| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Женщины, начавшие то, что оказалось лишь вступлением к песне, выглядели удивлёнными, но, сразу же оценив профессионализм и вокальные возможности неожиданно появившейся солистки, послушно и слаженно повели вторую партию, обеспечив трансильванке выгодный фон.
Она же, подняв лицо к тёмному небосводу, исполнила вступительную партию и двинулась мягким танцующим шагом вдоль столов.
'Великолепная, однако, пластика, — вдруг ожил мой внутренний голос. — Госпожа инсургентка и в прошлый раз выступила весьма впечатляюще, даже если не говорить про неожиданный финал с пистолетом: сильный голос интересного тембра, хорошо умеет двигаться на сцене. Профессионализм, как говорится, не пропьёшь'.
'Не могу не согласиться. Что удивительно, в её репертуаре есть, оказывается, не только эстрадный модерн, но и фольк. Это ведь явно старинная народная песня, и на каком-то из малых гардариканских языков. Любопытно было бы узнать, о чём она'.
'Непохоже, чтобы маэстрина была готова предоставить комментарии или перевод'.
'Главное, чтобы не пыталась вновь втянуть в свой перформанс представителей публики. Хотя браунинг и нож у неё отобрали, она все ещё... что?!.'
Завершив первый куплет, София вдруг властно схватила за руку сидевшую с краешка Весну и увлекла её за собой. Отличница вытаращила глаза от неожиданности, но повиновалась — и в следующую же секунду оказалась втянута в медленный плавный танец. Трансильванка уверенно вела партнёршу через цепочку медленных па, одновременно продолжая петь. Несмотря на то, что никакой предварительной договорённости между девушками явно не существовало, это выглядело гармонично, навевая именно то печальное настроение, которого и добивалась София. Что это было? Чувство неотвратимой разлуки?.. Уверен, у всех замерших, полностью захваченных неожиданным представлением зрителей сердце сжималось точно так же, как и у меня, пусть я даже и не понимал слов.
Впрочем, расслабился я слишком рано. Украдкой утирая слезу, вызванную нахлынувшими эмоциями, я совершенно пропустил момент, когда девушки оказались совсем рядом, и маленькая, но сильная рука схватила меня за запястье и безапелляционно потянула вперёд.
— Ч-что... куда?!.
Но было уже поздно. Певица-инсургентка заставила меня шагнуть за ней и поднять руку, плавно прокрутившись под ней. Затем в моей ладони неожиданно оказалась маленькая ручка Весны, а её удивлённые глаза за стёклышками очков — очень-очень близко. София, вынудив нас изобразить нечто вроде медленного полонеза, мягким шагом кружила вокруг, продолжая петь под самозабвенные трели скрипки.
Служить фоном для — безусловно! — талантливой певицы я по здравом размышлении счёл вполне респектабельным — если даже не сказать почётным занятием. Оказывается, от нас с Весной не требовалось ничего особенного, кроме как вращаться в медленном танце, неловко поглядывая друг на друга, краснея и отводя встретившиеся глаза. Пытаясь побороть смущение, я кашлянул и вполголоса завёл светскую беседу:
— Э-э-э, простите, Весна, а вы не знаете, на каком языке поёт наша повелительница?
— Н-на корватском... — едва слышно ответила отличница.
— И вы понимаете его?
— Д-да, немного...
— Это же замечательно! Мне давно уже хотелось узнать, о чём же идёт речь. Не будете так любезны, чтобы пересказать?..
— П-песня называется 'Белая роза'.
— Красивое название. И о чём она?
— П-про девушку, угнанную жестокими захватчиками в плен... в далёкую восточную страну... в гарем всесильного султана. Белая роза у фонтана в серале напомнила ей о родных горах, укрытых снегом, и... и её слезы смешались с дрожащими на лепестках каплями воды.
— Грустная песня, как я и думал. Но что же дальше?
— Пленница вспоминает своего суженого, который теперь так далеко, и молится, чтобы его утешила её сестра, чтобы он не остался один и не наложил на себя руки от горя...
