Науфрагум: Под саваном Авроры - Том третий, глава седьмая

Науфрагум:

Под саваном Авроры

ТОМ ТРЕТИЙ — Заброшенный край

Глава седьмая

Охота на волков

Днём раньше

Гардарика, место сброса гондолы 'Олимпика'

Второе сентября, три часа ночи

Пролог

— Проклятье!..

Принц Яков в раздражении стукнул кулаком по подлокотнику резного кресла, которое возвышалось в носовой части бального зала. Плексигласовые световые панели на окнах выдержала удар при падении гондолы, и внутри с виду всё ещё сохранялась привычная атмосфера роскошного прогулочного лайнера-дирижабля. Впрочем, отключение мощных бортовых генераторов, оставшихся в моторных гондолах на корпусе 'Олимпика' или сорванных при падении, привело к тому, что температура упала существенно ниже комфортной. Украшенные искристым хрусталём вычурные люстры под потолком, конечно же, не горели. Оставшихся в сброшенной на грунт гондоле аварийных генераторов хватало лишь на тусклые плафоны, и они с трудом рассевали темноту в обширном зале. Картина напоминала любительскую постановку какой-то второразрядной пьесы про благородных рыцарей и разбойников. Словно дети распотрошили бабушкин гардероб и напялили дедушкины мундиры с потускневшими позументами.

Глядя в уныло согнутую спину второго помощника капитана, удаляющегося в сторону выхода из зала, принц требовательно обернулся к своему камердинеру, сутулому лысоватому субъекту с тонким хрящеватым носом, украшенным бородавкой на самом кончике.

— Так ты выяснил хоть что-то, Трумэн?!

— Да, ваше высочество. Он пропал.

— Что значит, 'пропал', идиот?

Камердинер ещё ниже согнул длинную тощую шею и скорчил унылую гримасу:

— В буквальном смысле, ваше высочество. В трюме осталась только лужа крови на палубе возле внешнего люка. И одна из парных шпаг. Вторую, если мне не изменяет память, я видел потом на поясе бешеной горничной её высочества...

— Так что же, она его и прикончила?.. — принц в задумчивости покусал гладкий, изящно опиленный ноготь. — Они ввалились в зал откуда-то снаружи, эта дикая девка и тот наглый проныра из Йеля, что осмелился танцевать с малышкой Гри и потом испортил мне все дело. Это из-за него сестричка раскрыла мой маленький спектакль. Хм, по крайней мере, в части, направленной на то, чтобы снискать её благосклонность. Получается, Якоб не убил его, а затеял какую-нибудь дурацкую дуэль, как в прошлый раз. Вот тупица, все испортил!

— Но вы же сами сказали: 'Преподай ему урок', — напомнил зануда-камердинер, прищурив водянистые глазки. — Надо полагать, пока он развлекался, появилась телохранительница, расправилась с ним и выкинула за борт.

— Это я и имею в виду. Глупо было доверить такое дело самонадеянному наглецу. Сколько я растил его, сколько бился, сколько извёл медикаментов! Как же это получилось? Кто же виновник?..

— Затрудняюсь ответить, ваше высочество. Но наверняка здесь торчат уши его высокопревосходительства Магнуса.

— Ещё бы. Без старого лиса наверняка не обошлось. Я запомнил эту псевдо-горничную ещё тогда, в папочкином замке... — на лице принца ненадолго появилось совершенно несвойственное ему выражение сомнения, чуть ли не растерянности. — ...Впрочем, всё так странно обернулось — до сих пор не помню, что именно там произошло. Лишь потом мне сообщили, что это одна из его выкормышей, и весьма вероятно, что именно она сумела вскрыть папочкин сейф. Надеюсь, сейчас она не успела вытянуть из Якоба чего-то лишнего...

— Увы, ваше высочество, именно она вас и обвинила в заговоре, ссылаясь на его признание. Но имеет ли это значение? Телохранительница, скорее всего, погибла вместе с её высочеством и прочими...

— Не смей каркать, мерзавец!.. — вскинулся Яков, грозно сверкнув глазами. — На горничной был парашют, и она наверняка спасла малышку Гри. Я сам видел, как они улетали... — Яков снова треснул по подлокотнику и скрипнул зубами: — Проклятье, это не сойдёт ему с рук!

— Что не сойдёт, ваше высочество?

— Не твоё дело. Но нужно непременно узнать, что стало с сестрицей, нужно послать людей на поиски. Радиостанция развёрнута?

— Да, ваше высочество. Судя по паническим запросам с радиостанций Карантинной комиссии с побережья, кто-то из тех, кто был с принцессой, успел дать сигнал СОС. Карантинщики приняли и оттранслировали радиограмму за океан, а теперь без конца вызывают нас.

— В Либерии все наверняка стоят на ушах. Скоро и мы выйдем в эфир. Но я должен появиться в самый нужный момент, чтобы снискать лавры спасителя. Пусть все знают, что их деточки остались живы лишь благодаря мне. Что же касается той радиограммы... — принц взялся за подбородок. — Значит, они все же успели — наверняка это опять работа милой сестрицы. Надеюсь, она не сообщила ничего лишнего.

— Помощник сказал, что отделившаяся оболочка должна была упасть в радиусе примерно пятидесяти или ста миль.

— Уверен, что она выжила — упрямство малышки Гри нельзя недооценивать, — решительно проговорил Яков. — Вопрос в том, что они там успели передать?

— Как только натянем большую антенну, выйдем в эфир и установим связь с Кейп Норманд, запросим текст её радиограммы у 'Галла'. Он ждёт лишь нашего сигнала и будет нам подыгрывать, согласно договорённости, — напомнил камердинер и льстиво ухмыльнулся: — Подкупить старшего радиста метеостанции было по-настоящему гениальной мыслью, ваше высочество.

— Ещё бы. Ведь план сочинил именно я, — высокомерно поднял подбородок Яков. — Распорядись собрать пассажиров, чтобы внимали моему выступлению — мне нужно полное подчинение.

— Это можно гарантировать, ваше высочество. Да полдела уже и сделано — вы так умело запугали второго помощника, обвиняя его в попустительстве заговору Кёмница, что он совершенно раздавлен и будет следовать каждому вашему слову. Великолепно! — ещё разок польстил камердинер.

— А ещё Уэстморленд, — презрительно фыркнул Яков. — Удивительно, как такую тряпку назначили третьим человеком на борту. Впрочем, мне это на руку. Раз Готти вовремя разбил аварийную радиостанцию, то наш передатчик остался здесь единственным, и мы можем водить всех за нос, сколько потребуется. Пусть Миллс сидит за рацией и даже по нужде ходит в наушниках. Эфир надо слушать постоянно. И, наверное, пока сохраним интригу, и не будем передавать наше точное место.

— Как прикажете, ваше высочество. Готти смог бы подменить Миллса, когда тот вырубится, но он умеет только слушать. Да и кто-то должен вас охранять.

— Пусть сидит до упора, ничего с ним не случится, если и не поспит пару дней. А с охраной пока справятся трансильванцы.

— О да, не устаю восхищаться вашим красноречием, сир! Стюарды за обещанное прощение готовы служить вам, словно верные псы, а эти глупые музыканты-инсургенты и их раненый бывший предводитель заперты на гауптвахте.

— Жаль, что Софи куда-то запропастилась. Прячется где-то? Или забралась в оболочку и разбилась в лепёшку вместе с ней? Впрочем, в таком случае плевать, поделом ей, — принц равнодушно махнул рукой. — Попозже допросим того мужлана, как там его — Тодор? Нужно выяснить, что говорила сестрица. Тогда, может быть, я пойму, что она задумала. Да, Миллс уже связался с нашими здесь?

— Так точно, ваше высочество. Ян Луттер уже ответил — я только что расшифровал. Он направлялся к Оппау, но немедленно повернул сюда. Обещает прибыть примерно через двое суток.

— Сколько с ним верных людей?

— Два десятка, ваше высочество. Но он нанял ещё два отряда и заручился поддержкой нескольких местных баронов.

— Это хорошо. Они мне понадобятся здесь, на случай, если команда и пассажиры вздумают не подчиняться. А местные пусть немедленно ищут место падения оболочки и сестрицу. Теперь, оставшись одна, она вряд ли сможет мне навредить и даже будет рада, когда я спасу её из дебрей. И, конечно, ей придётся меня как следует отблагодарить, — хищно усмехнулся принц. — Ладно, вели собрать высокородное стадо.

— Вы успокоите их, объявив, что мы скоро выйдем на связь, ваше высочество?

— Да. Хотя и немного попугать тоже не помешает — в конце концов, мы посреди мёртвого материка, а здесь всякое может случиться, особенно с непослушными детишками, — Яков многообещающе сверкнул крупными белыми зубами. — А ты поскорее выясни, кто этот выскочка, с которым танцевала малышка Гри, и собери слухи. Наверняка его одноклассники смогут что-то рассказать.

— Но, ваше высочество, они могут и не захотеть!

— Тем хуже для них.

1.

Гардарика, деревня Ве́лки До́мы

Второе сентября, полпервого ночи

Проложив себе дорогу через заросли и сломав пару ограждавших пастбища и огороды частоколов, танк снова выбрался на зады главной улицы посёлка. Над горящими поодаль хижинами и сараями поднимались языки пламени, сзади падали мятущиеся отсветы титанического пожара в главном геодезике, но впереди всё тонуло в мокрой чернильной темноте — пришлось включить лобовые и артиллерийские фары. В наушниках шлемофона прозвучал голос принцессы:

— Хильда, Золтан, будьте наготове. Никто ещё не знает, что мы одержали победу в бою с тяжёлым танком. Разбойники наверняка примут нас за своих возвращающихся сотоварищей. Этим надо воспользоваться, пока они не поймут, в чем дело. Хильда, помни, что наша пушка — слишком разрушительное оружие, поэтому стрелять нужно лишь в крайнем случае, только если будешь уверена, что не заденешь жителей.

— Так точно, госпожа.

Хм, кажется, выправка и вышколенность телохранительницы получили объяснение — Брунгильда явно прошла какое-то военное обучение, поскольку едва ли Грегорика требует от своих горничных и служанок рапортовать, словно королевские гвардейцы.

Не желая подставляться под пули, я прикрыл водительский люк, но оставил открытым лючок-пробку, через который было хоть что-то видно, в отличие от триплексов. Только поэтому я сумел разглядеть несколько смутных фигур, прошмыгнувших в тень высокого овина — кто-то пытался спрятаться от нас. Левая гусеница притормозила, и ослепительные лучи фар выхватили беглецов из темноты. Пожилая крестьянка в длинной ночной рубашке споткнулась и упала, в ужасе заслоняя глаза от режущего света, а босой растрёпанный мальчишка всё дёргал и дёргал её за руку, пытаясь утащить за собой.

— Тетка Николина, це ж я!.. — вдруг воскликнула девочка, которую держала на коленях Весна. Высунувшись в лючок пулемётной башенки, Ромика изо всех сил замахала руками. — Це же мы, не пужайтесь!

— Ромика?.. — едва выдавила крестьянка, задыхавшаяся от бега и пережитого ужаса. Пожалев её, я выключил лобовые фары. В свете артиллерийских прожекторов на башне женщина смогла рассмотреть танк и узнать девочку. — Куда ж они тебя заволокли-то, нехристи?..

— А вот вовсе и не нехристи! Наоборот, они добрые, на выручку к нам взялись! — радостно ответила та.

— Кто добрый?.. Разбойники нешто? Разве тебя не изобидели там? — крестьянка пребывала в полной растерянности.

— Да не разбойники же, тётка Николина! — Ромика шустро выбралась из пулемётной башенки, спрыгнула на землю, подбежала и схватила женщину за руку. — Бабки Вадомы постояльцы, странники мимоезжие! Не бойся, они нам в подмогу приехали!

— В под... подмогу?.. Но вот же танк ихний... которым окаянцы деревню погромили...

— Не тот танк, другой, другой! Того сожгли под купольцем — вон, полыхает до небес!

— Сожгли?.. А где же разбойники-то?— сбитая с толку крестьянка никак не могла поверить в чудесное спасение, и даже Весна, высунувшаяся из люка и робко помахавшая рукой, её не убедила. — Нешто не гонются за тобой?

— Да спеклись, поди, как бульба! Завместе с танком со своим! Мы их из пушки — бабах!.. — Ромика даже подпрыгнула на месте от распирающих чувств. В этот момент из-за амбара выскочило с полдесятка мужиков с узлами и вилами в руках. Увидав танк, они остановились, точно налетев на каменную стену. За ними подтянулись ещё несколько подростков и женщин с детьми на руках, донёсся плач и испуганный писк. Те, кто стояли впереди, неуклюже нацелили вилы и начали пятиться, толкая друг друга. Кто-то споткнулся и упал.

— Спокойно! — властный голос принцессы, высунувшейся по пояс из открытого командирского люка главной башни, заставил их замереть на месте. — Мы не разбойники. Напротив, мы пришли вам на помощь по просьбе бабушки Вадомы с хутора. Тяжёлый танк больше не представляет угрозы, не бойтесь. Кто знает, в деревне ещё остались бандиты?

Ошеломлённые крестьяне, которые, судя по всему, собирались сбежать за околицу, ответили лишь нестройным гулом. Грегорика внимательно осмотрела их и строго спросила, устремив взгляд на рослого мужика с растрёпанной рыжей бородой и густо-волосатой грудью, торчащей из-под исподней рубахи:

— Кто здесь главный?

— Староста наш, Нэндру... — пробурчал тот неохотно.

— Да токмо зарезали его, убивцы, погубили старика! — крикнули из-за его спины. — Заставляли, чтоб всех громадян в церкви собрал, чтоб заложников выдать!

— Девок чтобы им!..

— И зерна, бульбы да солонины велели нести...

— Но дед-то наш с перепугу ни бэ, ни мэ, вот они и осерчали. Так что, выходит, без старосты мы нонче остались, — мрачно пояснил рыжий. — И все равно согнали всех, и атаман этот ихний, одноглазый, кричал, что он теперь над нами господин, и про всех прочих...

— ...Где он сейчас? — нетерпеливо перебила принцесса.

— На площади с танка говорил — эт куда они добро все волокли. Но опосля, как громыхать на околице почало, заспешил вдруг и уехал на танке куда-ть.

— Он собрал всех разбойников с собой или оставил кого-то? Сколько их всего было, и сколько машин?

— Танк тот огромадный, с рогами, да грузовой трактор с варнаками. Ну, сверх того ещё конных с десяток.

— Где они?

— Кто их поймёт... господарыня, — мужик, кажется, даже и не подумал спросить, по какому праву его допрашивает какая-то пришлая девица. Или, может быть, дело было в золотых аксельбантах на ментике, украшавшем бальный наряд? Аллюзия на гусарский мундир попала в точку, прекрасно дополняя командирские манеры принцессы. — Мы ж-то перепугамшись шибко, особливо как из пушек почали стрелять, да избы ломать. Караульные тож сорвались, поскакали за атаманом, а мы, знай, бежать. Навроде как у корчмы только пешие варнаки остались — ну, знамо дело, давай грабить по избам.

— Хорошо, — кивнула принцесса. — Какой дорогой попасть на площадь?

Проследив направление, в котором указал рыжий крестьянин, я развернул танк. Ромика отчаянно замахала руками, и пришлось подождать, пока она залезет обратно. Затем я повёл машину между домами, поневоле сломав пару изгородей.

— Крестьяне идут за нами, — вдруг проговорил в наушниках голос Брунгильды.

— Пусть, — ответила принцесса. — Это ведь их деревня.

Путешествие оказалось недолгим, и скоро наш танк снова оказался на той самой площади, где не далее часа назад протаранил грузовик разбойников — только на этот раз с другой стороны. На пересечении двух рядов строений возвышалась чисто побеленная церковь с маковкой и колокольней в южно-христианском стиле, судя по всему, перестроенная из какого-то кирпичного утилитарного здания. В глаза бросились распахнутые настежь сломанные двери, какие-то тряпки на ступенях. Напротив возвышалось ещё одно довольно большое здание, но уже бревенчатое, с четырёхскатной тесовой крышей и поддерживаемой резными столбами широкой галереей. Судя по всему, это и была упомянутая корчма. У коновязи рядом со входом равнодушно мотали хвостами четыре верховых коня. К сёдлам были приторочены многочисленные перемётные сумки и мешки. На галерейке разбойники устроили временный пункт сбора награбленного — там громоздились тюки с какой-то мягкой рухлядью, кули с картофелем и капустой, корзины с разнообразной снедью и отчаянно визжащие связанные поросята. Машинально отметив глубокие следы гусениц сухопутного дредноута, которые пролегли поперёк площади, уходя в ту сторону, где развернулась первая, короткая и беспорядочная часть нашего танкового боя, я притормозил гусеницу, нацелив фары на корчму.

На рокот двигателя нетвёрдой походкой вышел ещё один разбойник в отороченном мехом кожушке с газырями и папахе, с которой свисал засаленный суконный колпак, заставивший шевельнуться какие-то смутные ассоциации. Кажется, нечто похожее я видел в энциклопедии. Головной убор гардариканских драгун?..

Впрочем, едва ли сей заросший густой грязной бородой мужик имел какое-то отношение к регулярным войскам, поскольку явно был пьян в дымину. Неудивительно, что он принял нас за своих. Прищурившись на свет фар, он что-то неразборчиво проорал, потом выхватил из ножен саблю с серебряной рукоятью, и профессиональным взмахом снёс верхушку лежащей на перильцах тыквы. Та ещё не успела упасть на землю, как разбойник отсалютовал нам, задержав клинок вертикально. Именно в этот момент его настигла пуля — Брунгильда, как и раньше, выстрелила из открытого люка на крыше башни. Рухнув навзничь, разбойник заскрёб руками по чисто подметённым половицам.

Лючок в водительской дверце давал узкое поле обзора, поэтому я замер от удивления, увидев спины нескольких крестьян, появившихся, словно из ниоткуда. Они бросились вперёд, на галерею, и несколько ударов вилами прервали корчи подстреленного разбойника. Ещё несколько мужчин нырнули в дверь корчмы, сжимая в руках топоры и серпы.

Наверное, выстрел Брунгильды окончательно убедил крестьян, с опаской последовавших за танком после короткого разговора с Грегорикой, что мы на их стороне. Теперь они поняли, что могут отомстить мучителям, и яростно набросились на разбойников. Изнутри корчмы донеслись дикие вопли и грохот, но продолжались они недолго. В двери выволокли окровавленное тело, бросив его в грязную лужу у коновязи. Под руки вывели двух плачущих женщин в изодранных рубашках, за ними вынесли ещё одного мертвеца — но, судя по тому, как бережно его положили на галерее, это был кто-то из местных жителей. Одна из женщин с отчаянными рыданиями бросилась ему на грудь. Её поддержала босоногая девушка, протолкавшаяся сквозь собравшуюся толпу.

Народу вокруг собиралось все больше, и я предложил в танковое переговорное устройство:

— Выключить двигатель? Боюсь случайно задавить кого-нибудь.

— Да, вы правы, Золтан, — согласилась принцесса. — Судя по всему, сражение закончилось. Мы тоже можем выбраться наружу.

Не заставляя просить дважды, я заглушил дизель, открыл люк и выбрался на ещё тёплую лобовую броню. Потянулся, нажав кулаком на усталую спину, и слез на землю. Ромика торопливо выбралась из пулемётной башенки, спрыгнула вниз и со всех ног побежала по улице — наверное, к своему дому. Весна тоже вылезла из люка вслед за ней, но, опасливо посматривая на столпившихся вокруг растрёпанных и возбуждённых крестьян, уселась на лобовом листе. Утихший рокот мотора позволил просочиться остальным звукам: треску огня от горящего дома, плачу и испуганным голосам собирающихся вокруг крестьян. Только сейчас стало ясно, что небо просветлело — страшная ночь закончилась.

Грегорика спустилась с танка и решительно направилась к корчме. Брунгильда следовала за ней по пятам, держа винтовку наготове. Люди с готовностью расступались перед ними. Поднявшись на ступени, принцесса обернулась к толпе.

— Разбойники, которые были на танке, уже не вернутся — мы уничтожили их! Но в деревне могут оставаться другие, поэтому вам нужно как можно скорее осмотреть все. Если вы не сможете справиться, мы поможем.

Словно в подтверждение её слов, все обернулись на громкий топот. Из крайнего проулка вылетел всадник в украшенной тремя лисьими хвостами шапке и с каким-то мешком в руке. Увидав танк и собравшуюся вокруг толпу, он натянул поводья и остановился, удивлённо вытаращив глаза.

Быстро сориентировавшись, разбойник всадил шпоры в бока коню и помчался по площади, разбрызгивая грязь.

— Держи его!.. — крикнул кто-то из крестьян, и несколько мужиков бросились наперерез, размахивая вилами и косами. Брунгильда подняла винтовку, но преследователи загородили обзор, и она не рискнула стрелять. Разбойник бросил мешок и, отчаянно орудуя плёткой, яростно гикнул, подняв коня в прыжок через плетень. Затрещали прутья, задетые копытами, но манёвр удался — всадник скрылся в темноте за домами. Гнавшийся за ним рыжий здоровяк разочарованно сплюнул:

— Ах, ты ж бисов сын!..

Прищурившись в темноту, Брунгильда с сожалением опустила оружие и негромко сказала:

— Госпожа, нужно быть осторожными. Мы не знаем, сколько было разбойников.

— ...И они могут прятаться где угодно? — уточнила принцесса. — Но охоту вполне можно доверить крестьянам. Думаю, теперь они справятся сами. Нам же пора...

Пронзительный крик, донёсшийся от порядка домов, ведущего к дальнему выезду из поселения, прервал принцессу. Толпа крестьян всколыхнулась, потекла, и я сам не заметил, как ноги понесли меня вместе со всеми.

Пробежав мимо пышного куста, на котором ещё оставались привядшие соцветия роз, я заглянул через плетень во двор. Перед крылечком покосившегося, но чисто выбеленного домика на коленях стояла простоволосая женщина в рубашке и холщовой юбке. Она голосила, протягивая руки туда, где к стене прижался, дико оглядываясь по сторонам, тощий разбойник в засаленном вышитом жилете и шароварах. Левой рукой он прижимал к себе брыкающуюся и плачущую Ромику, загораживаясь ей от пары коренастых мужиков, которые подбирались к нему с двух сторон, угрожающе наставив ржавые трезубые вилы.

— Не подходи!.. — вопил разбойник, обливаясь потом и вращая безумными глазами, — Зарежу!.. Ей-богу зарежу!!!

В свете недалёкого пожара под подбородком девочки блеснуло отточенное лезвие ножа. Но как разбойник ни надрывался, всклокоченные крестьяне, ни слова не говоря, продолжали приближаться.

— Кажется, мстители вошли во вкус, — пробормотал я себе под нос. — Что же, не возьму на себя смелость их останавливать.

— Стой на месте, — вдруг донеслось сзади, и на плечо лёг длинный ствол винтовки. Скосив глаза, я увидел, что Брунгильда, используя меня в качестве упора, тщательно выцеливает разбойника. Конечно, она не хотела промахнуться, чтобы не задеть девочку; зная её меткость, за жизнь разбойника я не дал бы и ломаного гроша.

— На сегодня довольно крови! — вдруг решительно произнесла Грегорика, шагнув вперёд. Брунгильда с незнакомым волнением в голосе попыталась её остановить.

— Стойте, госпожа, не подходите к нему!

Но было уже поздно. Гордо выпрямившись, принцесса направилась прямиком к ошалевшему от страха бандиту. Жестом остановив крестьян, она успокаивающе улыбнулась испуганной Ромике и звучно произнесла:

— Отпустите девочку. Я гарантирую вам жизнь, если вы сдадитесь.

— Так я и поверил!.. — срывающимся голосом огрызнулся бандит. — Кто ты, вообще, такая, сука?!. Назад!!! Ещё шаг, и конец вашей соплячке!

Брунгильда скрипнула зубами в ответ на адресованное принцессе оскорбление и снова вскинула винтовку. Осторожно коснувшись её плеча, я прошептал:

— Может быть, не стоит? Её высочество говорит так уверенно...

— Знаю, — сквозь зубы ответила телохранительница. — Но если мерзавец только попробует... прибью его голову над камином.

...Над камином? Где? Причём тут камин?..

Перед глазами встал наш собственный камин... и страшно пыльная лосиная голова над ним, примелькавшаяся настолько, что на неё никто не обращал внимания — хотя прадедушка, должно быть, гордился своим охотничьим трофеем. Уж не аналогичные ли трофеи, украшающие стены резиденции Тюдоров, имела в виду Брунгильда? Бррр, жуткие же у неё ассоциации...

