| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Когда после электровозного гудка лабораторию резко дернуло, и желтоватый облупленный бок рефрижераторной секции на соседнем пути медленно поплыл вдоль окон вместе с остающейся позади планетой, Сергей вдруг остро понял, что возвращение состоится уже сегодня вечером. Возвращение — и встреча.
...Есть в человеке странная и восхитительная сила, которую нельзя замерить мессдозами и тензодатчиками, невозможно преобразить в дрожь зайчиков осциллографов и в поля частиц феррита магнитных лент, которую не выразят бесконечные массивы чисел и линии графиков. Ни одному исследователю в мире не откроется простая и гениальная ее формула. Не подчиняется эта сила ни одному открытому закону; любые препятствия, устроенные природой или человеком, лишь усиливают ее действие.
Можно лишь однажды понять, что все слышанное об этой удивительной силе — не преувеличение, не фантазия, не плод мечтаний, а лишь скромная попытка ее описать.
... До Воскресенска состав полз медленно, поминутно останавливаясь — на участке шел ремонт пути, а в промежутках движенцы старались побыстрее протолкнуть частые здесь электрички и пассажирские. Весь вагон уже одолело чемоданное настроение; привычная для их дальних странствий игра в домино не клеилась, и крупные, выпиленные из темно-коричневой, особо прочной — чтоб не кололись — пластмассы кости домино врассыпную валялись на столе кают-компании. Кто-то курил, глядя на подмосковные поселки в окно, затянутое по случаю возвращения в среднюю полосу морозными иглами лишь до половины; кто-то перелистывал по четвертому разу прочитанную за время командировки книгу...
Но вот остались позади высокие трубы, день и ночь отбрасывавшие подальше от земли цементную и шиферную пыль, и поезд будто затянули в себя прекрасные подмосковные просторы; разгоняясь, он заскользил по колее, как лыжник по накатаной лыжне, обгоняя попутные машины на зимних шоссе, взвихривая сухой снежок и подставляя его под солнечные лучи.
Вот и серебристо-стальное кружево моста через Оку. Поезд здесь уже должен снизить скорость, чтобы остановиться на знакомом переплетении путей, после депо, где еще пыхтели старые паровозы, периодически присылаемые с базы запаса. Но что случилось? Почему же так быстро отбивают чечетку колеса, почему все так же резво бегут заснеженные кусты под насыпью?
Он вспомнил, что на Голутвине должны были отцепить только их вагон и понял, что бригада решила наверстать график за счет этой остановки — дескать, обратно с каким-нибудь сборным пригонят. Мимо окон пронеслось деревянное, похожее на декорацию из фильмов про купцов, здание станции Коломна, потом проплыла "Серая лошадь" — унылое длинное здание довоенной столовой из силикатного кирпича. Где-то там, за ними, за верхушками старых осин и крышами пятиэтажек, затерялся знакомый подъезд, где по вечерам зажигали желтоватый свет, и Сергей вдруг почти физически почувствовал, как расстояние до этого подъезда становится все больше и больше.
А состав уже громыхал на выходных стрелках станции Голутвин. Сейчас будет мост, и отцепить вагон можно будет только в Рыбном.
— Подожди. — Андрей выскочил из кают — компании и послышалось шипение сорваннного стоп-крана.
— Прыгай через рабочий! Тебе важнее!
— А вы?
— Найдем что сказать... А ты о результатах испытаний начальству доложишь.
— Да сейчас уже...
— Ну завтра с утра доложишь... Давай скорее!
— Спасибо!.. — крикнул Сергей, понимая, что все это затеяно не для доклада, а для того, чтобы дать ему возможность скорее увидеть Татьяну.
... Серый ВЛ8, оттененный сверкающей в лучах закатного солнца снежной насыпью, казался почти черным. С левой по ходу стороны вагона приближался помощник. Навстречу ему из левой двери нерабочего тамбура высунулся Мишка Непельцер в своем ХБ без погон и армейской шапке.