Попытка разговорить стеснительную отличницу увенчалась успехом — я даже почувствовал некоторую гордость. Кажется, и Весна перестала дичиться; движения её стали более лёгкими и естественными. Тем более что я, как галантный кавалер, никак не реагировал, когда она постоянно наступала мне на ноги. Ещё забавное было то, что сама она этого, по всей видимости, даже не замечала — иначе бы немедленно зарылась в землю от ужаса и стыда. Если так — важно не прерывать светскую беседу и не позволять ей отвлечься.
— Вот как. Довольно романтично. Но мне довелось читать более обнадёживающую историю — о юноше, который отправился за похищенной любимой вместе со своими верными товарищами... ммм... кажется, их называли казаками.
— Казаки?.. Я не очень в них разбираюсь...
— Неважно. Там было много приключений: и смешных, и страшных, но в итоге они пробрались в султанский сераль и украли возлюбленную своего друга. Любящие сердца воссоединились — это звучит более правильно. Жизнеутверждающе. А как вы считаете?
— Д-да...я согласна, — кивнула Весна, и робко призналась: — Но печальные песни мне тоже нравятся. И маэстрина Ротарь... она замечательно поёт. Так, словно для неё все это... очень близко.
— Конечно. Она же трансильванка: оставшаяся без родины беженка, гонимая и презираемая.
— Но ведь и наши с вами предки со славянскими корнями — они тоже эмигрировали в Либерию...
— Это было давно, века два назад. Кроме того, здесь наверняка сыграла свою роль и трансильванская душа — кочевая, неусидчивая, не терпящая ограничений...
Я не успел закончить — София допела песню, завершив её пронзительно-тоскливой руладой, и замерла, опустившись на колени. Черные волосы скрыли опущенное лицо, не давая разобрать его выражение. Обычная аудитория, наверное, наградила бы певицу восторженными и шумными аплодисментами, но крестьяне, как ни странно, повели себя по-другому. Безошибочно почувствовав, что это был вовсе не обычный эстрадный номер, а искренний, куда более глубокий душевный порыв, слушатели молча, как один, встали, и поклонились Софии, прижав руки к груди. Я заметил, как Грегорика украдкой смахнула слезинку с ресницы.
Трансильванка порывисто поднялась на ноги, и, не говоря ни слова, удалилась. Проводив её взглядом, я обернулся к Весне.
— Как бы то ни было, благодарю вас за танец, Весна. Не стесняйтесь обращаться ко мне, если захочется. Разговор с такой образованной и понимающей собеседницей — и честь, и удовольствие.
— С-спасибо, Золтан Святославич, — почти без запинки ответила она, робко улыбаясь и впервые осмелившись взглянуть мне прямо в глаза. — Я... я так и сделаю. Вы... совсем не такой суровый, как мне показалось сначала...
Застыдившись, отличница отвесила неловкий поклон, повернулась и пустилась наутёк — конечно же, споткнувшись при этом, и едва не пропахав носом землю.
— ...С-суровый? — удивлённо покачав головой, я осмотрелся.
Танцоры явно утомились, да и музыканты, кажется, решили, что пришло время передохнуть и подзаправиться. Даже Пенко устало опустил скрипку, с которой так долго был разлучён, подул на натруженные пальцы и вдруг удивлённо обернулся. С ним заговорила незаметно подошедшая Грегорика — за шумом голосов было не слышно, о чём шла речь, но по выражению нетрудно было догадаться, что принцесса восхищается самородком, неожиданно обнаружившимся в глухомани потерянного континента. В самом деле, парень играл великолепно, естественно и раскованно: намного лучше большинства исполнителей, которых мне довелось слышать в либерийских камерных театрах и прочих заведениях средней руки. Интересно, у кого он учился?
Костры почти прогорели, в кронах столетних лип, возвышавшихся по краям площади, зашумел холодный ветер. Натянутый над почётными местами во главе стола холст захлопал, а по тесовой крыше ударили первые капли дождя. Поселяне, прикрывая головы, частью начали расходиться, а частью потянулись под крышу. Окошки корчмы гостеприимно светились, суля тепло и... хммм, наверняка — местное пиво. Алисы и Весны тоже видно не было, скорее всего, им пришли примерно такие же мысли. Подумав, что стоит последовать их примеру, я направился под навес галереи как раз в тот момент, когда Пенко смущённо улыбаясь, протянул свою скрипку Грегорике. Зачем она ей, интересно?
