Легенда о черном рыцаре (фэнтези, попаданство)

— Ты меня понимаешь, шакал?

В ответ — непонятная белиберда, без переводчика не обойтись.

— Тут кто-нибудь может перевести с этого собачьего языка на человеческий?

— Я могу, — вызвался староста, — немного... Ну, их требования, сколько какой рыбы предоставить, по крайней мере, понимаю...

Свои лингвистические способности он крепко приуменьшил: дальнейший допрос кочевника переводил почти без запинки, хотя не очень быстро. И то в кныш.

Десять минут спустя я уже знал если не все, то очень многое: кривоногий ублюдок, надеясь вымолить себе жизнь, выдавал военные тайны с поспешностью Рокфора, поглощающего одноименный сыр.

Орда численностью примерно пятьдесят-шестьдесят тысяч под предводительством 'кэг-кагарна' Мадунги — титул вроде верховного хана — вторгся в Долину и захватил ее практически без потерь, лишь сражение с эйдельгартским отрядом отняло около тысячи жизней — втрое больше, чем было эйдельгартцев. Затем Мадунга, как я и предполагал, оставил гарнизоном в Дарбуке примерно триста человек, оставшихся без лошадей — эйдельгартцы перед боем подготовились, выкопав ямки, в которых кони ломали себе ноги — и еще около четырехсот воинов с самыми худшими лошадьми и вооружением, а сам двинулся на Эйдельгарт, который, насколько знал пленник, переживал тяжелое время. Правда, в чем именно заключалась тяжесть, если нашлись силы и деньги на отправку трехсот воинов в Долину, он объяснить не мог.

А Мадунга, стало быть, не так уж и прост. Не погнал самых нищих воинов на убой, как сделали бы многие другие завоеватели. Стало быть, он обладает определенным талантом и делает ставку на маневренную подвижную войну и мастерство своих воинов.

В задачи конкретно моего пленника входил сбор провианта для гарнизона, кроме того, маленькие обозы постоянно ходили в Эйдельгарт и обратно, снабжая также и силы вторжения. Командовал гарнизоном кагарн Сайрабаз, очень хороший и грамотный, если верить кочевнику, вождь, чуть ли не один из лучших. Если это правда... Картина получается такая: Мадунга оставляет худших воинов в Дарбуке, потому что лучшие нужны ему в войне и разбрасываться ими он не может, а вот оставить с худшими людьми хорошего командира... Должно быть, Долина является для него стратегически важной территорией как база снабжения и путь к отступлению. Кроме того, городских ремесленников заставили делать стрелы и луки по образцу ханнайских. Ну да, база.

О судьбе князя Дарбука я тоже узнал: когда его замок, защищенный только деревянными стенами в два человеческих роста, обложили враги — он сдался на милость Мадунги, понимая, что со своей маленькой дружиной ничего не сделает. Вопреки моим ожиданиям, князя не казнили, а заставили принять присягу новому владыке, а дружину разоружили и отправили на рудники. Одно из двух: либо однорукий пес врет, либо Мадунга действительно умен. Впрочем, даже мне, совершенно далекому от военных дел человеку, понятно, что иметь проблемы в тылу во время войны с сильным врагом весьма нежелательно, верховный хан ханнайцев тем более это понимает и потому излишне озлоблять против себя покоренный народ ему совершенно не с руки.

— Кстати, — спросил я старосту, — а что за девичий визг я слышал?

— Так вот эти собаки пытались дочку лодочного мастера нашего того, снасильничать, но тут вы появились и им стало уже не до нее... А потом это ж она вам и крикнула, что, значит, сзади к вам подкрадываются... Сэр рыцарь, так а где войско-то?

Я пожал плечами:

— Прямо перед тобой.

— Вы... один?!!

— А что, этого разве мало? Справился же, как видишь.

Он смотрит на меня большими круглыми глазами.

— Так это ж да, но их того... сотни! Семь сотен!

— Уже на двенадцать меньше. Ладно, переводи дальше.

