Взгляд Василиска

#1Американа — германский язык, один из трех официальных языков Новой Голландии. А. сложился в первой половине XVIII на основе фламандского диалекта и различных жаргонов и пиджинов на основе голландских диалектов. В А. ощутимы так же многочисленные влияния немецкого, английского и французского языков и некоторых индейских языков, бытовавших на северо-востоке Северо-Американского континента.

— Здравствуй, — сказала девочка, но дверь шире не открыла.

— Я хочу маму, — сообщила она через мгновение и поджала губы.

— Мама спит, — сказал Илья, присаживаясь перед Вероникой на корточки и придерживая, норовящее слететь полотенце, на бедрах. — Давай дадим ей поспать. Она вчера устала, знаешь ли. Пусть поспит, хорошо?

— Я хочу кушать, — сказала девочка и посмотрела на Караваева с вызовом.

— Сейчас я тебя накормлю, — пообещал Илья. — Давай, я только умоюсь быстренько, оденусь и пойдем кушать.

Вероника на секунду задумалась, очень смешно нахмурив при этом брови, но, видимо, решила, что не много подождать может.

— Только ты не долго, — строго предупредила она. — А то я буду плакать.

— Я мигом! — Пообещал Илья и едва ли не бегом бросился в ванную.

Он действительно действовал быстро и споро, как когда-то в учебке Второго казачьего корпуса. Сполоснул лицо и руки, почистил зубы, оделся, и уже через минуту — до норматива в сорок пять секунд он все же не дотянул — снова был в коридоре.

— Ну, вот и я, — сообщил Караваев с приличествующей случаю улыбкой, но благодарности не дождался.

— Тебя долго не было, — категоричным тоном сообщила Вероника, впрочем, одновременно, открывая дверь шире, и выходя в коридор. — Где ты был?

— Я был в ванной, — объяснил Караваев, хотя девочка и так должна была это знать, ведь он ей говорил, да и дверь в ванную комнату из ее щели прекрасно просматривалась. — Извини, но надо же мне было одеться? Пойдем!

И он первым пошел в сторону кухни, слыша за собой топоток детских ножек и какое-то, то ли веселое, то ли совсем наоборот, сопение.

— Так, — сказал Караваев, останавливаясь посередине кухни. — Что будем есть?

— Цони! — сказала девочка, залезая на один из стульев около кухонного стола.

— Что такое "цони"? — спросил Илья, понимая уже, что влип. Он не имел ровным счетом никакого представления, что теперь, в конце двадцатого века, едят дети.

— Цони, — ответила девочка, глядя на Караваева, как на сумасшедшего, и снова нахмурилась.

"Черт!"

— Цони это слоник, — объяснила из коридора очень вовремя пришедшая ему на помощь Зоя. — Это такой йогурт с фруктами.

"Ну, да, — сообразил вдруг Илья, вспомнив обычные рекламные заставки на телевидении. — Это такие баночки ..."

Но какие именно это баночки, он, разумеется, не знал.

— Боюсь, что у нас этого нет, — сказал он и, подойдя к холодильнику, удостоверился, что был прав. Какие-то продукты в холодильнике, конечно, наличествовали, но то, что здесь не было детских йогуртов, было очевидно и без дополнительной проверки.

Вероника захныкала.

— А может быть, кукурузные хлопья? — но, уже спрашивая, Караваев знал, что хлопья — это полеатив, а на полеатив ни один уважающий себя ребенок не пойдет.

— Вот что, — сказал он через пару минут, когда выяснилось, что все попытки склонить девочку к омлету, гречневой каше, которую он готов был сварить ей сам, и даже пирожному "эклер", покрытому шоколадной глазурью — тщетны. — Я выскочу на улицу. Кажется, напротив есть магазин ...

Вообще-то, оставлять своих женщин одних, он категорически не хотел, но в сложившихся обстоятельствах готов был пойти на компромисс. Тем более, что ночь прошла спокойно, и это обнадеживало.

— Никому не открывай! — предупредил он Зою, выходя на лестницу.

