7 футов над килем

Вахтенный у трапа завистливо пощёлкал языком и высказал предположение, что Ивашкин попал в любимчики к замполиту. Но Ивашкин спешил, а поэтому объясняться не стал и ограничился тем, что послал коллегу к матушке. Он протопал шестьсот метров по бетону причала, потоптался у скульптурной группы, изображавшей то ли первобытных, то ли просто огорчённых людей, и выбрался в город, на улицу Хуан Рехон, запруженную людьми и машинами. В Лас-Пальмасе слишком много приезжих, по серости своей не сознающих прелести сиесты, и центральные улицы пустеют только глубокой ночью.

Ивашкин побродил в предпортовой части города, подивившись русским названиям дешёвых лавок — "Космос", "Миша", "Лайка", "Одесса". На дверях красовались написанные от руки призывы — "Русские ребята, заходи!", "Говорим по-русски!", "Дешевле не найдёшь!", "Для русских лэди! Трусы на любой джоп!" Из магазинчиков доносились азартные матюки торговавшихся моряков. В эти лавки Ивашкин соваться не стал, поскольку почти все деньги отдал опытным товарищам, пообещавшим закупить для него выгодный товар.

Не забывая, что он вольный турист, Ивашкин осмотрел форт Ла Лус, возле которого пожилые канарцы играли в шары, потом по Хуан Рехон дошёл до Альбареда и отыскал автобусную остановку. По дороге он щёлкал фотоаппаратом направо и налево, пугая прохожих. На остановке в чинном порядке выстроилась очередь. Подошёл красивый автобус, и пассажиры, не толкаясь, по одному стали заходить в заднюю дверь и рассаживаться в мягкие кресла. Когда все сидячие места оказались заняты, очередь остановилась, хотя могла целиком свободно уместиться в автобусе. Ивашкин ещё даже удивиться не успел, как сработал рефлекс, и матрос мигом впрыгнул в вагон с передней площадки. В это время какой-то человек, видно, решивший последовать дурному примеру, влез с задней площадки. Публика уставилась на обоих без осуждения, но с явным любопытством. Кондуктор, наделявший пассажиров билетами, прервал своё занятие и, бурно жестикулируя, но при этом улыбаясь, стал что-то объяснять иноземцу. Тут Ивашкин уразумел, что входить в автобус положено с задней площадки, выходить в переднюю дверь, а стоять в проходе не разрешается. Если все места заняты, нужно дождаться следующего автобуса. Ивашкин коротко извинился и выпрыгнул в переднюю дверь. Автобус тут же укатил, поскольку сзади уже сигналил следующий. Второй нерадивый пассажир хотел было тоже выпрыгнуть, но не успел.

Ивашкин пытался фотографировать и во время поездки, но больно стукнул соседа локтем по лысой макушке и остаток пути выслушивал экспансивную проповедь, в которой, однако, знакомых ругательств не обнаружил.

Он вылез на площади Санта-Анна, заглянул в собор, полюбовался на пресловутых чугунных собак и, наконец, добрался до музея Колумба — небольшого двухэтажного особняка весьма скромной наружности. Экспозиция несколько разочаровала Ивашкина, избалованного богатством музеев Ленинграда. Более всего ему приглянулся внутренний дворик с колодцем, вокруг которого на специальных торшерах сидели прикованные за ноги огромные цветастые попугаи.

Матрос улучил момент, когда его никто не видел, подобрался к одной из птиц с тыла, выдернул из хвоста перо и быстро спрятал под рубашкой. Попугай заорал, что было мочи, и захлопал крыльями. Во дворик заглянул служитель, но Ивашкин состроил удивлённую физиономию и, указав на сварливую птицу, пожал плечами. Служитель обошёл вокруг торшера, но утраты пера не заметил, потом оглядел струхнувшего Ивашкина, однако и тут не углядел ничего подозрительного. Решив, что культурную программу пора сворачивать, Ивашкин покинул музей, побродил ещё некоторое время по улицам, поминутно щёлкая фотоаппаратом, но потом обнаружил, что, увлёкшись ощущением свободы, забыл о времени, и встал в очередь на автобусной остановке.