Тряхнув головой, я отбросил посторонние мысли и двинулся за принцессой, остановившись за её плечом и вытянув из кармана длинный гаечный ключ. Если разбойнику придёт в голову напасть, Брунгильда мгновенно расправится с ним, и мне вряд ли выпадет честь защищать её высочество. Но, мало ли что...

Вооружённые вилами и дрекольем крестьяне, столпившиеся вокруг плотным кольцом, остановились, подчиняясь повелительному жесту принцессы. Разбойник, тяжело дыша, оглядывался, как загнанный в угол волк, но бежать было некуда.

Принцесса же, которую грубый ответ явно не смутил, отчеканила:

— С вами говорит наследная принцесса императорского дома Либерии Грегорика Тюдор, внучка императора Траяна. И я — ваша единственная надежда, потому что жители деревни желают поквитаться за учинённые зверства.

— Никого я не убивал! — голос разбойника дал петуха. — И они сами виноваты, нечего было упираться...

— Оправдываться будете потом. Я прослежу, чтобы это приняли во внимание и сохранили вам жизнь — но только если вы немедленно бросите нож и отпустите девочку.

Уверенность, с которой были сказаны эти слова, убедила разбойника даже больше, чем чёрный зрачок винтовочного дула, наведённый ему в лоб из-за плеча принцессы. Шмыгнув носом, он выронил нож и безвольно упал на колени. Освобождённая Ромика через пару мгновений оказалась в объятиях плачущей матери.

Грегорика обернулась к подбежавшим с боков и схватившим разбойника за руки крестьянам, и повелительно взмахнула рукой:

— Заприте пока где-нибудь.

Мужики немного помялись, донёсся не очень уверенный голос:

— Так, может лучше повесить сразу, ваше... э-э-э...сиятьство?

— Нет, мне нужно его допросить.

— Ну-у-у... как прикажете, господарыня.

Мы вернулись на площадь, где возбуждённые крестьяне как раз начали отходить от вызванного ночным нападением страха. Послышались первые радостные возгласы, кто-то свистнул в два пальца; на лицах начали появляться улыбки. Оставшуюся у танка Весну окружили растрёпанные, простоволосые женщины, принявшись обнимать её и целовать — госпожа Госпич лишь краснела и без конца поправляла очки.

Навстречу быстро ступающей Грегорике повернулись десятки лиц, послышались приветственные возгласы. Растрёпанная молодая девушка бросилась перед ней на колени, порывисто схватив руку принцессы и прижав к губам.

— Спаси вас господь, милостивица наша!..

— Не то разорили б, окаянцы, душу бы вынули! — поддержали её другие крестьянки.

— Нашим-то мужикам одним несовладать, супротив пушек да трахтура-то!

— Ить не думали мы, не гадали, что вдруг такая напасть, с по-за той весны нияких варнаков здесь было не видать, не слыхать, а вот поди ж ты — наскочили, как с под земли, ироды... — вытирая глаза уголком платка, проговорила морщинистая старушка.

— То есть, бандиты все же нападали и раньше? — уточнила Грегорика, по обыкновению, вычленяя самое главное. — Как же вы справлялись с ними? Эта банда напоминала скорее, небольшую армию. Обычные разбойники ведь не устраивают танковые атаки!

— Да то ж пришлые, господарыня! Страшные, свят-свят, свят! Сей год, недавно в наши края забрели, на старой лесопильне угнездились, где паровозы. Прочих-то разных-всяких барон-то наш прогонял исправно, а этих — забоялсси, разговоры начал разговаривать, чтоб, значит, миром дело решить. А они — вона как!..

Вернувшись к танку, я заметил, что мужики возле корчмы уже передавали из рук в руки кувшины с чем-то пенным — и явно хорошо утоляющим жажду. Проводив взглядом один из них, я сглотнул, только сейчас поняв, как запеклись губы. Кажется, даже потрескались от жара.

Ноги сами понесли меня к цели. Слов не потребовалось — в протянутой руке мигом оказалась увесистая глиняная посудина, и крепкая кисловатая брага смочила пересохшее горло. Божественно!.. Самое лучшее марочное вино ни за что никогда не сравнилось бы с ней!

Сделав пару разминочных глотков, я должным образом отрешился от мира и вознамерился перейти к попыткам, идущим в зачёт, когда позади часто простучали чьи-то торопливые шаги, и мне в бок врезалось что-то небольшое, но очень быстрое.

Поперхнувшись и закашлявшись пенными пузырями, я чудом спас кувшин — подняв его повыше. Но брага все же оросила щедрым дождём и меня, и утоптанную землю под ногами, и Алису — с разбегу врезавшуюся в меня и с плачем повисшую на шее.

— Золтик, ты живой!!!

— Пхе!.. Кху-кху-ху...

— ...Я думала, тебя убили, дурака!.. Уехали в темень, а потом эти жуткие залпы, зарево на все небо!..

— Кхо-хо-хо...

— ...Я бегу, а там всюду мертвецы, дома горят — ужас!!! И в ручей плюхнулась, извозилась вся!

— ...Да так тебе и надо! Пусти, глупая, задушишь же!..

— Не пущу!..

— Погоди... но как ты сюда попала?!

Наконец-то прокашлявшись, я попытался оторвать мокрую и грязную Алиску, но она вцепилась ещё крепче и даже обхватила меня ногами — ну просто клещ какой-то! Зажмурившись и брызгая слезами, она отчаянно рыдала:

— Прости, прости, прости!!! Я не хотела тебя бросать, но только вот испугалась очень! Ужасно перетрусила!..

— Так ты за нами, что ли, бежала? По лесу, впотьмах?..

Представив себе Алису, пробирающуюся в тех дебрях, по которым и мы с трудом прокладывали себе дорогу к деревне, я передёрнул плечами: это было совершенно не в стиле моей вредной подруги детства. И тем большее восхищение ей я почувствовал. Помчаться вот так, в ночь, неизвестно куда, только из-за того, что испугалась за меня — честно говоря, я не думал, что она на такое способна.

— Сама не знаю, как добралась! Прости меня, Золтик!..

— Да ладно, ладно, прощаю! Было бы, вообще-то, за что.

— Как это — не за что?! ѓ— возмущённо всхлипнула Алиса. — Я же... я же вела себя как... как... стерва! Проклятая эгоистка!.. Боялась только за себя, а когда вы отправились спасать людей, ещё пыталась вас отговорить!

Мне осталось только пожать плечами.

— Что делать, иного я от тебя и не ждал.

Алиса возмущённо стукнула меня кулачком по макушке:

— За стерву меня держишь?!.

— Нет, просто знаю, что уровень сочувствия к ближнему у тебя пониженный. Привык жить с этим.

В ответ на это не слишком-то лицеприятное заявление подруга лишь шмыгнула носом. Сейчас для неё было достаточно, что её простили.

Впрочем, не все так считали. Из-за спины раздался укоризненный голос Грегорики:

— Как можно быть таким непринципиальным? Вы же портите её, Золтан. Нельзя потакать подобным недостаткам!

— Легко вам говорить, ваше высочество. Я знаю, что весь мир переделать к лучшему мне не под силу. Поэтому стараюсь не разбрасываться, а сосредоточиться там, где могу хоть что-то сделать.

— Даже если вы способны на большее, вы не узнаете, если не станете пытаться, — холодно заметила принцесса. Однако, когда она обратилась к Алисе, её голос зазвучал мягче. — Хотя я должна признать, что моё мнение о госпоже Саффолк изменилось к лучшему. Похвально, что в вас проснулась совесть, Алиса. Извлеките урок на будущее.

Как правило, на подобные нотации Алиса отвечала весьма едко, но в этот раз лишь кивнула, ещё раз шмыгнув носом и звучно высморкавшись в мой многострадальный сюртук. Улучив момент, я все же поставил её на землю.

— Надеюсь, на хуторе бабушки Вадомы все хорошо? — уточнила Грегорика. — Как себя чувствует София? И как вы нашли дорогу, кстати?

— По следам от гусениц бежала, найти было нетрудно... хотя и страшно. Никогда раньше не была в лесу ночью. Там эти самые, ну, филины — они ухают!.. И ещё в кустах кто-то шуршит. Думала, помру от страха!..— тяжело дыша, поведала Алиса. — А так там все тихо. Ну, мы спрятались в лесу, но дети пищали, так что толку с этих пряток было нисколько, и мы вернулись в дом. Певичка наша кашляла, как обычно. Но тоже со мной зачем-то вылезла на крыльцо, когда вы там начали стрелять и громыхать. А уж потом, когда полыхнуло — словно вулкан!.. — я про всё забыла, решила, что вам конец... и помчалась. Сама не знаю, что на меня нашло... — она потерянно опустила лицо.

Мне осталось лишь удивлённо покачать головой и сунуть ей под нос кувшин с брагой.

— На-ка, освежись.

Жадно сделав пару глотков, она всё же осталась верна себе — аристократически сморщила носик, под которым остались пенные разводы:

— Тьфу, что за кислятина!..

— Усы вытри лучше, — заметил я, и, устало опустив плечи, уселся на ступеньку. Крестьяне вокруг не теряли времени даром: в конце улицы тушили горящий дом, детишки носились во все стороны, гоня кудахчущих кур и устраивая загонную охоту на разбежавшихся поросят и коз.

Погибших жителей деревни — их набралось человек восемь — предварительно оплакав, занесли в церковь. Трупы разбойников, разодранных картечью и застреленных Брунгильдой, приволокли за ноги и бросили в кучу на площади.

Я не успел заметить, когда Брунгильда исчезла из поля зрения, и подпрыгнул от неожиданности, когда несгибаемая телохранительница вдруг выросла рядом, молча бросив к моим ногам пару потёртых кожаных сапог. Что это значит?..

Отгадка пришла только тогда, когда мой взгляд упал на второй карабин, висящий на плече Брунгильды — это был трофей. Значит, и сапоги тоже... сняты с мертвеца? Алиса, видимо, придя к такому же умозаключению, издала такой звук, словно её затошнило. Но я, тупо опустив глаза и уставившись на свою драную туфлю, словно впал в оцепенение, спохватившись лишь пару секунд спустя:

— Б-благодарю. Очень... очень кстати.

Телохранительница, ни единым жестом не показав, что услыхала мои слова, подчёркнуто спокойно встала за спиной принцессы, окружённой кольцом крестьян. Та как раз решительно говорила:

— ...Тут нечем гордиться. Очень жаль, что не удалось предотвратить кровопролитие. Если бы вы не отвергли нашу утреннюю просьбу приютить нас, разбойники наверняка не решились бы напасть, увидев в деревне танк. Многие люди остались бы живы, и это было бы гораздо лучше, чем так, как дело обернулось в итоге...

Принцесса явно не испытывала удовольствия, глядя на трупы разбойников, и Брунгильда едва заметно опустила голову, словно пристыженная. Не знаю, может быть, мне лишь показалось... но в коротком взгляде, который она бросила на мёртвых врагов, вовсе не чувствовалось кровожадной радости или холодного удовлетворения — скорее огорчение от того, что она расстроила госпожу.

Очкастая отличница, незаметно устроившаяся на ступеньках рядом со мной, вдруг тяжело вздохнула.

— Вас тоже не радует победа, Весна?

Вздрогнув, она смущённо сжала пальцами подол своей форменной юбки.

— Н-н-нет... я рада! Ведь мы остались живы... и помогли людям.

— Тогда откуда такой тяжёлый вздох?

— Я... я вдруг подумала, что мы своими руками уничтожили уникальную экосистему, которая складывалась полвека... и наверняка была неповторима... Мотыльки сгорели в пламени, которое мы разожгли... хотя они ни в чём не были виноваты...

— Хмм... это мне сразу не пришло в голову... и вы правы, наверное. Жаль, что так получилось.

Весна вдруг подняла голову и, явно собрав всю свою храбрость, выговорила:

— Но вы ведь... тоже чем-то расстроены, З-золтан Святославич?

Застигнутый врасплох, я ответил честно:

— Пожалуй. Мне вдруг подумалось, что мужчине стыдно сидеть за рычагами, когда воюет девушка. Но мысль о том, что вновь придётся кого-то убивать... мне тоже претит. А ещё вспомнились изжаренные в танке бандиты — кто-то ведь должен похоронить их, верно? На этом континенте и так слишком много непогребённых костей.

— Правильная мысль. Мы так и поступим, — неожиданно вмешалась в разговор подошедшая Грегорика. — Но пока, Золтан, я попрошу вас выполнить другое задание.

— Да, конечно! Приказывайте, ваше высочество, — я торопливо встал, но принцесса мягко придержала меня рукой за плечо.

— Не нужно так говорить. Вы же помните — я пояснила при нашем первом же разговоре. У меня нет права приказывать никому из вас. Но дело нужно делать, поэтому я возьму на себя организацию.

— В общем, именно это я и имел в виду, — смущённо кивнул я. — Вы обладаете лучшими среди нас организаторскими способностями, и именно поэтому я доверяю вам определять общую политику. Пожалуйста, располагайте мной, в-ваше... — я запнулся.

— ...Грегорика, — подсказала принцесса.

— Это непросто.

— Но все же попытайтесь, Золтан. В конце концов, я же зову вас по имени! Мне даже немного обидно, что вы не отвечаете взаимностью. Ну же!..

— Хорошо... Г-грегорика.

Принцесса улыбнулась.

— Видите — ничего страшного! Так вот, я хотела вас попросить съездить за Софией. Понимаю, как вы устали, но она там наверняка волнуется, и мне не хотелось бы, чтобы она сделала какую-то очередную глупость. Мы с Брунгильдой останемся здесь, чтобы наладить отношения с крестьянами. Черт!.. — принцесса вдруг выругалась, стукнув сжатым кулаком в другую ладонь. — ...Если бы я вчера не проявила слабость и не позволила себя уговорить, а пошла на переговоры сама, все могло обернуться по-другому!

Спорить с этим было бы глупо — особенно глядя, как молниеносно принцесса завоевала у крестьян огромный авторитет. Все окружающие буквально смотрели ей в рот и стремглав кидались выполнять её указания. Задача, которую мы с Алисой провалили, для Грегорики не составила никакого труда. Вот она, кровь императоров!

Алиса и Весна вызвались съездить вместе со мной на хутор. Я не стал повторять ночной маршрут по лесу, а двинулся более длинной, но более ровной дорогой вдоль железнодорожной ветки, ведущей к малым геодезикам.

Танк плавно покачивался на сгнивших шпалах, перенервничавшая Алиса, кажется, устроилась покемарить на сидении пулемётчика, а вот Весна зачем-то забралась в башню. Оглянувшись, я увидел, что она устроилась возле танковой радиостанции, смонтированной в нише, надела наушники и с отрешённым видом крутит верньеры, переключая диапазоны. Что она искала? Едва ли здесь, как в Либерии, эфир полон развлекательной музыки — впрочем, так проще поймать сигналы, которыми обмениваются спасатели, которые наверняка уже спешат на помощь потерпевшему крушение 'Олимпику'. Или Весна ловит что-то другое? Кстати, надо бы расспросить её о таинственном аппарате, который я мельком видел в грузовом трюме: что же все-таки он собой представлял? Загадка, прячущаяся в нашей очкастой отличнице, так и оставалась нераскрытой — она явно продолжала скрывать что-то... возможно, очень важное. Впрочем, имею ли я право допрашивать Весну или шпионить за ней? Возможно и да, ведь от этого может зависеть и моя собственная судьба. Но вот хочу ли я этого?..

Вывернув голову назад, я всмотрелся в фигурку девушки, примостившейся на откидном дырчатом сиденье заряжающего и извернувшейся так, чтобы дотянуться до панели радиостанции. Она совершенно забыла про неловкую позу, задравшуюся на коленках измазанную клетчатую юбку и свалившуюся с ноги самодельную сандалию — ну да, конечно, Весна завязала шнуровку ничуть не аккуратнее, чем заплетала растрёпанную косу — она вся была там, в бесконечном, свободном, беспредельном радиоэфире. Ловя доносящиеся из старых, потрескавшихся наушников звуки, совершенно отрешившись от бренного физического мира, забыв про окружающие ужасы и опасности, девушка выглядела неким эфирным созданием: одухотворённым, возвышенным и таинственным. Попытка оторвать её от дела выглядела бы настоящим кощунством.

Впрочем, дорога уже закончилась, и от притулившихся рядом с малым геодезиком избушек нам навстречу уже бежали бабушка Вадома и ребятишки. София, тяжело опираясь на перильца, всматривалась из-под ладошки против утреннего солнца. Мне показалось, или на её лице тоже было написано облегчение?

Мы обернулись быстро. Жуткие ночные события уже немного отодвинулись в памяти, укрывшись милосердным флёром забвения, и я уже с некоторым удовольствием поведал о них Софии.

— ...Взорвали метаном купол у себя над головой?.. — недоверчиво переспросила она. — Нормальным людям такое в голову не придёт.

— Кто бы тут выступал от лица 'нормальных'!.. — возмутилась Алиса, уже забыв, что сама в сём славном сражении вовсе не участвовала.

— Ну, впрочем, я уже насмотрелась на ваши безумства, — проворчала София. — Вспомнить хоть разбитый дирижабль, хоть прыжки с водопада...

— ...Если б не эти безумства, тебя бы давно на этом свете уже не было! — отбрила Алиса.

— Да, это так, — инсургентка, как ни странно, кивнула, и на лице её почему-то не наблюдалось привычно враждебного выражения. — С вами — точно на санках с горы: покатились, а где остановимся... кто знает?..

Вернувшись в деревню, мы застали Грегорику в корчме. Пахло яичницей и квасом. Разложив на массивном дубовом столе лист бумаги, она деловито чертила карту-схему, уточняя детали у столпившихся вокруг крестьян и совершенно не обращая внимания на плохо затёртые тёмные следы крови на половицах. Заметив нас, она похлопала ладонью по скамейке рядом с собой.

— Садитесь скорее. Вы наверняка проголодались? Принесите им тоже чего-нибудь поесть, будьте добры! — крикнула она в сторону печи, и корчмарь в вязаной поддёвке подобострастно закивал, подкинул поленьев в топку и загромыхал по железному поду закопчённой сковородой.

— На хуторе все хорошо? Как вы себя чувствуете, София?

— Немного лучше, — ворчливо ответила инсургентка и мотнула головой в сторону площади, где громоздилась куча из десятка тел разбойников. — Смотрю, не все пережили эту ночь?..

— Увы, здесь развернулось кровопролитие, и нам пришлось сражаться изо всех сил, чтобы положить ему конец. Чуть позже я попрошу Золтана достать кислородный баллон и продолжить терапию, но сейчас всем вам нужно выслушать то, что я узнала.

Устало опустившись на лавку напротив Грегорики, я отхлебнул квасу из глиняной кружки и невольно залюбовался принцессой. Несмотря на тяжёлую ночь (да и предыдущую тоже), она была свежа, бодра и сосредоточена. Машинально сдувая в сторонку выбившуюся прядь, она постукала карандашом по карте, и в глазах её явственно горела искра, свойственная полководцам.

— То, что нам рассказала о происхождении деревни бабушка Вадома, полностью подтвердилось. Здесь обосновались потомки строителей, работавших на севере Гардарики, куда не достало излучение. Как вы сказали, Божидар, она называется?..

— Ве́лки До́мы, господарыня, — с готовностью подтвердил давешний рыжий здоровяк, комкая в руках шапку. — Душ шестьсот ужо наплодилось.

— Благодарю. Я узнала много интересного о том, как растёт в геодезиках картошка и поросятся свиньи. В общем, деревня относительно процветающая, и главные невзгоды крестьян связаны сейчас с разбойниками и с теми самыми гигантскими членистоногими, с которыми мы с вами уже успели познакомиться. Как нам уже известно, защищать деревню обязался некий Вак Ха́зас, именующий себя бароном — в обмен на натуральный налог, примерно равный десятине. Если подумать, не так уж обременительно, но при условии, что договор выполняется обеими сторонами. В действительности, к сожалению, ситуация выглядит не так красиво. Барон манкирует своими обязанностями, оставив крестьян без защиты...

— Да ещё как оставил, господарыня!.. — жалобным голосом вставил кто-то из крестьян. — Ленив стал, нахлебник! Подать-то исправно берет, а как сторо́жу держать — так недосуг ему!

— Но, справедливости ради, так было не всегда? — прищурилась принцесса. — Вы же рассказывали, как несколько лет назад...

— Ага, годков семь уж минуло... и верно, в тот год старшой мой аккурат народился. Так вот — набежали каки-то варнаки, косоглазые, в шапках с хвостами — и давай разор учинять. От тогда-то, барон молодой был ишшо, наскочил на их борзо, разбил да прогнал, повесил с пяток на площади. Вот опосля уважение ему было, десятину-то и уговорили. Дак вишь ты, годы идуть, поизносился Вак-то. Жрет только, да брюхо холит, а как до дела — так нет его. Нового б защитника нам, господарыня, уж мы б со всей душой!..

— Вот-вот, знамо дело, — поддержал рыжий Божидар, который теперь, судя по всему, занял место старосты. — Напастников-то этих, отаман Ейнаугигвёл, одноглазый, значить. Лютый, стервец — барон Вак-то наш, его и испужался до усёру. А ведь уж три луны как пришли откель-то, с восходу, кажись. На лесопилке логово свили, вёрст эдак с двунадесять по чугунке. Да и давай разбой чинить — дальние медовища обнесли да пожгли, выселки разорили дочиста, кого аж и прибили, а девок в полон увели.

— И барон не смог их прогнать? -уточнила, нахмурившись, Грегорика.

— Да ить танк у него маловат, и старый к тому ж, еле ездит. Куда же ему супротив такой огромады? Послал барон нарочных, напугать вроде — так одни головы вернули. Не чета ему головорезы у Ейнаугига под началом ходили, в пекле им гореть!.. — Божидар зло плюнул в окно, выходящее на площадь.

— А ить навроде как и сгорели, — напомнил рябой косматый крестьянин в пропахшем угольным дымом кожухе, видимо, кузнец. — Спеклись, говорят, в самобо́льшем ку́польце. За что вам, господарыня, низкий от нас поклон и благодарствие! Отаман-то, кажись, аккурат на танке поезживал, авось там и изжарился, душегуб.

— Однакож сам-пять варнаков сбёгли же, — напомнил Божидар. — Негоже это дело так оставлять. Пленник-от наш, которого утресь споймали, говорит, что танка-то другого у их нету больше, но кто ж знает душегубцев? Как бы не пришли мстить потом. От если б вы, господарыня, подмогу нам учинили, наказать бы их чтобы!..

— Да, с разбойниками стоило бы довести дело до конца, восстановить справедливость и воздать им по заслугам, — согласилась Грегорика, постукивая карандашом. — Правда, мы не планируем задерживаться на месте надолго. Но я могу рассмотреть и такой вариант. У нас есть важные дела в направлении столицы, и нам тоже может потребоваться некоторая помощь: продовольствие, возможно, проводники. Уверена, мы окажемся полезными друг другу, — со значением улыбнулась она.

— До́бре дело, господарыня! — переглянувшись, крестьяне тоже радостно заухмылялись. Божидар помял шапку и добавил:

— А помимо душегубов...

— Да-да, я помню, — подняла палец Грегорика. — Вторая проблема заключается в наступлении чудовищ.

— В саму суть зрите, милостивица! Года эдак два как, завелись на всходе в лесах диковинные клопы, навроде огроменных мокриц — с собаку аль поболе. И селяне стали пропадать, видать, жрут людей, бес им в ребро! А по весне вот начали и недалече встречаться; охотники, кто ноги унёс, сказывают — логовище свили. Верст пятнадцать отсель, на старой мельнице. И клопы те, страсть сказать, с быка — не меньше. Вот крест, ей-ей, не вру!..

— Никто и не подозревает вас во лжи, староста, — успокоила Грегорика. — Мы видели такого собственными глазами. Нам довелось столкнуться с подобными чудовищами примерно в тридцати милях к западу отсюда, в районе водохранилища и плотины. Они действительно очень опасны. Есть подозрение, что, если их не истребить, они будут устраивать все новые гнезда и способны захватить большие территории. Сражаться с ними можно только на танках, обычное оружие тут не поможет.

— Страсть господня!.. Что ж нам делать-то, господарыня?.. Погибать только остаётся?! — схватился за голову Божидар.

— Не пугайтесь, мы примем меры, — остановила его Грегорика. — Не могу гарантировать, что сумеем уничтожить все гнезда, но этим — на мельнице, вы сказали? — мы займёмся. Наши собственные дальнейшие планы настоятельно требуют разобраться, что это за существа, откуда они появились, и как с ними справиться.

