот нечего налегать на сдобу, совсем вон окорочка разъела, — хладнокровно буркнул хозяин норки и перевернулся на другой бок.

Если бы он видел, как чего-то припёршаяся в несусветную рань соседка подпёрла руки-в-боки и задиристо попробовала огрызнуться, то если не испугался бы, то рассмеялся точно. Но та сдержалась.

— Да нет, Мика, просто ты рыл её ещё подростком, а с тех пор мы оба немного выросли.

Вот ещё! Тут главное что? Правильно — чтоб голова и ушки протиснулись! А остальное и так пролезет... Но Мика уже сообразил, что выспаться ему сегодня не дадут, потому протяжно и душераздирающе зевнул и нехотя высунул нос из-под одеяла.

Посреди большой и по таковой причине самой главной комнатки стояла слегка помятая и вся какая-то взъерошенная Рика, и грустно хлопала глазищами. А они у неё — ух! Как посмотрит Мике, казалось, в самое сердце — у того аж мураши сладкие по спине. Ну да, подросли — и если сам Мика чуток раздался в плечах, то вот кое-кто приятно округлился в несколько иных местах...

— Мика, а Мика? Большая беда у нас, кажется, — осторожно протянула гостья и плеснула себе кленового сока из графина на столе. Уж ей Мика разрешал если не всё, то почти.

— И что там стряслось? — поинтересовался тот и снова, с душераздирающим подвыванием зевнул. — Сломала наманикюренный ноготь? Или не поделила чего с подружайкой своей, Ликой?

— Вот, — с совершенно убитым видом Рика протянула хозяину что-то на своей ладошке.

Охотнику достаточно было едва приоткрыть один из своих так из слипавшихся глаз, чтобы признать на ладони соседки буковый лист. Только, отчего-то жёлтый.

— Подумаешь, на опушках леса таких полно — там, говорят, за ними даже зима бывает... с этими, как их — белыми мухами.

Всё же, земляные эльфы не настолько уж закоснели, чтоб не слыхать, что за пределами их собственного леса обретается ещё много чего — но только, они всеми этими внешними делами не интересовались нисколько.

— Мика, это лист со Старого Бука. Он желтеть начал. К тому же, уснул в горе дух огня, совсем. А ещё, замолчал Звонкий ручей...

Что? Кому-то могло бы то показаться странным, но для земляного эльфа таковые известия равнозначны самым страшным знамениям. Потому и неудивительно, что в тот же миг одеяло полетело в одну сторону, набитая куропаточьим пухом подушка в другую, а сам Мика с широко раскрытыми глазами взлетел из постели пружиной.

В принципе, Рика не раз отмывала всего перепачкавшегося Мику от кедровой живицы после его рейдов за орешками, а однажды даже лечила после того, как тот не поделил тропу с пришлым медведем, шалым от гуляющей в том мутной весенней силы. Так что она знала тело своего приятеля детских игр получше даже его самого. Но сегодня Рика вдруг этак симптоматично шевельнула ушками и поспешно отвернулась.

— Ты что? — Мика ошарашенно затряс головой и окончательно уверился, что конец света запланирован именно на сегодня.

— Ты вырос... и я тоже, — как-то загадочно выдохнула слегка запунцовевшая Рика, и теперь настал черёд краснеть Мике.

Вот уж... не хватало ещё начать стесняться друг друга. Ведь с сопливого возраста вместе. Уроды, что ли? Так нет — но хозяин норки молча нашарил определённую на колышки травяную тунику и скользнул в неё с немалой сноровкой. Стоило бы тут заметить, что одежда эта вовсе не уподоблялась пошитым из мёртвой материи одеяниям людей или высоких эльфов. Это изобретение лесного народца было живым. Само заращивало прорехи и подгонялось под размер, а по желанию владельца могло менять узор или даже цвести красивыми звёздочками. Питалось оно падающим на хозяина или хозяйку дождём и росой, пылью и даже капельками пота — оттого носивший таковую тунику всегда оставался сухим и чистым.

Хотя это и не означало, что земляные эльфы не любили поплескаться в ручье или под водопадиком в Кедровом ущелье...

— Рассказывай, — коротко потребовал Мика, извлекая из камина зачем-то определённые туда с вечера замечательные, не оставляющие следов охотничьи сапожки, а затем из погребца вчерашнюю добычу.

Рика привычно потеребила задубевшее заячье ухо, вздохнула, а затем принялась вещать грустным, словно в чём-то виноватым голосом. А Мика слушал, иногда подливая обоим кленового сока — эти стаканчики такие махонькие!

По всему выходило, что под тенистые своды Зачарованного Леса снаружи заглянула никогда не виданная здесь осень, о которой любили почесать языки мечтательницы и фантазёрки. Ну что ж... всё когда-нибудь случается впервые. Лично Мика в том беды не видел — отчего б не испытать на себе этакие диковинные перемены? Но с чего бы впал в спячку дух огня... охотник вспомнил, как при рытье норки вон в том месте наткнулся он на здоровенный, обкатанный еловыми корнями гранитный валун. Ох и огорчился же тогда! Но дух огня безо всякой даже просьбы вызвался помочь и потрощил глыбу в воняющий гарью щебень... м-да!

— А с ручьём-то какая беда? — Мика почесал лохматый спросонья затылок и сделал ушками этакую озадаченную загогулину. — Ну замолк, и замолк — нам же тише будет.

— Ну как ты не понимаешь? — Рика в отчаянии дёрнула себя за рыжую косичку, а в глазах её блеснули капельки душевной росы. — Ведь и водяницы поснули, и воды теперь не будет ни живой, ни мёртвой!

А вот это уже оказывалось ох как худо. Если малолетки не умоются лишний раз, чтобы избавиться от досаждающих им девчоночьих прыщей, уж то беда невелика. Но вот если, не приведи Лютиэн, потребуется лекарствовать кого из в самом деле пострадавших, без волшебной водицы даже чародеи не справятся! Мика задумчиво шевельнул ушками и решительно выдохнул:

— Давай сделаем так, Рика. Приготовь пока зайчатину, а то у меня вместо мыслей в голове одно только урчание в брюхе. А я пробегусь быстро, сам гляну — и пойду народ в посёлке подымать...

Подруга детства быстро-быстро закивала. Отчего-то давно уже сложилось так, что в случае чего Рика белкой скакала под надёжное прикрытие плеч своего дружка, а тому уже и приходилось отдуваться за её шалости или случайные встревания в неприятности. Головой ли думать, или же руками-ногами махать, то уже дело двенадцатое. Правда, теперь, овладев лесным чародейством, она уже всё чаще помогала ему несмелыми ещё заклятьями — но решающее слово всегда оставалось за парнем.

Эка незадача! Пока мы тут рассусоливали, в норке Мики стало пусто и тихо. Первым наружу выскользнул сам хозяин. Следом с сопением и пыхтением полезла и Рика, привычно извиваясь всем телом и страдальчески морщась. Но тут вдруг её словно кто дёрнул с той стороны, и с тихим "ой" она пробочкой вылетела наружу...

— Грубиян! — Рика привычно хотела отвесить парню тумака или хотя бы дружеского пинка, однако снова отчего-то застеснялась.

А когда набралась-таки решимости, Мики уже и след простыл. Хороший охотник земляных эльфов это вам не просто так! Ходит тише, чем тень, но быстрее чем волк — а при нужде и зайца обгонит. Но так, ненадолго. Так что, Рика за уши оттащила добычу в свою уютную норку и утешилась привычным делом, ведь побаловать парня и себя тушёной с травками зайчатиной дело хоть и чревоугодное, но очень уж приятственное... под конец слёзы у девчонки высохли, а сама она уже легонько напевала, с вожделением принюхиваясь к доносящимся из кастрюлек лучшим в мире запахам.

Так что, вскоре ужиком скользнувший в проход Мика получил перво-наперво тарелочку горячего супа (сначала руки вымой!), и только потом уже разрешение говорить. Но вот с последним делом парень вовсе не спешил — стряпня у Рики такая, что раз нюхнёшь, и потом не оторваться до тех пор, пока не сьешь пару-тройку порций... не забывая шустро работать ложкой, он оглядывал краем глаза привычную обстановку.

Что да, то да, Рика оказалась и хозяйкой не абы какой. У самого Мики в норке ничего лишнего, всё строго и аккуратно — в принципе, так же, как и в летней охотничьей заимке, которую они вдвоём с Мыхом соорудили на дальнем склоне Закатной горы. Чтоб не таскаться каждый раз в посёлок... так вот, там обстановка мало чем отличалась от своей родной. Есть на чём поспать, куда сложить оружие и припасы. Стол, за которым можно поесть или выпить ковшик водицы из тамошнего сладкого ключа. Что ещё охотнику надо?

Зато у Рики — закачаться! Тарелки расписные, полотенца волшебной иглой шитые, и радуга-самопевка вокруг зеркала подвешена. И вдоволь ещё всяких красивых и полезных в хозяйстве диковин, некоторые из них добывал или помогал делать он сам. Мика иной раз даже чувствовал в себе укол совести, что выбрал тропу Силы, как и большинство мужчин земляных эльфов — а не тропу Духа, которую в основном торили девицы...

— Ой спасибо, хозяюшка, — он нехотя, кое-как отодвинулся от стола, сообразив, что после четвёртой тарелки попросту лопнет на кучу маленьких-маленьких и ни на что не пригодных Миков.

Сама Рика едва успела опустошить одну такую же, как и у Мики, белую с синими дракончиками тарелку. Но даже и ела она не как торопливый парень — аккуратно, ни капельки не проливая, прямо тебе загляденье...

— Всё так, и даже более того — старая Снэйки вдруг линять начала, сейчас вся мается в своём подземелье. Шипит так, что на пол-лиги в округе живность разбегается, — Мика жестами на себе показал и объяснил, как это — линять.

— Что, вторая шкурка отстаёт? — Рика с круглыми от изумления глазами зачем-то поковыряла свою руку ноготком, а затем зябко передёрнулась. — Бррр! Я бы от такого умерла вся! Или не вся?

Далее Мика сообщил, что старосту посёлка он поднял и даже разбудил. А на обратном пути сделал крюк и позвал на сбор старого Крыса.

— Это умно, — кивнула Рика и призадумалась, подперев щёку кулачком.

Словно воочию она видела умывающегося поутру возле ручья дядюшку Крыса, даже из этого немудрёного занятия сделавшего какой-то таинственный и завораживающий ритуал. Был он разиков в четыре-пять побольше обычных глупых крыс — и раз в дюжину поумнее. Говорил всегда мудро, хоть и нечасто. А жил на краю посёлка земляных эльфов так давно, что все их привычки знал назубок и даже некоторые перенял сам. Так что, многие из здешних уже всерьёз считали, что то на самом деле очень сильный колдун из наших, зачем-то замаскировавшийся под здоровенного пацюка. Может, эксперимент какой отбывает, а может, просто обратное заклятье подзабыл — ну чего эльфу в душу лезть?..

— Эй-эй, Мика, без фанатизма! — она опомнилась и тут же отняла у парня третью чашку земляничного киселя, которую он под шумок беззастенчиво выхлебал.

Не решившись вылить, она залпом осушила её сама и с задумчивым шевелением ушек уставилась внутрь.

— Странно, а ведь точно помню — вчера брусничный варила...

Они вдруг встретились, два взгляда — удивлённо-недоверчивый парня и задумчиво-удивлённый девицы. Оба лихорадочно блестящие и такие родные... но если даже мелкое домашнее чародейство начало сбоить, тут уже и в самом деле шутки кончились.

Вход в норку Рики и в самом деле пошире и подобротнее. И даже отверстие закрывалось круглой крышечкой, на которую Мика с помощью рыбьего клея и какого-то жутко приставучего заклинания Рики нанёс маскировку из земляных крошек, опавшей хвои и даже старой веточки. Так что, если закрыть, то с двух шагов не заметить норку и вовсе. Надо признать, этой своей работой оба этих эльфа ужасно гордились. Хотя спроси их, зачем они столько над нею корпели — вместо ответа в лучшем случае те просто переглянулись бы и пожали плечами.

— А копьё тебе зачем? — Рика заботливо прикрыла дверцу и через плечо глянула на озирающегося по сторонам друга.

— Веришь ли, не знаю. Но что-то муторно мне...

Рика хоть и изобразила ушками этакое лёгонькое сомнение, но спорить или пуще того приставать с расспросами не стала. Насколько она была хорошей чаровницей, настолько и друг детства выяснился хорошим охотником. Когда в том году старый Вука маленько перебрал наливки из диких груш, то заплетающиеся ноги отчего-то понесли того прочь из лесу. И только Мика сумел распутать эти не поддающиеся никакому истолкованию следы и перехватить пьянчужку далеко за опушкой. В большом мире — там, где под луной уже серебрился снег, а над ним стелились в беге вышедшие на охоту волки...

Молодая колдунья поправила на себе тунику — такую же, как у друга, но даже и здесь в чём-то более изящную — и столь же бесшумно заскользила вслед за ним.

Почти любой из нездешних мог бы трижды пройти через весь посёлок и не обнаружить тут ничего примечательного и даже интересного. Рика несколько раз задумывалась, откуда во всех земляных эльфах страсть к такой скрытности, и даже как-то пристала с расспросами к старосте Жуки. Но тот, лукаво шевеля ушками и усмехаясь, вывалил на не в меру любопытную эльфочку столько подслушанных у Бука старинных легенд и преданий, что лишь ближе к полуночи та с досадой и сообразила, что не страдающий отсутствием памяти хитрован просто пудрит ей мозги. Не забывая, впрочем, подливать сладенькой и коварной наливочки...

О, а вот и он, лёгок на помине! От волнения Жуки даже надел задом наперёд свою тунику — но та, сбросив несколько листиков и медленно поплыв, поменяла форму и расцветку в нужную сторону и исправила промашку хозяина. Староста стоял возле выложенного чёрными шлифованными камнями ритуального кострища и растерянно переговаривался со сбегавшимися сюда земляными эльфами.

— Да нет в книге пророчеств ничего подобного! — отмахнулась от его расспросов волнительно бледная Димми и вновь уткнулась в разбросанные ею знаки.

Рика завистливо вздохнула — соседка пользовалась для гадания мелкими косточками древних демонов, доставшимися ей по наследству от бабки. А той от своей бабки, и так далее. И сколько тысяч лет этим гадальным принадлежностям, не знал толком никто. Одно лишь известно, что чем старше, тем кости мудрее...

— Вот выпало, что двоих наше племя потеряет, — порыв носом над прихотливым узором судьбы, предположила старая эльфа.

Староста задумчиво прищурился. Оно-то понятное дело, предзнаменования и предсказания никогда ясностью не отличаются... задумчиво он повертел в пальцах принесённый ему в доказательство жёлтый буковый лист, и наконец просиял.

— А ведь точно! Ну-ка, кто тут у нас первыми обнаружили непонятки?

Блестящие от возбуждения и страха глаза тут же нашарили в толпе Рику и Мика, а затем десятки услужливых рук вытолкали парочку вперёд, на пустое место у алтаря. А Жуки уже воздел над тем свой посох неведомого чёрного дерева, которое никогда не росло в пределах Зачарованного Леса, и на камнях цвета ночи заплясало волшебное пламя. Не столько огонь, сколь символ, что сказанное здесь и сечас не просто слова, и не просто решения. В общем, вы первыми нашли — вам и отдуваться...

— Да куда ж нам идти-то? Где и что искать? — Рика от огорчения свернула ушки чуть ли не в трубочку.

И только тут с края поляны отозвался умывавшийся там дядюшка Крыс. Он провёл последний раз лапками по мордочке, а затем забавно скосил глаза вбок. По его усинке потешно сползла последняя капелька воды. И когда она сорвалась с кончика, напоследок блеснув в луче солнца, вибрисса Крыса подпрыгнула, распрямилась, а сам он звонко и забавно чихнул.

— Я ведь не родился под сенью этого Леса. Когда-то давно я жил в городе людей, — вот это оказалась новость, так новость! Земляные эльфы на миг замерли.

Дальше Крыс сообщил, что он подумает, и к вечеру попытается что-нибудь полезное вспомнить и даже присоветовать... у Мики немного отлегло от сердца. Так, самую чуточку — но всё же, его стиснутые на копейном древке ладони чуть разжались. Уж если этот пообещал, то поможет... охотник огляделся, всем естеством отмечая какую-то нереальность, неестественность всего происходящего. Сколько веков племя жило здесь, не желая никаких перемен и треволнений, и не имея их — но те пришли вдруг сами...

В нижних ветвях старой ели, под которой жил староста, ещё путались последние клочья ночного тумана, а верхушка уже светилась под лучами утреннего солнца, словно исполинская и диковинная зелёная свеча.

— Завтра поутру выходите, — жёстко ответил староста, и его сурово сжатые губы свидетельствовали, что препирательств или даже отговорок он не потерпит никаких.

Но переглянувшиеся Мика и Рика вовсе не собирались отнекиваться. Староста Жуки редко ошибался — да и они сами никогда не числились в лентяях или неумехах. По правде говоря, таковых среди земляных эльфов не водилось... просто, были чуть более трудолюбивые — и чуть менее. Но если на родину пришла неизвестная беда, то последнее дело тут увиливать. Уж коли общество приказало стать героями...