— Что у вас там за ерунда, е-к-л-м-н...
— Да так, небольшая квазитахионная нестабильность. Выйти из гравипарамагнитного резонанса на ходу не удалось, пришлось тормознуть... — Сейчас трогаемся, товарищ полковник! — крикнул он в сторону приоткрытой двери в коридор.
— Да у вас там что...
— Про это не положено. Видишь, знаков различия нет? Если спросят — обычная вагон — лаборатория, испытываем подвижной состав в условиях, приближенных к вероятным, — не моргнув глазом, симпровизировал Мишка: — Про рейгановскую программу звездных войн слышал? — продолжал он, понизив голос, — Противовес будет! Ни пуха!
— Да ну вас... — помощник моментально сдернул в сторону оставленного рабочего места.
Так был рожден еще один миф о советской военной угрозе.
Сергей этого уже не слышал — к этому моменту он успел вбросить себя в промерзший трамвай и, устроившись на дермантиновом сидении, вспоминал цифры номера заветного телефона.
12.
— ...Ты знаешь... я замуж выхожу...
— За кого? — машинально спросил Сергей. В его мозгу еще не проявился смысл сказанной фразы; он еще находился во власти несшего его все эти дни вихря, он просто был счастлив вслушиваться в доносящийся из телефонной трубки голос Татьяны, все больше осознавая, что случись чуть — чуть иначе, и он никогда не услышал бы вновь этого певучего, наполненного какой-то затаенной чувственностью голоса — как и голосов других людей, птиц, переклички поездов на дороге... звуки Татьяниной речи были сейчас для него доказательством существования, того, что он вернулся живым.
— Ты его не знаешь... Мы дружили еще давно, до того, как мы с тобой познакомились... еще со школы... я дала слово выйти за него... а потом он уехал... потом от него перестали приходить письма, так долго... я решила, что все кончилось и неясно, как теперь жить... потом мы с тобой встретились... я сначала думала, ты просто хочешь встречаться, и не знала тогда, что тебе ответить... а потом... ты уехал и вдруг приехал он... и мы сразу же пошли в загс...
...Козырек кабины "Фантомаса" смял тонкую оболочку из дюраля, проломил ее, как бумажный пакет, и керосиновые потоки вырвались внутрь корпуса тепловоза и вперед, над крышей, к горячим струям из выхлопных патрубков. Одновременно вертолет, прогнув крышу кабины фюзеляжем, стремительно превращающимся в груду скомканных серебристых листов обшивки, перекрученных шпангоутов, проводов, разодранной обивки кресел и еще живых клеток тканей человеческих тел, рубанул, словно в последней агонии, лопастями винта по кузову; тонкие клинки, предмет бессонных ночей сотен конструкторов и ученых, стремились скоростью своей нанести максимальный урон грубой углеродистой стали, прежде чем они превратятся в бесформенное нечто. Но исход этого последнего удара уже не был различим со стороны — огненное облако из брызг и паров закрыло поле сражения и обе машины, потеряв первоначальный облик, слились в несущегося по тундре металлического дракона с огнедышащей головой и дымным следом; в желто-красно-черном трепещущем клубке исчезали остатки того, что еще вчера жило, спорило, строило какие-то планы...
-...Ты меня слышишь? Скажи что-нибудь... пожалуйста... ругайся... я не знаю... только, пожалуйста, не молчи... — слышалось в трубке, — не знаю... все так жутко получилось... я обидела хорошего парня...
— Будь счастлива...
— Спасибо... спасибо тебе, я очень, очень хочу, чтобы ты тоже был счастлив... ты обязательно встретишь другую, вы будете счастливы, ты забудешь свою Татьяну... боже, что за чушь я несу, ужас... со мной что-то творится... знаешь, на днях даже кошмар днем привиделся, будто тебя уносит в небо, навсегда... я закричала— и все исчезло, только вся в поту... капли пота стекали на губы, горячие, влажные и соленые, как поцелуй из "Каникул любви"... господи, я опять какую-то ерунду...