Слова принцессы о том, что нас ждёт сначала атака на логово разбойников, а затем и на гнездо панцирных клопов, едва не заставили меня подавиться куском яичницы, которую поставил перед нами угодливый корчмарь. Алиса вытаращила глаза, Весна и София заметно побледнели, и лишь Брунгильда продолжала невозмутимо чистить за соседним столом свой карабин.

Впрочем, по здравом размышлении, я понял, что этот план вполне логичен и отлично вписывается в общую стратегию принцессы, которая намеревалась провести разведку загадочного эпицентра планетарной катастрофы, разразившейся полвека назад. В самом деле — для чужаков вроде нас, затерянных на просторах мёртвого континента, наладить контакты с местными жителями и заручиться их поддержкой выглядело очень и очень разумным ходом. И если панцирные клопы действительно, согласно гипотезе Весны, являются биологическим оружием, то чем раньше мы выясним, что именно они собой представляют, тем лучше. У меня уже давно возникло предчувствие, что встреча с ними была не последней, а уж по мере того, как мы будем приближаться к средоточию всех тайн, спрятанных в Оппау, такая вероятность стократ увеличится.

В общем, выходило, что принцесса продумала все заранее и приняла решение помочь крестьянам не из одного только альтруизма. Нельзя было обвинить её в том, что она подвергает не только свою, но и наши жизни опасности из прихоти. Впрочем, честно говоря, никакого желания выдвигать обвинения у меня и не возникло — напротив, её целеустремлённость и благородство вызывали во мне восхищение и жадное желание следовать за ней куда угодно.

Не успели крестьяне, неожиданно получившие все, на что только могли надеяться, рассыпаться в благодарностях, как Брунгильда вдруг резко подняла голову, прислушалась и стремительно бросилась к двери. К своей чести могу сказать, что отстал от неё буквально на пару секунд — звук работающего танкового мотора и лязг гусениц я уже узнавал совершенно безошибочно.

Когда я запрыгнул на водительское место, громоздкая главная башня уже с грозным рокотом поворачивалась, нацеливая ствол пушки в тот конец деревни, откуда приближался новый противник. Грегорика примчалась, почти не отстав от меня, а вот крестьяне, которые находились в поле зрения, словно совершенно не сознавали опасности, продолжая заниматься своими делами.

Бегите, глупцы!.. Сейчас здесь снова разразится ад! Наверняка сбежавшие разбойники вернулись с подкреплением, и нам снова придётся сражаться не на жизнь, а на смерть. Бог знает, какие ещё адские машины припасены у этих опытных головорезов...

Торопливо напялив шлемофон, я услышал резкую команду Брунгильды:

— Немирович! Приготовься, но пока не заводи!

Логично. Телохранительница — она же главная артиллеристка и командир башни — хотела иметь возможность слышать мотор вражеского танка, что под грохот нашего собственного дизеля было бы совершенно невозможно. Наш Т-28 стоял на площади между корчмой и костёлом так, что противники, приближающиеся по улице, входящей в деревню с запада, не могли увидеть его до самого последнего момента. Вместо долгой и безрезультатной перестрелки на дальней дистанции, сейчас у нас имелась возможность решить все одним кинжальным выстрелом. Но если это не удастся, то потребуется немедленно начать резкое маневрирование, чтобы выйти из-под ответного удара. У меня останется очень мало времени на запуск двигателя.

Сжав зубы, чтобы подавить нервный стук, я замер, приложив палец к пусковой кнопке. Первая передача была уже включена, а трофейный сапог с широкой подошвой прочно стоял на тяжёлой педали сцепления. Намного лучше бальной лакированной туфли.

Узкая щель не давала, как следует, определить направление, с которого доносился звук двигателя вражеского танка и лязг его гусениц. К тому же мешали дома. Мне показалось, что его обороты ненадолго упали до холостого хода. Остановились и выбирают дорогу?.. Но вот двигатель снова взревел, и снова завизжали шарниры гусеничных звеньев. Судя по всему, до врагов осталось всего ярдов сорок-пятьдесят. Крестьянка, которая возились в своём палисаднике перед угловым домом на противоположной стороне улицы, должна была бы уже увидеть их. Точно, она выпрямилась и всмотрелась из-под ладони туда, откуда шёл звук. Да почему же она не бежит со всех ног?! Неужели не понимает, что разбойники, которые понесли большие потери, во второй раз будут ещё меньше настроены щадить хоть кого-нибудь? Странно, но женщина продолжала спокойно вставлять прутья в поломанный плетень, лишь изредка бросая взгляды на улицу. Может быть, это вовсе и не разбойники? Но кто тогда может разъезжать здесь на каком-то гусеничном транспорте?

Ответ на этот вопрос пришёл буквально в следующую секунду. Из-за угла костёла на площадь медленно выкатился... а! Это все-таки танк!..

Небольшой по размеру — раза в два короче нашего и настолько же ниже. На почти квадратном, приземистом клёпаном корпусе торчали две маленькие бронебашенки: в правой — короткоствольная пушка, в левой — дырчатый пулемётный кожух. А на лобовом листе, держась за распахнутый водительский люк... сидела, бодро размахивая руками, маленькая светловолосая девочка. Ромика?!.

В тот же миг я почувствовал, как массивная башня нашего танка немного довернулась, ловя цель коротким хоботом пушки. Затарахтел механизм вертикального наведения. Ещё секунда, и телохранительница безжалостно нажмёт на спусковую педаль...

— Брунгильда, погоди!..— завопил я, прижав ларингофон к горлу, и одновременно в наушниках отдался голос Грегорики:

— Хильда, не стреляй! Там Ромика!..

— Вижу, госпожа, — немедленно отозвалась телохранительница. — Неужели её снова взяли в заложницы?..

— Но с чего бы ей тогда веселиться?.. Постойте, я выясню!.. — воскликнул я и откинул люк. Выскочив наружу, я спрыгнул на землю, поднял руку и осторожно двинулся навстречу новому танку. Увидав меня, Ромика радостно замахала. Водитель же танка — молодой парень примерно моего возраста — удивлённо вытаращил глаза и дал по тормозам так, что машина резко клюнула носом, и девочка едва не свалилась. Впрочем, она ловко удержалась за стакан антенны и закричала мне, улыбаясь до ушей:

— Дядь Золтан, це ж Герт наш приехал!.. Он мене завсегда катает!..

— Так ты знаешь его, что ли?

— А тож!.. Герт у барона служит, навроде погонщика ихнего танка!

Парень помедлил, озадаченно переводя глаза с девочки на меня, и потом на наш танк, но вскоре заглушил двигатель и вылез из узкого лючка. Ростом он был выше меня, но поуже в плечах. Голубые глаза, нос немного картошкой, растрёпанные светлые волосы, полосы машинного масла на правой щеке, и свежий кровоподтёк на левой.

— Кто такие-то? — удивлённо спросил он. — Ромика говорит, какие-то её друзья то ли перебили, то ли прогнали разбойников... это ты, что ли? Только на пригожую красавицу ни капли не похож!

— ...Какую красавицу? — не понял я.

— Так вот она же!.. — крикнула Ромика и пулей промчалась мимо. — Сестрица Грегорика!..

Принцесса, на которой повисла девочка, ласково погладила её по русым кудрям и улыбнулась незнакомцу:

— Судя по всему, вы тоже не из разбойников? Ромика все объяснила правильно: мы — путешественники. Вчера проезжали мимо деревни и остановились на ночлег на хуторе. Когда ночью напали разбойники, мы вступили с ними в бой и победили.

— Св-св-святые комиссары!.. Не соврала, выходит... — ошарашено пробормотал водитель, вытаращив глаза на Грегорику. Черт, я уже и позабыл, какое сногсшибательное действие оказывает её красота на неподготовленных зрителей. А когда с башни спрыгнула ещё и Брунгильда в своём мэйдо-прикиде, абориген, казалось, попросту впал в ступор.

Принцесса вздохнула, подошла поближе и пощёлкала пальцами у него над ухом.

— Меня зовут Грегорика Тюдор. А кто вы такой?

— Ге-герт Унгер! Р-рад... это самое... познакомиться! — наконец, моргнул и встрепенулся тот.

— Ромика сказала, что вы служите барону. Речь идёт о бароне Ваке Хазасе?

— Ну да, в его дружине состою. Танкомастер я. А вот что до того, кому служу... — вдруг насупился парень, но его перебили:

— ...Ать, долгодумы, показались-таки, пся крев! — мрачно сплюнул кузнец, наблюдавший эту картину с крыльца корчмы, облокотившись на перила. -Голубя-то барону отправили ишшо ночью, неспешно ж вы запрягали!

— Где ж вы прятались, покуда нас тут жгли-убивали?! — взвизгнула из-за его спины какая-то женщина в платке-намитке, похоже, из тех, что недавно оплакивали убитого бандитами крестьянина. — Если б не путники мимохожие, конец бы нам! Как наш хлеб жрать, тут как тут, а на драку негоразды! Изменщики!.. Тьфу на вас!

— Трусы, заячьи хвосты!.. — добавил кто-то из мужиков. — Стыдоба!

Молодой дружинник покраснел, опустив глаза под перекрёстным огнём обвинений. Потом вдруг шмякнул о землю старым шлемофоном.

— Правда ваша, как есть!.. Голубя ему в момент доставили, сразу же, как в клетку влетел. Да забоялся Вак, как сообразил, что Ейнаугиг большой набег устроил, — Герт шмыгнул носом от стыда, но потом все же развёл руками: — Велел тихо сидеть, чтоб нас миновало — да и то сказать, поди, повоюй лёгким танком против ихнего дредноута! Как сполохи от пожаров пошли, да загромыхало из пушек, так и у всех сердце в пятки ушло. А уж когда под конец полыхнуло, я сам чуть в штаны не наклал... что это было-то, а? Секретное оружие, как в книжке про гиперболоиды? Только, я погляжу, у вас же обычный Т-28, откуда ж тут гиперболоидам взяться?..

— Они загнали нас в большой купол, но мы сумели выпустить из газгольдера метан, и поджечь его. Тяжёлый танк разбойников сгорел со всем экипажем, — пояснил я, и добавил, не удержавшись: — Хотя мы и сами чуть не испеклись. Будь возможность, я бы, конечно, предпочёл гиперболоид инженера Гарина. Жаль, что это лишь художественный вымысел.

А парень-то, оказывается, непрост — не просто разбирается в механике на уровне обычного фермера-тракториста, но и фантастические книги читает.

Мне тоже однажды попался этот старый роман на гардариканском — не в книжном магазине, конечно, а в библиотечке отца, полной странных и редких изданий. Помню, я был весьма впечатлён — и выведенным там фантастическим лучевым оружием, и неожиданной концовкой, когда трудящиеся всего мира подняли восстание, чтобы разорвать порочный круг мировых войн, приносящих пользу только капиталистам. Хотя в Либерии не принято об этом вспоминать, наша страна изрядно нажилась на мировой войне, поставляя в Старый Свет оружие. И, боюсь, останься после Науфрагума ещё хотя бы одна держава, сравнимая по мощи с Либерией, второй мировой войны было бы не избежать. Пусть ныне это уже стало и неактуальным, и совсем не вписывалось в либеральную политико-экономическую модель нашего общества, предложенный в книге вариант решения этой проблемы не получалось отмести с порога.

Как бы то ни было, я невольно почувствовал симпатию к этому чумазому пареньку, который удивлённо присвистнул в ответ на мои слова.

— ...И Одноглазый, получается, поджарился? Вот это славная новость!.. Я-то, вишь-ты, ночью просил-упрашивал барона послать дружину на выручку, а он — ни в какую. Вон... — он потёр синяк под глазом, — только и выпросил, что по морде...

— Но, постойте, Герт, — заметила Грегорика, — вы же здесь? Правда, я не вижу остальных дружинников. Возможно, они заходят с тыла?.. И почему в танке больше никого?

Вздрогнув под вопросительным взглядом принцессы, дружинник выпалил:

— ...Да потому как сбежал я!.. Угнал танк и поехал сюда. Так, понимаешь, осерчал... да и с Одноглазым у меня старые счёты — он же, гад, летом ещё разорил выселки, и Снежанку в полон увёл! Я ж и тогда в ногах валялся у Вака, просил отпору дать, чтоб освободить пленников — да тот опять труса праздновал! Дескать, нажрётся волчара, да и пойдёт восвояси! Пошёл, ага!.. Чтоб его жареное мясцо собаки грызли!

— Как же ты собирался воевать с тяжёлым танком на этой рухляди? — спросил я. Парень обиделся:

— И ничего не рухлядь — обычный Т-26 первых серий, на виккерсовском шасси! Я в него полжизни вложил, между прочим, только чтоб ездил!

— Но гочкисовской 37-миллиметровой пушкой тяжёлый Т-35 ты не пробьёшь вообще нигде! Да ещё и в одиночку, к тому же. Кто будет стрелять-то?

— Дык, забоялись же все остальные. И сам знаю, что не пробить. Тем более — в гнёздах одни чугунные гранаты, толку с них... ну, хоть попугать варнаков хотел, — Герт смущённо почесал в затылке. — Думал, отвлеку их, пусть бы гонялись за мной, а не по деревне.

Я хотел напомнить, что 90-сильный моторчик совсем не подходит для гонок с преследованием, но принцесса остановила меня.

— Ваша храбрость и готовность помочь людям заслуживают высокой похвалы. Но, к счастью, основные силы разбойников уже уничтожены. Только что мы с Божидаром, новым старостой, — рыжий верзила гордо выпятил грудь, — решили, что атакуем лагерь разбойников, чтобы окончательно устранить угрозу.

— Правда?! — радостно вскинулся дружинник. — Я ж могу указать дорогу, ходил туда в дозор! Давайте тогда прямо сейчас и вдарим, покуда они не очухались. Отольются кошке мышкины слёзки!

— Прекрасно, — Грегорика повернулась к старосте. — Вы согласны?

— Нам бы ещё пеших бойцов, чтобы выкурить бандитов из укреплений, — добавил я.

— Да только слово скажите, господарыня! — староста демонстративно поплевал на руки и вытащил из-за кушака топор. — С нашим удовольствием!..

— Вы б только объяснили ещё, кто эти ваши гости такие, откуда взялись?.. — спохватился Герт, но его никто уже не слушал.

2.

Не прошло и двух часов, как наш импровизированный отряд из двух танков, на которых десантом сидели два десятка крестьян, вооружённых охотничьими ружьями, остановился на узкой насыпи. Ржавые рельсы вели по добротному каменному мосту через быструю речку, прыгающую по камням, и дальше — в глубокое ущелье, ограниченное с обеих сторон крутыми скальными кряжами, образовавшими нечто вроде огромного портала. Среди замшелых известняковых плит, рассечённых трещинами, струились многочисленные ручейки. Солнечные лучи, даже когда прорывались в этот час через разрывы гонимых западным ветром плотных облаков, совсем не освещали уходящее куда-то вправо и быстро сужающееся ущелье. Темные ели, вцепившиеся корнями в камень, усиливали мрачное настроение. Поодаль хрипло прокаркала ворона.

Танк Герта, который указывал дорогу, остановился как раз перед мостом по требовательному сигналу моего гудка. Наш танк клюнул носом ярдах в двух позади него. Непривычные крестьяне покрепче вцепились в поручни, чтобы не свалиться с брони.

— Чего вы там? — нетерпеливо крикнул наш новый союзник, когда мы с Грегорикой вылезли из танка и поравнялись с ним. — ...Недалече уже — с версту!

— Золтан предположил, что разбойники могли устроить ловушку. Например, заминировать мост. Лучше проверить заранее, — объяснила Грегорика, всматриваясь в тёмное ущелье. — И кстати, вы не знаете, что за всадники маячили позади, когда мы выехали на магистраль от деревни?

— А! То ж соглядатаи — Момчил да Димитар. Следили за мной от самой станции — ну, где у барона замок. Небось, сейчас помчались доложить ему, куда мы поехали.

— Вот как. А у барона есть другие танки?

— Нету. Есть ещё трактор с прицепом, да грузовик-трёхтонка, только у того последние шины в прошлом году изорвались.

— Понимаю. Золтан, с мостом все в порядке?

— Да, я проверил снизу — никаких сюрпризов нет.

— Прекрасно, — кивнула Грегорика. — Что же, давайте решим, как будем вести штурм. Герт, вы говорили, что логово разбойников на лесопилке? Много их там осталось?

Молодой дружинник немного смешался — как всегда, когда на него падал взгляд принцессы, но затем деловито начертил прутиком на песке план.

— Бандитов было десятка три или поболее. Уж не знаю точно, сколько сбежали. В глубине ущелья старая каменная лесопилка с тремя цехами и пилами — там ещё пруд и несколько водяных колёс. Сейчас, правда, уже не крутятся. И пакгаузы вокруг, некоторые завалились.

— Есть какие-то укрепления? — уточнил я. — Нужно было, наверное, допросить пленного разбойника.

— Да ну его — ещё завёл бы в ловушку! — махнул рукой дружинник. — А я и сам видал все своим глазом. Ейнаугиг осторожный был, тёртый волчара. Перед лесопилкой поперёк ущелья они забили рельсы, чтоб не проехал танк, и за ними рогатки против конных. А на путях — баррикада и железный вагон, навроде крепости — им запирают проход, когда нужно. Поперву Вак прикидывал, как бы налететь ночью, но, когда я разведал, какая тут оборона, он решил, что это только убиться, и думать запретил.

— А чем они двигали вагон, локомотивом?

— Не, у них своего нет. Последний из тех, что был у барона, лет пять назад сломался. Правда, ещё два паровоза есть. Но разбойники-то из Шварцвальда пришли, а там мост обрушен. На этом берегу они только вагоны нашли, и танком за собой таскали. А из одного сделали вроде как крепость — закрыли железными листами и устроили бойницы.

— Оригинально. Получается, они могут отстреливаться из-за заграждения? — почесав в затылке, я предложил: — Но, если у них не осталось пушек, то мы можем просто оставить десантников на безопасном расстоянии, подойти поближе и расстрелять этот блиндированный вагон снарядами.

— Все согласны? Есть дополнения? — Грегорика обвела взглядом меня, Брунгильду, Весну и Герта с Божидаром. — Хорошо. Тогда мы принимаем ваш план, Золтан. Наш танк вооружён более мощной пушкой, мы выйдем вперёд.

— Я тоже!.. — воскликнул дружинник. — Дозвольте и мне пострелять! Всегда хотел, да барон не давал снарядов, скопидом.

— Как же ты будешь и рычагами работать, и стрелять? — удивился я. — Возьми себе стрелка. И кстати, 'машиненгевер' во второй башне работает?

— Справлюсь! А неумех мне не надобно! — усмехнулся Герт. — Пулемёт-то строчит, как надо, патронов много. Задам им жару, душегубам.

Мне тоже захотелось попросить нежданного союзника дать и мне пострелять из легендарного пулемёта — но сейчас это выглядело бы совершенно несерьёзно. Поэтому пришлось сдержаться, утешая себя мыслью, что, может быть, получится потом. В конце концов, теперь я тоже был вооружён: Брунгильда отдала мне трофейный кавалерийский карабин.

Панорама разбойничьего гнезда несколько напоминала рыцарский замок — неудивительно, что отправившийся на тот свет атаман выбрал это место.

Посередине сузившегося ярдов до ста ущелья, в левой части которого прыгала по камням бурная река, высилось сложенное из дикого камня прочное строение, явно насчитывающее несколько веков. Несколько башенок в готическом стиле и крутая кровля, крытые замшелой черепицей, кованые кронштейны для фонарей и густейшие заросли колючей дикой розы, взбирающейся по стенам, придавали лесопилке весьма романтический вид. Казалось, стоит распахнуть массивные деревянные ворота, ведущие в центральный зал лесопилки, и взглядам предстанет увитое цветами ложе Спящей Красавицы. Впрочем, местные обитатели дополнили картину собственным вариантом некрофильской эстетики: на столбах во дворе, кронштейнах и флагштоках башенок белели разнокалиберные черепа. В основном — с рогами, но виднелись и небольшие, подозрительно круглые, наводящие на самые мрачные мысли.

Дорогу к строениям перегораживал ряд врытых в землю с шагом примерно в ярд ржавых рельс — неплохое противотанковое препятствие. С ним не справился бы не только лёгкий танк, но и наш Т-28. Разбойники не поленились загородить даже неглубокое русло реки. Чуть дальше ощетинились заточенными колами деревянные рогатки, переплетённые проволокой, правда, не колючей, а снятой с телеграфных столбов. Опять же — непроходимое для кавалеристов заграждение, и даже пехоте пришлось бы потратить немало времени и сил, чтобы миновать его. Разбойники явно знали толк в фортификации и не пожалели труда, чтобы оградить своё логово от желающих поквитаться за буйные набеги. Перед этими укреплениями оказались бы бессильны не только обиженные крестьяне, но даже и баронская дружина, особенно, если бы у разбойников оставался ещё и тяжёлый танк. Строили сами или заставляли трудиться пленников? Крестьяне упоминали про угнанных людей, возможно, именно для этого они и потребовались. Вообще, я невольно проникся уважением к серьёзному подходу, который практиковал одноглазый атаман — в конце концов, едва ли хоть какая-то другая банда в истории могла похвастаться выставленным на поле боя тяжёлым пятибашенным танком! Где они его раздобыли, интересно? Оставалось лишь надеяться, что поднесённые разбойниками сюрпризы на этом закончатся.

Ещё одним свидетельством военного таланта разбойников, безусловно, являлся выполнявший функцию ворот блиндированный вагон, полностью загородивший проход по рельсовому пути. Это была двухосная железнодорожная платформа, на которой возвышался массивный деревянный сруб, обшитый листами котельного железа — настоящий бронепоезд. В обращённой к нам торцевой стенке вагона наблюдалась квадратная амбразура, и проделана она была не зря — стоило мне вывести танк из-под прикрытия последних деревьев ярдах в ста перед фортецией, как в амбразуре забилась огненная бабочка. По лобовому листу и моей водительской бронедверце оглушительно хлестнули пули.

Пулемёт! Хорошо, что я предусмотрительно закрыл люк. Нам уже довелось побывать под обстрелом и более серьёзного оружия, но все равно от тяжёлых ударов и мерзкого визга рикошетов по спине побежали мурашки. Это вам не томик Клаузевица читать в уютном библиотечном зале, на зелёном сукне... Ну же, не трусить!

Я глянул налево, где в пулемётной башенке скорчились, зажмурившись и крепко обнявшись, две девушки. Весна и Алиса, несмотря на уговоры, ни в какую не захотели остаться: 'Будь что будет, но только вместе!' — решительно заявила моя рыжая подруга. Теперь они наверняка пожалели о своём решении.

Пытаясь вернуть боевой дух, я резко газанул, направив танк точно на огневую точку противника. Впрочем, почти сразу же меня остановила Брунгильда:

— Стоп. Разобью вагон из пушки.

— А расстояние не великовато? — уточнил я. — Может быть, поближе?

— Достаточно, — лаконично ответила телохранительница. — Какой снаряд лучше? Бронебойный?

— Пожалуй, нет. Гранату, только нужно поставить её на фугасное действие, с замедленным подрывом — как я показывал.

— Я поняла, — немедленно ответила Грегорика, выполнявшая роль заряжающего.

Танк замер на месте, качнувшись всем своим тридцатитонным весом. Лязгнул закрывающийся затвор. Телохранительница покрутила колёсиками вертикального и горизонтального наведения, тщательно прицелившись, и выстрелила.

Снаряд попал рядом с амбразурой, но эффект разрыва оказался поразительным — продырявленный лист металл отвалился, полетели куски брёвен. Пулемёт мгновенно захлебнулся.

— Ещё раз, — произнесла Брунгильда.

Новая граната вошла глубже и разорвалась уже внутри вагона, полностью выбив уже разбитую переднюю стенку. Приблизившийся Т-26 тоже остановился и выпустил ещё пару снарядов внутрь затянутого дымом блиндажа на колёсах. Действие 37-миллиметровых снарядов по сравнению с трёхдюймовым выглядело ничтожным, но вряд ли там мог уцелеть хоть кто-то.