— Хорошо, Жуки. Пока мы чуть подготовимся и соберёмся, — оба назначенных легонько склонили головы.

А уже когда тихо, как подобает обречённым на небытиё, оставив поляну для совещаний позади, они снова переглянулись. Если в глазах Рики плескалось недоумение и какая-то детская обида, то Мика наоборот, уже весь преисполнился спокойной, мрачной задумчивости. Взявшись за руки, они некоторое время смотрели друг на дружку, и отчего-то глаза их блистали, и вовсе не слезами.

И лишь мягко, бесшумно упавший меж них золотой лист отрезвил эти два всё быстрее бившихся сердца. Не иначе, как сам Старый Бук к себе зовёт...

— Ну, что?

— Благословил, — таковы оказались первые слова, которыми на следующее утро обменялись вернувшиеся из обители старого Бука двое земляных эльфов и терпеливо дожидавшийся их на опушке староста, весь уже изнемогшийся от диковинной смеси страха и нетерпения...

Лес ещё спал. Тихо и величественно застыл в дремоте, и лишь последние, самые сладкие предутрение сны проплывали меж его ветвей невесомыми слоями туманов. Вон, за разлапистую и вечно лохматую ель зацепилось седое облачко в форме диковинного и никогда не виданного здесь элефанта — отчего-то закадычной подружке Лике под утро всегда снились именно эти величественные исполины, неспешно идущие своей бесконечной тропой. Возле дерева сестёр Димми и Зимми болтались неприкаянные клочья в форме древесных эльфов — небось, опять сплетницы до полуночи всему племени косточки перемывали.

Лишь возле двух елей наблюдалось в предрассветном сумраке удручающее пустое пространство — вернейший признак, что хозяева в норах под ними не спят или даже отсутствуют вовсе. Понятное дело, то оказалась крепкое и пружинистое дерево Мики и совсем рядом с ним щеголеватая ёлочка с кокетливой шапочкой волшебницы Рики.

Правда, вокруг родового дерева старосты плавали туманные пятна, формой и количеством настолько напоминавшие земляничные пироги и маковые крендельки, что краем глаза приметивший их староста мимовольно даже принюхался — то досматривавшая последние сны его дражайшая половина опять наверняка замыслила тесто ставить...

— И что? — бедный Жуки вовсе не легонько приплясывал на месте. Ибо донимавшее его любопытство и промозглая сырость вкупе с просто обнаглевшими в предчувствии осени комарами уже довели почтенного старосту до лёгкой паники.

— Сказал внимательно послушать, что скажет дядюшка Крыс, а потом уж и в путь двигаться, — Рика огляделась тоскливо и отчего-то зябко передёрнулась. — Никогда так холодно не было.

Староста суетливо закивал. Всё, всё готово. И припасы в дорогу собраны, и сохраняющие заклятья на походные лепёшки наложены. И даже тёплую одежду пошили — спасибо старой перечнице Димми, в замшелых книгах нашла описание, из пуха и шерсти связали на случай холодов...

— Я провожу, — Жуки суетливо задёргался, не в силах сообразить — идти ли ему впереди посланцев, как по его должности и положено, или же тащиться позади, размышляя о превратностях судьбы и её недобрых знамениях.

В конце концов он пристроился сбоку и махнул рукой в сторону ручья. Туда, на берег ныне тихо и бесцельно струившейся воды он уже принёс дорожные припасы, лёгкие и необременительные. И хотя куда больше занимал старосту вопрос, о чём это двое молодых эльфов могли болтать со Старым Буком всю ночь напролёт, спросить он всё же не решился. Мало ли, дело молодое...

— А это что? — подозрительно поинтересовался он у охотника, который шёл, опираясь на длинную и прямую ветвь без единого сучка или побега.

— Старик пожертвовал, — смущённо отозвался Мика и погладил ровную древесину ладонью. — Сказал, чтоб я себе копьё из неё сделал.

Жуки завистливо вздохнул, хотя опустившиеся кончики ушей старосты и без того выдали бы хозяина с головой. Случаев, когда сам Старый Бук давал свою ветвь на что-либо, припоминалось вовсе не так уж и много, на пальцах перечесть. Но всегда изделие выходило на удивление прочным и соразмерным. У старосты в углу и у самого стоял вычурный лук, появившийся давным-давно таким же образом. И когда приходила пора стрелять высоко пролетавших над лесом уток или гусей, с этим охотничьим оружием не могли состязаться даже лучшие поделки лесного народа...

— Ага, — некстати буркнул староста, в своих раздумьях и не заметив, как они пришли.

Хотя они и вывалились из кустов на берег, но шум от этой троицы не разбудил даже и дремавшую в гнезде иволгу. Однако умывавшийся у ручья Крыс обернулся в их сторону, и на пришедших уставились две блестящие чёрные бусинки умных глаз.

— Только малахольные эльфы могут топать на весь лес и при этом ещё и горланить, — осуждающе буркнул он и ещё раз провёл лапками по своей и без того лоснящейся шкурке. — Давайте последний раз посовещаемся и подумаем...

Мика едва не взвыл с досады, красноречиво возведя глаза вверх, к едва просвечивающему сквозь листву утреннему небу. Да сколько ж можно? Но Рика быстренько пихнула своего приятеля в бок локотком и с готовностью затараторила сама.

— Идти от опушки на полночный восход, пока не выйдем к дороге. По ней на полночь до скопища человековских домиков под названием село Выжлянки. Расспросить тамошнего старосту о порядках и вообще, и идти дальше аж до города Кирина и там кровь-из-носу пробиться к милорду графу или его магику... — бойко оттарабанила эльфочка, и тут же другим тоном поинтересовалась. — А что такое город?

Крыс задумчиво покивал и переглянулся со старостой.

— Увидите — упадёте, — беззлобно проворчал он.

И задумался.

— Вот что. Дам я вам кое-что полезное в дорогу — но тебе, Жуки, лучше б того не знать.

Староста и сам понимал, что если втихомолку да только промеж своих, то можно многое из того, что обычно нельзя. А уж коль скоро он весь из себя лицо... это, как его — официяльное, вот! — то и в самом деле может немалый конфуз приключиться, если он чего не того приметит. Потому Жуки на прощание облобызал свою двоюродную племянницу Рику, с хрустом в плечах и ойканьем выдержал прощальные объятия Мики, и хлюпая носом поплёлся обратно в посёлок.

— Хватайте своё барахло и пошли. Вон, солнце вот-вот взойдёт, а мы ещё здесь, — чуть осуждающе проронил дядюшка Крыс и припустил вдоль ручья.

Пришлось расчувствованным от прощания земляным эльфам переглянуться и в самом деле озаботиться ношей да поторопиться за важно вышагивавшим Крысом. Впрочем, шли они недолго. В том месте, где сердечко Рики уже начало съёживаться от страха, её самые нехорошие подозрения подтвердились — бодро семенящий Крыс решительно свернул с прибрежного песочка в глубину леса. Причём как раз туда, где жил Противный Паук. Сволочь такая, между нами говоря, что ни один порядочный эльф в здравом уме и доброй памяти к нему в гости просто так не сунется.

Меж деревьев и ветвей стали попадаться прогалины, кое-где заплетённые толстой, больше похожей на верёвки, паутиной. Если дядюшку Крыса можно было бы образно назвать королём грызунов — по размерам и мудрости — то Паук как раз и мог бы претендовать тем же и на тот же титул среди своих восьмилапых собратьев.

— Мика, а ну дёрни вон за ту ветку, — внезапно остановившийся Крыс, который на ходу что-то разглядывал над головами, указал своей удлинённой мордочкой куда-то вверх.

Охотника дважды просить не пришлось. Чуть подпрыгнув, он уцепился за чуть выступающую из листвы вниз чёрную как бы ветку и с силой дёрнул вниз...

Рика никогда не думала, что она умеет так визжать. Ибо с шумом листвы и хрустом раздавшихся ветвей сверху кубарем свалился очумевший спросонья здоровенный Противный Паук. Едва на голову не упал, гадкий... с колотящимся от испуга сердцем эльфочка кое-как заткнула рукой так и норовящий опять заорать рот и храбро вылезла из кустов, в которых и сама не поняла, когда и успела спрятаться.

Но так бесцеремонно сдёрнутый со своего места Паук успел выстрелить вверх клейкой нитью и повис на ней, настороженно и так противно шевеля чёрными лапами.

— Попинай его маленько, чтоб злость накопил, — деловито посоветовал Крыс, зорко наблюдая за всей этой сценой.

И когда придерживавший здоровенного, чёрного и мохнатого Паука Мика принялся кое-как отвешивать тому ногами тумаки, дядюшка внезапно пощекотал того и звонко потребовал:

— Дай верёвочку, не жмоться!

Панцирь у этого злодея такой, что заморишься и копьём пробивать. Не больно ему и от тумаков — но вот мозги легонько набекрень обязательно станут. И судя по всему, Противный Паук решил по-быстрому отделаться от этих надоедливых попрошаек. Он словно плюнул в сторону опять насторожившейся Рики белой нитью, и та, уже сообразив, что тут к чему, быстренько принялась сматывать в бухточку эту замечательную верёвку, прочнее которой нет ничего в мире. Вон, даже и Мика как-то обмолвился, что самые лучшие тетивы для луков именно Противный Паук даёт...

— Спасибо. Я потом поговорю с Жуки, чтоб лесные охотники тебе пару-тройку рябчиков в паутину пригнали, — наконец смилостивился Крыс и жестом показал Мике — отпускай.

Паук заскрежетал жвалами, заскрипел суетливыми лапами — да так, что Рика вся пошуршавела — и проворно убрался опять в листвяную крону. А в руках эльфочки осталось настоящее чудо. Чуть светящаяся, не скользкая и ничуть не липкая верёвка, слабо светящаяся в сумраке. А что, наверняка пригодится.

— Клади Мике в заплечную ношу... вот так, а теперь дальше, — распорядился дядюшка Крыс, которому вся эта сцена тоже бодрости и настроения не прибавила.

Понятное дело, пауки нужны, и в некоторых делах мастера получше иных прочих — но всё равно, какие-то противные они. Как завидишь их, так и становится брезгливо на сердце и мурашисто на попе, — примерно так рассуждала Рика, бодро и с облегчением оставив неприглядный уголок Леса.

Однако на этот раз она ухоронилась за спиной Мики, вполне справедливо своим нарождающимся женским чутьём рассудив, что встречать лицом трудности именно парню и надлежит. Так и переставляла она ноги, пока не обнаружила, что те уже давненько ступают по каменистой россыпи. Быстренько стрельнув глазами влево-вправо, Рика с облегчением вздохнула. Не узнать тропинку, которая огибала большой холм, больше похожий на маленькую гору, и вела к логову Снэйки, было попросту невозможно. Ну, тут наверняка проще будет?

Деревья постепенно расступились, и вглядевшаяся сквозь туман вверх эльфка живо высмотрела, что день будет ясным. Вон и небо просвечивает, и даже несколько ещё непогасших звёзд лениво мерцают.

— Рика, подожди здесь, мы с Микой быстро, — распорядился дядюшка Крыс.

И прямо на глазах у изумлённой эльфочки проворно нырнул в нору, ведшую в подземные кладовые змеи. Словно так и надо! А ведь Снэйки хоть и сама не знала, сколько ей лет и даже сотен их, но тоже размерами отличалась от обычной змеи, как гора от кочки. Цапнет, мало даже Ликиному элефанту не покажется...

Мика без напоминаний скинул свою ношу и нырнул вслед за провожатым. Надо же, вход оказался не настолько отполированным — видать, нечасто змею жалуют визитами. А сама она лишь безлунными ночами вылезает наверх. Да и то, как говорила Рика, даже звёздный свет слепит старую Снэйки.

Проворно кувыркнувшись, он встал на ноги и распрямился, оглядываясь. Всё в точности, как рассказывала Рика — большие и прямоугольные каменные клетушки, вытесанные явно уж не самой Снэйки. Кое-где непонятного облика и столь же загадочного предназначения предметы. И даже пахло тут не так, как в норке воспитанного земляного эльфа из порядочной семьи...

— С-с-с-с чем пожаловали? — Мика отдёрнулся в сторону от этого шипения и с перепугу едва не заорал.

А пуще того он шарахнулся от зрелища огромных змеиных глаз, слабо мерцавших холодным пламенем и нависших над оторопевшим и взмокшим от неожиданности парнем. Снэйки приползла откуда-то из темноты совершенно беззвучно.

— Не ворчи, кошёлка, — негромко отозвался дядюшка Крыс и принялся шуровать в соседней комнате. — Эти двое идут в большой мир, и надо им... ага!

Мика холодными и отчего-то непослушными руками развернул два специально пошитых из кожи и замши пояса с кармашками, а также два крепких к ним мешочка со странным и смешным названием кошель. А из отнорка уже показался дядюшка.

— В каждый пояс по десятку золотых, а в кошели по полсотни этих, как их... мельхиор? Нет... нейзильбер?.. ага, серебро, вспомнил! Вроде бы серебро дешевле ценится этими человеками, для мелких расходов идёт...

Крыс проворно натолкал в пояса означенное количество жёлто отсвечивающих кругляшков. А белёсо-серые Мика сам распихал по кошелям, чуть смущаясь под странным немигающим взглядом змеи. Оказалась она ещё больше, чем даже рассказывала Рика — такой и кусать никого не надо. Достаточно просто обвиться вокруг одного земляного эльфа, легонько сжать и... что там дальше, Мика даже представлять себе не хотел. Он совсем уже собрался как можно быстрее удирать наверх, но тут Снэйки зашлась какими-то шипяще-булькающими звуками, и парень едва признал в них обыкновенный смех.

— Ах ну да, с-старос-ста говорил... нас-сыпь им ещё радужных камешков. Ес-сли я верно помню, они с-стоят ещё больше золота.

В задумчивости почесав нос, Крыс покладисто кивнул. В отдельные кармашки на поясах он щедрой лапкой натолкал дробно перестукивающихся прозрачных и разноцветных искорок из большой вазы в углу.

— Ладно, Мика, ты тово... иди, я сейчас. Не след тебе кой-чего видеть.

Если кто думает, что парня пришлось убеждать или даже уговаривать, тот ошибётся — и ошибётся жестоко. Потому что Мика сбивчивой скороговоркой поблагодарил змею и тут же вывинтился в проход наверх со скоростью, сделавшей бы честь самому проворному из племени земляных эльфов.

— Живой!

Не успел Мика проморгаться от ударившего в глаза света почти наступившего утра, как на шее его повисла Рика. Мало того, подруга так обнимала и щедро орошала его слезами, словно уже и не чаяла больше увидать живым. Однако неизвестно ещё, чем бы это всё закончилось, однако из тёмной норы раздался такой вопль и гневное шипение, что оба земляных эльфа не сговариваясь отпрыгнули подальше. А горестный крик и тугие удары изнутри вскоре затихли...

Трава меж кустов чуть шевельнулась, и из них высунулась всклокоченная голова Мики. Она сторожко огляделась, шевельнула ушками, однако у входа в логово грозной Снэйки по-прежнему было тихо. Рядом из тех же кустов выткнулась столь же взлохмаченная рыжая макушка — она-то и отозвалась дрожащим голоском Рики.

— Кажется, дядюшку Крыса съели?

В это время из норы послышался шорох, и вскоре наружу выбрался сам означенный Крыс — слегка помятый — и отчего-то странно оказывалось видеть смущение на его мордочке.

— Вот, держи, Мика, — он протянул...

Парень чуть не упал в первый в своей жизни обморок. Ибо в протянутой ему лапке дядюшки Крыса затаённой мощью блистал выдранный ядовитый зуб грозной Снэйки.

— Ничего, у неё ещё вырастет, не обеднеет змеюка наша. Держи-держи, приделаешь наконечник на копьё, — буркнул Крыс и с кряхтением почесал бока, хорошо намятые обезумевшей от боли и обиды змеёй.

Мика живо прекратил умирать и жадно впился взглядом в чуть холодящий его ладонь здоровенный зуб. А и в самом деле, размером самое то, что надо — чуть подтесать только и подровнять... он уже стал прикидывать, что к чему, в радужных мечтах уже представляя, как на вот это замечательное древко от Старого Бука да приделает такой смертоносный наконечник.

И вдруг спину Мики буквально осыпало морозом. Это ж на какого зверя такое оружие надобно? Тут даже и сказочный великан, которому земляного эльфа на одну ладонь положить, другою прихлопнуть — даже такого исполина подобное оружие прибьёт запросто. Уж у Снэйки яд старый, выдержанный, куда крепче даже обычного змеиного будет... но свои сомнения парень придержал при себе. Ведь, если Крыс присоветовал, не прислушаться просто грех.

"Да и Старый Бук наверняка что-то такое знает" — повеселевший Мика уже быстрым шагом следовал за дядюшкой Крысом, очень внимательно стараясь не наступить на его роскошный хвост.

— А зачем туда? — всё ещё осипшим с перепугу голоском отозвалась из-за спины неугомонная Рика.

Вот же тарахтушка! Такую на охоту попробуй возьми — распугает всё зверьё в округе. Ведь каждый звук в лесу, каждый шорох исполнены тайного, сокрытого от посторонних смысла. Проронишь лишнее или просто не то слово, пусть даже шёпотом, а потом либо без обеда останешься, либо сам кому обедом станешь... Мика на ходу обернулся, отвесил подруге беззлобный, больше для порядку подзатыльник.