— Все нормально... не волнуйся... будь счастлива...
...Сергей понял, что в комнате уже темно и он сидит за письменным столом, подпирая голову руками и смотря на зеленый потертый корешок справочника по тяговому подвижному составу — книги, в которой можно было найти ответы на многие вопросы, кроме самого важного для него в эту минуту. Сколько он времени так просидел, когда ушел от висящего в коридоре на стенке телефона — сказать было трудно. Сергей щелкнул выключателем настольной лампы, развязал стоящий на полу рюкзак. Первым под руку попался будильник — тихий, безмолвный. Сергей не спеша завел его, и, чтобы подвести взглянул на "Командирские". Они тоже стояли; сила пружины иссякла без двадцати шесть и волосок секундной замер на одном из хромированных квадратиков с трехгранной пирамидкой — для лучшей видимости при слабом свете — и окруженных венчиком тритиевых светлячков. Время потеряло смысл и исчезло, осталась лишь форма, приборы, уставшие отмечать его биение.
Старый транзистор в чехле из винилискожи зарастал пылью на одной из полок. Сергей включил его и тронул большим пальцем ручку настройки. Круглосуточный "Маяк" резанул сердце такой знакомой и такой неожиданной здесь мелодией:
"И зачем с тобою было нам знакомиться?
Не забыть вовек теперь мне взгляда синего.
Я всю ночь не сплю, а в окна мои ломится
Ветер северный, умеренный до сильного..."
А за окном — настоящим, не песенным — не видно было даже звезд, и только запоздалый трамвай сбрасывал с заиндевелого провода вереницу фиолетовых искр.
Май 2002 — октябрь 2003, Брянск.
ИСТИННАЯ ОШИБКА
1.
Туман мертвой хваткой придавил станцию к полотну. Это был не тот туман, что летним утром просыпался в окской пойме и широкой дугой переливался через насыпь к канатной фабрике. Здесь, в Прибалтике, туман был полем жестокой битвы между заливом, не замерзшим по причине теплых ветров, что половину зимы доносили до рижских улочек запах виноградников Бретани, и резкого тридцатиградусного мороза, что неожиданно нагрянул откуда-то со стороны полуострова Ямал. Нашествие было столь внезапным, что десятки куцых двухкабинных луганских тепловозов в первый же день возвратились в депо Рига с разноцветными натеками льда на жалюзи, становясь в очередь на ремонт: секции холодильников на ходу замерзли и полопались так быстро, что бригады так и не успели ничего сделать для их утепления. Город мгновенно затопила едкая смесь ледяной пыли и сажи, снегу на улицах вдруг оказалось так много, что его оказалось некому убирать, и пешеходы с трудом разъезжались с машинами на льду посередине. Туман ватным кляпом забирался в горло и быстро насыщал влагой пальто и куртки, позволяя ветру пробивать их насквозь — как будто идешь по улице в одной рубашке. В последующие дни Ригу наводнили странные люди — они все шли по синусоиде, как шарики, наискось вброшенные в желоб, и горланили народные песни. Все они не так давно просто любили посидеть после работы во встречающихся на каждом углу заведениях под вывеской "Alus", углубляясь в философские хитросплетения жизни под легкое, с любовью сваренное рижское пиво; теперь же они пытались защититься "Кристаллом" от мириад морозных игл... ошибка их была лишь в том, что водку принято пить с мороза, а не на мороз.
Депо Рига, словно погруженное в огромный сугроб и пронизанное от путей до крыш гирляндами сосулек, продолжало работу. Оно чем-то напоминало гигантские башенные часы, циферблатом которых был поворотный круг — старое, неторопливое металлическое сооружение, не успевавшее раскидывать секции по стойлам.
Сергей сидел на короткой полке в проводницком купе и прикидывал черновик будущего отчета. Можно было смело написать почти все, не дожидаясь полных расшифровок, опираясь лишь на несколько желтых миллиметровок, где на скорую руку были накиданы точки. Полигон Рига-Псков относился к местам с предсказуемой динамикой, так что даже миллиметровки были уже перестраховкой, и их трехнедельную работу в Прибалтике можно было провернуть за три дня под Москвой.