— Сейчас затолкаю вагон внутрь, — произнёс я в ТПУ и осторожно повёл машину вперёд. Под гусеницами захрустели бревна, лобовая броня упёрлась в буфер, и моя нога прижала педаль газа. Вагон качнулся на рессорах, но не поддался сразу — видимо, его подпёрли сзади. Танк задрожал, но двигатель взревел тоном выше, что-то затрещало, и вагон подался. Задвинув его ярдов на десять так, что в частоколе образовался проход, я выпятился задом обратно, и, согласно договорённости, вернулся к зарослям за нашими пехотинцами. Герт, тем временем, осторожно провёл свой танк внутрь, миновав несколько ржавых паровозов, вагонов и платформ, стоящих на запасном пути, и остановился ярдах в сорока от фасада лесопилки. Протарахтели несколько пулемётных очередей — я даже не видел, по какой именно цели. Судя по всему, сопротивление противника оказалось подавлено.

Прикрывая броней крестьян, плотной группой бегущих за танком, я тоже приблизился к лесопилке. Деревянные ворота так и просились их протаранить, но сделать этого я не успел.

Из окна второго этажа высунулась палка с привязанной простыней.

— Белый флаг. Они сдаются, — прокомментировала Грегорика. Недоверчивая, как всегда, Брунгильда предостерегла:

— Не высовывайтесь, госпожа, могут выстрелить из окна.

— Но как мы тогда примем их сдачу? А если этого не сделать, кровопролитие будет продолжаться, — воспротивилась принцесса.

— Она права, Г-грегорика, — вмешался я. — Разбойники есть разбойники. Помните, что они творили в деревне? Ни чести, ни совести ждать от них нельзя. Прошу вас, давайте не будем рисковать. Пусть они откроют ворота и первыми выйдут наружу.

— Хорошо, — не слишком довольная, Грегорика все же согласилась. — Но никто не должен стрелять без веской причины. Предупредим и наших союзников.

— Есть! Сейчас развернусь поудобнее.

Я развернул танк левым бортом к зданию, так, что правая пулемётная башенка оказалась прикрыта главной башней. Высунувшись из люка малой башенки, принцесса крикнула скрывающимся за корпусом танка крестьянам:

— Не стрелять! Ждём парламентёров!

Разобрав её слова, они замахали руками Герту Унгеру, остановившему свой танк правее. Снова довернув машину на месте носом к зданию, я включил стояночный тормоз и подтянул к себе карабин, одновременно гадая, как именно события будут развиваться дальше.

Алиса, которая уже перебралась в отделение управления, пробормотала:

— Я думала, они подольше будут сопротивляться, как в кино. А они взяли и сразу струсили.

— Болячку тебе на язык, киношница.

— Сам помолчи, хам!..

Судя по всему, осаждённые разбойники и сами быстро поняли, чего от них ждут. Створка ворот приоткрылась, из-за неё осторожно высунулся ещё один белый флаг, а за ним, совершенно неожиданно... наружу шагнула женщина с ребёнком на руках.

Высокая и статная, она была в роскошном бархатном платье тревожного багрового оттенка; тёмные вьющиеся волосы рассыпались по обнажённым плечам. Младенец в белоснежных пелёнках, которого она прижимала к груди, создавал впечатление, которым дышат старинные фрески католических соборов. На бледном, без кровинки лице разбойничьей мадонны застыло отрешённо-болезненное выражение. Сделав пару шагов, она опустилась на колени прямо в грязь, низко склонив голову. Прекрасные блестящие волосы упали вперёд, скрыв лицо и пачкаясь в мутной луже. Её свободная рука вдруг появилась из-за свёртка с ребёнком, и на землю упал никелированный браунинг.

Моя рука сама по себе протянулась и выключила зажигание. Грохот дизеля умолк, и во внезапной тишине остался лишь отдалённый свист ветра в притулившихся на скалах елях и соснах, приглушенный рокот речных порогов и стук моего сердца.

На башне грохнул люк, и сразу же за ним — второй. Принцесса и Брунгильда спрыгнули на землю, остановившись перед парламентёршей, и я торопливо последовал за ними, сжимая карабин. Сзади подтянулись угрюмые крестьяне, Герт Унгер тоже выбрался из узкого люка. На его скулах ходили желваки, а в глазах горела ненависть.

— Пощады!.. — глухо произнесла разбойница, не поднимая лица. — Мы сдаёмся на вашу милость.

— Кто вы такая? — звучно спросила Грегорика. Сейчас ей не хватало только крылатого шлема и кольчуги. Именно такой я представлял себе предводительницу норманнов, принимающих сдачу изнеженных римских граждан.

— Моё имя — Ивет. Я наложница Ейнаугига, а это — его сын.

Вот это номер! В моих представлениях о том, как следует справедливо карать разбойников за совершенные ими злодеяния, ничто не указывало на то, как должно поступать с их наложницами, жёнами и грудными отпрысками.

Грегорика тоже чуть помедлила, переваривая информацию, но затем продолжила:

— Кто ещё находится в здании?

— Женщины, дети и пленники — больше никого. Последние трое из его людей убежали через задний двор в ущелье. Мы больше не представляем для вас угрозы. Я понимаю, что вы хотите отомстить, но тех, кто напал на деревню, здесь больше нет.

— Вы хотите сказать, что не имеете к совершенным вашим мужем злодействам никакого отношения? — недобро прищурилась принцесса. — И никто из оставшихся тоже?

— Ейнаугиг не называл меня своей женой, и я родила ему ребёнка не по своей воле. Но я ела украденную им пищу и пользовалась тем, что он награбил. Да, наверное, часть вины лежит и на мне, — женщина подняла голову и впервые посмотрела в лицо Грегорике.

В её глазах я увидел не страх, а давно перегоревшее отчаяние, отрешённость и пустоту — кажется, она уже разучилась желать чего-то сама, предоставив реке жизни нести её по течению, без руля и без ветрил. Видимо, это не укрылось и от принцессы, потому что она помолчала ещё пару секунд и холодно потребовала:

— Проведите нас внутрь.

Наложница молча поднялась с колен и скрылась в щели между створками ворот. Брунгильда быстро шагнула вперёд, чтобы опередить принцессу; в её руке я заметил готовый к стрельбе кольт. Ну да, телохранительница никому не верит на слово. И она права — уж в данном-то случае безо всякого сомнения.

Подобрав лежащий в грязи браунинг, я отворил тяжёлые створки настежь.

Срединный цех лесопилки освещали столбы света, падающие через забранные мелким стеклом люки. Впечатление, что мы попали в рыцарский замок, здесь только усилилось: столбы, сложенные из известняка, поддерживали огромные, закопчённые дубовые балки, с которых свисала награбленная добыча — копчёные окорока, туши, вязанки лука и чеснока, сушёных фруктов и сушёной рыбы. Массивная пилорама с угрожающе зазубренными лезвиями, возвышающаяся у дальней стены, оказалась превращена в величественный железный трон, украшенный коллекцией холодного оружия: двуручными мечами, алебардами, глефами, шпагами. И, конечно же, черепами — впрочем, черепа скалились здесь повсюду, и человеческие, и звериные. Помимо некрофилии, атаман разбойников увлекался ещё и сатанизмом, если судить по намалёванным на стенах и столбах каббалистическим знакам и огромной пентаграмме в круге, вырубленной на полу, перед огромным очагом, на вертеле которого темнели остатки обжаренной туши — то ли быка, то ли кабана. По сторонам трона высились горы добычи — сундуки, ящики из-под снарядов, из которых торчали какие-то ткани и золотые или серебряные цепочки, горшки, переполненные монетами, серебряные церковные сосуды, бутыли с выдержанным вином, бочки с мёдом, холодное и огнестрельное оружие, меха, шелка, ковры, а также прочие ценности и полезные вещи. Едва ли имелась необходимость хранить всё это именно в центральном зале — лесопилка казалась весьма просторной и включала немало помещений. Видимо, дело было в том, что груды добычи и трофеев радовали единственный глаз атамана. В самом деле, любой из голландских мастеров натюрморта отдал бы пару пальцев за возможность зарисовать с натуры эту картину — без сомнения несущую в себе некое дикое очарование.

— Настоящий самец, — неожиданно прокомментировала Алиса, прокравшаяся в зал за моей спиной. — Нахапал от души; считай — жизнь удалась. А вон ещё и гарем...

В самом деле, у левой стены, куда указывала подруга, сжались перепуганные женщины с детьми и девушки, не менее полутора десятков душ. Одеты они были попроще, чем старшая наложница, и на их лицах также была написана не радость от освобождения, а паника и откровенный страх. Немудрено — их мужчины, пусть и страшные, взявшие их насильно, но постепенно ставшие привычными; те, кому они готовили и стирали — оказались перебиты. Многим женщинам наверняка некуда было возвращаться — на месте их родных деревень и хуторов дымились одни пепелища; и даже тех, чьи родные остались живы, вряд ли радостно встретят дома с разбойничьим приплодом.

— Рабы заперты в западном пакгаузе, а пленники — здесь, — указала Ивет, достав тяжёлую связку ключей.

— В чем же разница? — поинтересовался я, и она без всякого выражения ответила:

— Рабы трудятся, выполняя указания барона, а пленников он предназначал на продажу или...

— Давай сюда, варначья подстилка!.. — рявкнул Герт, выхватив ключи. — ... Наслышаны, чем твой душегуб с непокорными пленными забавлялся!

— Да, — наложница мертво склонила голову. — Он использовал вон ту пилораму.

От одного взгляда на стоящую в боковом отсеке ржавую вертикальную станину, в которой были натянуты три тонких темных пильных полотна, и металлическую тележку с крепёжными винтами, размер которых позволял зажать как деревянное бревно, так и человеческое тело, меня по коже продрал мороз. Весна и Алиса за спиной синхронно сглотнули, точно подавившись.

— А это кто? — спросила принцесса, переведя взгляд на труп человека в кожаных шароварах и короткой шёлковой рубахе, перекрещённой портупеей. Он лежал на холодном каменном полу ничком, вытянув вперёд татуированные руки, а из-под головы натекла тёмная лужа. В бритом затылке зияла кровавая рана.

— Его подручный, Скрипач, — так же безэмоционально пояснила старшая наложница. — Он не хотел сдаваться, намереваясь отстреливаться отсюда. Но это бы кончилось тем, что вы просто снесли бы лесопилку из пушек. Пришлось его застрелить.

Вытащив из-за пояса браунинг, я понюхал ствол — да, свежий запах пороха. Валявшаяся на полу маленькая гильза выглядела точно так же, как те патроны, что остались в магазине пистолета.

— Последний из серьёзных бойцов? Остальные, наверное, были с атаманом в деревне.

— Это так. Ещё двое остались в вагоне, а трусы сбежали в теснину.

Грегорика кивнула и обернулась к Божидару.

— Господин староста, пошлите людей проверить здание и окрестности. Поставьте пару человек в караул со стороны ущелья.

— Сей час, господарыня! — послушно прогудел тот и повёл нескольких односельчан к воротам, ведущим на заднюю сторону лесопилки.

Герт тем временем уже успел отомкнуть замок на расположенной в правом цеху клетке, выпустив оттуда с десяток девушек и девочек. Они выглядели совсем не так, как наложницы разбойников — жалкие отрепья, исхудалые лица в кровоподтёках, потухшие взгляды. Некоторые их них не сразу поверили, что снова свободны, а одна так и осталась сидеть, крупно дрожа и забившись в уголок клетки подальше от вошедших мужчин. Наш коллега-танкист порывисто схватил за плечи одну из девушек:

— Снежанка!.. Вот видишь, я же тебя спас!..

Та залилась счастливыми слезами.

— Герт!.. Вот же не чаяла тебя увидеть! Откуда ж ты взялся?!. Скажи, взаправду всех душегубов перебили?..

— Перебили, перебили! И я им только что задал, что только щепки летели! Слыхала мою пушку?..

— Слыхала, слыхала... — крестьяночка вытерла слезы и, всхлипывая, завертела головой. — ...А Пенко, Пенко ты не видал?.. Он тоже здесь был, только нам и перемолвиться не давали, тати, грозились забить насмерть!.. Живой ли он?!.

С противоположной стороны большого зала донесли громкие голоса — там выпустили запертых рабов из подвала в левом крыле. Обросшие, грязные, пахнущие неволей крестьяне гурьбой вывалили к очагу, звеня кандалами и громко галдя. Кто-то рыдал от радости, кто-то злобно пинал труп застреленного разбойника, кто-то бросился отрывать куски мяса с остывшей на вертеле туши — видимо, разбойники не кормили рабов со вчерашнего дня.

Исхудавший юноша в полуистлевшей рубахе, с железным ошейником на шее спотыкаясь, выбежал на середину зала. В его черных глазах горела безумная надежда:

— ...Где ты, Снежанка! Снежанка!!!

Вырвавшись из рук Герта, девушка опрометью кинулась ему навстречу и повисла на шее.

— Пенко!!! Милый, ты жив!..

— Снежанка, любушка, сердце моё!..

Отвергнутый танкист застонал, закрыл лицо руками и упал на колени, а Алиса, заворожённо наблюдавшая эту сцену, проговорила:

— Вот это да!.. Я думала, такое только в синематографе бывает!

— И в дамских романах, — поддакнул я.

— А жизнь-то, оказывается, ещё интереснее и романтичнее театра...

— Ещё бы, друг Горацио.

— Иронизируй, иронизируй. Но и тут как в жизни — одним вдруг валит счастье, а другие остаются с носом.

Алиса шагнула вперёд и сочувственно похлопала Герта по плечу.

— Ну-ну, не переживай!.. В другой раз и тебе повезёт.

Тот, всхлипнув, пробурчал:

— ...Несчастливец же я!.. Сколько ж ухаживал, пряников перетаскал! Э-эх, ни в жисть её не забуду... — и вдруг замолчал, переведя глаза на Алису. Его брови начали ползти вверх, а взгляд приобрёл странное выражение. Подруга вздрогнула, быстро отдёрнула руку и на всякий случай ретировалась. Мои же глаза как раз в этот момент упали на круглую решётку в полу, прикрывающую какое-то отверстие. Наступив на неё, я всмотрелся вниз — там оказался выложенный камнем глубокий колодец диаметром около четырёх футов. Источник воды? Едва ли — ведь рядом река и сколько угодно чистой горной воды, которую проще всего доставлять по желобам. Поэтому я совсем не удивился, услыхав донёсшийся со дна колодца человеческий голос.

Откинуть решётку оказалось нетрудно — её запирал лишь небольшой замок, который поддался первому же удару найденным в чулане топором. Сбросив в колодец крепкую верёвку, на конце которой было привязано ведро, я с натугой вытащил неожиданную добычу — девушку примерно моих лет или чуть старше. Она сильно исхудала, хотя и до того, как оказалась в заключении, скорее всего, выглядела поджарой и жилистой. Пучок темных грязных волос, увязанный на затылке какой-то проволочкой, высокие ботинки с металлическими пряжками, драная холщовая куртка цвета хаки. И совершенно бесстрашный взгляд. Оказавшись наверху, она осмотрелась и задержала взгляд на Герте, который все ещё переживал крушение своих романтических надежд.

— Эй, я тебя знаю, — проговорила незнакомка хрипловатым простуженным голосом. — Видела у барона Вака.

В её гардалингве чувствовался какой-то незнакомый акцент, кажется, северный. Хм. Где-то я такое слышал... похоже говорили рыбаки из Нантакета, потомки эмигрантов из Скандинавии.

Несчастный Герт поднял голову, смерив пленницу мрачным взглядом.

— Погоди, это ж когда ватага Дагфинна Скут-Ягера проходила нашей магистралью? Дай-ка вспомню... месяца полтора как?..

— В точку, — лаконично подтвердила незнакомка.

— Так, выходит, вы тоже к Ейнаугигу попались в лапы? Туда шли или обратно?

— Обратно. Чтоб ему заплесневеть, паршивому псу, — выругалась девушка.

— Хм, — с долей сочувствия хмыкнул Герт. — И много несли?

— Мало. Это нас и сгубило.

— А где же прочие ваши?

— Скут-Ягер слишком долго запирался. К счастью, он раскололся раньше, чем дело дошло до меня.

В самом деле, на лице девушки виднелись следы побоев, губа свежерассечена — но она могла похвастаться хотя бы тем, что осталась живой. Судьба её спутников, если помнить о том, как одноглазый атаман пополнял свою коллекцию черепов, вызывала большие опасения. Герт покачал головой, оценивая выверт судьбы:

— Не слышал тогда, как тебя называли.

— Гейрскёгуль. А это кто? — северянка, в которой нетрудно было узнать резкую и самостоятельную родственницу Брунгильды — хотя бы по духу — перевела прозрачные глаза на меня.

— Либерийцы, — махнул рукой танкист. — Как там тебя, Золтан? Расскажи ей сам, коли охота.

— Слишком долгая история. Лучше в другой раз, — ответил я, оглядываясь назад. Пора было возвращаться в центральный зал, где Грегорике, как командиру нашей экспедиции, предстояло решить судьбу тех, кого мы нашли в разбойничьем лагере.

Это была непростая задача. С пленницами и рабами, которых разбойники заставляли трудиться на обустройстве лагеря и прочих тяжёлых работах, или назначали на продажу — это значит, что в Гардарике процветает торговля людьми? — проблем не возникало. Жители близлежащих деревень и хуторов, захваченные в плен бандой Ейнаугига, когда та только что пробралась в эти края — несколько месяцев назад — смогут вернуться домой или найти приют у родственников или хотя бы в Велких Домах. Но наложницы с детьми и рабы, которые попали к бандитам раньше, возможно, несколько лет назад или далеко отсюда, которым некуда возвращаться?.. Что делать с ними? Можно понять их панику и отчаяние — теперь они остались совершенно одни, лишившись своих, пусть и нелюбимых, мужчин и кормильцев. Одни они, конечно, не выживут — ведь это ущелье разбойники выбрали лишь потому, что его легко оборонять, но жить здесь невозможно, на каменистой почве и в вечной тени даже огород не развести. Оставить их в деревне? Но каково наложницам будет смотреть в глаза вдовам крестьян, убитых этой ночью? Как крестьяне отнесутся к бастардам разбойников, разоривших деревню?

Не говоря уж о том, что есть ещё и вопрос о добыче, награбленной бандой Одноглазого. Проще всего отдать её крестьянам Велких Домов. Но не появятся ли и другие желающие? Например...

Я ещё не успел додумать эту мысль, когда со стороны главных ворот донеслись возбуждённые голоса. Их легко перекрыл звучный призыв — голос Брунгильды невозможно было не узнать:

— Немирович!!! На место!

Обернувшись к Алисе и Весне, я бросил:

— К танку, живо!.. — и кинулся наружу, краем уха услышав ехидный голосок Алиски:

— ...Видала? 'К ноге!' — и он мгновенно, теряя тапки, виляя хвостом, летит на зов. Ох уж, эти мужчины!.. Ох уж, эти валькирии!..

— По-моему, Гейрскёгуль — тоже валькирия, — робко заметила Весна.

— Что, правда?!. Вот невезуха!..

Произошло именно то, чего я опасался. Получив от разведчиков известие о том, что незнакомые путешественники внезапно наголову разгромили банду Ейнаугига, и подзащитная деревня, хоть и пострадала, но пережила нападение и, мало того, отправила отряд для контратаки на логово бандитов, к которой присоединился и его взбунтовавшийся танкомастер, барон Вак Хазас решил, что пришёл его час. Штурмовать крепость разбойников самостоятельно он не собирался, но поучаствовать в дележе добычи — совсем другое дело.

Именно к этому свелись претензии барона, появившегося у ворот лесопилки во главе десятка конных дружинников.

Вак Хазас оказался широкоплечим и крепким, но сильно располневшим мужичком лет пятидесяти. Подстриженная сивая бородка не могла скрыть тройной подбородок, а брюхо едва помещалось под начищенной миланской кирасой, украшенной художественной гравировкой. Откинув забрало коллекционного шлема-салада с вытянутым назатыльником, украшенного по гребню короткой щёткой из щетины дикого вепря, он пучил налитые кровью глаза и кричал:

— Кто такие, откуда, по какому праву?! Р-р-разойтись!.. Это моя территория, я здесь блюду порядок! Посторонним вход запрещён!..

Новый староста деревни Божидар смешался под этим натиском — у него даже задрожали колени. Видимо, он воспитывался в должном почтении перед благодетелем деревни. Герт Унгер, напротив, хотя и числился дружинником барона, изрядно в нем разочаровался за время службы, и сейчас стоял напротив него с наглой ухмылкой. Конечно, мнущийся позади него пяток крестьян, которых вовсе не радовала перспектива противостояния с опытными и хорошо вооружёнными бойцами, не мог придать необходимой уверенности, но Герт прекрасно знал, на кого здесь можно положиться. Как танкист — пусть даже и самоучка, он совсем недавно имел отличную возможность оценить мастерство в стрельбе из танковой пушки, продемонстрированное Брунгильдой. И ему, и стоящей рядом Грегорике не нужно было оглядываться, чтобы увидеть, что короткому стволу трёхдюймовки придан необходимый угол склонения, и картечный заряд готов в любую секунду просвистеть над их головами и превратить оппонентов в решето.

Хотя я, сидя в полной готовности за своими рычагами в будке механика-водителя с увесистым браунингом на коленях, все же имел все основания сомневаться, что до этого дойдёт. Как бы ни пыжился барон, всем было очевидно, что применить силу против компании, вооружённой грозным трёхбашенным танком и, мало того, уничтожившей в прямом бою знаменитого душегуба Ейнаугига с его не менее знаменитым сухопутным дредноутом, он ни за что не решится. Оставалось лишь состязаться в риторике и выяснять, чья глотка более лужёная.

— Порядок вы блюдёте плохо, 'барон' Вак. Кстати, вы носите титул по праву рождения, или кто-то пожаловал его вам? — прищурившись, спросила Грегорика. Зная её, я без труда уловил презрительные нотки. Что же, неудивительно — принцесса императорского рода Тюдоров имела все основания для того, чтобы не принимать всерьёз самозванца, пыжащегося фальшивым титулом.

— Как это плохо?! Да кто ты такая, чтобы мне пенять, соплячка?..

Черт, вот это было опасно! Я едва не подпрыгнул на сидении, буквально чувствуя, как ступня Брунгильды судорожно напряглась на спусковой педали башенного орудия. Спокойствие, только спокойствие! Глупец просто не понимает, с кем имеет дело!.. Но устраивать из-за этого кровавую баню нельзя.

— Брунгильда... — проговорил я, и ларингофон отчётливо передал дрожь моего горла.

— Знаю, — вдруг донёсся сдавленный голос телохранительницы, — ... сейчас... нельзя.

— Вот и хорошо. Крепись. К тому же, если ты бабахнешь прямо над головой принцессы, у неё лопнут барабанные перепонки.

Брунгильда не ответила, но чувствовалось, что напряжение спало. Снаружи танка даже подтянулись дополнительные зрители: из-за спины Грегорики робко выглянули Алиса и Весна, к косяку ворот прислонилась освобождённая пленница, сложив мускулистые руки на груди, тесной стайкой сбились наложницы во главе с Ивет. На лицах читалось ожидание и страх — они чувствовали, что сейчас решается их судьба.

— Просто чтоб ты знал, Вак, — без особенного уважения бросил Герт. — Говоришь ты сейчас с Грегорикой Тюдор, наследной принцессой императорского дома Либерии и правнучкой императора Траяна. Лучше следи за языком.

Апоплексические щеки барона залила мертвенная бледность. Я мог без особого труда проследить испуганные мысли, прыгающие под его саладом. Конечно, барон не мог не знать имя того, кто фактически осуществлял административное управление выморочными территориями Гардарики, основав для этого Карантинную комиссию. Даже если он понятия не имел о либерийских политических перипетиях, появление в пустошах Гардарики такой значительной персоны должно было означать что-то важное. Любому идиоту становилось понятно, что вести себя в такой ситуации следует осторожно. Барон не был полным дураком, и поэтому попытался выиграть хоть немного времени для раздумий, сменив тему. Переведя поросячьи глазки на бывшего дружинника, он обрушился на него с упрёками:

— Вот ты как заговорил, засранец! Кто тебя приютил год назад, кто кормил?.. И теперь ты мне гадишь в благодарность?!.

— Вот у меня твоя благодарность!.. — Герт ткнул пальцем в свой синяк, а потом выдернул из толпы пленников Снежану. — И вот!.. Где ты был, когда душегубы резали и угоняли людей?!. Кто меня держал за шиворот, не пускал им на подмогу?! Служить трусу и подлецу я не желаю!

— Вам нужны ещё какие-то аргументы, 'барон'? — подняла бровь Грегорика. — Если вы не нашли в себе храбрости поставить на место разбойников, не удивляйтесь, когда это сделает кто-то другой.

