Петр Внук Петра

Речь отрока-монарха потребовала "для переваривания" некоторого времени. "Академики" растерялись — они не могли понять, как реагировать на такое выступление юного императора. Многие искренне полагали, что это есть происки конкурирующих школ. И почти никто не поверил, что удастся сделать требуемое, а данные Петром обещания будут утверждены. Наконец глава академии решился сказать:

— Премного благодарны мы вашим благомудрым наставлениям пресветлый государь. Удивительно, что в столь юном возрасте Российский император имеет собой натуру вполне зрелую и вельми разумную. До начала осени каждая кафедра и каждый профессор будет рад представить вам на суд проспекты по развитию их наук в богохранимом государстве Российском. Как ...

— Вот и ладно, — поторопился прервать этот водопад славословия. — Только вот те проспекты, что будут не русским языком писаны, я и титула их смотреть не желаю. А по осени, как и положено было великим дедом моим, надлежит вам взять на обучения по пяти учеников славянского роду и православной веры. Верую я, что: "Может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать!"

Последнее требование было встречено с наибольшим разочарованием. Лишь немногие из профессоров, такие как Эйлер своим видом выражали "осторожный энтузиазм". Тут Пётр поднапрягся и перешел на немецкий.

— Ты чем-то недоволен герр Гольдбах? Ужель не веришь в божественное озарение юного самодержца? Полагаешь, что с чужого голоса я говорю?

Математик не отвечал, но его молчание прекрасно подтверждало правоту вопросов Петра.

— Может ты, профессор, и сомнение в божественном происхождении царской власти высказываешь? Нет? Ну, тогда попробуй еще осмыслить сию сентенцию:

Каждое нечётное число, большее пяти, можно представить в виде суммы трёх простых чисел. А каждое чётное число, большее двух, можно представить в виде суммы двух простых чисел.

И сможешь ли ты доказать хоть одно из них?

Все встрепенулись — очень уж неожиданно и своевременно вспомнился Серому реферат, писанный им про жизнь Эйлера. Каждый из академиков имел какое-то отношение к математике, и все они поняли изящность предложенной леммы. Леонард даже начал что-то тихонько нашептывать, в уме прикидывая систему доказательств.

Подождав пока основной шум завершится император продолжил:

— Тогда прошу вас уважаемые ученые мужи назначить секретаря Академии на сведение всех докладов в части финансовой. Будет он служить под прямой рукой вице-канцлера барона Остермана Андрея Ивановича. Ах, Шумахер уже и есть таковая персона! Вот и хорошо. Этот гонщик и будет отвечать своим жалованием за выполнение.

Шумахер стоял ошарашенный. Он готовился к новой синекуре и уже мысленно "потирал руки", прикидывая сколько ему может принести такое развитие событий, как предательский холодок пробежал по спине — слова Петра об ответе жалованием не показались безобидной детской угрозой. Он посмотрел на Остермана, но вид вице-канцлера был невозмутим. Ни жестом, ни каким другим взглядом тот не дал понять сове отношение к произошедшему.

В короткое время дальнейшая конференция была введена в обычное для того века русло славословий мудрости молодого государя и пышных обещаний порадеть за его дело и приумножить славу Петербургской академии.

* * *

Потом все стали готовится к банкету. По причине хорошей погоды его организовали на свежем воздухе в сквере перед дворцом. Прошел он в несколько скованной атмосфере настороженного изучения отрока профессорами и мрачности императора от этого. Насилу дождавшись окончания трапезы, император поспешил распрощаться с учеными, холодно игнорируя их персональные просьбы. К счастью для академиков Остерман догадался оставить своего секретаря в помощь Шумахеру для сбора "челобитий" на высочайшее имя. Сам же Пётр решил прогуляться до расположившихся на излучине Невы якорных заводов.

