Высокие ставки (продоллжение Цены правосудия)

Бьяно не мог даже моргнуть, но он все слышал и чувствовал. Их обыскивали, изымая оружие, деньги, ценности, амулеты... даже плащи, шляпы, ремни и перевязи поснимали. Потом идальго снова уловил аромат дорогого табака, смешанный с запахом Виктора Робийяра и еще кого-то. Полукровки, мага.

— Что-то вы припозднились, мои ребята могли увлечься и порубить их в капусту.

— Меня задержали важные дела, — о боги, да это ж Олсен! Его мерзкий голос Фабиан ни с чем бы не спутал. — А вы могли воспользоваться амулетом.

— Палить заклятиями в эту кучу-малу? Увольте. Вы прихватили браслет?

— Да. Где этот полукровка?

Робийяр небрежно пихнул Бьяно сапогом.

— Я же говорил, что они придут, а вы мне не верили.

Попались, как же глупо попались... Олсен застегнул на запястье юноши браслет в виде тонкого кольца. Если б кабальеро мог — он бы взвыл в голос. Боги, как Рамон это вытерпел?! Ощущение было такое, словно Фабиану отрубили руку. В голове зашумело, затылок разнылся. У полукровки появилось ощущение, что его с ног до головы опутали паутиной, не дающей думать, двигаться, даже дышать стало трудно.

Герцогского воспитанника скрутили и взвалили кому-то на плечи. Он кое-как сообразил, что с остальными поступили так же, что их куда-то несут... Правильно, не будет же Олсен открывать портал прямо здесь, чтобы его засекли городские маги. Боги, голова-а...

Полу-оборотень пришел в себя, когда его бросили в крытую повозку. Друзья валялись рядом, макушка Фабиана упиралась в живот Руи, колени — в спину Даниэля. Окон не было, только продольные щели в досках сверху. И запах, перебивающий запахи рокуэльцев... какой отвратный запах, как в покойницкой... Ох, черт! К дрожи и испарине прибавилась тошнота. Это ж труповозка, они ездили по Медоне, собирая жертв бурной столичной жизни. Такую повозку никто не остановит, никто не станет обыскивать, никто не удивится, что она выезжает из города — тела хоронили на погостах далеко за городской стеной.

Повозка тронулась с места, в висках зазвенело и застучало, и Фабиан сполз в полузабытье.

Виктор спустился по ступенькам, подошел к решетке и выпустил из трубки клуб дыма.

— Какое жалкое зрелище, — сказал комендант, обозрев сидящих в клетке идальго. — И это — спесивое рокуэльское дворянство?

Кабальеро гордо молчали. Они провели в клетке неделю. В подвале не было окон, и пленники не видели ни неба, ни солнца, никакого света, кроме отблесков лампы под потолком. Восемь дней к ним никто не заходил, даже еда и вода появлялась волшебным образом. И заявившиеся пятнадцать человек охраны во главе с Робийяром настораживали. Кабальеро понимали, что рано или поздно к ним хоть кто-нибудь да зайдет, по крайней мере, чтобы объяснить пленникам, чего от них ждут: отречения Миро, признаний Фабиана, дружного ухода в монастырь? Но командор явно не собирался ничего объяснять. Полукровка напряженно следил за ним, отлично зная, что от Виктора можно ожидать всего, но следующая фраза аргассца подтвердила наихудшие опасения идальго:

— И это — потомки отважных хадизар и благородных грандов? Ах да, среди вас еще есть отродье шлюхи, польстившейся на оборотня. Вот им мы сейчас и займемся.

Миро закрыл друга плечом.

— Сударь, следите за языком, мы — дворяне...

— Вы — да, — со смешком отозвался комендант, — а я, хвала богам, уже нет. Ну, дон Эрбо, вы и дальше будете прятаться? Или вы любите, чтобы вас принуждали?

Фабиан обошел Рамиро и направился к решетчатой двери. Тюремщик зазвенел ключами, двое стражников взяли полукровку за локти, и дверь захлопнулась. Командор оглядел мага с головы до ног, удовлетворенно пыхнул трубкой и двинулся к выходу. Бьяно оглянулся. Друзья провожали его мрачными взглядами: никто из них не был уверен, что они еще увидят друг друга. Но прятаться за их спинами, даже чтобы защитить Рамона полу-оборотень не собирался. Феоне не раз говорила ему, что его способность сопротивляться давлению уникальна, вот и посмотрим кто кого.