Вак только крякнул, переваривая удар. Но потом снова попытался зайти с другой стороны:

— Кто б вы там ни были, всё равно нету у вас права вмешиваться! Эта деревня моя, и это все добро тоже, потому как награблено на моей земле. Рабов пристроим к делу, да и баб Ейнаугига я заберу, пусть отрабатывают его грехи. И особливо жену главаря с его щенком — вдруг потребуются заложники, если припрётся ещё кто из их чёртова семени...

— ...Ничего подобного не будет!

Алиса не смогла сдержать возмущения и храбро выскочила вперёд.

Грегорика, которая сама намеревалась вмешаться, смерила её удивлённым взглядом, а вот крестьяне, бывшие пленники и особенно наложницы поддержали Алису одобрительным гулом. Нарисованная бароном перспектива явно не устраивала никого.

Вак раздражённо нахмурился на рыжую нахалку:

— Тебе-то что, пигалица?!

— Я — аккредитованный юрист принцессы, и лучше обращайтесь ко мне с уважением. Поскольку настоящая территория подлежит особому порядку управления Карантинной комиссии, здесь действует либерийское право. Будем отталкиваться от верховенства закона. Покажите-ка договор на защиту деревни, на основе которого выдвигаете свои притязания!

— Ишь ты, востра! — пробурчал барон. — Бумажку никакую не писали, потому как я храбро, оружной рукой всех защищал. Какая такая бумажка?!

— Текст отсутствует? Тогда перечислите устные статьи, — бодро взяла разговор в свои руки Алиса, обернувшись к крестьянам. — Кто теперь за старосту? Вспоминайте, о чём шла речь. Вы же не продали себя и своих детей барону в бессрочное и неограниченное рабство? Нет? Следовательно, договорённость наверняка подразумевала защиту от неблагоприятных факторов внешней среды и противоправный действий третьих лиц в обмен на преференции — десятину, как я слышала. Так?

Погребённый под потоком юридических терминов барон оказался сбит с толку.

— Ну, так, но...

— Я лично свидетельствую, что приняла ряд жалоб крестьян на недостаточную защиту от гигантских насекомых! Ваши ссылки на обстоятельства, как то — неисправный танк, следует классифицировать как отговорки. Объективно говоря, вы не выполнили обязанность по защите в критической ситуации, грозящей гибелью всех подзащитных. Налицо неисполнение основной статьи договора, несмотря на то, что крестьяне свою сторону сделки, а именно выплату десятины, соблюдали исправно. Поэтому договор можно считать расторгнутым. Крестьяне более не желают, чтобы вы их защищали, в связи с утратой доверия.

— ...Так кто же будет их защищать?

Алиса вдруг задумалась.

— Э-э-э...

— Как кто? — зашумели крестьяне. — Они вот и будут!

— Господарыня Грегорика нас под свою руку примет! — зычно провозгласил Божидар. — Она-то слово держит твёрдо, милостива и строга! Обещала от жуков нас оборонить. Будьте покойны, и мы верно станем служить! — староста отвесил поясной поклон принцессе, и остальные крестьяне и бывшие пленники последовали его примеру.

Грегорика не выглядела особенно удивлённой, скорее задумчивой, в отличие от Алисы, которую внезапный поворот так уверенно проведённого ею разговора застал врасплох.

— ...В-вообще-то, у нас совершенно другие планы... — неуверенно начала она, но принцесса остановила её, подняв руку.

— Поначалу я не относилась к этому путешествию серьёзно, — медленно начала она. — В конце концов, мной двигало лишь эгоистичное желание — сделать так, чтобы мои предки не выглядели плохо в глазах людей. Но те знаки, что повстречались мне на пути — ваша история, Золтан; замыслы Якова; заговор Сената; наши приключения на дирижабле и после него... все это, мне кажется, потребовалось для того, чтобы я поняла — будущее важнее теней прошлого. Нет, моё желание узнать правду о том, что случилось тогда, пятьдесят лет назад, не ослабло. Но теперь я ясно понимаю, что эта правда нужна мне не сама по себе, абстрактно. Она необходима, чтобы строить свою жизнь дальше, причём так, чтобы оказаться достойной наших предков. Чтобы исправить то, что они не успели, чтобы двигаться дальше. И не одной, конечно...

Грегорика оглянулась на нас: на танк, где сидели мы с Брунгильдой, Весну и Алису. На Герта, Божидара, Ивет и прочих, с кем свела нас судьба.

— Я не могу обещать остаться в вашей деревне — дорога зовёт нас дальше. Но я буду помнить о вас.

— Довольно и того, господарыня, — проговорил, сморгнув слезинку, Божидар.

— Итог таков, Вак Хазас, — принцесса обернулась к барону и его дружинникам. — Вы не можете претендовать на то, что не заслужили. Будьте честным, в первую очередь — перед собой. Вспомните, каким вы были семь лет назад, когда действительно защищали крестьян. Тогда, возможно, вы успеете остановиться до того, как пойдёте той же дорогой, что и те разбойники, которых нам пришлось уничтожить, словно бешеных волков.

Барон, покраснев от стыда, опустил голову. Бесцельно покрутил нагайку на руке, потом прогудел:

— Ладно, ваша взяла. Но за танк, что ты увёл, я потребую выкуп, слышишь, Герт Унгер?..

— По справедливости возмещу, — кивнул Герт и усмехнулся. — За вычетом амортизации. Верно, товарищ принцесса?

— Это правильно, — согласилась принцесса, хотя непривычное титулование заставило её удивлённо приподнять брови. — Отдайте барону один из сундуков, думаю, этого будет достаточно.

Три часа спустя наш отряд был практически готов возвращаться в деревню.

Барон уже давно отправился восвояси; не сказать, чтобы совсем разочарованный — сундук с награбленным разбойниками золотом и серебром поднял его настроение.

Мы тоже выдвигались не пустыми, мягко говоря. Переведя хорошо смазанную стрелку, выкатили на основную рельсовую колею вагоны, до того стоявшие в тупике. Первой была платформа, тесно заставленная бочками с соляркой и ящиками со снарядами — разбойники подходили к делу серьёзно, и у них имелся вполне приличный запас горюче-смазочных материалов. Следующие два товарных вагона заполнили трофеями из главного зала лесопилки и пожитками наложниц.

Переговорив вполголоса с Ивет, Грегорика объявила, что приняла решение об их дальнейшей судьбе. Мы доставим женщин с детьми на хутор бабушки Вадомы, где рядом с геодезиками и зданием электроподстанции сохранился вполне целый корпус — очевидно, там раньше располагались лаборатории, а во втором крыле находилось что-то вроде гостиницы, как вспомнил Герт, который часто гостил на хуторе. Восстановить его, чтобы сделать жилым, было бы относительно нетрудно. Там женщины могли бы перезимовать даже с большим комфортом, чем в тёмном ущелье, и за это время решить, что делать дальше. Оставшихся в наследство от Ейнаугига съестных припасов, даже с учётом того, что часть раздали пленникам, которые собирались разойтись по своим деревням, хватило бы и на большее число едоков. С помощью крестьян, возбуждённых победой, возвращением родственников и — не в последнюю очередь — добычей, я быстро закрепил на первой платформе длинную цепь, пропустив её через буксирные коуши на корме танка. Паре крестьян поручили сидеть на тормозных площадках вагонов, чтобы они при торможении не ударили в корму танка.

Герт храбрился, предлагая тоже прицепить вагон к своему танку, но слабосильный мотор и сцепление Т-26 не были, конечно, рассчитаны на такую нагрузку. С завистью поглядывая на наш танк, он обошёл его вокруг, присел, рассматривая элементы подвески. Вздохнул печально, глянув в сторону вагона, где освобождённая из плена Снежанка прикорнула в объятиях черноволосого Пенко, и забрался на своё водительское место. Пассажиром на броню к нему, как ни странно, пристроилась та самая бывшая пленница — скандинавская девушка с именем валькирии.

Поднапрягшись, наш Т-28 потащил вагоны на запад. С локомотивом, конечно, сравниться ему бы не удалось, но даже скорости в 10 километров в час хватило, чтобы добраться до деревни Велки Домы засветло.

Магистральная ветка проходила примерно в полукилометре от окраин деревни, поэтому крестьяне и освобождённые пленники попрыгали из вагонов и отправились туда пешком. Принцесса в сопровождении Брунгильды пересела на двинувшийся туда же танк Герта, чтобы оговорить различные вопросы дальнейшего взаимодействия. Мне же она поручила пока доставить вагоны с наложницами на хутор. Все шло хорошо, пока не пришла пора переводить вагоны на боковую ветку: железнодорожная стрелка настолько заржавела, что перевести её вручную никак не получалось даже при помощи лома и кувалды. Алиска и Весна оставили меня возиться с ней, и пошли вперёд к домику бабушки Вадомы.

Победив в схватке со стрелкой с помощью пятнадцатитонного танкового домкрата, я дотащил вагоны до жилого корпуса, где женщины могли разместиться. Короткий осмотр показал, что в целом здание осталось в порядке — даже крыша не протекла. Крестьяне позаимствовали часть оконных рам и дверей, но здание было большим, и уцелевших комнат вполне хватало. Наложницы под руководством Ивет, которая как-то умудрялась обеспечить беспрекословное подчинение, даже не повышая голоса, принялись перетаскивать самые важные пожитки. Помогая им, я задумался над тем, почему крестьяне-переселенцы не стали селиться в удобных зданиях городского типа, оснащённых электричеством, паровым отоплением, водопроводом и канализацией, вместо этого выстроив традиционные, но примитивные по сравнению с ними избы? Надо полагать, дело было в том, что их предки занимались на арктических стройках довольно простой и грубой работой, и современные системы жилищных коммуникаций оказались для них слишком сложными. В самом деле, если не наладить котельную, то жить в современном здании зимой ненамного лучше, чем в избе — там, по крайней мере, можно топить обычную печь. Хотя в этом, наверняка, сыграл свою роль и дремучий житейский консерватизм, подкреплённый крестьянским недоверием к технике.

Впрочем, в самой деревне крестьяне все же использовали построенные ещё в докатастрофические времена коттеджи и несколько прочих сооружений— перестроив их за прошедшие полвека на свой лад.

Рваные облака, временами брызгающие дождём, быстро ползли на восток, провожаемые лучами садящегося солнца. Когда вернулись Весна и Алиса, рассказав Вадоме о новых соседях — кажется, та была не против, ей наскучила одинокая хуторская жизнь — уже начало темнеть, а желудок настойчиво подсказывал, что пришло время ужина.

— Погоди, ты даже не запомнил, сказала ли Грегорика вернуться за ней, или как?.. Ну что ж ты такой глупый?! — возмутилась Алиса. Мне осталось только развести руками.

— Слушай, я вообще-то занят был, работал железнодорожником. Могла бы и сама уточнить.

— Н-ну... очевидно, они ждут нас в деревне... — неожиданно вмешалась Весна. Смутившись под нашими взглядами, она прошептала: — Это... это же логично.

— А ведь и верно, — поддержал её я. — Забирайтесь. Хорошо бы Грегорика сумела раскрутить принимающую сторону на что-нибудь поесть.

3.

В деревне нас и вправду ждал сюрприз. Сегодня Велки Домы не имели ничего общего с тем обликом, в котором предстали нашим глазам вчера. На площади перед церковью и корчмой было светло, как днём: её освещали не только высокие костры, разложенные по углам, но и фары боевого света с танка Герта. Поставленные буквой П столы — то есть, доски на козлах — ломились от всевозможной провизии, а народу было — не протолкнуться. Вся деревня, до последнего человека, собралась сегодня здесь.

— Вот это фестиваль!.. — зачарованно протянула Алиса. — Что, какой-то церковный праздник?

— Вроде нет. Думаю, жители празднуют второе рождение.

— В самом деле!.. Если бы не вы, тут осталось бы одно пепелище — как на выселках, где украли предмет воздыханий Герта.

— Не знаю. Ейнаугиг, похоже, намеревался не просто разграбить и сжечь деревню, а подчинить её, заставив крестьян платить ему дань, а то и того хуже. Уничтожать селение подчистую он, наверное, не стал бы. Но вот устроить тут террор, чтобы надёжно запугать жителей; чтобы ни у кого мысли не было сопротивляться — вот это уж наверняка.

— Так я же и говорю — крестьянам есть чему радоваться!

— И ты совершенно права.

Наш танк при въезде на площадь встретили радостными криками и рукоплесканиями. Со всех сторон полетели веночки из цветов, листьев и хитро сплетённых колосков — наверное, что-то из местных традиций празднеств плодородия?..

Алиса, наслаждаясь лучами славы, махала руками и посылала воздушные поцелуи, высунувшись по пояс из пулемётной башенки; мне в люк тоже влетел венок, и, поскольку девать его было некуда, пришлось пристроить на голову. Весна, которая снова провела большую часть дороги у радиостанции, даже делая какие-то записи, но на въезде в деревню перебралась поближе к водительскому люку, с любопытством выглядывая наружу, явно испугалась такого энтузиазма и притихла за спиной, как мышка.

Осторожно проведя танк сквозь толпу, я заглушил двигатель и вылез. Возбуждённо-радостные и, кажется, уже хмельные парни подхватили нас с девушками под руки и мгновение спустя мы оказались во главе стола, рядом с Грегорикой. Она улыбнулась и похлопала по скамейке рядом с собой.

— Садитесь, Золтан. Официальная часть уже позади, можете спокойно поужинать.

— Вы все взяли на себя, как всегда?

Грегорика пожала плечами.

— Это было нетрудно. Староста сам объявил, что теперь деревня находится под покровительством заморской принцессы. Не уверена, что они понимают, что это значит, и чего именно они хотят. Впрочем, юриста калибра госпожи Саффолк здесь не нашлось, поэтому до письменных верительных грамот дело не дошло. Мне несколько неловко... не знаю, смогу ли оправдать их ожидания.

— Но говорить об этом сейчас все равно ещё рано. В любом случае, вам нужно отдохнуть, прежде чем строить дальнейшие планы.

— Да... наверное. Поэтому такой вечер довольно кстати, — Грегорика с интересом подняла с блюда какой-то странный многослойный пирог и откусила. — Ммм... здесь рыба и мясо одновременно?..

— Наверное, таинственные расстегаи. Говорят, сытная вещь.

— А там? Даже не представляю, что это!

— Хммм, — я поднял странный объект и похрумкал. — Свиные уши в уксусе. Должно быть неплохой закуской к пиву... а вот, кстати, и оно!..

Кто-то из-за спины щедро наполнил мою кружку пенистым напитком. Правда, не успел я, как следует, к ней приложиться, как Алиса стукнула меня свиной костью, которую как раз деликатно обгладывала.

— Ты опять за своё?!.

— Да брось! Воевать сегодня больше не придётся — когда же и утолить, так сказать, жажду?.. Гляди, всюду веселье!

В самом деле, пиршество уже постепенно уже переходило в танцы. На ступеньках окружающей корчму деревянной галереи появилась группа самодеятельных музыкантов: аккордеон, несколько свирелей и бубнов, парочка каких-то незнакомых струнных инструментов и — самая настоящая скрипка, которая оказалась в руках никого иного, как освобождённого из плена избранника Снежанки. Возможно, чистотой тона и техникой эти исполнители не могли поспорить с профессионалами, которых я имел удовольствие слушать на борту 'Олимпика', но души в свои мелодии деревенские жители вкладывали не меньше.

Началось все, как положено, с мужского танца. Под бодро-воинственный ритм десятка два крестьян, принарядившихся в белые рубашки и шитые жилеты, выстроились кольцом и с энтузиазмом затопали и запрыгали по утоптанной земле. Лихой посвист и хлопки в ладони и по голенищам намекали, что мы наблюдаем отражение какого-то ратного дела. Вполне логично — я узнал лица мужчин и парней, участвовавших в сегодняшнем штурме разбойничьего логова. Они были явно довольны собой, а зрители подбадривали их от всей души.

— Ого, Золтик, ты тоже притопываешь! Неужели и тебе хочется потанцевать? — хитро подмигнула Алиса.

— Такое называется не 'потанцевать', а 'сплясать'. Тут мужская компания. Понимаешь, корпоративный дух, все свои. А я и по именам-то почти никого не знаю — так что лучше пока воздержусь.

— Понятно: мэйл шовинистик пигс в естественной среде обитания, — кивнула Алиса, ехидно ухмыляясь.

— Но в этом есть своё очарование, — внезапно вставила Грегорика, тоже вдруг начав отбивать ритм ладонями. — Кажется, танец называется вербунк. Неплохое исполнение и прекрасный дух! Скрипач — настоящий самородок. Интересно, у кого он учился в такой глуши?

— Вербунк?.. Что это такое? — переспросил я.

— Генетический родственник сиртаки, но с мадьярскими корнями.

— Хмм, о сиртаки я слышал, но не скажу, что это сильно проясняет вопрос. Нынче почти не осталось тех, кто его пляшет. Откуда же вы знаете все эти забытые национальные танцы?

— Странно слышать такое от вас, Золтан, — парировала принцесса. — Вы хорошо знаете политическую и военно-техническую историю и историографию, но неужели же думаете, что историческая наука только ими и ограничивается? Многие люди посвятили свою жизнь истории культуры — это не менее важно!

— А, точно, вы ведь вращались в балетных кругах!.. — вспомнил я.

— И прослушала курс лекций по истории танца. Но откуда вы это знаете? — удивилась Грегорика. Потом вдруг лукаво улыбнулась, приложив палец к подбородку и наклонив голову: — Вы ведь не узнали меня при первой встрече в Хрустальном куполе, хотя моя личность достаточно известна в студенческой среде — и я считала, что мне не требуется представляться. В тот момент я даже несколько удивилась вашей неосведомлённости. А теперь вы вдруг демонстрируете знание деталей моей биографии. Признавайтесь, как это получилось?

— Э-э-э... — я принялся копаться в памяти. — А! Мне рассказала Маркетта. Уже после нашего с вами вальса.

— Кто же такая Маркетта? — почему-то прищурилась принцесса.

— Моя подруга, которую он пытался раскрутить на поцелуй, — внезапно вставила Алиса, с подозрением следившая за нашей беседой. Черт, фирменная подножка, с фирменным коварством!.. Мало того, на этом она не остановилась. Откинувшись назад и заложив руки за голову, Алиса почти пропела, глядя в небеса: — ...Правда, в итоге этот дурачок поцеловал не её, а меня!

— Исключительно по ошибке!.. — возмутился я. — В результате коварного обмана! То есть, я даже и Маркетте не предлагал целоваться, это все ложные обвинения, поклёп!.. И кстати... а!!! Это же ты сама тогда первой завела речь про поцелуи!..

— Ему завязали глаза, а Алису Саффолк держали подруги, чтобы не убежала, — внезапно прокомментировала Брунгильда, которая сидела по другую руку от принцессы и, казалось, не обращала на наш разговор никакого внимания.

Грегорика вдруг звонко рассмеялась. Свободно, легко и жизнерадостно. Постойте, а видел ли я её хоть раз столь весёлой?.. С самого начала нашего знакомства чело принцессы омрачали тяжёлые раздумья и предчувствия, и увидеть её такой... это было ново.

— Нет, Алиса, с закрытыми глазами не считается!.. — воскликнула она, и добавила с улыбкой, но не слишком понятно: — Так что в будущее открыты все пути.

Не успела моя подруга придумать, что ответить, как танцоры в последний раз громогласно притопнули и отправились утолять жажду к столам. Музыканты, чуть передохнув, заиграли новую мелодию, и на этот раз на середину вышли несколько пар мужчин и женщин. Впрочем, даже по первым тактам было понятно, что следующий танец окажется не менее зажигательным. Скрипка в руках Пенко засмеялась и заплясала, зовя за собой так, что я снова машинально принялся притопывать сапогом.

— О, это же чардаш!.. — узнала Грегорика. Вскочив, она неожиданно протянула мне руку: — Пойдёмте, Золтан! Я знаю, что приглашать дам — не в вашем стиле, поэтому тоже не стану стесняться!

Отбарабанив вступление, скрипка замедлила и понизила тон, словно заманивая. Принцесса подтолкнула меня в спину, так что я вылетел на пятачок твёрдо убитой земли, и пошла вокруг церемонным шагом, поводя плечами, игриво взбрасывая назад каблучки и жеманно приподняв пальчиками края обрезанного платья — точно передник. Ловко прокрутившись на носках вокруг оси, она подбадривающе подмигнула:

— Ну же!..

Покосившись на других танцоров-мужчин, я попытался повторить их действия: гордо выпятил грудь и задрал подбородок, заложил руки за спину и принялся топать каблуками, поводя то правым, то левым плечом вперёд — вылитый петух. Затем пришлось подпрыгнуть, залихватски хлопнув по голенищу. Наградой стала улыбка Грегорики, которая синхронно с другими девушками, кружащими вокруг партнёров, не спеша обошла меня и вдруг, в такт ускорившейся музыке, шагнула навстречу, остановившись боком ко мне, но лицом в противоположную сторону. Её правая рука скользнула поперёк моей груди, крепко схватившись за мой ремень на левом боку, в то время как левая придерживала подол. Покосившись на соседей, я нерешительно повторил её действия, обняв принцессу за талию правой рукой и чувствуя, как её плечо вплотную прижимается к моему.

Черт возьми, я не привык к такому тесному контакту — в вальсе нет ничего подобного! Меж тем, скрипка радостно звала за собой, и я оглянуться не успел, как мир вокруг завертелся — Грегорика, смеясь, заставила меня кружиться так быстро, что пришлось с силой удерживаться за её тонкую талию, чтобы центробежная сила не разбросала нас в стороны. Золотые волосы и аксельбанты на ментике неслись за хозяйкой, едва успевая.

— А теперь в другую!.. — удивительным образом предугадав смену направления вращения прочих танцоров, выкрикнула она, и моя бедная голова поплыла кругом в противоположную сторону. Но и на этом дело не кончилось — вступившая дудка ознаменовала новую смену ритма, и Грегорика ловко развернулась, отскочив и держась за мою руку. Закружилась, не отпуская её, и в следующую же секунду её спина вдруг прижалась к моей груди, а мой нос зарылся в её густых волосах. Совершенно ошеломлённый и сбитый с толку, я понял, что обнимаю принцессу, оказавшуюся в кольце моих рук — так же крепко, как тогда, когда мы с ней прятались под танком от панцирного клопа. Наверное, краска густо залила моё лицо, потому что Грегорика лукаво воскликнула:

— Чего же здесь стесняться, Золтан?!.

— Но я не умею!..

— У вас прекрасно получается! Главное в танце — чувство партнёра, и оно у вас есть!..

Не знаю, что она имела в виду, но движения чардаша и впрямь были не слишком мудрёными; музыка словно сама несла меня вперёд, не давая ни на секунду остановиться на месте.

Теперь мужчины и женщины положили друг другу на плечи выпрямленные руки и закружились, притопывая каблуками, глядя глаза в глаза и улыбаясь. Это тоже было новое ощущение — мне невольно пришлось сжать пальцы, почувствовав под мундирной тканью тонкие ключицы принцессы. Затем мужчинам выдалась долгожданная передышка — высоко подняв правую руку, они позволили партнёршам быстро покрутиться под ней. Стоит отметить, что юбки повели себя самым соблазнительным образом, взлетев повыше и продемонстрировав ноги своих владелиц. Модернизированный под походные условия наряд Грегорики гарантировал при этом намного более ударный эффект, чем у всех прочих девушек. Судя по всему, она была в курсе и — мало того, решила сделать его совершенно разящим, лукаво подмигнув и блестя белыми зубами.

Не знаю, как это выдержало моё сердце, но дальше стало ещё хуже — теперь пришлось поднять обе руки, а Грегорика, прижав горячие ладони к моим и смеясь, продемонстрировала, как гибок её стан — резкие вращения бёдрами заставили обрезанные полы взлетать едва ли не выше, чем раньше. И тут — словно всего этого было мало! — меня подстерёг новый удар. Принцесса или заранее знала, или угадала следующее движение, и решительно сжав мои пальцы в своих, опустила руки себе на талию.

— Держите крепче! — воскликнула она — ...А теперь — вверх!

Отмечая краем глаза, как прочие танцоры лихо подбросили своих партнёрш в воздух, я напрягся, стараясь не ударить в грязь лицом... и совершенно напрасно. Грегорика взлетела высоко-высоко, словно невесомое пёрышко, и вместо того, чтобы опустить её, повернувшись лицом в противоположную сторону, я невольно совершил полный поворот на 360 градусов до того, как её сандалии коснулись земли.

— Ну, вы и прыгаете, ваше высочество!..

— Дело не только во мне! — весело отозвалась она. — Партнёру полагается только чуть-чуть помочь, я не думала, что вы вложите столько сил! Так, а теперь дальше!..