Понятное дело, Рика позади вся разобиделась, надулась — и замолчала. Не прокомментировала она даже когда на развилке тропинки дядюшка Крыс не направился к водопаду, а взял совсем вверх. К макушке большого холма или маленькой Закатной горы.

Ничего такого там, по правде говоря, не имелось. Камни, несколько покрученных жизнью тощих сосенок, упрямо цепляющихся за скудную почву, да ещё... ага, вот в чём дело! И в тот же миг Рика чуть ли не прижалась к парню сзади, всё ещё сердито сопя в ухо.

Ибо обогнув валун, дядюшка Крыс поспешил к единственной здешней достопримечательности — большой пещере почти у самой вершины. И единственными её обитателями оказывались несметные полчища летучих мышей. В принципе, Рика любила всяческую живность, но некоторых так... скорее издали. В числе весьма немногочисленных этих некоторых как раз и обретались летучие мыши. Пару раз она тренировалась подчинять их, и один раз ей даже удалось заставить эти бестолково порхающие комочки меха образовать вокруг луны правильный круг...

— Давай, малышка, поколдуй — чтоб они потихоньку вылетели оттуда. Но не все сразу! — Крыс проворно забрался на нависающий над входом в пещеру камень. Причём затаился там с таким видом, словно он и в самом деле собрался поохотиться на ночных летуний.

Сама идея выгнать безобидных зверушек под свет утра показалась Рике если не кощунством, то издевательством точно. Но она пожала плечами и вытащила из специального набедренного чехольчика свою волшебную палочку и не мешкая принялась шептать в темноту пещерки нужные слова, сопровождая ключевые моменты своего нехитрого чародейства движениями чуть нагревшегося от работы инструмента волшебницы.

Сначала оттуда раздался шорох и обеспокоенное попискивание, словно мокрым пальцем по стеклу. Рика чуть усилила давление, и махонькие летучие мыши не вынесли такого над своими драгоценными персонами издевательства. Сначала одна, другая, а потом уже серо-коричневым ручейком они устремились наружу...

Рика медленно разворачивала и пихала в пещерку свою волшбу, не давая ей выплеснуться всей разом или расплыться снаружи, а сама то и дело посматривала на дядюшку Крыса, который из своей засады рассматривал вылетающих зверьков с самым неподдельным интересом. Странно, ему те на один зуб...

— А теперь давай на всю, — распорядился тот, когда поток потревоженных летуний постепенно полностью иссяк, и сжался в такой готовый к прыжку комок, словно из пасти пещеры должен был вылететь небольшой дракон. При этом Крыс весьма злобно и многозначительно скалил зубки, сверкал глазами и выражал такое нетерпение, что Рика на всякий случай забеспокоилась и даже отошла сильнее в сторону.

Остаток заклинания покорно уполз внутрь пещеры. Однако не успела Рика даже опустить рук или испугаться, как Крыс сиганул со своего утупа вниз. Раз-два, хрясь-грызь! Вот и всё?

— Это не просто вожак стаи, — задумчиво вещал он, зачем-то теребя лапкой тушку здоровенного летучего мыша, у которого он попросту отгрыз голову. — Раз в тысячу лет рождается мышиный король... и это как раз он.

Рика полюбопытствовала на оскаленную морду валявшейся отдельно ушастенькой головы, и судорожно сглотнула после дальнейших слов. Ой дурёха, как есть дурёха остроухая! Оказывается, в отличие от питающихся мошками и соком некоторых фруктов обычных летучих мышек, их король как раз обретает способность питаться кровью.

— Бесшумно подлетает он в ночи к беспечно задремавшему эльфу или человеку. Первый укус его даёт онемение, чтобы жертва не проснулась. А потом он надрезает артерию и быстро-быстро пьёт...

Как Рика не опозорилась и не шлёпнулась от представленной картины в обморок, знал только поддержавший её Мика. Ибо едва первый луч солнца высветил вершину горы, как с лежащей на камне головой мышиного короля протекли разительные превращения. В беспощадном свете с пшикнувшим дымком испарилась запачканная кровью шёрстка, истлели и осыпались покровы. Миг-другой, и на камне остался только беленький череп, и вот его-то ухватил оживившийся отчего-то дядюшка Крыс.

— Палочку свою давай! Да побыстрее, дурында остроухая! — чуть ли не по-змеиному зашипел он, и обмершая Рика поспешила протянуть свой надёжный и многострадальный инвентарь волшебницы.

Даже с ним оказывалось на самом деле не всё в порядке. Ах, как же она втайне завидовала подружке Лике, которую своей полновластной хозяйкой признала рябина! Дерево красивое, и древесина у него просто прелесть — Мика половину своих поделок мастерил именно из неё, и даже копьё своё прежнее у него было из красноплодки. А вот ей самой покорилась отчего-то осина. Тоже дерево неплохое, но вот запали в память как-то оброненные слова наставницы, старой Диззи, что берёза и осина то деревья мёртвых. Растут-то быстро, да вот, через всего сотню лет уже труха...

А меж тем Крыс своими здоровенным зубищами проворно грызанул самый кончик волшебной палочки — да так, что стружка полетела. Однако не успела Рика хотя бы даже обидеться, как тот на получившийся заострённый колышек уже быстро нахлобучил черепушку мышиного короля.

— Мика, шпильку вставляй! — и Мика тут же всунул внутрь намазанную рыбьим клеем щепочку, чтоб понадёжнее получилось, не соскочило и не сбежало ненароком. — А теперь давай, Рика, приручай по-новому!

Волшебница крепко держала в ладони дрожащую и словно ожившую палочку и не знала, верить самой себе или нет. Ибо в нехитром изделии, некогда вырезанном Микой по её указке, обнаружилась новая, мощная и неведомая сила.

Давно, казалось бы, знакомая и привычная волшебная палочка показывала откровенно скверный нрав. Дёргалась, вырывалась, и даже сыпала вонючими искрами, отчего Крыс с ворчанием отпрыгнул подальше, опасаясь за свой роскошный мех. И всё же, Рика помаленьку приспособилась. Да чего ж тут особенного? Пусти часть гуляющей по изделию волны в себя — а взамен выплесни в ладонь чуток своей собственной силы...

Постепенно палочка успокоилась. По ней разлилось приятное серебристое сияние, а в тёмных провалах обретавшейся на кончике махонькой черепушки зажглись насмешливые огоньки. Клац! — новый наконечник совершенно по хамски щёлкнул клыкастой пастишкой на Мику и даже насмешливо засвистал под заливистый хохот Рики.

— Это дело, — одобрительно отозвался дядюшка Крыс и только сейчас вернулся поближе. — Так что, Рика, теперь можно колдовать ею не только к добру...

Уж последнее обстоятельство расчувствовавшейся волшебнице оказывалось понятно и без того. Словно распахнулась неведомая доселе в душе дверка. Хоть и не очень-то приглядные новые возможности обнаружились за нею — но в самом-то деле!

— Пусть теперь кто-нибудь попробует только сунуться!

Рика чуть напружинила держащую палочку руку, привычно послала вдоль неё к ладони небольшую волну Силы и взмахнула. Но ослепительная искорка, слетевшая из навершия с лёгким шипением, сейчас надвое расколола лежавший чуть ниже по склону валун.

— Ой! — одновременно вырвалось у обоих земляных эльфов.

Но если у хозяйки палочки скорее от удивлённой радости, то Мика больше с испугом. А дядюшка Крыс опять причёсывался и выглаживал взъерошенную шёрстку, поглядывая на эльфов умильным взглядом.

— Что ж, надеюсь — вы правильно распорядитесь этой силой, — наконец заметил он и со вздохом припустил в обратный путь.

Вниз.

Но теперь и Рика с блеском доказала, что не зря Диззи хоть и ворчала больше всех на свою воспитанницу и ученицу, но зато и выучила на совесть. Всего в несколько слов и пару пассов маленькая эльфочка зачаровала бьющий зачем-то из горы родник, и в него-то спихнула своих спутников.

Крыс хохотал, обнаружив, что берущий здесь своё начало ручеёк понёс его ласково и нежно. Мика озабоченно придерживал над водой свои и подруги пожитки. А позади всех с комфортом и задорным хохотом ехала Рика, оседлав маленькую волну и весело болтая ногами.

— Ну насмешили! — дядюшка Крыс уже в самом низу, кувыркнувшись, вывалился из водопада. — Я же грызун, а не водоплавающее!

Рядом с ним на меленький и ровный, чистейший песок шлёпнулся и Мика. А следом, словно легендарная Дева морей, из пенных вод на брег пустынный ступила и сама волшебница. Как она единственная осталась сухой, на сей счёт никто даже и заморачиваться не стал — чародейки горазды коленца и похлеще откалывать. И всё же, старый Крыс сумел удивить даже и поднаторевшую в волшбе Рику.

Что он шептал, странно сгорбившись и чуть наклонившись над ручьём, никто из земляных эльфов не смог не то что понять — даже услышать. Словно беззвучный гром раз за разом бил по всему естеству, заставляя ощетиниться на загривке несуществующую шерсть и выгоняя на спины полчища огненных мурашей. Странно трепетали в безветрии листья, отодвигались ветви деревьев, как будто само творившееся над ручьём древнее заклятье оказывалось для них непосильной, отталкивающей и даже мерзкой ношей.

— Теперь посмотритесь в воду, друзья мои. И запомните себя — такими, — дядюшка Крыс закончил творить свою великую и страшноватую волшбу как-то совершенно незаметно.

Мика первым решился и склонился над странно замершей поверхностью воды, сейчас обратившуюся словно в прозрачное полированное желе. Он до тех пор с болезненным интересом всматривался в своё всклокоченное отражение, пока рядом не замаячили любопытные глаза и носопырка Рики.

А странно притихший Крыс коснулся поверхности воды лапкой, и оба эльфа едва не закричали от ужаса и изумления — текущая вода странно подхватила оба отражения, закрутила их и тотчас же лениво унесла прочь, в сумрак таинственно притихшего на рассвете леса. И теперь, сколь ни вглядывались эти двое во вновь ожившую поверхность, но себя они там так и не увидели. Деревья, кусочек неба, дядюшка Крыс — и всё. Даже странно это, не отражаться в текучей воде...

— Вот и всё, больше вы не принадлежите Зачарованному Лесу и вольны идти так далеко и долго, как понадобится, — с непонятным облегчением прошептал ссутулившийся Крыс, и его глаза печально осмотрели притихшую парочку.

— Ну что ж, друзья мои, будем прощаться? — он с отвращением покосился на свою мокрую шубку и тихо вздохнул.

А всё же, никого он не обманул — переживает всё равно, зубастик. И четыре руки непритворно ласково обняли вдруг засмущавшегося дядюшку Крыса, а их хозяева затем чмокнули того в мокрый и холодный нос.

Здесь, на той стороне ручья, уже проходила невидимая, но хорошо ощущаемая каждым жителем Зачарованного Леса граница. Предел, но не преграда. Хочешь — иди, но учти...

— Нет, провожу вас чуть на ту сторону, давно я там не был, — дядюшка попытался кое-как отряхнуться от мокрого песка, а затем просто плюхнулся в ручей.

Мике тут едва выше колена было, да и Рике тоже, так что на тот берег они выбрались в несколько шагов. И тут уже все трое замерли, словно даже не страшась, а просто смакуя в себе это незабываемое ощущение — перед первым шагом в неведомое. В лица подули иные ветры, принесли с собой другие запахи.

Первым отважился дядюшка Крыс и потрусил вперёд, роняя капли в пожухлую траву и словно показывая пример. Ну да, ему проще, он уже там бывал. В принципе, оробевшая Рика так и не решилась бы — но ладонь друга уже нашла её. И вот так, взявшись, за руки, они сделали шаг, затем другой...

На опушке застывшего и вымороженного до ломкого звона зимнего леса стояли трое странных и никак не возможных здесь существ. Двоих даже спьяну трудно было бы признать за людей, несмотря и на то, что они старательно напялили добротные тёплые одёжки. А третий, мокрый и хвостатый, и вовсе трясся от холода и стучал зубами так, что озадаченный лесной дух лениво приоткрыл под своим пнём один глаз.

— Всё. Ступайте, и да пребудет с вами взгляд светлейшей Лютиэн, — то ли выплелись в шорохе снежинок, то ли улетели с ледяным ветерком, а возможно и просто померещились эти простые и странно согревшие последние слова.

Глава вторая. Зима

Я женщина. А значит, я царица

Всего и вся. Навеки, навсегда!

Прекрасная и сказочная птица,

Что никогда не скажет — да.

Под прикрытием своих длинных ресниц Рика незаметно стрельнула глазами влево-вправо. О, кажется, забирает!..

В большой и насквозь пропитанной устоявшимися запахами трактирной зале, где потолочные балки утопали в извечном чаду, установилась такая тишина, что еле слышное потрескивание факелов и сальных свечей раздавалось громыхающими залпами. Вон двое человековских ремесленников в потёртых поддёвках застыли, словно их внезапно разразил неслышный гром, а оба взгляда жадно, не мигая уставились на дерзкую эльфочку.

Хех, а всего-то старая книжица какого-то рифмоплёта, найденная в отведенной двум эльфам комнатке под тюфяком, наверняка забытая кем-то из предыдущих постояльцев. Мика такой заумью никогда особо не увлекался, лишь отметил, что буквицы общего языка тут какие-то на диво все ровные и одинаковые. И отложил. Зато живо интересующаяся всякими книжными премудростями Рика быстро пролистала тощий засаленный томик. И хотя осталась в общем разочарована, отчего-то запала ей в память именно эта строка "я женщина, а значит, я царица". Крутилась и крутилась в голове, словно листочек в лужице на ветру, странно будоража всё существо.

И спустившись в трактирную залу попытаться съесть на ужин немного здешней стряпни, Рика и сама не заметила, как в перерыве между оказавшейся весьма вкусной и рассыпчатой кашей да горшочком томлёного в печи молока пробормотала вслух те нелепые и всё же отчего-то притягательные слова. Однако, рысцой пробегавший мимо их стола служка живо переменился в лице и тут же громогласным жарким шёпотом надышал в ухо дородному хозяину заведения, что "вон та елфа остроухая самая настоящая барда, виршами так и сыплет!"

Мика едва не подавился от хохота, терзая свою ввиду жёсткости больше похожую на подмётку отбивную. Вот так всегда... а отдуваться как обычно девчонкам! И недолго думая, разобиженная на весь белый свет Рика согласилась на велеречивую просьбу трактирщика немного развлечь почтеннейшую публику. Для затравки она громко и с воодушевлением выдала ту первую строку и принялась храбро сочинять дальше, во всём остальном положившись на столь нужные для каждой чародейки вдохновение и настрой.

Там ночь и день бегут по кругу

Коловращенья чередой.

И сталь булатную подругой

Себе объявишь ты, герой.

Нет, определённо не просто забирает, а даже пробирает до самых печёнок! Вон, пухленький гномий приказчик с медной бляхой Купеческой гильдии на полушубке (насчёт этих знаков ушлый Мика сразу всё выяснил) застыл, не замечая, как льётся на синего сукна штаны пиво из замершей на полпути ко рту кружки.

А голос маленькой эльфочки окреп, странным образом затмив собою весь мир, закружив его вихрем и заключив в себя. Да и есть ли он, этот мир, право? Только и осталось напоминанием о к ночи разгулявшейся за стенами вьюге лёгкое завывание в очаге да чуть заметное колыхание огней в полутьме трактира.

И даже сам Мика замер, зачарованно блестя глазами и странно уставившись на залезшую на стол свою подругу детства. Переживает, что ли? Ладно, так уж и быть!

Последний катрен Рика по одному слову словно швыряла подачками в жадно внимавшую толпу. Неспешно, с напором, помогая себе руками и интонациями голоса. И к финалу даже упала на колени, прямо в пролитую Микой лужицу молока, чтобы с лукавой усмешкой протянуть вперёд открытые ладони и наконец вернуть жизнь в эти странно замершие сердца...

Ты бросишь всё, победы и потери.

Придёшь ко мне, кого не позабыть,

Чтобы, себе от счастия не веря,

Прочесть во взоре — может быть.

Ох, клянусь Зачарованным Лесом! Только сейчас Рика и поняла ещё одну щедро почерпнутую в книжице фразу — гробовая тишина. Даже огоньки свечей застыли ровно, не мигая и беззвучно, как крохотные огненные часовые... вон робко, неуверенно и на пробу стукнуло чьё-то сердце, отозвалось ему другое. Судорожно глотнула воздуха дебелая девица в углу, отчего рябиновое ожерелье на её груди резануло взор россыпью оранжевых огней.

Дородный хозяин заведения, которого тирада маленькой эльфочки застала на полпути к дверце погребов, выронил из руки поднос и со странным взором закатившихся глаз грохнулся столбом. Плашмя. Навзничь.

Зала взорвалась звоном восторженных голосов и воплей, гулом грохочущих о столы кружек и дюжих кулачищ. А вислоусый пузанчик со своей столь же кругленькой половиной восхищённо закрутил головой за соседним столом.