Под помещение для допроса была приспособлена маленькая комната, большую часть которой занимали стол и камин. На столе герцогский воспитанник увидел несколько магических приборов и выругался про себя. Олсен подготовил их для телепатического допроса, и нетрудно догадаться, что, а точнее, кто будет интересовать эту гнусь больше всего. Фабиана усадили на стул, и бывший эмиссар попытался изобразить любезную улыбку. Вышло столь отвратно, что юноша зашипел, жалея, что из-за браслета не может даже толком выпустить когти.

— Совсем одичал без приличного общества, — поцокал языком Робийяр и устроился у камина, выбивая в него трубку. Стражник застегнул вокруг пояса идальго ремень и вышел вон. Фабиан насмешливо уставился в лицо Олсена и хищно улыбнулся.

— Вы так меня боитесь?

— А вдруг вы вздумаете буйствовать? — ответил Робийяр. — Я бы советовал еще и ноги...

— Приступим, — перебил сообщника Олсен и придвинул к Фабиану мутный шар на подставке. К ней тонкой цепочкой крепился браслет, который эмиссар застегнул на свободном запястье идальго. — Успокойтесь, расслабьтесь, вы ничего не почувствуете, если не будете сопротивляться.

"Буду", — мрачно подумал Бьяно. Ради Рамона стоит постараться. Вопрос только в том — как? Как можно обмануть волшебные инструменты, сделанные специально для того, чтобы допрашиваемый не мог соврать? Хм, Элеоноре ж как-то удалось, а она даже не полукровка. Чародей уселся напротив юноши.

— Итак, вспомните свой дом, Ромоллу. Вам было хорошо там?

— Гораздо лучше, чем здесь, — буркнул Фабиан и прикусил язык: едва мелькнувший в его памяти образ белого дома с зеленой крышей среди апельсиновой рощи медленно нарисовался в шаре и застыл внутри.

— Работает, — присвистнул Виктор.

— Конечно, работает, — самодовольно хмыкнул Олсен.

"Боги, Рамон!" — полукровку прошиб холодный пот, а дом растворился в белесых клубах тумана внутри шара и сменился статной фигурой герцога в окружении... о, тысяча чертей! Робийяр с интересом подался вперед.

— Что это? Такое переливающееся вокруг него?

— Гамма чувств, — пояснил Олсен, пригляделся и многоопытно пояснил: — Очень пылких и, судя по колеру, — любовных.

— А! Ну это лично мне неудивительно, — хмыкнул комендант, а кабальеро покраснел до ушей. Чувствовать — это одно, а вот узреть воочию... Так что же, шар будет показывать каждое, самое мимолетное воспоминание?! Ох, как же все погано... Любая мысль о Рамоне, любое воспоминание... Дьявольщина!! Просто изображение герцога сменилось другой картинкой: томоэ и Фабиан в фехтовальном зале. Нет, нельзя! Нельзя о нем думать, даже мельком!

— Так вот, о герцоге, — воодушевился Олсен. — Вы, несомненно, желаете ему всяческого благополучия и проц... э?!

Фабиан зажмурился: в памяти всплыла и немедленно отразилась в шаре сцена на хадизарском ковре. Нельзя, нельзя, где твои хваленые способности к сопротивлению?!

— Какая интересная поза, — прокомментировал Виктор, а полукровка сжал пальцами виски. Если шар реагирует на малейшую ассоциацию, то не пройдет и получаса, как эти двое узнают все! А Рамон... нет, нельзя! Только не сны! Не думать!

Олсен посопел.

— Дон Эрбо, давайте же немного поговорим о вашем опекуне.

Нужно было немедленно что-то делать, и первое пришедшее в голову решение было единственной соломинкой, в которую Фабиан и вцепился изо всех сил: он так сосредоточился на воспоминаниях о хадизарском ковре, что даже не услышал следующего вопроса. Что там показывал шар — юноша не видел, усиленно припоминая детали и подробности, но от феониного бюста его отвлекла резкая жгучая боль в руке. Фабиан вскрикнул и уставился на ожог от уголька на тыльной стороне ладони.