Мне снова выпал момент для передышки — опустившись вместе с другими мужчинами на одно колено и ритмично хлопая в ладони, я с восхищением следил, как разрумянившаяся принцесса стремительно кружится вокруг своей оси. У меня бы от такого мир моментально поплыл перед глазами, но ей, кажется, все было нипочём.

Стремительная мелодия, наконец, подошла к финалу, но чардаш припас для меня заключительный удар — совершив последний оборот, мужчины зачем-то выдвинули вперёд правую ногу, чуть присев и покрепче опершись на землю. Зачем — стало понятно мгновением спустя, когда Грегорика в последний раз взвилась в воздух и, ловко подогнув колени, запрыгнула на моё бедро, обняв меня за шею левой рукой и торжествующе взмахнув правой. Спохватившись, я придержал её за талию, хотя она и сама прекрасно держала равновесие.

Музыка утихла. Опустив принцессу на землю, я утёр лоб рукавом и потрясённо покачал головой:

— Если б я знал, что ваш чардаш придуман специально для акробатов, никогда бы не согласился.

— Бросьте, все вышло просто чудесно! — радостно улыбнулась совершенно не запыхавшаяся Грегорика. — Кто бы мог подумать, что здесь встретится такой прекрасный секстет!..

Сердечно поклонившись и послав воздушный поцелуй довольным музыкантам, принцесса позволила мне отвести её обратно за стол. Странно, Брунгильды, которая только что сидела с другой стороны, на месте не оказалось. А моё намерение усесться было мгновенно пресечено.

— Стоп! Ты мне задолжал танец, и не вздумай отнекиваться! — воскликнула Алиса, поймав меня за рукав. — Пошли!

— Дай же хоть дух перевести!.. — взмолился я, но она была непреклонна.

Музыканты тоже не собирались филонить и практически сразу же выдали вступительные такты не менее быстрой мелодии. Несколько пар поселян с весёлыми возгласами поднялись и выстроились в рядок. Среди них мелькнул и наш невезучий танкист, он все же пригласил станцевать девушку с выселок. Упорный, однако.

— Это полька, я умею! — заявила подруга и угрожающе добавила: — ...А что умеешь ты, мне совершенно неинтересно: пошёл и станцевал!..

— Ну, я же и не отказываюсь... — пробурчал я, поскольку сопротивляться, конечно, было совершенно бессмысленно. — Полька, так полька. Мы, кстати, с тобой что-то в этом духе уже танцевали.

— Что ты врёшь?! Когда?.. — возмутилась Алиса. — Не помню такого! И давай-ка, шевели ногами!..

После бурного чардаша полька показалась несложной, тем более, что эти движения и в самом деле всплывали откуда-то... точно давным-давно отложились в памяти тела. Откуда же?

— М-м-м... Наверное, на день рождения твоей подружки, когда нам было лет по семь. 'Птичка польку танцевала на лужайке в ранний час. Нос налево, хвост направо...'

— ...Слюнявое детство не считается!.. — перебила она, почему-то покраснев. Наверное, вспомнила, что в тот раз внезапно расчувствовалась и чмокнула меня, угодив прямо в губы. Как ни крути — а первый поцелуй.

— Как пожелаешь, — покладисто согласился я. — Но тогда я вёл себя хорошо. И сейчас тоже: посмотри, насколько я куртуазен!

— Даже слишком! И откуда что взялось?.. Оказывается, если правильно прижать, ты тоже умеешь быть милым, — хмыкнула Алиса, и задумчиво добавила себе под нос: — Черт, столько времени растратила попусту, когда надо было действовать...

Разъяснения загадочной фразы не последовало, но допрашивать Алису у меня желания не возникло — наверное, накопившаяся усталость брала своё. Лёгкое головокружение (наверняка спровоцированное танцами в дополнение к недосыпу) и приятная истома, вызванная осознанием того факта, что в ближайшее время не придётся снова куда-то бежать и стрелять, настраивали на уступчивый и лиричный лад. Если девицы ещё не растеряли свои запасы энергии, лучше позволить им вытворять всё, что только в голову взбредёт. Когда-то ведь и они наверняка устанут, смилостивятся, отпустят меня и дадут, наконец, поесть, а потом и поспать. А пока... ну, если принцессе и Алисе хочется танцевать — пожалуйста. Чего хочет женщина, того хочет бог.

Полька завершилась, и мы с Алисой вернулись обратно. Она выглядела довольной — ну и славно. Музыканты использовали этот момент, чтобы перевести дух и промочить горло. Но не все — исхудавший в плену скрипач явно не желал так быстро выпускать из рук свою скрипку. Отбросив спутанные черные волосы, он для разнообразия заиграл печальную мелодию. Пара женских голосов почти сразу же подхватила её, выводя протяжные рулады — судя по всему, это оказалась крестьянская песня-думка на каком-то полузабытом наречии Балкан, откуда давным-давно пришли предки жителей этой деревни, в быту уже преимущественно пользовавшиеся общим гардариканским языком. Слова были совершенно непонятны, и я досадливо цокнул языком.

— Что это за язык? Совсем не узнаю, — удивилась Алиса.

— Не греческий, конечно. Может быть, македонский или румелийский? Интересно, о чём они поют?..

Я не успел договорить, как почувствовал справа движение. Удивлённо повернув голову, я увидел Софию Ротарь — она успела немного привести в порядок многострадальное одеяние, главным образом замаскировав прорехи неизвестно откуда взявшейся шалью. Загадочная трансильванка вдруг поднялась на ноги, шагнула вперёд... и запела.

Это был тот же самый сильный, чуть хрипловатый голос, который так врезался в память со злополучного бала на борту 'Олимпика', но теперь он звучал совершенно по-иному. Куда-то исчезла вся салонная манерность, напускная вампирская драматичность и искусственный надрыв — в голосе Софии осталась только искренняя тоска и боль.

Женщины, начавшие то, что оказалось лишь вступлением к песне, выглядели удивлёнными, но, сразу же оценив профессионализм и вокальные возможности неожиданно появившейся солистки, послушно и слаженно повели вторую партию, обеспечив трансильванке выгодный фон.

Она же, подняв лицо к тёмному небосводу, исполнила вступительную партию и двинулась мягким танцующим шагом вдоль столов.

'Великолепная, однако, пластика, — вдруг ожил мой внутренний голос. — Госпожа инсургентка и в прошлый раз выступила весьма впечатляюще, даже если не говорить про неожиданный финал с пистолетом: сильный голос интересного тембра, хорошо умеет двигаться на сцене. Профессионализм, как говорится, не пропьёшь'.

'Не могу не согласиться. Что удивительно, в её репертуаре есть, оказывается, не только эстрадный модерн, но и фольк. Это ведь явно старинная народная песня, и на каком-то из малых гардариканских языков. Любопытно было бы узнать, о чём она'.

'Непохоже, чтобы маэстрина была готова предоставить комментарии или перевод'.

'Главное, чтобы не пыталась вновь втянуть в свой перформанс представителей публики. Хотя браунинг и нож у неё отобрали, она все ещё... что?!.'

Завершив первый куплет, София вдруг властно схватила за руку сидевшую с краешка Весну и увлекла её за собой. Отличница вытаращила глаза от неожиданности, но повиновалась — и в следующую же секунду оказалась втянута в медленный плавный танец. Трансильванка уверенно вела партнёршу через цепочку медленных па, одновременно продолжая петь. Несмотря на то, что никакой предварительной договорённости между девушками явно не существовало, это выглядело гармонично, навевая именно то печальное настроение, которого и добивалась София. Что это было? Чувство неотвратимой разлуки?.. Уверен, у всех замерших, полностью захваченных неожиданным представлением зрителей сердце сжималось точно так же, как и у меня, пусть я даже и не понимал слов.

Впрочем, расслабился я слишком рано. Украдкой утирая слезу, вызванную нахлынувшими эмоциями, я совершенно пропустил момент, когда девушки оказались совсем рядом, и маленькая, но сильная рука схватила меня за запястье и безапелляционно потянула вперёд.

— Ч-что... куда?!.

Но было уже поздно. Певица-инсургентка заставила меня шагнуть за ней и поднять руку, плавно прокрутившись под ней. Затем в моей ладони неожиданно оказалась маленькая ручка Весны, а её удивлённые глаза за стёклышками очков — очень-очень близко. София, вынудив нас изобразить нечто вроде медленного полонеза, мягким шагом кружила вокруг, продолжая петь под самозабвенные трели скрипки.

Служить фоном для — безусловно! — талантливой певицы я по здравом размышлении счёл вполне респектабельным — если даже не сказать почётным занятием. Оказывается, от нас с Весной не требовалось ничего особенного, кроме как вращаться в медленном танце, неловко поглядывая друг на друга, краснея и отводя встретившиеся глаза. Пытаясь побороть смущение, я кашлянул и вполголоса завёл светскую беседу:

— Э-э-э, простите, Весна, а вы не знаете, на каком языке поёт наша повелительница?

— Н-на корватском... — едва слышно ответила отличница.

— И вы понимаете его?

— Д-да, немного...

— Это же замечательно! Мне давно уже хотелось узнать, о чём же идёт речь. Не будете так любезны, чтобы пересказать?..

— П-песня называется 'Белая роза'.

— Красивое название. И о чём она?

— П-про девушку, угнанную жестокими захватчиками в плен... в далёкую восточную страну... в гарем всесильного султана. Белая роза у фонтана в серале напомнила ей о родных горах, укрытых снегом, и... и её слезы смешались с дрожащими на лепестках каплями воды.

— Грустная песня, как я и думал. Но что же дальше?

— Пленница вспоминает своего суженого, который теперь так далеко, и молится, чтобы его утешила её сестра, чтобы он не остался один и не наложил на себя руки от горя...

Попытка разговорить стеснительную отличницу увенчалась успехом — я даже почувствовал некоторую гордость. Кажется, и Весна перестала дичиться; движения её стали более лёгкими и естественными. Тем более что я, как галантный кавалер, никак не реагировал, когда она постоянно наступала мне на ноги. Ещё забавное было то, что сама она этого, по всей видимости, даже не замечала — иначе бы немедленно зарылась в землю от ужаса и стыда. Если так — важно не прерывать светскую беседу и не позволять ей отвлечься.

— Вот как. Довольно романтично. Но мне довелось читать более обнадёживающую историю — о юноше, который отправился за похищенной любимой вместе со своими верными товарищами... ммм... кажется, их называли казаками.

— Казаки?.. Я не очень в них разбираюсь...

— Неважно. Там было много приключений: и смешных, и страшных, но в итоге они пробрались в султанский сераль и украли возлюбленную своего друга. Любящие сердца воссоединились — это звучит более правильно. Жизнеутверждающе. А как вы считаете?

— Д-да...я согласна, — кивнула Весна, и робко призналась: — Но печальные песни мне тоже нравятся. И маэстрина Ротарь... она замечательно поёт. Так, словно для неё все это... очень близко.

— Конечно. Она же трансильванка: оставшаяся без родины беженка, гонимая и презираемая.

— Но ведь и наши с вами предки со славянскими корнями — они тоже эмигрировали в Либерию...

— Это было давно, века два назад. Кроме того, здесь наверняка сыграла свою роль и трансильванская душа — кочевая, неусидчивая, не терпящая ограничений...

Я не успел закончить — София допела песню, завершив её пронзительно-тоскливой руладой, и замерла, опустившись на колени. Черные волосы скрыли опущенное лицо, не давая разобрать его выражение. Обычная аудитория, наверное, наградила бы певицу восторженными и шумными аплодисментами, но крестьяне, как ни странно, повели себя по-другому. Безошибочно почувствовав, что это был вовсе не обычный эстрадный номер, а искренний, куда более глубокий душевный порыв, слушатели молча, как один, встали, и поклонились Софии, прижав руки к груди. Я заметил, как Грегорика украдкой смахнула слезинку с ресницы.

Трансильванка порывисто поднялась на ноги, и, не говоря ни слова, удалилась. Проводив её взглядом, я обернулся к Весне.

— Как бы то ни было, благодарю вас за танец, Весна. Не стесняйтесь обращаться ко мне, если захочется. Разговор с такой образованной и понимающей собеседницей — и честь, и удовольствие.

— С-спасибо, Золтан Святославич, — почти без запинки ответила она, робко улыбаясь и впервые осмелившись взглянуть мне прямо в глаза. — Я... я так и сделаю. Вы... совсем не такой суровый, как мне показалось сначала...

Застыдившись, отличница отвесила неловкий поклон, повернулась и пустилась наутёк — конечно же, споткнувшись при этом, и едва не пропахав носом землю.

— ...С-суровый? — удивлённо покачав головой, я осмотрелся.

Танцоры явно утомились, да и музыканты, кажется, решили, что пришло время передохнуть и подзаправиться. Даже Пенко устало опустил скрипку, с которой так долго был разлучён, подул на натруженные пальцы и вдруг удивлённо обернулся. С ним заговорила незаметно подошедшая Грегорика — за шумом голосов было не слышно, о чём шла речь, но по выражению нетрудно было догадаться, что принцесса восхищается самородком, неожиданно обнаружившимся в глухомани потерянного континента. В самом деле, парень играл великолепно, естественно и раскованно: намного лучше большинства исполнителей, которых мне довелось слышать в либерийских камерных театрах и прочих заведениях средней руки. Интересно, у кого он учился?

Костры почти прогорели, в кронах столетних лип, возвышавшихся по краям площади, зашумел холодный ветер. Натянутый над почётными местами во главе стола холст захлопал, а по тесовой крыше ударили первые капли дождя. Поселяне, прикрывая головы, частью начали расходиться, а частью потянулись под крышу. Окошки корчмы гостеприимно светились, суля тепло и... хммм, наверняка — местное пиво. Алисы и Весны тоже видно не было, скорее всего, им пришли примерно такие же мысли. Подумав, что стоит последовать их примеру, я направился под навес галереи как раз в тот момент, когда Пенко смущённо улыбаясь, протянул свою скрипку Грегорике. Зачем она ей, интересно?

Впрочем, то, как уверенно пальцы её высочества сжали потёртый, но очень изящный гриф, и привычное движение плеча, прижавшего лакированную деку к щеке, все объяснило. Грегорика выпрямила тонкий стан, резким движением отбросила волосы назад и сосредоточилась. Смычок мягко двинулся вверх, и до моих ушей донеслась негромкая, но чистая нота.

На галерее уже никого не осталось, не считая неловко переминающегося скрипача с подругой. Ревниво поглядывая на ушедшую в себя принцессу, Снежанка потянула Пенко за рукав. Скрипач поклонился и что-то негромко сказал. Грегорика кивнула, не опуская скрипку:

— Да, конечно, буквально пару минут. Благодарю за великодушное разрешение!

Девушка утащила Пенко в двери, и во дворе не осталось никого, кроме нас двоих. А, нет — телохранительница, которая куда-то отлучалась, появилась из тени стоящего поодаль танка, поправила кобуру на боку, торопливо взбежала по ступенькам, бросила по сторонам пару быстрых взглядов и прислонилась к столбу. Молча стоять в тени было бы неловко, поэтому я тоже поднялся на галерею, осторожно заметив:

— Удивительно встретить в глухомани столь талантливого скрипача.

— О да! Я не могла поверить своим ушам. Появись Пенко в столице, на него бы устроили настоящую охоту.

— Правда? Неужели можно самостоятельно достичь такого уровня мастерства?

— Нет, конечно! Но он рассказал, что учился у настоятеля расположенного относительно недалеко собора.

— Вот как? Не подумал бы, что здесь сохранилась даже некая религиозная структура... — удивился я. Потом, бросив на Грегорику короткий взгляд и стараясь не показать любопытства, добавил: — Не знал, что вы и ещё и музицируете.

— Немного. До таланта Пенко мне как до Луны. Хватает лишь на то, чтобы по достоинству оценить его игру и... великолепный инструмент. Прекрасная скрипка из Кремоны, работы Бергонци, очень старая... — Грегорика извлекла ещё одну длинную дрожащую ноту, и на её лицо набежала печальная тень. — ...Да, конечно же. Наследие погибшей Гардарики...

Очевидно, она имела в виду, что инструмент такого класса едва ли попал бы в руки обычному крестьянскому пареньку, если бы не катастрофа, смешавшая все карты и оставившая скрипку на произвол судьбы.

Задумавшись, принцесса снова повела смычком, и в шум барабанящих по крыше капель вплелась тихая нежная прелюдия... Стаявшая поодаль Брунгильда вдруг подняла голову и выпрямилась, а принцесса, остановившись, едва слышно проговорила, устремив взгляд на последние отблески заката, тонущие в косматых тучах.

— Этот дождь... да, он почему-то заставил вспомнить тот день, — Грегорика оглянулась на Брунгильду со странным выражением на лице. Возможно... это была жалость? Или сочувствие? Потом принцесса вдруг наклонилась ко мне, понизив голос.

— Наверное, вам покажутся странными такие перепады настроения, но...Золтан, вы не откажетесь выполнить мою просьбу? Будьте так добры, пригласите Хильду на танец. Эта мелодия у нас с ней связана с очень глубокими переживаниями... и та боль, она так и не прошла... осталось много недосказанного. У меня почему-то возникло чувство... да, кажется, время пришло. Сыграть сейчас могу только я, поэтому — прошу вас!..

Пригласить грозную телохранительницу на танец?.. Ничего себе! Конечно, в последнее время она стала относиться ко мне несколько мягче — вспомнить хоть бесценный подарок в виде сапог — но затевать с ней извечную игру мужчины и женщины, для которой и придумали танцы, казалось попросту невозможным. Впрочем...

Брунгильда оперлась спиной на резной столб, сложив руки на пояснице. Телохранительница профессионально делала вид, что её здесь нет, но на её лице было вовсе не привычное холодно-настороженное выражение. Соболиные брови чуть приподняты, глаза, выражающие смятение, расширены — казалось, она неуверенно вслушивается в себя, пытаясь найти причину непонятной тревоги.

— Прошло уже восемь лет... — тем временем продолжала свой рассказ Грегорика. — Тогда всё ещё было хорошо, и Хильда всё время проводила со мной. Единственная ровесница среди слуг... мы быстро стали тайными подружками. Я учила её танцевать, слушала её рассказы. В тот день, когда всё рухнуло... моя мама... и её отец... я была не в себе, убежала от всех, куда глаза глядят... помню, мы вдруг оказались в заброшенной оранжерее. Там стоял патефон и пластинки, а среди них — медленный вальс Штрауса. Мы почему-то танцевали с ней под шум дождя и плакали... и я постепенно пришла в себя. Поняла, что надо жить дальше. Вряд ли, конечно, мне удалось облегчить тяжесть на сердце Хильды, но с того дня она стала для меня намного ближе... и тем больнее было, когда нам пришлось расстаться...

Голос принцессы сделался едва слышным, она моргнула, словно отгоняя слезы.

— К-конечно, ваше... Грегорика. Я сделаю всё, что пожелаете!

— Я знала, что вы не откажете, Золтан. Вы очень добрый человек...

Не поднимая глаз — наверное, стесняясь мокрых ресниц — Грегорика подняла скрипку, пристроив её на тонкой ключице. Уверенное движение смычка — и над опустевшей площадью поплыли плавные переливы вальса.

Собрав всю свою храбрость, я шагнул к замершей Брунгильде, точно превратившейся в кариатиду.

— Позвольте... позвольте пригласить вас на вальс!..

Брунгильда вздрогнула от неожиданности — странно, неужели она не контролировала обстановку, как всегда? — и подняла на меня удивлённые глаза.

— ...З-зачем? — с лёгкой запинкой уточнила она. — И почему вдруг на 'вы'?

В самом деле, мы ведь уже перешли на 'ты' — я и позабыл от волнения. Но ответить на вопрос оказалось нелегко. Имею ли я право выдать намерения Грегорики?.. Впрочем, секунду спустя, устремив на принцессу широко раскрытые глаза, телохранительница догадалась сама.

— Да... я поняла.

— И?..

Как ни странно, она опустила свою ладонь на мою — пожалуй, слишком напряжённую — руку.

Брунгильда молча позволила мне шагнуть ближе и положить левую руку на свою талию. Постойте... что это было? Трепет моих собственных пальцев... или вздрогнула она?.. Реакция на чужое прикосновение?..

Первое движение далось нелегко — я уже испугаться, что она так и не тронется с места, не подчинится ритму вальса и моим рукам. Однако телохранительница послушно выполнила первый поворот, опустив глаза и не встречаясь со мной взглядом. Дистанция между нами, впрочем, осталась гораздо большей, чем было с другими девушками. Холодная аура телохранительницы словно заморозила мышцы моих рук, не позволяя им сократиться и притянуть её ближе допустимой границы.

Впрочем, скрипка в руках Грегорики вела нас мягко и нежно, словно накладывая целительный бальзам на раны, и моё тело подчинялось мелодии с удовольствием, не нарушая рисунок танца попытками оттоптать ногу партнёрше. Немного успокоившись, я осмелился взглянуть в глаза Брунгильды — как никогда близкие.

Странно, несмотря на то, что она кружилась вместе со мной ровно и точно, взгляд её выглядел отстранённым и затуманенным, точно в трансе. Казалось, Брунгильда смотрела глубоко внутрь себя или, может быть... далеко в прошлое? Что она видела там? Ту счастливую детскую дружбу, о которой рассказывала Грегорика? Потом что-то случилось; принцесса наверняка имела в виду трагическую кончину своей матери, принцессы Офелии... и ещё упомянула отца Брунгильды так, словно он погиб одновременно с ней. Кем он был? Тоже служил дому Тюдоров? Кажется, подруги Алисы упоминали автокатастрофу... Что же тогда произошло? Была ли между смертью родителей Грегорики и Брунгильды какая-то связь? И почему девочкам пришлось расстаться?.. Выглядело бы естественным, если бы им позволили поддерживать друг друга в навалившемся горе.

Стремительно текущие мысли заставили меня довольно нескромно уставиться прямо в лицо телохранительницы, словно в поисках разгадки. Но её совершенные черты отражали лишь смятение. Не знаю, чего хотела добиться принцесса, заставляя Брунгильду заново пережить самый тяжёлый — наверное — момент из отдалённого прошлого, но одно у неё, безусловно, получилось. Ледяной панцирь, которым прекрасная, но суровая телохранительница отгораживалась от мира, дал трещину. Я увидел, как затрепетали её ресницы, а губы произнесли едва слышно:

— ...Госпожа непозволительно добра.

— Непозволительно?..

— Она пытается исцелить старые раны, а я...я недостойна целовать пыль у её ног, — Брунгильда шептала все быстрее, глядя под ноги остановившимся взором. На скулах её загорелся нездоровый румянец. — ...Не знаю, как я смею смотреть ей в глаза после того, что совершил мой отец. Как она находит в себе силы смотреть на меня, улыбаться мне, жалеть меня!..

— О чём ты говоришь? Причём тут твой отец?

— Он был за рулём в тот злополучный день. Не удержал машину на скользком повороте... получается, он убил принцессу Офелию собственными руками. А чтобы ты чувствовал, Немирович, глядя на дочь той, кого погубил твой отец?!. — с болезненной страстью, которой я никогда ещё не слышал в её голосе, выдохнула телохранительница. Казалось, ненависть к себе сжигает её, точно жестокий яд. — ...Чтобы ты сказал, чувствуя, как её доброта... убивает тебя...

Голос Брунгильды внезапно сел. Движения замедлились, она запнулась, и мне даже пришлось поддержать её, чтобы девушка не упала.

Вот в чем дело. Вина отца... и Грегорика, которая с присущим ей великодушием не собиралась ни в чём обвинять его дочь. Видимо, она заметила, что на сердце верной телохранительницы лежит какая-то тяжесть, но наверняка меньше всего хотела вонзить отравленную стрелу! Не знаю, как, но я почувствовал, что понимаю намерения принцессы — она хотела дать подруге детства шанс пережить прошлое, избавиться от него и оставить позади. Но как это объяснить впавшей в отчаяние, терзаемой раскаянием Брунгильде?

Решительно увлекая партнёршу в следующий поворот, я твёрдо произнёс:

— Я бы верил в Грегорику.

Телохранительница удивлённо подняла глаза, словно не расслышав.

— Что?..

— Она не винит тебя. Что бы ей стоило прогнать служанку с глаз долой? На деле же всё наоборот — когда она смотрит на тебя, видно, как она тебя ценит.

Брунгильда мотнула головой.

— Откуда тебе знать? Все не так просто. И я... я всё делаю не так.

— Почему?