Памятуя о своей оплошности, он чинно вошёл с задней площадки, сел и, протянув кондуктору деньги, спросил, идёт ли автобус к порту?

—  О, нет! — заволновался кондуктор. — Вы не заметили, что после номера автобуса стоит буква "А"! Это значит, мы едем только до парка Санта-Каталина!

—  Это ещё полчаса переть до судна! — с тревогой подумал Ивашкин. — А на второй билет у меня и денег не осталось, если опоздаю — труба! Крышка! — и, не пускаясь в объяснения, он мгновенно отобрал у кондуктора деньги и выпрыгнул из автобуса. Пытался сойти ещё один человек, видно, слышавший разговор. Но не успел, дверь закрылась, и автобус ушёл. Ивашкин взглянул на часы и стал в нетерпеньи переминаться. Как назло, два следующих автобуса оказались также с буквой "А".

—  Всё! — решил Ивашкин. — Если и сейчас не повезёт, поеду до Санта-Каталина, а там — бегом!

Так и случилось. Опять подкатил неправильный автобус, и пришлось Ивашкину вылезать, не доехав до порта. Он увидел своё судно всего в пяти кабельтовых, но на другой стороне бухты. Перед тем как начать марафон, он решил покурить, полез в карман и вдруг обнаружил что-то большое, круглое, металлическое. Ивашкин выпростал руку и стал разглядывать юбилейный рубль с профилем Ленина.

—  Спасибо, Ильич! — сказал Ивашкин и, зажав в руке находку, ринулся на причал, с ходу прыгнул в ближайший катер. Лодочник поднялся с банки и вопросительно уставился на непрошеного пассажира, но Ивашкин адмиральским жестом указал на своё судно, щёлкнул пальцами и крикнул: "Гони! Хорошие деньги!"

Услышав приятное обещание, лодочник мгновенно сорвал катер с места и через пять минут уже подводил его к борту. Боцман, возившийся на палубе, разглядел Ивашкина и, ни слова не говоря, сбросил шторм-трап. Лодочник вопросительно поглядел на бойкого клиента.

—  Держи, друг! — Ивашкин торжественно вложил ему в ладонь ленинский рубль, вскарабкался на борт и поспешил на доклад к первому помощнику. Боцман потом рассказывал, что лодочник долго крутился вокруг судна, потрясая чеканным профилем вождя и выкрикивая испанско-канарские выражения, которые, однако, были явно слабее тех, что были в конспекте Ивашкина. Вероятно, владелец катера не был нумизматом, а может, недолюбливал Ленина.

Матрос, успокоив замполита своевременным прибытием, вышел к трапу и спросил у вахтенного, вернулся ли Пластырь.

—  Давно прибежал! — сообщил вахтенный и почему-то злорадно ухмыльнулся.

У борта затормозил белый "Рено", по трапу поднялся белокурый Представитель в свежей белой рубашке и с кейсом. Поравнявшись с Ивашкиным, он остановился и стал внимательно разглядывать матроса, словно увидел впервые. Ивашкин вежливо кивнул и стал ожидать, не скажут ли ему чего?

—  Ну, как погуляли? — улыбнулся Представитель, продолжая глядеть на Ивашкина с нескрываемым любопытством.

—  Спасибо, хорошо, — сдержанно ответил Ивашкин и добавил на всякий случай. — Замечаний нет.

—  Какие уж там замечания! — непонятно развеселился Представитель. — Как замполит? Не очень донимает?

—  Что вы! — Ивашкин ударил себя в грудь. — Печётся о нашем воспитании и кругозоре. Вон, когда Зундом шли, объявил по трансляции: "Внимание! Слева по борту каждый, кто в сознании и понимает, может обсмотреть замок, где жил и работал товарищ Гамлет!"

Представитель расхохотался и, подмигнув, толкнул дверь в коридор.

"Это ещё к чему?" — привычно насторожился Ивашкин, не зная, расценивать ли весёлое подмигивание как поощрение или как ехидную угрозу.

Представитель же, поговорив с Ивашкиным, зашёл в каюту к Дублёру, ни слова не говоря, открыл кейс и выставил на стол бутылку "Смирновской". Дублёр, так же молча, достал стаканы, сполоснул их под краном и лишь после этого сделал вопросительный жест, ожидая объяснений.