Я повернулся к кочевнику и сказал:

— Значит, слушай сюда. Передай кагарну Сайрабазу, что я приду за ним, и это случится быстрее, чем он думает. Запомнил?

Пленник радостно закивал: до этого момента он не верил, что я его отпущу, ведь он сам бы не отпустил.

— Значит так, — сказал я старосте, — перевяжите ему рану, чтобы не издох, отвезите к Дарбуку и там отпустите.

Он скривился так, словно я предложил ему шелудивую собаку поцеловать:

— Да пусть околеет, удо Нергала, зачем с ним возиться?

— Если он околеет до того, как передаст своему вождю мои слова — ублюдки не будут знать, что это я перебил фуражиров. Они подумают на тебя и твою деревню, понимаешь?

Вот тут до него дошло:

— Понял, понял, сделаю, как вы велите...

Я вернулся в дом и как следует подкрепился, с легким чувством самодовольства наблюдая, как варвара перевязывают и сажают в телегу.

Конечно, я и не собирался переть в город, чтобы не облегчать врагу задачу, но пускай теперь кагарн посушит голову, что к чему. К тому же... Как говаривал один веселый поросенок, хороший понт дороже денег.

* * *

Следующие четыре дня мне сильно не везло. Враг тут и там, но я приходил слишком поздно или слишком рано, или же супостатов было чересчур много. Я вполне отдавал себе отчет, что победить двоих сразу еще могу, а вот троих — уже никак. И если попадется мне мастер ближнего боя — то и одному можно проиграть. Правда, пленник говорил, что гарнизон состоит из худших воинов орды, но Мадунга имеет обыкновение оставлять плохих солдат под началом хороших командиров, и кто-то из них может оказаться мне достойным противником. А достойные бои в мои планы не входят: передо мной задача убить побольше уродов, а не воевать с ними. Это немного разные вещи, как мне кажется.

На вторую ночь я даже повстречался с самым натуральным саблезубым тигром. Я как раз пробирался к одной деревушке, надеясь, что застану там ночующих ханнайцев. Темень, конечно, так что идти приходилось по дороге: над ней полоса чистого неба, а в небе — луна, чуток побольше земной, и раза в полтора ярче.

Ну и вылез он из кустов, здоровый и с хвостом. Строго говоря, название 'саблезубый тигр' некорректно, так как саблезубые кошки с тиграми в родстве не состояли, но прямо передо мною стояла зверюга, против которой самый большой из земных саблезубых, смилодон — котенок. Если смилодон доставал головой человеку до пояса, то сей монстр преспокойно смотрел мне в глаза почти как равный равному: его голова была примерно вровень с моим подбородком. Если вдуматься, против него и лев с тигром — мелковаты.

Перетрухнул я, мягко говоря, основательно, чуть кирпичей не наложил: сработал инстинктивный страх перед хищником. Однако все началось и закончилось не так, как я думал: саблезубый вышел на тропу, на самом деле, не мне наперехват, а просто ее пересекал курсом, перпендикулярным моему, и наша встреча для него тоже оказалась неожиданной. Мы смотрели друг на друга с десяти метров секунд пять, затем здоровенный кот отвернулся и быстрым шагом скрылся в кустах на другой стороне. Судя по всему, этот хищник людей избегает, потому как моряне никаких мер по защите от него не принимают, если божка перед деревней не считать. Это тигры в Индии в былые времена могли спокойно в деревни забредать, тут, видимо, у зверей свои правила приличия.

Я проводил его взглядом и перевел дыхание. Фух! Вот против него мне рожон бы не помог, это точно. И вывод из этой встречи я для себя сделал однозначный: моряне правы, лес надо уважать, нефиг по нему ночью шастать.

Врагов в деревне я не нашел, но узнал от жителей, что они не видели кочевников уже дней шесть, и решил подождать их тут. К тому же староста рассказал мне последние новости: в лесной деревне неподалеку глашатай объявил награду за разбойника, выдающего себя за эйдельгартского рыцаря, жители той деревни, где жил Зекхан, переселились на остров, и в тот же день деревню сожгли дотла. А во второй деревне, к счастью, никаких карательных мер не последовало, хотя отряд человек на двадцать туда приезжал и их командир допрашивал старосту.