— Почему? — совершенно искренне удивилась она, глядя при этом на Илью как-то по-особому, что было вполне понятно. Суть их отношений после прошедшей ночи ничуть не прояснилась, а объясниться они пока просто не успели.

"А может быть, — подумал он, успокоительно ей улыбаясь. — А может быть и хорошо, что не успели. Пусть все идет, как идет. А там, как бог решит!"

— Потому что мы в чужом городе, — уклончиво объяснил он свою просьбу-приказ. — Нравов местных не знаем, и вообще ...

Он спустился по лестнице и вышел на улицу. Погода за ночь лучше не стала. По-прежнему накрапывал мелкий дождь, и сырой холодный воздух пах бензином и чем-то вроде горелых листьев. Вся проезжая часть довольно широкой улицы была занята медленно разгоняющимся — по-видимому, после пробки, возникшей где-то впереди — плотным потоком машин.

"Если тут так каждый день, — мысленно покачал головой Илья, "просачиваясь" между машин на противоположную сторону улицы, где действительно оказалась открытая продуктовая лавка. — Отсюда надо как можно скорее съезжать".

"Впрочем, — подумал он, входя в лавку. — Это, как сложится".

Лавка была расположена очень удачно. Сквозь стеклянную витрину Караваев мог видеть вход в дом, и это его успокаивало. Слежки он пока не замечал, но это, понятное дело, ни о чем не говорило. Наблюдатель мог устроиться где угодно, в одном из множества припаркованных вдоль улицы автомобилей, например, или в доме напротив, или в любом другом доме по эту сторону улицы. Вариантов было много, и проверять их в одиночку, не имея при этом возможности оставить "девочек" без присмотра, был, что называется, мартышкиным трудом.

Он быстро купил все необходимое — включая йогурты четырех разных сортов, потому что "цони" здесь, разумеется, не было — даже бутылку дорого марочного бренди "Арташат" присовокупил, и вышел на улицу как раз в тот момент, когда, опасно маневрируя, под оживленную перекличку клаксонов мимо проехал давешний внедорожник. Впрочем, возможно, это была совсем другая машина? Ответить на этот вопрос однозначно, Караваев не мог. Никаких специальных примет на том автомобиле не было, но чувство опасности обычно его не подводило, а оно сыграло "тревогу" сразу, как только Илья увидел этот темно-синий Дончак. Однако увидел Караваев не одну только машину потенциальных своих врагов. Взгляд его скользнул по двигающимся мимо него автомобилям, остановился на мгновение на стареньком пепельного цвета Нево, который совершенно по хамски подрезал внедорожник, пошел было дальше и тут же рефлекторно — раньше чем подключилось сознание — рванул назад. Но машинка за это время продвинулась чуть вперед, и Караваев увидел только профиль водителя, да и тот почти сразу сменился на затылок, чтобы еще через мгновение исчезнуть из виду вовсе.

"Померещилось? — спросил он сам себя, впрочем, больше для проформы, чем по необходимости. — Просто похожий человек?"

Но Илья был уверен, что не померещилось. Зрительная память у него была на редкость хорошая, просто уникальная, ну а в этом конкретном случае он и обычной бы вполне обошелся.

"Он?"

Караваев вернулся домой так быстро, как только мог, сгрузил покупки на кухонный стол и, не задерживаясь, бросился в гостиную, где на журнальном столике лежала, замеченная им еще прошлым вечером, городская телефонная книга.

5.

Петров, Русский каганат, 17-18 сентября 1991 года.

"Гости" пришли в начале одиннадцатого.