* * *

В адмиралтейских литейных мастерских было шумно. Громко стучали большие молоты. Шумели горны. Под навесом у многозевной печи три мастера с подмастерьями варили якорь. Видно не все ладилось, потому что от них временами доносился такой отборный русский фольклор, что и сам попаданец пару фраз для себя решил запомнить.

Глядя на мучения мастеров с лапой, Серега припомнил конструкцию якоря, которую видел в каком-то морском музее. Тогда экскурсовод еще сказал, что она литая и это сильно производительность поднимает, а сам якорь удешевляет. Подозвал император главного мастера и попросил подать бумаги с карандашом. Как всегда первым подсуетился Остерман — достал письменные принадлежности.

В избушке заводоуправления, сев за хозяйский стол, набросал эскиз.

— Не, царь-государь, то дело нестатошное. От дедов таких якорей не делали! Не будет он держать!

"От каких это дедов? От поморских чтоль?" — но вслух сказать это Пётр не решился. Стал просто давить "авторитетом":

— А ты не спорь, Никодим, а сделай! Тебя не хрен с горы, а император всероссийский просит.

Мастер замялся, не смея далее противиться, но и не желая соглашаться.

— Так государь, для сего надобно отдельно домну скласти. Да и угля уж нет столько, чтобы чугуний плавить. С нас господин адмирал Сиверс якоря требует наперво. Коли не сделаю, то урок на спине моей доправят.

— Не доправят! Я тебе именной указ напишу, как сделать. — Он обернулся к догнавшему императора в мастерских Меншикову — Данилыч, что я не могу попросить ради потехи такую малость?

Тот немного помялся.

— Петр Алексеевич, труд не велик, но опосля как для флота урок сделают. Времена нынче не спокойные и забавы нуждам предпочитать не след.

— Так у них никогда после времени не будет. Давай не жмись. Чего на много план собью? — поймав недоумевающие взгляды, чертыхнулся и сказал на более понятном: — Мню не сильно от урока того убудет, что бы испробовать новоманерный якорь. Его ж спытайте на фрегате и линкоре в заливе и коли толк будет, а он будет, то и якорей таких нужным количеством вдвое быстрее сделаете.

После затянувшейся паузы под буравящим взглядом мальчишки, взрослые сдались:

— Что ж Ваше величество, коли ты настаиваешь, то испробуем якоря по-твоему лить, а не варить.

Серега задумался, ещё кое-что вспоминая. Молодцы таки эти "высшие" — не налажали с памятью и теперь, если Серому приспичивало хоть что вспомнить из уже виденного или ученного, то это непременно, хоть и не во всех подробностях, в памяти появлялось. Вот сейчас появились идеи, как усовершенствовать выработку металла.

— Слушай, Никодим, а кто тут главный по чугуну?

— То ясно, что Лука-мастер. Он лучший из плавщиков.

— Давай зови его. А ты, немец-перец — колбаса, — повернулся император к мастеру Блюму — будь добр записывай. Сейчас я горними силами пообщаюсь и тайное знание выдам.

Данилыч при этих словах уставился на будущего зятя во все глаза. Серый мастерски подыграл. Закатил глаза, с подвыванием застонал и начал раскачиваться. Стоял он так в псевдо-трансе ровно до того момента как пожаловал дородный Лука Лукич.

— Так слушайте меня один раз господа-холопы-заводские люди. Повторять я не люблю, если что не поймете сразу, то и не поймете никогда.

Первое — надобно домны качать теплым воздухом. Для того от колошника сделайте отвод в две башни кирпичные. Заслонкой поначалу через одну башню домный воздух гоните, затем — чрез другую, как первая нагреется. В оной же грейте уличный воздух, перед тем как в топку его гнать. Опосля меняйте башни и уже во второй грейте воздух для печи. Это вам уголь сбережет.

Через минуту охренения заводские решились подать голос:

— Так прогорят колошники, али вышибет их!

— Так головой подумай, и воды поверх налей! И менять её не забудь. Так у тебя ещё и горячая вода будет.