— Ну ты даёшь, девка! Такого я и в столицах не слыхал! — его чуть сиплый голосище обладал такой зычностью, что легко прорезал трактирный гам и едва не сдул Рику со столешницы.

Впрочем, справедливости ради стоило бы отметить, что столь бурно закончившийся первый день в большом мире и начался ничуть не менее неожиданно. Причём, с самого утра и самого начала...

— А ведь, пожалуй, наш дядюшка Крыс не всегда был таким?

Вполне понятно, что после таких слов парня Рика так разволновалась, что потеряла концентрацию и провалилась в снежный наст едва не по пояс.

Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась самая настоящая снеговая пустыня. Хоть и читали они про зиму в старых книгах и поначалу даже радовались столь необычному ощущению, как морозец и обилие белых мух вокруг, но очень быстро затосковали. В самом деле, тут поневоле вспомнишь родной и сейчас вдвойне более притягательный лес, где жизнь проста и немудрёна, а всё вокруг отличается если не ясностью, то уж целостностью точно.

Временами по заснеженному и по той причине вдвойне тоскливому полю пробегали порывы ветерка, подхватывали снежинки. И тогда казалось, что по поверхности катятся призрачные белёсые волны...

— Руку давай, — Мика не провалился в снег, а шёл прямо по его поверхности той самой, так изумлявшей другие расы лёгкой походкой, не оставляющей на снегу даже следов. Ну, он охотник, ему таковые умения сама Лютиэн велела. Рика поддерживала себя нехитрым заклятьем, но после огорошившей её фразы парня сбилась и, естественно, тут же провалилась в сугроб.

Кое-как, шепча всякие чародейские несуразности и выдыхая в стылый воздух клубочки пара, эльфочка с помощью приятеля выбралась опять наверх. Припечатала с досады заклятьем так, что взвился вокруг неё маленький белый вихорь...

— Всё может быть, Мика — да и волшба у него очень уж чужая, тёмная, я аж пошуршавела вся. Но всё равно ничегошеньки не поняла, как ни прислушивалась, — Рика огляделась, всем чутьём волшебницы выбирая направление.

Странно, на этот раз мнения охотника и волшебницы совпали — полночный восход находился, по их разумению, в одной и той же стороне. Потому Рика совсем по-мальчишечьи поддёрнула тёплые штаны и бодро засеменила рядом с парнем. Оба почти одинаковые в этой непривычной зимней одежде и натянутых почти на носы вязаных шапочках, они вновь упрямо зашагали вперёд.

И как бы наградой за их упорство, вскоре они вышли на широкую полосу утоптанного и укатанного снега, по обеим сторонам которой кое-где торчали из снега покосившиеся столбики, вешки или даже просто воткнутые в сугробы ветки.

— Ага, это и есть дорога, — сообразила Рика и на всякий случай окутала себя и парня отводящим взоры заклинанием.

Ибо по дороге довольно бодро трусило здоровенное животное, немного напоминающее лосиху — но чёрного цвета. С помощью жердей и верёвок к этой животине сзади было приделано непонятное деревянное сооружение на полозьях, в котором восседал весьма замёрзшего вида человековский старичок и, судя по всему, управлял всей этой несуразицей. Впрочем, ехало это всё на удивление быстро.

— Жаль, не в нашу сторону, а то попросили бы подвезти, — Мика сообразил первым.

Рика что-то не нашла в себе смелости вот так вот просто напроситься к неизвестным и непонятным человекам. Потому оба земляных эльфа переглянулись и неслышно направились вдоль дороги в нужную сторону — туда, где обе их сущности угадывали леденящее дыхание полуночи. Поскольку рано или поздно на глаза здешним показаться пришлось бы, то вскоре путешественники вышли на край дороги, а волшебница убрала свою невидимость долой.

Так, наверное, без приключений они и добрались бы до загадочного скопища не-земляных домиков со странным названием "село Выжлянки", но тут приключения нашли их самих.

Путь перегородила довольно широкая река, отчего-то так и не замёрзшая даже в такую холодрыгу. По чёрной воде, кружась и тихо сталкиваясь, плыли льдины, а над рекой поднимался пар. Понятное дело, обе ленты дороги соединял мост. Но вот незадача, у самого въезда на это сооружение дежурило нечто здоровенное, непонятное и живое.

— Может, это и есть Ликин элефант? — предположила Рика, зябко дыша на замёрзшие ладони. — Смотри, всё как она описывала — здоровенное, несуразное. На четырёх ногах и спереди хобот...

Однако, пристально всмотревшийся в непонятное существо Мика тут же поднял её на смех.

— Да вовсе нет! Смотри — это лошадь, зачем-то одетая в железные пластины, а сверху сидит человек. Тоже в панцире, и то не хобот, а копьё у него такое здоровенное. А вон в кустах спрятался от ветра его этот, как его... оружьетаскатель? помогальник?

Как бы в подтверждение слов парня, странный человек на странной лошади с лязгом открыл в голове какую-то решётчатую крышечку, и на эльфов уставились изнутри два лихорадочно блестящих глаза.

— Эй, вы! Вам придётся признать, что самая прекрасная на свете это леди Изольда из Высокого Замка, и тогда вам позволено будет пройти через мост свободно — или же узнать на себе всю тяжесть рыцарской длани, не будь я сэр Андрэ из Бри!

Земляные эльфы недоумённо переглянулись. Как им ни втолковывали дома, что человеки и прочие гномы в большом мире вовсе не чуть малахольные, и что удивляться не след решительно ничему, но этакое поведение и вовсе уж ни в какие кусты не лезло.

— Да и какое мне дело, если он волчьих ягод объелся или красавки нанюхался? — озадаченная Рика пожала плечами и добавила, что ей как-то всё равно, пусть та железная орясина считает первой красоткой какую-то там ледь из низенькой избушки.

Однако, к её удивлению, Мика проявлять столь же ожидавшуюся покладистость что-то не спешил.

— Осмелюсь возразить, сэр железноголовый рыцарь! — голос парня постепенно окреп и зычностью даже почти сравнялся с только что ревевшим у моста громоподобным рыком всадника. — Я почитаю самой прекрасной в мире свою спутницу — Рику из пределов Зачарованного Леса!

Нет этот большой мир точно сошёл с ума, и мы вскоре станем такими же! Рика с изумлением смотрела на своего друга детства, которого доселе, казалось, знала до малейшей складки тела и мельчайшего движения души. Неужели правдой было то, о чём шептались порой старшие эльфочки во время неизменных посиделок у чаровного огня? Что только женщина способна разорвать в клочья мир, который и существует-то лишь благодаря неусыпным стараниям мужчин уберечь его единым...

— У тебя с головой всё в порядке, Мика? Кусаться не станешь? Или ты намерен ужалить того железного своим копьём? Он и без того явно с головой не дружит, — голос эльфочки легонько задрожал на морозе.

В это время из кустов, откуда поднимался лёгкий дымок походного костерка, выкатился кругленький и живой мужичок с курчавой бородкой. От него приятно повеяло теплом и копчёной грудинкой, а ещё светлым пивом. Миг-другой, а он уже склонился к едва до плеча его полушубка достающим эльфам и жарко зашептал.

— Вы это, детишки... ну поклонитесь сэру рыцарю, признайте всё что он просит — да и ступайте себе. Неужто трудно? Их милости обет исполнить надо, сотню перехожих убедить, а то ясновельможной леди Изольде потом хучь и на глаза не кажись!

Однако тут же мужичонка скукожился и испуганно вжал голову в плечи — наконечник длинного рыцарского копья отодвинул его в сторону.

— Мой принцип, вообще-то, не трогать женщин и детей. К тому же, моей рыцарской чести зазорно скрестить оружие с простолюдинами, потому я даю вам второй шанс! — загремел над головами железный, словно смёрзшийся голос.

И тут у Рики легонько потемнело в глазах, несмотря даже на то, что ослепительно яркий зимний день ещё не окончился. Потому что какой-то незнакомый и слегка напружинившийся Мика медленно поднял руку и стянул с головы вязаную шапочку некрашенной шерсти горных коз.

— А вы слыхали, сэр рыцарь, слова — знатен, как эльф? — с этими словами парень убрал назад свои тут же рассыпавшиеся по плечам светлые волосы и предъявил остренькие ушки.

Вот тебе и раз! Рика снова отчётливо заметила потемнение в своём взоре и старательно протёрла глаза. Оказывается, Мика тоже читал всякие старинные книжки и слушал рассказываемые старшими байки о былых временах, когда Зачарованный Лес ещё не стал обособленным, а был всего лишь частью бескрайнего и полного всяких чудес мира!

— Разрази меня гром, тут господа эльфы? Старые враги, что и говорить... К оружию, к оружию! — обрадованно воскликнула эта железная башня и с самыми гнусными намерениями заколотила в бока смирно посапывавшей под нею животины своими пятками с просто-таки устрашающего размера шпорами (последнее слово они узнали уже потом). Как ни странно, однако такое понукание пробудило от спячки фыркнувшее паром животное и принудило его довольно бодро потрусить вперёд...

Рика недоверчиво приценилась к волшебной палочке в своей ладони, где уже азартно клацал зубками и сыпал из глазниц искрами черепок. Нет, это не дело, больных на голову обижать. Жа-а-алко... а то б колдануть сейчас огнём или чародейской моланьей!

Но и Мика тоже отнюдь не собирался позволить себя нанизывать на ту здоровенную дровиняку, словно куропатку на вертел. Хотя его недлинное охотничье копьё с костяным навершием и чуть ниже приделанной поперечиной и смотрелось смешной щепочкой против длиннющего и богато украшенного рыцарского, парень искушать лишний раз судьбу тоже не собирался.

Аккуратно отбив устремившееся к нему калёное перо в сторону, Мика поднырнул под копьё налетевшего рыцаря. Только сейчас и стала заметна раскрученная в его руке тройка — три специально обточенных камня, соединённые кожаными ремешками.

У Рики вовсе не легонько отлегло от сердца. Какая бы блажь ни стукнула Мике в голову (или другое место), но он явно знал, что делал. Уж как он умел брошенной тройкой заплести ноги удирающему оленю или лосю, она не раз видала сама. Раскрутившиеся камни мгновенно оборачивались вокруг, плотно пеленая конечности животного ремешками — и дальше осталось только добить или же взять живьём обездвиженного беглеца. Ну, понятное дело, чаще всего вопрос решался просто — мясо на суп или в коптильню, шкуру соответственно...

Рика страдальчески закрыла глаза и даже вжала головёнку в плечи по примеру отскочившего в сторонку рыцарского помогальника — железный грохот, с которым вся эта махина загремела на плотно утоптанную дорогу, удовольствия ни малейшего ей не доставил. Бумс! Дзыньк! Бабах!

Когда легонько перетрусившая чародейка рискнула открыть глаза, то взору её предстала ни разу не виданная удивительная картина: поперёк дороги обречённо дёргалось стреноженное и поваленное животное. Рядом красиво, в груде отскочивших доспехов распластался и её всадник — а Мика пританцовывал вокруг от избытка чувств и тупым концом копья с грохотом колотил по железному куполу рыцарской головы.

— Ладно, оставь его — у него башка и без того дурная... — хотя голос Рики и звучал робко и даже просительно, но как ни странно, на этот раз Мика послушался.

Втроём, поскальзываясь на укатанной дороге, эльфы и сказавшийся оруженосцем бородатый крепыш подняли поверженного рыцаря и даже помогли тому утвердиться на своих двоих.

— Давненько мне так не доставалось! — тот опять откинул в железной голове решёточку и некоторое время промаргивался и отдувался.

Вблизи от благородного сэра рыцаря изрядно шибало потом, пивом и теплом большого тела. Но против побоиваний Рики, здоровенный и как бы не в своём уме мужчина вовсе не пострадал — оказалось, эти железные на войлочной подкладке доспехи и впрямь неплохо защищали своего обладателя от перипетий судьбы. Маленькая волшебница пробежалась по гнутым пластинам юркими пальчиками, потеребила кожаные ремешки сочлененений.

— Вы в порядке, сэр Андрэ? — скромно поинтересовался переводящий от натуги дух Мика.

Рыцарь со своей высоты неспешно обозрел так эффектно повергшего его щуплого земляного эльфа и отозвался неожиданно нормальным голосом.

— Благодарю вас, сэр э-э... осмелюсь поинтересоваться вашим именем.

Зрелище, как эти двое придурков назывались, раскланивались и расшаркивались, немало позабавило Рику и даже немножко пощекотало её тщеславие. Ибо ей тоже пришлось стянуть с макушки вязаную шапочку, немного пригладить послушно взлохматившиеся рыжие волосы и услышать о себе "довольно симпатичная маленькая эльфийская леди". Но и Мика оказался не мочалом шит — от выкупа за пленение своего только что поверженного собеседника он весьма мудро отказался, зато испросил хорошего совета. Как от человека несомненно благородного и опытного... вот же ушлый эльфик, и тут уже маслица подлил!

Сэр Андрэ хоть и охал иногда да хватался за ушибленный под своим железом бок, но приободрился, горделиво выпрямился и даже чуть ли не подбоченился — если бы его доспехи оказывались к тому приспособленными. Но всё же, хитрая тактика Мики принесла свои плоды. Эта громыхающая и лязгающая орясина подтвердила, что вскоре за мостом как раз и располагается село Выжлянки. А если ехать по той же дороге дальше на полночь и никуда не сворачивать, то в славный град Кирин аккурат и можно прибыть.

— Ну-у, ногами вам седмицу топать, — так и вьющийся вокруг оруженосец присоветовал путникам в селе переночевать, оглядеться. А наутро к какому обозу или каравану и пристать.

— Всё верно, дамы и господа остроухие. И куда быстрее будет, да и не так скучно, — милосердно одобрил предложенный план сэр рыцарь и после едва до зевоты не доведших Рику велеречивых прощаний снова полез в седло уже освобождённого к тому времени от пут коня.

Жеребец, которому и в дурном сне не привиделось бы вместо пребывания у кормушки в тёплой конюшне таскать на себе по морозу невесть сколько пудов благородного бекона и ещё столько же доброго железа, лишь терпеливо вздохнул и переступил на месте ногами. Но из седла означенного страдальца под скрежет закрывающейся железной решёточки донёсся не допускавший превратного истолкования приказ, и вся эта шестиногая погромыхивающая башня бодро потрусила опять к месту своего первоначального расположения.

То есть, к мосту.

— Вы уж не серчайте, — терпеливо убеждал оруженосец, коему явно больше всего хотелось вернуться к своему костерку и наверняка где-то рядом припрятанной баклажке с элем. — Их благородие вовсе не злые — но уж таков их рыцарский обычай, всех на поединок вызывать или обеты соблюдать.

Но тут и Рика с блеском доказала — правда, самой лишь себе — что и волшебницы кое на что горазды. А всего-то лишь махонькая щепоточка пыльцы пурпурного лотоса, произрастающего в самой глубине Кривого болота, где сплошь трясина на бочажке и топью погоняет... проворная рука эльфочки незаметно сыпанула в морозный воздух крохотную толику этой дряни — с наветренной от мужичка стороны. Хотя у пыльцы имелись всякие-разные способы применения, но вот именно такой вызывал у вдохнувших подобную смесь некоторый, как бы то помягче сказать, прилив словоохотливости и даже искренности.

В самом деле, выдыхая в стужу седые клубочки тёплого пара, оруженосец охотно рассказал всё-всё и даже сверх того присоветовал кое-что ещё. Верно, верно предположила Рика, что у этих человеков слуга зачастую знает и умеет больше господина! Оказалось, что какие-то непонятные бумажки с каракулями и странными круглыми рисунками, которыми посланцев снабдил хитромудрый староста Жуки, то не мусор и вовсе не блажь...

— Вы ведь из Зачарованного леса подати платите их сиятельству графу? Вон, всё уплочено, печати стоят и недоимок нету, — мужичок почесался в бородке, вернув эльфам рассмотренные бумаги. — А стал-быть, имеете полное по закону право требовать у графа помощи или хотя бы просто этой, как бишь её... аудиенции, вот! И любая стража вас пропустить обязана, потому как вы никакие не бродяги, а находитесь под защитой сиятельной длани милорда графа.

Рика и Мика переглянулись, и забавно оказалось наблюдать, как их опять облачившиеся в шапочки головы согласно закивали. Каждую пору, именуемую в большом мире осенью, на окраине Зачарованного леса несколько земляных эльфов под недрёманым оком старосты Жуки передавали хмурым и неразговорчивым графским солдатам с телегой бочонки с медами, туески с лесными ягодами, травяные сборы и прочие нехитрые припасы. Как обмолвился однажды сам Жуки, ничего подобного по качеству в большом мире не произрастает, а потому тамошние чародеи и целители делают из здешней добычи самые лучшие лекарственные зелья и снадобья...

Сэр Андрэ у моста на прощание отсалютовал своим больше похожим на разукрашенный колодезный журавель копьём, а сам уже зорко нацелился оком на подъезжающую клячу, в которую оказались запряжены сани какого-то разномастного крестьянского семейства.

— Неплохо дядечка развлекается на свежем воздухе, — на середине горбатого и скользкого моста Мика оглянулся и немало позабавился, как сэр рыцарь громогласно опять начал домогаться у проезжающих признать самой красивой и благородной какую-то там леди Изольду из Высокого замка.

