Генетический шторм

— Аразат!! — отчаянно заорал Гарник и бросился на меня. С битой.

Бита только в кино вещь простая и суперубойная. Это не меч и не лом, но инерция адская, "обманку" не покажешь, уж если бить, то как Голливуд учит, с присядом и проворотом, устойчиво. И кто у вас так умеет, скажите? Если бейсбол до сих пор есть тайна за семью печатями.

Так что от первого яростного удара этой оглоблей ты всегда увернёшься, если умный, и уже принял решение драться, а не подпрыгиваешь на цырлах с вытянутыми вперёд руками, наивно старясь успокоить нападающего. Я увернулся легко и тут же зарядил вдогон ура-маваши. Никто не знает, сколько весит нижняя конечность Гарика, не взвешивали, но таким ударом я могу берёзку сломать. Здесь же немного не достал, да и не вложился — уж больно резко легкий пацан подался за снарядом. Но этого вполне хватило, что бы он с разгона влепился в парапет набережной. Ох, и больно же, наверное.

Оставался третий.

Контролируя его боковым зрением, я успел оценить и динамику выздоровления падших: плохая у них динамика, первенец всё ещё гнулся на земле от боли. И тут же из-за спины перебросил по ремню кинжал левой, а правой подхватил, выхватил, сразу занося его для рубящего удара.

— Стой, русский! Стой...

Они родственники, по глазам понял.

Сработало! Сердце бешено колотилось.

Старший замер: смотрел на меня круглыми глазами, модная телескопическая дубинка висела у ноги. Нет, не на меня он смотрел — на каму.

Удивитесь, но самое главное свойство любого холодного оружия в наше время — это сила психологического воздействия.

Фактор и раньше рулил, но теперь, в обществе мягких, пухлых и отвыкших от натуралистики кровавых зрелищ людей, он победно парит над полем боя. Вид клинка должен парализовать волю ещё до первого удара. Оцените свой деловой или тумбочный ножичек именно с этой точки зрения, и вы поймёте, почему в выборе фигурировал именно "выкидной", да с правильным клацем, зачем мастером выпилены "шоковые зубья" да "кровостоки", когда нужны бабочки-балисонги с их пугающим танцем раскрытия... Вся эта сценика призвана разбудить мгновенную страшную фантазию, заставляя противника ясно представить последствия удара и ужаснуться.

Есть такой мастер-дизайнер, Джил Хиббен. Ножики страшные придумывает да ваяет, в том числе для кинематографа, от боевиков до фэнтэзи. Именно его живопыры представлены в фильме "Неудержимые", в "Рэмбах" и много ещё где. Бестолковые по сути, но смотреть на них страшновато. Все его ножи, особенно фэнтэзи-модели, безжалостно передранные тысячами художников, этим свойством обладают. Даже эстетически выверенный знаменитый Double Shadow Dagger, который многие считают самым красивым ножом на планете, явственно дышит художественной смертью. Два узких блестящих клинка в виде двузубой вилки с небольшой перемычкой для жесткости...

У кавказского кинжала нужный облик сложился исторически, без всяких там "хиббенов", он страшен наследственно.

— Подожди, они тебе наврали!

Я не смог сразу спрятать кинжал, одной рукой попадать в ножны не умею. А в вытянутой левой держал "тошку", направив пистолет в лоб старшему.

— Зря наврали, — заметил я, облизнув губы. — Плохо щенков учишь, аксакал.

И убрал, наконец, каму в ножны, кончен бой. Двое бойцов сидели на земле рядом, подстанывая под тяжёлым взглядом Ноя.

— Уважаемый, — с трудом заставил себя вымолвить тот, — не убивай их!

— Да? — деланно удивился я. — Медали им дать? Стой, не шевелись!

— Прошу... Ты под кем, уважаемый?

— Не с этого нужно начинать, — я невесело усмехнулся в ответ. — А поздороваться, представиться, глядишь, и без зелёнки обошлось бы. Да под кем надо, под тем и стою, не твоя масть. Я Гарик Енисейский, так и зовите. Смотритель первого Заречного участка, при ксиве и полномочиях.