— Это только в одной деревне глашатай объявился? — уточнил я.

— Я об одной знаю, мы туда вчерась возили рыбу менять. Но в других, надо думать, тоже, — ответил староста.

— Это уже хуже.

— Пф-ф-ф-ф... Да кто ж поверит собакам? Чтобы выдать себя за рыцаря, надобно иметь лицо рыцаря, а Ярин мудрый, людям лица себе по желанию выбирать не дал.

Похоже, тут ситуация сложилась благоприятно: хоть в Долине и наблюдается слегка отдающая нацизмом тенденция делить людей на 'арийцев'-дворян и мужиков-'унтерменшей', сейчас это играет на меня, поскольку бандитов с благородной родословной тут отродясь не видали, равно как и рыцарей-мужиков. Так что глашатаям Сайрабаза местные жители вряд ли поверят, а когда до них дойдут вести о моих реальных делах — предательства тем более не стоит опасаться. Хотя... Люди несовершенны и порочны по своей природе, потому, хоть моряне и ненавидят захватчиков всеми фибрами души, я все же буду начеку.

— Кстати, старик, а ты знаешь про здоровенного зверя с вот такенными клыками, который тут по лесу ночью бродит? — спросил я невзначай и описал ему саблезуба.

У старосты глаза стали большими и круглыми.

— О, господин рыцарь, вы повстречались с Гарамом?! Эта честь редко кому выпадает... — внезапно на его лице промелькнула тень мрачной догадки: — вы ведь поклонились ему до земли?

Вот теперь уже у меня глаза полезли на лоб:

— А этот гарам... Ему что, кланяться надо?

— Конечно! — горестно всплеснул руками старик, — как же не поклониться богу в его-то владениях?! При встрече надобно в пояс Гараму поклониться, а если ночью повстречать — то на колени опуститься и поклониться до земли, потому как ночью он к тем путникам приходит, за кем по пятам Осквернитель идет. Ежели б не Гарам — сцапал бы вас Осквернитель, и поминай, как звали!

Мне стало ясно, что я крепко накосячил, хотя знать наперед, что саблезуба тут чтут как бога, не мог никак. Нет, серьезно, кланяться здоровенному хищнику — идея так себе, с другой стороны, будь этом Гарам кровожаден — его вряд ли чтили бы как божество, здешние боги, верховный Ярин и хозяин моря Невил — строгие, но добрые, требующие, как я успел понять, только уважения и почитания. Ну да ладно, надо как-то исправлять ситуацию, разыграю карту чужака, пожалуй.

— Так вот кто это был! — протянул я, призвав на помощь все свое актерское мастерство. — Мы в Эйдельгарте его имени не произносим, дабы не поминать всуе, а просто зовем Лесным Владыкой. А я-то его раньше никогда не видел, вот и не признал... Ну да ничего, ведь Владыка на меня не разгневался за мою ошибку, знает, что я его чту и весь мой род тоже.

— Хорошо если так, а то если обидится — у лесных деревень урожая не будет, а нам в море месяц не выйти, беда-беда!

Воистину, некоторые ошибки не так ужасны, как последующие попытки все исправить. Мне стоило просто заткнуться и проехать тему, так нет же, забыл наставления поэта, что молчанье — щит от многих бед, а болтовня всегда во вред.

— А при чем тут море? — удивился я, — Владыка — он же лесной хозяин, а в море — Невил...

— Так-то оно так, да только и Невил будет серчать, ежели брата его младшего не уважить!

Ну да, как же я не сообразил, что у местных богов семейный подряд.

— А этот... Осквернитель. Я никогда о нем не слышал, кто он?

— Оно ж и понятно, вы из Эйдельгарта, а он за пределы леса выйти не может. Является только ночью, чтобы с Гарамом сквитаться, или же путника ночного утащить. Вот от него-то Гарам нас и защищает.