— А качать воздуха чем? Наши мехи уже не годны будут.

— Сделай цилиндрические от плотины — знаешь как?

— Как?

— В трубе поршень туда сюда ходить должен. С одной стороны когда сжимает воздух — открывается один клапан, а когда растягивает — то другой. Сам сообрази чай не маленький, и опыт у тебя куда побольше моего.

— Не статочное то дело государь. Нет тута плотины у нас доброй. Не Неву ж перекрывать. Уж по старинке оно сподручнее будет. А уголья крестьяне нажгут.

— Я те дам, по старинке! Сначала спробуй, а потом говори "нестатошное". Плотины нет — так лошадей впряги. Коли лежнем лежать так любое дело тебе "нестатошное"! Данилыч! — он обратился за административной поддержкой к светлейшему. Тот показал мастерам кулак, но говорить ничего не стал. Народ уже был битый, и начальственные замашки понимал влёт.

Мастера покряхтели и нехотя согласились. "Что ж, завод государев, сиречь государь и знает лучше чего ему делать надобно. Потешим государя, мож чего и выйдет".

— На одно колесо от мельницы две или четыре трубы ладь, да пускай их в половину хода одно к другому. Да фурмы две у домны сделай, чего одной дуть.

— Так ить, государь, две али три фурмы это только на Урале у Демидова можно сделать. Там у него и руда добрая и реки полные да горные, где плотины хорошо ладить. Это у нас точно невмочь.

Серега задумался. Возможно, мастер и прав! Его память ни о каких ограничения на мощность по фурмам не выдавала.

— Ну и хрен с тобой. Коли думаешь не хватит мощи, то не делай! Но попробуй хоть на одной домне.

— Это ежели только на петровском заводе у Онеги-озера.

Император требовательно посмотрел на Данилыча.

— Другое место под завод с ручьем и плотиной есть?

— Как не быть государь. У меня у реки Ижорки мельницы пильные с большим удобством стоят. Там можно и новую, новоманерную домницу поставить.

Меншиков привыкший к подобному стилю работы с "мин херцом" враз уловил, что от него требуется.

— Герр Блюм, как сделаешь здесь такие прилады к домнам, то пошли людей на ставить большую печь на Ижорский завод. Сам ведь представление мне давал, что туда литейные мастерские переносить надо.

Немец скептически покачал головой, но оспаривать повеление хозяина не стал. Коли не получится и не ему отвечать, так почему бы и не потешить царя-малолетку? Однако он всё-таки не выдержал и спросил с легкой иронией:

— Может великий гошударь и как много доброго железа или уклада сделать из чугуна скажет, да нас грешных поучит.

— Может и скажу, и поучу. Для железа печь поставь большую, где уголь от пода перегородкой отдели, а свод сделай полукругом. Ну и дутье такое же как на домне. Вот в той печи и вари железо. Всяко больше чем в ваших печурках получится. Я еще как уклад-сталь из чугуна легко и много сделать знаю, но тебе покуда не скажу. Ты, небось, как секрет прознаешь с ним в неметчину и сбежишь. А оно нам надо?

Немец обижено закурил трубку и отвернулся. А царь подмигнул Лукичу:

— Как получится чугун варить со всеми этими приблудами — приходи, научу уклад варить много и легко. Верь, мне ту тайну ангелы раскрыли.

Уходя, он на прощание дал последнее ЦУ:

Мастера же промолчали. Не стали молодому царю говорить, что много из его "горних" откровений уже не есть тайна и слухи об опытах английских мастеров с дутьем и новыми подовыми печами для железа в Санкт-Петербург через купцов да матросов как-то доходят. Но вот только о добром докончании сих опытов ни кто пока не сказывал.

* * *

На обратном пути светлейший князь не отрывал взгляда от отрока.

— Чего так смотришь, Данилыч? Чем не доволен? — буркнул император, заметив это.