Ной поднял голову к серому небу и шумно вздохнул, словно вспоминая, как и насчёт чего он инструктировал перед выходом своих горячих барбосов.

— Так себе полномочия, сразу скажу, — мне к месту вспомнились слова спасателя Ульянова. — Неопределённые... Поэтому я их сам себе добираю до необходимого уровня. И ещё возьму трижды.

Вытащив документ, я попытался одной рукой лихо развернуть красные пухлые корочки, но получилось очень плохо, нет опыта. Потренироваться, что ли. Это не западло будет? Или нормально? Умней, Гарик, умней!

— Лады, теперь забирай своих, и валите, — внимательно оглядев пострадавших, заключил я. — Телескоп и ножи сложить здесь. На мой мост больше ни ногой. Хоть на ступеньку подниметесь... Лучше сразу сами в Мзымту прыгайте.

Придерживая друг друга, троица пошла к лестнице, ведущей на мост.

— Биты свои заберите! Мне гопотное не надо.

Они остановились, вернее, это старший остановил всех. Ной обернулся, ещё раз посмотрел на небо и спросил:

— К себе нас возьмёшь, уважаемый? Если семьями, со стариками и детьми придём? Встанем честно, без обмана. С ума мы все сошли.

— Твои дети? — указал я на побитых.

— Мои, сыновья, нас немного осталось, — зло сплюнул он. — Этих научу.

— Что, совсем там плохо? — глянув в сторону центра, спросил я.

— Беспредел там полный, — тут же с готовностью влез Аразат, кривясь и массируя плечо.

— Молчи, щенок, когда старшие говорят, джигит сраный, разве не понял ещё! — Ной резко двинул болтуну по затылку. — Мало тебе?

На Кавказе в таких делах джигиты часто врут. Никого они не убили. А вот от всего произошедшего точно трёхнулись, пока урок у моста не вправил мозги на место.

— Ништяк, приходите к "Орхидее", — согласился я и показал рукой на место ставки. — Подчинение полное, для выхода дури морды друг другу набейте. Вечером, но не ночью. Кстати, а что на машине не подъехали, через автомост?

— Там выездной патруль полицейский бывает, они к мосту со стороны "Магнита" катаются, лучше не соваться, тормозят всех. Собирались блокпост поставить, может, уже и сделали.

Смотри-ка, прикрывают соседи! Ной кивнул, махнул рукой парням, — пошли, мол.

— Езжайте мостом. Съезжу, предупрежу их, что вы подкатите, — пообещал я. Всё равно на заправку надо. — На этой же машине?

— Молодые пешком пойдут, здесь же, — ответил армянин, отвешивая шикарный поджопник замешкавшемуся на ступенях младшему. — Шевелись, раненый! Остальных я на "санте" повезу.

— Добро. Окончательно — в девятнадцать часов, и чтоб не виляли! Накажу.

Он кивнул, но остался стоять. Что ещё?

— И последнее, Гарик... Ответь для полного понимания, ты как, — тут он замялся, — себя тут ставить будешь, или мир строить?

Красиво излагает... Ишь, вопросы-то какие философские.

— Хрен знает. Себя давно поставил, а строить... Вот строить не пробовал, — легко признался я. — Может, чего и построим, если в первые дни выживем.

На реке моя знакомая цапля-француженка ловко вкинула в себя очередную лягушку, вернулась на галечную отмель и, заметив меня, одобрительно кивнула головой.

Знак.

Удивились, что я их возьму? А это — Кавказ. Здесь люди идут к сильному. А встав с ним рядом, стоят дальше намертво, чтобы не потерять лицо, тут это очень много весит.