Впрочем, то, как уверенно пальцы её высочества сжали потёртый, но очень изящный гриф, и привычное движение плеча, прижавшего лакированную деку к щеке, все объяснило. Грегорика выпрямила тонкий стан, резким движением отбросила волосы назад и сосредоточилась. Смычок мягко двинулся вверх, и до моих ушей донеслась негромкая, но чистая нота.
На галерее уже никого не осталось, не считая неловко переминающегося скрипача с подругой. Ревниво поглядывая на ушедшую в себя принцессу, Снежанка потянула Пенко за рукав. Скрипач поклонился и что-то негромко сказал. Грегорика кивнула, не опуская скрипку:
— Да, конечно, буквально пару минут. Благодарю за великодушное разрешение!
Девушка утащила Пенко в двери, и во дворе не осталось никого, кроме нас двоих. А, нет — телохранительница, которая куда-то отлучалась, появилась из тени стоящего поодаль танка, поправила кобуру на боку, торопливо взбежала по ступенькам, бросила по сторонам пару быстрых взглядов и прислонилась к столбу. Молча стоять в тени было бы неловко, поэтому я тоже поднялся на галерею, осторожно заметив:
— Удивительно встретить в глухомани столь талантливого скрипача.
— О да! Я не могла поверить своим ушам. Появись Пенко в столице, на него бы устроили настоящую охоту.
— Правда? Неужели можно самостоятельно достичь такого уровня мастерства?
— Нет, конечно! Но он рассказал, что учился у настоятеля расположенного относительно недалеко собора.
— Вот как? Не подумал бы, что здесь сохранилась даже некая религиозная структура... — удивился я. Потом, бросив на Грегорику короткий взгляд и стараясь не показать любопытства, добавил: — Не знал, что вы и ещё и музицируете.
— Немного. До таланта Пенко мне как до Луны. Хватает лишь на то, чтобы по достоинству оценить его игру и... великолепный инструмент. Прекрасная скрипка из Кремоны, работы Бергонци, очень старая... — Грегорика извлекла ещё одну длинную дрожащую ноту, и на её лицо набежала печальная тень. — ...Да, конечно же. Наследие погибшей Гардарики...
Очевидно, она имела в виду, что инструмент такого класса едва ли попал бы в руки обычному крестьянскому пареньку, если бы не катастрофа, смешавшая все карты и оставившая скрипку на произвол судьбы.
Задумавшись, принцесса снова повела смычком, и в шум барабанящих по крыше капель вплелась тихая нежная прелюдия... Стаявшая поодаль Брунгильда вдруг подняла голову и выпрямилась, а принцесса, остановившись, едва слышно проговорила, устремив взгляд на последние отблески заката, тонущие в косматых тучах.
— Этот дождь... да, он почему-то заставил вспомнить тот день, — Грегорика оглянулась на Брунгильду со странным выражением на лице. Возможно... это была жалость? Или сочувствие? Потом принцесса вдруг наклонилась ко мне, понизив голос.
— Наверное, вам покажутся странными такие перепады настроения, но...Золтан, вы не откажетесь выполнить мою просьбу? Будьте так добры, пригласите Хильду на танец. Эта мелодия у нас с ней связана с очень глубокими переживаниями... и та боль, она так и не прошла... осталось много недосказанного. У меня почему-то возникло чувство... да, кажется, время пришло. Сыграть сейчас могу только я, поэтому — прошу вас!..
Пригласить грозную телохранительницу на танец?.. Ничего себе! Конечно, в последнее время она стала относиться ко мне несколько мягче — вспомнить хоть бесценный подарок в виде сапог — но затевать с ней извечную игру мужчины и женщины, для которой и придумали танцы, казалось попросту невозможным. Впрочем...
Брунгильда оперлась спиной на резной столб, сложив руки на пояснице. Телохранительница профессионально делала вид, что её здесь нет, но на её лице было вовсе не привычное холодно-настороженное выражение. Соболиные брови чуть приподняты, глаза, выражающие смятение, расширены — казалось, она неуверенно вслушивается в себя, пытаясь найти причину непонятной тревоги.