На работавшие здесь односекционные тепловозики экспортной серии М62 ставилась та же тележка, что на старые "Ласточки". Стройный ряд арок балансиров, словно венчавший окошки челюстей, придавал ей сходство с полуподвальным этажом купеческого дома где-нибудь возле Краеведческого музея. Тележку эту изучали с момента основания Института, ее лично гонял между Куряжом и Шпаковкой нынешний замдиректора по науке, будучи молодым специалистом, и ничего нового в Прибалтике от нее не ожидали. Но тепловоз шел на экспорт, и министерство проявило озабоченность.
Сейчас для Сергея эта поездка была лучшим способом забыться. Разбить проблемы, оставив лишь простые предметы и действия. Выбить тепловоз. Выбить поворотный круг — с деповского двора на канаву, с канавы на реостат... Навесить провода. Загрузить уголь. Залечь в работу, как подводная лодка на дно, утопить сознание в тысячах привычно решаемых деталей — соляр для дизеля, провода, коэффициенты тарировок, кубики для установки датчиков. Чертовы кубики...
От этих некрашеных кусков стали с резьбовыми отверстиями — по размерам действительно точь-в-точь как детские деревянные кубики с картинками — на самом деле зависело очень многое в их поездке. Точность "КД-двенадцатых", с немецкой аккуратностью изготовленных в далеком городке под Дрезденом, как впрочем, и всех пьезодатчиков, зависела от целой кучи вещей, и, прежде всего, от крепления. Шестигранный поясок должен был опираться на деталь точно по бурту и затянут с определенным усилием — иначе его реальная чувствительность будет весьма далека от той, что определили на "бочке", маленьком вибростенде, что стоял на полу салона. Поэтому в отделе придумали не мучиться и не обрабатывать саму деталь, а фрезеровать заранее в цеху кубики и потом подваривать, куда надо. Каждый кубик проверялся — не туго ли идет резьба и не прослаблена, нет ли в ней перекоса, способного подвигнуть скрытый внутри магический кристалл, ответственный за превращение нажима груза в игру стаек электронов, на ненужные фантазии.
В тот день, после экипировки вагона вся команда решила рвануть в Домский собор; услышать знаменитый орган было наипервейшей ценностью, которую планировали обрести в Риге, и уже после него шли по очереди такие вещи, как книжные магазины, домашняя шерсть на старом рынке и бальзам в глиняных бутылочках. Кто-то один должен был оставаться в вагоне; "Машку" на испытания уже выделили, и теперь ждали лишь сварщика, чтобы приварил эти самые кубики на ходовой части. Вызвался подежурить Сергей, сказавшись простуженным; на самом деле он не хотел давать какой-либо шанс случайности и, если что, решить по месту; в прошлый раз, из-за невозможности подлезть к месту установки, им пришлось сместить второй датчик на пять сантиметров к моторно-осевому подшипнику и приварить кубик к подшипниковому щиту. Если уж нельзя было неточность установки свести к нулю, то хотя бы к минимуму, и точно знать ее, чтобы потом учесть при обработке данных.
Как на грех, сварщик пришел именно в это время, и пришел один, без напарника — тот на днях слег в больницу. Сергей, облачившись в замасленную фуфайку, помог подтащить старый агрегат из двух железных гробов, трансформатора и дросселя, и, извернувшись в глубине выстуженного нутра ходовой части, держал длинными щипцами привариваемые кубики, прикрывая лицо рукавом от шипящей молнии и металлических брызг. Труднее было прикрыться от жгучего дыма, образуемого кипящим флюсом и сгорающей на раскаленной стали густой масляной грязью; он змеиным клубком расползался по остову и верхним поясам балок и, пронизанный иглами ледяного тумана, колом вставал в легких.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