Рика семенила рядом совершенно молча. Не столько по той причине, что боялась поскользнуться и бултыхнуться отсюда в чёрную парящую воду — как просветил сделавшийся на диво словоохотливым оруженосец рыцаря, чуть выше по течению, у Скалистой гряды в реку впадают несколько горячих источников... на самом деле, маленькой волшебнице никак не удавалась загадка, отчего это насквозь, казалось бы, знакомый ей Мика вдруг показал зубки. И в конце концов, когда сзади уже растаял и сгинул в морозной дымке мост, она отчаялась и обратилась с вопросом к своему напарнику и попутчику.

— Не под всякие жизненные обстоятельства следует прогибаться, Рика, — парень легонько потёрся кончиком покрасневшего от мороза носа по наверняка такой же носопырке Рики и весело засмеялся. — Иногда нужно и наперекор пойти, свой собственный следок-тропочку проложить.

Врёт, ой врёт, девчонки! В том Рика могла бы поклясться даже и не шевельнув упрятанным от мороза под шапочку ухом. Вернее, не врёт, а лукавит... или даже скорее недоговаривает. Ведь ничего такого не случилось бы, если б Мика скороговоркой пробубнил бы, что какая-то там дурында самая-пресамая? Даже и времени сэкономили бы чуточку. А ведь, не прогнулся... неужели это из-за меня?

Рика с каким-то смутным неудовольствием прислушалась к своему застучавшему вдруг в какой-то сладкой истоме сердцу и старательно насупилась. И даже нахмурилась. Вот ещё, только не хватало сердечную хворь подхватить! Эта зараза уж если привяжется, то никогда не знаешь, просто к худу или же и вовсе к горю.

— Пошли быстрей, Мика, а то холодно, — только и нашлась она, что ответить.

Парень покладисто избавил подругу от её ноши, закинул себе на свободное плечо и наддал ходу — да так, что непривычная к дальним и спешным переходам маленькая волшебница едва за ним поспевала. И всё же, наверное, правильно они сделали. В окружающих воздухах уже наметилась какая-то призрачная синь и даже недоброе потемнение, когда путники подошли к тому, что при здравом рассмотрении и даже обдумывании ничем иным, как пресловутым селом Выжлянки, не оказаться просто не могло.

Земляные эльфы здорово озадачились, обозревая сложенные из лиственничных или сосновых брёвен домики... вернее, домищи — ведь летом в них жарко, а зимой холодно? Вон, из каждой трубы дымок вьётся, уж протопить такие хоромы на морозе то дело хлопотное.

Здесь дорога по обочинам оказалась вовсе не скользкой, вся усыпанной печной гарью и мелким песочком. И встречная бабёнка с вёдрами, прицепленным на концах какой-то покоившейся на плече кривой палки, сразу и весьма словоохотливо указала принятым ею за детишек эльфам на постоялый двор...

— Слышь, мальцы, вы это тово, здорово, — жарко и сипло дышал в ухо хозяин заведения.

А здорово этот пузатый человек набрался — не хуже как пьянчужка Вуки, когда у того в голове клёпки расходятся и тот начинает грезить о дальних странствиях и чужих краях. Во всяком случае, дородный кабатчик раскраснелся, распустил пояс под выпиравшим над ним брюхом, и даже непритворно пустил слезу.

Почти все постояльцы и завернувшие на кружечку местные уже разошлись. Лишь клевали носами в углу двое купеческих людей, дотемна ладивших свои поломавшиеся сани и сейчас кое-как хлебавших с мороза свой ужин. Да Мика и Рика, взбудораженные первым днём в большом мире, всё не находили в себе сил оторваться от всего этого так и кажущегося мерзким и одновременно очаровательным зрелища вокруг да пойти спать в отведенную им комнатушку...

— Тут ведь как — жизня проходит себе мимо, и нет ни времени, ни сил поднять голову и оглядеться, — хозяин постоялого двора растирал слёзы вместе с потом по щекам и всё гундосил и причитал себе всё менее и менее разборчиво.

За тёмными и маленькими окошками, в которые оказывались вставлены тонкие стеклянные пластины, билась и рыдала вьюга, отчего по спинам весьма непривычных к таковому земляных эльфов то и дело пробегали мураши. Здесь, в жарко натопленной и уже вполне приемлемо вонючей общей зале постоялого двора, оказалось так уютно... Рика покачнулась и едва не брякнулась с широкой лавки, обнаружив, что и сама уже клюёт носом.

— Пошли баюшки, Мика?

Хозяин заведения тоже подхватился с причитаниями. Да и с кухни примчалась его супружница, хлопнула того по спине полотенцем. И с добродушным ворчанием, что не стоило бы допоздна занимать расспросами да разговорами столь редких и к тому же усталых с мороза гостей, проводила обоих к их комнатке на втором этом, как его... этаже.

Поскольку Рика сразу, жёстко и непреклонно вытребовала одну на двоих, а оборотистый Мика удостоверился, что пары беленьких монет вполне хватит за постой, ужин и даже завтрак, то и неудивительно, что вскоре осоловелые от сытости и усталости земляные эльфы сонно моргали в отведенной им комнате. Здесь оказалось тесновато, как-то непривычно. Зато здорово пахло свежим деревом — по словам хозяина, по осени тут пол и балки обновили — посреди стояла железная на ножках жаровня с углями, а здоровущая кровать оказалась с мягкой периной, двумя подушками и даже великолепным пуховым одялом.

Невозмутимо пожелав покойной ночи этим упрямо воспринимаемым детишками постояльцам, шумная и хлопотливая человековская женщина наконец убралась, и эльфы оказались одни.

— Чур, я сплю у стенки! — невозмутимо и весело провозгласила Рика, с разбегу запрыгивая на непривычно большую и высокую кровать, и разбрасывая во все стороны эти надоевшие до чесотки тёплые одёжки.

— Чур, коленками и локтями не пинаться, — менее весело, зато куда более непреклонно потребовал Мика, тоже в свою очередь стаскивая с себя тяжёлую и непривычную одежду.

Спать рядышком этим двоим было не привыкать, уж во время дальних странствий — Зачарованный лес куда больше, чем казалось бы непосвящённому — им частенько приходилось коротать ночь под кустом ежевики или в заброшенной медвежьей берлоге. Но так то в родных краях, где каждое дерево или поляна даст приют и защиту... Рика едва не утонула в пуховой перине и весело забарахталась, когда Мика бухнулся рядом и чуть не перевернул вверх тормашками всё пышное сооружение.

— А что — тепло и мягко, — девчонка поворочалась и привычно приползла под бочок.

Всего лишь в пару пинков и шутливых укусов она вытребовала себе в качестве подушки плечо парня и блаженно мурлыкнула, залезя к тому под руку и головой умостившись на лучшем в мире месте. А злыдень Мика всего лишь раз-другой дрыгнул намахавшимися за день ногами и уже задышал ровно, мерно. И нежась в этом ровном, пошедшем от парня уютном тепле, Рика подумала, что неплохо бы попробовать заняться с Микой динь-динь.

В принципе, когда зудение в известном месте начинало донимать до чрезвычайности, забавно было покувыркаться с говоруном Жуки втихаря от его благоверной. Или поманить за собой крепыша Мыха и вволю победокурить где-нибудь в душистом стожке на лесной поляне. Во всяком случае, на пару-тройку седмиц такого массажа хватало, и непонятное, охватывавшее всё естество раздражение отступало. Но с Микой... он ведь лучший друг, замечательный и один-единственный на свете! Это всё равно, что изменить своим принципам или плюнуть в лунный колодец.

С другой стороны, закадычная подружка Лика как-то от скуки подкатила к Мике. А потом с круглыми от шутливого испуга глазами шёпотом жаловалась любопытно прильнувшей к ней Рике, что "Мика ж охотник, да и сам здоровый парень как лось". Всю ночь спать не давал, а на следующий день Лика постоянно обнаруживала себя пытающейся открыть так и слипающиеся глаза и сообразить, где она, зачем и вообще — кто она.

Ну, подружайке Лике в жизни проще: у неё мордашка смазливая и ноги длинные, от ушек. А в голове одна-единственная извилина, да и та пониже спины...

За бревенчатой стеной на пробу обозвался сверчок. Мика во сне дрогнул, затих, а нос девчонки пощекотал остренький кончик его поворотившегося в сторону звука уха. В другое время Рика не преминула бы с удовольствием цапнуть зубками — не из зловредности, а так, просто от веселья и дружеского расположения. Это как же так, не куснуть своего лучшего друга, пока он спит? Да ведь, Леголас ривенделлский от такого кощунства перевернётся в своей роскошной гробнице в глубине Чернолесья! Он ведь как завещал: проткни стрелой своего ближнего, но не забудь и дальнего, иначе они обьединятся, истыкают тебя как подушечку для булавок — и возрадуются... Но сейчас она лишь тихо фыркнула и потёрла зачесавшуюся носопырку о плечо опять тихо спавшего парня.

Жуть какая, до самого утра... но с другой стороны, неплохо было бы всё же попробовать и с Миком — а вдруг от того заведётся маленький. В своё время Рика пристала с расспросами к бывшей наставнице, отчего это так? У звериков и птичек всё сразу получается, стоит им по весне заняться динь-динь. Потомство многочисленное, весёлое и ужасно миленькое. А у земляных эльфов отчего-то очень редко, хоть ты со всеми в посёлке мужчинами перезнакомься. Димми тогда лишь туманно обмолвилась, что только любовь-морковь... а потом взгляд замолчавшей старой эльфочки приобрёл какое-то загадочное и мечтательное выражение.

Что ж, намёки Рика всегда понимать умела. Стрелой помчалась она на свой огородик, выращенный на дальней полянке наполовину прилежаньем рук, наполовину мелким бытовым чародейством. Но во всяком случае, с любовью. Надёргала вдоволь спелой морковки и с удовольствием её схрумкала. И поглядывая на свой округлившийся животик, она со смутным удовлетворением подумала, что уж теперь-то наверняка там маленький завёлся.

Как ни жаль, весёлой уверенности Рике хватило лишь до первого посещения кустиков. И потом юная волшебница ходила вся из себя как в воду опущенная и мимолётно раздумывала, что так просто этакие задачки не решаются... странно согретая мыслью как-нибудь заняться динь-динь и с Микой, она незаметно для себя наконец соскользнула в тихий и уютный сон.

Глава третья. Тени и призраки

— Послушай, дядюшка Крыс — а ты ведь и впрямь не всегда был таким?

Староста Жуки сидел в этот полдень под навесом из плотно сведённых лесных ветвей и занимался тем, что вылущивал зубчики из разложенных на холсте чесночных головок. Сам Крыс обретался рядом и занимался тем же самым. На полянке над углями, на вертеле уже исходил ароматными слезами жирка молоденький кабанчик, ещё только утром нежившийся в грязи у ручья. Иногда капли падали в жар, ветерок доносил до обоих, гм, мужчин ни с чем не сравнимые запахи, и тогда у них начинало громко урчать в животах.

Крыс как раз закончил перебирать очередную головку чеснока и ловко высыпал шелуху в сторонку. В его ответном взгляде оказалось много чего такого. Но дядюшку Крыса в посёлке земляных эльфов уважали в том числе и за то, что тот никогда не говорил, прежде крепко не подумавши. А если говорил, то каждое слово можно было продавать на вес земляники или даже цвета папоротника... он степенно потрусил к огню и покрутил на вертеле подрумянивавшуюся тушку.

— Все мы не те, кем кажемся с виду. В иных куда больше, чем видно снаружи. Можно подумать, будто ты сам, Жуки, всего лишь такой себе деревенский хитрован-староста.

Жуки уж точно не был просто тем, о ком только что обмолвился собеседник. Согласитесь, не запросто так и не с бухты-барахты старосте поселения земляных эльфов вдруг принёс утренний ветер, что у парочки посланцев в большой мир всё в порядке и что они наутро выехали из села Выжлянки, пристав к идущему в город каравану с припасами к празднику. Верно, верно — для получения такового известия надобно обладать несколько более изощрёнными умениями и талантами... Жуки скромно промолчал.

— В других же пока что меньше, чем кажется. Та же Лика... красивая пустышка, и всё, — с блаженной мордочкой разглагольствовал дядюшка Крыс, с помощью острого коготка шпигуя кабанчика диким луком.

Если бы староста знал того чуть меньше, то охотно поверил бы, что Крыс целиком и полностью сейчас поглощён священнодействием над уже доходящим кабанчиком. И его говорливость объяснялась лишь удовольствием от жизни и предвкушением славной трапезы... Жуки озабоченно проверил, не нагрелось ли на солнышке добытое из погреба кисленькое вино из яблони-дички? Но вожделенный кувшин весьма приятственных размеров оказался надёжно укрыт широким листом лопуха и лишь чуть запотел.

Супруга старосты нынче подалась скупляться на ярмарку, где надеялась выторговать пару дюжин цыплят у земляных эльфов с той стороны старого Бука, заодно и краски для пряжи, и ещё длинный-предлинный список всякой всячины. Потому Жуки избавил себя и свои уши от болтовни принявшейся всё перечислять супруги и попросту сбежал на охоту. Крыс вынюхал кабанчика и выгнал того из болота, а уж всадить под ухо хорошую стрелу из лука, подаренного самим Буком — для опытного эльфа не ахти какая трудность.

Вот и сидела себе парочка на краю поляны, в ожидании угощения коротая время за немудрёным занятием приведения урожая в порядок. Староста плеснул обоим по полчарки винца, степенно забросил свою долю в рот, и принялся за следующую чесночину. Удивительно, однако в ловких лапках дядюшки Крыса работа спорилась ничуть не хуже.

— Есть ли тут что-нибудь, что мне как старосте необходимо знать? — мимолётно, как бы сам у себя поинтересовался Жуки, устало распрямив на миг спину.

Крыс поворошил шелуху и, не обнаружив там больше неочищенного чеснока, забавно чихнул от поднявшейся маленькой бури.

— Что ж, наверное — пора? — с лёгким вздохом заметил он и неожиданно поинтересовался, помнит ли староста некие грозные события позапрошлого века, и проистекавшие от того нехорошие пляски от града Минас-Тирита и аж до Мораннона?

Ещё бы Жуки не помнить те славные времена, когда свет схлестнулся в битве с тьмой! Пусть ввиду невысокого роста земляные эльфы и не годились в великие воины, однако в дозорные и лазутчики тех брали весьма охотно. Вот будущий староста и отпахал на совесть всю войну в полковой разведке. Всяко бывало — высматривали, известия носили и дозорных орков резали, шаманов ихних исподтишка стрелами шпиговали. А однажды от самого назгула еле удрали...

— Врёшь, — спокойно и как-то убеждённо заметил дядюшка Крыс и расправил горловину мешочка, в который более широкие чем у него и пригодные к тому ладони земляного эльфа стали засыпать пригоршнями почищенные чесночные зубчики. — От назгула б вы не удрали нипочём!

Отнюдь не страдавший отсутствием хитрости Жуки легонько улыбнулся результатам своей маленькой проверки. Понятное дело — собеседника те события тоже вовсе не стороной обошли. Впрочем, от взора дядюшки Крыса улыбка и проистекавшие от того размышления не укрылись — он задиристо оскалил на миг зубки и чуть встряхнул мешочек.

— Сыпь ещё...

Староста деловито, пригоршнями засыпал остро и бесстыже пахучие зубчики чеснока, а вот мысли его в ушастой голове носились вовсе не так лениво, как можно было бы вообразить из этого разморенного жарой полдня. Понятное дело, Крыс воевал тоже, да вот только — на той стороне. И поскольку Жуки обретался в разведке и иные секреты знал не понаслышке... ни разу он не слыхал, чтобы за Неназываемого воевали такие — и значит, верно, Крыс не всегда был таким.

— И откуда ты родом на самом деле? — поинтересовался он, проворно набросив на свёрнутую горловину верёвочку и завязывая её на кокетливый бантик с торчащими в разные стороны ушками.

Дальнейшие слова собеседника поначалу ничего такого не предвещали. Оказывается, далеко на крайней полуночи, в горах Эред-Митрима, из которых берёт свой исток великий Андуин, когда-то было маленькое и гордое королевство людей... да-да, как раз южнее тех гор и простирается Чёрный лес.

— Жили мы бедновато, но гордо. Добывали руды, торговали помаленьку с гномами и полуросликами, да сплавляли по реке вниз караваны к соседям что подальше. Но однажды к нам пришли кичливые посланцы Гондора...

И такова оказалась сила слов удручённо замершего дядюшки Крыса, что разомлевший по жаре Жуки едва не воочию увидел небольшое горное королевство, его крепких и суровых жителей. И как горделивые, разодетые в пух и прах выходцы равнин насмехались над теми — мол, живёте в нищете, тёмных богов почитаете и вообще, язык и руны у вас какие-то корявые.

— Мой отец тогда хоть и разъярился, но всего лишь прогнал посланников и даже велел тех не трогать. Но потом пришли высокие эльфы с их не знающими промаха луками...

В сени под ветвями Зачарованного леса неспешно звучали слова и разворачивались картины — как бесстрашные горцы гибли в боях и всё равно медленно, однако неудержимо отступали назад. Мало оказалось храбрости и воинской доблести, чтобы противостоять стрелам перворождённых.