Илья и Зоя сидели в гостиной и разговаривали "ни о чем". Как-то так вышло, что поговорить, нормально за весь день у них не получилось. Все время находились какие-то дела, или что-то отвлекало. Да и Вероника, оказавшись в совершенно новом для нее месте, в чужой стране, где никто не говорил на понятном ей "американа", в компании все время нервничающей мамы и "нового" незнакомого папы, капризничала и ни в какую не желала оставаться одна, ни чтобы поспать "после обеда", ни чтобы посмотреть мультики или поиграть в свои куклы, которых у нее был целый чемодан. Так что им с Зоей оставалось только взглядами обмениваться. Однако и теперь, когда наступил вечер, и Вероника, уставшая до чертиков после зоопарка, кондитерской, кино, еще одной кондитерской и долгой прогулки по Гостиному Двору, легла, наконец, в постель и мгновенно, едва, кажется, коснувшись головой подушки, уснула, разговор у них все равно не клеился. Честно говоря, Илья и сам не знал, зачем нужен, этот долбаный, разговор, и о чем, собственно, они должны теперь говорить. О любви, что ли? Но, по-видимому, и Зоя, которая сама же, вроде бы, и хотела объясниться, тоже не знала сейчас, что и как ему сказать. Вот и бродили вокруг да около, и Караваев надеялся только, что небольшая порция хорошего армянского коньяка снимет, в конце концов, Зоино напряжение, и она или разговорится, в конце концов, или, напротив, передумает, но перестанет нервничать, и, может быть, сегодня у них получится "не так нервно" и грубо, как вышло вчера, хотя видит бог, пенять там было на самом деле не на что. И тут пришли "гости".

Замки они открыли на удивление тихо, так что Илья их даже не услышал — бормотание телевизора заглушило — но все же движение в коридоре уловил. Однако времени ни на что уже не оставалось, и единственное, что он успел сделать, это быстро сжать руку Зои, одновременно показывая глазами на дверь, и прикладывая палец к губам. Трудно сказать, поняла ли она его, но и то дело, что не вскочила, не закричала, не стала задавать дурацкие вопросы. А в следующее мгновение дверь в гостиную отворилась, и в нее быстро и почти бесшумно проникли несколько человек, стремительно и очень по-деловому распределившихся затем в пространстве комнаты так, чтобы отрезать сидящих за столом Зою и Илью и от дверей, и от окон.

— Добрый вечер, госпожа Караваева, — сказал, входя вслед за своими людьми, высокий молодой мужчина. — Извините, что нарушил ваш семейный покой.

Он был отменно хорош собой, этот незнакомый Илье, но, кажется, хорошо известный Зое, мужчина. Чуть смуглый, темноволосый, но все-таки скорее европеец, хотя и выраженного средиземноморского типа. И одет он был тоже по-европейски, и по-французски говорил, как житель метрополии, а не на одном из многочисленных американских или африканских диалектов.

"Не дилетанты, — отметил про себя Караваев, изображая лицом полное остолбенение, готовое вот-вот перейти в истерику. — Но и не профессионалы ... Бандиты?"

— Я ... — Зоя при виде "красавчика" побледнела, как полотно, и, вскочив на ноги, инстинктивно попятилась, но за спиной у нее оказался стол, и дальше отступать, таким образом, ей было просто некуда. Да и куда бы она теперь делась, даже не окажись здесь этого стола?

"Разве что, в окно", — судя по всему, "Бюро услуг" прокололось по-крупному. Они обязаны были проверить прошлое Зои самым решительным образом, но они этого не сделали. Почему?

"Сукины дети!" — но мысль эта прошла по самому краю сознания и исчезла в колодце памяти. До лучших времен.

— Что ты? — спросил "красавец", удивленно поднимая брови. — Ты что же думала, от нас так просто убежать?

— Простите?! — наконец, "ожил" Илья и встал со стула, опершись на его спинку рукой. Поза его должна была успокоить "гостей". Опасные люди так не говорят и так не встают. И стоят, оказавшись на ногах, не так. — Кто вы такие?! Что здесь происходит?! Я вызову полицию!

— Ты сядешь и заткнешься, — не хорошо улыбнулся "красавец", переводя взгляд своих карих чуть на выкате глаз на Караваева. — А не то, я отрежу тебе яйца.

"Нет, — окончательно убедился Илья, уловив улыбки на губах "гостей". — Не профессионалы, бандиты".

— Что? — голос его, разумеется, сорвался, и Караваев дал петуха.

Стоявший за его спиной бандит, даже не пытаясь сдержаться, громко захохотал.

