Экстренный полевой допрос подозрительных лиц. Далее — по стандартной процедуре. Попутно собирается взрывающееся и стреляющее железо, которое уже никогда не пригодится хозяевам.

Рутина. Но необходимая. Вернувшись домой люди должны жить, не опасаясь удара в спину.

Никто не занимается оценкой происходящего в категориях мирного времени. Мораль проста: политика и дипломатия хороши для партнеров, держащих себя в неких рамках.

Для нелюдей, потерявших берега, набор инструментов воздействия несколько иной. Тотальный террор, это такая штука, ...обоюдоострая.

Ополченцы — не политики. Простые люди, взявшие в руки оружие, чтобы вернуться домой. Соответственно, им нравились исключительно простые решения.

После первого же удачного дела, они при помощи мобилизованных рабочих депо разобрали ведущую к Солжа-Пале железную дорогу и обрушили насыпи. На большом протяжении было взорвано полотно основных шоссе, сделав их непроходимыми для грузового транспорта.

Повалили опоры электропередач и проводных линий связи. Сотовая связь устойчиво блокировалась мобильными армейскими комплексами РЭБ. У правоверных остались разве что проводные телефоны времен Второй Мировой и современные спутниковые терминалы. Что того, что другого было обидно мало.

Со складов отходящих частей оружия и боеприпасов воинам Пророка удалось получить до обидного мало. Ополчение успело раньше, а военные в ответ на претензии заявили, что не разбираются в сортах гражданских вооруженных формирований, так что вы, ребята, там как-нибудь уж сами бодайтесь, что чье.

Воистину велика была беда, постигшая воинов пророка: в их распоряжении остались разве что козьи тропы на Юге, по которым, сами понимаете, серьезных грузов не подашь. Можно было пробовать прорываться по полевым дорогам, но дело это ненадежное. Блокпостов, методы борьбы с которыми отработаны еще в раннем Средневековье, просто не было.

Зато на обочинах дорог стояли предупреждающие плакаты о действии заградотрядов. Отчаянные прорывы автоколонн с блокированной территории беспощадно пресекались огнем на поражение.

Попытки просочиться с гражданскими также не имели успеха. Организованные по древним смершевским методичкам, фильтрационные пункты надежно выявляли гордых джигитов, привычных к тяжести оружия, после чего путь у них был один — до ближайшего овражка. Согласно старинному, но никем не отмененному приказу Верховного .

Ошибиться было затруднительно — больно характерные отметины на теле остаются у тех, кто долго носит оружие и пользуется им. Для того, чтобы боевика не опознали сразу, необходимо, как минимум, пару недель отмокать в радоновых ваннах. А такие возможности имеет далеко не каждый.

Есть еще одна мелочь: можно свести характерные мозоли, залечить потертости, но в короткий срок убрать характерную моторику практически невозможно. Тем более, непроизвольные реакции.

Началась методичная, тошнотворно-медленная, всего по 10-12 километров в день, но неотвратимая, как движение древнего парового катка, зачистка территории.

Столичные политтехнологи пребывали в полном замешательстве. Совместно с работодателями и Генпрокуратурой. Все, что делалось ополчением, полностью соответствовало законам, которые отменить было нереально.

Посланные из столицы следственные группы либо таинственно, бесследно пропадали, либо начинали делать вещи, прямо противоречащие негласно полученным инструкциям. К примеру, тщательно протоколировать зверства, совершенные фундаменталистами. Родилась известная ныне всем "Белая книга".

То, что невозможно запретить, следует возглавить. Центральная власть объявила о начале операции по наведению в автономии конституционного порядка и спустила с цепи правозащитников.

Самозваный президент, получивший в свой адрес традиционную для Востока посылку, осознал: счет пошел на дни.

Сделать такой вывод бывшему боевому офицеру было несложно. При глубине планируемой операции в 170 километров и скорости продвижения 10 км в день, на удушение автономии уйдет 17 дней. Если отбросить пятидесятикилометровую полосу гор на южной границе, куда никто не будет лезть, то и того меньше. Но если учитывать необходимость отводить часть бойцов на отдых, то до месяца. Не более.

— Городских боев не будет. Очаги сопротивления обойдут, блокируют и методично зачистят, — прикидывал он перспективы ближайшего будущего.

И тогда он решил:

— Неверным следует объявить джихад.

Глава 17

Погоны капитана и орден Красной Звезды Вояр получал в строевом отделе. Без всякой торжественности. Командир соединения то ли был очень занят, то ли не знал, что сказать.

— Вот. Прими, — буднично-спокойным тоном произнес подполковник Шеховцев, протягивая коробку с орденом, погоны и выписки из приказов.

— Служу России! — произнес Виктор положенные по Уставу слова.

— Доволен? — уже неофициально спросил подполковник.

— Конечно, — искренне ответил Вояр. — Еще Драгомиров как-то сказал, что честолюбие, оно как х@й: иметь надо обязательно, но демонстрировать не стоит. Однако, Вы же прямо спросили...