—  Есть повод! — Представитель довольно потёр ладони и отвернул пробку. — А закусить найдётся?

—  Ты же за рулём, — напомнил Дублёр, доставая из холодильника замороженную твёрдокопчёную колбасу.

—  Сегодня у вас ночевать буду, — объяснил Представитель, — выпить хочется. Да садись ты, сейчас всё объясню. Только скажи сперва, что за человек — этот твой Ивашкин?

—  Почему это он мой? — не согласился Дублёр.

—  А потому, что здесь, на борту, все — твои, — добродушно объяснил Представитель. — Ну?

—  Да я уж всё тебе рассказал. Парень как парень, иногда выкинет что-нибудь, но, в общем — безвреден. Поумничать любит. У меня на него ничего серьёзного нет.

—  Ну, будь здоров! — Представитель, не морщась, выпил и потянулся к деревянной от холода колбасе. — Я тебе сейчас всё расскажу. Когда я попросил отпустить его в город одного, у меня задумка была — проверить местных. Они привыкли, что ваши морячки в город только группами выползают, а тут вдруг один пошёл! Зачем, почему? Такого наверняка возьмут под наблюдение, причём возьмут плотно. Вот и хорошо, а мы потихоньку тоже за ними бы приглядели. Людей у нас, конечно, маловато...

—  Ну и как? — сухо поинтересовался Дублёр, уязвлённый тем, что его не посвятили в хитрый замысел.

—  Не обижайся! — Представитель примирительно поднял руки. — Честно, сам не очень рассчитывал на успех. Сомневался. Но зато теперь могу тебе сказать, с помощью твоего матросика мы вскрыли всю систему наблюдения. Вот так! Ивашкин твой местную службу на рога поставил. Во-первых, шарахался из стороны в сторону и постоянно фотоаппаратом щёлкал. Ты, кстати, сегодня же попроси его проявить плёнки, а потом распечатаем, наверняка в объектив интересные для нас люди угодили. А самое главное — дважды ушёл из-под наблюдения, да так просто и красиво, а главное естественно! Представляешь, забрался в автобус с передней площадки, хвост за ним — с задней. Кондуктор, видно, замечание сделал; Ивашкин — прыг назад, двери закрылись, хвост и уехал. Потом, конечно, отыскали в старом городе, но минут сорок он оставался без контроля. То есть наши за ним приглядывали, а местные — нет. А за сорок минут, сам знаешь, сколько успеть можно.

—  Ну, и чем он занимался? — Дублёр тоже попытался откусить кусочек колбасы.

—  Да бродил себе, как обычный турист, ничего особенного не делал. А на обратном пути опять финт в автобусе, и опять хвост без него укатил. Но это не всё! Ивашкин, сукин сын, у парка Санта-Каталина вылез, сиганул в катер и прямиком к судну через бухту! Ну, прямо Джеймс Бонд! Ты бы видел, как они метались! Мы чуть со смеху не попадали! В общем, — Представитель вновь поднял стакан, — хотели местных встряхнуть, но на такую удачу не рассчитывали. Ну, будь здоров!

—  А может, он и вправду... — Дублёр покрутил пальцами.

—  Не думаю, — Представитель откусил замороженный колбасный ломтик, — не похоже. Наши шефы, конечно, любят кружева плести, но не настолько. А в общем, даже голову ломать не буду. Один чёрт, на поощрение мы с тобой наработали. Раздобудь-ка ещё закусочки, что-то я проголодался.

Ивашкин переобувался в домашние тапочки. Он уже снял горячие ботинки, содрал носки и с удовольствием шевелил босыми пальцами. Дверь распахнулась, и в каюту шагнул четвёртый помощник. Ивашкин поднял голову и уставился на пришельца. Выглядел тот неважно — рубашка запачкана и на локте разодрана, под левым глазом — синяк, правая щека расцарапана.

—  Понятно, — участливо кивнул Ивашкин, — ну и как там наши геральдические собачки?

—  Сам ты собака! Пёс смердящий, пожравший трупы своих недостойных родителей! — выпалил Пластырь.

—  Вот это да! — приподнялся Ивашкин, не замечавший ранее в помощнике пристрастия к вычурности.