Я провел в этой деревне еще два дня на правах дорогого гостя: о том, что я пришел защищать их от налетчиков, сражался в безнадежном бою с ордой, выжил по воле Ярина и отомстил за убитых девушек, Зекхана и его сына, тут все знали. Так что отнеслись ко мне крестьяне очень почтительно и гостеприимно, разве что своих дочерей не предложили, чему я, к слову, был скорее рад: что-то не возбуждают меня неухоженные девушки с обветренной кожей и огрубевшими от ежедневного труда руками с неровно обстриженными ногтями, да и не то воспитание, чтобы правом первой ночи пользоваться.

Враг все не появлялся, но в конце концов мое ожидание дало свои результаты: на дороге увидели четверых кочевников при трех телегах, уже частично нагруженных награбленным в других селениях добром.

— Дайте им все, что потребуют, — велел я старосте и крестьянам, — и ведите себя, как обычно, а я тихо выйду за крайними домами и кустами доберусь до леса. И когда они будут возвращаться — повстречаю на лесной тропинке.

— Так мы и сделаем, — согласился староста, — пусть вас боги берегут, сэр рыцарь!

Я выбрался из деревни незамеченным и быстро облюбовал место для засады: густой кустарник и двойное дерево достаточно толщины, чтобы за ним спрятаться. И надо будет озаботиться, чтобы один кривоногий варвар остался в живых: отпустить его меньшее зло, а иначе пострадают мирные крестьяне. Благо, проблем возникнуть не должно: их только четверо.

План боя я в общих чертах продумал: скрываюсь за кустами, пропускаю их мимо себя, стреляю из лука в того, который сидит на самой первой телеге, и незамедлительно набрасываюсь на обоз с хвоста, так сказать. Если мне удастся убить еще одного — хорошо, затем отступаю в лес и пытаюсь действовать методом Спартака, чтобы не драться сразу с двумя: рискованно. Если не удастся — все то же самое, только врагов будет трое. А дальше — обгоняю и устраиваю еще одну засаду, если не клюнут на мое 'бегство'.

Вскоре послышались звуки приближающихся фуражиров. Лук в руках, колчан со стрелами на земле: я их тут и оставлю, чтобы не отягощали во время беготни по лесу. Стрелок я очень так себе, в медленно движущуюся цель вроде человека на телеге попаду, а когда начнется хаос и неразбериха — уже вряд ли, так что у меня только один выстрел.

Я выждал, пока обоз тянется мимо, и осторожно выглянул из-за куста. Идут, озираются. Хм... Знают, что на них идет охота, и все равно вышли вчетвером? Тупые идиоты, как же они сейчас за это поплатятся...

Натягиваю лук и отпускаю тетиву. Стрела впилась вознице первой телеги в левую руку, хотя целился в середину спины тому, кто сидел рядом с ним... Никакой из меня Роб-ин-Худ.

Вопль раненого сыграл мне на руку, так как остальные трое рефлекторно посмотрели в его сторону, то есть от меня, и позволили мне стремительно догнать последнюю телегу. Хватаюсь левой рукой за борт, запрыгиваю на него и в таком положении, сидя на борту и балансируя, вонзаю меч в спину вознице, который так ничего и не понял.

А потом пришло осознание, что тупые идиоты на самом деле — не они. Крытая мешковиной поклажа телеги вздыбилась и я оказался лицом к лицу с четырьмя варварами, прятавшимися под мешковиной.

Последовал мгновенный обмен ударами. Одного я убил сразу же, второго свалил на его товарищей левым кулаком, от летящей в голову сабли увернулся каким-то чудом, а ко мне уже бегут варвары, прятавшиеся в других телегах.

Рывок обратно, в спасительную чащу, звон меча, которым я проложил себе дорогу, острая боль в боку и мысль 'какого хрена, я же в кольчуге!'

Засада была не то чтоб мастерской, напротив, просто ловля на блесну, и я на эту наживку клюнул. Никогда не недооценивай противника — первая заповедь любого бойца, воина или полководца, а я вот взял и недооценил. Впрочем, у меня есть оправдание: я не боец, не воин и не военачальник. Я дизайнер, примеривший шкуру и меч воина, но так им и не ставший.