— Это правильно, — хмыкнул Шеховцев. — Демонстрировать не надо. Не те обстоятельства и не те игрушки, чтобы радоваться погонам, которые носят ротные. Сколько у тебя сейчас в строю?

— В строю, боеготовых — три тысячи сто двадцать семь человек.

— А в учебке твоей хитрой?

— Еще без малого восемь тысяч. Точно не скажу, цифра меняется , идут люди.

— Я слышал, не только наши.

— Да. Добровольцы не то, что из других областей едут — есть люди, из Югославии, Франции, Штатов, Англии. Утром приехала большая группа немцев. Говорят, дома с тряпкоголовыми уродами власть разобраться не дает, так хоть здесь душеньку отведем. Спасибо товарищу генерал-майору, если бы не его кадры из запаса — зашился бы!

— Эту заботу ты лучше цени молча.

— Понял.

Шеховцев, собираясь с мыслями, замолчал. Наморщил лоб, тяжело вздохнул и наконец, слегка запнувшись, сказал:

— Главный подарок — другой. Капитан Вояр уволен в запас. Три дня назад. По состоянию здоровья. Ты ж контуженный, Витя. Понял?

В общем, благодари всех богов, которые тебе известны. И командира. А еще — полковника Мазницу в главке. Если бы не он... Но в училище мы на соседних койках... В общем, действуй, как считаешь нужным.

— Вот за это — спасибо! — отозвался Виктор. — Значит, могу быть абсолютно свободен?

— Сдашь взвод, и свободен, — всем своим видом показывая, что разговор окончен, сухо произнес Шеховцев. — Иди, что ли. И на всякий случай оставь себе пропуск.

— Есть!

— Спасибо, товарищ генерал, — думал Вояр, сбегая по ступеням штаба. — Можно сказать, с крючка сняли. Или Вам просто неохота за меня отвечать, ежели что не так?

Те, кто в те дни интересовался происходящим в предгорьях, почти безуспешно пытались разобраться в потоке противоречивой информации. Власть еще не определилась, точнее, не получила свежих инструкций, но на всякий случай действительно значимую информацию если и не замалчивали, то топили в потоке ничего не значащих фактов.

Однако, сколь-нибудь внятной информационной политики пока не было. Зато было одно обстоятельство, которое никак не могли учесть младореформаторы, подготовленные по заграничным лекалам: наш народ умеет читать между строк и пока что больше верит не телевизору или газете, а рассказу, переданному из уст в уста. Смутные времена приучили людей, что рассказаннная случайным собеседником сплетня слишком часто оказывается надежнее любых официальных сообщений.

Вы, конечно же читали "Тюремные тетради", написанные Антонио Себастьяно Франческо Грамши . Уклончиво-лукавую, мудрую и страшную книгу о том, как захватить и удержать власть.

Что, у нас издавалась только первая часть? Причем, мизерным тиражом? Жалость-то какая! А ведь именно там, в этой книге, и описаны технологии, опираясь на которые бодрые ребята из Идеологического отдела заставили людей разрушать страну своими руками.

Сила и согласие, вслед за Макиавелли повторил Грамши — вот две опоры любого государства. Согласие — значительно важнее. Если хотя бы пассивного согласия управляемых нет, сила не поможет. Ее попросту не будет. Источник власти — людская воля. Только она, и ничего кроме нее.

Потому, главная задача власти — добиться согласия управляемых. Как угодно, любыми способами. Главное, чтобы люди хотя бы не возражали.

Но вот ведь незадача, незадолго до описываемых событий власть решала как раз обратную задачу — задачу смены формы правления. И надо отдать ей должное, решило успешно.

После таких деяний культурное ядро почти беззащитно. Прежние установки были грубо заменены новыми идеологическими конструкциями. Слабыми, еще толком не устоявшимися. Коллективная воля — полуразрушена.

Тем и страшен переходный период, что новым властям во многом приходится опираться на старые идеологичесмкие конструкции. В такое время возможно всякое.

"Молекулярная агрессия в культурное ядро общества", как установил сеньор Антонио, это не изречение некой истины, неизвестной доселе. Это всего лишь вал книг, журнальных статей, телепередач, в которых нужные власти установки повторены бесконечное количество раз. Это — то самое длительное усилие аппарата управления, из которого рождается коллективная воля народа.

"Пассивная революция" была спроектирована в соответствии с разработками Грамши. Советник одного дирижера-любителя писал откровенно: "Трансформация российского рынка в рынок современного капитализма требует новой общественной организации и радикальных изменений в ядре нашей культуры".

Не учли только одной мелочи. Люди советской страны за последнее столетие пережили столько негуманных экспериментов властей, что говорили сами о себе: 'Нас и дустом пробовали. Но живем'. В их подсознание с молоком матери впитался безусловный императив: власть всегда врет. Не потому ли наш человек, плоть от плоти многократно обманутых родителей, внимательно прислушивается к слухам и более всего доверяет информации, почерпнутой из личного общения?