— И тогда один сильный волшебник из числа тёмных, которого потом вы нарекли Неназываемым, предложил отчаявшемуся отцу помощь. Заметь, староста Жуки — он не поставил никаких условий. Всего лишь прислал в подмогу хорошо обученный отряд урук-хаев... и кольцо.

Коротко остриженные по воинской моде волосы эльфа уже давненько стояли дыбом. А сам он отпрянул и застыл в смутном ужасе, не замечая, как из обмякших ладоней чеснок сыплется мимо горловины мешка. Уж теперь-то нетрудно оказалось догадаться о дальнейшем — каждое слово дядюшки Крыса словно гвоздь в доску вбивало земляного эльфа в состояние какого-то необъяснимого ужаса.

— Да, всё верно — после отца подаренное нам одно из девяти колец власти перешло ко мне. И перед тобой, Жуки, один из бывших тех, кого позже нарекли назгулами...

Дальнейшее оказалось настолько удивительным, что староста не раз протирал в изумлении лицо и глаза, не чувствуя, как они пылают и щиплются от чесночного духа.

— Это уже потом в ваших легендах нас сделали чудовищами и погубили. А на самом деле я тогда бился с роханскими всадниками далеко на полуночи, возле южных опушек Чернолесья. И когда с Повелителем... случилась беда, вовсе не помутился рассудком и не погиб.

Оказалось, что призрачный король, командовавший окружённой со всех сторон небольшой армией людей и орков, понял бесполезность дальнейшего кровопролития. Да, сражаться они могли бы ещё долго и огрызаться весьма крепко — уж солдаты его и обмундированы, и обучены были на совесть. Да толку-то?

— И тогда я предложил командирам Гондора и Рохана, что если те поклянутся отпустить моих людей и орков, да не наказывать за верность своим прежним клятвам и вождям, то я прикажу сложить оружие. А сам я и все мои командиры безропотно примем их приговор, — мохнатые плечи дядюшки Крыса обречённо поникли.

В полуденной тиши словно распахнулось незримое окно в прошлое, и вспотевший от страха староста Жуки своими глазами увидал, как на излучине берега величаво и спокойно нёсшего свои воды Андуина свершился праведный суд. Как раз под взорами охранявших пороги исполинских каменных воинов... Пятерым лидерам горных кланов и троим орочьим вождям — всем, кто ещё уцелел в битве — не дали погибнуть в бою или поединке, как то подобало бы воинам. Не удосужили их и усекновения главы на плахе, хоть все они были потомками древних и даже славных родов. Нет, упивавшиеся своей властью победители предали всех позорной казни.

— Их повесили, словно разбойников и воров! — странно, в голосе дядюшки Крыса не слышалось гнева, одна лишь горечь. — Хотя и сами вы победили не воинской доблестью, а путём коварства и обмана. А я... просто смерти моей вождям Запада показалось мало, хотя и был, имелся у них зачарованный клинок, чтобы навсегда отправить меня в царство теней.

Тишина под сенью Зачарованного леса звенела такая, что староста Жуки с трудом удержался от соблазна потрогать её рукой.

— В общем, злой колдун Гэндальф произнёс свои мерзкие заклятья, а я с тех пор ношу крысиную шубку и хвост, — мрачно закончил дядюшка Крыс своё повествование и с горестным вздохом расправил мешок. — Давай насыпай, а то добыча на костре, кажется, уже поспела — а мы ещё работу не закончили...

Поначалу, подрумянившийся кабанчик показался задумавшемуся старосте безвкусным, а льющееся в горло вино лишь пресной родниковой водичкой. Но постепенно во взгляде его прояснилось, в мыслях обнаружилась некоторая стройность, а в соображении, соответственно, просветление. И так далеко всё это зашло, что земляной эльф продолжил свою трапезу и даже поинтересовался — а наследники?

— Нет, у меня никого не осталось. По решению вождей Запада мой королевский род должен был пресечься навсегда. И тогда супруга, в моё отсутствие державшая в повиновении кланы горного королевства Эред-Митрим, выбрала кинжал в сердце. А трое детей... — голос обгладывавшего кабанью лопатку дядюшки Крыса странно дрогнул. — Они ещё по возрасту не имели права носить оружие, и выпили витриол в чаше яблочного сидра.

Полдень застыл на поляне жарким неподвижным маревом, и лишь еле заметный дымок над прогоревшим костром тянулся вверх прихотливой сизой струйкой, нарушая прямо-таки картинную застывшесть этой сцены.

— А дальше? — поинтересовался староста Жуки, не забывая сноровисто освобождать кабаний мосол от малейших остатков мяса.

Хотя дядюшка Крыс и не отставал от эльфа по части изничтожения кабанчика и даже не забывал нахваливать его и запивать винцом, он всё же поведал, что горные кланы так просто не смирились, всё точили ножи и поглядывали недобро со своих перевалов и деревень. Но последний приказ своего последнего короля всё же выполнили. Горные твердыни, до той поры ни разу так и не взятые штурмом, оказались сданы войскам Гондора без боя. А править в Эред-Митриме стали попеременно наместники то косматых роханских всадников, то Арагорна (чтоб ему!), а то и ставленники кичливых перворождённых.

— Сейчас там не знаю что — но в отсутствие своего короля уж ничего путного, — вздохнул дядюшка Крыс и тут же продолжил, отвечая на невысказанный и потому повисший в воздухе вопрос. — Нет, туда я не вернусь, дал ведь слово...

Нешуточные сомнения, так и вырисовавшиеся не столько на физиономии, сколь на витиевато загнувшихся ушках старосты земляных эльфов, человеку знающему (вернее, Крысу знающему) истоловать оказалось нетрудно. Да, ты жил бок-о-бок с нами много лет. Да, ни разу не сделал ничего худого — напротив, всегда помогал словом и делом. И всё же, и всё же, и всё же...

— Я не могу тебе приказать, но могу ли я попросить тебя уйти? Просто уйти, не делая напоследок никаких гадостей, — голос старосты хоть и звучал этак смущённо, всё же не дрогнул. А что пройдоха Жуки упрямо отводил глаза, оказавшемуся ох какой неоднозначной личностью дядюшке Крысу весьма и весьма не понравилось.

— Хорошо. Сам я не могу уйти, но есть тут по сему поводу кое-какие мысли и соображения, — дядюшка Крыс с сомнением посмотрел куда-то в сторонку.

Некоторое время он раздумывал, опустив взор и поигрывая в мохнатой лапке простой деревянной чашей с вином. А затем голос его вновь потёк негромко и всё же как-то непреклонно.

— Завтра утром я так или иначе оставлю Зачарованный лес. А пока надо собрать чего в дорогу, да и кое-какие дела остались незавершёнными, — и то оказались последние слова, что промолвил бывший, а ныне поверженный и отбывающий наказание великий тёмный король...

Верно, верно нашептал старосте спустившийся из горних высей ветерок! И в самом деле, двое земляных эльфов пристали к направлявшемуся в город каравану, вёзшему съестные припасы и всякие лакомства к празднеству середины зимы.

Ехать в громыхающей деревянной коробке, именуемой дилижансом и своей мрачностью неизменно наводившей обоих на нехорошие размышления, Рика и Мика не решились. Зато выторговали себе место на тяжело гружёных и по той причине ехавших весьма мягко санях с мукой. И что с того, что мороз? Парень втихомолку соорудил меж верхних мешков что-то вроде уютной норки, в которой так забавно и уютно оказалось лежать, поглядывая на никак не приедающиеся зимние пейзажи или просто мирно дремая на свежем воздухе. Впрочем, дремал больше Мика, словно копил сон впрок. А несколько менее терпеливая и более деятельная Рика втихомолку пробавлялась мелкой волшбой и вообще, уже третий день разнообразивала монотонную зимнюю дорогу незаметными пакостями.

Что, младшего погонщика икота одолела — да так, что бедняга весь посинел с задухи ликом и едва уже наизнанку не вывернулся? Так это мы за серебрушку вылечим, и со всем удовольствием, господин купец второй гильдии. А сейчас что? Лошади отчего-то стали? Да так, что ни кнутом, ни посулами с места не сдвинуть? Ужас какой-то... и Рика с горестным вздохом внимала просьбам. С ворчанием слезала она со своей верхотуры и плелась за озабоченным караванщиком, чтобы попытаться помочь делу. За некоторую мзду, понятное дело...

По отбытии из Выжлянок наивная Рика поинтересовалась было у озабоченно пробегавшего мимо караванщика — скоро ли прибудем в город Кирин? Но тот не останавливаясь отделался от малышки несколько туманным "когда эльф на горе свистнет". Маленькая чародейка некоторое время размышляла над этим показавшимся ей напрочь непонятным выражением — но очевидный для любого из людей подвох всё же не распознала. Так и не придя ни к каким выводам, эльфочка совсем уже хотела было растолкать сладко посапывавшего Мику и выгнать посвистеть на вон тот кстати проплывавший мимо саней большой холм.

Единственное, что её тогда удержало, это даже не ощущение какой-то неправильности и смутно подозреваемой каверзы. Совсем, совсем иное соображение остановило уже протянутую было к плечу парня руку. Уж если Мика в лесу свистел, то в ушках у Рики потом ещё долго звон бултыхался, а со всех окрестных сосен добросовестно падали в обморок напрочь оглушённые белки...

Караван из дюжины грузовых саней и трёх пассажирских дилижбамсов (или как их там) растянулся едва не на пол-лиги, сползаясь теснее лишь на заставах или перед переправой. Иногда процессия медленно ползла в гору, и тогда с высоты Рика с лихвой вознаграждала себя за скуку роскошными видами — уж глазу эльфийской волшебницы заметно куда больше простого человековского. Но потом сани спускались вниз по склону, и тогда могучие лошади-тяжеловозы с огромными, похожими на мохнатые вёдра чёрными копытами проявляли совсем уж неуместную резвость и прыть.

Вот и сейчас — разогнавшиеся на спуске сани залихватски подпрыгнули на ухабе, встряхнулись, и рядом с Рикой сонно заворочался проснувшийся от толчка парень. Голова Мики во всё ещё непривычной вязаной шапочке, из-под которой проглядывали знакомые и любимые белобрысые волосы, заворочалась. Он зевнул, а глаза тут же сонно захлопали.

— И куда в тебя столько сна лезет? — насмешливо поинтересовалась Рика и, пошуровав волшебной палочкой, незаметно устроила так, что у попавшихся навстречу саней вдруг развязались постромки.

Мика поглазел на поднявшуюся там и унёсшуюся назад суету, и опять, злыдень, зевнул.

— Да вот, всё вспоминаю того рыцаря у моста. Ведь не просто так он там развлекался, Рика. И вовсе не больной на голову, как ты предполагала. Хотя, какая-то тяжесть у него на душе и есть.

Волшебница покосилась на парня. И хотя не стала развивать тему, мысленно согласилась, что определённый резон в этих словах всё-таки имеется.

В это время лошади постепенно выравняли и умерили свой более похожий на полёт бег, а потом и вовсе остановились в крепчавшем к вечеру морозе. Рика вытянула было голову, чтобы рассмотреть, что же там впереди за препятствие, но высокая груда поклажи в передних санях и маячивший за ними короб дилижбумса мешали хоть что-то толком разобрать. Но показалось вовсе неудивительным, что вскоре рядом с санями раздались знакомые голоса, а потом замаячили шапки купца и его караванщика.

— Госпожа чародейка, выручайте!

О-о-о, как же разворчалась показушница Рика, какую же замечательную склоку с отменно перенятыми у базарной торговки из оставленной позади деревеньки интонациями затеяла она! Закадычная подружка Лика, та наверняка позволила бы даже пощекотать ей пяточки, лишь бы хоть глазком взглянуть на эту сцену — Мика, тот и вовсе тихо, с подвываниями катался и извивался от еле сдерживаемого хохота...

Суть дела выяснилась довольно быстро. Каменные стены города Кирина уже вон они, совсем рядом впереди. Но очередь к воротам такая, что до темноты и, соответственно, закрытия ворот ну никак не поспеть. А ночевать на морозе или возвращаться к ближайшему селу у купца и его караванщика желания не наблюдалось решительно никакого.

— Не могла бы госпожа чародейка маленько тово, поспособствовать? — в голосе озябшего купчины, а пуще того, в его взоре виднелось что-то такое неистребимо хитрое и одновременно добродушное, что Рика дрогнула всего на миг и в конце концов позволила себя уговорить.

Ну вот. Ну, позволила. А что дальше-то, как выполнять обещание? Ведь не виделось к тому ни малейшего соображения, куда деть это здоровенное скопище саней, человеков и лошадей впереди. Чеши не чеши в макушке или за ухом — не огнём же в тех пулять... И уже чувствуя, как от отчаяния в глазах начинает щипать, а во взоре туманиться и расплываться, Рика повернулась в сторону Мики — в поисках если не помощи, то хотя бы сострадания. Угу, как же, дождёшься от него! Физиономия парня прямо-таки сияла от диковинной смеси злорадства и веселья.

— Ладно, не плакай только, Рика, — Мика порылся в своих припасах и несколько мгновений спустя уже выполз из своего лёжбища, сжимая что-то в кулаке. — Я их сейчас ух как! Сделай только ненадолго, чтоб наши все лошадки оглохли немного...

В другое время раздосадованная Рика непременно отвесила пинка или хотя бы огрызнулась. Но сейчас она лишь отвернулась, рукавом утёрла холодящие на морозе слезинки и принялась уже неприкрыто шуровать волшебной палочкой. Оба человека почтительно таращились на её чародейство, но судя по всему, ничегошеньки не понимали.

А тем временем, злыдня Мики с саней уже и след простыл. Вообще, Рика давно и долго недоумевала, как же это парню удаётся исчезать в лесу безо всякого чародейства — хотя бы мелкого или тихушного. Даже следила несколько раз, как он то проделывает, старательно всматриваясь и вчувствываясь. А бесполезно! Не шелохнулся на кустике ни единый листочек или хотя бы одна веточка на дереве — а парня без чародейства уже и не сыскать. Ухоронится так ловко, что всё соображение себе набекрень вывихнешь, пока докопаешься. Вот и сейчас, стоило только на миг отвлечься, как тот попросту тихо и незаметно исчез. Охотник, ясное дело...

Рика в ожидании невесть чего поглазела со своей высоты саней вперёд, и протёрла глаза. А потом ещё раз — при весьма пристальном рассмотрении обнаружилось, что довольно высокая каменная стена далеко впереди именно ею и оказалась. Мало того, она выглядела не иначе как рукотворной, да ещё и с кокетливыми башнями! "Как там сказал дядюшка Крыс? Увидишь, упадёшь?" — стоявшая на мешках с мукой Рика старательно села, уж падать кубарем с этой верхотуры ей никак не улыбалось.

И только сейчас до неё дошло, что ледяной поток вдоль спины и аж до попы ей не почудился. И крепчавший к ночи мороз тут был вовсе ни при чём. Да и лёд, собственно, тоже... словно какой-то беззвучный вопль страха неслышно стегал по всему естеству. Бррр, если б была шерсть, наверняка бы встала дыбом! Оба человека возле саней тоже заворочались, задёргались, а караванщик даже ухватился за свою короткую шипастую булаву, болтавшуюся у пояса на кожаном ремешке.

"Ах, вот оно что!" — Рика тщетно пыталась успокоиться и утихомирить своё пустившееся вскачь от ужаса сердце — медленно, почти неощутимо из морозной вечерней синевы наплывал постепенно усиливавшийся волчий вой. Да вот только, можно было поклясться и даже поставить свои лучшие, шитые бисером кожаные штанишки-клёш против драной Микиной портянки, что этот зверюга оказывался не просто волком, а его легендарным пра-прадедушкой, некогда по злобе отгрызшим лапу самому небесному дракону.

"Ужас просто какой-то!" — Рика безотчётно почесалась о мешки спиной, пытаясь согнать с неё прямо-таки стадами и толпами сновавших там мурашей. А вскипевшая впереди их замершего каравана толпа вдруг обрела текучую стройность. Мимо саней прочь от города потоком помчались обезумевшие кони, люди и быки, разевая рты и пасти, и вылупливая глаза в слепом ужасе, одержимые одним лишь желанием убраться отсюда поскорее и подальше... что характерно, лишь один-единственный этот караван стоял спокойно, а его лошади равнодушно и даже осуждающе посматривали на проносившуюся мимо ораву.

— Ходу! — неприлично тонко взвизгнула Рика, когда впереди не то, чтобы наметился просвет — дорога освободилась вовсе.

Так и осталось неизвестным — купец и его караванщик остались тут по той причине, что не хотели бросать груз, или же ноги их от страха приклеились к заснеженной дороге — но сейчас они обрадовались ясно поставленной задаче и уже замаячившим впереди городским воротам. С непередаваемыми и наполовину непонятными выражениями они принялись подгонять и торопить возниц, а те уже понукать равнодушно пофыркивавших на морозе коней.

— Давненько я так не веселился!