— Я ... — повторила между тем Зоя, но фразу не закончила. Судя по всему, ей просто нечего было сказать.

— Обоссалась сука? — довольно улыбнулся "красавец". — И правильно. Променять Князя на это чмо? На что, интересно, ты надеялась?

— Кто вы такие? — "выпадать в осадок" было еще рано. Нормальный мужик, а он, Караваев, был именно что нормальным мужиком, должен был еще немного "похорохориться". — Зоя, что здесь происходит? Кто эти люди?

— Молчи, мудак, — сказал тот, что стоял справа у двери, ведущей в спальню. — Тебе же сказано, молчать! Мы с тобой потом разберемся.

— Он здесь ни при чем! — это была первая осмысленная фраза, которую смогла произнести Зоя.

"Молодец, девочка", — отметил Илья, старательно тараща глаза и "в растерянности", крутя головой. Жалел он только о том, что никак не может вспотеть. Запах пота ему бы сейчас совсем не помешал.

— Оставь его, Поль! — между тем сказала Зоя. — Он все равно ничего не знает ...

— Зато теперь узнает, — снова улыбнулся "красавец" и, повернувшись к Илье, заговорщитски ему подмигнул. — Хороша телка, приятель?

— Я ... — теперь нечего сказать было ему. — Я ...

— Ты, — согласно кивнул Поль. — Ты посмел трахать женщину Князя, приятель, а Князь, знаешь ли, это такой человек, что на него даже посмотреть косо, и то может плохо кончиться ... Но тебе хоть понравилось? Ну!

— Что? — промямлил Илья, наконец, покрываясь потом.

— Трахать тебе ее понравилось? — все тем же любезным тоном спросил "красавчик". — Ты не молчи, друг! Я же у тебя, считай, совета спрашиваю. В какой позе порекомендуешь ее отодрать?

— Замолчи, мразь! — крикнула Зоя.

И Караваев тоже что-то такое из себя выдавил, но, видимо, это их выступление доставило "красавцу" одно лишь неподдельное наслаждение.

— Как скажешь, милая, — усмехнулся он, буквально лучась довольством. — Но только ты, плохо понимаешь свое положение, сладкая. Ты ведь не меня обидела, или еще кого. Ты Князю в душу плюнула. А он таких вещей не прощает. Поэтому он тебя мне отдал. И вот — ночь-то впереди длинная, Зоя — мы с ребятами получим полную сатисфакцию за все наши труды. Ищи тебя, понимаешь, по все Европе мотайся ... Ну, да бог с тобой. Ты нам пососешь, вот и плата. А господин Караваев посмотрит, ему, наверное, интересно будет посмотреть, сколько ты выдержишь, нас ведь пятеро, учти.

"В квартире четверо, значит, пятый на улице".

— А потом я его убью, — с "приятной" улыбкой на чувственных, несколько даже женственных губах сообщил "красавчик" Поль. — Он ведь тоже Князя оскорбил, и то, как ты будешь обслуживать негров на африканских рудниках, он уже не увидит.

"Любят господа бандиты драмы ... Теперь понятно, какой сволочью были все эти рыцари Марки ..."1

#1 Имеется в виду сказание о Тристане и Изольде. Конкретно то место повествования, где Король Марк обнаруживает, что его жена Изольда ему не верна и, желая ее примерно наказать, приговаривает к сожжению на костре, но пришедшие к нему прокаженные предлагают королю другой вариант наказания: отдать им Изольду на поругание (быть им общей женой).

— Я ... — снова, каким-то хриплым, "больным" голосом повторил Илья, проверяя реакцию бандитов, но на него уже никто внимания не обращал.

"Любители ... "

— Ну, что, Зоинька, — холодным деловитым голосом сказал Поль, явно работая на публику. — Чего резину тянуть! Давай, раздевайся!

— Мерзавец! — выплюнула Зоя.

— А ты думала! — рассмеялся Поль. — А ну, быстро! — тон его опять изменился, но теперь в нем действительно звучали похоть и жестокость. — Снимай трусы, сука! И поворачивайся задом, а то хуже будет!