Я не поленился, посмотрел, как они ковыляют по мосту над бурлящей рекой, дождался посадки разведгруппы в авто, проследил за тем, как кроссовер скрывается за деревьями пустого парка, и только тогда жадно закурил. Нормальный ход, ситуация разрешилась гораздо лучше, чем я мог предполагать, без крови. Валить мне никого не хотелось, а это что — меняется прошивка в голове? Прислушался сам к себе. Да нет, не особо щёлкает, готов замочить, если дело потребует.

Надо же, гадское Генетическое Средство оказалось штукой весьма многофункциональной! Ещё и основные функции этого оружия не понятны, а вторичные уже работают, торопятся, стараются, с разной степенью успешности превращая людей в скотов. И у таких уже исчезла вера в существование любых общих принципов и законов, исчезло доверие к человеку, они уже не в состоянии различить истину и ложь, да и, собственно, извечные моральные категории подверглись тотальной ревизии. Минует ли меня такое испытание? Чёрт его знает.

Чего-то хочется.

Ага! Вспомнив про кофемашину и уютные столики ресторана "Орхидеи", я поднял свой "томагавк", сел в авто, но дверь закрыть не успел. Потому что у меня сегодня кадровый день. Приём на работу, так сказать.

— Ма-аладой человек!

"Не, эта дамочка не из моего батальона" — машинально отметил я.

Ко мне спешила женщина лет тридцати с неизменным "самобеглым" чемоданом за спиной. Короткая деловая стрижка, неопределённая серо-серебристая краска волос. И костюм серый. Дорогой, тоже деловой. Столичная штучка.

— Ма-аладой человек! Да, да! Я к вам обращаюсь! Вы ведь Игорь? — одышка, вызванная быстрой ходьбой с грузом, ничуть не помешала ей начать эмоциональный выплеск метров за двадцать до меня. — Знаете, ведь мне девочки из Спасцентра такого понарассказывали, это же просто ужас из глубин Галактики! НЛО, какое-то тайное оружие, классический апокалипсис... В общем, я к вам! Уф!

Точно, кадровый день.

— И мне очень страшно!

Что мне было делать, я согласно кивнул.

— Добрый день, меня зовут Линна Литке, — с характерной манерностью представилась дамочка. — Из Москвы, здесь нахожусь в творческом, чёрт возьми, отпуске... Не замужем, не судима, не привлекалась. Хватит?

Опять тупо кивнул, — чумовой персонаж!

Тут запас выдержки иссяк, и её прорвало окончательно. Она торопливо начала рассказывать, так же поспешно вытирая появляющиеся слезы, как на её глазах умер администратор гостиницы, в которой она жила, как прямо на улице свалился единственный сосед-отдыхающий из Астрахани. Как она смотрела телевизор и как говорила с оператором ЦУКС, а потом и с Ульяновым, как грузили трупы, как звонила друзьям в Москву, по времени попав точно в момент первого удара по столице генным оружием, направленным уже против русских. Как слушала страшные рассказы.

Утешать? Вряд ли это действенно. Тут всех утешать нужно.

— Простите, — всхлипнула Линна в последний раз и спрятала платок. — Я уже почти спокойна, всё передумала. Уже хотела захватывать приличный внедорожный автомобиль, найти какое-нибудь оружие и самостоятельно прорываться в Москву! Представляете!

— Линна... это как будет, если полное имя? — осторожно уточнил я.

Ничего себе заряжает дамочка! Машина, оружие... Точно, не с нашего батальона. Но лишней такая не будет.

— Лидия Аркадьевна Ковтун, — быстро отмахнулась москвичка. — Это неважно.

— Простите, а Линна, это погоняло, или...

— Ой, ну, конечно же, господи! Это мой псевдоним, как же иначе! — она откровенно расстроилась моей провинциальной непонятливости. — Я ведь известный литературный критик! Журнал "Летающая терелка", и ещё несколько изданий...

— Ого! — изумился я, вбивая чемодан в багажник. — А я подумал, что из МВД.

Линна хмыкнула, презрительно отмахнувшись.

Почему мне гранатомётчиков не шлют? Или электриков, хотя бы. Нет, критик, ёлки. Хотя критик нестандартный. Внедорожный какой-то критик.