— Я была счастлива, что наконец-то начала выполнять своё предназначение — защищать госпожу. Именно ради этого я училась сражаться, именно ради этого я пошла на всё, и даже... а, неважно! Но... я думала, что буду чувствовать удовлетворение, что госпожа сможет мной гордиться, но вместо этого... Ответь, Немирович, только честно. Разве не противно держать за руку убийцу? На мне кровь множества людей; я уже не знаю, скольких я убила...

— Если на то пошло, я готов целовать эту руку. Ведь сам я жив сейчас только благодаря тому, как она крепка.

Телохранительница вдруг попыталась вырвать свою ладонь из моих пальцев и даже, кажется, чуть-чуть покраснела — неужели решила, что я немедленно приступлю к делу? Не отпуская, я продолжал:

— И хоть в боевой доблести мне с тобой не сравниться, такие чувства мне знакомы. Ведь на моей совести тоже есть люди — те, кого я раздавил гусеницами. Но, хоть в смертоубийстве и нет ничего хорошего, мы защищали себя и других; возможно, это всё же зачтётся на страшном суде. Мне лично в голову не придёт обвинять тебя. И принцесса наверняка согласится.

Волнение и смущение на лице Брунгильды быстро сменилось привычно замкнутым выражением. Помолчав, она строго ответила:

— Не мне судить о том, что думает госпожа.

— И совершенно напрасно. Как ты думаешь, зачем она попросила меня потанцевать с тобой? Неужели для того, чтобы оскорбить или унизить? Да она буквально открытым текстом сказала: 'Сделай так, чтобы у Брунгильды на душе стало полегче; может быть, она избавится от груза, который её гнетёт'.

На лице телохранительницы снова мелькнуло смятение и неуверенность.

— Это... это мне не приходило в голову, — наконец, призналась она. Но буквально секунду спустя сердито нахмурилась и отрезала: — Не знаю, зачем это говорю. Ты оказался не таким слабаком, как показалось сначала, но это не значит, что тебе позволено совать нос в дела госпожи.

Спорить было бессмысленно, хотя логикой это заявление не блистало. Поэтому я только криво усмехнулся, пожав плечами.

Последние ноты печального вальса под дождём улетели к низким облакам и погасли. Грегорика, совершенно поглощённая музыкой, не сразу опустила скрипку — она так глубоко ушла в какие-то печальные мысли, что не обращала на нас никакого внимания. Мы с Брунгильдой тоже замерли, точно в оцепенении, слушая шелест дождя по тесовой крыше. Наконец, телохранительница отстранилась, не поднимая на меня глаз, отошла и неподвижно замерла у того же столба, где и раньше.

Принцесса, словно очнувшись, утомлённо тряхнула головой. Потом шагнула к поникшей Брунгильде и положила ей руку на плечо. Вспомнив про меня, принцесса болезненно и слабо улыбнулась.

— Кажется, я слишком поддалась меланхолии. Простите. И ступайте внутрь, Золтан, становится холодно.

Она настолько очевидно хотела поговорить с телохранительницей наедине, что никаких дополнительных объяснений не требовалось. Более того, контраст её же собственного задорного настроения всего полчаса назад и теперешней тяжёлой атмосферы оставил мне возможность лишь молча повиноваться.

В низенькой 'зале' корчмы было весело и шумно — я даже постоял на пороге, немного ошеломлённый сменой атмосферы холодного и печального дождя под тоскливые звуки скрипки на тепло и вкусные запахи. То, что мне удалось перехватить после возвращения в поселение, уже плотно утряслось с помощью танцев, поэтому столы, на которых наблюдались грубые кувшины и глиняные миски с дымящейся жареной поросятиной, притягивали, словно магнитом.

Из-за одного из столов бодро замахала Алиса:

— Эгей, давай сюда! Мы тебе местечко нагрели!

В самом деле — Весна, сидевшая рядом с рыжей подругой детства, торопливо подвинулась, освобождая кусочек дубовой лавки,

— Садитесь, Золтан Святославич, — застенчиво улыбнулась она.

— А толкаться обязательно?.. — пробурчала сидевшая с другой стороны от неё София с солёным огурцом в руке, которую Весна немного подвинула, прижав к костлявому боку — кого бы вы думали? — скрипача Пенко. Впрочем, даже трансильванка не стала долго хмуриться, дохрумкав огурец и воздав должное пирогам с капустой.

Народу в тесной корчме скопилось немало, поэтому празднующие своё спасение от разбойников крестьяне сидели на лавках плотно, плечом к плечу, и свободных мест не наблюдалось вовсе. Даже мои спутницы — казалось бы, чужие и впервые появившиеся в деревне буквально вчера — без проблем влились в местную публику, оказавшись приняты, как свои. Замотанный и красный корчмарь и его помощницы носились туда-сюда, едва успевая подтаскивать незамысловатые, но вполне аппетитные кушанья и напитки.

Отказываться от приглашения не было никакого резона. Я перелез через скамейку, стукнувшись коленом о толстую дубовую столешницу, устроился между девушками и потянулся к стоящему посреди стола кувшину. Рука неожиданно наткнулась на уже налитую кружку, которую с готовностью подставила Весна.

— Э-э... благодарю!..

Махнув несколько глотков весьма неплохого натурального пива, я утёр налипшую под носом пену и обнаружил перед собой глиняную тарелку с варёными картофелинами и кусками жареной свинины. Именно то, что нужно!

Впрочем, Алиска тут же беззастенчиво прижала свою тощую коленку к моей ноге, и поинтересовалась, понизив голос:

— Что ты там так долго делал, когда все разошлись? С принцессой секретничал?

— О чём нам особо секретничать-то? — я сделал вид, что не понял намёка.

— Ну, не знаю! Может быть, она тебя вербовала в свои кондотьеры. У неё же всякие далеко идущие планы, а вот подданных — раз, два и обчёлся. А ты наверняка сразу растаял, принёс присягу и повязал на шлем её чулок.

Проницательность, которую продемонстрировала Алиса, не слишком удивляла. Скрывать свои намерения я не собирался — это все равно было бы бессмысленно — но то, как их охарактеризовала эта проныра и сплетница, раздражало. Поэтому я ответил более грубым тоном, чем следовало:

— Тебя так волнуют чужие чулки?

— Ни капельки!.. Но мне интересно, на какую награду ты рассчитываешь? Кто она, и кто ты?!. — вспыхнула Алиса, повысив голос. — Она же просто тебя использует!

— Может быть, мне нравится, когда меня используют.

— ...Всегда знала, что ты мазохист! И любитель донкихотствовать!

— Да, издавна питаю страсть к мельницам.

— ...Тоже мне, рыцарь нашёлся! В итоге даже не с чулком останешься, а с носом, как последний дурачок!.. — выкрикнула не на шутку разошедшаяся Алиса и, схватив со стоящего посреди стола блюда пучок мокрой петрушки, засунула его мне за шиворот.

Рассердившись, я выдернул его и запустил обратно, но промахнулся — рыжая склочница увернулась, ловко наклонившись вперёд, и пучок угодил точно в физиономию Герта, мрачно уткнувшегося носом в кружку справа от неё.

Он, конечно, пребывал в далеко не самом лучшем настроении, и, не дав даже возможности извиниться, яростно выругался и с размаху плеснул мне в глаза содержимым своей кружки.

Вот теперь раздражение, некоторое время уже искавшее себе выхода, вырвалось наружу — протерев рукавом слипшиеся ресницы, я без промедления отвесил ему оплеуху тыльной стороной ладони. Удар, просвистевший над головой все ещё пригнувшейся Алисы, вышел неожиданно сильным; да и Герт, видимо, не ожидал немедленного отпора. Он вдруг завалился с лавки назад... успев в последний миг поймать мою руку и потянуть за собой. Инерция повлекла меня за ним, и в следующую же секунду я чувствительно приложился затылком и плечами об пол.

— Доннерветтер!.. — прорычал приземлившийся бок о бок неожиданный противник и, не вставая, врезал мне кулаком в глаз, вызвав целый сноп искр. — ...Зачем девку обидел?!

— ...Не твоё дело!

Поскольку, лёжа на полу, я не мог замахнуться правой рукой, пришлось двинуть его в живот коленом. В следующий миг мы, сцепившись и яростно рыча, покатились по полу, награждая друг друга неловкими тумаками.

Зрители сопроводили наш дурацкий поединок пьяным свистом и подбадривающими выкриками. Силы оказались примерно равны, и чаша весов не склонялась на чью-то сторону. Пыхтя, я изо всех старался захватить шею танкомастера в локтевой захват, когда дыхание вдруг напрочь перехватило потоком очень холодной воды, обрушившимся на нас сверху.

Ослеплённые, отчаянно кашляя, мы с Гертом расцепились, оказавшись сидящими на мокрых грязных половицах друг против друга. Когда я сумел протереть глаза, то увидел стоящую над нами принцессу и рядом с ней Брунгильду с пустым ведёрком, которое она явно подхватила у рукомойника, приделанного рядом с дверью.

— Прекратить эту глупость! — холодно потребовала Грегорика. Убедившись, что мы не собираемся продолжать драку, она шагнула мимо, более не удостоив нас взглядом, и села с другой стороны стола. Хмурая телохранительница последовала за ней.

Холодный душ пошёл на пользу — нестерпимый стыд за идиотскую выходку заставил мои уши ярко вспыхнуть. Пощупав начинающий заплывать глаз, я покосился на спарринг-партнёра: тот тоже явно не гордился своим поведением. Хотя, стоило признать, всему виной стала именно моя несдержанность и раздражительность. Ну, раз так, то и извиняться нужно именно мне.

Поднявшись на ноги, я помолчал, виновато почесал в затылке и поднял глаза на Герта.

— Извини, не собирался тебя оскорбить. Случайно всё вышло. И я, конечно, по-дурацки себя вёл.

— Не без того, — пробурчал Герт, сплюнув кровь с раздувшейся губы. — Дак и я тоже не по делу вспылил, моя вина. Эх, и денёк же сегодня выдался, всё кувырком...

— Вот это прямо в точку!.. Уж как понеслось одно за другим, голова кругом идёт, — ото всей души согласился я. — Ну так, значит, не сердись, пожалуйста.

— Не, чтоб я прямо уж сердился, — Герт тяжело вздохнул. — Ты тоже прости, камрад, что на тебе сорвал зло.

Ещё раз почесав в затылке, я не слишком уверенно протянул руку:

— Значит, мир?

Молодой танкомастер не стал долго колебаться — его крепкие, навсегда потемневшие от машинного масла пальцы стиснули мою ладонь; хотя я тоже, конечно, уже никак не мог похвастаться чистотой — смазка накрепко въелась в кожу и под ногтями.

— Мир, конечно.

Корчма наполнилась смехом и гулом — только что чуть ли не делавшие на нас ставки зрители одобрительным подняли кружки:

— Ось, добры хлопцы!

— Ну, чисто коты под окном; чуть что — так сразу лапой...

— ...А тут и хозяйка с ковшиком: 'Цыть, негодники!'

— Заместо чтоб враждовать, чашу надо испить!

Последнее предложение всем показалось настолько разумным, что я и глазом не успел моргнуть, как обнаружил в руке глиняную стопку. Наши с Гертом локти мигом оказались переплетены,

— Не бей по роже: себе дороже! — насмешливо пропищали какие-то девушки слева.

— Кстати бранись, кстати мирись!.. -подбодрил кто-то густым голосом справа.

Сконфуженно глянув друг на друга, мы с Гертом разом махнули свои стопки. Крепкая горилка обожгла горло, даже слезы навернулись на глаза. Втянув ноздрями воздух, я зажмурился и с непривычки помотал головой. Пожалуй, в последний раз я пробовал такую уже с год назад, в экспедиции на Юкон. В желудке сразу стало тепло, и когда я снова оказался на лавке за столом, настроение начало быстро подниматься.

Веселье продолжалось, за соседним столом кто-то развернул во всю ширь меха аккордеона, и дым поплыл, как говорится, коромыслом. Всего несколько минут спустя я обнаружил, что в красочных подробностях рассказываю Герту про крушение 'Олимпика' и чудесное спасение его пассажиров и экипажа, иллюстрируя это с помощью крупного маринованного кабачка и солонки, которая, к сожалению, упала и разбилась, в отличие от гондолы. Придя в полный восторг, мой недавний противник потребовал выпить за наш геройский, хотя и самозваный экипаж, что и было немедленно сделано. Затем речь зашла про вчерашний танковый бой, развернувшийся на улицах деревни и в циклопическом геодезике. Рассказ о храбрости принцессы, которая отважно провела танк по жутким, повисшим в пустоте эстакадам, естественным образом вылился в тост за её здоровье, который и был произнесён во всеуслышание. Странно, сама она почему-то не выглядела довольной таким выражением уважения и восхищения, лишь хмуро кивнув в ответ. Затем в центре всеобщего внимания оказалась уже Весна, которую я, наконец-то, от души поблагодарил за спасительное умозаключение по поводу содержимого газгольдера, самым высоким образом оценив её интеллект. Понятия не имею, почему она так покраснела и съёжилась, словно борясь с желанием спрятаться под столом. За здравицей в её честь последовала драматическая история финальных выстрелов, принёсших нам победу. Демонстрация принципа действия сегментного зажигательного снаряда с помощью подброшенной в облачко табачного дыма горсти печных угольков оказалась вполне научной, наглядной и при этом зрелищной — несмотря на протесты корчмаря, опасавшегося пожара — и сорвала бурные аплодисменты аудитории, завершившиеся, естественно, прочувствованным тостом, превратившимся в настоящую оду верному глазу и руке Брунгильды, а также танковой трёхдюймовке.

Потом опустился занавес, и больше я уже ничего не запомнил.

4.

Головная боль, которая разбудила меня, походила на сверлильный станок. Замычав, я обхватил голову руками, силясь разлепить глаза и понять, где нахожусь. Незнакомая бревенчатая стена, узкое оконце, жёсткая лавка с тонким тюфяком, набитым соломой — всё это совершенно ни о чём не говорило. Оставив попытки сориентироваться, я поневоле сосредоточился на своём бедственном состоянии. Надтреснутый чугунный горшок, которым какой-то злоумышленник незаметно подменил мою голову, гудел и нестройно резонировал в ответ на любое движение. Мало того, он так и норовил укатиться куда-то по наклонной плоскости, в которую почему-то превратился мой несчастный мир. С огромным трудом преодолевая центростремительную силу, грозящую превратить меня в какое-то гротескное перекати-поле, я повернул голову, уставившись в низкий дощатый потолок. Мучительный спазм в пересохшем горле заставил меня снова издать жалкий полухрип-полустон. Во рту тоже все спеклось, как на поду́ мартеновской печи, но голова кружилась и вертелась так, что попытка встать наверняка закончилась бы печально — лбом об пол. Жажда оказалась поистине невыносимой, и я все же попытался приподняться на локте. Увы, это усилие потребовало практически всех наличных сил, и мне оставалось лишь признать поражение, когда запёкшихся губ вдруг коснулся гладкий край глиняной кружки.

— Выпейте, — прозвучал надо мной деловитый голос принцессы, а уверенная рука поддержала затылок. — Мне сказали, это лучшее средство от похмелья.

Неизвестные благотворители, консультировавшие её высочество, не погрешили против истины — огуречный рассол омыл воспалённое нёбо, утоляя жажду подобно волшебному бальзаму.

Когда кружка опустела, я с трудом сфокусировал болезненно реагирующие на свет глаза на лице Грегорики, которая присела на край лавки. Укоризненно покачав головой, она аккуратно толкнула меня в грудь, заставив снова улечься, и строго заговорила:

— Вы вели себя безобразно, Золтан. Подумать только, пьяные драки!.. Как можно докатиться до такого?! И что вы могли не поделить с Унгером? Из-за чего вышла ссора?

— Герт тут вообще ни при чём... — пробормотал я и, спохватившись, успел вовремя захлопнуть свой болтливый рот. Не хватало ещё сообщить принцессе, что настоящей причиной потасовки был её собственный чулок — пусть и гипотетический.

— А кто при чём? — прищурилась она.

— П-простите, в-ваше высочество... но я не могу сказать.

Грегорика фыркнула:

— Хм. Надеюсь, у вас на это есть серьёзная причина. И ещё бы мне хотелось надеяться, что вы не будете разглашать те сведения, которым следует оставаться конфиденциальными — по ещё более серьёзным причинам.

— М-м-м... — неопределённо промычал я. — Плохо помню, что именно я разгласил...

— К счастью, пока ничего важного. Постарайтесь, чтоб так было и впредь. Впрочем, экспрессивные рассказы о наших злополучных приключениях, которые вогнали некоторых спутниц в краску, пошли скорее на пользу: поселяне немного узнали о том, как мы сюда попали и чего от нас стоит ждать. И убедились, что бояться нас не следует, — рассудительно сообщила принцесса, одновременно отжав и положив мне на горящий лоб холодную мокрую тряпицу. Облегчение оказалось настолько острым, что я едва не попытался поцеловать её руку. Впрочем, Грегорика назидательно добавила:

— Хотя это, конечно, вас не оправдывает. Надеюсь, нынешнее плачевное состояние послужит хорошим уроком.

— Бесполезно, он неисправим, — вмешалась Алиса, которая, оказывается, стояла за спиной принцессы, держа миску с холодной водой. — Сколько раз, вы думаете, я ему такое говорила?

— И сколько именно? — вдруг поинтересовалась Грегорика.

— Хм, сколько?.. Последний раз на день рождения Бернара... м-м-м... В феврале, кажется.

— Получается, он все же не слишком часто злоупотребляет алкоголем?

— Да как сказать... ну, в общем, не каждый день, — признала подруга детства, но потом все равно мстительно добавила: — Зато уж как злоупотребит, то на всю катушку!

Грегорика вздохнула и проговорила задумчиво, словно для себя самой:

— Мне приходилось иметь дело только с людьми, которые пили не такими вспышками, но зато всё время, каждый день... даже не знаю, что хуже.

Когда, уже после полудня, я почувствовал себя лучше и выбрался на крылечко избы, в которой нас временно разместили поселяне, там уже ждала целая делегация. Несколько женщин в платьях с ручной вышивкой и платках-намитках, увидав меня, поклонились в пояс, и, нервно перешёптываясь, выдвинули вперёд для переговоров солидную, дородную матрону.

— Милости вашей просим, господарь машинист! Пожалейте сирот, не откажите в малой просьбушке!

— К-кого пожалеть?.. — неловко кашлянул я, скрывая растерянность.

— Старосты нашего, Нэндру, сиротинки одни остались... — крестьянка повела рукой на группу бледных и заплаканных женщин всех возрастов: от согбенной старушки и матери с младенцем на руках до парочки девчушек с косичками. Впрочем, среди них затесались и двое же белоголовых мальчишек. Мне вспомнились слова нового рыжего старосты о судьбе предшественника, и я с трудом отогнал снова вставшие перед глазами жуткие ночные картины с распятыми на заборе телами.

— Но чем же я могу помочь?

— Зятька его погубили прокляты тати — гореть им в аду до седьмого колена!.. — женщина сплюнула в сторону площади, где все ещё виднелся раздавленный грузовик и темнели сваленные в кучу трупы разбойников. — Страсть как измывались над ним, душегубцы, голову отрубили, окаянные, да на кол насадили! Милостивец наш, к ногам припадаем, сыщите!.. Не откажите, ради горя горького!.. — всё семейство старосты разом упало на колени, уставившись на меня молящими глазами. Дети приглушённо захныкали, женщины всхлипнули, прикрывая рты концами платков.

Сыскать... голову?..

Похмелье уже начало проходить, но я, наверное, соображал ещё слишком туго — лишь минуту спустя до меня дошло. Речь шла о той самой отрубленной голове на крыше вражеского танка-дредноута, которая заставила заледенеть кровь в наших жилах этой ночью. Выходит, то был несчастный зять старосты! Наверняка я даже видел его позавчера, когда мы с Алисой говорили с поселянами, хотя и не запомнил. Забавы одноглазого атамана-некрофила, отражение которых нам довелось наблюдать в его логове на лесопилке, показались ещё более омерзительными, чем раньше. Я торопливо поднялся на ноги.

— Конечно!.. Та самая голова... только вот где она сейчас?.. М-м-м...

— Дык в большом куполе, где ж ещё ей быть-то? Память отшибло или как? — грубовато подсказал новый голос. Обернувшись, я обнаружил Герта-танкиста, устроившегося на завалинке с другой стороны крыльца. Тоже довольно бледный, он щурил на солнце такие же красные, как и у меня, глаза. — Раз на танк её прибили, значит, и возили всё время, я так понимаю.

— А вот не спешил бы ты с выводами... — прервавшись, я повернулся обратно к женщинам и пообещал: — Не волнуйтесь, обязательно найду и верну! Только подождите немного, нужно провести некоторые розыски.

Когда делегация просительниц удалилась, я остался в компании лишь Герта и Алисы, которая наблюдала происходящее, прислонившись к косяку. Покосившись на неё, я обратился к танкисту:

— Как раз вспомнилось...в самом деле, свежеотрубленная голова торчала на башне разбойничьего танка вместе со старыми черепами. Там ещё были какие-то бунчуки, рога и прочий антураж.

— Ну да, я тоже все видал, можешь не хвалиться! — задрал нос Герт. — Думал, ты один такой храбрец? Ан нет, я на разведку к ним подбирался раза два, и видел ихний Т-35 сблизи — вот как тебя.

— Хе, из кустов подглядывать — это тебе не на прицел к Ейнаугигу попасть! Нам-то пришлось с ним напрямую подраться; не фунт изюму, знаешь ли. И вообще, ты меня сбил, я не про то хотел сказать.

— А про что же? Про другие свои геройства?

— Какие, к чёрту, геройства?.. Когда мы столкнулись нос к носу на улице, то первым делом шарахнули по ним картечью. Броню, конечно, не пробило, но сыпануло от души, только тряпки с черепками во все стороны и полетели. Я уж особо не приглядывался, и потом вблизи ейнаугиговский танк не видел — но вполне могло получиться, что голову этого бедолаги тоже снесло...

— ...И валяется она теперь в лопухах под забором. Эге-ге-ге...— закончил мою мысль Герт. Судя по всему, соображал он довольно быстро.

— Вот именно. Если вообще не разнесло на куски: картечь в упор — дело жуткое.

— То-то будет радость семейству. Натворили вы дел!

— А куда было деваться?.. — огрызнулся я. — Мы за свою жизнь сражались, да и кто ж знал, что тут у вас разбойники, бароны, некрофилы и прочая жуть!

— Вот так вот и живём тут, посреди жути! — скривился Герт. Правда, потом поднялся, отряхнул штаны и деловито сказал: — Ну, что, пошли, камрад? Надо искать.

— Ты со мной собрался, что ли?.. Зачем? — удивился я.

— Помогу уж малость. Чай, не чужие, повоевали уже вместе, — почесав нос, ответил молодой гардариканец, и вдруг бросил через плечо: — А ты что тут забыла?

— Ты это про кого?.. — вытянув шею, я увидел позади Герта ещё одну фигуру. Темноволосая Гейрскёгуль, бывшая пленница, спокойно прислонилась к пыльному забору, сложив руки на груди. Помолчав, она лаконично ответила на вопрос Герта:

— Смотрю.

— Чего смотреть-то?.. Нешто тут театр? — сердито фыркнул Герт, но, наткнувшись на твёрдый взгляд скандинавки, немного сбавил тон. — Ну ладно, за погляд денег не берут. Идём, нечего время тратить.

Обернувшись к наблюдавшей эту сцену Алисе, я поинтересовался:

— А где остальные девушки?

— София спит, Весна делает вид, что зашивает жакет, хотя на самом деле считает какие-то формулы на бумажке. Неугомонные принцесса с валькирией ушли собирать припасы — намерены продолжить увлекательные приключения.

— Скажи им, если вернутся, что я отлучусь... ты же наверняка со мной прогуляться не захочешь?

— Нет уж, благодарю покорно. Патологоанатомия — не моё хобби, — скривилась подруга. — Тем более, я хотела поболтать со Снежаной и местными девушками.

— Нет так нет, — согласился я и зашагал за Гертом, который уверенно двинулся по проходу между заборов. Скандинавская девица, чуть помедлив, последовала за нами.

Поиски на развороченной гусеницами улице между раздавленных заборов и посечённых картечью и обгорелых изб оказались безрезультатными. Мы нашли пару старых разбитых черепов, но головы несчастного зятя бывшего старосты нигде не было.

— Видимо, так и осталась на башне. Мда, придётся топать... — пробормотал я, меряя взглядом огромный силуэт геодезика. Случайно пробившийся сквозь тучи солнечный луч зажёг таинственные отражения в его стёклах.