Из подозрительно взвихрившегося снегового пятна вывернулся Мика и проворно запрыгнул на сани. Уцепившись за стягивавшую мешки верёвку, он ловко взобрался наверх, где уже и попал в цепкие ручонки вознамерившейся всё-всё выяснить Рики. Да собственно, он особо и не сопротивлялся — оказалось, что в том году в Зачарованном лесу расплодилось сверх меры косуль и пятнистых оленей. А поскольку отстреливать лишних, коих никак не могли прокормить даже щедрые угодья, охотники посчитали лишним, то и придумали они часть просто напугать, выгнать из зачарованного предела в обычный, находившийся по соседству лес...

— Вот, — Мика извлёк из-за пазухи и гордо показал на ладонях какую-то отдалённо похожую на рог загогулину и пояснил, что это особый манок с волчьим воем, который он сам по наитию прихватил с собой.

Если бы Рика сейчас могла видеть свой ревнивый и завидющий взгляд, то позлобствовала бы сама над собой вволю. Изделие и само по себе замечательное, а уж волшбы туда понапихано — вертящая в пальцах вещицу эльфочка различила даже знакомые прихотливые завитки своей наставницы Димми. Но уже надвигались из вечерних сумерек сложенные из огромных, гладко пригнанных каменных глыб стены; нависли над караваном две исполинские привратные башни; важные и надменные, казалось, царапавшие зубчатыми макушками низкое зимнее небо, они с хмурым неудовольсвием наблюдали, как пришедшие в себя стражники кое-как досмотрели прорвавшуюся сюда процессию.

И наконец, широченный чёрный зев ворот принял в себя пару безумных, безумных, безумных эльфов — принял, проглотил в каменное чрево огромного города и с размаху швырнул в это неистовое варево никогда не спящих страстей...

Глава четвёртая. Интермеццо

— Подождите!

Вопль этот, сам по себе суматошный и исполненный надежды, не оставил бы равнодушным даже и хладный камень. А уж будучи преисполненным самыми нешуточными надеждами... староста Жуки с хмурым и чуть сонным неудовольствием смотрел, как по незримой тропочке, которой от посёлка к ручью пришли двое мужчин, с неприличным для земляных эльфов шорохом и даже шелестом листвы проломилась старая кошёлка Димми.

К груди эта негодница прижимала простецкий глиняный горшочек, запечатанный поселковой магической печатью (староста судорожно пошарил по груди и вздохнул с облегчением, лишь обнаружив на верёвочке неотлучно хранившуюся при себе реликвию). И только сейчас, выскочив на полосу прибрежного песка, земляная эльфка бухнулась перед дядюшкой Крысом на колени и со слезами на глазах протянула и поставила перед ним свою ношу.

Староста глубокомысленно почесал в затылке и даже старательно нахмурился — однако как на грех, ничего, кроме какого-нибудь ритуала поклонения древним богам, в означенную голову не лезло. А этот оказавшийся столь страшным злодеем Крыс оглянулся через плечо, и эльфики с удивлением заметили в его больших глазах тихую печаль.

— Прокляни напоследок, тёмный король! Это ж майский, он... с характером.

И хотел бы староста Жуки почухаться вновь, ибо от удивления у него засвербело уже этак пониже к спине — но в присутствии самой опытной чародейки посёлка он на такое не решился. А уж тем более при этом... гм, его величестве!

Если оный Крыс и удивился, откуда сплетнице и болтушке известны столь сокровенные тайны бытия, то он ничем того не выказал. Наоборот, он вздохнул, печально согбенная спина чуть распрямилась, а одна усина этак знакомо дёрнулась.

— Да варум бы и нихт, как говаривала одна знакомая ведьма. А уж та старая погань хоть и стерва была неописуемая, но дело своё знала... — буркнул он и коснулся замурзанного горшочка лапкой.

Чем он там припечатал словесно, староста уже и не разобрал. Словно неслышный гром ударил по берегу ручья, в удивлении отшатнулись сосны и затрепетали кусты. Жуки завертелся ужом и заплясал, ибо засвербело у него уже не то, чтобы откровенно пониже спины, а аж до самых пяток. Горшочек мёда подпрыгнул, гневно стрельнул искрами и неожиданно просиял непонятным, зловещим мерцанием.

— Вот спасибки, ваша тёмность, — уже тараторила обрадованная Димми, бережно заворачивая свою добычу в тряпицу. — Это ж посильнее змеиного и пчелиного яду будет! Зелий теперь наделаю от ревматизьмы и прострелов в поясницу — ух каких!

Ну, раз на полезное дело, что ж мы, не понимаем... умчавшейся обратно балаболки уже и след простыл, а двое переглянувшихся мужчин всё ещё боролись с искушением откровенно поковыряться в ушах, чтоб прочистить те от остатков этого несносного тарахтения. А равнодушно отвернувшийся Крыс счастливо зажмурился, с наслаждением принюхался к прохладному осеннему воздуху, и зачем-то вытянул вперёд мохнатую лапку, словно что-то прося.

— Может ли это быть совпадением, староста? — проговорил он, когда на эту потешную крысиную ладошку откуда-то сверху мягко слетел и уютно улёгся жёлтый лист. То взметнувшийся в невообразимую высоту старый Бук подал свой непонятный знак.

Староста молча переминался с ноги на ногу, припомнив вдруг то почти забытое ощущение, когда перед кем-то так и подмывало стать навытяжку и старательно сделать туповато-преданную физиономию. Ведь точно — пред тобою сам король, уж натуру не переделаешь... он едва не смутился, выдержав на себе этакий искоса, с хитринкой взгляд.

— Быть может, ссылка закончена? — бухнул он первое, что пришло в голову.

Крыс вздохнул и отвёл глаза, снова всмотревшись в лист.

— Не думаю так. Уж вы, светленькие, всегда были не то, чтобы злопамятными... просто, злые вы — и память у вас хорошая.

Жуки старательно улыбнулся монаршьей шутке, и тут же попытался одёрнуть себя. Ан нет, тело само так и лезло вытянуться во фрунт, а давно не поротая крестьянская задница чуть ли не сама пыталась вспомнить всякие провинности и мелкие жульничества с податями.

— Ладно, ступай, — Крыс зачем-то прилепил подарок Бука себе на пушистую грудь — как раз на то место, под которым должно находиться сердце — и медленно шагнул к ручью.

Если сейчас и было время смотаться с высоких глаз подальше, то это оказывалось самое оно — извечная эльфийская смётка нашептала то старосте Жуки достоверно. Потому он переборол в себе почти неистребимое желание бухнуться на колени и пролить слезу горючую, смешно поддёрнул простые полотняные штаны и с нарочито громким хрустом, словно медведь или кабан, полез в кусты...

Тишина в этом раннем утре стояла такая, что и куда менее впечатлительного земляного эльфа пробрало бы до косточек. Впрочем, эльфов тут не осталось. Лишь отчуждённо присматривающиеся старые сосны и прилежно разгладившаяся поверхность ручья, в которую напряжённо вглядывался один сгорбившийся и вдруг словно постаревший Крыс.

— Запомни себя — таким, — прошептал он после опять прозвучавшего древнего заклятья, и лишь затем шагнул вперёд.

Поток упрямо не хотел принимать этого в себя, потому бывший король спокойно и даже как-то размеренно засеменил на всех четырёх лапках по замершей воде, словно по зеркалу волоча сзади щёгольски вылизанный хвост. Он уже добрался до середины, когда перед ним взметнулась призрачная, однако непреодолимая преграда. Отталкивала, поворачивала дерзкого обратно — и тут даже королевская воля оказывалась бессильна что-либо поделать.

Что есть величие перед слепыми и нерассуждающими силами природы? Так... суета одна и томление духа. И нечего, нечего лапками в преграду колотить!

И всё же, и всё же. С басовитым гудением в туманной полутьме под деревьями позади что-то щёлкнуло — и словно белая молния ударила замершего Крыса в спину — прямо под левую лопатку. Удар оказался настолько силён, что его швырнуло прямо сквозь преграду и на тот берег ручья...

— Есть границы, через которые нельзя переступить живым — но вполне то могут сделать мёртвые, — из сумрака Зачарованного леса выступила стройная фигурка, вооружённая большим, едва ли соразмерным ей эльфийским луком. Да и сама она оказывалась земляным эльфом... а если приглядеться внимательнее, то даже и эльфой.

Лика как-то странно преобразилась, поглаживая пальчиками тетиву сделавшего один-единственный выстрел оружия и всматриваясь в маленькое тельце на той стороне, из спины которого торчала белооперённая стрела.

— Значит, пустышка со смазливой мордашкой, говоришь? — девица боялась и дрожала так, что даже странно было — как на этом личике не перемешались глаза-нос-губы.

И всё же, она пересилила себя. Робко шагнувшая нога не ухнула в ручей, а встретила спокойную зеркальную неподатливость. Затем последовал ещё шаг, другой — и вскоре дерзкая воительница с непривычно серьёзным выражением опустилась на песок возле замершей мохнатой фигуры.

— Я бы предположила, что ты плохо знаешь женщин — но вот дураком дядюшка Крыс никогда не был. Выходит, вчера ты приметил меня... ах да, как ты там сказал — есть тут кое-какие соображения?

Голос эльфочки звучал строго и печально, в такт словам легонько и согласно покачивались ветви деревьев. Лика постепенно преображалась по мере того, как перед нею всё яснее брезжил неверный свет истины.

— Значит, король это не просто так... это навсегда. А уж тёмный король... впрочем, отчего тёмный?

Не слишком ли уж часто спешим мы клеить ярлыки? Ведь издавна известно — что эльфу жизнь, то гному смерть. А также наоборот. И стало быть, события, вещи или поступки не являются плохими или хорошими сами по себе. Однако называются таковыми в зависимости от нашего к ним отношения... подрагивающая ладонь эльфки медленно протянулась вперёд и осторожно, затем смелее потеребила роскошный мех Крыса, казалось, уткнувшегося в её ноги в поисках тепла или защиты... и тут она вскрикнула, когда рябая дрожь опять пробежалась по её телу.

Ушки, её замечательные ушки, ещё не знавшие ужасов прокалывания дырочек под серьги — они изрядно уменьшились. Зато сама Лика немного увеличилась в росте, да и остальные пропорции стали что-то уж сильно бы знакомыми постороннему взгляду. И спустя несколько мгновений на берегу предстало слегка... да нет, совсем иное зрелище.

— У-у, чтоб вас барлог миловал, вся маскировка слезла, — проворчала... ну да, теперь уже самая настоящая эльфка из высокого племени перворождённых.

Лика быстро оглядела себя, вздохнула, а затем снова посмотрела на застывшего Крыса, на глаза которого сама смерть навела тусклый глянец.

— Эй, хватит валяться — если ты настоящий король, — поначалу златовласая красавица ещё хорохорилась, а потом чуть раскосые зелёные глаза её подозрительно защипало. — Ну же, король, вернись... ты был моим единственным шансом вырваться из Зачарованного леса и хоть раз воочию увидеть элефантов...

По мере того, как всё тише становился этот голос, как всё откровеннее проявлялись в нём сдерживаемые рыдания, по изящному, точёному эльфскому носику скатилась капелька той влаги, что воспета бардами и менестрелями. Повисла на миг в неустойчивом равновесии, щекотнув самый кончик — и наконец сорвалась, упав точно на поблёкший нос печально замершего Крыса.

Глазищи Лики, и без того непозволительно красивые, распахнулись в изумлении на пол-лица. Она могла бы поклясться — одетое в роскошную шубку тельце под её ладонями вздрогнуло, вдохнуло воздуха. Медленно, словно утренний туман, облик мохнатого дядюшки Крыса расплылся... а затем неведомая сила отбросила её прочь, заставив кувырком прокатиться по песку и мягкой хвойной подстилке. Да напоследок приголубила поддых так, что и без того неверный свет утра окончательно померк в оных глазах...

Над ручьём взметнулась, казалось, до небес искристо-синяя пелена. Переливалась и плясала в воздухе, закрыв собою вид на ту сторону. И до того красивым оказалось это зрелище, что на смущённой мордочке старосты Жуки проти воли вырисовалось одобрение. Как оказалось, хитрован не забыл прежних навыков — по-пластунски он выполз из кустов, откинув прочь хитро сделанную из опавших листьев маскировочную накидку.

Полюбовавшись ещё немного на возвышавшееся напротив зрелище, староста скосил глаза вбок — из кустов рядом выглядывала столь же удивлённая мордашка Димми. Чаровница таращилась на невиданное диво, впрочем, не забывая обирать с себя налипшие хвойные иголки с паутиной, причём сварливо ворчать по сему поводу.

— Говорила я тебе, только баба такого мужика свалить и может. Даже смерть не в силах оказалась...

— Ладно, давай быстрей, — скомандовал бывший разведчик войска эльфийского, после чего полез за пазуху. Но достал он не неотлучно висевшую на шее печать, как предположила было Димми, и даже не один из многочисленных талисманов. Нет, эту штуковину староста как-то обнаружил в закромах Снэйки и утащил прочь по её же просьбе — на ладонях земляного эльфа сейчас мерцал собственным светом небольшой виал, выточенный целиком из какого-то прозрачного кристалла.

Чаровница, извиваясь всем телом, на ноги подняться не решилась, так и поползла к ручью. Староста с готовностью приблизил к воде руки с пузырьком, тщательно, даже краем взгляда стараясь не замечать по-прежнему застывшие в недвижной поверхности изображения — удивлённо-испуганную крысиную рожицу и побледневшую от решимости смазливую мордашку Лики.

Но кошёлка Димми уже бормотала свои заклятья, подбирая что-то ведомое одно лишь ей. Ворчала и разорялась, изощряясь на разные лады. И похоже, оказалась не совсем уж неумехой, раз вода в ручье вдруг взволновалась, закрутилась водоворотом бытия.

А затем... а затем что-то потянулось, захватив с собою оба лика дерзнувших нынче пересечь ручей — и сияющей синей искоркой влилось в крохотный, тщедушный виал.

— Вот так, — добродушно-озабоченно приговаривал Жуки. Он старательно приладил притёртую крышечку пробочкой, сделанную из того же неведомого кристалла. Замазал чёрным земляным воском из поданной всё ещё трясущейся Димми ладунки, а сверху торопливо и деловито поставил свою печать старосты. — Вот так...

В общем-то, на этом можно было бы и оставить здешние места — уж самое интересное оказалось позади. Но в это время кусты над головами недоверчиво разглядывавшей мерцающий виал парочки раздвинулись, и из них на берег ожившего ручья не вышла, не шагнула, а именно что выскочила разгневанная донельзя благоверная супружница старосты.

— Ага! Наконец-то я вас выследила и застукала! — завопила на весь лес подбоченившаяся земляная эльфка, позабыв про зачем-то прихваченную с собой скалку. — Так вот ты с кем прелюбодействуешь, пёс смердящий... морду-то не вороти, блудодей, вот я вас обоих сейчас попотчую!

Впрочем, оставим эти милые семейные разборки? Уж коль Зачарованный лес и возвышающийся над ним старый Бук ревностно хранят иные тайны — потому, негоже боле подсматривать и нам.

Заскорузлая ладонь нерешительно поднялась было к вееру засаленных карт, однако на полпути замерла в нерешительности. Замерли и огоньки свечей, да и все в закопчённой зале невольно затаили дыхание. Ибо здесь и сейчас решалось всё. Джон по прозвищу Кривое Весло оспаривал у Палёного право пойти наерх и первым валять эту смазливую эльфочку.

Пацанёнка, спутника её или кто он там, повязали легко. Это ж надо быть такими недотёпами! Промышлявший на углу возле скорняжной лавки пострел, у которого эти недотумки осведомились, где можно продать камушки, хохмы ради указал этим двоим вместо постоялого двора на самое потаённое среди прочих заведение. Хату, малину — а учёно говоря, сходняк лихого люда. Корчмаря от зрелища чистенькой и обходительной парочки поначалу чуть удар не хватил, но всё же он сумел пристойно накормить тех, не вызывая особых подозрений, и постепенно даже спровадить пришлых чужаков наверх. Ну, там за них уже взялись всерьёз...

— Дама огня! — глухо возвестил Палёный и отчаянно шмякнул о замызганную столешницу ничуть не более чистой картой.

Так вот, остроухого эльфёнка так разморило от тепла и съеденного, что никакого сопротивления тот оказать не сумел. Зато эта рыжая бестия лягалась и кусалась так, что многомудрый корчмарь вполне резонно предположил, что девка эта из этих. Ну, из этих, которые развязанные... ежели такую новенькую напоить зельем со знамо какими хитрыми травками, а потом умеючи огулять всей оравой, да с подходцем... Потом такая сама весь воровской сходняк до устатку доведёт, а после ещё и на улицу подрабатывать аж бегом побежит, да в охотку.

— Дама, Рыцарь и Капитан кубков! — Кривое Весло хоть и обладал несколько э-э... изогнутыми верхними конечностями, но всё же орудовал ими возле чужих кошелей, которые надлежало постричь, на удивление ловко. Вот и сейчас, проворные пальцы, к которым словно сами собою липли карты, ловко выложили рядом с предъявленной картой Палёного свою комбинацию.

Противник его нахмурился, сосредоточенно сопя незажжённой и короткой трубкой-носогрейкой, из-за которой его гномьи усы всегда имели несколько подгорелый и рыжеватый вид. Но было бы крайне неосмотрительно и даже легкомысленно предположить, будто именно из-за этого обладатель оной пышной и слегка ухоженной растительности получил свою кличку. И даже не из-за того, что в бытность свою совсем салагой служил тот на фрегате и пережил в конце концов столь страшный пожар, что после него поставил на своей карьере моремана большой жирный крест.