Хлопнула задняя дверь.

— Такой видный мужчина! Надеюсь, вы знаете, что делать в такой ситуации.

— А как же. Только что троих чуть не завалил.

— Бывает, — невозмутимо отреагировала она, устраиваясь поудобней.

Ну да, москвичей таким не удивишь.

Косметика дорогая, не потекла. И пользуется ей госпожа Ковтун умело, чётко. Как? Я что, стилист? Ну, вроде накрашенная, а в глаза не бросается. Симпатичные серые глаза, кстати. Да и вообще ничего.

А это что жужжит, опять гости пожаловали? На той стороне реки по набережной ехал скутер. Тогда задержимся здесь, понаблюдаем.

— Что критикуете? Остро умные книжки?

— Да вы, смотрю, дока в теме, — усмехнулась Линна. — Не только. Ох, самое разное приходится отрабатывать... А вы читаете?

— Дык. Читаю, и много. Фантастику реально люблю, без байды, — признался я и тут же поправился. — Любил, точнее, когда время находил. Сейчас, наверное, уже не покатит на этом фоне, так что спрячу я книжку до поры.

— Что конкретно, можно поинтересоваться?

— "Песок" Веткина, фантаст такой, не ваш профиль.

— Отнюдь! Мне приходилось препарировать образцы жанра, а в диссертации я даже затрагивала тему конструирования деградирующих миров. С творчеством Веткина неплохо знакома, у вас недурной вкус, — автор мастерски работает в поджанре "бытовой фантпрозы с мистическими ассоциациями", развивая новую линию "жестяных конструктов" русской литературы. И, надо сказать, выгодно отличается от многих прочих, обращающихся с авторскими мирами в крайне упрощенном, отчасти автоматизированном, ключе и допускающих невероятно высокий уровень фальсификации собственноручно созданной действительности.

— Миры у него чёткие, — поддержал я литбеседу. — Нравится мне книжка.

Скутер остановился, ездок поднял бинокль и начал осматривать мой берег. Это кто там такой зоркий у нас?

— Я соглашусь! У большинства авторов постапокалитические миры лишены глубины, а написание текста отчасти напоминает причудливые узоры, не имеющие смысла, поэтому в них можно увидеть какой угодно смысл. И это накладывается на ужасающее состояние умов пишущих, выражающееся в ущербном комплексе мировосприятия в целом.

— Это точно, иную туфту читать невозможно.

Не слыша меня, филологиня, подсознательно желающая переключиться из режима кошмара в режим привычно-мирной жизни, азартно продолжила:

— Основные приметы сконструированной Веткиным фантастической яви, а если адресно и точней — коммунальной реальности романа, это сочетание унылого порядка с абсурдными импровизациями местечковых властей, тотальной предсказуемости жизни за забором с внезапными сбоями механики всего конструкта. Технологическая культура общества в романе находится в стагнации, но процветает метафизика. Ветхость и примитивная механистичность предметного окружения, как внешнее проявление процессов разложения этого, наскоро сколоченного людьми и подкрашенного магами мира. И предельная ритуализация человеческого общения с регламентацией поведения при кажущейся свободе — отличный приём!

— А герой? — усомнился я. — Он малохольный, не, как думаете?

— Что? Герой органичен, коротко так скажу... Он постоянно совершает деконструкцию собственного "я", но почти не подвержен мировоззренческим катаклизмам, умело сдерживает праздную валентность. Конечно же, ему постоянно помогает сам автор, играя с культурными кодами-знаками и многоуровневой организацией "разнонаправленного размышления"... Ему не чужда философия постмодернизма с потерей смысла как такового, что естественно в условиях функционирования множества хаотических обломков иерархий, и тогда герой принимает размытую нон-иерархию, уже принципиально отказываясь от гармонии социализации. И при всём этом голос героя не растворяется в используемых дискурсах... Он слышен!

Тоже красиво излагает. Только совсем не коротко.