— Больше так не делайте! — возмутился Олсен.

— Но надо же как-то оторвать отрока от непристойных мечтаний?

— Мне нужно, чтобы он думал о Рамоне, а не о боли, — резонно возразил маг. — Вернемся к томоэ. Как вы с ним познакомились?

"А какая у нее фигура!" — Бьяно отчаянно зажмурился.

— О боги, может, ему шлюху привести? Свихнется ведь от необоримых желаний, — задумчиво предложил Виктор.

— Сейчас?

— А можно кликнуть моих молодцов, разложить и выпороть. Или пальцы переломать. Что вы предпочтете, дон Эрбо?

— Да уймитесь же! — поморщился Олсен. — Это все не то. Он должен думать о Рамоне, а не о ваших...

— Он так и будет нас кругами водить. До вас не доходит? Вьюнош ловко притворяется.

Волшебник задумался, барабаня пальцами по столу. Потом взял красный каплевидный камешек на шнурке и повесил на шею Фабиану.

— Повторяю вопрос: когда вы познакомились с герцогом?

При первой же попытке юноши вернуться к ковровым воспоминаниям, камень вспыхнул, лоб идальго обожгло изнутри, и в шаре напротив вспыхнула картинка. О нет, только этого не хватало!

— Так это ваш предыдущий хозяин? — хмыкнул Виктор. — Рожа, однако. Герцог всяко симпатичнее и в постели поприятнее.

Фабиан зарычал, вскочил и вместе со стулом бросился на Робийяра. В шаре зарябило от бурных эмоций, а потом он грохнулся на пол вместе с подставкой; Олсен возмущенно завопил, кинувшись спасать чувствительный прибор, а сцепившиеся стул, шевалье и кабальеро закатились под стол. Из-под него донеслись звуки нескольких ударов, стол два раза подпрыгнул, когда кого-то приложили об его ножку, затем на свет Божий вылез Виктор с багровым синяком под глазом, выволок за шкирку полу-оборотня, пнул два раза и стул на место. Чародей причитал над шаром.

— Не дышит? — осведомился командор, прикладывая бутыль к травме.

— Нет! Это же тонкая, волшебная вещь! Нежный, сложно устроенный инструмент! Вы посмотрите на эту трещину! А тут откололось! Отстегивайте этого паразита! Я вычту из вашего жалования стоимость починки!

Робийяр отмахнулся и отстегнул браслет с цепочкой. Фабиан злорадно ухмыльнулся. Маг между тем наколдовал кружку и выплеснул в нее содержимое синего пузырька.

— Пусть выпьет. Это сыворотка правды.

— Так мне ему еще и клыки разжимать? Увольте. Куснет, занесет заразу... Вон, на нем какая-то штука висит.

— Ну ладно, — Олсен поджал губы. На столе еще оставался массивный перстень, и маг надел его на палец, а потом положил ладонь на руки Фабиана. Юношу передернуло: снова это прикосновение, ощущение чужого присутствия в сознании, как с Марсе, только еще гаже. А Олсен уже потянул жадные лапы к памяти полукровки.

"Не дам!" — на лбу Фабиана выступил пот, паренек сопротивлялся изо всех сил. Красная капля на шее вспыхнула, кабальеро замычал от боли, почти потерял контроль, и чародей тут же запустил руки в его воспоминания. Фабиана едва не вывернуло наизнанку.

"Не дам, не дам", — он отпихнул мага и снова застонал. Перед глазами поплыл туман. Олсен возрадовался, видя слабость жертвы. Голова идальго склонилась к столешнице.

"Ну давай же, припоминай, думай о своем герцоге! Не то хуже будет!"

Фабиан сжался, виски просто раздирало от боли.

"Да на, подавись!" — собрав остаток сил, подросток швырнул мага в воспоминания о клеймении. Олсен хрипло зашипел, отдернул руку, и кабальеро без чувств упал на стол.

Рамона разбудило деликатное постукивание в дверь. Герцог аккуратно высвободился из нежных объятий служанки и накинул халат. Лакей шепотом сообщил, что его сиятельство желает видеть Верховная волшебница, причем так настаивает, что уже превратила камердинера в жабу. Томоэ хмыкнул и направился в кабинет. Камердинер квакал на софе, возмущенно раздувая горло.