Нет, почтеннейшие — Палёный носил своё прозвище на самом деле не зря. Лишь несколько человек (и не только) во всей воровской гильдии знали, что плечистый бывший морячок загодя и издали, чуть не за пол-лиги чуял предстоящие неприятности.

Вот и сейчас, Палёный привычным жестом переложил чубук из одного уголка губ в другой и старательно нахмурился ещё сильнее. Да чтоб ему лишиться покровительства святого заступника лихого люда — что-то такое предчувствие ему нынче определённо нашёптывало. Веяло откуда-то дымком, определённо попахивало... Впрочем, и сама партия в вейл, по результатам которой определялась очерёдность валять эльфку и определять ту в непотребные девки, оказалась неожиданно интересной и захватила Палёного целиком. А вот скажем, если попробовать сложить из этой комбинации малую Звезду...

И всё же, гном никак не мог пересилить себя и заставить ладонь ухватиться вот за эти три, предусмотрительно отложенные на край карты. В принципе, лорд Огня хоть сам по себе и весьма сильная карта, но истинную силу обретал лишь рядом с на пробу, в качестве прощупывания сил выложенной дамой. Но угнездившаяся рядом с ними парочка Кадет-Ведьма, которую Палёный прикупил в последний круг раздачи и пока попридерживал, позволяла всем им вместе составить несокрушимое каре. Это даже без учёта пока болтавшегося ни-туды-ни-сюды Боцмана.. гнома прошиб солёный пот. Опять, опять откуда-то потянуло еле слышным, горьковатым дымком — тем, который чуют не носом, пусть даже таким примечательным гномьим шнобелем. Не печёнкой и даже, прости-Луноликая, не задницей.

Палёный засопел недоверчиво, порыл носом, словно принюхиваясь к картам. Заворочался на лавке, чуть более высокой, нежели другие — для людей. Это ещё по обмолвке деда нынешнего графа стали делать мебель чуть повыше или чуть пониже, дабы человек, гном или полурослик могли чувствовать себя нестеснённо в любой компании. Как ни странно, нововведение прижилось, и теперь в любой корчме или более изысканном заведении или доме водились седалищные приспособления разных размеров... гном мысленно выругался.

Да что же это такое? Была бы на загривке шерсть, так давно бы уже стояла дыбом... Палёный оторвал от карт испытующий взгляд и медленно обвёл им притихшую малину. Замер напротив с чуть настороженным взором Кривое Весло, из-за плеч которого маячили в чаду бледные лица его подельников. На опорной балке рядом не столько светил, сколь коптил факел, и обычно трепетное пламя его сейчас застыло, словно застигнутый врасплох морячок пред ясными очами флотского начальства.

И тогда Палёный, ещё сам того не зная, сделал весьма важный в своей жизни шаг. Быть может, даже самый решающий — в нерешительности теребившие краешек карт пальцы дрогнули, расслабились. И затем, с холодной отстранённостью гном следил, как его руки обречённо сложили расклад вместе и швырнули на стол, признавая своё поражение. А потом грудь его глубоко, с сожалением вздохнула и, привычно сдерживая зычный голосище, пробасила:

— Твоя взяла, Джон...

Плотно обступившая стол толпа расслабилась, колыхнула воздух гулом голосов и облегчённого вздоха. Уж как оба нынешних противника в случае чего умели махать железом, никому тут рассказывать не надо — один Палёный чего стоил. Его раскладной матросский нож порхал в цепкой ладони ласточкой. А уж если этот гном ухватится за топор... нет, лучше о таком и не думать вовсе!

Палёный демонстративно сделал в курном воздухе знак и заворочал из стороны в сторону головой.

— Ша! Гугнявый, не слышал, штоль? Кажись, сявка с улицы обозвался, вроде кто-то из чужаков по кварталу болтается. Пойду-ка я сам проверю, — и с этими словами гном проворно выбрался из-за стола, не обращая внимания на сочувствующие похлопывания по плечу.

В другое время, возможно, кто-нибудь и насторожился бы — на самом деле, знак снаружи тут не пропустили бы даже спьяну и в угаре кабацкой драки. Но вот что Палёному просто необходимо сейчас достойно уйти, чтобы маленько оклематься и сохранить заодно лицо, это дело иное. Да и потасовку устраивать не стоило, уж проиграл так проиграл. Опять же, от одного только клуба дыма, который гном извергал своею трубкой, в холодный пот и кашель прошибало даже Гугнявого, бывшего смолокура с каторжных рудников. Вот же отрава этот гномий самосад, пусть лучше уж там чадит, снаружи! Палёный неспешно накинул на плечи короткий полушубок и без помех вывалился в ночь и мороз.

Иногда бывают на земле великой вечера, что оборачивают плечи словно тёмной шалью, сквозь прорехи которой светят звёзды. И тогда каждого могущего слышать этот зов охватывает что-то далёкое и неведомое, но от того не менее необоримое. Поселяется в сердце светлая грусть по несбывшемуся или несбыточному. Кружит, манит и ласкает... гном быстренько выбросил из головы все эти бредни и проворно принялся набивать трубку. Вот ведь, сколько лет прошло, а флотская закваска всё равно вылезает наружу! Палёный припомнил ломающийся голос молодого мичмана на полубаке, когда тот перед сном устраивал обязательные для свободного от вахты экипажа чтения.

И вечно выбирал ведь такое, что нет-нет, а припоминалась иной раз эта придурь вроде той пиески древней эльфячьей сказительницы! Как же её там... фриледи фон Тэйл, что ли... Палёный наконец закончил своё ритуальное, сродни священнодействию набивание трубки и в последний раз втянул носом ещё чистого, морозно покалывающего воздуха. А затем, уже на углу, возле приплясывающего от холода щуплого сявки, он в предвкушении осклабился с этаким прищуром и привычно чиркнул кресалом по кремню.

Мать моя женщина! Вот это высек огня... вот тебе, бабушка, и Арагорнов день... совсем рядом, за спиной, бахнуло так, что могучая и не очень-то мягкая лапа с силой швырнула изумлённого гнома гнома о бревенчатую стену.

И всё же, о чём-то подобном предчувствие ему нашёптывало... Палёный осторожно зыркнул через плечо в то сторону, где в словно сгустившейся тьме ещё порхали пёрышками тлеющие брёвна и какие-то тряпки — всё, что осталось от воровской малины.

— Воистину, как говорят, попалили нас. Наверняка коронные вместе с магиком пришли, — буркнул он трясущемуся рядом сявке, с неудовольствием ощущая, как только сейчас запоздалым испугом задрожали руки-ноги. — Исчезни куда и не отсвечивай, а лучше и вовсе из города беги!

Надёжно и, казалось, навеки вросшей в землю привычной корчмы больше не существовало. На месте её сейчас расцвёл огромный огненный цветок — но вопреки всем виденным ранее пожарам, увядать совсем не собирался. Всё так же летали в нём и вокруг обгорелые ошметья бывшего здания, курились сизым дымком камни. Но если чуть прищуриться и смотреть искоса, краем взгляда, то можно было без труда различить окружавшую всё это завораживающее зрелище лёгкую, изящную каёмку — вернейший признак, что без чародейства тут не обошлось.

Палёный кое-как поднялся с изгвазданного, отсвечивающего розовыми сполохами снега, и с ворчливой руганью принялся отряхивать себя от мусора и сажи. И тут он замер.

— А ведь, в кои веки карты не соврали, — сорванным голосом выдохнули разбитые губы, и гном добросовестно попытался вспомнить подробности доставшегося ему недавно расклада.

Смущённо он взглянул в пустые ладони, но тут же отдёрнул взгляд, словно обжёгся. А ещё вернее, Палёный просто боялся. До судорог и холодного урчания в животе боялся вдруг увидеть в пальцах те самые карты.

Кадет и Ведьма — а ведь, как бы не те самые, эльфячьи недомерки. Уж тот Боцман рядышком ненавязчиво указывал на него самого. Дама? Дама наверняка где-то есть. Но, от одного только воспоминания об огненном Лорде, почтенного гнома на морозе прошиб горячий пот, когда он вспомнил ту дьявольскую усмешку и пляшущее в прищуре взгляда пламя. Нет, не иначе как сам Неназываемый сыграл с ним злую шутку, сунув вдруг в руки кусочек, всего лишь один камешек из грандиозной мозаики бытия. Знающие говаривают, что тот великий Мастер горазд шутки и похлеще проделывать.

Палёный осторожно расправил усы, проверил бороду — не припалило ли ненароком? Одновременно он сторожко огляделся в темноте позднего зимнего вечера и шустро принялся переставлять ноги. Куда, он и сам толком не представлял — в голове гнома ещё изрядно гудело после знакомства оной части тела с бревенчатой стеной — но вот что несомненно подальше отсюда, это уж первейшее сейчас для здоровья дело...

— Куда это вы так торопитесь, почтенный гном?

Ну вот, началось! На первой же развилке, где Палёный намеревался проскочить на соседнюю улицу, а там и шмыгнуть в один из множества неприметных переулочков и проходных дворов, обреталась дюжина хватких ребят. Да при железе, вестимо дело — уж при малейших признаках непоняток внутри города графские солдаты первым делом блокировали такие перекрёстки, оба обретающихся в Кирине моста и ещё дюжину присутственных мест. Гном пригляделся, и незаметно сплюнул. Как на грех, ни одной знакомой хари из числа прикормленных на десять кругов городских увальней, по недоразумению называемых стражниками. Нет, эти парни из графской дружины, настоящие вояки-профи...

И тут ему снова сыпануло по спине, на этот раз уже морозцем. Рядом с патрулём обреталась та самая парочка эльфов-недомерок, которой по идее давно уже следовало испариться в чаровном огне.

Крепкие руки солдатни сноровисто и с этакой нарочитой небрежностью охлопали гнома на предмет чего недозволенного. Но спасибо святым покровителям лихого люда, у Палёного имелась хорошая привычка не таскать при себе всякое-разное... Сержант скептически повертел в ладонях складной нож — но услыхав, что оный борода некогда служил в королевском флоте славного Гондора и сохранил непременный матросский инструмент на память, кивнул и нехотя вернул находку владельцу.

В течение всей этой процедуры взгляд гнома нет-нет да и приценивался краем глаза к парочке эльфячьих заморышей и каждый раз, словно обжёгшись, увиливал в сторону. Парнишка стоял отрешённый, весь нагруженный узлами с пожитками и натянув почти до носа свою вязаную шапочку. Его копьецо, как и положено, покоилось в чехле с наложенной поселковым старостой печатью. Зато девка... весело щебетала с солдатнёй, блестя глазами и сияя румянцем на щеках. А в ладонях вертела, словно купленный в дешёвой лавке сувенир, такую себе штучку — но уж очень та смахивала не на причуду сумасбродной девчонки, а на самую настоящую волшебную палочку...

— Дык, это, башкой о стену приложило... — застонал гном и снова ухватился за свою гудящую голову. Осторожно он ощупал её и со слабой надеждой легонько постукал с разных сторон. — Тут помню, а тут не помню!

Сержант в сомнении пожевал губами, на которых ещё розовели сполохи унимавшегося пожара, и осведомился — сумеет ли почтенный гном найти дорогу к себе домой или куда он там шёл?

— Да тута рядышком, на Сенной, — кое-как просипел Палёный, уже весь мокрый от струившегося по нём пота и страха.

И всё же, оказалось, что эти елфы остроухие вовсе не такие поганцы, как о них молва идёт. Не выдали... напротив, девчушка хоть и сверкнула настороженным взглядом, но подхватила гнома под локоток и весело прощебетала солдатам, что они с парнем проводят дедушку до его дома. Старшим и ушибленным, мол помогать надо, так мама учила! Сержант, у которого явно и без этой мелюзги хватало хлопот, отмахнулся кольчужной рукавицей — чешите отседова — и уже отвернулся.

Две пары цепких рук вмиг вынесли едва переставляющего ноги гнома в соседний проулок. Да так ловко, что Палёный не успел даже и удивиться. Но вскоре у него вновь холодом заурчало под ложечкой — непонятная остроухая парочка откровенно направлялась в центр города. И когда за плечами остался печально затихший парк и сонно белеющий в темноте мост, предчувствие шепнуло гному, что направление уж очень подозрительно ведёт как бы не к цитадели их сиятельства графа. Но вот пробиравшаяся в ночи троица замерла, затаилась где-то, настороженно прислушиваясь к слабо доносившимся звукам.

Из ночного тумана сверху высунулась лошадиная морда и с шумным сомнением принюхалась к девице.

— Сгинь, конявая! — весело огрызнулась та, и кобыла покорно шарахнулась, истаяла обратно в мутную тьму.

По сторонам не виделось ничего. Ну просто вообще ничего, прости-Луноликая. С одной стороны, такая погода вроде и на руку карманных и кошелёчных дел мастерам, а то и потрошителям домишек. Но с другой, при одном только взгляде на это мутно-серое в ночи непотребство Палёного так и прошибала дрожь. А уж тем более когда он сообразил, что никогда тут подобных погод не бывало — а стало быть, все оные безобразия есть ничто иное, как проделки этой остроухой и рыжей свиристёлки. Как бы не магичка мелкого пошиба...

— Кажется, оторвались, Мика? — заметила эльфа и тут же пребольно ущипнула гнома за нос. — Ну что, попался?

Палёный уже смутно догадывался, что прежняя жизнь его, похоже, закончилась напрочь и безвозвратно. Сгорела вместе с корчмой и её незадачливыми постояльцами. Но вот, что там предстояло впереди, оказывалось решительно непонятно. Ослабевшие ноги наконец не выдержали, и гном неожиданно для себя бухнулся на колени.

В его короткой и яростной исповеди, словно во вспышке, промелькнула вся жизнь удравшего из прадедовских выработок молодого и непоседливого гнома. Пять лет на королевском флоте, да потом ещё три шатания по всем кабакам и злачным местам, каждый раз опускаясь всё ниже и ниже. Про непонятное, но отчётливое чутьё к неприятностям. Палёный и сам удивился, что под конец само собою всплыло в голове уже почти позабытое и, казалось, напрочь похороненное настоящее имя.

— Я, когда-то Дугги из клана Железного Топора, прошу вырвать меня из этого проклятого круга...

Иные гномьи обычаи вряд ли были известны этим заявившимся из Зачарованного Леса земляным эльфам — но те поняли. Преисполнились задумчивости и даже серьёзности. Настороженно поблёскивали в туманной полутьме глаза парнишки, и смутными сполохами сдерживаемой Силы мерцал отчуждённый взор рыжей чародейки. И хотел бы гном оторвать взгляд от её волшебной палочки, на конце которой какой-то страшненький черепок вдумчиво испускал искры, но так и не смог.

— А отчего ты от своих ушёл? — вздохнул парнишка и цепкой пятернёй кое-как поднял с колен расчувствовавшегося гнома.

Дугги поморщился, помялся, завздыхал. Но всё же, отозвался. Да ведь, в глубине гномьих чертогов всё так же, как и поколение, и десять, и сто назад. Никаких перемен — мало того, их никто не хочет. Та самая духота, которая бывает не от затхлого воздуха, а от неизменности бытия. И те немногие, кого не устраивала подобная неизменность окружения и своя в нём унылая предопределённость, либо уходили из клана, либо совет старейшин сам изгонял за постепенно проявлявшуюся строптивость...

Прилежно окутывавший троицу и укрывавший её от людских глаз колдовской туман постепенно рассеялся. Растаял тихо и незаметно, как это с ним бывает. Уплыл как мимолётная грусть, оставив после себя лишь что-то чуть ноющее, словно тоска по далёкой и полузабытой родине, когда теснящиеся в голове воспоминания оказываются и сладкими, и щипающими сердце.

Где-то в стороне от ещё отсвечивающего розовым зарева что-то заскрежетало, грохнуло. Взметнулся многоголосый вопль, а сюда, к замершим на углу площади троим, стал быстро приближаться торопливый, какой-то взволнованно сбивчивый лязг копыт.

— Внимайте, почтенные жители города Кирина! — сипло и обречённо кричал несущийся от ворот запоздалый гонец. — Древний король Эред-Митрима, один из ужасов тьмы, вырвался из заточения!

Палёный... нет уж, фигушки — теперь просто Дугги, словно хороший пловец вынырнул из охватившей всё естество меланхолии. Ухватив за руки своих то ли избавителей, то ли хозяев, он бегом вытащил их на середину кое-как очищенной от снега площади. И тут, после беглого осмотра вокруг гном почувствовал, как его пропотелые волосы самым натуральным образом встали дыбом.

Над одной из девяти башен, служивших славной опорой и защитой городских стен, в ночное небо взвивалось призрачное, бесцветное пламя.

Глава пятая. Непокорённые

Зима словно спохватилась в канун своей середины. Опомнилась на денёк, всплакнула о прошлом сырыми метелями, когда лицо так и забрасывает тяжёлым, мокрым снегом. Проглянула гнилой, слякотной осенью — с её неизбывной грязью, туманами и распаявшимися к непогоде носами.