— Прошло уже восемь лет... — тем временем продолжала свой рассказ Грегорика. — Тогда всё ещё было хорошо, и Хильда всё время проводила со мной. Единственная ровесница среди слуг... мы быстро стали тайными подружками. Я учила её танцевать, слушала её рассказы. В тот день, когда всё рухнуло... моя мама... и её отец... я была не в себе, убежала от всех, куда глаза глядят... помню, мы вдруг оказались в заброшенной оранжерее. Там стоял патефон и пластинки, а среди них — медленный вальс Штрауса. Мы почему-то танцевали с ней под шум дождя и плакали... и я постепенно пришла в себя. Поняла, что надо жить дальше. Вряд ли, конечно, мне удалось облегчить тяжесть на сердце Хильды, но с того дня она стала для меня намного ближе... и тем больнее было, когда нам пришлось расстаться...
Голос принцессы сделался едва слышным, она моргнула, словно отгоняя слезы.
— К-конечно, ваше... Грегорика. Я сделаю всё, что пожелаете!
— Я знала, что вы не откажете, Золтан. Вы очень добрый человек...
Не поднимая глаз — наверное, стесняясь мокрых ресниц — Грегорика подняла скрипку, пристроив её на тонкой ключице. Уверенное движение смычка — и над опустевшей площадью поплыли плавные переливы вальса.
Собрав всю свою храбрость, я шагнул к замершей Брунгильде, точно превратившейся в кариатиду.
— Позвольте... позвольте пригласить вас на вальс!..
Брунгильда вздрогнула от неожиданности — странно, неужели она не контролировала обстановку, как всегда? — и подняла на меня удивлённые глаза.
— ...З-зачем? — с лёгкой запинкой уточнила она. — И почему вдруг на 'вы'?
В самом деле, мы ведь уже перешли на 'ты' — я и позабыл от волнения. Но ответить на вопрос оказалось нелегко. Имею ли я право выдать намерения Грегорики?.. Впрочем, секунду спустя, устремив на принцессу широко раскрытые глаза, телохранительница догадалась сама.
— Да... я поняла.
— И?..
Как ни странно, она опустила свою ладонь на мою — пожалуй, слишком напряжённую — руку.
Брунгильда молча позволила мне шагнуть ближе и положить левую руку на свою талию. Постойте... что это было? Трепет моих собственных пальцев... или вздрогнула она?.. Реакция на чужое прикосновение?..
Первое движение далось нелегко — я уже испугаться, что она так и не тронется с места, не подчинится ритму вальса и моим рукам. Однако телохранительница послушно выполнила первый поворот, опустив глаза и не встречаясь со мной взглядом. Дистанция между нами, впрочем, осталась гораздо большей, чем было с другими девушками. Холодная аура телохранительницы словно заморозила мышцы моих рук, не позволяя им сократиться и притянуть её ближе допустимой границы.
Впрочем, скрипка в руках Грегорики вела нас мягко и нежно, словно накладывая целительный бальзам на раны, и моё тело подчинялось мелодии с удовольствием, не нарушая рисунок танца попытками оттоптать ногу партнёрше. Немного успокоившись, я осмелился взглянуть в глаза Брунгильды — как никогда близкие.
Странно, несмотря на то, что она кружилась вместе со мной ровно и точно, взгляд её выглядел отстранённым и затуманенным, точно в трансе. Казалось, Брунгильда смотрела глубоко внутрь себя или, может быть... далеко в прошлое? Что она видела там? Ту счастливую детскую дружбу, о которой рассказывала Грегорика? Потом что-то случилось; принцесса наверняка имела в виду трагическую кончину своей матери, принцессы Офелии... и ещё упомянула отца Брунгильды так, словно он погиб одновременно с ней. Кем он был? Тоже служил дому Тюдоров? Кажется, подруги Алисы упоминали автокатастрофу... Что же тогда произошло? Была ли между смертью родителей Грегорики и Брунгильды какая-то связь? И почему девочкам пришлось расстаться?.. Выглядело бы естественным, если бы им позволили поддерживать друг друга в навалившемся горе.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