— Да всем я доволен, батюшка Пётр Алексеевич. Счастлив я, что образумился ты и подобно деду к делам простым склонен стал. Одно как помолодел на тридцать лет я! Так и мы с Петром Великим часто приедем в Воронеж, а деду твоему до всего дело есть. Не дворян да иноземных мастеров, простой люд наперво поспрошает, сам до всего дойдет, да указы так и сыплет, как легче работу устроить.

Император не ответил. Отвернулся к окну и стал смотреть на проползающие мимо окна пейзажи.

По пути домой заставил Сергей светлейшего заглянуть в зимний дворец — посмотреть, как там все устроено. Сам дворец вид запущенного не производил. Конечно, немного есть затхлости по углам, но в целом помещения за день-два можно обустроить для пребывания. За парадной приемной отыскалась небольшая дверь с интересной табличкой: "Кому не приказано, или кто не позван, да не входит сюда не токмо посторонний, но ниже служитель дома сего, дабы хотя сие место хозяин покойное имел." Светлейший князь взглянул на табличку и посмурнел. Это не осталось незамеченным императором:

— Чего, Данилыч, хмуришься? Что тут за дверью.

— Да, баловство там, пустое. Токарня. Дед твой любил сам всякие кунштюки точить. Андрюшки Нартова сии махины будут. Продать бы их по дворам иностранным и всех делов.

— Странно, что ты, Данилыч, то хвалишь меня за интерес к простому труду и всяческим инвенциям, то ругаешь таковой. Мню, что это более от персонального отношения. Завод чугунный у тебя на Ижоре будет, а станки к хозяйству конкурента относятся. Ну-ка посмотрим, что тут у нас?

И Серый уже поспешил проникнуть за интересную дверь. За дверью этой стояло богатство: станки, большие и маленькие — общим количеством около десятка. Хоть все они были с ручным приводом, но украшены настолько искусно, что больше походили на шедевры музейной коллекции, чем на рабочие инструменты.

— Ух ты! И ты, княжья морда, от меня такое скрыть хотел?! — начал распаляться Пётр. — Где хозяин? Где Ондрюша Нартов! Как Деда не стало так загнобил его, а, светлейший?!

— Так, Ваше величество, сей мужик никакого разумения в обхождении галантном не имел, да матушку императрицу не уважал. Али ты не помнишь как и тебя не пускал сюда играть.

— Это помню и не в обиде. Нечего ребенку здесь баловаться. Только я уже не ребенок! Вот что, Данилыч, где он сейчас, мой токарь?

— В Москве на монетном дворе дело правит. Зело порушено там, вот и отправил его указом матушки-императрицы благой памяти Екатерины Алексеевны. А кому еще такое дело поручить можно?

— Так, Александр Данилыч, шли спешно курьера, ну гонца, в первопрестольную за Андреем. И что бы через неделю, две он был здесь! Нужен он мне срочно! Сделаешь?

— Петр Алексеевич... — начал было князь

— СДЕЛАЕШЬ! ВСЕ! Я СКАЗАЛ!

* * *

С прогулки император вернулся хмурый. Хмурым был и Данилыч. Он все никак не мог подобрать ключик к новому императору. Ранешний ребенок, что так весело известил его о присуждении Меншикову звания генералиссимуса, пропал как и не бывало. Вчерашнее наваждение, когда Алексашка ясно увидел в глазах ребенка страшного "минхерца Питера", тоже почти рассеялось. Однако же всё ещё помнилось и удерживало светлейшего князя от менторского тона с императором. И Данилыч решился зайти с другой стороны.

Перво-наперво вызвал к себе в покои жену Дарьюшку и её сестру Варвару. Их то он и огорошил решением: дабы пресечь глупые и умаляющие царское достоинство утренние скаканья Петра, занять соседнюю с императорской свободную комнату под спальню его невесты. Женщины недоуменно уставились на хозяина дома.