—  Ты что мне подсунул? — Пластырь бросил на стол скомканную шпаргалку.

—  Объясни толком, что случилось-то? Да сядь ты, не стой как пень, — Ивашкин придвинул стул.

—  Сейчас расскажу! Я тебе, подлая морда, всё расскажу, — пообещал помощник.

Но рассказывать принялся не сразу, а ещё несколько минут грязно ругался, топал ногами и стучал кулаками по столу. Ивашкин терпеливо ждал, изображая внимание, понимание и сочувствие.

—  Вышел я в город, ну, по лавкам, понятное дело, прошвырнулся, — Пластырь внезапно угомонился и начал рассказ. — Дорогу пока не спрашиваю, знаю, что иду правильно. Добрался до какой-то площади, смотрю: правильные лавки кончились и пошли дорогие магазины, значит, места незнакомые, пора определиться. Навстречу парень в обнимку с девкой, я — к ним. Достаю бумажку твою поганую и читаю. Они сначала-то заулыбались, а потом этот хмырь вздрогнул, руку с девкиного плеча снял, да как саданул мне в глаз. Понял, да? Я бы его, конечно, отметелил, да ведь нам нельзя, мать твою! Он и ещё добавить хотел, да я увернулся и дёру! Вот, думаю, сволочь какая, попался бы он мне дома!

—  Психи — они всюду водятся, — перебил его Ивашкин, — ну, а собак ты всё же отыскал?

—  Собаки? — опять начал закипать помощник. — Я, как в себя пришёл, выбрал кого поспокойнее — старичка с бабкой. Они на скамеечке дремали.

—  Ну, ну! — поощрил его Ивашкин.

—  Что "ну-ну"! — помощник подался вперёд. — Дед глуховат оказался — пришлось ему два раза читать. А как расслышал, подскочил, будто ему шило в старую задницу вогнали, да как шарахнет меня клюкой по хребтине! А курва старая когтями в щёку вцепилась. Тут народ стал собираться, еле я ноги унёс. Рубаху мне порвала, зараза!

—  Ты, может, им ещё что-нибудь говорил? — предположил Ивашкин.

—  Ничего я не говорил! — Пластырь от негодования передёрнулся всем телом. — Только то, что было написано. А вот что ты написал там, это я разберусь. Я таких шуток не прощаю.

—  Да не было никаких шуток! И долго ты так гулял?

—  Какое там после этого гулянье, идиот! Но перед тем как возвращаться, решил напоследок ещё раз попробовать. Двое парней шли, спокойные такие с виду. Этим я даже читать не стал, просто показал твою писульку.

—  И что? — в голосе Ивашкина звучало неподдельное любопытство.

—  Эти меня пытались ногами бить! — помощник даже зажмурился от обиды. — А бумажку твою мне в пасть засунули, падлы!

—  Ничего не понимаю, — Ивашкин внимательно перечитал мятую шпаргалку. — Ничего обидного тут нет. Ну, хочешь, я при тебе проверю? — он снял с полки увесистый словарь.

—  Нет уж! — Пластырь вырвал книгу. — Я сам проверю! Знаю тебя! — и выбежал из каюты.

—  Хотелось бы посмотреть ваш муниципалитет, — задумчиво пробормотал Ивашкин.

Из рассеянности его вывел вызов к Дублёру. Тот подробно и доброжелательно расспросил его о прогулке, сдержанно похвалил за прибытие без опоздания и закончил беседу просьбой проявить плёнки.

—  До завтрашнего утра освобождаетесь от работ и несения вахты, я договорился, — Дублёр похлопал Ивашкина по плечу. — Сделайте пробные отпечатки со всех плёнок, а я посмотрю, какие подойдут для стенгазеты. Химикаты и фотобумагу получите у первого помощника.

Ивашкин тотчас принялся за дело. Ещё перед началом рейса по его инициативе на судне была оборудована небольшая фотолаборатория, где он теперь и заперся. В дверь несколько раз стучали, но Ивашкин, перекрикивая шум вытяжной вентиляции, отвечал, что открыть не может. Каждый раз в ответ слышались невнятные ругательства, по тембру, похоже, принадлежавшие четвёртому помощнику.