Слухи о невероятных событиях в предгорьях, от которых официальные новостные агентства презрительно отмахивались, ширились, находили подтверждения и потому заставляли обывателя серьезно задуматься.

Разговор двух подружек, случайно встретившихся в парке.

— Колю помнишь?

— Помню. Как он там?

— Письмо прислал. В ополчении он. Пишет, люди решили вернуться домой. И, чтобы получилось наверняка, взяли в руки оружие.

— Что еще пишет?

— Пишет, что люди жестко настроены на справедливость и понимают ее правильно.

— Подожди, уляжется все, станет спокойнее, и пообрежут крылышки нашим героям.

— Теперь вряд ли. Николай писал, что дурных боле не будет. Оружие никто не сдаст.

— Поодиночке выдернут. Как после Отечественной самых прытких да убежденных дергали.

— Об этом тоже подумали. Некому дергать будет. Прежние дергальщики убежали, аж пыль за спиной . Новых туда не пустят.

— Так силой задавят. Войска введут.

— А ты подумала, из кого те войска состоят? Какие у тех солдатиков дома проблемы?

— Наймут.

— Вряд ли. Это тебе не в столице из танков пострелять. Там, говорят, доллары пачками танкистам лично министр раздавал. И то, не все соглашались. Да и сколько их было? Так, смех один. И вот что еще: заявление об отказе от гражданства СССР не писал никто. Вспомнить об этом никогда не поздно.

Ополчение обсуждало несколько другие вопросы.

Командир прав! — горячился худенький парень в еще не обмятом хб. — Это не враги, это всего лишь противник. По большому счету, мы с ними — две стороны одного явления. Из них сделали палачей, нас вырастили как жертв.

А потом их на нас тупо натравили. Простейшая манипуляция на религиозном архетипе и вульгарной экономике. Ты же знаешь, столичный житель тратил на потребление в 17 раз больше, чем житель автономии.

— И что? Я тратил меньше вместе с ними, но резать никого не пошел!

— Так власть что сделала: дала родоплеменной верхушке слегка побезобразничать, предоставила в вожаки целого генерала. Абреки на Бентли кататься начали... А потом раз, и демонстративно отрешила главаря от власти и пообещала предметно разобраться с грехами каждого. Тряпкоголовым нечего терять, понимаешь? Да и саудиты с денежками подсуетились. Проповедники, инструкторы, оружие для затравки. Не могло не полыхнуть.

Дальше по-разному быть могло. Но вместо того, чтобы окончательно стать грязью, мы проснулись и будто наваждение какое с себя стряхнули.

— Еще скажи, что ты им благодарен, — тяжело вздохнув, саркастически ответил ему собеседник, дядька уже в годах и явно с опытом. Во всяком случае, форма на нем сидела с тем особым шиком, который отличает сверхсрочников от иных-прочих.

— Знаешь, больно такое говорить, но действительно благодарен. Кровавый, конечно урок вышел, жуткий, но по-другому, видать и не бывает. По-другому увидеть истинного врага — трусливого барана и пи@араса, что жил у любого из наших в голове, было не суждено.

— И у тебя, значит, тоже?

— И у меня. Будь мы мужчинами, ни войсковой операции, ни ополчение собирать — ничего бы не нужно было!

Ты помнишь, сколько тут всего людей до перестройки жило?

— Миллиона полтора. Может, чуть меньше.

-Ну, если и меньше, то на чуть. Русских тут было — две трети. В городах — три четверти. Вот и вышло, что на своей земле мы позорно проиграли противнику, уступающему в численности в три-четыре раза.

Если нас, как последних скотов, нагнула всякая нечисть, значит, мы были просто дерьмом. Сам понимаешь, чтобы быть тверже дерьма, достаточно быть хотя бы глиной.

В тех местах, откуда мы бежали, спасать уже практически некого. Значит, понять надо, как такое вышло. Чтобы больше, значит, ни у кого и никогда не получилось.

Я думаю, что ненависть — не помощник. Она просто туманит голову и заставляет совершать странные поступки. Значительно важнее понимание, что наши враги сами по себе, в сущности, и не виноваты. Они лишь делали с нами то, что мы позволяли им делать.

— Выходит, ты такой умный, что все понял и разложил по полочкам.

— Не все. Но уверен, что командир точно знает, как, что, почему и зачем.

Всего лишь час назад собеседники стояли в строю. Рядом стояли такие же, как они, бывшие изгои, бывший электорат, бывшее податное сословие. Их души захлестывала, как волна, радость от обретенной силы, гордость за то, что спины распрямились, и рядом — товарищи, которым можно доверить жизнь. Час назад они узнали главное — они лишь часть, малая часть тех, кто по всей стране решит сам позаботиться о своем будущем.