— Феоне, будь добра...

— Отстань, — отмахнулась чародейка, — не до него сейчас.

— Тогда по какому поводу ты вытащила меня из теплых женских объятий в полшестого утра?

— Так ты с ней все-таки спишь? — удивилась Феоне. — А кто говорил, что намерен с ней развестись, как только посадит на трон какого-нибудь Ибаньеса?

— Я же не говорил, что эти объятия — супружеские. Хотя Анжела так настаивает, что от нее трудно бывает скрыться, — откровенно говоря, в последнее время избегать юную герцогиню стало почти невозможно, она то и дело оказывалась перед носом эмпата, проникая сквозь стены, как вода. Рамон по возможности мягко уворачивался от бурных проявлений супружеской любви, но оберегать девственность собственной жены становилось все труднее.

— Думаешь, ей будет легче с репутацией перезрелой девственницы, на которую муж и то не польстился? — спросила волшебница, уже не раз предлагавшая попросту усыпить активную девицу.

— Зато не возникнет сложностей при расторжении брака.

— Все мужчины — эгоисты, — хмыкнула Феоне. — Ладно, ты — муж, тебе виднее. Ты знаешь, что Месмер исчез?

— Да ну? — лениво удивился Рамон, подавляя зевок. — И куда ж его унесло?

— Куда-то в Аргас, точнее сказать не могу.

— Свершилось, — подытожил томоэ. — Ты уверена?

— Его коды и заклятия на замках не из легких, но стараться стоило, — мурлыкнула Феоне, запуская пальчики под халат эмпата.

— Кхм, — сухо ответил герцог.

— Ой, ну вот только не надо про супружескую верность!

— Неужели ты превратила этого несчастного в жабу только из-за неутоленной страсти? — укорил Рамон, убирая руку чародейки. — Так ты покопалась в кабинете Месмера?

— Женщины догадливы, — протянула магичка. — Когда-нибудь она поймет, что была для тебя просто домашним зверьком, а она — Робийяр, так что мало тебе не покажется. Хотя я уже решила грешным делом, что ты в нее влюбился.

— Я? Феа, я эмпат и не могу влюбиться, — нахально соврал Рамон, а в груди тут же екнуло: посмотрела бы она на его лицо, когда он писал письмо для Бьяно; эмпат сам себя в зеркале не узнал. А ответа до сих пор нет... Неужели не простил? — Так что там про кабинет?

— Порталом пользовались вчера. След ведет на север Аргаса, но определить конечный пункт нельзя. Мощные защитные и маскирующие заклятия. Могу предположить, что речь идет об одном из замков Ординарии.

— Тайные тюрьмы?

— Возможно, — пожала плечами Феоне. — Я проследила, чтобы порталом больше никто не пользовался.

— Спасибо, — Рамон поднялся и вдруг настороженно замер. В тот же миг в дверь застучали, вежливо, но несколько лихорадочно, и слуга сонно оповестил герцога о том, что его срочно желает видеть дон Мигель. Томоэ и чародейка удивленно переглянулись.

— Это что-то новенькое, — протянула чародейка. — Первый раз слышу, чтобы премьеры вызывали к себе монархов.

— Тем более, надо пойти. Не думаю, что дон Мигель допустит столь грубое нарушение этикета без очень веской причины.

— Куда ты собрался? Хоть штаны надень, — фыркнула Феоне. Рамон щелкнул пальцами, доставив из гардеробной ворох одежды. Пока он облачался, волшебница пожирала его голодным взглядом, но женатый мужчина не поддался на провокацию. Хотя чувства любовницы буквально захлестывали. Страсть, чтоб ей... И ведь обо всем догадывается, но умрет, а не признает очевидное! Хвала всем богам, ей хотя бы больше не приходит в голову изничтожить соперника.

По дороге к кабинету Рамону несколько раз пришлось отрываться от раздумий, чтобы поцеловать жаждущую ласки волшебницу, а раздумья были невеселыми. Заключив брак с девицей Робийяр, он рассчитывал убить двух зайцев: посеять сомнения в том, что он полукровка и хотя бы немного заглушить дикую тоску по Фабиану, заменить его хоть кем-то, заставить себя поверить в то, что может испытывать чувства и к другим людям тоже.