— Да ладно, недалеко же! — подбодрил Герт. — И охота же узнать; как там сдох Одноглазый со своими мерзавцами? Есть в этом приятность, потому как торжество справедливости.

— А меня жареные трупы не особо интересуют. Вот просто ни капельки, — уныло ответил я.

Боковой портал, который нашёлся на высоком кольцевом цоколе геодезического купола, выглядел, как двери в ад. Выбитые тяжёлым танком створки ворот лежали на бетоне, а вверх над порталом по стеклу поднимались полосы копоти — здесь огонь горел особенно яростно. Изнутри несло свежей гарью, но жара не чувствовалось, видимо — пожар был недолгим, и не смог раскалить конструкции купола.

— Слушай, я браунинг-то не прихватил. У тебя есть что? — невольно понизив голос, спросил я Герта. Он весело махнул рукой:

— Не дрейфь, камрад, если б тут кто живой остался из разбойников, ещё вчера б повылезали.

— Это верно, конечно, но...

Поёжившись, я прошёл по раздавленным створкам ворот, оказавшись в гулком подкупольном пространстве. Все также отдалённо шумела вода. Теперь было понятно, откуда она бралась — с южной стороны к геодезику подходил высокий виадук клёпаного металла, на котором лежали стальные трубы; видимо, строители подвели сюда речку, стекавшую с пологих лесистых холмов, возвышавшихся поодаль.

Задрав головы, мы рассмотрели массивные гидропонные корзины, висящие на спиральном рельсовом пути, проложенном по внутренней поверхности купола. Густая растительность, сожжённая метановым пламенем, обвисла; с обугленных корней временами срывались хлопья белого пепла.

— Слушай, а деревенские не пытались тут чего-нибудь сажать? А то ведь купол — тепло, вода есть...

Герт пожал плечами.

— В других куполах растят. А здесь внизу ведь земли нет — бассейны да железные переходы. Не лезть же наверх, к корзинам. Хотя мальцы похвалялись, что лазали за помидорами к тем, что пониже. Там по рельсам дорожка и скобы, можно спуститься, видишь? Правда, непонятно, как там собирались что-то растить, в корзинах тоже земли нету.

— Наверное, гидропоника — корни торчат внутрь через сетку, а там их увлажняют распылённым водным туманом. Говорят, получаются большие урожаи.

— А как же поливать в корзинах? — удивился Герт. — Вон же они, аж на самой верхотуре. Или заправляли внизу, из-под виадука, а потом катили по рельсам? Х-м-м, оригинально...

— Не знаешь, зачем вообще были построены эти геодезики? Ты же здесь где-то вырос, да?

— Нет, сам я с Фрайталя, с шахтерской коммуны. Как семнадцать лет стукнуло, пошёл искать себе дело, вот и оказался у барона Вака. Здесь часто бывал, конечно, но не родные места, дотошно не знаю.

— Погоди, целая коммуна — то есть посёлок? Сколько же там народу живёт?

— М-м-м... — Герт почесал в затылке. — Да тыщ пять, наверное. Раньше нас всё меньше становилось — старики мёрли, но сейчас народ подходит с разных сторон.

— Пять тысяч?! — поразился я. — Ничего себе! Откуда же вы пришли?

— Ниоткуда. Там и жили всегда.

— Погоди, но как же?.. Науфрагум... катастрофа?.. — я уже ничего не мог понять.

— Что за Нафу... фурагум? А-а-а, это ты про 'Смертные зори'!.. Так ведь шахтёры, говорю же. Предки те и выжили, кто в тот момент вкалывал в забое. Но шахта огромная была — наша, Фрайтальская, да в Лаузитце ещё две. Смена, что рубала уголь — почти под тыщу народу. Вылазят на гора́ — и на тебе, мёртвое царство, все вповалку лежат, — вздохнул Герт. — А в штреках не достало, вон оно как.

— Стой, но как же так получилось? Мы нашли мумию электрика на плотине — ярдов на двадцать под землёй, а то и на тридцать. И не помогло, не защитил ни бетон, ни гранит.

— Скажешь тоже, тридцать метров! — с некоторой гордостью усмехнулся молодой гардариканец. — Там у нас нижние горизонты на полтора километра ушли, вот эт глубина! Кто в лаве работал, все выжили.

— Полтора километра... это примерно пять тысяч футов? Действительно, разница большая. Значит, излучение всё же не проникало через толстые преграды, — признал я, столкнувшись с неопровержимыми аргументами. Правда, это все равно не умаляло ужаса, царившего тогда на погибшем континенте. — Но наверху...

Герт помрачнел.

— Наверху всех наповал. Сам понимаешь — жены, дети... Дед сказывал — страсть сколько народу ума лишилось, а то и руки на себя наложило. Однако ж люд крепкий, горняки, пережили как-то.

Я поражённо покачал головой. В глазах молча слушавшей Гейрскёгуль тоже мелькнуло странное выражение — сочувствие?

— И после такого ужаса всё равно остались здесь, не ушли?..

— Ну, говорю же, упрямцы, корни глубоко сидят. Хотя ктой-то и разбежался, не без того. Меньше трёхсот душ осталось в посёлке.

— А теперь — пять тысяч? — уточнил я. — Ни черта не понимаю. Ну, ты же говоришь, семьи, оставшиеся на поверхности, погибли... А население всё равно увеличилось. Как же вы... без женщин?

— Тю, святые комиссары! — захохотал Герт. — Вот чего тебя пробрало! Нда, без женщин особо не расплодишься. На ветках младенцы не растут.

Судя по ухмылке, гардариканец явно наслаждался моим удивлением. Скандинавка тоже подошла поближе — несмотря на непроницаемое выражение лица, её явно заинтересовала эта тема.

— Ладно, рассказывай, что ли, не томи. Где же вы взяли женщин? Вот твоя собственная мать — кто она?

— Места надо знать! — хвастливо заявил Герт, но потом заговорил серьёзнее. — Поначалу, конечно, даже те, кто пережил, решили, что конец беспросветный пришёл — только помирать. Толку-то жить — без продолжения рода, никого после себя не оставить? Никому не передать своих дел, да и земли своей, в конце концов. Не по-нашему это, не по-советски.

— В смысле?.. — не понял я. — Что значит 'не по-советски'?

— Так ведь советская власть у нас. Была... да и будет ещё, конечно. Сейчас, правда, чёрт поймёт, какой тут повсюду строй. Дед Эрнст говорит, что вообще навроде как первобытнообщинный. Регресс, понимаешь. У нас-то во Фрайтале все как надо — коммунары, советы, по всем делам голосуем, хозяйство общее. А вот вокруг народец несознательный: что Вак в последнее время на себя одеяло тянул, самодур чёртов, ленивая свинья!.. — Герт сплюнул под ноги, на дырчатый металлический настил эстакады, по которой мы неторопливо шагали за разговором. — ...Что здесь, в Домах — староста мухлевать с десятиной стал, говорят, часть таил, часть в рост давать начал беднякам. Недовольны людишки-то.

— Это всё интересно, конечно, только я все равно не понял, про какую советскую власть ты толкуешь. Не говоря уж про то, что мы забыли, с чего начали — про нехватку представительниц прекрасного пола, — заметил я.

— Так я ж и пытаюсь объяснить, не перебивай! — рассердился гардариканец. — Советская власть, если по-простому, это когда трудящиеся — ну, то есть, рабочий класс — выгнали капиталистов-эксплуататоров к чертям и сами зажили, своим умом. Потому и зовут — коммунары.

— А!.. Как у Маркса! — воскликнул я, вспомнив недавний разговор с Грегорикой. Герт удивлённо присвистнул.

— Эге, да ты не совсем тёмный, хоть и аристократ. У вас-то там в Либерии, навроде как, даже монархический строй остался? Вот уж замшелые ретрограды, право слово!

— Устарелые у тебя сведения — в Либерии давно уже парламентская республика, — обиженно парировал я. — И тоже мне, нашёл аристократа!

— А то! Скажешь, нет?.. Кто там сразу над тобой стоит, принцесса имперских кровей? Непосредственный начальник, как бы. А уж короли-то с простым народом наверняка якшаться не будут, — прищурился гардариканец. — Хотя принцесса ничего, боевитая, и не сказать, чтоб особо высокомерная. Ну, это наверняка лишь на первый взгляд. Против классовой сущности не попрёшь!

— Не понимаю я в твоих классовых сущностях, но насчёт меня ты пальцем в небо попал: я простой студент, учусь на инженера-механика, в предках лишь военные и инженеры, никакой особой знати. Да и династия Тюдоров давно уже отреклась от престола. Принцесса пользуется уважением лишь по традиции, реальной власти или какого-то там особого императорского двора не имеет. И повторяю ещё раз: у нас давно уже не монархия, а республика, и на знамёнах — демократия и свободы!

— Свободы для одних капиталистов, поди? Что цари, что буржуи — одинаково кровопийцы трудового народа! — разгорячился Герт. — Надо выгнать их взашей, утвердить власть пролетариата и строить новую жизнь... хотя, и вот так бывает. Строишь, строишь, а потом раз — и одни пустоши и угольки... — мрачно закончил он.

— Ничего у тебя не поймёшь. Чем тебе так капиталисты досадили, где они теперь?.. Но вот строить у твоих предков получалось, с этим не поспоришь, дружище, — примирительно заметил я, обведя рукой гигантский геодезик, и добавил: — И слушай, ты на удивление хорошо образован, раз тебя заботят эти дела прошедших лет. Даже у нас, в лучших колледжах, мало кого интересует история — почти всем плевать, что творилось в прежние времена.

— Так нас учили-то — ого-го! Восемь классов, как штык; и математику тебе, и физику, и политэкономию. Это те не здешняя церковная школа, где даже и по складам читать не всех учат, — гардариканец вздохнул. — Жаль только, применить знания особо-то и негде. Мне завсегда по моторам бы, по железкам, а во Фрайтале сейчас во главе сельское хозяйство. Разве что с тракторами и комбайнами возиться, да и там охотников больше, чем нужно. Оттого, вроде как, я и ушёл. Попробовал сам себе дорогу поискать.

— И нашёл?

— Да сам видишь, с бароном Ваком каши не сварил, разругался вдрызг. Ну, и черт с ним, всё равно у него там, почитай, мужской монастырь, надоело. Здесь, в деревне, хоть девчонки есть... хотя и тут не выгорело. Эх-х... — он уныло повесил голову.

— Так ты из родного посёлка ушёл потому, что девушку там найти не мог? — догадался я. Герт досадливо пожал плечами.

— Я ж те и объяснял: женщин у нас не осталось; начисто вымерли. Если б не отец Алекзонндер, конец бы — так и состарились бы деды бездетно.

— Отец Алекзонндер?.. Священник? А я слышал, что коммунисты — ну, хотя бы при Парижской коммуне— священников не переваривали; выгоняли или казнили. Как же так?

— Ну, в революцию-то всяко бывало. Которые попы против народа пошли, тех пришлось к ногтю взять. Хотя вообще-то тогда свободу совести ввели; в кого хочешь, в того и верь, только государственную религию отменили. С духовенством разборки за имущество шли, в основном; не хотели отдавать. Ладно, то давно было, а вот отец Алекзонндер случай особый — он-то как раз наш человек, коммунар. Не без предрассудков, конечно, так все в бога и верит, но почёт ему и хвала — помощь великую нам оказал.

— ...Раздобыл женщин? — увлечённый рассказом, я забыл обо всём и даже споткнулся, поддав сапогом осколок толстого стекла, видимо, оказавшийся на эстакаде в результате ночной артиллерийской перестрелки.

— Представь себе! Деды говорят, появился он тут довольно скоро после катастрофы, сопляком ещё был совсем. А приехал, не иначе, из вашей этой самой Либерии, через океан. Вдруг, понимаешь, пробрало его за души погибших помолиться — вот и примчался сюда. Повертелся тут, посмотрел на нашу беду, да и исчез. Исчез и черт с им; не до него. А через год вернулся, да не один, а почти полсотни, считай, девиц привёз!

— Вот это да! Прямо как праведник Ной, спас род человеческий.

— Да вот, выходит, что и так.

— Больше похоже на работорговлю, — неожиданно заметила Гейрскёгуль.

— Вот ни разу! — поднял палец Герт. — Бабушка моя, светлой памяти, рассказывала, что собрал он всяких сироток по либерийским церковным приютам, нищенок, из бедняков всяких-разных девчонок, кого прокормить родители не могли. Ну, блудницы — и те были. Не знаю уж, как он их убедил и сманил искать счастья за морем — кой-какие работорговские навыки наверняка понадобились, тут ты в точку попала — а вот не обманул в итоге. Здесь, ясное дело, всех их на руках носили, хоть самых дурнушек. Ни одна не пожалела в конце концов!

— Да уж, девицам явно повезло, — согласился я. — А вот мужчинам не очень. Осчастливили всего пятьдесят человек. Как же их остальные не перерезали от зависти?

— Сейчас тебе, 'перерезали'! — усмехнулся Герт. — Бобылей, почитай, и не осталось, все были довольны.

— ...Как?! Вы что, обобществили этих несчастных либериек?! — в ужасе отшатнулся я. — Всегда думал, что это противники клевещут на социалистов, а вы и в самом деле?.. Превратили их в сексуальных рабынь, в коров-производительниц?!

— В мозгах у тебя коровы!.. Что за бред? Это вот так у вас там коммунаров склоняют буржуазные пропагандисты?.. — возмутился, а потом насмешливо фыркнул гардариканец. — Нашёл тоже рабынь! Они сами себе выбирали мужей, полюбовно-добровольно, кому какие понравились. Разве что, сразу коммуной порешили — больше шести мужиков в одни руки не давать. Чтобы по-честному было.

— Да, это справедливо, — кивнула скандинавка, и я не понял, серьёзно или в шутку.

— Реверс-гарем, получается?

— Сам ты гарем. Мы говорим — 'семейная ячейка'.

— И немаленькая!

— Есть такое дело. Пятеро дедов у меня было, тёток-дядек вообще не счесть.

— А отцов сколько?

— Отец один, дурья твоя голова. Во втором-третьем поколении уже на мальчиков-девочек счёт примерно равный пошёл. Хотя парней все ж чуть поболе выходит, и кто не успел — тот опоздал. Я вот с носом остался, потом за Снежанкой решил приударить, для того и к барону пошёл. В дозоре-то на деревню и выселки часто наезжали. Да вот без толку... — вздохнул Герт.

— Вот теперь я понял, в чем дело. Сочувствую тебе, дружище, — я утешительно похлопал его по поникшему плечу.

— Эхе-хе... чем сочувствовать, лучше поделился бы...

— Мы пришли, — прервала его Гейрскёгуль.

И в самом деле, за увлекательным рассказом я не заметил, как мы прошагали по возвышающейся над неведомыми темными глубинами эстакаде примерно треть диаметра купола. Справа и ниже громоздились те самые металлические баки, давшие нам спасительное убежище. Ярдах же в тридцати дальше, посреди широкой эстакады возвышалась безмолвная и неподвижная громада пятибашенного танка.

Впрочем, до танка нужно было ещё дойти. А для этого пришлось бы перешагнуть через что-то, напоминающее обугленные кучи тряпья, разбросанные по дырчатому металлу отдельными холмиками и целыми грудами.

— Раз, два, три... шесть, семь, — негромко сосчитал Герт и наклонился над первым трупом. — Смотри-ка, одежда затлела, но не сказать, чтобы прямо уж поджарились.

Мертвец лежал ничком, вытянувшись в сторону далёкого выхода из купола, словно в отчаянном усилии. Темные закопчённые пальцы судорожно впились в дырчатый настил. Короткие волосы завились обгорелыми кончиками. Кожаная куртка выглядела совершенно целой, а вот шаровары на длинных ногах сгорели, расползшись отдельными черными клочками, уходящими в голенища узких сапог, тоже несколько съёжившихся от жара. Бестрепетно протянув руку, Герт вытащил из покоробившейся кобуры, прицепленной к поясу мёртвого разбойника, длинный револьвер с серебряной насечкой. Повертел в руках, направил в сторону и неожиданно выстрелил.

Оглушительное эхо прокатилось по куполу, вернулось от дальних стен, осыпав нас мелким белёсым пеплом, потревоженным где-то наверху.

— Дивное дело. Патроны — и те в порядке. Значит, не так сильно тут и горело?

— Полыхало — дай бог. У нас на ходу резиновые бандажи на катках воспламенились.

— А по ним и не скажешь. Смотри, даже не скрючился, как бывает на пожаре. Хотя, м-м-м... может, просто вцепился в железо?

— Думаю, причина в том, что они сперва хотели выскочить, как мы — вон, даже развернулись назад, носом к выходу. Но кислород выгорел, двигатель заглох, как и у нас. Но нам повезло, мы уже были недалеко от ворот и скатились по пандусу наружу. А разбойники, похоже, ещё какое-то время пытались отсидеться внутри танка. Когда стало слишком горячо и нечем дышать, не выдержали, повыпрыгивали и побежали к выходу. Надо думать, в этот момент основной форс пламени уже прошёл, метан понизу выгорел, и пожар стал утихать. Но воздух для дыхания оказался непригоден, и температура, конечно, слишком велика. Они задохнулись, пробежав десяток-другой шагов.

Гейрскёгуль без церемоний толкнула ногой один из трупов, скрюченный и лежащий на боку. Тот вяло качнулся, но не перевернулся на спину — трупное окоченение уже взяло своё. Толстая косичка, затянутая в кожаный чехольчик, закрученные букли на висках, пересекающая лоб повязка, закрывающая одну из глазниц...

— Это он?.. Одноглазый?.. — спросил я.

Не отвечая, скандинавка наступила тяжёлым ботинком на голову мертвеца. В сузившихся глазах горела ледяная ненависть.

Что он сделал этой молчаливой девушке, отнюдь не самой слабой и беззащитной представительнице прекрасного пола?

Из её слов было понятно, что её спутники, такие же грабители могил, кончили очень плохо. Атаман разбойников, перехвативший их при возвращении, не удовлетворился тем, что мародёры несли с собой, взявшись пытать их. Зачем? Хотел узнать, где они спрятали те ценности, что собрали раньше? До момента, когда мы захватили логово Одноглазого, никто из них, кроме скандинавки, не дожил. Почему он оставил её в живых? Она ведь наверняка сопротивлялась, и её избили; может быть, изнасиловали. Теперь понятно, зачем она увязалась за нами сюда, где остались трупы её мучителей.

Чувствуя, что не имею никакого права лезть с расспросами, я оставил её наедине с трупом Ейнаугига, и направился к танку, намереваясь выполнить то, зачем и пришёл сюда.

Тяжёлый танк пострадал от огня сильнее нашего Т-28. Краска обгорела и покоробилась; резиновые бандажи на поддерживающих роликах сгорели начисто, оставив голый металл, опорные катки ещё продолжали тлеть; от бунчуков, флагштоков и кольев на башне остались лишь жалкие огарки.

То, что я искал, нашлось между задней малой пушечной башней и жалюзи моторного отсека. Отрубленная голова обгорела намного сильнее, чем трупы, и пришлось сделать усилие, чтобы взять её в руки. К счастью, Герт, который уже копошился внутри боевого отделения танка, выглянул и бросил мне чью-то промасленную спецовку, чтобы завернуть находку.

— Как там, под бронёй? — поинтересовался я, пытаясь отрешиться от стоящего в воздухе запаха гари, жжёной резины и палёного волоса. — Удивительно, что танк не загорелся и не взорвался.

— Да нормально, — ответил молодой танкомастер. — Люки они бросили открытыми, но внутри ничего даже не затлело. Снаряды, патроны, всё целенькое. Даже мешки с награбленным барахлом.

— А вот интересно... — пройдя по крышам малых башенок и боковой части постамента центральной башни, я оказался в носовой части корпуса и забрался в люк механика-водителя. Расположение приборов отличалось от ставшей уже привычной приборной доски Т-28, но пусковой переключатель стартера выглядел точно так же. Проверив напряжение и подачу топлива, я повернул ручку. Стартер с готовностью зажужжал, и массивный корпус дрогнул и завибрировал на рессорах от запустившегося двигателя. Запахло горелой соляркой. Погоняв мотор пару минут на малых оборотах, я заглушил его и вылез наверх.

— Вот тебе, если захочешь из лёгкого танкиста переквалифицироваться в тяжёлого.

Герт кивнул:

— Добрый агрегат, пойдёт в дело. Мало ли какие ещё варнаки набегут. Или у Вака в заднице вдруг храбрость заиграет, когда вы уедете.

— Именно, — согласился я, открывая люк пулемётной башенки, из которой торчал дырчатый ствол пулемёта. Потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, как вынуть пулемёт из шаровой установки. Однако я все же нашёл нужный рычаг и с трудом просунул тяжёлое оружие наверх. За ним последовали несколько барабанов с патронами и кожаная сумка с принадлежностями.

— Нам пригодится, а то ни одного пулемёта нет, — пояснил я, спрыгнув на настил эстакады и отряхивая руки. — Пойдём, пожалуй. Кстати, гляди — 'мёртвые головы' не все сгорели.

Действительно, откуда-то снизу неторопливыми кругами взлетели несколько крупных черных мотыльков, потревоженных шумом.

— Да, теперь уж они тут очень кстати, плакальщики... — мрачно заметил Герт.

ѓГейрскёгуль, кажется, уже закончила свой молчаливый диалог с мёртвым атаманом. Я ждал, что она плюнет на труп, но вместо этого девушка нагнулась и резким рывком сорвала с его шеи золотой медальон в виде свастики, украшенной какими-то крупными прозрачными камнями. Деловито стащила с пальцев многочисленные перстни, сунула в карман, и направилась к следующему мертвецу.

— Молодая девка, а повадки мародёрские, — с осуждением проводил её взглядом гардариканец. — Хотя, что удивляться. Дагфинн тем только и занимался — шарил по брошенным городкам, ломал сейфы, искал кубышки, вскрывал могилы, ну, и всё прочее — что там ещё ценного.

— Они же не местные?

— Нет. Я так понял, из рыбаков с северных атлантических островов -те же сразу после катастрофы смекнули, как можно поживиться, и давай тут шарить. Целые посёлки на побережье основали, тащили добычу. Правда, немного погодя карантинщики их прижали и разогнали. Но последние годы северяне снова стали тут шастать — нашли лазейку, что ли. Мы-то не особо с ними контачим, не любят их здесь.

— Понятно, за что. А насчёт лазейки — похоже, что контрабандисты себе покровителей в самой Карантинной комиссии и нашли, получили карт-бланш.

— Может быть, конечно. Хотя бандитов пусть грабит, не жалко, — махнул рукой гардариканец. Правда, снова осмотревшись, он почесал в затылке и смущённо кашлянул. — Э-э-э... хоть и сукины были дети, убийцы и ублюдки, как-то нехорошо оставлять вот так вот.

— Не по-христиански?.. — с лёгкой насмешкой поинтересовался я.

— Причём тут христианство, черт подери? Просто, придёт потом сюда кто — да хоть бы и я сам за танком — а тут эдакое смердилище, как на бойне...

В самом деле — до деревни ведь рукой подать. Здесь даже играют детишки, если вспомнить слова Ромики. Более того, относительно недалеко, за тем лесом, сейчас устраиваются на новом месте наложницы, которых насильно взяли разбойники, валяющиеся сейчас под ногами в виде обожжённых трупов. Их женщины и дети. Что они подумают, если вдруг окажутся здесь?

— Ты прав. И, кажется, я видел там, у края цоколя, подходящее место.

Мы с Гертом порядком запыхались, перетаскивая за ноги тяжёлые мёртвые тела, и с последними обходились уже совсем неделикатно. Как ни странно, так и не проронившая ни слова скандинавка тоже присоединилась к нам, и её помощь оказалась совсем не лишней.

В зарослях бурьяна на склоне лежали штабелями замшелые бетонные плиты, балки и блоки, когда-то подготовленные для строительства. Между крайними штабелями образовалась узкая щель ярда в полтора, которую мы и превратили в усыпальницу, повалив по паре блоков впереди и сзади. Побросав тела разбойников вниз, мы с помощью пары ломов, раздобытых на танке, задвинули сверху широкую бетонную плиту с крайней стопки, и утёрли вспотевшие лбы.

Никто не захотел сказать надгробную речь.

У наших ног осталась внушительная куча трофейного оружия. Я и так был нагружен пулемётом и барабанами, но Герт, придерживая под мышкой завёрнутую в куртку голову, выбрал себе пистолет какой-то незнакомой модели, а скандинавка увязала ремешком и взяла с собой несколько богато инкрустированных серебром и камнями кинжалов, спрятав остальное в бурьяне.

На обратном пути все молчали.